сти ее, как  хотел  спасти Симнеля, но не стоит. Она спряталась там, куда
мужчинам входить нельзя.
     Мэт  не  понял,  о  чем  говорит  женщина,  но  это  его  все равно  не
остановило.
     -- Спасибо  за предупреждение,  но  мне все равно  пора.  Доброй  ночи,
достойная жена.
     Женщина покраснела.
     -- Вернее  уж сказать,  достойная женщина.  Была  я  и неплохой  женой,
покуда мой  муж  не  сбежал.  -- Но тут беспокойство  снова отразилось в  ее
глазах. -- Не ходи  за Перкином. Он сейчас как  чокнутый, может так стукнуть
тебя, что не встанешь, -- он не соображает, что делает.
     -- Буду держаться от него подальше, -- пообещал женщине Мэт  и погладил
ее  руку. --  Кстати, а как ты думаешь, какое бы решение принял суд, если бы
все было наоборот  -- если бы Симнель  убил Перкина? Если бы  убил  любовник
жены?
     -- Симнеля  бы  объявили вне  закона, -- мрачно буркнула женщина, --  и
тогда кто угодно мог бы убить его -- из мести или на потеху, и вообще просто
так.
     Паскаль смертельно побледнел.
     Женщина заметила это и набросилась на него.
     -- А ты не любовник ли будешь у замужней?
     -- Пока нет, -- ответил Паскаль. -- И вряд ли им стану теперь.
     Как только они выскользнули за дверь, Мэт похвалил Паскаля:
     --  Мудрое  решение. Если  учесть, что бегство с  Панегирой или даже ее
похищение  дало бы  ее жениху полное право  убить тебя без суда и следствия,
причем местному шерифу и жюри присяжных до этого не было бы дела.
     -- Да,  уж  так будет лучше,  --  согласился со вздохом Паскаль. -- Как
думаешь, а если бы я с ней убежал еще до того, как она вышла замуж, все было
бы точно так же?
     -- Ни  на секунду не  сомневаюсь, -- заверил его Мэт. -- Знаешь, мы тут
пока ничего такого не совершили, но все равно я думаю, нам пора сматываться,
и поскорее!
     Паскаль удивленно взглянул на спутника, увидел, как сурово сдвинуты его
брови, и поспешил рука об руку с ним по тропке, что вела к дороге.
     Только тогда, когда они уже шагали по дороге, Паскаль спросил:
     -- Что, и тех, с кем мы раньше шли, ждать не будем?
     -- Подождем. -- ответил  Мэт. -- Как пройдем пять миль по дороге, так и
подождем.
     -- А сейчас-то с какой беды такая спешка?
     -- С такой, что тот, с кем  я  дрался,  мертв, -- отрезал Мэт, --и я не
хочу попасться в руки к местным жителям.
     Паскаль выпучил глаза от страха, опустил взгляд и сосредоточил все свое
внимание на том, чтобы побыстрее переставлять ноги.
     -- Тогда они бросятся за тобой вместе с шерифом и всеми его людьми!
     --  Я так не думаю, --  сказал Мэт. -- И не  думаю, что  хоть кто-то из
местных признает этого человека, уверен, он не здешний.
     -- Почему? --  снова  выпучил глаза  Паскаль.  Похоже, ему  просто-таки
грозило хроническое пучеглазие.
     -- Потому, что он профессиональный убийца, --  это я понял по тому, как
он дрался.
     -- О! Ну, тогда ты  убил его  потому, что если бы ты его не убил, то он
бы убил тебя!
     -- Нет.
     -- Тогда почему?
     -- Я его  вообще  не убивал, -- объяснил  Мэт. -- Я хотел  вынудить его
сказать мне, кто его нанял, но не успел он и рта раскрыть, как умер.
     -- Колдовство! -- выдохнул Паскаль.
     --  И  я так  подумал. Может,  тебе  стоит  поискать  другого спутника,
Паскаль? С кем угодно тебе будет безопаснее.
     Несколько минут молодой человек  молчал. Он  только  шагал, стараясь не
отставать от Мэта. И когда он заговорил, то сказал следующее:
     -- Пожалуй, мне стоит заново подумать о будущем.
     -- Верно, -- согласился Мэт. -- Это было бы очень мудро.

     -- Адово  проклятие!  -- выругался  Ребозо.  --  Неужели  ты не  можешь
отыскать хоть одного убийцу, знающего свое дело?!
     Секретарь  вжал  голову в  плечи:  он  не  знал, куда  деться  от гнева
хозяина, ведь Ребозо в конце концов был колдуном, и к тому же могущественным
колдуном.  Не  время напоминать ему сейчас о  том, что,  между прочим,  всех
убийц он подбирал самолично.
     --  Сначала  этот  рыцаришка   в  Меровенсе,  потом  этот  недоразвитый
мантикор,  потом призрак, которого,  оказалось,  так же легко подкупить, как
любого  чиновника, а теперь еще этот!  Две потасовки в трактирах подряд -- и
ни  один из наемников  не покончил с ним! Неужели  все  твои убийцы тупицы и
ослы, или этот меровенсский маг заговоренный?
     За последнюю фразу секретарь решил ухватиться.
     -- А что? Может,  и так, лорд-канцлер! Он ведь, как ни крути, верховный
маг королевы Алисанды и ее муж в придачу. Может, на него можно подействовать
только самыми могущественными заклинаниями?
     --  Да, может  быть, -- проговорил  Ребозо, вдруг чуть ли  не мгновенно
остыв и устремив задумчивый взгляд в пространство. -- Ее  маг и ее муж! Ага,
и  если мы сумеем схватить его,  то мы сумеем заставить эту  гордую королеву
встать на колени,  а вместе с ней и весь Меровенс, и они все будут взывать к
нашей милости!
     От такой наглости и от страха у секретаря перехватило дыхание.
     -- Но как же мы одолеем такого могущественного чародея?
     --  Колдовством, --  ответил Ребозо. -- Самым хитрым колдовством.  Если
мне этот чародей окажется  не по зубам, может быть, сам король не  откажется
присоединиться ко
     мне, но  мы попробуем одолеть его! Передай  этому тупоголовому  шерифу,
что он судил не того, кого нужно. Прикажи ему арестовать чародея за убийство
твоего агента!
     --  Будет  сделано,  лорд-канцлер, -- поспешно кивнул ЛоКлеркки, быстро
написал записку на пергаменте и подал ее Ребозо.
