шал Марио. - Мы познакомились с ним в институте Барта. Я рецензировала его книги для профессора Боннара и встречалась у него даже с сыном Браго. Правда, я не видела Марио уже лет семь, но он меня, наверное, помнит... - Вы спрашивали об адвокате Эспинозе? - не очень вежливо прервал ее Альберди. - К сожалению, его здесь нет... - Я приехала с ним вместе, - объяснила Катарина. - Мы были здесь и стучались к вам. Никто не отвечал. Эспиноза хотел дождаться вас. Я вышла вам навстречу. - По-видимому, он куда-то ушел... - Я прямо-таки не знаю, что мне теперь и делать... Альберди явно хотел избавиться от нежданной гостьи. - Вероятно, он пошел искать вас... Может быть, ждет в машине... Если он придет, я скажу, что вы были. - Я буду ждать у машины, - с сожалением сказала Катарина. - Спокойной ночи. - Спокойной ночи. Альберди закрыл дверь на засов и вернулся в комнату. - Приходила твоя таинственная незнакомка, - сказал он Марио шепотом. - Говорит, ты ее знаешь... - Я слышал... Что-то припоминаю. - Так, может, лучше ее задержать? - Не знаю. Эспиноза - это мамин адвокат. - Ты ему не веришь? - Я никогда не видел его, но думаю, что это человек не из приятных. - На первый взгляд он производит неплохое впечатление. А что ты знаешь об этой женщине? - Отец ее даже любил... Но трудно что-нибудь сказать. Если она дружит с этим адвокатом... - Они еще могут вернуться... - Лучше будет, если мы потушим свет, - подсказал Марио. Альберди не ответил. Он сел на кровать и задумался. - Надо снять с чердака раскладушку... - заметил он немного погодя. - Лестница стоит за домом... - Мне не хочется спать... - Да... так о чем же ты хотел мне рассказать? - неожиданно сменил тему священник. - А может, все-таки погасить огонь? - Как хочешь... Лампа погасла, скрипнула доска пола, потом кресло. - Ну, так что? - тихо спросил Альберди. - Сначала вы ответьте на мой вопрос. - Хорошо. Пусть будет так. Что я думаю о контактах души умершего с миром? На мой взгляд, такой контакт возможен, но, как правило, он односторонен, точнее, инертен. Душа, пожалуй, должна сознавать, что происходит в мире, который она покинула, но сама непосредственно не может вмешиваться в жизнь этого мира. - Почему вы так думаете? Почему контакт может быть только инертным? Ведь если существует иной мир, в котором живут души после смерти, то, мне кажется, тут дело лишь в различных измерениях этих миров, но они взаимосвязаны друг с другом. Ведь это не может быть мир, удаленный куда-то в пространство, он должен быть рядом с нами. - О! - воскликнул Альберди. - Можно сказать, что ты и прав и неправ, ибо пространства для души, покинувшей тело, не существует. Так что нечего и говорить о том, далеко рай или близко. Локализация, действительно, была бы в данном случае наивностью. И с этими измерениями дело обстоит не так, как ты говоришь. Это не какой-то мир с другими измерениями. Скажем, обогащенный четвертым измерением в сравнении с нашими тремя. Это бытие выходит за пределы всяких измерений! - Тогда как же при таких условиях можно говорить о контакте? - Создатель! Его посредничество! Благодаря ему бессмертной душе может быть дано сознание того, что после смерти тела происходит в мире, в котором она жила. Ибо бог видит и знает все, а благодаря ему душа тоже может это знать. Однако такой контакт скорее пассивен, так как решает в данном случае не человек, не его душа, а Создатель. Душа может только просить его о помощи. - Ну ладно! Допустим, все так и есть. А вы считаете, что этот контакт бывает, то есть должен быть только односторонним? А не может ли такая душа подать о себе какой-нибудь знак живым людям? Или она всегда вынуждена оставаться только пассивным наблюдателем? - Ты имеешь в виду, спиритические сеансы? Привидения, бродящие по кладбищам или в старых замках? Ты же сам сказал, что это сказки. Я тоже так думаю. - Ну да, но иногда ведь происходят необъяснимые явления. Вот вы, веря в загробное существование души, не отбрасываете полностью возможность того, что по воле божьей она каким-либо образом может проявить свое присутствие? - Я такой возможности не отрицаю. Создатель всемогущ, - ответил Альберди и задумался. Некоторое время стояла тишина. Я подумал, что следовало бы воспользоваться моментом и выбраться из ловушки. Правда, скрипучий пол мог выдать мое присутствие, но ждать, пока священник и его племянник не отправятся спать, было рискованно, да и Катарина в любой момент могла поднять тревогу. Я начал потихоньку открывать дверь чулана. - Когда-то, давно, такие вещи, кажется, случались довольно часто, - начал Марио. - Теперь ученые говорят, что это галлюцинации, иллюзии. Даже вы так думаете. А если бы что-нибудь подобное случилось... - Это надо было бы тщательно проверить, прежде чем дать более или менее авторитетный ответ. Я, например, встречался с подобными случаями. В трех случаях это была просто иллюзия, а в двух других обыкновенный обман. Поэтому не удивляйся, что я так скептически отношусь ко всем "голосам с того света". - Почему вы сказали "голосам"? - Ну, потому что обычно это называют "загробными голосами". Какие-нибудь звуки, потрескивание, шуршание, шаги, стук в окно. - Вы думаете, это всегда иллюзия или обман? - Не обязательно. Некоторые святые и праведники слышали голоса. - А если бы вы явно услышали голос умершего? - Каким образом? Во сне? Наяву? - Да. Скажем... - он снова помолчал. - Ну... по... телефону... - Ты решил надо мной посмеяться, - обиделся Альберди. - Нет. Я говорю совершенно серьезно. Если бы вы услышали голос умершего по телефону... Скрипнула кровать. - Я приготовлю тебе постель, - сказал Альберди, вставая, а я замер на пороге чулана. В любой момент мог зажечься свет. - Вы считаете, что я плету небылицы? Но нет! Поверьте мне! Опять заскрипела кровать. - Ну, хорошо, - донесся до меня шепот Альберди. - Если бы я услышал по телефону голос умершего, то вывод напросился бы сам. Это могла быть магнитофонная запись. - А если этот человек, этот голос... разговаривал с вами? - воскликнул Марио. - Отвечал на вопросы и сам их задавал? - Ты что, мальчик? - Альберди осекся, и только после долгого молчания сказал доверительным тоном. - А не слышал ли ты случайно сам такой голос? Скажи честно. Марио долго не отвечал. - Да. Слышал, - ответил он наконец голосом, в котором явно слышалась дрожь. - Только... Умоляю вас, никому об этом не говорите! А особенно маме. - Это был голос твоего отца?.. - А откуда вы знаете? - Нетрудно догадаться. Ты уверен, что это не мог быть голос с ленты? - Уверен. Мы с ним беседовали. - И этот человек сказал тебе, что он - твой покойный отец? - Нет. Он даже хотел, кажется, чтобы я его не узнал. Вначале он очень сильно изменял голос. Особенно во время первой беседы... - Так этих разговоров было несколько? - Четыре. Первый - неполных два года назад... Но только после второго разговора я стал подозревать, что это голос отца. Опять наступила тишина. Мне казалось, что я слышу стук собственного сердца. Я был уже на полпути между чуланом и выходом, но в этот момент совершенно забыл о себе. - Почему ты думаешь, что говорил с отцом? - неожиданно спросил Альберди, прерывая молчание. - Голос мог быть просто похож. - Нет! Это был он! Никто другой, только он! - убежденно повторил Марио. - Тут дело не только в сходстве голоса, но и во всем: в том, как он обращался ко мне, в некоторых подробностях... - Расскажи мне о содержании ваших разговоров и обстоятельствах, при которых все это случилось. Может быть, нам сообща удастся разгадать загадку. Альберди произнес это спокойно, словно не придавал особого значения словам мальчика. Однако Марио не спешил с признаниями, и это должно было обеспокоить священника. Он что-то сказал так тихо, что я не расслышал. Но мальчик ничего не ответил. - Ты, наверное, хочешь спать, - начал Альберди, явно пытаясь выбраться из затруднительного положения. - Можем поговорить утром. Времени будет много. Однако это предложение дало совершенно противоположный результат. - Я вам скажу. Сейчас, - ответил Марио голосом, полным сдерживаемого напряжения. - Только вам я говорю об этом, потому что кому я могу сказать еще? Товарищи, учителя высмеяли бы меня, мама бы подумала, что я спятил. Пожалуй, только вы один можете это понять... - он умолк, собираясь с мыслями. - Первый разговор был, как я уже говорил, неполных два года назад. Кто-то позвонил домой и попросил меня к телефону. Голос в трубке был какой-то странный... Словно кому-то не хватало дыхания. Слова произносились с перерывами. Я спросил, кто говорит, в ответ мне сказали, что знакомый, хороший знакомый. Тогда я спросил, как его зовут, но ответа не получил. Он сразу же начал задавать вопросы, как я себя чувствую, как у меня дела в школе, что слышно дома и... помню ли я еще отца. Я отвечал кратко, как это говорится, парой общих слов и опять попытался узнать, кто звонит, но услышал только "до свидания", и связь прервалась. Мама спрашивала, кто звонил, а я сказал, что какой-то знакомый, который не представился. Этого ей было достаточно. Но мне этот разговор показался каким-то странным. Спустя три месяца этот... голос снова дал о себе знать. На этот раз он звонил в школьный клуб. Он должен был хорошо знать, в какое время я там бываю. Теперь голос был немного иным, более естественным и как бы более знакомым. Он просил меня, чтобы я никому не говорил о нашем разговоре. Он снова спрашивал, как мои дела в школе, не надо ли мне чего. Я сказал, что нет, и опять спросил его имя, но он только ответил, что это неважно, что, впрочем, я знаю его хорошо. И тогда он сказал мне "Хет". - Как? - не понял Альберди. - "Хет". Так мог сказать только отец. Никто другой. Это было наше секретное слово. Вроде пароля, который мы применяли только в величайшей тайне во время игры в путешествие по стране Хет. Мы его знали только двое... После этого разговора у меня было странное ощущение, будто я говорил с кем-то очень близким... Конечно, здраво рассуждая, я вначале категорически отбрасывал мысль, чтобы это мог быть голос отца. Я думал, не галлюцинации ли у меня? Хотя я абсолютно не верю в духов и уж, во всяком случае, ни за что бы себе в этом не признался, я начал интересоваться тем, что люди вообще говорили и писали о смерти и о том, что делается после нее с человеком... У одного из товарищей я обнаружил книги о спиритизме и оккультизме. Быть может, я был немного под их влиянием... Но мне не с кем было все это обсудить. И тогда я написал вам. Жаль, что из этого ничего не получилось... Я начал ждать нового телефонного звонка, но Он заговорил только через семь месяцев. К сожалению, ничего нового я не узнал. Лишь еще больше убедился - это был голос отца. Но в то время я еще не отважился спросить его, он ли это. - Где ты в это время был? - Опять дома. На этот раз вечером, и как-то так получилось, что никого дома не было. Отчим был в служебной поездке, а мама в кино. Разговор протекал так же, как и предыдущие. Только в конце я спросил, будет ли он еще звонить. Он сказал, что да, но не раньше чем через полгода. И снова просил никому об этом не говорить. Последний, четвертый телефонный разговор был у нас три месяца назад. Это случилось в институте Барта. - Так, значит, ты был в Пунто де Виста и не заглянул ко мне? - с упреком сказал священник. - Я не мог. Было воскресенье и мы поехали с мамой и да Лимой в "Каса гранде" на целый день. В середине дня появился отец Алессандро. Когда они сели за бридж, я взял мотороллер и поехал в институт. Профессор просил, чтобы я обязательно побывал у него, когда буду в Пунто де Виста. - А мама знала, что ты поехал к Боннару? - Я не спрашивал разрешения, - гордо ответил мальчик. - Ну вот, я беседовал с профессором, когда зазвонил телефон. Профессор сказал, что это меня. Я испугался, что это мама. Но это был Он, и тогда я его спросил... Он ли это... Но Он не ответил. Только сказал, чтобы я не волновался, что все будет хорошо и что Он позвонит опять. - Тогда в чем же была разница между этим разговором и предыдущими? Из того, что ты говоришь, ничего понять нельзя. Марио молчал. - Ты узнал что-нибудь новое, важное? - настаивал Альберди. - Да. Он сказал мне такое, о чем мог знать только мой отец. Такое, что касалось прошлого... И оказалось, что все это было