е на то, что характер поверхности изменился. Холмы стали более пологими и оставались самой характерной особенностью плоскогорья, у которого есть свой наклон. Неприятное открытие заключалось в том, что я, однажды посчитав, что муссонные циклоны идут со стороны моря в глубину континента, сейчас должен признать, что ошибся. Я шел в сторону общего континентального подъема. И тучи двигались не с моря на континент, а наоборот. Будь я повнимательнее, я обнаружил бы комплекс признаков, которые указали бы мне на ошибку. Но я по известным причинам был слишком поглощен борьбой за выживание, и многие приметы прошли мимо меня. Сколько же времени я потерял? Достаточно много. А в моем положении ошибаться нельзя. Даже дома, на Земле, последствия иных ошибок оборачиваются невозместимыми потерями, а что же говорить об этом диком мире? Здесь нет ни друзей, ни любимых; на чью поддержку можно рассчитывать... Я заблудился, это уже несомненно. Беда еще и в том, что я не знаю, как эту ошибку исправить. В какую сторону держать путь - не знаю. Никаких ориентиров... Причиной еще одной ошибки, которая, несмотря на свою незначительность, обернулась тяжелыми последствиями, была добытая мною птица. Мне очень понравилось птичье мясо. Легкость, с которой оно досталось мне, обнадеживала. Я начал охотиться на птиц. Я пытался подбивать их камнями, палками, когда они кормились на берегу ручья. Поздно вечером, когда мир превращался во мрак, и ранним утром, когда мир оставался еще погруженным в темноту, я подкрадывался к ним, карабкаясь по тонким ветвям. Но удача от меня отвернулась. А я уже попробовал горячей птичьей крови, и лягушачье холодное мясо вызвало у меня отвращение. Я превратился в кровожадного, но неспособного хищника. Нередко, потеряв время на неудачную охоту на птиц, я укладывался на ночлег с урчащим от голода желудком. И тогда произошла случайность, причина которой - в моем алчном стремлении во что бы то ни стало добыть птичьего мяса. Этой случайности я благодарен за то, что встретился с Ного. Среди широкой долины сверкало зеркало озера. На его волнах покачивались сотни и сотни водоплавающих птиц, напоминающих уток. Подобраться к ним незамеченным было нельзя. На берегу - ни единого куста. Я лежал на вершине холма и сглатывал слюну - столько мяса! Но как его добыть? На противоположном берегу, в нескольких метрах от лесной чащи, я приметил двух птиц. Они заметно выделялись среди уток, спокойно отдыхающих после кормежки. Только бы добраться до них! Нужды в особой осторожности не было. Долина гудела от птичьего галдежа. Я прошел через лес и оказался перед прибрежными зарослями. Осторожно прокрался вдоль них к тому месту, где, по моим расчетам, должны отдыхать две крупные птицы. Тихо раздвигаю лозу - и вижу несколько спящих птиц, метрах в двадцати. В сумки на моем поясе я заранее положил несколько увесистых камней. Прежде чем извлечь камень, я решил продвинуться еще на несколько метров. Хор птичьих голосов был так силен, что мог бы заглушить даже громкую человеческую речь. Густое переплетение корней верболоза позволило мне бесшумно подойти еще на несколько метров. Я вытащил камень. Подошел еще на несколько шагов и справа увидел небольшое зеркало воды, а на ней - те самые птицы. Странно, что они меня не замечают! И спят как-то странно: дрожащие, взъерошенные, судорожно заглатывают узкими клювами воздух... Камень с силой ударил в крыло и отлетел в воду. Но птицы и не думают взлетать. Что за чертовщина! Они отчаянно бьют крыльями, а в воздух не поднимаются. Я отталкиваюсь от берега и прыгаю к птицам. Брызги летят во все стороны, ноги погружаются во что-то мягкое и вязкое. В следующем прыжке я намеревался схватить если не обеих птиц, то хотя бы одну. И что же? Не могу вытащить ноги из вязкого месива, скрытого под слоем воды. Птицы отчаянно бьют крыльями, а кто-то невидимый под водой держит их за длинные ноги. Я боюсь, что они в последний момент вырвутся - и я снова останусь ни с чем. Тем временем вязкое месиво под моими ногами словно расступается, и я погружаюсь еще глубже. Тут уж не до птиц. Глубина втягивает меня медленно и неотвратимо. Я подумал, что лучше не дергаться, стоять тихо. Из-под ног на поверхность воды выскакивают и лопаются пузыри, вода покрывается тончайшей радужной пленкой, моих ноздрей касается знакомый запах - запах нефти. Знакомый запах мне все объяснил - асфальт! Нефтесодержащие пласты вышли на поверхность, летучие фракции испарились - остался тяжелый вязкий состав, который у нас, на Земле, называют асфальтом. Память услужливо подсунула мне факты из моей студенческой практики: Тринидадское асфальтовое озеро... Асфальты Ла Бреа около Лос-Анджелеса с останками древних животных, попавших в ловушку... Я знал, таким образом, что ждет нас - меня, несчастного, и этих обреченных птиц. Затопившая долину ливневая вода образовала ложное озеро, под которым притаилось настоящее, асфальтовое. Длинноногие птицы стали его жертвами и невольной приманкой для меня, большого охотника до птичьего мяса... Главное, не делать резких движений. Повернув голову, оцениваю расстояние до ближайших кустов и мысленно благодарю судьбу: во время прыжка кочка ушла из-под толчковой ноги и поэтому сам прыжок вышел далеко не рекордным, что-то около метра. Гибкие ветви лозняка покачивались в полуметре от моих вытянутых рук. Примерившись, я рванулся в сторону кустов и плюхнулся в воду на всю длину своего тела, руки не дотянулись до куста сантиметров на двадцать. Мне показалось, что я целую вечность боролся за эти сантиметры, пытаясь преодолеть их и так, и эдак. Наконец, обратился к последнему средству - снял пояс, один конец накрутил на ладонь, а конец с тяжелой пряжкой бросил в середину куста и затем потянул к себе. Несколько лозин наклонилось почти к моему лицу, и я схватился за них. После этого я умолял куст верболоза покрепче держаться корнями за почву, пока я медленно, сантиметр за сантиметром, буду вытаскивать себя из коварной ловушки... Я подмял под себя весь куст, да так и остался на нем лежать. Слишком много сил ушло на схватку с трясиной. День погас, наступили быстрые сумерки, и мне надо было поторопиться к выбранному для ночлега дереву. Подняв голову, я заметил непонятную тень. Смотрю и глазам своим не верю. В нескольких метрах от меня сидит на корточках человекообразное существо с лохматой головой на короткой шее. Всматриваюсь. Нет, существо сидит не на корточках, погрузилось почти по грудь в воду. Поправляюсь - в асфальтовую тину. Я вижу его со спины. Оно заросло короткой шерстью. Из мощной бочкообразной груди порою вылетают шумные вздохи. Первоначальный страх сразу прошел. Понимаю, существо, попавшее в такую беду, не может мне угрожать. Оно, видно, давно сражается за свою жизнь - ближние кусты вырваны с корнем и валяются в воде вокруг бедняги. Кто же это? Человек? Большая обезьяна? Он, наверное, заметил меня сразу, как только я вошел в лозняк, и притаился. Потом наблюдал, как я пытаюсь выбраться на твердый берег. Я решил, что передо мною большая человекообразная обезьяна. Пытаюсь представить себе, как бы сложились наши отношения, если бы мы встретились на берегу или на дереве. Зверь, видно по всему, могучий, а вот из трясины не способен вырваться. Я отошел от воды. Ниже пояса меня покрывал толстый слой асфальтового месива. Его надо как-нибудь соскоблить, пока не подсохло. Отламываю пучки лозы, - черное месиво очень неохотно расстается с моим телом, но в конечном счете уступает. Чувствую на себе испытующие взгляды большой обезьяны. Когда она поняла, что я тоже наблюдаю за нею, перестала таиться. Издает хрипящие звуки, стонет, старается дотянуться до кустарника, несколько раз пытается вырвать из трясины ноги. Результатом таких усилий является еще большее погружение; обезьяна понимает это и затихает. Чтобы получше почиститься, я поскреб себя еще и скальпелем. Затем направился к склону холма, к облюбованному дереву. Чувствую спиной взгляд обезьяны. Тоже, подумалось, мяса захотела. А я, голодный, после этого происшествия не ощущаю голода. Обещаю себе не охотиться больше на птиц, а довольствоваться лягушками... Обезьяна до утра, наверное, не дотянет. Засосет ее, бедную. Подумав про обезьяну, я поворачиваюсь. Надо хоть рассмотреть ее как следует. Подхожу поближе. Обезьяна вскинула голову и посмотрела на меня. Голое лицо с широким плоским носом, выдающимися челюстями. Длинные спутанные волосы лезут в глаза. Губы как у коренных жителей Африки. В глубоких глазницах под заметно выпирающими надбровными дугами светятся отчаяние и, чего нельзя было ожидать от обезьяны, разум. В брошенном на меня взгляде проявилась целая гамма чувств: и безысходность, и тоска, и сознание своей обреченности. На какой-то миг в глазах засветилась надежда, но тут же погасла. А ведь это - разумное существо, подумал я. Оно ждет от меня помощи. И если оно действительно разумное, то, освобожденное с моей помощью, не сделает мне зла... Что ж, попробую спасти. И сразу же - сомнения: не будь идеалистом! - хочешь его выручить? Ну хорошо, вытащишь этого человекоподобного из беды - а посмотри на его руки! Огромные лапищи зажали пучки лозняка. Они, эти лапы, шутя свернут тебе шею... Так что лучше предоставь его собственной судьбе, сам устраивайся с ночлегом. Дикарь словно прочитал мои сомнения. Его губы растянулись в гримасе. Из горла вырвались новые звуки, и я с удивлением отметил, что дикарь пытается что-то сказать мне. Было понятно, что он умоляет помочь ему... Конечно, нельзя оставлять его в беде. Кто, кроме меня, поможет ему? У него, безусловно, есть соплеменники. Но если они до сих пор не выручили его, то как они сделают это ночью?.. Среди наиболее близких к нему кустов я выбрал самые толстые ветки и, не отламывая их, наклонил пучком к его голове. Дикарь вытянул руку и ухватился за ветки сильными пальцами. Потянул их на себя - куст затрещал. - Погоди! - крикнул я. Дикарь послушался. И это меня тоже поразило. Он меня понимает! Не мешкая, я собрал в пучок ветви другого куста, и дикарь ухватился за них другой рукой. - А теперь подтягивайся!.. Не рывками - выдернешь кусты с корнем! Давай постепенно! Потихоньку! Честное слово, он меня понимал. Иначе почему делал все так, как я советовал? Может быть, телепатия? Какая разница! Он понимает, что я помогаю ему, и слушается. Теперь я не сомневался, что передо мной вполне разумное существо, туземец. Звуки непонятного языка булькали на его толстых губах. Взгляд, несмотря на дикость, выражал благодарность. По мере того, как волосатый гигант высвобождался из асфальтовой ловушки, меня все больше обуревали сомнения. Ну да, у него вполне человеческий, разумный взгляд; неизвестный, но безусловно человеческий язык... Может ли это помешать ему, как только он освободится от трясины, взять и придушить меня?.. Пока я мучился сомнениями, дикарь с шумом и треском выполз на твердь и повалился на четвереньки. Я свое дело сделал и поспешил ретироваться. Отступил за кусты и затем быстрыми шагами ушел прочь, подальше от греха, чтобы не получилось так, что доброе дело сделал на свою голову. На дерево я взобрался в непроглядной темноте, расположился повыше и замер, прислушиваясь к звукам, которыми обычно полнится ночь. Душа томилась от предчувствий: это происшествие вызовет новые перемены в моей жизни. Не знаю, добрые ли, плохие, но явно что-то назревает. Из долины, погрузившейся во тьму, потянуло сложным букетом разнообразных запахов: к основному запаху гниющих водорослей примешивался острый запах нефти. Запах птичьего помета создавал иллюзию обжитого места... Внезапно приозерную темень прорезал долгий крик. Начинаясь на невысокой ноте, он поднимался до визга и неожиданно обрывался бормотанием. Я не сомневаюсь, что это подал голос спасенный мною туземец. Он кого-то звал, звал требовательно, настойчиво. Кого он может звать, кроме своих соплеменников? Значит, они должны быть в пределах слышимости. Но сколько он ни зовет, отклика нет. А если не соплеменников, то кого еще может звать это одинокое, но вовсе не беззащитное существо? Неужели меня? Действительно, я чувствую, что голос туземца обращен ко мне. Он зовет меня! Зачем я ему? Чего он от меня хочет? Меня пугает даже мысль о том, что я могу вот так спуститься с дерева и подойти к