     Тот скрепил записку печатью (подписывать благоразумно не стал), а потом
принялся выделывать над клочком пергамента пассы, покуда тот не исчез. Тогда
Ребозо откинулся на спинку стула и довольно проговорил:
     -- Эта  записка появится перед ним, где  бы  он теперь ни находился. Он
отправит  своих  людей в погоню, и они схватят чародея! Если  все пойдет как
надо, к рассвету он уже будет в наших руках!
     Однако секретарь всей душой желал, чтобы все пошло не как надо -- если,
конечно, менестрель на самом  деле Мэтью Мэнтрел, верховный маг Меровенса. А
если менестрель на самом деле тот самый маг, лучше бы его не трогать, потому
что  королева Алисанда  вряд  ли  станет  предлагать за него выкуп  --  нет,
скорее, она отправится к южной границе своего королевства, прихватив с собой
все  свои  войска. И  секретарь задумался,  а  готов  ли король  Бонкорро  к
войне...

     Алисанда к войне  была готова и с каждой  минутой  становилась готова к
ней больше.  Только вот  беда --  пока  что  ей  было  решительно  не  с кем
сражаться. И  это  вполне естественно,  ведь  ее рать  пока  что шла  по  ее
землям...
     Войско шло по дорогам, а крестьяне, работавшие в полях, разгибали спины
и смотрели на воинство и на серебристую фигурку во главе,  на  блеск короны,
освещаемой ярким солнцем. Поняв, что к чему,  крестьяне что-то кричали  друг
дружке и бежали что есть мочи к дороге, чтобы приветствовать свою королеву и
поклониться  ей. Никто  не звал  крестьян, никто, не давал  им  приказа, они
спешили взглянуть на свою владычицу по доброй воле. Сердце Алисанды радостно
билось при  виде  такой искренней преданности ее  подданных. В конце концов,
может  быть,  она и вправду правит ими,  как подобает? Королева  обернулась,
чтобы проводить взглядом возвращающихся на поле крестьян...
     ...И  услышала  трепетание крыльев, и увидела птицу, стрелой взмывшую в
небо.
     Неужели  она взлетела сама! Ну нет. И до сих пор  не расправила крылья?
Может быть, какой-то верноподданный крестьянин выпустил на радость  королеве
ручного голубя?
     Но  к  голубю устремилась стрела, выпущенная королевским  арбалетчиком,
который  тут же  и  бросился  на поле,  чтобы  поймать окровавленный комочек
перьев.
     Алисанда несколько  мгновений  смотрела  на  это  зрелище,  не мигая  и
утратив дар речи. Но вот ее гнев вырвался наружу:
     -- Привести мне этого человека!
     Воины  обернулись к  королевой испугались  ее  гнева. Покрасней она  от
возмущения -- это бы  они еще поняли. Но она побледнела от ярости -- и из-за
чего? Из-за какого-то голубка!
     Несколько  воинов поймали бедолагу  арбалетчика  на  поле  и  подвели к
королеве. Он встал  возле коня Алисанды,  напоминая видом  старого Морехода,
уныло глядящего на малюсенького альбатроса<sup>[8]</sup>.
     -- Стыд тебе и позор!  -- гневно вскричала  королева. -- Неужто  ты так
изголодался, что тебе надо  бежать  за каждым  крошечным кусочком  мяса?  Из
одного голубка пирога  не испечешь! Неужто я так  плохо вас  кормлю,  что ты
вынужден бросаться за каждой пролетающей мимо пташкой? Неужели у нас в обозе
мало пищи, что тебе понадобилось искать пропитания на стороне?
     Главное,  конечно,  было  не в словах,  а в том  тоне,  с  которым  они
произносились. Эта-то  ледяная  ярость  и поразила несчастного  арбалетчика,
заставила его задрожать  с головы до ног. Он пытался было открыть рот, чтобы
оправдаться, но тут же закрывал  его. "Королевский гнев" -- нет, сейчас  это
были не просто слова!
     --  Да, в этом крошечном тельце мяса немного, но жизни в нем было ровно
столько же, сколько в  тебе и во мне! Так по какому же праву ты лишил своего
младшего собрата жизни? Какая нужда была убивать эту птицу?
     В ответ лучник протянул Алисанде трупик птицы, держа ее за  лапку двумя
пальцами,  чтобы Алисанда хорошо  разглядела привязанную  к лапке  маленькую
торбочку.
     Алисанда растерялась. Затем перевела  взгляд на сержанта и кивнула ему.
Тот отцепил торбочку от лапки птицы  и передал ее королеве. Алисанда открыла
торбочку, вынула  из нее клочок пергамента  и прочла. Черты  лица  ее  стали
строги и суровы.
     Она сердито посмотрела на лучника.
     -- Ты не мог знать про это.
     -- Не знал,  ваше  величество,  --  отвечал лучник и  поспешно сглотнул
слюну. -- Я родом из деревни, и  просто  мне стало жалко, что улетает  дичь,
которой можно было бы накормить крестьянское семейство.
     -- Вот и отдашь птицу  первому же крестьянину, какой нам повстречается,
--  распорядилась Алисанда.  --А  теперь возвращайся к своему сержанту. Тебя
спасла случайность -- но смотри, впредь без дела птиц не стреляй!
     -- Хорошо, ваше величество! Благодарю вас, ваше величество!
     Лучник поклонился и, довольный, что легко отделался, побежал в строй.
     Алисанда  задумчиво проводила его взглядом,  размышляя над  тем, почему
она так разгневалась. Почему гибель какого-то голубя  произвела на нее такое
впечатление? Ведь она сама убивала зайцев и даже оленей на ужин и никогда не
задумывалась об этом! Она запускала ловчих соколов,  чтобы те ловили для нее
точно таких же голубков, и не задумывалась об этом! Откуда у нее взялась эта
забота  о  самых крошечных живых существах? И как это может сказаться  на ее
отваге полководца?
     -- Что это, ваше величество? -- спросила леди Констанс.
     А  ведь она была права  --  следовало  уделить больше внимания записке,
нежели тому, кто ее доставил.
     -- Это  шпионское донесение канцлеру Латрурии, -- ответила Алисанда. --
Кто-то  из  моих крестьян научился  читать  и писать  и  принимает  плату от
другого сюзерена!
     -- А может, он и вообще не ваш подданный? -- предложила другой  вариант
леди Констанс.
     --  Если это так, то он очень  храбрый  человек, -- мрачно  проговорила
Алисанда. -- Сержант!  Отправьте отряд на поиски крестьянина, который держит
голубей и умеет читать и писать!
     Сержант поклонился и побежал вдоль строя.