правдой, - добавил он с какой-то непонятной злостью. - Говори яснее. В чем было дело? - Нет. Нет. Этого я вам сказать не могу. Говорю вам - не могу. - Ну что же делать. Коль не можешь, то не можешь. - А что вы обо всем этом думаете? - послышался вопрос, полный нетерпеливого ожидания. - Что?.. Странно все это выглядит. Но скажу тебе одно. Я не верю в то, что это был твой отец. Будь спокоен. Духи не разговаривают с живыми по телефону. Там, на другом конце провода, должен был быть живой человек. - Вы так думаете только потому, что это был телефон? А чем телефон хуже голоса с неба? Или внутреннего голоса, как у святой Иоанны? А если бы вы слышали голос без телефона, скажем, среди ночи, в комнате, идущий от портрета или вообще неизвестно откуда? Или голос, издаваемый облаком на спиритическом сеансе? Почему только такой способ разговора должен быть более приемлемым для духов? Альберди, по-видимому, не собирался упорствовать. - Дело не в телефоне, а в том, что загробный голос вообще надо исключить. В наши времена подобные явления, увы, не случаются. - Если вы верите, что это могло произойти несколько веков назад, то почему оно не может случиться и теперь? - Не о том речь, - начал нервничать священник. - Я хотел только сказать, что нет достаточных доказательств. Любой такой случай следовало бы тщательно проверить. Выводы следует делать очень осторожно. Теперь пойдем спать, а завтра мы с тобой еще раз обсудим все "за" и "против". Если ты так веришь в то, что слышал голос отца, то я не собираюсь этого отрицать. Но то "ваше" слово еще не доказательство. Его мог знать кто-нибудь, услышать от твоего отца... - Вы думаете, что я несу чепуху. Хорошо. Можете так думать. Считайте, что это бред, галлюцинации, а я - не в своем уме... Но этот последний разговор был при профессоре... - Я тебе верю. Завтра поговорим... Священник встал с кровати, и я почувствовал, что он идет в мою сторону. Я отступил к чулану, зная, что если сейчас зажжется свет, то спрятаться уже не успею. К счастью, Альберди сразу прошел к двери и, отодвинув засов, осторожно приоткрыл ее. Некоторое время он прислушивался, потом вышел на крыльцо. - Иди. Никого нет! - прошептал он. Тень Марио промелькнула мимо меня. Я слышал, как священник и его племянник спускаются по ступенькам на тропинку. Шаги стихли. Через минуту до меня долетел глухой удар о стену со стороны чулана. Видимо, к крыше приставили лесенку. Нельзя было терять ни минуты. Дверь была раскрыта. На крыльце никого не было. Альберди и Марио находились по другую сторону домика. В принципе я мог теперь подойти к ним, сделав вид, будто только что пришел. Но не вызвало ли бы это подозрений? Несомненно, обстоятельства не благоприятствовали попыткам завоевать доверие мальчика. Я осторожно спустился с крыльца и по аллее пошел к калитке. На лестнице, ведущей к церкви, я встретил Катарину. Она вконец изнервничалась. - Куда ты запропастился? Я уже хотела искать полицейский участок. Думала, ты лежишь где-нибудь с разбитой головой. По саду бродят какие-то подозрительные типы. - Это люди да Сильвы. Что касается меня, то если я расскажу тебе, ты не поверишь! Я оказался в глупейшем положении. Я вкратце пересказал ей все, что со мной приключилось и что я услышал. Катарина сначала подтрунивала надо мной, но потом посерьезнела, и нетрудно было заметить, что все услышанное произвело на нее сильное впечатление. - Заночуем в ближайшем мотеле, а утром ты привезешь меня сюда, - сказала она, когда мы были уже на шоссе. - Я завтра еще раз попытаюсь сама поговорить с Марио и его дядей. А может быть, и с Боннаром, вместе с Марио. Жди открытий! Я был удивлен тоном, которым она это сказала. - Все гораздо сложнее, чем я думала. - Ты считаешь, Хозе Браго жив? - Не знаю. Ничего не знаю, - отрицательно покачала она головой, однако я не был уверен в том, что Катарина говорила правду. 8 В Пунто де Виста я снова оказался лишь спустя четыре дня после памятной ночной поездки. Тогда Катарина передумала, и мне пришлось отвезти ее домой. Она собиралась на следующий день сама съездить туда и поговорить с Альберди и Марио. Я не мог себе простить, что чуть было не скомпрометировал себя в глазах священника и юноши. Правда, подслушанный разговор дал мне больше, чем я мог ожидать от непосредственной встречи с Марио, но контакта с мальчиком я не установил и смогу ли в дальнейшем завоевать его доверие - не известно. Чтобы как-то сгладить неловкость, я позвонил мужу сеньоры Долорес и сообщил, что Марио находится у Альберди и не собирается оттуда бежать, а также предложил, чтобы сеньора де Лима послала брату короткое письмо, в котором дала бы согласие на продолжительное пребывание мальчика в его доме. На следующий день я пытался было дозвониться до Катарины, но дома ее не оказалось, а в университете мне сказали, что она на совещании. Когда же я позвонил вторично, то она уже ушла. Ее домашний телефон не отвечал ни вечером, ни следующие два дня, так что я совершенно потерял с нею связь. Вначале я пробовал утешить себя тем, что она поехала в Пунто де Виста, но потом понял, что она просто избегает разговора со мной. Семейство де Лима не хотело терять времени, и в среду мне пришлось заняться вопросом эксгумации. Я неожиданно легко завершил все формальности, связанные с самим актом и судебно-медицинской экспертизой. Несомненно, у де Лимы была рука во влиятельных судебных и полицейских кругах. Эксгумацию назначили на пятницу в первой половине дня. В Пунто де Виста я выехал в этот день очень рано, так как решил поговорить с Альберди и Марио до прибытия комиссии и де Лимы. Утро было ясное, но более холодное, чем обычно в эту пору года. Кратковременный ночной дождь прибил пыль, покрывавшую шоссе после многомесячной засухи, так что я наслаждался утренней прохладой. Альберди я не застал ни дома, ни в саду. На крыльце сидела старая худая индианка и перебирала овощи. Она сказала, что священника нет и он, наверное, в церкви, потому что плотник должен был налаживать там амвон. Когда я спросил, дома ли Марио или он тоже в церкви, старуха подозрительно глянула на меня черными, глубоко запавшими глазами и повторила еще раз: - Святой отец должен быть в церкви... Я понял, что из нее больше ничего не вытянешь, и пошел в церковь. Священник действительно был там. Увидев меня, он вроде бы встревожился, но тут же лицо его приняло спокойное выражение, и мы довольно сердечно поздоровались. - Я уж и не ждал вас... - сказал он, словно оправдываясь. - Мне хотелось побеседовать с вами до приезда комиссии, которая должна прибыть через час. - Пройдем в ризницу. - Он дружески взял меня под руку. - В воскресенье вечером я был у вас, но... - Знаю. Мне говорила ваша знакомая, сеньорина Дали. Она еще дважды приезжала сюда. Мы беседовали долго и откровенно, - последнее слово он подчеркнул, как мне показалось, немного неприязненным тоном, но тут же его лицо прояснилось. Мы вошли в ризницу. Альберди присел на диванчик у окна, движением руки указав мне на место рядом с собой. - Слушаю вас, сеньор адвокат. - Как вы, вероятно, знаете, есть серьезные основания предполагать, что Хозе Браго жив, - начал я, желая как можно скорее перейти к сути дела. - Быть может, он даже скрывается здесь в институте. Альберди внимательно смотрел на меня. - То же самое мне говорила ваша знакомая. Но думается, это невозможно, - заметил он довольно категорически. - Я видел Хозе после смерти... Я же его хоронил. - И вы уверены, что это были останки Браго? - Я просил, чтобы ненадолго приоткрыли гроб. Правда, Хозе очень изменился, как обычно бывает после долгой изнурительной болезни. Но это определенно был он. - А уверены ли вы, что труп не был загримирован? Не была ли это восковая кукла? - Ну что вы! - с негодованием ответил Альберди и замолчал. Чувствовалось, что его что-то гнетет. И вдруг поспешно, словно желая как можно скорее сбросить с себя какой-то груз, он заговорил. - Я совершил над ним последнее помазание. Я имел на это право. Я имел право свершить над ним таинство условно. "Si capax es". Дело в том, что я с ним беседовал перед смертью и у меня есть основания предполагать, что он вернулся в лоно святой церкви... - Так вы его видели перед самой смертью?! - За две недели. - И вы хорошо рассмотрели его? Это точно был он? Альберди задумался. - Откровенно говоря, - начал он медленно, словно колеблясь, - в комнате было сумрачно. Хозе раздражал свет. И голова у него была забинтована. Незадолго перед этим ему сделали операцию... Но лицо я видел. То самое, что и позже, после смерти... Это наверняка был он, - решительно добавил Альберди. - Прежде всего голос. Тот же голос, та же манера говорить... Несомненно. - А потом, когда вы раскрыли гроб, в нем были останки того же самого человека? Священник опять заколебался. - Тогда я не сомневался. Но теперь, если подумать, не уверен. Однако в гробу определенно был труп! - Следовательно, за две недели до смерти Браго исповедовался? - сменил я тему. - Нет, нет, - поспешно покачал он головой. - Об этом не могло быть и речи. Вы не знали Хозе. Но из того, что "он говорил, я понял, что он готов... соединиться с богом. Поэтому позже я почувствовал себя вправе... Хозе был очень рад, когда я пришел к нему. Я думаю, он даже ждал меня. - А вы могли бы пересказать мне содержание этой беседы? Строго между нами. Возможно, то, что говорил Браго, прольет дополнительный свет на дело. Разумеется, если вы связаны тайной... - Он не требовал этого, хотя разговор был достаточно доверительным. Однако не думайте, что я опасаюсь вашей нескромности. Просто мой рассказ, вероятно, не будет представлять никакой ценности. Я мог забыть детали. Ведь прошло уже больше шести лет. Словом, не ожидайте подробностей. Мне запомнилось, что, когда я вошел в изолятор, Хозе спросил, кто пришел, хотя и смотрел на меня. Он уже очень плохо видел: поражение зрительных центров или как это там называется... Он постепенно терял зрение. Кроме того, как я уже говорил, в комнате было темновато. Мне вспомнилась прочитанная несколько дней назад книга Браго. - Я уже не помню точно, что он говорил. Во всяком случае, просил меня после его смерти присматривать за Марио. Вернее, - священник немного смутился, - он просил уговорить сестру, чтобы она дала согласие на то, чего он требовал в завещании, но о чем шла речь, сказать не хотел. Я возразил ему, что до тех пор, пока не знаю, что содержится в завещании, не могу этого сделать. Мой отказ он воспринял спокойно. Даже согласился со мной. Потом мы перешли на философские проблемы. И именно тогда он заговорил о вечной жизни. Он сказал, что верит в нее. - А вы убеждены, что он имел в виду загробную жизнь в религиозном значении этого слова? Что это не была в определенном смысле метафора? - Это не было метафорой. Правда, он тут же заметил, что католические философы и вообще любая религия понимают вечную жизнь неправильно... Но я уверен, что он воспринимал ее как неоспоримый факт, как реальность. А в его устах это означало огромный шаг к богу. - Понимаю. Но о существовании бога, связи душ с богом, рае... Вы понимаете, что я имею в виду? - Вы слишком многого требуете, сеньор адвокат. Хозе был непокорным и упрямым человеком... Кроме того, если даже он начинал понимать вечную истину, то, безусловно, не мог говорить об этом тем же языком, что и простой крестьянин из Пунто де Виста или даже вы или я... Он должен был бы это переложить на язык собственных понятий... Да. Хотя он ни разу не произнес слово "бог", я знал, что он его ищет, что наконец начинает замечать, чувствовать его милость. Скажу вам, я даже думал, что в завещании окажется что-то вроде признания веры. Но ему не хватило отваги на решительный шаг... - А не говорил ли он вам чего-либо о... цене, которую приходится платить за бессмертие? - спросил я, внимательно глядя в лицо Альберди. - Откуда вы знаете? - В глазах его отразилось изумление. - Вы читали "Грань бессмертия" - последний роман Браго, вернее, последний из тех, что Боннар решил показать миру? Этот роман появился две недели назад. - Увы... Я редко бываю в городе. Даже не знал, что вышло что-нибудь новое. - Вы должны прочесть его. Как можно скорее. Подозреваю, что в нем можно найти ключ к загадке Браго. И... что это, по сути дела, его признание