дикарю. Что я скажу ему? О чем спрошу? Как ваше самочувствие, господин туземец? А он все зовет. Понимает, что я не мог уйти далеко... Начал накрапывать дождь. Пусть накрапывает, мне не привыкать. Как же быть с туземцем? По голосу слышно, что он выбрался из зарослей и направляется в мою сторону... А почему, собственно, я не могу подойти к нему, если он разумное существо? Я могу найти в нем спутника, товарища. У него нет причин остаться недовольным мною. Единственный мой поступок, имеющий отношение к нему, - я выручил его из неприятной ситуации. Он должен помнить об этом до конца дней своих... Я лихорадочно взвешиваю все за и против. Думаю, ничего плохого он мне не сделает. Как местный житель, туземец может мне помочь. По принципу: услуга за услугу. Я начинаю понимать, что мне трудно будет найти дорогу к "Викингу". Туземец по меньшей мере знает, в какой стороне море. А если я просчитаюсь и он меня придушит, что ж... придет конец моим страданиям. Амар уже не мучается, как я мучаюсь. Я спустился по стволу дерева и пошел на зов. Может, это и безумие, думал я, но в таком случае все - безумие; все, что связано с моим появлением на этой планете. Я остановился. Решил не отходить далеко от дерева и подал свой голос: - Эй, сюда! Я здесь!.. Хватит вопить, подходи сюда! Вскоре послышались шаги и гортанное бормотание. Из темноты вынырнул еще более темный силуэт, послышалось отрывистое дыхание. В следующую минуту туземец взял меня за руку. С его губ слетали непонятные слова. Я даже догадаться не смог бы, о чем он толкует. Но с первых слов понял, что мне бояться нечего. Туземец настроен миролюбиво. В конце концов, я в нем больше нуждаюсь, чем он во мне... После того, как я помог ему выбраться на сушу, он мог бы повернуться и уйти. Он у себя дома. Однако он не ушел. Что его заставило отыскать меня? Я не знаю, о чем он все время говорит, зато уверен: у него ко мне добрые чувства. Ему важно, чтобы я слышал его голос. При абсолютной невозможности логического понимания сам голос несет в себе информацию межличностных отношений. Ему, этому огромному туземцу, тоже хочется слышать мой голос. Для начала я сказал, потянув его за руку, что нам глупо стоять под дождем, лучше спрятаться под широкой кроной старого дерева. Мы уселись под деревом бок о бок, ощущая спинами теплую шероховатость древесной коры. - Понимаешь, - говорил я в свою очередь, - хоть ты и похож на большую обезьяну, но парень, надеюсь, хороший. и еще надеюсь, что ты со мной не разделаешься. Верно? Туземец вслушивался в звуки моего голоса, не дыша. В моей речи он не понимал ни бельмеса, так же, как и я в его. Мы сразу уяснили ситуацию, поэтому наши голоса выражали доверие друг к другу, а большего для начала и не требуется. Доверие в нашем положении - это все. Если оно появилось, нет нужды в объяснениях. Туземец рассуждал точно так же, смею надеяться. Наши монологи стали произноситься все реже. Наконец я услышал, что мой знакомец захрапел, и этот факт значил больше, чем признание в дружбе. Я, сколько мог, сопротивлялся сну. Мелькнула мысль забраться на дерево. Но это было бы проявлением недоверия... Незаметно для себя я тоже уснул. Чего мне только не снилось! Один сюжет был связан с университетской лабораторией и Леной. Второй - с "Викингом". Снилось, что лечу в скафандре по воздуху и удивляюсь: разве скафандры могут летать сами по себе?.. Спал я крепко. И как ни крепок был мой сон, каким-то уголком сознания все время отмечал, что согревающее меня плечо - это плечо, на которое можно опереться. Утром я проснулся первым. В рассветных редеющих сумерках все, что произошло ночью, казалось более невероятным, чем можно вообразить себе с помощью самой фантастической выдумки. Туземец спал, не выпуская моей руки и свесив голову на грудь. Странное у него лицо. Лицо человека, сформированное условиями чужой планеты. Я не стал отнимать у него свою руку, чтобы не разбудить, но он проснулся сам, почувствовав, должно быть, что я его рассматриваю. Глубокие вертикальные морщины прорезали его лицо от крыльев носа до уголков широкого рта и дальше под подбородок. Мы встали на ноги, и он с широкой улыбкой начал трясти меня за плечи, произнося непонятные слова. Потом он обратил внимание на свои "заасфальтированные" ноги и принялся выдирать комья асфальта прямо с шерстью. Нет, будем называть это волосами, хотя для волос, пожалуй, густовато. Отдирая особенно крупные комья, он гримасничал от боли, и тогда я отстегнул от пояса скальпель. Он замер в удивлении. Осторожно взял в свои огромные лапы хрупкий медицинский инструмент и поднес поближе к глазам. Похоже, его поразил не скальпель сам по себе, а материал, из которого он сделан. Туземец осторожно прикоснулся пальцем к лезвию, удивленно хмыкнул и вернул. Я взял скальпель в правую руку, левой оттянул увесистый ком асфальта на его ноге и быстрым движением обрезал волосы. О, как он был приятно поражен! Он подставлял все новые и новые участки своего тела, где асфальт висел комьями, и я обрезал их совершенно безболезненно. Потом он опять попросил скальпель и сам стал себя очищать, ни разу не порезавшись... Мой знакомец все время улыбался. Улыбка - это две вертикальные морщины по обе стороны рта и широко открытый рот. Я почувствовал к нему симпатию и, как он меня утром, потряс руками его за плечи. Он тоже стал меня трясти. Никакого напряжения между нами не возникало. Жаль, что наши языки друг другу не понятны! Но остается язык жестов, мимики, возгласов. А в том случае, если нам придется провести рядом достаточно много времени, освоим и слова. Я поднял руку и ткнул себя пальцем в грудь: - Грегор! Он сделал точно такой жест, ткнув себя пальцем в широкую волосатую грудь: - Ного! - Ного! - повторил я, касаясь его груди, и - Грегор! - касаясь своей. - Грего! - говорил туземец, - Ррегор! - Очень приятно, господин Ного, с вами познакомиться! - сказал я и обеими руками потряс ему массивную, узловатую руку. - Ррегор! Ррегор! - тряс меня за плечи счастливый Ного. Прекрасно, подумал я. Перейдем на следующую тему. Я поднес ко рту сложенные пучком пальцы и изобразил жевание: - Ам! Ам! Кушать! - я показал поглаживанием путь еды от рта до живота. - Га-а! - сказал Ного. Он все сразу понял и тоже погладил свой живот. Затем начал принюхиваться. Что-то его раздражало. Он с неудовольствием посмотрел на комки асфальта, махнул неопределенно рукой и тяжкой, переваливающейся, но на удивление быстрой походкой направился по склону холма к верховьям долины. Через несколько шагов он оглянулся, чтобы удостовериться, следую ли я за ним. Я улыбнулся, хлопнул себя по животу и сказал: "Га-а!" Мы перевалили через холм и на спуске в следующую долину остановились. Я проследил за его взглядом и увидел в траве под ногами птичье гнездо с дюжиной светло-зеленых яиц... Отныне за свое будущее Грегор может быть спокоен. Его гарантом послужит питекантроп, вытащенный из асфальтовой трясины. Только тот, кто в одиночестве умирал от голода, усталости и неизбывного страха, понимает, что значит обрести товарища, освободиться от одиночества, от унизительного чувства незащищенности. Один плюс один - это намного больше, чем просто два человека. Один плюс один - это сумма множества качеств, особенно если речь идет о таких различных внешне и внутренне людях, как я и Ного, вернее, как Ного и я. Среди нас двоих его имя должно стоять первым. Моя заслуга состояла лишь в том, что я без особых усилий помог ему избежать опасности, с которой он прежде ни разу не встречался. Благодаря Ного передо мною открылся странный мир, похожий, вероятно, на тот, в котором жили мои предки лет этак тысяч 70-80 тому назад или еще раньше на диких просторах моей, тогда еще нецивилизованной планеты. В первобытном мире чужой планеты Ного и его соплеменники на лестнице рангов занимали место где-нибудь посредине. Но поскольку они были хитрее и находчивее более сильных и кровожадных хищников, они сумели избежать опасностей, которых не избежали более сильные. Если дать плоскоголовым самую краткую характеристику, я сформулировал бы ее так: всесильные воры. Благодаря своей смекалке они обманули природу, перехитрили ее законы. Только тот, кто многое пережил вместе с этими людьми, знает, как непросто бывает даже при помощи смекалки и хитрости, быстроты и храбрости побеждать грубую силу, которой незачем хитрить, потому что она сила. В Ного прекрасно уживаются хитрость, смекалка и храбрость с огромной физической силой. Я видел, как он, завывая, с дубиной ворвался в большую стаю гиен, поваливших теленка антилопы. За полминуты убил и покалечил нескольких сильных хищников, прежде чем челюсти хотя бы одного из них смогли сомкнуться на его теле. Ошибись он в мелочи - стал бы вторым блюдом после теленка на кровавом пиру гиен. В другой раз, на охоте за антилопами, он схватил неосторожного теленка за задние ноги и с тяжелой, бьющей копытами ношей вскарабкался на дерево раньше, чем разъяренная мать и полдюжины могучих самцов попытались превратить охотника в кровавое месиво в кустарнике. Это относительно короткие способы добывания пищи, хоть и рискованные. Другие же, хоть и не менее рискованные, требуют огромного терпения, немалой выдержки и железного самообладания. Ного способен по шесть-семь часов таиться у тропы, ведущей к водопою; терпеть, не шелохнувшись, укусы множества жучков и кровососущих насекомых, когда малейший шорох может вспугнуть осторожную дичь. Ного однажды несколько часов подряд полз на брюхе за стадом антилоп, а невдалеке, так же незаметно, подкрадывался Большой Гривастый, который мог выбирать - туземца или антилопу... Науку выживать Ного постигал с первой минуты своего рождения. Подобных наук я не изучал, но сдавать экзамены приходилось ежедневно. А теперь еще добавились новые хлопоты - постигать язык Ного. Нельзя же целыми днями улыбаться и трясти друг друга за плечи! Постоянное общение настоятельно требовало обмена информацией, а без языка в этом вопросе ничего не поделаешь. Я сделал выбор в пользу туземного языка по многим причинам, и первая среди них - легкость овладения. Язык земной цивилизации туземцу ни к чему. На девяносто пять процентов он состоит из понятий, абсолютно недоступных примитивному мышлению Ного и его сородичей, тогда как немногословный язык джунглей, кроме легкости усвоения, отражал действительность, в которой мне предстояло не знаю сколько жить. Я сравнительно легко разобрался в джунглях чужого языка, в мире глубоких гортанных звуков, шипящих гласных и раскатистого "р". Я с радостью убедился, что начало, которое в любом деле обычно бывает трудным, в общений с Ного не составило для меня никаких проблем. Одним восклицанием "га-а"- мы с Ного решили сложную проблему нашего первого завтрака. Так же легко мы достигли взаимопонимания и в других вопросах нашего бытия. И ничего удивительного - язык Ного возник на реальной почве потребностей племени. - Гру-у! - сказал Ного, указывая рукой на заросли, в которых на расстоянии броска камнем шумно двигалось какое-то животное. Он развернулся и побежал, мощно раскачиваясь на кривых ногах. Я, естественно, стараюсь от него не отстать. Это же слово он произносил, когда глушенная ударом дубины антилопа поднималась на ноги или когда мчался за убегающей добычей... Вначале меня совершенно сбивало с толку то, что одно и то же понятие часто имело несколько названий. Скажем, одним словом обозначается антилопа, другим - теленок антилопы, третьим - антилопа-бык, четвертым - больная антилопа... В языке Ного нет обобщающих слов. Это язык охотников, в котором важно по одному слову решить, о чем идет речь. С другой стороны, все насекомые и черви назывались одним словом го-ду. Отдельные названия имели те из них, которые обладали полезными или неприятными свойствами. К таким насекомым относятся пчела, черный муравей с парализующим укусом. К слову, нашествие черных муравьев большим количеством было не менее устрашающим, чем нападение Большого Гривастого. С помощью Ного я начал успешно приспосабливаться к тяжким условиям дикой жизни. Чем больше я узнавал туземца, тем с большим основанием утверждался в мысли, что Ного - очень интересный человек. Ему в щедрой мере отпущены такие ценные человеческие качества, как чувство благодарности, деликатность, предупредительность. Таких