     -- А что там написано? -- спросила леди Констанс.
     -- Только то, что королева Меровенса идет на юг со своей ратью.
     -- О. ну  это еще не  так страшно!  -- с облегчением  воскликнула  леди
Констанс.  --  Тут  нет  никакой тайны. Это известно  каждому крестьянину  в
округе, а уж слухи бегут впереди нас так быстро, как летают голуби.
     -- Вы  правы,  -- согласилась Алисанда,  --  но меня  тревожит не  сама
новость, а то, что так близко от моего замка обитает шпион.
     -- Нечего удивляться, -- иронично проговорила леди Констанс.
     -- И  это верно: вокруг всякого  монарха  всегда вьются шпионы, и порой
это те, кого мы  считаем своими  друзьями. Но как подумаешь,  что за  каждым
нашим шагом следят  и  что канцлер  Латрурии  знает не только  о том, что мы
движемся на юг, а целиком и полностью оповещен  о нашей численности и боевой
силе... Ну а уж что известно канцлеру, про то знает и король Бонкорро!
     -- Видимо, нам нечего и надеяться  застигнуть его врасплох,  -- сказала
леди Констанс.
     --  Нет,  нечего,  --  вздохнула Алисанда.  --  Полагаю,  это  означает
всего-навсего то, что король  Бонкорро --  умелый правитель, или то, что его
окружают  мудрые  советники.  А  для меня  это  знак  --  надо  готовиться к
настоящей  битве. --  Королева  обернулась к  адъютанту. --  Отдайте  приказ
подстреливать всех голубей, каких только заметим на пути.
     Адъютант  кивнул  и отвернулся,  но  тут Алисанду вновь охватила  волна
жалости ко всему живому, и она крикнула:
     --  Нет, не  надо!  Глупо даже пытаться! На каждую  птицу,  которую  мы
заметим, будет пять, нами не замеченных. Пусть летят, мой адъютант. Лучше уж
мы будем знать, что королю Бонкорро известно все,  чем думать, что он ничего
не знает... И  королева устремила суровый взор на юг, не обращая внимания на
замешательство адъютанта, которое тот, впрочем, быстро скрыл.

     <B>ГЛАВА 12</B>

     Через  пять  миль  сумерки  сгустились  настолько,  что  Мэту  пришлось
остановиться.
     -- Если  мы пойдем дальше ночью, --  сказал  он, -- это будет все равно
что блуждать между  деревьев. Даже на открытой местности сейчас  не видно ни
зги. Паскаль поежился.
     -- Только не надо в лес,  умоляю тебя, друг Мэтью! Тут  до  сих пор так
много  разбойников,  что, речи нет, ограбят  ли тебя, весь вопрос лишь в том
когда.
     -- Да, звучит невесело, -- согласился Мэт. -- Но дорога идет через лес,
не так ли?
     -- Да, но мои родственники говорили, что дорога сама по себе безопасна.
Королевские лесничие и шерифы позаботились, чтобы  на семь ярдов от дороги в
обе стороны  деревья  были спилены,  к тому  же тут часто проезжает шерифова
стража.
     -- Значит, путников теперь на дороге не грабят?
     -- Почти никогда.
     Мэту  не  понравилось слово "почти",  но он  напомнил себе,  что у  них
имеется надежное прикрытие.
     -- Ладно, Манни! Выходи!
     Последовала краткая пауза, в течение  которой  Паскаль успел спрятаться
за Мэта, ну а мантикор, конечно, преспокойненько вышел из-за камня у него за
спиной.
     -- Хотел  я пойти с вами открыто по дороге, смертные, да больно много с
вами народа тащилось.
     -- Ии-и-и! -- взвизгнул Паскаль, и,  казалось, его голова подскочила на
целый фут вверх, хотя  ноги  при  этом не оторвались от  земли. Он  качнулся
вперед, потом назад и обрел нормальный рост.
     -- Да, Манни у нас умеет ходить бесшумно, -- согласился Мэт. -- Кстати,
Манни, тебе спасибо, что не высовывался.  По большим дорогам теперь половина
населения северной Латрурии шагает к югу.
     -- А вторая половина торчит дома, и при этом одни соблазняют других, --
проворчал пришедший в себя Паскаль.
     Мэт заметил, что Паскаль, похоже, уже сомневался в верности Панегиры --
и  ведь  это еще до того, как она вышла замуж! Конечно,  ее муж слишком стар
для  нее,  и, на взгляд Мэта, Паскаль прав: кокетка, вероятно, задумала свою
первую интрижку уже на тот день, когда будет идти к алтарю! Если не задумала
и вторую, и третью.
     Хотя, может быть, он и ошибался на ее счет. Мэт обернулся к мантикору:
     -- У меня к тебе вопросик есть, Манни.
     -- Я голодный, -- сообщил Манни,  осклабившись  и обнажив при этом  все
свои саблеподобные зубищи.
     --  Я заплатил крестьянину, чтобы  он в  одном месте привязал для  тебя
пару  козлов --  похоже, у него  козы в избытке, судя по  тому, как от  него
несло.
     -- Где?
     -- По-го-ди! -- Мэт укоризненно покачал указательным пальцем, но тут же
отдернул его -- просто на всякий случай. -- Сначала ответь, а потом получишь
моих козлов!
     -- Я-то думал они крестьянские!
     -- Теперь мои: я их купил. Так вот, когда Паскаль нас с тобой знакомил,
ты признался, что кто-то направил тебя на меня.
     --  Верно,  мне  приказали сожрать  тебя,  как  только  ты  переступишь
границу, -- подтвердил мантикор и плотоядно облизнулся. -- Долго уговаривать
не пришлось.
     -- Хорошо  сделал, что не выполнил  приказ,  -- я не  отличаюсь хорошим
вкусом.
     Паскаль содрогнулся.
     -- Как ты можешь так говорить?
     -- А что такого? С возрастом мы вкуснее не становимся. И кроме  того, я
верю в перерождение. Ну, так скажи мне, Манни, кто велел тебе скушать  меня?
Конечно, если не можешь, то...
     -- Ой,  да  это  проще простого, -- заверил Мэта мантикор.  -- Человек,
который  приказал  мне  тебя  схрумкать,   это  Рмммммммммммммммм!  --  Губы
мантикора сомкнулись, а от глаза изумления стали  большими-пребольшими... --
Мммммм! Мм, мм!
     --  Вот этого я  и  боялся, -- обреченно  проговорил  Мэт.  -- Как тебя
звать-то, мантикор? Нет, не называй своего настоящего  имени -- я так понял,
что ты его почему-то скрываешь. Назови ту кличку, которую я тебе дал.