веры, - я почувствовал, что в моем голосе против воли прозвучала ирония. Однако Альберди настолько был взволнован новостью, что ничего не заметил. - Я должен прочесть его. Сегодня же. После обеда пойду в город... - Я видел эту книжку у да Сильвы. Может, вы возьмете у него? Альберди подозрительно взглянул на меня. - Я бы предпочитал... - он замялся. - А, пусть будет так, - переменил он решение. - Пошлю ризничего с письмом. Стоявшие в углу ризницы старые часы начали вызванивать десять. Ожидая, когда умолкнут последние удары, я раздумывал, стоит ли раскрывать Альберди все те сомнения, которые за последние несколько минут родились в моей голове. - Как свойственно Браго, его роман полон философских аллегорий и сложной символики. Я попытаюсь в основных чертах пересказать содержание, а вы уж сами разберетесь, - сказал я, решив ограничиться пересказом фабулы. - В принципе это психологические переживания слепнущего художника, причем он начинает постепенно терять зрение во время работы над самым значительным произведением своей жизни - гигантской стенной росписью. О создании такого произведения он мечтал много лет, борясь с превратностями судьбы, нуждой, безразличием, непониманием. И вот, когда он оказался на пороге воплощения своей мечты, она становится для него недосягаемой. Так кончается первая часть книги. Во второй части развитие действия принимает неожиданный оборот. Слепой художник добивается славы и признания, но причина этого отнюдь не в художественных достоинствах картин, созданных перед потерей зрения, и неоконченной росписи, которую он считал своим высшим достижением. Славу и богатство ему принесла картины, которые он писал, будучи уже слепым, пытаясь обмануть окружающих, скрыть от любимой женщины свое увечье и оттянуть момент полного поражения. Таким образом, герой романа в принципе добивается того, к чему стремился. Но вкус победы горек. Его мучит вопрос, действительно ли произведения, которые он сейчас создает, можно считать прекрасными или же просто сам факт, что их писал слепец, является истинной причиной успеха и признания? Увы, сам он никогда не сможет оценить их по достоинству... Так заканчивается вторая часть. В третьей части действие постепенно развивается как бы в обратном порядке. Вокруг некоторых картин слепого художника идут споры, которые носят странный характер: каждый по-своему понимает суть рассматриваемых картин. Однако все сходятся на том, что у них высокие художественные достоинства, и все сомневаются в том, действительно ли художник был слеп, когда писал их. Герой романа, желая доказать, что они неправы, предлагает написать новую картину в присутствии экспертов. Эксперимент ожидается с большим интересом, к тому же он представляет собой отличный рекламный ход для импресарио художника. Отказ в таких условиях явился бы самоубийством, но тем не менее художник не появляется перед комиссией. Он тоже производит эксперимент - уже своим отсутствием художник дает в руки ценителей доказательство, что если бы он был слеп, то не смог бы написать картину. Но и таким путем он не может ничего добиться. Тогда он начинает подозревать, что все, что он слышит, - фикция, игра, инсценированная с той целью, чтобы он не надломился, потеряв, как слепец, все надежды. И все-таки он не показывает своих сомнений и не прерывает работы. Почему? - он не знает сам. Вероятнее всего потому, что женщина, которую он любит и которая, как он предполагает, была инициатором этой игры, не должна сомневаться в том, что он счастлив. Так кончается роман. - Странная вещь... - вздохнул Альберди. - Однако вы говорили, что это своего рода авторская исповедь. Я не совсем понимаю, что здесь общего с вечной жизнью, верой и религией? - Я пересказал только действие. Это как бы внешняя оболочка... По существу все вращается вокруг проблемы бессмертия. Отсюда и название книги. Это бессмертие понимается, пожалуй, тоже символически. Герой совершенно не ценит ни богатства, ни славы в смысле, так сказать, бренном. Он мечтает о бессмертии, выражающемся не только в вечности произведений в человеческой памяти, но основывающемся, прежде всего, на их способности вызывать волнение, радость общения с ними. Однако это тоже, пожалуй, лишь один из аспектов книги. Это мнение не только Мое, а прежде всего сеньорины Дали. Потеря зрения, по ее мнению, представляет собою в данном случае нечто вроде символа смерти. - Я не совсем понимаю... - Наверное, я не очень ясно выражаю свои мысли. Впрочем, это трудно пересказать, надо прочесть самому. Тогда вы почувствуете, что имел в виду автор. Герой все время находится на пороге бессмертия и не может его переступить. Ему кажется, что он уже позади, а потом оказывается, что это иллюзия. К тому же за это бессмертие он постоянно вынужден платить определенную цену, все более высокую. В конце концов он даже платит сознанием личного существования, если мы примем, что "собственная" жизнь произведений представляет собой именно это существование, продолжение попыток достичь бессмертия. Вы меня понимаете? Альберди молчал, бессознательно кивая головой в такт каким-то своим мыслям, потом неуверенно сказал: - Я обязательно должен прочесть сам... - он еще раз кивнул головой. - Однако, мне кажется, вы правы... А я был глуп... Какая наивность, - горько вздохнул он. - Я не понимал, о чем он говорил... Интересно, когда Хозе это написал? - вдруг вернулся он к обычному деловому тону. - Сеньорина Дали утверждает, что "Грань бессмертия" - самое позднее из опубликованных произведении Браго. Возможно, он окончил эту книгу перед самой смертью, если, разумеется, отбросить фантастические предположения, будто последние книги Браго - результат работы машины, пишущей в его стиле. - Она говорила об этом. Но из всего сказанного вами я делаю вывод, что это исключено. Я даже начинаю скорее верить, что Хозе жив, а в его гробу покоятся останки другого человека. Я взглянул на часы. Комиссия могла прибыть с минуты на минуту, а я не успел выяснить даже половины того, что имело решающее значение для моего дальнейшего поведения. Следовало поторопиться. - Вы позволите задать вам несколько вопросов? Прежде всего меня интересует младший Браго. Он что, действительно страдает какими-то психическими расстройствами? - А что вам по этому поводу известно? - Альберди подозрительно посмотрел на меня. - Ваша сестра и шурин говорили, что Марио чувствует себя неважно, - сказал я уклончиво, пытаясь скрыть замешательство. - Впрочем, уже сам факт многократного бегства... Кроме того, нервозность, галлюцинации... - О галлюцинациях вы слышали от моей сестры и шурина или от сеньорины Дали? Вспомните! Это очень важно. Опять вместо того, чтобы отвечать на вопросы, священник задавал их. - Я этого не слышал ни от сеньоры Долорес, ни от ее мужа. Однако я хотел бы узнать, не замечали ли вы раньше у Марио каких-либо психических нарушений? - перевел я разговор на более безопасную почву. Альберди некоторое время раздумывал. - Видите ли... - начал он не очень уверенно. - На мой взгляд, он всего лишь несколько неуравновешен, а это не болезнь. То, что вы называете галлюцинациями, может иметь самое естественное объяснение. Если же подтвердится предположение, что Хозе жив... Кто-то постучал в дверь ризницы. Священник открыл ее. На пороге стояла старая индианка. - Приехали господа... Спрашивают ваше преподобие... - Мы идем! - коротко ответил Альберди и кивнул мне. Я тоже поднялся, но прежде чем мы вышли из ризницы, схватил его за рукав и задержал на минуту. - Марио у вас? - спросил я, понижая голос. - Я хотел бы обязательно с ним поговорить. Помогите мне. Он пристально посмотрел на меня, но я не почувствовал в его взгляде недоверия. - Марио нет, - сказал он, словно оправдываясь. - Вчера вечером здесь опять была ваша знакомая. Я уже знал, что сегодня должна состояться эксгумация, и сказал ей об этом. Она предложила забрать мальчика на весь день на прогулку. Для Марио это было бы слишком сильным потрясением. Я думал, вы знаете... - Я не виделся с сеньориной Дали четыре дня. - Откуда же тогда вы знаете о тех галлюцинациях? - Я скажу вам позже. Сейчас у нас нет времени. Комиссия уже, наверное, ждет нас, - попытался я выиграть время. В группе мужчин, ожидавших нас перед церковью, я лично знал только двоих: следователя Кастелло и де Лиму. Меня удивило присутствие какого-то почтенного, полного достоинства священника. Оказалось, это был отец Алессандри, близкий друг семейства де Лима и коллега Альберди по семинарии, а сейчас одно из наиболее влиятельных лиц в курии. В качестве эксперта был приглашен профессор Гомец, известный специалист в области судебной медицины. Его сопровождал молодой врач-ассистент, а также дантист, в течение нескольких лет лечивший Хозе Браго. Видимо, деятельный де Лима не щадил ни трудов, ни денег, чтобы результаты экспертизы не вызывали никаких сомнений. После взаимных представлений Альберди провел нас к кладбищенским воротам, где уже ожидали два деревенских полицейских и нанятые в деревне землекопы. Оставив одного полицейского у ворот, чтобы он не пускал за забор собравшихся зевак, мы по узкой тропинке двинулись между могилами. В основном это были заброшенные могилы бедняков, только вблизи церкви я заметил несколько памятников, вероятно поставленных много десятилетий назад. Могила Хозе Браго находилась в глубине кладбища, почти у самой стены, идущей вдоль западного склона холма. На новой, по-видимому, недавно положенной плите блестели золоченые буквы и цифры. Мы остановились возле могилы, разбившись на группы. Следователь Кастелло, сопровождаемый протоколистом, подошел к Альберди и, чтобы все слышали, громко обратился к нему: - Спрашиваю присутствующего здесь священника Эстебано Бартоломео Альберди, настоятеля прихода Пунто де Виста, может ли он подтвердить, что на этом месте дня 25 марта 1979 года в его присутствии был захоронен гроб с телом, признанным телом Хозе Браго, писателя, родившегося в 1940 году в Рио-де-Жанейро, умершего 20 марта 1979 года в институте нейрокибернетики имени Сэмюэля Барта, вблизи Пунто де Виста? - Да, - ответил Альберди. - Спрашиваю священника Эстебано Альберди, - продолжал следователь, - дает ли он согласие на вскрытие могилы, признанной могилой вышеупомянутого Хозе Браго? На мгновение взгляд Альберди встретился со взглядом Алессандри. - Даю согласие! - я уловил в его голосе беспокойство. - Прошу вскрыть могилу, - обратился Кастелло к землекопам. Я подошел к следователю. - Вы сообщили об эксгумации профессору Боннару? - спросил я полушепотом. - Не думаю, чтобы в этом была необходимость, - лаконично ответил тот и, обращаясь к полицейскому, стоявшему по другую сторону могилы, приказал: - Сержант! Уберите этих детей! Движением головы он показал на кладбищенскую стену, на которой уже пристроилось несколько деревенских сорванцов, с любопытством рассматривавших нас. - А ну, прочь отсюда! - рявкнул сержант, и стена в одну секунду опустела. Я почувствовал прикосновение чьей-то руки. Это де Лима подошел ко мне и, беря меня за локоть, предложил: - Пройдемся немного... Вы не возражаете?.. Рабочие сдвинули каменную плиту и прислонили ее к соседней могиле. Он повел меня в боковую аллейку. За нами уже был слышен скрежет лопат о каменистый грунт. Некоторое время мы шли молча. Я ждал, когда де Лима заговорит, но он тянул, видимо не зная, с чего начать. - Я слышал ваш разговор со следователем... - произнес он наконец шепотом, как будто немного оробев. - Не поймите меня превратно, но... лучше не спрашивать об этом... напрямик... - О Боннаре? - Да. Вопрос ведь деликатный. Впрочем, вы и сами понимаете. Было бы тактически неверно уведомлять Боннара. А формально в этом нет необходимости. Это могло бы весьма усложнить обстановку. Дело в том, что существуют две возможности. Допустим, что труп, который мы найдем в могиле, действительно принадлежит Хозе Браго и нам вдобавок ко всему не удастся обнаружить на нем никаких телесных повреждений, указывающих на экспериментирование... Следствие будет прекращено, впрочем, формально оно еще и не начато... Против института Барта никто не выдвигал обвинений. Поэтому у Боннара не может быть никаких претензий. Даже если он узнает об эксгумации... Ведь у нас могли быть другие причины... Меня