понятий в языке Ного нет, и попробуй Грегор заговорить со своим спутником о таких вещах, как благодарность, он бы не смог понять, о чем, собственно, речь. Ного был умен - в сложных ситуациях он находил быстрые и точные решения, и это делало Ного полезным человеком в племени плоскоголовых. Я уже не говорю о его терпеливости. Первое время, не приспособленный к жизни в экстремальных условиях, я часто срывал своему спутнику охоту тем, что обнаруживал себя в самый ответственный момент, и жертва убегала, оставляя нас без ужина. Ного ни разу не вышел из себя, только повторял: - делай, как я! Я старался быть прилежным учеником. Это нетрудно, имея такого учителя и опекуна. Теперь моя судьба перестала зависеть от любой случайности. Само присутствие Ного, его роль в моей нынешней жизни исключали появление таких случайностей, которые могли бы оказаться роковыми. Подбирая съедобные травы, я знал, что Ного следит за тем, что я отправляю в рот. Я перестал вздрагивать при каждом шорохе в кустах. Здесь я безотчетно полагался на силу и опыт туземца. Ко мне возвращалась уверенность, что я не затеряюсь в чужом мире и рано или поздно вернусь на "Викинг". Мысль о "Викинге" и тревожила, и успокаивала меня. Где-то в конце шестой недели моей одиссеи в разрывах серых туч начало появляться солнце, сначала на короткое время, а потом, по мере очищения неба от облаков, на более длительное время. Я смог с уверенностью установить, в какой стороне находится океан. С помощью Ного я выйду к нему. Мои первые попытки направить наше бесцельное бродяжничество в сторону солнечного восхода остались не понятыми: - Там плохо! - говорил мой спутник, указывая на восток. При этом в данную минуту он мог идти на восток, чтобы через полчаса повернуть на север, еще через час - на запад. Мы шли каким-то странным маршрутом, и я не мог уловить в нашем движении каких-либо закономерностей. Броуново движение, думал я, но не мог же Ного идти никуда! Вскоре я выяснил, что при всей хаотичности передвижений в течение дня, мы в целом выдерживали главное направление - на север. А вообще Ного - авантюрист по складу характера. Приключения его вдохновляют. Он любопытен, как молодой кот. - Там большая вода. Пойдем туда! - сказал я Ного, когда мой словарный запас еще пополнился. Я клонил все туда же, на восток. - Там нехорошая вода! Нельзя пить! - говорил Ного, и я понял, что мой приятель там бывал. - Мы не будем пить... - ответил я и замолчал. Надо было говорить о "Викинге", о моих товарищах-землянах, а нужных слов не было еще в моей копилке. Ного смотрел на меня, понимая, что я хочу поделиться с ним своими мыслями, что-то говорил, но я тоже не понимал его. - Там, у большой воды, много-много Грегор! - я подобрал десять камешков и положил их в ряд, - Грегор, Грегор, Грегор... - говорил, переводя палец с одного камешка на другой. - Там много Грегор! - повторял я, пока наконец, у туземца не засияли глаза. Он потряс меня за плечи: - Там большая вода! Там много Грегор? - это был первый понятый мною вопрос Ного. Не могу сказать, кто больше обрадовался, - хозяин планеты или его незадачливый гость? Оба обрадовались. Ного с воодушевлением закатил длинную речь, из которой я не понял ничего. Очевидно, на моем лице отразилось огорчение, потому что Ного опять потряс меня за плечи: - Утром пойдем к большой воде! Пойдем, Грегор! На следующее утро мы шли на восток. Яркое солнце светило нам в глаза. Теперь Ного старался не отклоняться от выбранного направления, разве что по пути встречались овраги, озера, заросли... Их мы обходили. Чем ближе к морю, тем меньше дичи, подумал я, когда впервые за много дней пришлось устраиваться на ночлег с урчащим желудком. Дичи стало меньше, чего не скажу о комарах. С наступлением темноты они налетали на нас тучами с широкой долины, сверкающей множеством луж в лучах заходящего солнца. От кровососов не было никакого спасения. Волосатому Ного, наверное, было легче, - какая-никакая защита имеется, а я к утру был весь в расчесах и волдырях. Лесистая местность как-то незаметно перешла в обширные заросли. Точно такие же колючие заросли преграждали нам путь, когда мы с Амаром высадились на берег и направились в глубь материка. Если полоса зарослей отделяет побережье от внутренних районов, то мы идем правильно. У меня никаких на этот счет сомнений. И солнце, которое теперь показывается каждый день, позволяет нам ориентироваться в восточном направлении. Но меня удивляет наметившийся общий подъем местности. Если бы я не был геологом, это противоречие меня смутило бы. Я не только нашел удачное, на мой взгляд, объяснение поднимающейся к океану гряде холмов, но и тому невероятному факту, что я оказался так далеко от побережья. Геологическая линия разлома пролегала здесь параллельно береговой линии примерно в двадцати-тридцати километрах от последней. В процессе сжатия края разлома поднялись, образовав водораздел. Ливневый поток, захвативший меня в ущелье, тащил меня в сторону от океана, а затопленная ливневыми водами долина, куда впадал поток, имела уклон также в глубину континента. Превращенная тропическими ливнями в реку, она-то и увлекла меня на вырванных с корнями деревьях в глубину материка. Когда я устремился в обратный путь, к "Викингу", у меня не было иных ориентиров, кроме движения туч, надолго заполонивших небо. Зная муссонный характер тропических ветров, - они, как известно, летом дуют со стороны океана, а зимой - наоборот, - я не определил, какое время года было на планете во время нашего с Амаром похода. Даже не подумав об этом, решил, что лето. Оказалось, я грубо ошибся, если элементарное незнание можно назвать ошибкой. В условиях здешней тропической зимы господствовали ветры, дующие с материка. И я, вместо того, чтобы двинуться к морю, направился в противоположную сторону. И с каждым днем все дальше уходил от "Викинга"... Мне хотелось узнать, когда Ного в последний раз бывал в этих местах, на побережье, но запас туземных слов не позволил мне сформулировать вопрос. Ного шел уверенно, я не сомневался, что местность хорошо ему знакома, и все же... Она становилась все более непохожей на встречавшуюся мне до сих пор. Среди заросших кустарником холмов часто встречались крутые известковые утесы высотой метров по пятьдесят. Они придавали ландшафту странный вид. Было такое впечатление, что здесь все вымерло, все онемело. На рассвете четвертого дня Ного взошел на вершину холма и осмотрелся: - Завтра увидим большую горькую воду! Ночь была у меня бессонной. Мы тронулись в путь на рассвете, и часа через полтора в седловине между холмами засверкала морская синева. Я сломя голову бросился вниз по склону. Песчаный берег, насколько хватало глаз, был пустынен. Меня это не огорчило. Можно ли было ожидать, что мы выйдем к берегу в районе лагуны! В то время, когда мне хотелось кувыркаться и прыгать на радостях, он хмуро смотрел на волны. - Где же другие Грегоры? Выходит, я его надул? Мне не хотелось огорчать Ного и омрачать свою радость. Вчера мы с ним не то что поругались, но имели крупный, как говорится, разговор. Я настаивал, чтобы мы шли правее небольшого озера, а Ного - левее. Я уступил, и теперь у меня был случаи ткнуть туземца носом в его упрямство. Если бы мы, сказал я, пошли по моей дороге, мы бы пришли, куда надо. - Теперь показывай ты, куда надо! - сказал Ного, признав свою вину. Я лихорадочно прокручивал в памяти свои блуждания после гибели Амара, чтобы хоть приблизительно прикинуть, в какой стороне остался "Викинг". Нет, это невозможно. Придется идти наобум. Только вот в какую сторону? Направо? Налево? Если не угадаю, то сколько бы мы ни прошли, а на "Викинг" не попадем. Правда, кое-какие цифры я прикинул. Получалось, что от места, где мы стоим, до лагуны не больше 50 километров. Если идти со скоростью 30 километров в день, то за два дня можно убедиться, угадал ли я. Если не угадал, пойдем в обратную сторону и в четыре дня - беру максимум - выйдем к цели. - Туда! - махнул я рукой направо. И Ного покорно поплелся за мною следом, смешно выворачивая ступни в рыхлом песке. Судьбе было угодно еще раз посмеяться надо мною. В тот день, после обеда, я различил вдалеке белые гривы прибоя, который постоянно кипит у кораллового рифа. Сердце мое встрепенулось. Пройдем еще немного - и я увижу мой корабль! Взметая песок, я летел, как на крыльях. Меня не очень огорчило то, что до самого заката мы так и не добрались до "Викинга". Не велика беда. Не вышли на него сегодня, выйдем завтра. В худшем случае-послезавтра. Но выйдем! А потом можно будет считать все случившееся дурным сном, все, что я пережил на этой безжалостной земле. Ничего нет странного в том, что человек, целый день шагавший по щиколотки в песке, спал в колючем кустарнике так сладко, словно лежал на удобной кровати в космическом корабле. Утром я проснулся с радостной мыслью, что сегодня, после стольких дней мучений, увижу "Викинг". За скалистым береговым обрывом, у подножия которого плескались волны небольшой бухты, начинался точно такой же лес, какой открылся нам в лагуне "Викинга". Но я смотрел не на берег, а в открытое море, туда, за рифовый барьер, где в туманном воздухе утра надеялся увидеть контуры "Викинга". Вдруг Ного, который стоял позади меня, вскрикнул и стремительно побежал к деревьям. Он втянул тревожными ноздрями воздух, посмотрел на лагуну и показал пальцем вверх, на деревья. Мы быстро взобрались на верхушку дерева, где, как посчитал Ного, находились в безопасности. Усевшись на толстой ветке, мой спутник снова потянул носом воздух: - Там дофф-дофф! Мертвый дофф-дофф! Дофф-дофф очень сильная птица, не летает, жрет мясо! У меня поползли мурашки по спине. Я вспомнил гибель Амара и словно заново пережил связанный с нею ужас. Мне не хотелось ни при каких ситуациях встретиться еще раз с птицей-монстром. Ного обратил внимание на мой испуг: - Грегор сидит на дереве - Ного посмотрит, где дофф-дофф. Туземец решительно соскользнул с дерева и скрылся в густой листве. Меня всегда поражала способность Ного при его кажущейся неповоротливости передвигаться с кошачьей ловкостью. Потянулись напряженные минуты ожидания. Мне показалось, или я действительно услышал запах падали? При полном безветрии иногда срывался легкий ветерок и пробегал по листве то в одну, то в другую сторону. Он-то и обдал меня подозрительным запахом. Я прислушивался к любому шороху. Мне казалось, что я слышу подкрадывающиеся шаги. Сейчас вот раздвинется листва и перед моим лицом возникнет окровавленный, крючковатый, неправдоподобно огромный клюв... - Грегор, иди сюда! - спокойный голос Ного вернул мне уверенность. Я спустился с дерева и пошел на голос Ного, на опушку леса. Туземец внимательно рассматривал что-то в кустах, бормоча и взмахивая руками, Я подошел ближе и буквально окунулся в удушливые волны трупного смрада. На опушке леса в разных местах валялись останки крупного животного, грязные комковатые перья, кости. Ного смеялся. Ему, видно, приятно было рассматривать птицемонстра в таком виде. Как и мне. Мы попытались восстановить картину случившейся здесь драмы. Частые ливни и грозы основательно стерли следы, но кое-что и осталось. Ного ходил между деревьями и кустами, переворачивал палкой бренные останки дофф-доффа и, по своему обыкновению, что-то бормотал про себя. Иногда плевался. - Были одна и две птицы. Пришли с холмов. Сначала пришла одна, потом еще две. Дофф-дофф никогда не убивают друг друга. Первую птицу убил другой зверь. А две дофф-дофф сожрали мертвую. Ного, рассказывая, продолжал обследовать место гибели дофф-доффа. Потом, воскликнув, полез под куст и вытащил странный предмет: - Ху-у! Что это? - Ного держал пальцами вытянутой руки рваный сапог от скафандра, Я бросил на него взгляд - и сердце едва не оборвалось. Ного сравнивал найденные ошметки с моими сапогами: - Это нога другого Грегора? Его съела дофф-дофф? А где остальные Грегоры? - спрашивал Ного. Немного позже я понял, что мы все-таки находились в лагуне "Викинга". Но где же сам "Викинг"? За коралловым рифом было пусто. Эта пустота мгновенно сжала мое сердце тисками безысходности. Я вдруг осознал, что у меня нет ни малейшей возможности бежать с чужой планеты. Неужели друзья оставили меня? В это не хотелось верить. Главное - не