     -- Ммммммманни!  --  И мантикор  щелкнул  зубами,  приобретя  еще более
изумленный вид.
     -- Это у тебя получилось легко. Ну а как звать того парня, который тебе
поручил поохотиться за мной? Его как зовут?
     --  Мммммммммммммммм... -- Мантикор злобно  выпучил глаза.  -- Ммммммм!
Ммм, ммм, мм!
     -- На этот  раз ты даже рта  открыть не в  силах,  -- вздохнул Мэт.  --
Ладно, ну а моего спутника как звать?
     --  Как-как,  Паскаль, конечно! -- с радостью откликнулся Манни, но тут
же, ошарашенно сдвинув брови, открыл и закрыл рот пару раз на пробу.
     -- Не переживай: челюсти твои работают как надо до тех пор, покуда я не
прошу назвать мне  имя того, кто велел тебе  съесть меня. А как его,  кстати
говоря, звать-величать-то?
     На этот раз мантикор не на шутку растерялся.
     -- Понимаю -- у  тебя рот на  замке или будет на замке, если попробуешь
сказать, -- поспешил Мэт успокоить мантикора и  предупредить  ответ. -- И не
кори  себя,  понятно,  тебе и  пробовать  не  хочется.  Вдруг это перейдет в
хроническую  форму,  а  что тогда бедным  козликам делать? Не  говоря уже  о
прочей скотинке, которую можно было бы приобрести по пути отсюда до Венарры.
Ладно,  Манни,  ступай  поищи их.  Они  должны быть привязаны на лугу в миле
отсюда.
     --- Я пошел! -- улыбнувшись во весь рот, обрадованно объявил мантикор.
     -- Только  постарайся сожрать из побыстрее, чтобы они даже  не  поняли,
кто на них напал, ладно?
     Мантикор насупился.
     --  Обижаешь...Я  же  кот,  Мэтью.  Большой  кот,  правда,  с  примесью
скорпиона и ежа, но у меня кошачье тело и кошачья натура!
     --  Ладно,   в   общем,  никаких  развлечений.  Только  питание.  Давай
отправляйся.
     И мантикор исчез в тумане.
     -- Да,  его кормить  надо регулярно, -- вздохнул  Мэт  и отвернулся. --
Ладно, пойдем разбивать лагерь, Паскаль.
     -- А ты не боишься, что шериф пошлет за тобой людей?
     --  Не очень. Похоже,  никто не  заметил,  как  умер  мой потенциальный
убийца, всех занимала история  с  Перкином и Симнелем. --  Мэт с содроганием
вспомнил происшедшее. -- Ну а как говорится, с глаз долой -- из сердца вон.
     Ему очень хотелось верить, что так оно и было.
     -- Вот как, оказывается, получается, -- поежился Паскаль. -- В Латрурии
и просто жить-то опасно. --  Он опустил на землю мешок и тяжело вздохнул. --
И зачем я, безумец, сюда отправился!
     --  Ну... все влюбленные -- в той  или иной мере безумцы. А ты  безумно
желал увидеть Панегиру.  Не волнуйся, в том доме  не ты один был не в  своем
уме. Взять хоть при...
     И тут  послышался  стон  --  низкий, гулкий,  он  как  бы заполнил  все
пространство вокруг.
     Мэт замер.
     -- Что за чер... --  Он  одумался и не стал продолжать,  решив,  что  в
Латрурии такими словами лучше не  бросаться  направо и налево.  --  Ну,  вот
только заговорил про призрака,  а он тут как  тут, стонет, голубчик! --  Мэт
обернулся. -- Это ты, Спиро?
     -- Как ты догадался? -- Змеистый сгусток тумана поднялся от земли, стал
плотнее  и  повис  прямо  над головой  у  Мэта. Затем верхняя часть  облачка
трансформировалась в грубое подобие человеческого лица.
     -- Дедукция, -- ответил Мэт.
     -- Форма размышления? Глупый смертный! -- У лица появились черты Спиро,
оформилось  тело,  на теле  появилась  одежда. -- Когда  ты имеешь  дело  со
сверхъестественным, что пользы от какой-то там дедукции?
     --  Думать никогда не  вредно, -- огрызнулся  Мэт. -- А  в чем дело-то?
Тебе стало  скучно  ждать,  пока в  твоей комнате поселят еще  какого-нибудь
бедолагу, и  ты решил отправиться  за мной  и  попробовать еще разок пугнуть
меня?
     --  Нет. -- Пустые глазницы укоризненно  глянули на Мэта. -- Я  явился,
чтобы поблагодарить тебя, если хочешь знать.
     С  минуту  Мэт  от  изумления   не  мог  пошевелиться,  затем  медленно
проговорил:
     -- Ну,  наверное, хочу знать, раз  ты так  говоришь. Что ж, пожалуйста,
Спиро.
     -- Да я же еще не сказал "спасибо"!
     -- А-а-а, ну, значит, я поспешил. Мама меня всегда за это ругала. Давай
еще разок. М-м-м... Рад тебя видеть, Спиро.
     --  И я  очень рад,  менестрель, -- проговорил  Спиро и вежливо склонил
голову.
     -- Ну, как делишки?
     -- О, совершенно восхитительно! Нынешний сквайр уже  выкопал мой гроб и
погрузил  его  в  новый.  Вот  сейчас, когда  мы  с  вами разговариваем, под
покровом ночи гроб везут в Геную, а оттуда на корабле отправят в Грецию!
     -- Ну, поздравляю! -- усмехнулся Мэт и уже готов был потрепать Спиро по
плечу, но вовремя одумался.
     -- Вот не думал, что он так быстро согласится! -- воскликнул Паскаль.
     -- Кому  лучше  меня  знать  характер моих потомков? -- сухо  проворчал
призрак.  -- Между тем  он  уступил уговорам жены, ну и  потом, ему  явно не
нравились  мои притязания  на владение домом! Словом, я должен поблагодарить
тебя, менестрель, ведь скоро мне надо будет отплывать.
     --  Эта  история останется в семейных анналах, -- проговорил Мэт, глядя
на Паскаля.  -- Что ж,  я очень  рад  за тебя, Спиро, и рад, что сумел  тебе
помочь.  --- У  Мэта  чуть  было не сорвалось с  губ предложение  в  будущем
всяческих мелких услуг призраку, но он успел себя одернуть.
     К тому же Спиро его опередил в этом начинании.