удивило, что он подчеркнул последние слова, но прежде чем я успел спросить, что он имеет в виду, де Лима продолжил: - Однако есть серьезные основания полагать, что дело примет иной оборот. Окажем, скелет, обнаруженный в могиле, не будет скелетом Хозе Браго или же окажется, что на нем производились какие-то подозрительные операции... Тогда все станет ясно. Следствие будет вполне оправданно, и мы по-другому поговорим с Боннаром!.. Если он преждевременно узнает, к чему мы стремимся, это облегчит ему контрдействие. У Боннара масса друзей... В стране и за рубежом... Не исключено, что где-нибудь нажмут кнопку и дело перейдет в руки другого следователя. - Понимаю. Хитро задумано... - Кастелло - твердый орешек, с ним они не справятся. Ему только было бы за что зацепиться. Впрочем, вы знаете, это человек с идеально чистыми руками. Его ни в чем нельзя заподозрить. - Да, я его знаю. Это он отыскал зубного врача? - Его вспомнила Долорес. Но пригласить предложил, разумеется, он. Проверка полости рта очень помогает при идентификации. - Вижу, вы позаботились обо всем. Пожалуй, забыли только пригласить фотографа. - Снимки будет делать ассистент профессора. Мы не хотели брать полицейского фотографа, чтобы раньше времени не придавать делу официальный характер. - Понимаю. Где сейчас ваша супруга? - Ждет результатов в "Каса гранде". Кроме того, мы хотели бы взять Марио домой. Я не скрывал удивления. - А разве не лучше оставить его, как мы договорились, на несколько недель у Альберди? Он тут наверняка чувствует... - Я весьма ценю моральный авторитет моего шурина, но есть опасения, что он не сможет как следует присмотреть за мальчиком, - не дал мне договорить де Лима. - Как вы это понимаете? - Марио видели неподалеку от... института. Я подумал о Катарине. - Он бродит по округе в компании деревенских лоботрясов. Это общество не для него, - де Лима осекся, прислушиваясь. - Надо возвращаться, - сказал он минуту спустя. - Кажется, уже дошли до гроба. Действительно, теперь слышались глухие удары лопат о доски. Мы быстро вернулись к месту эксгумации. Гроб уже был виден, и землекопы готовили крючья, чтобы его вынуть. На двух соседних могилах соорудили нечто вроде помоста, чтобы его поставить. Профессор Гомец, уже надевший резиновый фартук, стоял рядом со следователем, распоряжаясь работой землекопов. - Старайтесь не перекашивать! Медленнее! Так. Хорошо. Теперь вперед! Вот так. Поставьте на доски! Гроб лег на импровизированный помост. Рабочие принялись откручивать винты. Стоявшие поодаль от могилы дантист, протоколист и даже сержант подошли ближе. Мы ждали в нервном напряжении. Наконец крышка подалась. Ее подняли, и я увидел как бы завалившуюся в глубь гроба человеческую фигуру. Лысый череп коричневато-желтого цвета был обтянут высохшей кожей. Лицо не полностью потеряло человеческий облик: можно было видеть контуры губ и носа, но покойник больше походил на старика, чем на мужчину средних лет. Останки были одеты в темный костюм. Руки скрещены на груди, а в потемневших скрюченных пальцах блестел на солнце небольшой серебряный крестик. Щелчок фотоаппарата прервал напряженную тишину. Все, как по команде, подняли головы - на стене стоял молодой мужчина с репортерским аппаратом в руках. - Что вы делаете?! - закричал Кастелло, в его голосе было столько нескрываемого гнева и возмущения, что стоявший на стене репортер попятился, с трудом удержав равновесие. - Я из "Нотисиас де Ультима Хора". Простите... - заикаясь пробормотал он. - Кто вам позволил фотографировать? - кипятился следователь. - Немедленно отдайте пленку! Задержите этого человека! Репортер поспешно соскочил вниз, разумеется по другую сторону забора, и, прежде чем полицейский успел взобраться на стену, исчез. - Кто сообщил прессе? - спросил Кастелло, подозрительно поглядывая в нашу сторону, но стоявший рядом отец Алессандри попытался замять инцидент. - Это не важно. Он больше не появится. Да и вряд ли ему удалось сделать больше одного снимка... Тем временем профессор Гомец с ассистентом и дантистом подошли к гробу и склонились над останками. Кастелло и де Лима тоже приблизились. Однако я уже был сыт по горло подобного рода впечатлениями и отошел к стоявшему поодаль Альберди. Уже издали я заметил, что лицо его стало неестественно бледным. Действительно, Альберди едва держался на ногах. Мое предложение проводить его домой он принял с нескрываемым облегчением. Я взял его под руку, и мы медленно пошли к воротам. У ворот рядом с полицейским, охранявшим вход от непрошеных гостей, стояло трое мужчин, вооруженных фотоаппаратами и магнитофонами. Прежде чем мы успели сообразить, в чем дело, они обступили нас. Защелкали аппараты, посыпались вопросы. К несчастью, полицейский уже успел сказать, кто идет рядом со мной. - Можно попросить ваше преподобие об интервью для нашей радиостанции? - кричал крепко сбитый румяный репортер, подсовывая под нос Альберди микрофон... - Это вы причастны к обращению Хозе Браго? Альберди непонимающе взглянул на репортера. - Ваше преподобие, хотя бы несколько слов для "Ультима Хора", - напирал второй журналист. - Сеньоры! Неужели вы не видите, что человек себя плохо чувствует? - зло воскликнул я, оттесняя репортеров. - Всего несколько слов. Вы давали последнее отпущение грехов Хозе Браго, не так ли? - Пропустите нас! - проталкиваясь к церковной двери и таща за собой Альберди, кричал я. - Разойдитесь! Сеньоры, расходитесь! - кричал полицейский, который никак не мог решить, бросить ли ему пост у ворот и поспешить к нам на выручку или же оставаться на месте. - Так, может быть, хоть вы что-нибудь скажете? - подскочил ко мне еще раз репортер. - С какой целью проводится эксгумация? Есть ли результаты? Правда ли, что труп Браго исчез? - Отойдите, пожалуйста! Я втолкнул Альберди в притвор и захлопнул дверь церкви перед носом нахальных газетчиков. К счастью, они не решились войти внутрь... Священник, тяжело дыша, стоял у стены. Я провел его в ризницу, но он не хотел там оставаться, видимо опасаясь нового нашествия репортеров. Мы вышли через боковую дверь и потихоньку добрались до дома Альберди. Священник чувствовал себя скверно. Чуть ли не через каждый шаг ему приходилось отдыхать. Старая индианка, бормоча что-то насчет "сеньоров из города", помогла уложить Альберди в постель и принесла бутылки с лекарствами. Видимо, Альберди уже давно страдал от сердечных приступов, потому что домашняя аптечка была неплохо укомплектована. Постепенно бледность сходила с его лица и дыхание становилось спокойнее. Я сидел рядом с ним на кровати, он судорожно сжимал мне руку, словно боясь, как бы я не ушел и не оставил его одного. Однако, по мере того как к нему возвращались силы, любопытство начинало брать верх над страхом. - Может... вы... туда пойдете... и узнаете... а потом вернетесь... - были первые слова, которые я услышал от него. - А не лучше ли мне еще немного побыть с вами? - нерешительно сказал я. - Нет... нет... идите... идите и скажите Ноке, чтобы она осталась здесь, около меня... Я встал, Альберди испытующе смотрел мне в глаза. Я не знал, идти мне или еще подождать. - Вы видели... тот... крестик? - наконец спросил он тихо. Я кивнул. - Это я... - прошептал он. - Не могу себе простить... - Но... Ничего страшного не произошло, - пытался я его успокоить. - Еще ничего не известно. Сначала прочтите книгу... Он прикрыл глаза. - Идите и возвращайтесь, - сказал он уже почти спокойно. Когда я подошел к месту эксгумации, гроб был опущен и рабочие прикрывали могилу досками. Профессор Гомец, уже без фартука, диктовал что-то протоколисту, а его ассистент убирал инструмент. Рядом с ним на земле стоял закрытый металлический цилиндр. Кастелло отдавал какие-то распоряжения сержанту полиции. Я подошел к де Лиме, который прислушивался к тому, что диктовал профессор, а так как тот вскоре кончил, мое любопытство могло быть наконец удовлетворено. - Куда вы девались, сеньор адвокат? Вы уже знаете результаты? - воскликнул де Лима, увидев меня. - Мне пришлось заняться священником. Бедняга ослаб. Ну как наши эксперты? - Опасения полностью подтвердились! - сказал де Лима с плохо скрываемым удовлетворением. - Значит, это не Браго? - Браго. Несомненно, он. Дело в экспериментах! Бедный Хозе!.. С ним поступали, как с подопытным кроликом. Правда, еще нет окончательных результатов, но в принципе выводы однозначны. Остались только дополнительные исследования. У профессора здесь нет необходимых условий и всего инструмента. Поэтому он забирает череп в лабораторию. - Это займет несколько дней, - добавил Гомец. Я взглянул на цилиндр и почувствовал неприятную спазму в желудке. - Уверены ли вы, профессор, что это были эксперименты, а не неизбежные медицинские процедуры? - спросил я немного погодя. - Абсолютно. Да это же сразу видно. Если бы вы посмотрели, что они с ним вытворяли... Чудовищно!.. Впрочем, могу вам показать, - он подошел к цилиндру и уже потянулся к крышке, но я успел воспротивиться. - Благодарю вас... Нет, нет, я не хочу... Я верю вам на слово. Профессор снисходительно усмехнулся. - Нервишки сдают. Однако предупреждаю, что в качестве адвоката и представителя обвиняющей стороны вам придется ознакомиться хотя бы со снимками. 9 Под утро меня разбудил телефонный звонок. Я поднял трубку, проклиная в душе изобретателя телефона и того, кто, потеряв совесть, звонит ко мне в такую рань. Однако уже первых слов было достаточно, чтобы сон как рукой сняло. Звонила Катарина. - Прости, что поднимаю тебя с постели, но позже нам не удастся связаться, а дело очень срочное. Утром позвонишь или лично придешь к де Лимам и скажешь, что ты отказываешься вести их дело. Если хочешь, можешь помочь найти другого адвоката. Сделай это спокойно, без шума... Впрочем, ты это умеешь. Я был совершенно ошарашен требованием. - Но... это невозможно. В полдень я как представитель де Лимы должен официально внести иск против института Барта. - Значит, ты его еще не внес? - обрадовалась она. - Ну так и не вноси. Это сделает за тебя твой преемник. - А если они не согласятся? Я обязан в течение двух недель с момента извещения оказывать помощь клиентам. - Никто не может тебя заставить. Я думаю, у тебя есть серьезные основания отказаться... - Но почему такая срочность? Что я скажу де Лиме? В чем дело? - Очень просто: ты против обвинения профессора Боннара в недозволенных экспериментах над Хозе Браго. Ты не веришь, что профессор виновен. - Ха! Именно теперь-то у меня и возникли сомнения в его невиновности. Вскрытие показало, что на Браго экспериментировали. Профессор Гомец - авторитет. Уж не говоря о том, что это человек честный, заслуживающий доверия. - Это не имеет никакого значения, - голос Катарины звучал странно равнодушно. - То есть как не имеет значения? Что ты говоришь? - возмущенно воскликнул я. - Не нервничай. Это действительно не имеет никакого значения. В конце концов, ты можешь хотя бы немного доверять мне? - я почувствовал в ее голосе нетерпение. - Сегодня же узнаешь все. В полдень ты поедешь в Пунто де Виста... Не исключено, что придется заночевать в институте. Нам надо о многом поговорить. Быть может, профессор Боннар поручит тебе вести дело Браго. - Я не смогу принять такое предложение. Закон запрещает вести дело противной стороны. К тому же это идет вразрез с этикой... - Может, ты и прав, - вздохнула Катарина. - Это моя инициатива, а я, увы, не знаю законов. Боннар не зря сомневался. Но так или иначе, будь сегодня в первой половине дня в Пунто де Виста. - Я ничего не понимаю, и это все меньше мне нравится... - Слушай внимательно. Поезжай к Альберди и дождись там Марио. Возможно, он придет не сам, а пришлет своего дружка, сельского сорванца Игнацио. Впрочем, настоятель его хорошо знает. Альберди скажешь, чтобы он не волновался о племяннике. Если он не придет сам, ты встретишься с ним в институте у Боннара. Марио или Игнацио скажут, как туда добраться так, чтобы тебя не заметили люди да Сильвы. Вот и все. Меня начинала раздражать бесцеремонность Катарины. - Не уверен, должен ли я вообще встречаться с Боннаром, даже если откажусь вести дело де Лимы. - Знаю, профессор вел себя с тобой не очень вежливо, но это недоразумение. Он готов принести извинения! - Не в том дело. Я связан профессиональной