отчаиваться, успокаивал я себя. Не могли они улететь, не выяснив наших - моей и Амара - судеб... Обрывки сапога, - как они могли здесь очутиться? Амар погиб далеко отсюда, ну, если быть точным, - достаточно далеко. Неужели кто-то еще погиб? Кто? На многих деталях скафандра отпечатан личный знак. Стоит посмотреть на подошву - я узнаю, кого из товарищей оплакивать. На подошве стоял знак Амара. Но ведь... как же так? Ничего не могу понять. - Ного, должен быть еще один сапог! Вот это - сапог! Надо искать еще один. Ного не нашел второго сапога. Нашел пустой кислородный баллон. Перчатки от скафандра с личным знаком Дэйва. Среди костей - ни единой человеческой. - Ного, скажи, дофф-дофф кости глотает? - Нет, дофф-дофф кости не ест. Мясо есть. Отрывает от костей и ест... А шакал ест мясо с костями. Я прошел по берегу, вглядываясь в пустынный горизонт и пытаясь понять, что же здесь произошло и куда подевался "Викинг". Ного деликатно отстал от меня. Видел, что я очень удручен и, чтобы не мешать мне думать, занялся поисками моллюсков на мелководье. Временами он бросал на меня изучающие взгляды. Ему очень хочется уйти отсюда в свои заросли, подальше от большой горькой воды - но как оставить меня одного? Туземец чувствовал, что творится у меня на душе; а я не мог объяснить ему, куда девались люди, похожие на меня. Уже прошумел над нами привычный послеполуденный ливень, а я все бродил взад-вперед по прибрежному песку. Мне казалось, что я близок к разгадке, к объяснению происшедшего здесь в мое отсутствие. Сапоги бедного Амара могли попасть на побережье, если только мои друзья ходили на холмы, нашли то, что осталось от погибшего, и все принесли сюда. Здесь, на берегу, моих друзей настиг птицеящер. Вероятно, это был тот самый экземпляр, что напал на Амара и преследовал меня. Ледяная струя из кислородного баллона прикончила его. Два других монстра, очевидно, следовали за первым в некотором отдалении, и моим друзьям, которые опасались их нападения, пришлось поспешно удирать, и они бросили баллон, который на корабле можно было опять заполнить, перчатки Дэйва, который очень бережно следит за своими вещами... Оставалось непонятным, почему астронавты не уничтожили двух этих птицеящеров, как и первого? Баллоны с кислородом у них были, а Марк после нашего исчезновения не позволил бы отправиться на берег группе меньшей, чем в четыре человека. Не исключено, что в схватку астронавтов с птицеящерами вмешался еще кто-то, чьих следов не удалось обнаружить. Жаль, я об этом никогда не узнаю. Из оставленных на берегу предметов ясно, что астронавты не возвращались больше к месту схватки. Почему? Они могли спокойно вернуться на берег после того, как миновала опасность. Или не пожелали рисковать из-за пустого баллона и Дэйвовой перчатки? Горько думать, что они бежали на "Викинге". Можно ли их понять? Можно. Когда нас - меня и Амара - долго не было, связь с нами потерялась, они направили на берег поисковую группу. Группа обнаружила следы трагедии, посчитала, что гибель Амара является доказательством и моей гибели. В таком случае теряется смысл в дальнейших поисках. Мои друзья, очевидно, сочли невозможным оставаться в этом районе и отправились дальше. Куда, в какую сторону - этого я не знаю. И где теперь их разыскивать? Я сидел на песке, смотрел в океанские просторы с чувством безнадеги и думал о своих товарищах. Что они делали бы на моем месте? Что делал бы Марк? Что делал бы Дэйв? Не думаю, что Марку на моем месте помогло бы тонкое умение разбираться в человеческой душе. Дэйв, не сомневаюсь, мог бы с большим успехом выкрутиться из критической ситуации. Он крепок и находчив. А я слаб и беспомощен... Что ждет меня впереди? Годы и годы скитаний на чужой планете. Годы страданий и тоски. К ним я, как видите, не очень готов. Ясно что Грегор Ман, как житель Земли, пропал. Если моим товарищам удастся на "Викинге" вернуться на Землю, они расскажут о нашей гибели. Наши имена занесут на мраморную доску во Дворце Космонавтики, где уже светится золотом имя Лены Так что ты умер, Грегор Ман, а человек, сидящий на пустынном берегу лагуны, - твоя тень, наделенная способностью вспоминать о своем человеческом прошлом. Мои печальные размышления прервал Ного. Он давно уже ходит вокруг да около, теперь, видимо, посчитал, что хватит отсиживаться: - Дофф-дофф очень глупый и вонючий. Всегда голодный. Всегда бегает. Если ты прячешься на дереве от Большого Гривастого или гиен, они не уходят. Ждут, что ты спустишься на землю. Дофф-дофф не ждет. Он тебя на дереве не видит. Не чует твоего запаха, потому что сам вонючий. А ноги у него... у-у-у! сильные. Сильнее, чем у Большого Гривастого. Дофф-дофф не поймает Ного. Туземец потянул шевелящимися ноздрями воздух, ударил себя в грудь и неожиданно заключил: - Идем отсюда, Грегор! Он развернулся и решительно направился в сторону леса, туда, где деревья были особенно мощными и зелеными. Нам повезло: не встретились дофф-дофф и другие опасные звери. Через три дня мы пересекли глубокую впадину и начали подъем в гору, где, по словам Ного, дофф-дофф не живет: - Дофф-дофф сюда не приходит. Он живет в кустарнике недалеко от горькой воды. Он пьет горькую воду. Не живет так не живет. Я знал, что Ного не выдумывает ничего, но еще оставались другие хищники! Впрочем, других я не боялся так, как этого страшного птицеящера, вынырнувшего словно из древних эпох. Все последующие дни, а их было много, не могу даже сказать сколько, как-то снивелировались в моей памяти, стали похожи один на другой, хотя нельзя сказать, что ничего с нами не случалось - в джунглях так не бывает. Каждый новый день мы начинали с охоты, поскольку голод, как известно, не тетка. Чем раньше она удавалась, тем больше светлого времени уходило у нас на дорогу. Бывало, что охота не удавалась, и тогда на следующее утро мы становились более кровожадными, охотясь на мелких птиц и зверьков. Я многому научился у Ного, стал более ловким и осторожным. Мы уходили все дальше в глубь материка. Мне, собственно, теперь все равно было, куда идти, но мне любопытно было, чем руководствуется Ного, направляя наш путь. Однажды я спросил Ного, куда и зачем мы идем? Ного посмотрел на меня так, будто я спросил невесть что: - Там, за холмами - еще холмы. Высокие холмы. А за ними - скалы, где ничего не растет. Там тяжело идти и очень жарко. После этого мы снова спустимся вниз. Маленькие холмы. Много озер и луж. Много деревьев, кустов, травы и дичи. Там от скал до берега Большой Воды охотятся люди Ного. Я вспомнил, что Тен определил ширину этого материка в 4600 километров. Получается, что мы столько должны пройти? Через весь материк до противоположного берега? - Это очень далеко, - возразил я, - надо много идти. - Нет, не далеко! Идти надо вот столько дней! - Ного показал на пальцы рук и ног и еще раз - рук. - Тридцать дней? - если учитывать задержки на охоту и неторопливость Ного, мы за это время пройдем не больше 250 километров. Ного видит, что я сомневаюсь, поясняет дальше: - Когда не идут дожди и вся трава высыхает, народ Ного идет к Большой Воде пить воду. Там живет много крокодилов, а дофф-дофф нет. Там вода не горькая. Так я узнал о Большой Реке, куда отходило племя в сезон засухи. Но сухой период был еще впереди. Пока еще ливни и грозы заявляли о себе во всю свою силу. Однажды молния ударила в ствол дерева, под которым мы прятались от дождя. Оглохшие от грохота, мы отбежали в сторону. Пламя поползло по стволу, - дерево сгорело бы, если бы не сильный дождь. Он загасил пламя, остался обугленный след от удара. Я вздрогнул, представив, что было бы, если бы мы сидели у самого комля. Самое меньшее - контузило бы. Когда кора еще дымилась, когда тлел в ней слабый жар, Ного попытался осторожно отделить кусочек тлеющей коры. Ему это удалось, но искорка жара погасла, к большой досаде туземца. Ного что-то сказал, чего я не понял. Позже я узнал, что Ного и его сородичи пользуются огнем, но добывать не умеют. Они отламывают тлеющие головешки от подожженных молниями деревьев и носят их, и хранят в обмазанных глиной корзинах. Их "переносной" огонь хранится от костра до костра. Теперь я внимательнее смотрел под ноги. Внимательнее рассматривал наносы камней в устьях речушек и оврагов. И вскоре нашел то, что было нужно: обломки кремня. Высмотрев сухое дерево, я тяжелым камнем измочалил кусок коры, свернул ее в комок, приложил к острому краю осколка. Другим осколком стал бить по первому, чтобы высечь искру. Ного наблюдал за моими действиями с большим интересом: - Что ты делаешь? - Хочу сделать огонь. - Вру-у самый большой колдун. Он не умеет делать огонь, - заявил Ного, подвергая сомнению мои способности. - Не знаю, кто такой Вру-у, а я огонь добуду. Моя уверенность покоилась на сугубо теоретических познаниях. Я никогда в жизни не добывал огня первобытным способом. Я бил кремнем о кремень, искры появлялись, но трут не зажигался. В чем же дело? У кремневых искорок не хватало силы зажечь волокна коры. Искры просто гасли в них. Тогда я наскреб с обугленного места на дереве немного угольного порошка и насыпал на трут таким образом, чтобы искры при ударе попадали на порошок. Но сначала пришлось дождаться, пока знойное солнце все хорошенько просушит. Охота в этот день была успешной, Ного терпеливо следил за моими попытками: - Надо бить камень до тех пор, пока он не отдаст огонь, - советовал Ного наставительно. - Глупый дикарь! - воскликнул я на незнакомом туземцу языке, - не воображай себя большим докой! Огонь будет! Ного воспринял мои слова как заклинание кудесника, тем более, что вскоре трут начал дымиться - тонюсенькая ниточка дыма закурчавилась над искрой. Я легчайшим дуновением довел ее до кондиций и попросил Ного быстро собрать побольше сухой травы и веток... Ного смотрел на меня с уважением. К нему примешивалась изрядная порция страха - как же, слабое, не виданное в здешних местах существо, которое не может одолеть даже охромевшую антилопу, сделало то, чего не смог даже могущественный Вру-у! До сих пор туземцы уверены, что огонь с неба посылает Великий Небесный Колдун. Теперь Ного увидел, что странный человек добыл огонь из камня. Значит, он тоже кудесник! Протягивая руки к огню, я испытал смешанное чувство благоговения и внутренней неловкости, словно уличал себя в недомыслии. Слабое у тебя воображение, Грегор, укорял я себя, - столько времени ты болтаешься здесь, а не удосужился вспомнить о древнем способе добывания огня! В оправдание могу сказать, что я только однажды в своей земной жизни разводил костер. Это было во время школьной экскурсии с ночевкой на опушке леса. И все. В земном цивилизованном мире огонь ушел в недра теплоэлектроцентралей. Я знал людей, которые не только ни разу в жизни не разводили костра, но и не видели его живого пламени... И если я волей судьбы попал на первобытную планету, то должен был в первый же день вспомнить о древнейшем помощнике человека и вызвать его к жизни. Впрочем, я слишком придирчив к себе. Как же я мог добыть огонь, если с первых дней попал под непрекращающиеся ливни? Не мог. Но ты, осваиваясь понемногу с диким образом жизни, слишком уж копируешь Ного. Подумай, твои прапращуры еще полмиллиона лет тому назад имели примерно такой же уровень развития, как сегодня на этой планете сородичи Ного. Они еще не дошли и не скоро дойдут до уровня неандертальцев, разве что ты поможешь им, приобщая к современной цивилизации. Но это уж заведомая глупость, поскольку для этого надо бы Ного, например, увезти в Европу. Так что не о цивилизации речь. Пока что надо научить Ного добывать огонь. Пусть он почувствует себя хозяином огня. Помни, копируя образ жизни и поведение Ного, ты регрессируешь, дорогой Грегор, а надо вести себя так, чтобы Ного копировал тебя. Ты понимаешь, Грегор, что речь идет не о внедрении письменности или календаря среди дикарей, до этого им придется идти еще 300-400 тысяч лет, - речь об овладении первичной технологией. Здесь тебя сам Бог послал на эту планету. Помоги дикарям. И начни с Ного. Потихоньку, не торопись. Представь себе, как повели бы себя на твоем месте Дэйв или Андрей. Ты стал жителем этой дикой планеты. Продумай для себя линию поведения среди дикарей. Что они собой представляют, ты знаешь по Ного. Ты понимаешь, что Ного, наверное, далеко