     -- Я перед тобой  в долгу, смертный, а я  не люблю  быть в долгу.  Если
тебе потребуется моя помощь, позови меня.
     Мэт изумленно смотрел на призрака. Придя в себя, он сказал:
     -- О, это  совершенно ни  к  чему! Какой долг,  что  ты! Ну помог  тебе
немножко, ничего такого!
     На  самом-то  деле  все  действия  Мэта  в   ту  ночь  были  направлены
исключительно  на то,  чтобы  уговорить призрака убраться из комнаты. И  ему
было нестерпимо  совестно  принимать в этой связи  от  покойного  Спиро даже
изъявления благодарности.
     Однако Спиро настроился решительно.
     -- Я обязан возвращать долги, смертный! Так положено в Чистилище!
     -- Ну... ладно, спасибо, но... ты же будешь в Греции!
     -- Я  буду  гораздо дальше,  если у  меня будет выбор, --  заверил Мэта
призрак.  -- А пока что выбор у меня есть,  иначе  меня бы тут не было.  Так
вот, я  могу услышать твой зов  даже в Чистилище и  явиться тебе на помощь в
том виде, который принимает очистившаяся от грехов душа.
     -- Да, наверное, там,  в Чистилище, найдется  какое-нибудь переговорное
устройство,  -- поспешил согласиться  Мэт. -- Что  ж,  предложение  славное.
Благодарю тебя, Спиро.  Если мне понадобится друг из потустороннего  мира, я
позову тебя! Если, конечно, мой зов будет услышан тобой.
     --  Будет.  --  И  призрак  кивнул  в сторону Паскаля, который  тут  же
попытался изо  всех сил сделаться невидимкой.  К сожалению, кроме маленького
походного шатра, спрятаться  было некуда, а  Паскаль и  шатер еще  не  успел
поставить.
     -- Паскаль? -- Мэт обернулся и посмотрел на друга. --Но он не медиум.
     -- Нет,  но он моей  крови, --  заверил  Мэта Спиро.  --  А кровь умеет
говорить с кровью, как подобное с подобным.
     Пусть он призовет меня, и я явлюсь.
     -- П-п-п-п-призвать? -- заикаясь, промямлил Паскаль.
     -- Ты  что, безмозглый? -- возмутился призрак. -- Видно, моя кровь  уже
сильно разбавлена, раз угодила в такого, как ты.
     Паскаль бессмысленно лупал глазами.  Но  вот  лицо  его помрачнело,  он
выпрямился, расправил плечи, сжал кулаки.
     --  А-а-а!  Вот  так-то  лучше будет! -- довольно  воскликнул Спиро. --
Никогда не забывай, что ты  сын сквайра,  парень, а  особенно если взаправду
задумал податься  в рыцари!  Держи голову выше и помни о чести! Вот как твой
товарищ! --  Задумчиво нахмурившись, призрак обернулся к Мэту. -- Если бы ты
не был менестрелем, я бы решил, что ты рыцарь.
     -- Внешность обманчива, --  успокоил призрака Мэт, надеясь, что это так
и есть, и пытаясь  как  можно быстрее сменить тему разговора. -- Скажи, если
ты основатель рода, ты, наверное, чародей?
     -- Нет, чародеем был мой сын.
     -- Ну, значит, ты тоже должен был иметь магический дар?
     --  Никому я ничего не  должен, -- сердито пробурчал призрак. -- Но что
было, то было.  --  И  он едва заметно  улыбнулся.  -- Не горюйте, зов юного
Паскаля я услышу и найду способ ответить. Прощайте!
     -- До свидания! -- Мэт помахал рукой, а призрак Спиро вновь обратился в
туманную  змейку и исчез в  земле. Мэт проводил его взглядом  и еще долго не
мигая смотрел на это место. -- Что ж,  -- вздохнул он, -- я  всегда говорил:
нельзя отказываться ни от каких друзей.
     --  Ну знаешь, тогда у тебя должно быть много очень странных друзей, --
заплетающимся  языком  выговорил  Паскаль,   у  которого  явственно  дрожали
коленки.  -- Просто  чудо, что ты такой  бесстрашный.  Нет, ты действительно
рыцарь!
     -- Ну ладно,  ну  рыцарь,  только не надо  об этом трепаться. -- И  Мэт
обернулся к валявшемуся на земле куску холстины. --  Кто пойдет подпорки для
шатра срезать: ты или я?

     Мэт  спал  чутко, и приглушенный  свист  разбудил  его. Он приподнялся,
огляделся. Луна в первой четверти лила бледный свет на окрестности. Деревьев
поблизости не было, только из земли торчал крупный валун да тянулась вырубка
по  другую сторону  от дороги, а за ней -- жиденькая  поросль. Может, ночная
птица?
     Но вот  свист послышался вновь, и Мэт понял: это не птица. Он мгновенно
вскочил на ноги, рука его сжала рукоять меча.
     -- Паскаль! К нам гости!
     Ответом ему был зычный храп.
     -- Паскаль! -- прошипел Мэт. -- Проснись!
     -- О, не стоит его  будить, -- произнес чей-то глубокий, грудной голос,
скрипнули  кожаные ремни,  и из мрака  ночи возникли фигуры всадников. -- Мы
пришли за тобой.
     Может, и не разбойники. Но Мэт все  равно медленно вытащил меч из ножен
и  развернул  его так, чтобы лунный свет хорошенько осветил двадцать  дюймов
отполированной стали.
     -- И кто же вы такие?
     --  Меня  зовут  Ванни,  я  бейлиф  при  здешнем  шерифе,   а  это  мои
подчиненные.
     -- О! -- воскликнул Мэт и  опустил меч. --  Это меняет  дело.  Чем могу
служить?
     -- Можешь  отправиться с нами, -- в тон Мэту  ответил Ванни  и, похоже,
сам себе удивился. -- Мы пришли, чтобы арестовать тебя именем короля.
     Мэт несколько мгновений не двигался с места,  стоял  и  переваривал эту
новость и, как ни странно, обнаружил, что примерно этого он и ожидал.
     -- И по какому обвинению?
     -- За убийство человека.
     -- Я никого не убивал,  -- ответил Мэт и нахмурился. --  И кто же  стал
жертвой убийства, которое пытаются свалить на меня?
     -- Нам неизвестно его  имя, -- раздраженно ответил Ванни. -- Незнакомец
-- тот мужчина, с которым ты дрался.
     -- А-а-а! -- понимающе  протянул Мэт и снова развернул лезвие меча так,
что  оно  сверкнуло  под  луной.  --  Тогда  нет  проблем.  Я  вынужден  был
защищаться. Он пытался убить меня -- вот это точно.