тайной. - Могу тебя уверить, что ни я, ни Боннар не собираемся выпытывать доверенные тебе семейством де Лима секреты. - У меня могут быть серьезные неприятности! - Будут, если позволишь де Лимам и дальше водить себя за нос, - холодно сказала она. - Пока что этим занимаешься ты! И самое скверное - я не знаю, к чему ты клонишь. - Приедешь - узнаешь. - Оправдалась твоя гипотеза? - Нет, нет, - поспешно "возразила она. - А сеньору де Лима спроси при случае, что произошло с рукописью романа "Башня без окон". Интересуюсь ее реакцией. - Ей богу, не знаю, что мне делать... - Прежде всего выспаться! Катарина повесила трубку. Совет был правильный, но осуществить его было трудно. Слишком много сомнений посеял этот разговор, чтобы я мог после него заснуть. Лишь после семи меня сморил нервный неглубокий сон, как это обычно бывает, когда с волнением ожидаешь того, на что не можешь повлиять. Проснулся я около десяти. Сильно болела голова. Охотнее всего я никуда бы не ехал, но, разумеется, мое желание в счет не шло. Поэтому я только принял душ и позвонил де Лиме, сообщая о своем визите. Трубку подняла сеньора Долорес. У нее было отличное настроение, она что-то говорила об отце Алессандри, о возвращении Марио домой, но либо ее речь была слишком сумбурной, либо головная боль не давала мне уразуметь, что же она хочет сказать. По пути я заехал в бар выпить кофе. Рядом у стойки мужчина читал газету. Я глянул ему через плечо и чуть не уронил чашку - на первой странице сверху через всю полосу шел огромный заголовок: "ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ИНСТИТУТЕ БАРТА", а под ним буквами поменьше: "раскрытое спустя шесть лет" и "Известный писатель Хозе Браго в течение многих месяцев подвергался бесчеловечным экспериментам". Я так резко поставил чашку, что недопитый кофе разлился по стойке, и выбежал на улицу. Киоск находился рядом со входом в бар; Вывешенные снаружи утренние издания кричали огромными заголовками о "преступных экспериментах", проводимых в институте имени Барта, об эксгумации останков Хозе Браго, результатах экспертизы профессора Гомеца и даже о том, что перед смертью писатель вернулся в лоно святой церкви. Купив пачку газет, я сел в машину и начал лихорадочно их просматривать. Только теперь я заметил, что тон прессы неодинаков. Первую скрипку в нападках на институт Барта вела бульварная печать, и это было совершенно понятно. Объемистая газета христианско-демократической партии "Темпо" была уже гораздо осторожнее и умереннее, вообще не употребляла слов "преступление" и ограничивалась полуофициальными сообщениями. Об обращении Браго она писала на второй странице, не выпячивая особенно этого вопроса. Еще более сдержанными были правительственные газеты и газеты левого толка, оправдывавшиеся отсутствием достаточно проверенных данных. Впрочем, сведения действительно были довольно скупыми и - если не говорить о репортерских домыслах и сплетнях - даже о результатах судебной экспертизы можно было узнать лишь то, что в черепе Браго имеются отверстия, существование которых трудно объяснить нуждами медицинских процедур. В частности, в месте срастания теменных костей обнаружено что-то вроде специально проделанного "хода", позволявшего достаточно часто и легко проникать внутрь черепной коробки. Снимков было немного. "Нотисиас де Ультима Хора" поместила, конечно, снимок раскрытого гроба, сделанный с кладбищенской стены. Большая белая стрелка показывала видимый довольно ясно крестик в руке покойного. Одна из газет напечатала фото, на котором были мы с Альберди. При этом меня окрестили представителем частного обвинения. Фамилия де Лима нигде не упоминалась, как не нашел нигде я и имени Боннара. В принципе нападкам подвергался институт Барта как юридическое лицо. Единственным исключением была короткая статья на первой полосе популярной газеты "Экспрессе", снабженная многозначительным заголовком: "Почему терпят преступные эксперименты?" Автор статьи отнюдь не отвечал на свой вопрос, добавляя только в завуалированной форме, что некоторые высокопоставленные лица знали об экспериментах, проводимых в институте Барта, а также что у директора института, профессора Боннара, есть влиятельные друзья. Переступая порог квартиры де Лима, я был готов поставить вопрос открыто. - Что с вами? - спросила хозяйка, провожая меня в гостиную. - Я жду вас почти час. А вы обещали приехать через пятнадцать минут. - Муж дома? - спросил я, даже не пытаясь объяснить причину опоздания. - Вот-вот должен вернуться. Он хочет обязательно увидеться с вами, прежде чем вы внесете официальный иск... Прошу вас, садитесь. - Марио дома? - спросил я, усаживаясь в кресло. - Я же вам говорила, что отец Алессандри привезет его после обеда. Я послала телеграмму брату. - Ваш сын в институте Барта! Реакция была поразительной. Сеньора Долорес секунду стояла, глядя на меня расширенными от удивления и страха глазами, потом тяжело опустилась в кресло. - Я знала, что так будет! - вдруг воскликнула она, направляя свой гнев на меня... - Вы довели до этого! Вы не хотели меня слушать! Вы советовали оставить Марио у Эстебано... А я, глупая, доверилась вам! - Мне очень неприятно... - неуверенно пробормотал я, несколько выбитый из колеи резким наступлением Долорес. - Что теперь будет? Надо сообщить в полицию. Немедленно! - Она вскочила с кресла и подбежала к стоящему на столике аппарату. - Они его там убьют, как уже убили Хозе! Лучше, если в полицию позвоните вы! Она подбежала ко мне и потянула меня к телефону. - Успокойтесь. Никакая опасность мальчику не грозит, - сказал я мягко. - Вы просто успокаиваете меня... ну, звоните же! Скорее! - Я могу позвонить, если вы настаиваете, - начал я, - но, мне кажется, будет лучше, если мы дождемся вашего мужа. Я твердо знаю, что Марио находится в институте по собственному желанию и никто не собирается его там держать. Впрочем, могу вам поклясться, что не позже завтрашнего утра я сам привезу его домой. В середине дня я выезжаю в Пунто де Виста и сделаю все, чтобы уговорить Марио вернуться. - Я поеду с вами! - неожиданно решила она. Дело начинало принимать нежелательный оборот. - Не знаю, будет ли это правильно... - осторожно ответил я. - Мать не пустят?! Так, значит, вы меня просто утешаете! Но я уже не могу сидеть дома! Я все равно туда поеду! Я не видел иного выхода, как согласиться. - Хорошо. Я возьму вас с собой. Впрочем, мы еще посоветуемся с вашим мужем. Она быстро взглянула на часы. - Он уже должен был прийти. Когда вы собираетесь выехать? - Самое позднее в час. - Сейчас половина двенадцатого. Вы успеете побывать у судьи... - Именно по этому вопросу я и хотел с вами поговорить, - осторожно начал я. - Мне хотелось бы, чтобы вы правильно меня поняли и не сомневались в моем доброжелательном отношении к вам и, в частности, к вашему сыну. Но, поразмыслив, я пришел к выводу, что будет лучше, если вы с мужем пригласите другого адвоката. Она была ошеломлена. - Сеньор! Мы и не думаем отказываться от вашей помощи. Кто-то, видимо, пустил сплетню... - Вы не так меня поняли. Это я хочу отказаться. Но отнюдь не потому, что имею к вам какие-либо претензии. Тут дело совершенно в другом. Есть достаточно серьезные Причины, чтобы... Я не докончил, так как услышал за спиной звук открываемой двери. В салон, протягивая мне руку, вошел хозяин. - Приветствую вас, дорогой адвокат! - расплываясь в улыбке, воскликнул он. - Сегодня наш большой день! Вы, конечно, читали утренние газеты? По-видимому, он не заметил холодного тона моего ответа, так как с энтузиазмом продолжал: - Вечерние выпуски будут не менее интересными! Представьте себе, Гомец обнаружил, что бедный Браго по крайней мере последние три месяца жил без мозга... Абсолютно без мозга. У него извлекли мозг, как у подопытной свинки! Я почувствовал неприятный комок в горле. Сеньора Долорес стояла бледная как полотно, тяжело опираясь на подлокотник кресла. - Это страшно, - прошептала она. - Да! Чудовищно! - подхватил де Лима. - Причем это было сделано не сразу... Они издевались над ним почти год, извлекая мозг постепенно, кусочками... Профессор Гомец выявил это, изучая какие-то изменения внутри черепа. Нарастание какой-то там ткани или что-то в этом роде. Я в этом не разбираюсь, но профессор Гомец - авторитет! Я подошел к сеньоре Долорес и помог ей сесть. - Не знаю, сможете ли вы в таком состоянии поехать со мной... - сказал я сердечно и, обращаясь к де Лиме, добавил: - Не рассказывайте подобных вещей при жене. - Что с тобой, дорогая? - забеспокоился хозяин. - Ничего... ничего... - ответила она с трудом. - Мне уже лучше... А с вами я поеду... - повернулась она ко мне. - Я должна поехать. Только разве полиция... - Ваша супруга хочет поехать со мной за Марио, который находится в институте Барта, - ответил я на недоумевающий взгляд де Лимы. - Но удастся ли вам привезти мальчика? - спросил он. - Думаю, да. Только не знаю, сможет ли ваша супруга... - Пусть едет, - кивнул хозяин. - В конце концов, если она почувствует себя скверно, она сможет подождать у да Сильвы. В случае чего... - он осекся и взглянул на часы. - Вам, пожалуй, уже пора. - Сеньор адвокат не хочет вести наше дело, - выручила меня хозяйка. Де Лима опешил. - Я готов помочь найти другого адвоката... - попытался я ослабить впечатление. - Сеньор адвокат! Я не верю! - отрицательно покачал он головой. - Увы. Мое решение окончательно. Если вы очень спешите, я сегодня же готов передать судье вашу просьбу о привлечении к ответственности профессора Боннара. Но я, увы, вести это дело не буду. Есть некоторые обстоятельства, которые настолько изменили ситуацию, что я вынужден отказаться. Де Лима внимательно посмотрел мне в лицо. - Вы боитесь их? - с сожалением спросил он. - Я понимаю - они, наверное, пытаются вас запугать. Но дело их уже проиграно. Теперь все в наших руках. - Никто не пытался пугать меня, - решительно возразил я, хотя, вспоминая утреннюю беседу с Катариной, был уже не очень убежден в том, что сказал. - Просто я не хочу вмешиваться в политику! Хозяин изучающе посмотрел на меня. - Как хотите... - сказал он наконец. - В конце концов, мы можем передать дело кому-либо другому. Но скажу вам между нами: вы совершаете глупость! Хорошо проведенное дело против теперешнего руководства институтом Барта - это путь к карьере, большой карьере! Кто может знать, что будет завтра? Он замолчал и задумался. Сеньора Долорес выжидающе смотрела на меня, но я тоже молчал. - Сделаем иначе, - сказал немного погодя де Лима. - Я не требую от вас немедленного ответа. Подумайте еще. У меня есть немного времени. Сейчас мы проедем в префектуру, по пути забежим перекусить. А потом вы поедете в Пунто. - Мне хотелось бы выехать не позднее половины второго. - Тогда в нашем распоряжении еще полтора часа - более чем достаточно. 