не худший экземпляр... С чего начинало человечество первый шаг на пути к вершинам современной цивилизации? С овладения огнем, с каменного топора... Дерзай, Грегор! Пытаюсь вспомнить, о чем шла речь на кафедре археологии в университете. Что запомнилось? До смешного немногое. Палеолит, мезолит, неолит... Особенности материальной культуры? Не помню. Зато хорошо знаю "камешки", как любил ехидничать Марк. С первого взгляда определяю любую руду по образцам. По геологическому строению поверхности определяю, что находится на глубине. Узнаю, что где искать. Смогу разыскивать материалы для изготовления каменных орудий; исследуя горные породы, могу находить металлические руды... Возможно, в этом будет смысл моей жизни на чужой планете. Научу Ного и его плоскоголовых выплавлять металлы. Открою перед ними возможности такого развития, что они за годы смогут проходить тысячелетние этапы земной цивилизации. Они не знают, что такое копье, дротик, что представляет собой лук... Я ко всему их приобщу. Эта планета бедна интеллектом и научными знаниями, бедна технологически. Я должен буду использовать свои знания на всю, как говорится, катушку! - Только надо вооружиться настойчивостью - и тогда любой замысел будет нам по плечу, верно, Ного? - я протянул руки к пламени. - Как добыли огонь, так добудем и все остальное, что нужно для цивилизованной жизни! Не знаю, как Ного истолковал непривычные для его слуха слова, только на меня он смотрел со страхом: - Огонь хорошо горит, Ррегор, не надо больше колдовать! Не надо, Ррегор! Туземец встревожен не на шутку. Он отскочил от костра и схватил дубинку. Мне показалось, что одно неосторожное движение с моей стороны - и Ного или обрушит ее на мою голову, или бросится бежать без оглядки. Ни то, ни другое меня не устраивало. Это урок. Может, мне и удастся помочь Ного и его сородичам, но если я буду вести себя без должного такта, без разумной осторожности, то скорее всего моя жизнь закончится бесславно. - Кто ты, Ррегор? - спрашивал меня Ного, когда прошло напряжение. Он смотрел на меня новыми глазами. - Где охотится твой род? Зачем ты пришел сюда? - Я тебе все расскажу. Не сейчас. Потом. - Я старался успокоить Ного, одновременно соображая, как рассказать ему о себе, о Земле, о "Титане" и "Викинге". Я располагал мизерным запасом туземных слов, но, думаю, туземный язык вообще был слишком беден для того, чтобы общаться на самом элементарном уровне многих современных понятий. Что поймет Ного, если я скажу ему, что в Солнечной системе на расстоянии трех или четырех парсеков отсюда есть планета Земля, что люди создали на ней космические корабли, на одном из которых мы и прилетели сюда, потерпев по пути достаточно серьезную аварию... Все это я должен буду перевести на язык доступных Ного и его сородичам понятий. Наблюдая Ного, я получил кое-какие представления о круге этих понятий. Что ж, будем сочинять примитивные мифы и сказки. На землю - допустим условность такого слова - спускались быстрые сумерки, а в небе начали громоздиться грозовые тучи. Мы выбрали место, где скальная глыба нависала козырьком, и перенесли туда огонь. К этому времени Ного уже довольно умело мог разводить костры. Мы расчистили от камней площадку и сносно устроились на ночь. Когда ночные тени, сгущаясь, постепенно скрыли от наших глаз окрестные скалы, а пламя костра устроило причудливый танец светотеней, я рассказал Ного историю своей одиссеи. В последнее время Ного выглядел озабоченным. Его озабоченность росла по мере приближения встречи с единоплеменниками. Я так и не понял, каким образом Ного оторвался от сородичей и оказался там, где мы встретились, - не позволял запас слов. Иногда Ного начинал что-то рассказывать, но я только делал вид, что понимаю. Когда мы вышли из леса и впереди перед нами открылись холмы и скалы предгорий, я подумал, что нам надо обзавестись оружием. В безлесной зоне вооружиться будет труднее. Я сказал об этом своему спутнику, и он согласился. Ного нашел подходящее по крепости дерево, из которого мы вырезали себе дубинки. На тяжелые концы дубинок я натыкал кремневых острых осколков, так что один вид этого оружия устрашал. Мне удалось найти тонкое стройное деревце, из которого я смастерил пику длиной около двух метров. К ней я привязал с помощью лыковой веревки острое каменное лезвие, но веревка скоро разлезлась. Я попробовал прикрепить его жилами убитого животного. Крепление просто-напросто гнило в условиях постоянной влажности, а когда пересыхало на солнце, то крошилось. От пики пришлось отказаться. Оружие должно быть надежным, иначе это может стоить жизни. Путь в гору становился все тяжелее. Позади остались известняковые скалы. Их сменили скалы вулканического происхождения, окруженные чахлыми засухоустойчивыми кустарниками и деревцами. Временами нагромождения скал становились труднопроходимыми. Дичи стало меньше. Мясо в нашем поход-меню уже не числилось, и мы перешли на растительность. Мой желудок легко смирился с похожими на кактус кочанчиками. Очищенные от колючек, сладковатые, они выручали нас в этом безмясном краю. Стало хуже с водой. Иногда встречались журчащие в расселинах скал ручейки, иногда - лужицы. Я спросил Ного, сколько дней уйдет у нас на такую дорогу? Он показал два пальца. Подумал - и показал три. Ну, три дня - это терпимо. Наш путь уперся в крутой обрывистый кряж, который казался непроходимым. Тучи проплывали над ним, едва не касаясь острых скальных выступов. Ного остановился перед кряжем и приветствовал, как старого знакомого. На его лице блуждала улыбка: - Мы пойдем туда, - сказал Ного, указывая на гребень, - а завтра будем идти вниз. Там опять лес и много дичи. Там охотятся люди Ного. Там много-много дичи, - повторил туземец. Пройдя немного вдоль отвесной стены, Ного начал втискивать свое массивное туловище в расселину, расколовшую кряж снизу доверху. Я посмотрел на нее и ахнул - по этой трещине разве что кошке карабкаться! Делать нечего - если Ного пролезет, то и мне не остается ничего другого, как следовать за ним. Ного полез, да еще как ловко! Впрочем, и мне показалось трудно лишь вначале. Так проползли мы по расселине метров пятьдесят. Потом мой спутник остановился и начал прислушиваться. Я тоже уловил какой-то шум: то ли схватка, то ли игры каких-то животных, судя по всему - довольно крупных. Ного колебался и я понял, что надо бы вернуться. Да разве по этой чертовой трещине можно спуститься! Подниматься - еще куда ни шло. Спускаться невозможно. Ного полез дальше, верно, решил: будь что будет. Расселина немного разошлась, мы остановились на небольшой площадке, откуда узкий карниз увел нас вдоль скалы с внутренней стороны. Через несколько десятков метров, завернув за угол, мы увидели внизу довольно просторную площадку, на которую можно было войти только по неширокому ущелью снизу. Но не это главное. На площадке я увидел группу зверей. Один из них был весьма странного вида, ростом с быка. Верхняя челюсть у него заканчивалась примерно полуметровым мускулистым хоботом. Если быть точным, хобот - это сильно вытянутая верхняя губа, а из нижней челюсти, странно отогнутой вниз, торчали два мощных клыка. Вокруг странного животного на расстоянии двух-трех метров расположились хищники из породы кошачьих, напоминающие рысей. Раны на плечах, шее, спине жертвы говорили об упорной схватке. Кошки казались усталыми, выбивающимися из сил, но и их жертва не выглядела бодрой. Кошки, передохнув, бросились в атаку. Их было пять или шесть, желтошкурых, с темными пятнами по бокам. Жертва отбивалась, прижимаясь к скале, не позволяя кошкам наброситься сзади. Она била коротким хоботом, копытами и клыками. Некоторые кошки тоже были ранены. Гибкие, пружинистые, они затеяли вокруг обреченного травоядного танец смерти. Я осмотрелся. Получалось так, что звери перекрыли нам дорогу. Мы должны спуститься на площадку, занятую ими, и дальше снова идти, ползти, карабкаться в гору. Ного тоже осматривался. Карниз, на котором мы стояли, проходил в шести-семи метрах над площадкой. Звери, занятые схваткой, поначалу не обращали на нас внимания. - Этот, большой, кушает корни и ветки. Убивал наших охотников. Эти, прыгающие, очень злые. Тоже убивают охотников. Они убьют сначала большого, потом нас. Надо уходить. - Ного, цепляясь руками и ногами за выступы камней, начал подниматься наискосок вверх по ущелью. Я понял его замысел: обойти площадку поверху до того места, где стены ущелья сближаются на расстояние около метра. Затем можно перебраться на противоположную стену и продолжать дальше наш путь. Из-под ноги туземца сорвалась огромная глыба и с грохотом обрушилась на площадку. Хорошо, что Ного не перенес на нее всей тяжести своего тела, - он полетел бы вслед за глыбой. Между тем, глыба, упав на площадку, задела одну из кошек. Та издала яростный вой и начала грызть заднюю часть своего тела, куда пришелся удар. Кошки оторопели, и я подумал, что если бы "хобот" бросился на них, они, пожалуй, отступили бы, тем более что они задрали вверх головы и начали злобно завывать. Это уже по нашему адресу. "Хобот" упустил благоприятный момент. Уже в следующую минуту кошки усилили нападение с удвоенной яростью. Одной из них удалось вскочить "хоботу" на спину. Она вонзила в спину жертвы когти четырех лап, а в шею - клыки. Другая кошка взвилась перед животным и вцепилась клыками в горло. Остальные в это время тоже не бездействовали. Одна начала рвать жертве брюхо, другая силилась перегрызть сухожилия на задней ноге. После того, как травоядному раздробили позвонки шеи, оно упало и придавило кошку, которая рвала брюхо. С этой секунды схватка завершилась, и начался кровавый пир хищников, очевидно, совсем обезумевших от голода. Даже та кошка, у которой волочились задние лапы, подползла и стала яростно отрывать куски плоти... Развернувшееся перед моими глазами зрелище потрясло меня. Насколько привычен к таким пиршествам Ного, но и он как-то сжался, подавленный свирепостью кровожадных кошек. - Мы спрыгнем и побежим! - сказал Ного. - Куда спрыгнем? - спросил я. Ного показал взглядом. Он предлагал спрыгнуть на площадку в нескольких метрах от хищников! А потом бежать вниз по ущелью, надеясь, наверное, что кошкам теперь не до нас. - Нет, Ного, они догонят нас! - Если будем сидеть здесь, они съедят толстокожего и доберутся до нас, - сказал Ного и, прежде чем я успел возразить, соскочил с карниза на площадку и помчался, оставив свою дубинку возле меня. Конечно, он был уверен, что кошки, занятые пожиранием толстокожего, просто проигнорируют его. Не тут-то было! Одна из кошек подняла голову. В ее пасти висел кусок мяса. Увидев дерзкий скачок Ного, она взвилась, в прыжке проглотила кусок и рванулась за туземцем. Заметив это, Ного, словно выброшенный из пращи, метнулся на выступ скалы, торчавший из противоположной стены. Кошкины мощные когти царапнули скалу в нескольких сантиметрах от ноги туземца. Когда она прыгнула снова, Ного стоял на выступе, поднимая тяжелый камень. Мне показалось, что кошка скорее пугала, чем действительно пыталась достать туземца. Она угрожающе фыркнула и вернулась к пиршеству. Ного выглядывал из-за скалы на площадку: - Гррегор! Ты видел? Ного - молодец! - говорил он, потрясая кулаками. - Молодец-то молодец, но что делать дальше? Ты там, а я здесь. Так и будем сидеть? Дубинку зачем оставил? Кошки, раздирая мясо, с некоторым удивлением вслушивались в наш разговор; весь их вид словно говорил: болтайте, болтайте, скоро и до вас очередь дойдет. И Ного, и я - мы оба понимали, что у нас одна дорога - вниз по ущелью. Пока кошки здесь, у нас вообще нет дороги. Ного допустил оплошность. Я прижимался спиной к скале и думал, как же выбраться из этого опасного положения. Разделившись, мы еще больше усугубили его... Не могу понять Ного. Допустим, он мог понадеяться на свою силу и ловкость. Но ведь надо было подумать и обо мне! Он знает, что я не так ловок и не очень силен. Последуй я за Ного, в самый раз угодил бы кошке в лапы. Это было легко предвидеть. А теперь сидим на камнях и жаримся на солнцепеке. До сумерек остается часа четыре. И ничего нельзя придумать... Мои размышления прерывает яростное рычание, жалобное мяуканье. Кошки почти сожрали жертву и теперь дерутся из-за каждого куска. Обе покалеченные