     --  Я видел,  как  тот  человек  выхватил нож,  -- подтвердил  один  из
стражников.
     --  А  я  видел,  как  менестрель  у него этот  нож  из  руки выбил, --
огрызнулся  Ванни. -- Прав  он или  виноват -- не нам  судить. -- Он  в упор
посмотрел на Мэта. -- Наше дело -- доставить тебя к шерифу.
     Мэт сам не знал, откуда у него такое  чувство, что шериф его и  слушать
не станет. Может быть, из-за того, что был упомянут король?
     --  Тот человек умер сам по  себе. У него просто сердце остановилось. Я
тут ни при чем.
     Ванни рассмеялся лающим смехом.
     -- Помер, когда дрался с тобой, а ты и ни при чем? Вот те на!
     -- Мы -- в колдовской стране, -- возразил Мэт. -- А у вас есть какие-то
сомнения?
     Ванни сурово сдвинул брови.
     -- Молодой король не колдун!
     -- А  какой же магией он тогда владеет?  Даже  у  себя  в  Меровенсе мы
слыхали, что у  него хватает могущества, чтобы защитить себя.  А раз ему это
удается  в  королевстве,  которое  кишмя  кишит безработными  и мстительными
колдунами, значит, он кое-что умеет.
     -- Королевская  магия  -- не  твое дело, -- грубо сказал Ванни. -- Твое
дело королевским законам подчиняться!
     --А  я  им  подчиняюсь,  --  заявил  Мэт  и  понял,  что пора  вызывать
подкрепление. -- Правда, Манни?
     -- Что верно, то верно, -- послышался из мрака раскатистый басок.
     -- Это кто сказал? -- напрягся Ванни.
     -- Это я  сказал, -- признался  мантикор,  вышел на  свет, облизнулся и
повилял хвостом.
     Лошади дико  заржали  и попытались встать на дыбы. Некоторым из них это
удалось,  и  их хозяева  гневно  заорали,  стараясь вернуть лошадей  на  все
четыре. Большинству  из  стражников  удалось-таки  заставить  лошадей стоять
смирно, но по их физиономиям было видно, как им этого не хочется.
     --  Менестрель  --  уж  он-то  королевские  законы чтит, как  никто, --
заверил мантикор бейлифа, снабдив свое свидетельство белозубой ухмылкой.
     Ванни  довольно долго, выпучив  глаза,  пялился на чудовище, потом  ему
наконец удалось перевести взгляд на Мэта.
     -- Что ж ты за человек такой, что водишь дружбу с мантикором?
     -- Да нам  просто  по пути. Манни мне такой  же  приятель,  как и моему
товарищу. --  Тут  Мэт так ударил Паскаля по плечу, что тот ахнул и с трудом
изобразил  вялую  улыбку.  Его  испуганный  взгляд метался между  бейлифом и
мантикором, причем настолько равномерно, что Мэт подумал, уж не  часовой  ли
механизм каким-то образом перекочевал в черепную коробку Паскаля.
     -- Этому юнцу? -- Ванни, не веря своим ушам, вылупился на Паскаля.
     Губы молодого человека подрагивали, пытаясь сложиться в усмешку.
     -- Это... это наш, так сказать... старый друг... семейства.
     -- У них заклинание передается черед ДНК, -- объяснил Мэт.
     Ошарашенный взгляд Ванни скользнул с Паскаля на Мэта.
     -- И ты тоже колдун?
     -- Нет, -- честно признался Мэт. В конце концов, 'Ванни же не спросил у
него, чародей ли он. -- Но знаю много всякого.
     Ванни  снова заставил себя посмотреть прямо в  глаза  ман-тикору.  "Вот
ведь какой храбрец!" -- отметил про себя Мэт.
     -- И тебя действительно звать Манни?
     -- Да нет, ты что! -- сплюнув, ответил мантикор. -- Это какой  же дурак
будет  швыряться  своим  имечком  направо  и  налево.  Тогда  же  его всякий
проходящий  мимо  колдун  может  поработить.  Вот  так  однажды  как-то  раз
проболтался -- и предок вот этого юноши возымел надо мной власть, привязал к
себе  и всему  своему семейству до  конца дней моих --  ой, что это я  такое
говорю, я же бессмертный! Так что не думай и не надейся, глупый человек, я в
твою ловушку не  попадусь. --  И мантикор ухмыльнулся.  --  А  вот ты в  мою
заходи, милости просим!
     -- Да я так, полюбопытствовал, что ты!
     Поразительно, как быстро Ванни перестроился, хотя сидел верхом на коне.
     --  Скажи-ка, Манни,  -- вмешался Мэт,  -- разве ты забыл, что я  велел
тебе не есть людей?
     -- Не забыл, --  ответил Манни и на сей раз ухмыльнулся так широко, что
просто удивительно, как это у него башка в пасть не свалилась. -- И  я очень
об этом скорблю, потому что смертные -- это такая вкуснятина!
     -- Вот я и подумываю, может, снять этот запрет, а?
     -- Ой, вот бы, правда, снять! -- воскликнул Манни и, облизываясь, обвел
взглядом стражей. В глазах его появился голодный блеск.
     -- А я... я уверен, что ты  ни  в  чем не виноват! --  поспешно выпалил
Ванни.  --  Спасибо,  что дал показания, менестрель...  дружище.  Вернусь  к
шерифу,  все  расскажу  ему... про все твои показания... а  они  очень  даже
убедительные.
     "Или  ты  расскажешь  про  то,   какое  при  мне  имеется  убедительное
чудовище", -- подумал Мэт.
     --  Что ж, спасибо, бейлиф.  А то, честно говоря,  ужасно  не  хотелось
возвращаться в вашу деревню. Совершенно нет времени.
     --  Ну а мы вернемся.  -- И  Ванни развернул коня.  --  Эй, стража!  По
домам!
     -- Ох, как жалко с вами расставаться! -- мурлыкнул Манни.
     -- Может,  еще увидимся, -- нервно проговорил Ванни.  --  Очень приятно
было познакомиться. Я расскажу про тебя своим внукам.
     -- Вы еще такой молодой, -- возразил Мэт, а Манни подпел ему:
     -- Да-да, молодой, и у тебя еще не может быть внуков!
     -- Пока их нет, но очень хотелось бы, чтобы были! Прощайте! --  крикнул
бейлиф.