10 Де Лима сумел четко все организовать, и около двух часов мы с сеньорой Долорес были уже на шоссе за городом. Головная боль понемногу утихла благодаря какой-то "чудесной таблетке", которую дала мне сеньора Долорес, оказавшаяся к тому же отнюдь не утомительной спутницей. Она умело поддерживала беседу, несмотря на то что нервное напряжение и наши опасения, связанные с целью поездки, вовсе не облегчали ее задачу. Меня тоже беспокоило, как Катарина и тем более профессор Боннар примут непрошеную гостью. Однако я утешал себя тем, что, взяв с собой сеньору Долорес, отвожу от себя обвинения в интриге против моих клиентов, и Катарина поймет мое положение. Почти двухчасовая гонка до Пунто де Виста - уже четвертая за последние десять дней - пролетела довольно быстро. В конце дороги я сказал сеньоре Долорес, что сначала заеду в дом священника. Она приняла это неодобрительно, подозревая, видимо, какой-то подвох, но я успокоил ее, объяснив, что ожидаю там сообщения от Марио. Я опасался, что сеньора де Лима станет выспрашивать об источнике моей информации, но против ожидания она была весьма сдержанна, очевидно приписывая роль осведомителя своему брату. Альберди мы застали в саду у развалин старого дома. Несколько работников выносили хлам, отбивая потрескавшуюся штукатурку и убирая остатки обуглившихся оконных рам и дверных косяков." На площадке перед входом в старый дом вздымалась ровно уложенная куча кирпича, а в нескольких метрах дальше лежали длинные балки. Еще вчера ни бревен, ни кирпичей я не заметил. Священник увидел нас еще издалека и сделал несколько шагов навстречу, но тут же остановился, узнав сестру. Сеньора Долорес была явно смущена. Она подошла к брату и сделала такое движение, словно хотела его обнять, но он только смотрел на нее печальными, усталыми глазами. - Давненько ты не была здесь, Долорес... - тихо сказал он. Она кивнула и в замешательстве опустила глаза. - Так, значит, ты все-таки настояла на своем, - с горечью сказал Альберди. - Не понимаю, о чем ты... - неуверенно ответила она. - Отлично понимаешь... - Я приехала не для того, чтобы ссориться, - она решительно изменила тон. - Я вижу, вы взялись за ремонт, - включился я в разговор, чтобы предотвратить стычку. - Да, - неохотно подтвердил он и, обращаясь к сестре, резко спросил: - Что тебе от меня надо? - Нетрудно догадаться. Я приехала за Марио! - Его здесь нет. - Знаю. Ты обманул меня. Ты в сговоре с Боннаром! Нападение было таким неожиданным, что Альберди даже побледнел. - Может, пройдем куда-нибудь, - снова вклинился я, показывая движением головы на работников, которые, услышав повышенный тон сеньоры Долорес, прервали работу, с интересом прислушиваясь к нашему разговору. Сеньора де Лима тут же взяла себя в руки. - Ты мог бы пригласить нас в дом, - обратилась она к брату, как будто ничего не случилось. Альберди тоже немного успокоился. - Прошу! - показал он движением руки на тропинку, ведущую к дому в глубине сада. - Я не знал, захочешь ли ты переступить мой порог, - добавил он немного погодя. - Так это будет школа или ваш дом? - спросил я, указывая на развалины, чтобы помешать новой перебранке, но оказалось, что тем самым невольно затронул неприятную тему. - Не знаю... - ответил он почти грубо. - Не знаю, останусь ли я здесь вообще... Больше я не пытался поддерживать разговор. Мы молча дошли до домика, и священник открыл дверь, впуская нас в прихожую. Сеньора Долорес уже пришла в себя. Она уселась в кресло и закурила. - Алессандри был здесь? - спросила она брата. - Был, - ответил Альберди, глядя в пол. - Что же касается Марио, - продолжал он, поднимая голову, - то твое обвинение... обижает меня, - закончил он уже беззлобно. - Я не сговаривался с Боннаром. Несколько лет я даже вообще его не видел. А если твой сын убежал от тебя, то ты сама в этом виновата. Сеньора Долорес побагровела. Она уже готова была взорваться, но неожиданно силы словно покинули ее. - Знаю, что виновата. Но я должна его найти, - просительно прошептала она. Она опять была бедной, несчастной матерью. - Я обещал Алессандри, что Марио вернется домой завтра утром. Я сдержу обещание! - проговорил Альберди серьезно. Хотя слова его звучали несколько патетически, я знал, что он говорит искренне. Неужели он тоже побывал в институте? Только этого не хватало!.. - Вы читали сегодняшние утренние газеты? - спросил я, направляя беседу на тему, которая не давала мне покоя несколько часов. - Не читал, но мне рассказал Алессандри. - А он уже знал о последних результатах? - задал я следующий вопрос. - Он только сказал, что экспериментировали... - А вы уверены, что разговаривали с Браго за две недели перед смертью? - спросил я, не спуская глаз с лица Альберди. - Могу поклясться, что разговаривал! - Но если все было так, как вы говорите, то это не мог быть Хозе Браго. - Это был он. Я видел его лицо и говорил с ним. Я же знал его давно... - Профессор Гомец утверждает, что последние три месяца Браго жил без мозга!.. - Это ложь! - воскликнул со страхом и возмущением Альберди. - Гомец убежден в своем заключении. Если оно появится в газетах, положение может усложниться. - Боже мой... Что теперь делать?.. Глаза священника были полны отчаяния, он хотел еще что-то добавить, но тихий стук в дверь но дал ему договорить. Альберди с трудом встал с кровати и, несколько помедлив, вышел. Немного погодя он вернулся. - Есть сообщение от Марио, - сказал он мне усталым голосом, - он хотел бы с вами увидеться... - Где он?! - воскликнула сеньора де Лима, вскакивая с кресла. - У Боннара. Я поеду с вами... - Я тоже поеду! - воскликнула сеньора Долорес. - Ты-то зачем? - резко возразил Альберди. - Ты можешь все испортить. Подождешь здесь или, если хочешь, у да Сильвы. - Нет. Я поеду с вами! Я не покину моего ребенка! - И ты не боишься Боннара? - неестественно рассмеялся Альберди. Долорес внимательно взглянула на брата. - У тебя есть здесь кто-нибудь, на кого можно положиться? - спросила она деловым тоном. - Я хочу послать письмо да Сильве. У тебя есть бумага и конверт? - Что ты хочешь ему написать? Голос священника прозвучал предостерегающе. - Ты прав. Надо себя обезопасить. Если до полуночи я не приеду в "Каса гранде", да Сильва сообщит полиции. Альберди пожал плечами, подошел к столику, достал из ящика бумагу и конверт и, положив их перед сестрой, крикнул: - Войди, Игнацио! В дверях появился высокий худой паренек. В руке он держал большую широкополую шляпу, какие носят работники на плантациях, его черные глаза с интересом и уважением глядели на нас. - Пойдешь в "Каса гранде"! Парень с беспокойством взглянул на священника. - Отнесешь письмо и отдашь его в собственные руки Да Сильвы. - Хорошо, падре, - послушно кивнул мальчик. - Но я должен был проводить... - Не надо. Мы поедем на машине! Игнацио снова забеспокоился. - Но Марио говорил... - неуверенно начал он. Склонившаяся над столиком Долорес резко повернулась. - Ты видел моего сына? - Конечно. Вы - мать Марио? - с удивлением покачал он головой. - Да. Так Марио в институте? - В институте, сеньора. И вы тоже хотите туда поехать? К мужу? Сеньора Долорес не поняла. - Мы едем втроем. - Ну, я же говорил! А Марио боялся, что вы не позволите ему остаться с отцом... Сеньора де Лима раскрыла рот от удивления. - Мой муж в институте? Игнацио вопросительно взглянул на настоятеля. - Ну, говори что знаешь, - подбодрил его Альберди. - Да, падре. Он там. - Ты видел моего мужа? - спросила Долорес. - Не видел. Но слышал, как он разговаривал с Марио. - Ничего не понимаю. Как Карлос очутился у Боннара! Ты точно знаешь, что это был мой муж? - Марио говорил, что это его отец. Что наконец-то они встретились. - Что-о-о?! - Отец Марио умер шесть лет назад, - вставил я, предполагая, что произошло недоразумение. - Ну да. Умер шесть лет назад, - сказал он, не задумываясь. Потом, понизив голос, добавил: - Но он там... у Барта. Я сам слышал, как он разговаривал с Марио. Он там... В подвале. Сеньора Долорес была близка к обмороку. 11 Вместо института Барта мы поехали в "Каса гранде". Сеньора де Лима, довольно быстро взявшая себя в руки после шока, в который повергли ее слова Игнацио, категорически заявила, что прежде должна обо всем сообщить да Сильве и посоветоваться с ним. Альберди был не очень обрадован таким оборотом дела, а может быть просто не хотел встречаться с полковником и предложил, чтобы Долорес осталась с Игнацио в "Каса гранде", а мы вдвоем поехали дальше - в институт. Но моя клиентка была особой упрямой - в чем я уже неоднократно имел случай убедиться - и так долго осаждала нас своими доводами, что в конце концов мы капитулировали. Да Сильвы мы не застали. Однако сеньора Долорес чувствовала себя у него как дома и, приказав слуге проводить нас в гостиную, пошла "выяснить обстановку". Спустя несколько минут она вернулась, сообщив, что да Сильва поехал на лесопилку, там у него какие-то неприятности с рабочими, но она говорила с ним по радиотелефону, и он обещал быть через полчаса. Она приказала подать "чего-нибудь выпить" и позвала ожидавшего в холле Игнацио. Паренек волновался все больше и то и дело растерянно поглядывал на священника, ища поддержки и помощи, а возможно, даже защиты. Впрочем, Альберди притормаживал, как мог, следовательские порывы своей сестры, понимая, что таким образом от Игнацио многого не добьешься. Напуганный паренек отвечал на вопросы сеньоры Долорес односложно, и лишь мягкие, но настойчивые слова священника заставили его отвечать более пространно. - Значит, Марио ночевал у тебя, а не в институте? Расскажи подробно, как все было. Никто ни в чем не обвиняет ни тебя, ни твоих родителей. Наоборот, мы вам благодарны за то, что вы присмотрели за Марио, - втолковывал Альберди. - Ну, когда он к вам явился? Игнацио доверчиво смотрел на священника. - Вечером, падре. Он говорил, что был у вас, но не застал. - Да. Я вернулся очень поздно, - кивнул Альберди. - А почему он не зашел ко мне утром? - Не знаю... Он уже не мог ждать. Мы вышли из дома чуть свет. Он говорил, что должен быть утром у Барта. - А когда он сказал тебе о своем разговоре с отцом? - Утром, пока мы шли-к Барту. Он говорил, что должен идти быстро, потому что его ждет старик, то есть он сказал - отец. Тут я ему и говорю, что этого не может быть, потому что его отец помер. Но он уперся. Как-то чудно стал мне доказывать, что это возможно. Я даже думал, что у него в голове помутилось... А пошел я с ним потому, что боялся, как бы его не поймали. Игнацио замолчал и неуверенно взглянул на сеньору де Лима. - Не бойся. Говори, говори, - ободряюще сказал Альберди, подавая сестре знак, чтобы та молчала. - Марио говорил, что один раз его уже ловили... А я знаю такие тропинки... - он вдруг замолчал и сменил тему. - Когда мы уже были недалеко от Барта, Марио сказал, чтобы я подождал его в кустах, у забора. Потом его долго не было, и я решил посмотреть, что там делается. И тогда я перебрался на другую сторону. - Через забор? Игнацио опустил голову. - Ну и что было дальше? - Потом вышел Марио и стал ругаться, что я перелез. Но потом сказал, чтобы я шел за ним. Мы спустились по лестнице в подвал. Но там была решетка... Только издалека были видны какие-то стеклянные ящики... Большие, словно... - он оглянулся, - словно эта комната. И полно труб, трубочек... А Марио тогда сказал, что Он в этом сидит... Ну... отец его... - И ты не боялся? - А чего бояться? Да я ему и не очень-то верил. Я думал, он хочет меня надуть... Так я ему и сказал. И тогда он начал надо мной смеяться, а потом приказал идти с ним наверх в какую-то маленькую комнату. Там не было ни окон, ни стола, только такой большущий шкаф с лампочками, и маленький шкаф, и еще несколько штук поменьше, и стульчик... Некоторые лампочки мигали, некоторые нет. Потом пришла какая-то сеньора, одетая в белое... и очень злилась на Марио, что он привел меня, но потом сказала, что это хорошо, потому что она пошлет меня за вами, падре. И вышла. Тут Марио что-то сделал и начал разговаривать со своим отцом. Отец просил, чтобы Марио помогал ему... Я сам слышал. Так, словно он говорил по радио или сам сидел в маленьком шкафу... Марио сказал, что это Он! Игнацио замолчал, вопросительно глядя на священника. Сеньора Долорес, хотя и слушала напряженно рассказ паренька, но смотрела не на него. Я проследил за ее взглядом и увидел, что в дверях, опираясь о косяк, стоит да Сильва. Он заметил мое желание встать и, прикрыв веки, дал мне знать, чтобы я не выдавал его присутствия. Однако было уже поздно. Альберди, сидевший спиной к двери, оглянулся и, увидев хозяина, поднялся с кресла. - Приветствую вас! - сказал да Сильва так, словно только что вошел. - Не беспокойтесь. - Я не говорила вам, что случилось! - воскликнула сеньора Долорес, вскакивая с кресла. - Марио ночевал сегодня не у Эстебано, а где-то в деревне. Вчера весь день он просидел в институте и сегодня опять пошел туда. Игнацио утверждает, что там находится и Хозе! - Или его дух... - улыбнулся хозяин. Он совсем не казался удивленным. - Правда, я слышал только часть этого чрезвычайно любопытного рассказа нашего юного гостя, но догадался, о чем идет речь. Он подошел к Игнацио и похлопал его по плечу. - А ты толковый парень. Не боишься духов? Правда? - сказал он таким тоном, что трудно было понять, смеется он или говорит серьезно. Игнацио даже рот раскрыл от удивления и испуга. - Ну что ты на меня-так смотришь? - спросил да Сильва, которого развеселило смущение паренька. - Боялся или не боялся? Однако мальчик не мог издать ни звука. Он в отчаянии взглянул на священника, который, поняв этот взгляд, постарался успокоить паренька. - Не бойся, Игнацио. Сеньор полковник шутит. Расскажи лучше, что было