тоже дерутся, но они обречены. Я не знаю, как они дальше поведут себя, - одна тянет перебитые задние конечности; вторая, видно, переломанную переднюю лапу. Я всматривался в хищников, пытаясь в этом наблюдении предугадать и свою судьбу. Хоть Ного и силен, но мы оба против этих кошек бессильны. И если они настолько злобные и прожорливые, что не оставят нас в покое, сожрав такого крупного быка, то нам надо что-то придумать, притом немедленно, чтобы упредить их намерения. Наверное, нам можно было вернуться назад через расселину; можно было бы, не устрой Ного фортель с перебежкой. Меня осенило! И я себя начинаю притормаживать, чтобы сгоряча на наделать глупостей. Итак, все идет как нельзя лучше! Оценим обстановку: одну кошку убил бык, две покалечены так. что с ними можно не считаться. Остаются три здоровых зверя. У них перегружены брюха - и что бы ни говорили об их злобности, их агрессивность пригашена, их ловкости и прыгучести поубавится. Конечно, если они, желая прикончить нас, будут действовать согласованно, то нам несдобровать. Когда я говорю о согласованности, я имею в виду, что кошки разделаются с нами поодиночке, сначала со мной, затем и с Ного, или наоборот. По милости Ного, мы разделены пространством метров на тридцать, это очень устраивает кошек. Надо сделать так, чтобы кошки тоже разделились. Позиции у нас вроде удобные - мы "возвышаемся" над кошками метров на пять-шесть. Если сейчас мы одновременно с туземцем начнем швырять в кошек булыжники, да еще поднимем дикий шум, будем свистеть и кричать, возможны два исхода: кошки уйдут - это предпочтительный исход. В противном случае они нападут на нас, но для этого должны будут разделиться. Насчет Ного я спокоен - если две бросятся на него, уж одной-то он раскроит голову сразу же. Он даже камни приготовил. Вторая может его царапнуть, большего Ного, надо думать, не позволит кошке. Я лихорадочно собрал все крупные камни и соорудил нечто вроде барьера по краю карниза. Расчет: если кошки прыгнут на меня, они вместе с барьером рухнут вниз, при этом, поскольку камни увесистые, могут и серьезно пострадать. Конечно, все может обернуться и по-другому, но не изнывать же на солнцепеке до потери сознания! Я крикнул туземцу, чтобы он тоже готовился; я видел, что мои хлопоты его заинтриговали, и он, кажется, понял их смысл. Во всяком случае, несколько увесистых глыб Ного около себя пристроил. Не знаю, как туземца, а меня начала донимать жажда. Этот подъем по расселине, это сидение на скале выпарили из меня всю влагу. Облизываю шершавые губы и мечтаю о глотке воды, которого лишен из-за подлых кровожадных тварей. Бросаю на них ненавидящие взгляды и отмечаю, что одной кошки не хватает. Неужели ушла? Может, и остальные последуют за ней? Э-э, не тут-то было - одна из тварей забралась в выеденное брюхо быка, только хвост наружу торчит. У кошек грузно отвисают животы, а они все рвут и рвут куски. Покалеченные повизгивают, - им, бедным, больно, особенно той, что не может распоряжаться задними лапами. Ей можно посочувствовать. При первом же удобном случае она может рассчитывать на меня. Я пристраиваю под руку тяжелую дубину туземца. Пожалуй, надо начинать: - Ного, давай бросать в них камни! - Зачем? - спрашивает Ного, - они же на нас не бросаются! А я-то думал, что Ного все понял! Я могу и сам начать, только не хочется все внимание кошек на себе сосредоточивать. Одно дело, когда камни и крики полетят со всех сторон, и совсем другое, когда с одной стороны. - Ного, если мы вдвоем будем бросать камни, пятнистые не будут знать, что делать, испугаются. Ного сильный, он бросит большой камень - и попадет пятнистой по голове. Ного, выслушав меня, тут же вдохновился и стукнул кулаком по своей гулкой груди. Глядя на кошек, он начал плеваться и громко ругать их. Одна из пятнистых сразу же оскорбилась, наверное, та, что загнала туземца на скалу. Она, моргая, несколько мгновений смотрела на него, потом лениво и сыто потянулась и только после этого направилась к туземцу. Шла и думала, наверное, что за нахал дерзнул вторично отвлечь ее от серьезного дела. Ного подождал, пока она подойдет поближе, и швырнул в нее несколько камней. Один или два камня попали в цель, кошка подпрыгнула на месте. Ее ленивое любопытство сменилось неистовой яростью, и она взвилась вверх с решительным намерением растерзать Ного. Ее решительность напоролась на меткость туземца, который ударил ее прицельно. Кошка тяжело упала к подножию скалы и замотала головой. Если бы Ного в этот момент бросил в нее камень потяжелее, мы бы сейчас прыгали от радости. Туземец почему-то выжидал. Кошка пришла в себя, вскочила на ноги и увернулась от камня, запоздало брошенного туземцем. Похоже, кошка поняла, что лихим наскоком туземца не возьмешь, необходимы осторожность и увертливость. Ее поведение заинтересовало вторую здоровую кошку, которая до сих пор основное внимание уделяла мясу. Я не спускал с нее глаз. Вижу, с какой неохотой она поднимается с места и злобно посматривает на туземца, мешающего ей насыщаться. Кажется, пора начинать. Я взял в руку камень, высунулся над барьером и закричал. Все кошки, как по команде, повернули ко мне запачканные кровью морды. Я швырнул камень - и попал. Кошка, которая до сих пор не изъявляла особого желания вмешиваться в изменившуюся ситуацию, буквально взорвалась. Она в два прыжка преодолела расстояние между местом пиршества зверей и моей скалой. Третьим прыжком она бросила свое гибкое тело в мою сторону. Я сделал шаг назад и поднял дубину. В тот миг, когда разъяренная морда зверя показалась над барьером, я вложил в удар всю свою силу. Сползая, зверь увлек за собой камни. Грохот, визг, пыль... Прижимаясь спиной к скале, замечаю, что кошка, забравшаяся в брюхо толстокожего, мчится на меня. Ногой сталкиваю с карниза оставшиеся камни - они летят навстречу кошке. Я не видел, угодил ли хоть один камень в эту кошку, но она на какое-то мгновенье помедлила с прыжком. А когда прыгнула, я уже был готов встретить ее дубиной. Удар был такой, что я сорвался со скалы вниз. Сила удара передалась через дубину в руку. Я услышал хруст и вой. Какой-то камень, сорвавшись вслед за мной, ударил меня в голову. Пылью запорошило мне глаза. Я в страхе обхватил голову руками, ожидая самого худшего. Я понял, что обречен, - сейчас, в следующую секунду все кошки набросятся на меня... И тут раздался торжествующий крик Ного: - Мы их убили! Гррегор, мы их убили! Поднимаю глаза. В метре от меня агонизирует одна из кошек с раскроенной головой. Огромные когти судорожно рвут собственную шкуру, конвульсивно отшвыривают камни, которыми завалена площадка. - Мы убили их! - ревел Ного. - Мы великие охотники! Я считал его восторги преждевременными, потому что, оглядевшись, не увидел кошку, которая нападала на Ного. Я поднял дубину, полузаваленную камнями, готовый к любым неожиданностям: - Ного, а где та пятнистая, что нападала на тебя? - Убежала! - орал Ного, приплясывая среди камней. - Убежала! Испугалась силы Ного и убежала! - А где та, что первая напала на меня? - Вот здесь, под камнями! - вопил Ного, - ее придавили камни! Мы их убили! Теперь уйдем отсюда! Агонизирующая кошка загораживала мне выход из ущелья. Перешагнуть через нее? А если она в это время взмахнет своей когтистой лапой? Видя мои колебания, Ного подошел к ней, взялся за мелко дергающийся хвост и с силой отбросил ее в дальний угол площадки. Полумертвая кошка взмахнула лапой. Ного мгновенно отшатнулся. Когти прошли в нескольких сантиметрах от его лица. Две покалеченные в самом начале кошки молча лежали у трупа травоядного, прижимаясь к земле, словно боялись, что мы увидим их. Ного продолжал прыгать и махать руками, вопя на весь мир о том, какие мы великие охотники. Вдруг одна из кошек, та, у которой перебита передняя лапа, поднялась и, хромая, пошла на туземца. - Ного, смотри! Ного оглянулся, в мгновение ока подхватил камень и ударил глупого зверя по голове. Еще одна агонизирующая кошка! Вторая, с перебитым задом, не шевелилась, только следила за нами желтыми злыми глазами. Туземец опять взялся за камень, но передумал и повернулся ко мне: - Пойдем, Гррегор! Ного опять был деятелен и решителен. Я заметил, что смена настроения у него не занимала много времени. Торопя меня, он подошел к растерзанному травоядному и оторвал от кровавых останков кусок. Вопросительно посмотрел на меня. Я мотнул головой, показывая, что брезгую недоедками. Мы торопились уйти от этого места. Времени потеряно много. До сумерек надо было подыскать место для ночлега, желательно - с водопоем. Надо было уйти подальше еще и на тот случай, если запах крови привлечет сюда других хищников. Мы, там, где позволяло ущелье, пытались бежать, потому что солнце клонилось к закату. Ного снова смотрел на меня другими глазами. Что бы он ни напевал о великих охотниках, но теперь он причислял к ним и меня. Теперь ему следовало бы извещать окрестности о том, что Ного и Гррегор - великие охотники. Мы управились с крупными хищниками. С тех пор я никогда больше не встречался с такими кошками. Они хоть и похожи на рысей, но были крупнее и наглее, так что не встречался больше я с ними к моему искреннему удовольствию. Ного ошибся, когда сказал, что на следующий день мы спустимся к подножию гряды. До полудня следующего дня мы блуждали среди крутых и глубоких ущелий, прыгали по камням. Казалось, что дикому нагромождению скал нет конца и края. А когда вышли на открытое место, валились от усталости. До сумерек можно было еще пройти какое-то расстояние, но здесь, в небольшой котловине, мы увидели небольшое озеро. Его окружал зеленый пояс, из-за которого при нашем приближении поднялись белые птицы. В зарослях мы набрели на открытые гнезда. В одних шевелились крупные птенцы, в других лежали яйца. После четырехдневного кактусового рациона лично меня обрадовала высококалорийная пища. По следам вокруг озера и протоптанным тропинкам было видно, что к водопою приходит немало крупных животных. Можно было поохотиться из засады. Но перспектива удачной охоты не привлекала даже неутомимого Ного, настолько тяжелым был день. Для ночлега мы выбрали узкое ущелье, которое разрезало стену хребта, примыкавшую к озеру. Вход в ущелье, когда начало темнеть, мы завалили камнями. У водопоев, особенно немногочисленных в этом каменистом краю, всегда бродит немало хищников. Ночь прошла спокойно. Правда, на заре мы продрогли. Насколько все здесь было накалено днем, настолько посвежело к исходу ночи. Озеро тонуло в довольно густом тумане. Мы поднимались по широкому склону соседней гряды. Солнце с утра приятно грело нам спины. К середине дня мы уже не радовались ему. Наш путь часто преграждали каменные осыпи, через которые очень тяжело было перебираться. Но, несмотря на это, я намного лучше чувствовал себя среди скал, чем в зарослях. если там впереди шел Ного, то здесь дорогу выбирал я, - Ного заявил, что очень не любит горы. Не любит, я ему верю, но продвигается, как ящерица, ловко и быстро. Мы взошли на вершину гряды - и я прямо ахнул от красоты, развернувшейся перед моими глазами. Сзади высились горы. Справа и слева к ним примыкали холмистые предгорья, поросшие кустарниками и лесами. Еще дальше в солнечных лучах сверкали меловые скалы. Перед нами расстилались невысокие холмы, поросшие редким лесом и островами кустарника. Горизонт был затянут тучами и грозовым фронтом. По левую руку и чуть впереди высились отроги горной гряды - она, видно, была ответвлением той, которую мы преодолели. Но самое поразительное зрелище открывалось за этой грядой. Высокие, иссиня-черные пики гор сверкали снежной белизной, которая залегала длинными языками по ущельям. Думаю, высота гор достигала не меньше 6-7 километров. Еще более мощные, сверкающие ледниками пики возвышались над фронтом грозовых туч... - Нгали, Великий Отец Гор, - тихо сказал Ного, старавшийся почему-то казаться маленьким и незаметным перед этой грандиозной панорамой. - Там живут Духи - хорошие Духи и плохие Духи. Туда нельзя ходить... Люди Ного их не видят. Там всегда тучи. Большие тучи. При виде высоких гор меня охватила грусть. С каким удовольствием я отдал бы остаток своей жизни на изучение этого великолепного объекта для геологической науки! Я хотел бы умереть геологом, а не членом