     Ночная  стража  удалилась,  причем  всадники  с   колоссальным   трудом
удерживали  лошадей, готовых  умчаться к деревне самым быстрым галопом.  Мэт
успел расслышать несколько приглушенных фраз.
     -- С мантикором дружбу водит. Вот это да!
     -- А так с виду вежливый вообще-то.
     -- Ага, так с виду-то хлипкий даже.
     -- Это нечестно. Мало ли у кого какие друзья!
     Но вот стражники исчезли в ночи. Мэт обернулся к мантикору:
     -- Спасибочки, Манни. Намек ты понял замечательно.
     -- Намек! -- вылупил глазищи монстр. -- Я все как на духу говорил. А ты
нет, что ли?

     Следующий день прошел без происшествий. Мэт и Паскаль присоединились  к
новой группе развеселых путников -- эта оказалась намного более людной,  чем
первая.  В  ходе  непродолжительных расспросов  удалось выяснить, что  толпа
образовалась  из трех-четырех компаний, вышедших из разных деревень с  одной
целью  --  пожить  всласть  в Венарре.  Все смеялись,  пели, бурдюки с вином
путешествовали из рук в руки. Мэт гадал, откуда у крестьян деньги на вино.
     Это он узнал в следующем придорожном трактире,  где хозяин продавал еду
чуть ли не ниже ее настоящей стоимости. На самом деле, даже когда кое-кто из
крестьян покупал  у него вино и забывал уплатить, хозяин не напоминал ему об
этом. Все  время,  пока толпа  завтракала, вид  у  хозяина  был напряженный,
нервный.  Уходя,  Мэт оглянулся  и увидел, как  тот отирает  пот  со лба и с
облегченным  видом  плюхается на  скамейку. Мэт мог  ему посочувствовать:  в
толпе было не меньше пятидесяти человек, причем тридцать молодых и здоровых,
-- взбреди им что в голову, они могли бы трактир в щепки разметать. Нечего и
дивиться, что трактирщик старался не испортить с путниками отношения.
     Еще  Мэт заметил, что прислуживали в  трактире только мужчины, и притом
видно  было,  что они  готовы  к любым неприятностям.  У всех  к ремню  были
приторочены    дубинки.   Мэт    решил,    что   хозяин   трактира   отослал
девушек-служанок,  а  на их  место  поставил  конюхов  да  еще  крестьян  из
близлежащей деревеньки, чтобы  побыстрее пропускать идущие по  дороге толпы.
По  меньшей  мере  раз  в  день   им  приходилось   принимать  именно  таких
посетителей.  Мэт поразился. Казалось бы, наоборот --  латрурийские традиции
требовали, чтобы трактирщик заставил женский персонал стараться изо всех сил
создать у клиентуры  хорошее  настроение. Правда, в толпе  на  сей  раз было
больше женщин, но все равно...
     ...Но  все  равно  трактирщик  доказал,   что  поступил  мудро,  и  это
подтвердилось,  когда  развеселая толпа  проходила мимо  девушки-крестьянки,
работавшей  в  поле.  Девушка  украдкой  бросала  взгляды на  путников. Мэту
казалось, будто бы он четко  видит, что творится в ее душе:  девушка гадала,
то ли ей бросить работу и пойти  вместе с остальными, то  ли делать этого не
стоит...  Видимо,  она  решила,  что  все-таки  не  стоит, и парни  из толпы
бросились ловить ее. Они носились за ней, словно свора борзых за хорошенькой
ланью, окружили, повалили на землю,  а уж то, что  они  попытались сделать с
ней потом, хорошеньким назвать было никак нельзя.
     Попытались  -- потому что  вмешался  Мэт  и отвлек парней, предлагая им
вина,  отпуская  шуточки и как  бы дружески  расталкивая.  Между тем  Мэт не
забывал рассказывать девушке, какие радости ее ждут в  столице и  сколько  у
нее  там  будет  отменных кавалеров.  Затем  он отправил ее  домой  собирать
пожитки, не спросив, хочет  она идти или нет. Обернувшись, об обвел взглядом
полукруг озлобленных  парней, небрежно усмехнулся и,  положив руку  на  эфес
меча, сказал:
     -- Ну, ребята, давайте вернемся на дорогу. Захочет -- догонит нас.
     Парни одарили его такими взглядами, что Мэт сразу же решил ни к  одному
из них спиной не поворачиваться. Но парни посмотрели на меч Мэта. убедились,
что  пальцы  менестреля  лежат  на  грифе лютни,  и, подгоняемые  дружескими
похлопываниями  Мэта  по  спинам,  побрели  к  дороге.  Мэт  пел  им  "Песню
контрабандистов" Киплинга  с припевом "Отворачивайтесь  к стенке, мимо  едут
господа". В конце концов парни разулыбались,  хотя и бросали  на  менестреля
красноречивые  взгляды,  свидетельствующие  о  том,  что  каждый  из  них  с
превеликим  удовольствием  лицезрел   бы   Мэта  нанизанным  на  острие  его
собственной рапиры, имейся она у него.
     Мэт настолько сосредоточился  на  том, чтобы утихомирить парней, что на
время  позабыл, какую силу в этом мире  имеют стихи,  подкрепленные вдобавок
мелодией. Когда компания вернулась к дороге и нагнала спутников,  оказалось,
что  все безумно  радуются  неизвестно  откуда  свалившимся товарам. Девушки
охали и ахали,  разглядывая кружева,  мужчины накачивались бренди,  и Мэт  с
превеликой радостью выслушивал то, как крестьяне восхваляют короля Бонкорро,
который и на расстоянии способен проявить такую неслыханную щедрость. Самому
же Мэту сейчас как-то не хотелось возлагать на себя бремя славы.
     Ближе  к  сумеркам  толпа  вышла  на  большой  открытый  луг,  где  уже
разместились  на  ночевку несколько таких  же  компаний.  Местные  крестьяне
подносили свиней, а путешественники  этих свиней весело  жарили на медленном
огне. Появились полные вином  бурдюки --  тоже  подарки от  местных, которые
всеми  силами  старались  угодить   путникам,  лишь  бы  те  не  отправились
мародерствовать. Путники ели, пили, веселились, а местные крестьяне бесшумно
исчезали  в  темноте,  хотя   некоторые  из  них  оборачивались   и  бросали
завистливые взгляды на чужое веселье. Мэт на глаз определил: еще два  дня, и
эти сами зашагают по дороге.