дальше. Но на мальчика, очевидно, сильно подействовали слова да Сильвы. - Значит... значит... это был... дух? - с трудом пробормотал он. - Но падре говорит, что... духов нет... - Не верю, чтобы падре мог говорить это серьезно, - пошутил да Сильва, многозначительно подмигнув Альберди. - Не думаю, чтобы это мог быть голос духа, - смутился священник. - То есть... духи существуют, но не в институте Барта. - И это говорите вы? Уж не сомневаетесь ли вы, что Боннар... - да Сильва осекся. - Не в том дело... - священника все больше раздражал шутливый тон хозяина. - Зачем вы пугаете мальчика? - Я вовсе не пугаю его. Скорее... он нас пугает. Ведь он утверждает, что в подземельях института в какой-то странной машине заточена душа несчастного Хозе Браго. Более того, эта душа - несомненно, страдающая от непереносимых мучений - взывает о помощи к своему живому сыну, словно дух отца Гамлета! - Не надо смеяться, полковник, - возмутился священник. - Душа Браго погребена Боннаром в подземельях института Барта. Я говорю совершенно серьезно. Есть основания... Но об этом мы, пожалуй, поговорим позже. Факт остается фактом - вероятность этого существует. Ну так как, парень, - обратился да Сильва к Игнацио. - Скажи нам, наконец, о чем просил Марио дух его отца? Мальчик нервно вздохнул, словно перед прыжком в воду. - Просил... Он просил, чтобы... Марио помог... - Каким образом помог? Вспомни, мальчик, - мягко сказал да Сильва. - Я... я... - заикался Игнацио. - Я не знаю. Он что-то говорил... Говорил, что... не может... Чтобы Марио помог. Но я не знаю... не знаю, в чем... - пот выступил у паренька на лбу. - Не мучайте его, полковник, - вступился Альберди. Да Сильва искоса взглянул на священника, потом кивнул. - Пожалуй, вы правы. Ничего больше от него не добьешься. К тому же не так и важно, о чем говорил со своим сыном дух Хозе Браго! - Да Сильва сделал упор на последних словах, и опять было непонятно, шутит он или говорит серьезно. Хозяин подошел к камину и, вероятно, нажал кнопку, потому что тут же в салон вошел слуга. - Ты, наверное, голоден? - спросил да Сильва мальчика и, не дожидаясь ответа, приказал слуге: - Проводи его на кухню и накорми. Потом дай бутылку вина для отца, и пусть он возвращается домой. - Благодарю вас, сеньор полковник! - низко поклонился Игнацио. - Не выпей по дороге вино! - смеясь предупредил да Сильва. - Это для отца. Скажи ему, что это за то, что он вырастил такого сына! - и, меняя тон, добавил: - А к Барту пока не ходи, не болтайся нигде. Ты можешь еще понадобиться. Если надо будет, я пришлю за тобой. Слуга и мальчик скрылись за дверью. - Ну как? Вы довольны строительными материалами? - обратился да Сильва к священнику. - Я приказал дать лучшие бревна и кирпич. - Благодарю, - лаконично ответил Альберди, не глядя на хозяина. И словно опасаясь дальнейших расспросов, поспешно произнес: - Вы, сеньор полковник, напрасно забиваете голову бедному мальчику... Все, что вы говорили, он принял всерьез! Да Сильва усмехнулся. - Должен признаться, я искренне удивлен. Не думал, что среди жителей Пунто де Виста найдется хоть один, исключая, разумеется вас, падре, - слегка поклонился он Альберди, - кто отважился бы переступить порог института Барта. Ведь я хорошо знаю этих людей... - Неужели они верят, что в институте бродят привидения? - спросил я, вспоминая предупреждение Альберди во время нашей первой встречи. Хозяин оживился. - Да! И должен сказать, услышанное нами от мальчика проливает некоторый свет на источник этих сказок. Правда, существует несколько версий, но все они сходятся на том, что в институте хозяйничает "нечистая сила"... - Рассказы о духах совпадают по времени со смертью Браго? Хозяин внимательно взглянул на меня. - И да и нет, - ответил он, как бы колеблясь. - Впервые слухи о том, будто у Барта бродят привидения, распространились лет восемь или десять назад, то есть за несколько лет до смерти Браго. Быть может, эти слухи распустил сам Боннар, чтобы отучить крестьян из Пунто околачиваться вблизи института. Впрочем, вначале это были весьма примитивные сказки - о духах в образе кошек, собак и даже обезьян. Весь этот призрачный зоосад якобы бродил ночами по коридорам и подвалам дома, мяукая и воя. Я сам говорил с некоторыми "очевидцами". В то время в институте содержали множество подопытных животных, что, по-видимому, и послужило источником измышлений. Во всяком случае, к моменту смерти Браго весь старый персонал разбежался. - Когда начали говорить о привидениях... людей? - пытался я найти какой-то исходный пункт. - Я понимаю, к чему вы клоните, - подхватил да Сильва. - Не могу утверждать, что эти разговоры не появились еще до смерти Браго. Во всяком случае, лишь в последние годы россказни стали в какой-то степени логичными. И если я говорил об удивительном совпадении между этими сказками и тем, что мы сегодня услышали, то я имею, естественно, в виду только некоторые, наиболее осмысленные рассказы. А это совпадение, мне кажется, не может быть случайным... - Я тоже так думаю, - сказал я, вопросительно посматривая на Альберди, но тот молчал, глядя только на да Сильву, притом скорее подозрительно, нежели с интересом. - Попытаемся сопоставить факты, - продолжал хозяин. - Из рассказа Игнацио следует, что Марио утверждает, будто его отец, Хозе Браго, находится в подземельях института. Более того, Игнацио был свидетелем разговора Марио с кем-то, кто выдает себя за отца мальчика. А ведь Хозе Браго умер шесть лет назад. Его останки в течение шести лет пролежали на кладбище в Пунто. Кроме того, экспертиза показала, что перед смертью Хозе Браго был подвергнут, мягко выражаясь, недозволенным экспериментам. Давайте подумаем, а не может ли быть, что... - он на секунду остановился для того, чтобы подчеркнуть необычность своего предположения, - что эксперимент продолжается. - Не понимаю, - прошептала сеньора Долорес, с ужасом глядя в лицо да Сильвы. - Я не нейрофизиолог и даже не врач, - медленно продолжал хозяин, старательно подбирая слова. - Простите, если я попытаюсь высказать гипотезу, не имеющую под собой твердой почвы. Наше знание фактов весьма ограниченно, а мои научные познания оставляют желать лучшего... Когда-то я читал о некоторых экспериментах, проводимых, правда, только на животных, чаще на кошках или обезьянах. Опыты основывались на изоляции мозга от организма. Это было много лет назад, и, пожалуй, нельзя сомневаться, что в этой области сделан серьезный шаг вперед. Сопоставим это с фактом, обнаруженным профессором Гомецом: за несколько месяцев до смерти у Хозе Браго был извлечен мозг. Следует ли решительно исключить вероятность того, что этот мозг, искусственно питаемый, живет до сих пор? Еще будучи молодым, я читал где-то, что десятки лет искусственно поддерживалась жизнь отделенного от тела сердца курицы. Оно не переставая билось, хотя курицы давно уже не было... - Чудовищно... - простонала сеньора Долорес. - Да! Чудовищно! - подхватил да Сильва. - Но именно это лучше всего могло бы объяснить, почему то, что происходит в институте, окружено такой непроницаемой тайной. Быть может, неудачи в исследовании нейродина Боннар пытается восполнить экспериментами над животными и даже... человеком. Обнародование правды неизбежно привело бы господина профессора и его сотрудников на скамью подсудимых. Я начал подумывать, действительно ли хозяин верит в то, что говорит. - Вы серьезно допускаете возможность такого эксперимента? Профессор Гомец считает, что мозг у Браго удаляли частями, постепенно, путем многократных операций в течение нескольких месяцев... Уж не говоря о том, что, приняв гипотезу, будто мозг Браго живет, общается с Марио и даже создает новые произведения, мы должны предположить, что Боннар разрешил множество необычайно сложных проблем. Ведь это был бы мозг, снабженный искусственными органами чувств и искусственными исполнительными органами. Да Сильва насупился. - Так вы говорите, что Гомец утверждает... - начал он и умолк. - Не знаю, к сожалению, подробностей экспертизы... Однако возможно, Гомец ошибается, - в голосе хозяина прозвучала нотка надежды. - Он слывет знающим специалистом. Хозяин надолго задумался. - Собственно... это уже не имеет значения. Я только напрасно забиваю вам головы глупыми предположениями. В ближайшие дни мы узнаем правду. Главное - уже не удастся скрыть, что в институте Барта творятся довольно странные вещи... и что общественное мнение потрясено обнаруженными фактами. Должен сказать, что пока все складывается удачно. Даже ваш сегодняшний приезд и сообщение Игнацио... Даже то, что Марио остался в институте. А что если вам, сеньор адвокат, сегодня вечером нанести визит Боннару? Нельзя упускать времени и - подходящего случая. - Мы как раз туда едем. Втроем... Да Сильва благодарно взглянул на меня. - Вижу, сеньор адвокат отлично разбирается в обстановке... - О том, что Марио в институте, мы знали уже в полдень, - вставила сеньора Долорес. - Сеньор Эспиноза получил известие... и мы приехали, чтобы забрать Марио. Хозяин с трудом сдержал удивление. - У вас отличные осведомители. Примите мои поздравления! - деланно рассмеялся он. - Неужели падре... Я подумал, что пришло время поставить точку над "i", чтобы избежать двусмысленного положения, которое наверняка вызовет встреча Долорес с Катариной. - Я получил это сообщение от сеньорины Дали, - спокойно объяснил я. - Не исключено, что мы встретим ее у Боннара. Хозяин внимательно посмотрел на меня, словно хотел прочесть по моим глазам, что я думаю в этот момент. - А... сеньорина Дали в курсе дела? - спросил он, акцентируя последние слова. - Думаю, полностью, - ответил я тем же тоном и машинально взглянул на Альберди. В уголках губ священника затаилась ироническая усмешка. 12 Было уже совсем темно, когда мы выехали из "Каса гранде". Луна еще не взошла, и огни фар разрезали тьму длинными снопами света, ломающимися на каждом повороте о стволы деревьев и придорожные кусты. Все молчали. Только сидящий рядом со мной Альберди отрывисто указывал направление, впрочем, совершенно излишне, так как я уже неплохо ориентировался в здешних местах. Здание института имени Барта не было освещено. Лишь на первом этаже в остекленном холле горели затемненные ночные лампы. Я остановил машину у подъезда. Только когда мы вышли, я заметил, что Долорес еле жива от волнения, а может быть, даже страха. Она судорожно вцепилась в мою руку, я почувствовал, как ее бьет нервная дрожь. Надо сказать, я и сам бессознательно поддался этой атмосфере напряженности, тем более что мне предстоял особый разговор с Катариной и Боннаром. Зато Альберди держался не только совершенно спокойно, но даже по сравнению с пассивным поведением в "Каса гранде" словно бы ожил. Опередив нас, он первым поднялся по ступеням и, не дожидаясь, когда мы подойдем к двери, позвонил. Пришлось довольно долго ждать. Потом зажглись два ярких прожектора, которые ослепляли настолько, что лишь спустя несколько секунд, заслонив глаза ладонью, я смог различить какую-то высокую фигуру, стоявшую на лестнице. Мужчина, не подходя к двери, осмотрел нас, потом куда-то исчез. Прожекторы погасли. Прошло еще несколько минут. Сеньора де Лима дрожала все сильнее, и я уже начинал подумывать, не отвезти ли ее в "Каса гранде". Я попытался было заикнуться об этом, но встретил бурные возражения с ее стороны. Наконец в холле загорелся нормальный свет и из бокового коридора вышла Катарина в сопровождении молодого широкоплечего индейца, одетого в темную рубаху и серые рабочие брюки. Мужчина что-то говорил Катарине, недоверчиво поглядывая в нашу сторону. Вероятно, Катарина втолковывала ему, что опасаться нечего, так как спустя немного времени он ушел и стеклянные двери перед нами раскрылись. Мы вошли в холл. Катарина встретила нас кивком головы, но не произнесла ни слова. Альберди и сеньора де Лима тоже молчали, не зная, как себя держать. - Не очень-то любезно вы встречаете гостей, - сказал я, прерывая неприятное молчание. - Словно в осажденной крепости. Катарина взглянула мне в глаза, на ее губах появилась ироническая улыбка. - Действительно, - сказала она. - Ты угадал. Час назад камнями выбили стекла в кабинете профессора Боннара... - У вас хоть охрана-то хорошая? - спросил я. Катарина пожала