племени плоскоголовых. Передо мной лежала волшебная книга, которая могла бы раскрыть перед специалистом тайны геологического строения планеты, возможно - сходные, а может быть, и отличные от земных. Разгадка тайн происхождения чужой планеты могла бы стать смыслом моей жизни, а я вместо этого вынужден буду вести жизнь обитателя каменного века в неизвестном районе неизвестной планеты. Я часами мог бы рассматривать развернутую передо мной картину горного ландшафта, мысленно моделировать процессы горообразования, вулканической деятельности и все, что связано с непрерывной эволюцией планеты, но меня начало беспокоить то, что происходило с тучами в непосредственной близости от нас. Небо напоминало гигантский котел. Атмосферная неразбериха стала проявлять себя весьма недвусмысленно: резкие порывы ветра, всплески огня в самых глубоких недрах туч, темная стена грозы, накатывающаяся на нас с равнинной стороны - все это обещало нам не минуты сладкого отдыха, а новые испытания. Характер нашей местности говорил о том, что во время бури оставаться здесь опасно. Нас если не сбросит в ущелья или овраги шквалом, то непременно смоет лавиной воды. Ного в явной растерянности поглядывал то на меня, то на приближающееся буйство. В нескольких сотнях метров ниже я увидел группу громоздящихся друг на друга скал. Если в окрестностях и можно найти убежище, так только там. Мы побежали, падая и спотыкаясь о камни. А над нами уже погромыхивало. Вокруг нас начали шлепаться первые крупные капли дождя. Когда мы приблизились к скалам, небеса словно прорвало. Мы заметались, отыскивая укрытие. Нашли какой-то выступ и втиснулись под него, прижимаясь друг к другу спиной. Похоже, мы оказались под водопадом. А наша скала, видно, ничего так не любила, как притягивать молнии. Она, должно быть, исполняла роль громоотвода, единственного на десятки миль в окрестностях. Гроза длилась больше двух часов, но и после ее окончания мы не могли двинуться в путь. Вокруг нас шумела вода, которая катила вниз камни и камешки. Солнечные лучи сверкали в тысячах ручьев и ручейков, которые бежали по склону, радуясь - чему? - окончанию грозы. Далеко над клубящимися тучами я снова увидел сияющую вершину Отца Гор. Мы снова пустились в путь. Дорога, пока не подсохла была скользкой. Часа через три у подножья в зарослях полузаиленного кустарника мы наткнулись на горного козла, сброшенного, как видно, со скалы и принесенного сюда потоком. В нем еще чувствовалось тепло уходящей жизни. Ного обрадовался. Он хоть и прирожденный охотник, но охотиться не любил, а находка избавила нас от необходимости терять время на выслеживание дичи. Долины выглядели здесь буйно-зелеными. Вода, собирающаяся на склонах гор во время дождей, орошала их обильно и регулярно. Здесь был рай для животных. Многочисленные стада буйволов, антилоп и еще каких-то парнокопытных паслись на открытых местах. Ного сказал, что здесь очень много дичи, но его сородичи не любят охотиться в этих местах, потому что очень много хищников. В тех местах, где я впервые увидел Ного, я всего три раза видел Большого Гривастого, многие дни мы даже не слышали рева могучих зверей. Здесь же, едва ступив на эту землю, с вершины холма оглядывая окрестности, мы увидели четырех Гривастых. Кроме того, рев Гривастого мы услышали в небольшой рощице. в полумиле от нас. Я чувствовал, что мы прямо-таки гуляем в пасти Большого Гривастого. Может, они специально собрались, чтобы поприветствовать нас? Ного беззаботно отмахнулся рукой: - Здесь их никто не боится! Здесь много буйволов, антилоп! Дичи хватает всем Гривастым. Но если ты подойдешь к нему близко, он может убить. Во всяком случае, племя Ного не охотится здесь. Большой Гривастый при таком обилии дичи не станет пачкаться о плоскоголового, который одинаково ловко и быстро движется как по земле, так и по деревьям. Но нельзя чувствовать себя спокойно там, где на территории в квадратный километр подстерегают добычу, рычат, дерутся, спят и греют бока на солнце полдюжины Больших Гривастых. Мы подтащили козла под ближайшее высокое дерево, чтобы в случае опасности далеко не бежать. Развели костер. Вскоре запах поджариваемого мяса заставил, наверное, всех хищников этого района шевелить ноздрями. - Мы пойдем туда! - Ного ткнул куском поджаренного мяса в сторону северо-запада, где между горными отрогами пролегала широкая долина. - Мы будем идти много! Скова зачастили дожди. Снова небо целыми днями было затянуто тучами. По мне, так лучше грозы и ливни, чем серое, унылое, беспросветное моросящее пространство. О разведении костров нечего было и думать. Рев Больших Гривастых заставлял нас вжимать голову в плечи и посматривать на ветви высоких деревьев. Ночью этот рев наполнял нас таким ужасом, что утром мы боялись спускаться с деревьев. Я снова почувствовал себя беспомощным, как в самые жалкие дни моих одиноких блужданий. Ного свободно ориентировался в выборе пути. Это была его родина, он знал здесь каждое приметное дерево, каждую речку. Он, как вепрь, вонзался в заросли и не считал нужным обходить их. Так мы шли два или три дня. Поведение Ного все более казалось мне странным. Он часто останавливался и нюхал воздух; приставив ладони к ушам, ловил звуки. Мы почти не разговаривали. Бывало, он неожиданно поворачивал, словно хотел бежать обратно. Наш путь стал зигзагообразным. Туземца что-то тревожило. Я почувствовал, что близкая встреча Ного со своими сородичами начала нас отдалять друг от друга; вернее, Ного от меня, словно многочисленные нити, связывающие нас, начали одна за другой обрываться. В мою душу закрадывались смутные подозрения. Не собирается ли блудный сын вернуться к своим сородичам с "трофеем"? Я раздумывал над тем, как прощупать Ного, выяснить его намерения, но события неожиданно понеслись, как потерявший управление авиалайнер. Идущий передо мною Ного вдруг остановился, втянул ноздрями воздух и молниеносно повернул влево. Я бежал за ним, боясь отстать. Ветки кустов хлестали меня по лицу. Туземца ничуть не беспокоило, успеваю за ним или отстаю. Что именно его встревожило, я тоже не мог понять. Через несколько минут быстрой ходьбы через кустарниковые заросли Ного остановился так неожиданно, что я налетел на него. - Тихо! - прошипел он, как мне показалось, раздраженно. Перед нами стояло высокое дерево с широкой и густой кроной. Крона служила неплохой крышей - под нею земля была почти сухая. Недалеко от комля находилось кострище, вокруг валялись кости. В середине кострища лежала окровавленная голова с расколотым теменем. На мгновенье оторопев, Ного в следующую секунду метнулся в кусты. Он бежал так быстро, как не бежал от Большого Гривастого. Когда я отставал от него, он поджидал и все время торопил: - Надо быстрее! Они убьют! Мы сначала бежали вверх по склону холма. Я видел только, как туземец, не снижая скорости, перевалил через вершину и скрылся на противоположной стороне в кустах. Я бежал за ним, сколько мог. Не видя его, остановился и прислушался. До моего слуха долетел шум схватки, вскрик, глухие удары. Я побежал на шум, мне было страшно потерять Ного, но вскоре все стихло. Я стоял, не зная, что делать. А что, если Ного погиб? И с кем это он мог схватиться? Почему больше никаких звуков? - Гррегор, иди сюда! - голос туземца был неузнаваем, какой-то надорванный. Бегу на голос, ничего не видя в густом кустарнике. Ного стоял на небольшой полянке, опираясь на дубинку. По его левой руке текла кровь. В разных концах поляны лежали два поверженных волосатых обезьяноподобных существа с разбитыми головами. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что Ного схватился здесь с представителями своей породы. Я опять в тупике: зачем Ного проделал со мною такой длинный путь от морского побережья? Чтобы уложить двух попавших под его дубину сородичей? Зачем он их убил? Каковы будут последствия? Чья голова валялась там, на кострище? И почему мы не бежим сейчас, не спасаемся бегством? Пока я испытывал свое неведенье безответными вопросами, послышался неясный говор. Ного прислушивался, не трогаясь с места. Говор приближался. На некотором расстоянии от нас в разных местах шевельнулись ветки, нас окружили шорох и потрескивание веточек на земле. Мне показалось, что сотни невидимок сжимают вокруг нас кольцо окружения. Ного напряженным взглядом смотрел в одну точку - он, кажется, видел тех, кто нас окружал. Я тронул его за руку, он только сказал: - Стой здесь! Возле меня! У меня было такое впечатление, что густой кустарник, стоявший стеной вокруг лужайки, вдруг превратился в бесшумную толпу дикарей. От непреодолимого страха у меня застучали зубы. Это были, видимо, сородичи Ного. Но тогда почему они приближались к нам с враждебной сосредоточенностью? Некоторые держали в волосатых руках камни, у других были дубинки. И все были готовы немедля пустить свое оружие в ход. Почти все они были мельче моего Ного. Разве что один, идущий в центре полукруга, мог сравниться с Ного ростом и массивностью. Рядом с великаном семенил худой безбровый старик с тонкими, сухими ногами и острым недобрым взглядом. Ного выдохнул из себя какое-то хриплое слово, и в ответ из нескольких десятков глоток вырвались точно такие же слова. Раньше такого слова в устах Ного я не слышал. Туземцы приближались, словно подкрадываясь, их движения приобрели ритмическую стройность, палки и камни покачивались в их руках над плоскими головами, напряженные глаза сверкали огнем. Так смотрят на добычу, которой уготована участь жертвы языческого обряда. Меня одолевало безрассудное желание броситься на дикарей с криком, разорвать их кольцо и бежать. Удерживало невозмутимое спокойствие моего спутника. В ритмических движениях и тягостном молчании дикарей было что-то магическое. Концы их палок уже касались наших плеч... Незнакомый с обрядами и обычаями дикарей, я неверно истолковал процедуру встречи. Но пока я понял это, страх чуть не доконал меня. Во время нашего возвращения домой - странно звучит слово "домой", верно? - сородичи Ного находились, как и всегда, в состоянии войны с соседним племенем. Я не знаю, чего они не поделили, - места под здешним солнцем хватало всем, и дичи в этих угодьях для всех было достаточно. Их войны, в сущности, были обыкновенными облавами, в результате которых несколько представителей враждебного рода, охотников и собирателей, отлучившихся от основной массы сородичей, попадали в плен и пожирались. Плоскоголовые высоко ценили мясо своих противников, а случалось, что и соплеменников. Ного, должно быть, знал, что наш путь пролегал через охотничьи угодья соседнего племени. Костер с головой рассказал моему спутнику о трапезе, которую устроили извечные враги рода Ного, заполучив пленника. Понятно теперь, почему Ного так торопился уйти из опасной зоны. Он, видно, учуял и соглядатаев, которым вражеская сторона поручила следить за соседями. Ного быстро разделался с наблюдателями, это не укрылось от глаз сородичей Ного, которые тоже не спускали глаз с лазутчиков. Я также заподозрил, что отношения Ного с сородичами, точнее, с вождем, с шаманом и их прилипалами нельзя назвать идеальными. Правда, реальной опасности пока не было. Позже я узнал, почему Ного оказался в изгнании. Он слишком удачно использовал дубинку, когда вождь Крири поручил своим телохранителям отправить Ного к Матери Крокодилов, то есть в мир иной. Со временем изгнаннику надоело скитаться вдали от сородичей. Зов рода оказался сильнее страха перед местью вождя. Вдобавок, как я заметил, сородичи не отличались злопамятством. Ного отдавал себе отчет именно в этом плане, когда решил возвращаться домой. Наблюдая за Ного, я видел его неуверенность, которая охватывала его временами, и теперь я толкую это как тревогу изгнанника, не слишком уверенного в благополучном исходе задуманного. Думаю, что быстрая расправа возвращенца с лазутчиками оказала нам немалую услугу в смысле милостивого прощения Ного. Оценив мясные качества убитых врагов, Крири и шаман, а, значит, и остальные соплеменники, простили Ного его прошлый грех и даже то, что он, вернувшись домой, привел с собой странное безволосое существо с тонкой белой кожей, то есть меня. Напугавший меня обряд, которым племя отмечало факт нашей встречи и который я считал приготовлением к принесению меня в жертву, на самом деле означал признание героической заслуги Ного, приравненной к военной победе. Впоследствии мне пришлось часто наблюдать дикарские танцы. Они все похожи друг на друга за исключением концовки. Пожирание жертвы начиналось с удара дубинками по голове, а чествование героя - с легких прикосновений дубинками к плечам. Иногда я задумываюсь над ранней историей человечества. Когда то, что мне известно, накладывается на мой опыт, приобретенный в диком племени Ного, многое становится понятным. По неписаным законам первобытных твое только то, что ты можешь удержать. Для дикарей это само собой разумелось, меня это повергало в недоумение. Когда волосатые руки во время ритуального танца сорвали с меня те немногие вещи, которые были оставлены джунглями, я был уверен, что это игра, потом их вернут. Не вернули. Они перебирали грубыми пальцами мои длинные волосы, щупали мою голую кожу и при этом недвусмысленно чавкали. Объектом их основного внимания оставался Ного, который хвастался своими подвигами. Интересно, он расскажет им, как влип в асфальт? Четверо плоскоголовых ловко связали запястья и лодыжки убитых лазутчиков, продели между их конечностями длинные шесты и, сопровождаемые плотоядными восклицаниями, куда-то понесли. Для плоскоголовых - это добыча. Добыча - это пиршество. Ни о чем другом дикари не помышляли. Они дружно отправились вслед за носильщиками в глубь своей территории, в собственные заросли, где можно было пировать без помех со стороны врагов. Все дружно ринулись в заросли - я, ошеломленный увиденным, остался на месте. Через минуту кусты раздвинулись. Ко мне подошел Ного, вспомнил. - Пойдем, Гррегор, мы дома! - по руке туземца из раненого плеча все еще сочилась кровь. Рана его не занимала. Он не скрывал радости, что все обернулось так хорошо. С широкой оскальной улыбкой он схватил меня за руку и потащил в заросли. Я долго не мог прийти в себя от психологического шока после встречи с племенем Ного, и это наложило отпечаток на всю мою жизнь среди дикарей. Она прошла под знаком вечного, неизбывного страха. В их глазах я был слабым и безропотным. Второстепенный персонаж на сцене безжалостной жизни, где будничным фоном, психологической декорацией служит насилие. Нас проглотил кустарник. Так морские волны проглатывают камешек, брошенный с берега. Я теперь думаю, чего бы не отдали современные историки за возможность изучать в естественных условиях жизнь племени раннего неолита! Впрочем, ранний неолит - это уже довольно развитая цивилизация. Точнее будет - поздний период нижнего палеолита. Ведь плоскоголовым было еще ох как далеко до первых неандертальцев! А я отдал бы многое, чтобы приключившееся со мной не повторилось. Четыре года - слишком большая цена за сомнительную честь познания жизни дикарей... И вот - новый этап моей жизни. Впереди - абсолютная неизвестность. Нетрудно было предвидеть, что на каждом шагу будут подстерегать все те же опасности, в окружении которых проходит повседневная жизнь дикарей. Но я сознательно выбрал неизвестность и просто счастлив, что Ного согласился разделить мою судьбу. Теперь мы могли полагаться друг на друга. Только друг на друга и на удачу. Ни от кого больше мы не зависели. Ни Ного, ни кто-либо другой из его племени здесь никогда не бывал. Я задумал этот побег, руководствуясь не до конца обдуманными соображениями. Может быть, все это - одни иллюзии? Сейчас я все больше убеждаюсь, что руководился иллюзиями. Не может быть, чтобы он упустил это озеро, по которому мы плывем шестой день. Оно такое огромное, что горные кряжи на его берегах с трудом просматриваются в дымке большого пространства. Плывем почти неделю и, судя по всему, будем плыть еще столько же, пока не найдем то место, где река, вытекая из озера, прорывается через горы к морю. Дни заполнены однообразием и скукой. Мы рыбачим, но потреблять рыбу, к сожалению, можем только сырой. Дрова у нас кончились. Как я обрадовался, когда берега реки вдруг раздвинулись и вскоре скрылись в дымке как справа, так и слева! Я подумал, что мы вышли в открытое море. А когда понял свою ошибку, было поздно - течение отнесло нас далеко от берегов. О том, чтобы причалить куда-нибудь, и думать нечего. Мы валяемся на плоту, солнце сверкает в мелкой озерной ряби. Купаемся, чтобы хоть немного охладиться. О крокодилах не думаем - так далеко от берега они не заплывают. Другие какие-нибудь чудовища тоже не беспокоят, не возмущают мирную водную гладь. Здесь, на середине озера, течение еле обозначается. Мы почти стоим на месте. Знать бы, что река впадает в него, можно было бы заготовить дровишек побольше. Теперь за свою непредусмотрительность приходится расплачиваться сыроедством. Зато есть в нашем положении и плюс: Ного стал неплохим пловцом. Он перестал бояться глубины и теперь при каждом удобном случае норовит сигануть в воду. Я сосчитал зарубки на подпорке хижины. Выходит, что со дня спуска на воду нашего "корабля" прошло сорок пять дней. По приблизительным подсчетам наш плот подходит к зоне пустынь, располагающихся по обе стороны экватора. Нас уже долгое время не беспокоят дожди. Небо над нами чистое, и только изредка проплывают по нему белоснежные громады мирных облаков. А в южной стороне погромыхивает. Ночами там полыхают молнии. Во второй половине дня на краю горизонта начинают собираться тучи и где-то там проливаются на землю, до нас не доходят. Мы, понятное дело, не огорчаемся. Сорок пять дней! То, что я делю время на короткие отрезки, - земная привычка. Деление времени на отрезки длительностью от секунд и до года - излишество цивилизованного общества. Оно очень ценит время, а для Ного оно делится на два периода - дождливый и засушливый. И это его устраивает вполне. Как бы мы ни измеряли время, но эти полтора месяца стали знаменательными в жизни моего плоскоголового спутника, хотя он и не догадывается, что время делится на месяцы. Интересно бы услышать, что он сам думает о своем прогрессе? С первых дней, с той минуты, как я увидел его в асфальтовой ловушке, я смотрел на него глазами антрополога, а не зоолога. Конечно, по многим признакам его можно было бы отнести к приматам, ну да ладно. Пусть будет человеком, ведь он уже умеет разводить костер, удить рыбу, строить хижину и еще кучу мелочей из области цивилизации. Конечно, у меня не хватило ни сил, ни мужества, чтобы приобщить к азам цивилизации племя. Но то, что рядом со мною постиг Ного, подняло его над уровнем соплеменников на две головы. Я сравнивал его с дикарями и видел, что в духовном плане он уже ушел от них. Перемены в нем накапливались исподволь. Он начинал с подражания, а сегодня он активен сознательно. Он начал думать. От прежнего Ного в нем сохранилось неистощимое любопытство. Он осознал, что мир - это не только район холмов и зарослей, где начинают и оканчивают свою жизнь поколения дикарей. Он часто спрашивает меня о Земле, о людях, о их жизни. И воспринимает мои рассказы не как мифы и сказки, а как реальность, которой он разве что только не потрогал. Я испытываю проблемы с ответами и объяснениями. Но в этом виноват бедный язык понятий, на котором общаются люди племени Ного. Теперь он, похоже, догадывается, что кроме языка Ного есть еще язык Гррегора. Но для туземца этот язык непостижим. Если бы у меня была возможность записать наши разговоры на плоту! Это были бы бесценные свидетельства о контактах первобытного невежества с цивилизацией. Течение, хоть и медленное, приближает нас к высоким серо-голубым скалам северного берега. Если вчера они едва просматривались, то сегодня прорисовываются их детали - выступы, карнизы, осыпи... Если будем и дальше двигаться с этой скоростью, то завтра во второй половине дня сможем причалить у берега вытекающей из озера реки. После того, как мы наловили рыбы на ужин, я говорю Ного: - Давай разломаем кровлю хижины и разведем костер. Ного смотрит на меня с удивлением. Как так? - Разведем костер, пожарим рыбу, а завтра сделаем новую крышу... Пристанем к берегу и сделаем новую. До Ного, наконец, доходит смысл моего предложения. И он кивает головой, растягивая губы в улыбке. Ему тоже нравится жареная рыба. И жареное мясо нравится больше, чем сырое. - Потом будем купаться! - говорит Ного мечтательно. - А завтра сделаем другую крышу. Эта старая. Крышу надо было бы сменить не только ради костра. С потолка на наши головы, в лицо, в глаза все время сыплется труха. Это раздражает. Приятно будет хоть на несколько дней, помимо всего остального, запастись и запахом свежей зелени. Ужин был обильным. Поджаренная на вертеле рыба была настолько вкусна, что мы, пожирая ее, не могли остановиться. Кости тут же выбрасывали в воду. Я долго приучал Ного к чистоте и гигиене, теперь он сам удивляется, как это он мог раньше бросать кости под ноги. Я смотрю на ноги туземца. Грубые, мозолистые, с толстыми наростами, они за полтора месяца безделья и купаний преобразились, так что я уже не знаю, как он будет ступать по камешкам да по колючкам. Благодаря обилию рыбы в реке мы не знали, что такое голод. Обильная еда, отсутствие физических нагрузок привели к тому, что мы здорово растолстели. Однажды я сказал Ного, что нам следовало бы утром и вечером заниматься гимнастикой. Он посмотрел на меня очень серьезно и сказал, что не знает, что это такое, но лучше не надо. Ему было так хорошо, что любая перемена, в чем бы она ни состояла, нарушала привычный распорядок, а это уже плохо, даже если хорошо. Нет прекраснее зрелища, как наблюдать наступление сумерек в хорошую погоду. Солнце уже спряталось за вершинами западных гор, зеркало воды потемнело. Закат окрасил полнеба в багровые тона. Я сижу на краю плота, любуюсь закатом, совершенно забыв о том, что я не на Земле. Ного внимательно смотрит на ближние берега: - Завтра мы будем кушать птиц и яйца! - низко над водою у берега пролетают стаи птиц. Между тем в небе, как по волшебству, происходит смешение красок. По мере того, как тускнеют алые краски заката, с востока надвигаются сумерки, в которых господствуют цвета от зеленовато-голубого до темно-синего. Тьма сгущается в ущельях, заполняя их чернотой. На восточной, темной стороне неба появляются крупные звезды. Постепенно гаснут и угли нашего костра; иногда вдруг вспыхивает запоздалым огоньком тоненькая веточка и тут же гаснет. Мы укладываемся спать. Во сне я чувствую, что должен проснуться. Кто-то сильно трясет меня за плечо, то ли Дэйв, то ли Ного. Но я никак не могу разорвать паутину сна: - Оставь, Дэйв, - бормочу я сквозь сон, - не мешай спать! Затем сон оставляет меня в одно мгновение. Душа учуяла опасность. То, что во сне представлялось мне болтанкой "Викинга", приводняющегося на чужой планете, в действительности было болтанкой плота на озере, которое вдруг взбеленилось. Я резко сажусь. Нас окружает ночной мрак. В небе светятся крупные звезды. Что же происходит? Плот вздрагивает подо мною. Если с вечера мы не ощущали его движения, то сейчас он несется с сумасшедшей скоростью. Очнувшись от сна, отмечаю, что наш плот стремительно проносится по реке, зажатой узкими берегами. Белая пена светится на глыбах обрывистых берегов. В уши лезет всепоглощающий шум падающей воды. После неподвижной озерной тишины мы попали, что называется, в ад. Как это могло произойти? Понимаю, что наш удел в такой обстановке - бессилие и надежда на удачу. Перед нами выпрыгивает скала, громадина наплывает на нас из темноты ущелья. С падающим сердцем слышу и чувствую, как плот врезается с треском в глыбу, его разворачивает и несет дальше, а меня бросает с одного конца плота в другой. На четвереньках ползу на середину бревен и думаю, что густая тьма впереди готовит нам новые удары, несет нас на следующую скалу. Трещат бревна, трещат связки, нас обдает потоками бурлящей воды. Я обеими руками цепляюсь за опоры хижины. - Ного, ты где? - кричу, пытаясь хоть что-нибудь различить в темноте. - Я здесь! - голос Ного доносится откуда-то сзади. Он подползает ко мне. Удар следует за ударом. Сколько таких ударов может выдержать наше утлое сооружение? Бревна под нами вздрагивают, как живые, и стараются расползтись в разные стороны. Слышен треск обрывающейся лозы. Крайнее бревно встает на дыбы и ускользает во тьму. Вскоре такая же участь постигает второе бревно, третье... Это, нав