плечами. Я еще никогда не видел ее в таком состоянии. - Профессор пытался дозвониться до полицейского участка, но телефоны не работают. Видимо, линия оборвана. Правда, здесь есть коротковолновый передатчик, но ведь нельзя объявлять тревогу из-за единственного инцидента. - А персонал? - В институте живет несколько человек. Остальные работники, к сожалению, уехали. Завтра праздник... Ты должен был приехать один! - неожиданно переменила она тему. - Сеньора де Лима сама хочет забрать сына, - поспешил я ответить, чтобы не оказаться в двусмысленном положении. - Не следует оставлять здесь мальчика. Особенно при сложившихся обстоятельствах... Кроме того, пора, пожалуй, до конца разобраться с делом Браго. Мы знаем, что Хозе... - я многозначительно замолчал. Катарина смерила меня взглядом. - Не знаю, куда ты клонишь, Фил. Я не имею права говорить от имени профессора Боннара, я тут такой же гость, как и ты, - она искоса взглянула на Долорес, - но думаю, ситуация действительно такова, что пора сыграть в открытую, - последние слова прозвучали угрозой. - Я приехала сюда за своим ребенком и не уйду, пока мне его не отдадут, - подала голос сеньора де Лима. - Никто не имеет права его задерживать! - Кого вы пытаетесь оскорбить? Вы разговаривали с сыном? Могу вас уверить, что никто его здесь не держит, - Катарина начинала приходить в свое обычное состояние. - Марио должен вернуться домой! Сегодня же! Почему вы молчите, сеньор? - в отчаянии Долорес искала у меня поддержки. - Я провожу вас к нему, - выручила меня Катарина. - Или, если хотите, скажу, чтобы он спустился к вам. Однако, я думаю, будет лучше, если сначала мы спокойно поговорим о вашем сыне. - Что-нибудь случилось? - испугалась Долорес. - Нет, нет. Но хотелось бы избежать некоторых недоразумений. Может быть, мы сядем? - Катарина указала на кресла в глубине холла. - Не знаю, о каких недоразумениях вы говорите, - вздохнула сеньора де Лима, садясь. По тону, которым это было сказано, нетрудно было понять, что она только пытается сохранить хотя бы внешнее спокойствие. - Начну с того, что мне кажется главным, - начала Катарина. - Я несколько раз беседовала с вашим сыном, так же как и с профессором Боннаром и доктором Мантеза, известным психиатром. Могу вас уверить, что у Марио нет никакого психического заболевания. Он совершенно нормальный, здоровый мальчик. - Это невозможно, - прошептала сеньора де Лима, принимая сообщение Катарины со смешанными чувствами. - Доктор Стайнберг, директор санатория в Плайя де Оро, обнаружил... Впрочем, если б вы знали, как Марио ведет себя дома... - Конфликт между вами, вашим мужем и Марио имеет совершенно конкретную почву... И мне кажется, наряду с определенными объективными причинами немалая вина в этом и ваша... - Что вы можете знать, - вздохнула Долорес. - Марио - трудный ребенок. - Не думаю. Я хотела бы вас предупредить. Верьте мне, я говорю это, только заботясь о будущем Марио... Игра, в которой вы принимаете участие, может создать между вами и сыном непроходимую пропасть. - Ничего не понимаю... О чем вы? Удивление Долорес показалось мне искренним. - Как вы не понимаете, что обвинение института в убийстве Хозе Браго - лишь предлог для политической интриги? Неужели вы хотите потерять сына ради карьеры вашего мужа? Впрочем, должна вам сказать, что люди, которые втянули вас в эту игру, вероятно, совершенно не разбираются в существе положения. Они не в состоянии реализовать свои планы... Сеньора де Лима изумленно смотрела на Катарину. - Я хочу только найти своего ребенка... - умоляюще прошептала она. - Это зависит исключительно от вас. Однако предупреждаю: завтра может быть уже поздно. - Что я должна делать? Катарина не ответила. Она долго молча смотрела на Долорес, и я думал, она размышляет, что ответить. Однако я ошибся. - Можете ли вы мне честно сказать, что стало с дневником Хозе Браго и рукописью романа "Башня без окон"? - неожиданно спросила она. Долорес беспокойно задвигалась. Однако прежде чем она успела ответить, из бокового коридора появился тот самый человек, который несколько минут назад сопровождал Катарину. - Профессор просит сеньоров в кабинет, - сказал он, жестом указывая на лестницу, ведущую наверх. Альберди вскочил. Только теперь я заметил, как сильно он взволнован. - Простите... - вставая, поклонился я Долорес и Катарине. Сеньора де Лима послала мне полный беспокойства взгляд, а я улыбнулся ей, давая знать, чтобы она не волновалась. Молодой индеец проводил нас до самых дверей кабинета Боннара и ушел. Профессор, одетый в белый халат, стоял на пороге. Он приветствовал нас кивком головы и пригласил в комнату. Ярко освещенный кабинет теперь показался мне значительно просторнее, чем во время предыдущего визита. Я посмотрел на окна, плотно прикрытые шторами. Боннар заметил мой взгляд и иронически усмехнулся. - Ваши клиенты забавляются... А это письмо с поздравлениями, - он потянулся к открытому ящику и подал мне измятый листок. "Убийц под суд", - прочитал я нацарапанные неумелой рукой слова. - Садитесь! - сказал Боннар, однако сам не сел, а принялся расхаживать по кабинету. - Давно же ты здесь не был, Эст... - обратился он после недолгого молчания к Альберди. - Давно, - согласился священник, беря у меня листок. - Это что, закинули в окно? - Принесли на подносе! - саркастически рассмеялся профессор. - А вы, я думаю, на меня не в обиде... - остановился он передо мной. - Впрочем, вы сами виноваты. Я подумал тогда, что имею дело с одной из свиней, что роют под меня яму... Разговор обещал быть не из приятных. - Думаешь, это да Сильва? - спросил Альберди, кладя листок на стол. - Ты догадлив... Но все это не важно. - Боннар стал серьезным. - Мне сказали, что вы человек порядочный, - опять обратился он ко мне. - Однако я не могу рисковать. Вам придется остаться в институте до утра. Лишь завтра в одиннадцать часов вы сможете покинуть этот дом. И ты, Эст, тоже. Если вам это не нравится, вы должны уехать отсюда немедленно, но без мальчика. Я был озадачен. - Зачем же вы меня приглашали? - Я хочу, чтобы вы, во-первых, полностью разобрались в том, что здесь происходит, и действовали, как прикажут разум и порядочность, а во-вторых, чтобы, сообщая кому следует обо всем, что вы здесь услышали и увидели, могли сдерживать дураков в их идиотских намерениях и тем самым помочь всем нам избежать опасных последствий человеческой глупости и слепоты... - Вы хотите, чтобы в случае процесса... - Нет, уважаемый, нет! Это пусть вас не волнует. Процесса не будет - он никому не выгоден. А если даже и будет, то у нас есть свидетель, голос которого будет решающим... - он выделил последнее слово, блеснув глазами. - Вы должны знать: речь идет о гораздо более важных вещах, нежели выдуманное кретинами обвинение в убийстве. - Значит ли это, что я должен посредничать в переговорах? - В данном случае трудно говорить о переговорах. Ваша роль будет в принципе заключаться лишь в стимулировании хода некоторых процессов... Впрочем, что вам объяснять. Вы сами разберетесь. - Что-то я не очень представляю себе, каким образом можно примирить такие несовместимые понятия, как необходимость сохранять тайну и обязанность кого-то информировать... Да и кого, собственно, и в каких пределах я имею право информировать? Сеньору де Лима? Ее мужа? А может, следователя Кастелло? Боннар взглянул на меня почти с презрением. - Вижу, вы знаете меньше, чем я думал. Вас переоценили! Но теперь это уже не имеет значения... Итак, кратко: соблюдать тайну вы обязаны лишь до одиннадцати часов завтрашнего утра. Никаких телефонов, никаких контактов. По истечении этого срока я предоставляю вам полную свободу передвижения и использования полученных сведений. Я понимаю ваше положение и не собираюсь его усложнять. - Как мы поступим с сеньорой де Лима? - Она останется здесь на ночь или вы сейчас же отвезете ее к Альберди, в "Каса гранде" или к самому дьяволу... Но Марио с ней не поедет. - Вы знаете, чем это вам грозит? Мальчик несовершеннолетний! - Знаю. Но, во-первых, требование сеньоры де Лима может быть невыполнимо, - он слегка усмехнулся. - Марио здесь находится добровольно и в любой момент может покинуть институт... в неизвестном направлении. Во-вторых, будет лучше, если сеньора де Лима останется здесь на ночь добровольно, даже не зная об условиях, которые я вам поставил. Впрочем, на то у вас и голова... То, что вы приехали в одной машине, упрощает задачу. В-третьих, все это мелочь в сравнении с тем, за что идет игра. - Я постараюсь убедить сеньору де Лима остаться... В данный момент ее интересует только сын. Возможно, она увидит его и успокоится. - Завтра я возьму их с собой в столицу. Я выеду в семь утра! Правда, по пути мне надо будет уладить кое-какие дела, но к обеду они оба будут дома. Вы же должны остаться здесь до одиннадцати. Ты, Эст, конечно, принимаешь мои условия? - обратился он к Альберди. - В семь пятнадцать у меня служба. - Значит, ты возвращаешься домой. - Я хочу знать, что стало с Хозе. Боннар развел руками. - Прости, Эст... - Хорошо! - с трудом сказал Альберди. - Принимаю твои условия. Только мне придется съездить в Пунто и предупредить ризничего. Но ты скажешь мне, что с Хозе. Суровое, непроницаемое лицо ученого на мгновение осветилось улыбкой. - Через минуту ты сможешь с ним поговорить сам, - сказал он медленно, каким-то особенно торжественным тоном, не вяжущимся с его прежней сухой деловитостью. Альберди был поражен его словами, а у меня перед глазами встала картина раскрытого гроба. - Вы потеряли монополию на бессмертие! - гортанно рассмеялся Боннар. - Придется тебе с этим примириться, Эст. - Не понимаю... - И не знаю, захочешь ли понять... до конца. - Говори! - священник настойчиво смотрел в лицо ученого, словно хотел прочесть по нему всю правду. Но Боннар не торопился. Он подошел к столу и вынул из ящика листок бумаги. - Напиши ризничему записку. Завтра я выеду на полчаса раньше, а Марио отдаст ему ее по пути. Так будет безопаснее. - Ты мне не веришь? - огорченно спросил Альберди. - Слушай, - фыркнул ученый. - Не в тебе дело. Зачтем да Сильве знать раньше времени... - Делай, как считаешь нужным. Альберди сел за стол и начал писать. - Из того, что вы сказали, профессор, следует, что Хозе Браго жив, - прервал я наступившее молчание. - В некотором смысле... - И с ним можно поговорить? - Пожалуйста, вот интерком. Боннар подошел к столику и положил руку на небольшой ящичек, снабженный несколькими переключателями. Альберди поднял голову от недоконченного письма. - Так Хозе не умер? - тихо спросил он. - А те останки?.. Неужели Гомец ошибся? - Гомец отличный специалист и он не ошибся. Это был труп Хозе Браго. И если мы условимся называть смертью прекращение физиологических функций тела, то должны будем признать, что Хозе действительно умер шесть лет назад. Но ведь ты, Эст, специалист по душам и упорно доказываешь, что они могут жить без тела. Так чему же ты удивляешься? - насмешливая улыбка не сходила с лица Боннара. - Так это... душа Хозе? - прошептал Альберди, а я почувствовал, как мурашки забегали у меня по спине. - В некотором смысле, да. Это душа Хозе Браго и, теоретически, душа бессмертия. Помнишь, Эст, как мы вчетвером с Хозе и Томом Миллером когда-то рассуждали о бессмертии? Вот твое бессмертие: душа Хозе отделена от ее бренной телесной оболочки... Тело уже превратилось в прах, а душа продолжает существовать, и такое существование может длиться бесконечно. По выражению лица Альберди можно было следить за тем, как в нем борются недоверие с желанием, чтобы то, что он услышал, оказалось правдой, а любопытство - со страхом перед непредвидимыми последствиями человеческой смелости. - Что ты сделал? - наконец с трудом спросил он. - Высвободил из тела душу Хозе. Но шутки в сторону... На этом деле ни ты, ни богословы не разживетесь. Эксперимент носит сугубо научный характер. Мы перенесли запись личности Хозе Браго с естественной нервной сети на искусственную. Если мы поставим знак равенства между понятиями "душа" и "личность" - душа Хозе была нами перенесена из одной системы в другую. Правда, понятие "личность" не совсем точно, но, думаю, вам ясно, о чем идет речь. "Душа" - еще более туманное понятие, но тем не менее теологи отлично с нею управляю