     На такой дикой оргии Мэт присутствовал впервые, хотя  однажды побывал в
Марди Гра в Новом Орлеане. Царила праздничная атмосфера, запреты полетели по
ветру  вместе с отдельными предметами туалета. К своему ужасу, Мэт  заметил,
что некоторые  парочки укладываются  на  траву,  не  испытывая  ни  малейшей
потребности спрятаться,  укрыться  от посторонних  глаз, -- нет,  мужчины  и
женщины хихикали, опускали грубые шутки и раздевались у всех на глазах.
     Но  еще  больший  шок у Мэта вызвало то, что  сам он в  ужасе от этого.
Неужели   в   нем   еще  жив  пуританский  дух?  Или  он   просто  романтик,
придерживавшийся  устаревшего  убеждения,  что  секс  должен  быть  каким-то
образом  связан с любовью?  Нет, он не  считал, что любовь надо скрывать, но
думал, что сам  акт любви требует интимности и  ни в  коем случае не  должен
иметь публичный характер. Если же  он имеет  такой характер, то какая уж тут
интимность...
     И  надо думать, Мэт  не так уж  и ошибался.  Он заметил,  как одна юная
девушка рыдает на плече у другой, а та ведет ее подальше от людей. Лицо той,
которая не плакала, отражало гнев и сострадание одновременно.
     --  Прошлой  ночью  он  мне  говорил,  что  любит  меня! -- всхлипывала
девушка.  -- И  вот  на тебе, уже милуется с той  потаскушкой, что появилась
только сегодня!
     -- Ну-ну, Люсия, успокойся. Может, он просто выпил лишнего.
     Однако,  обернувшись,  девушка  одарила того, о  ком  шла  речь,  таким
взглядом, что стало ясно: она ни на секунду не верила в свои слова.
     -- Но он первый, кому я отдалась! Он говорил мне, что любит меня!
     К  счастью  для  Мэта,  девушки  удалились,  и  он перестал слышать  их
разговор -- к счастью, потому что у него уже сердце разрывалось от жалости к
бедняжке Люсии. Ее мечты уже разрушены, а  прошло-то  всего  день-два. Может
быть, ей теперь лучше вернуться домой?
     Но  как  она могла вернуться?  Нет, она не могла! Здесь, в этом мире, в
такие  времена  она могла вернуться только с мужчиной, которому  отдалась, с
которым  была в  постели,  если  клочок  травы  можно  считать постелью. Мэт
поискал глазами Паскаля, решив напомнить  тому, что надо оставаться в рамках
приличий, но Паскаля поблизости не оказалось. Мэт испугался, потом испугался
еще
     сильнее, увидев своего спутника в компании двух девиц. Паскаль пил вино
и  смеялся. Одна  из девиц гладила его руку,  а вторая строила ему глазки. И
это  Паскаль? Простак Паскаль? Мэт  решил, что что-то  тут есть еще,  помимо
секса  в  чистом виде. Конечно,  он мог  быть и  несправедлив  --  вероятно,
Паскаль был привлекателен для женщин чем-то таким, чего Мэт  не  замечал. Не
мог же он в конце концов посмотреть на товарища глазами женщины!
     Люди  постарше поглядывали  на  молодых  понимающе,  а потом  понимающе
обменивались взглядами со своими сверстниками, а потом  понимание  сменялось
похотью.  Они целовались, решали, что им это нравится, и целовались снова --
дольше  и  более  страстно.  Изуродованные  тяжким трудом  руки  принимались
развязывать  узлы и расстегивать пуговицы,  однако  все-таки  те,  что  были
постарше, искали хоть  какое-нибудь  укрытие, хотя  бы кустик,  чтобы за ним
раздеться. Самообман? Или  нежелание выставлять напоказ ставшую неприглядной
плоть? ' Мэт заметил, как одна из  взрослых женщин уводит в сторонку молодую
девушку -- только на сей раз плакали обе. Фамильного сходства Мэт в их лицах
не уловил. Он понял, что тут разбиваются сердца не только у юных простушек.
     И  как  оказалось, не только  у особ женского пола.  Мэт  увидел юношу,
который сидел, прислонившись спиной к бочонку, и тупо глядел в кружку.
     -- Я ей сказал,  что люблю ее, --  пьяно бормотал парень. -- За что она
так со  мной? За что она меня  обманула, а потом сбежала к тому здоровенному
верзиле?
     -- Ну,  хотя бы  прошлой ночью она была с  тобой, --  утешал парня  его
дружок.
     --  Ага, и я думал, она  меня  любит!  Ведь день я  ее хотел, весь день
сгорал  от  любви!  А она расхохоталась, посмеялась надо мной и ушла  с этим
типом!
     -- Да  плюнь ты на  нее! -- воскликнул дружок и хлопнул парня по спине.
-- Разве тут мало  девиц, которые готовы  пойти  с тобой? Переспи с другой и
поймешь, что та для тебя тьфу, да и только!
     Парень  с  разбитым сердцем  глянул  на  дружка  внезапно засверкавшими
глазами и спросил:
     -- А ведь и правда, стоит отомстить ей как следует, а?
     Оба встали и,  покачиваясь, побрели  туда, где было  побольше народа, а
Мэт  провожал их взглядом, чувствуя, как кровь  леденеет у него в жилах. Ну,
хорошо,  парень забудет  о своем горе с  другой  девушкой, но  той-то  будет
каково?
     "Слишком  много заботишься  о других", --  сказал себе  Мэт, однако  не
пожелал себя слушать.
     Теперь,   разглядывая  людей  на  лугу   и  памятуя  о  двух  ненароком
подслушанных разговорах,  Мэт  замечал признаки  похмелья: хриплый,  горький
смех, решимость и отчаяние, с которым молодежь заставляла себя развлекаться.
Девушки  тратили себя, не щадя, парни напоминали охотников за скальпами -- и
все  пытались  убедить себя, что занятия  любовью  ничего для них не значат.
"Радость не должна требовать таких усилий", -- подумал Мэт. Он вспомнил себя
в таком  же состоянии  --  в то  время, когда оборвался его первый серьезный
роман. Удар был  силен,  и  его потом долго швыряло  в стороны,  при этом он
рикошетом отлетал от стен.  При  воспоминании о том, скольких людей он тогда
обидел, Мэт поежился. Так что,  какую бы  боль ни причинила ему Алисанда, он
эту боль более чем  заслужил... Но ей он никогда бы такой боли  не причинил.
Никогда. Мэт подумал о Паскале. Каков он будет с утра? И что  случится с ним
завтрашней ночью?
     -- Бери кружку, дружок!  --  Толстуха  лет на десять старше Мэта сунула
ему  кружку пива  с шапкой пены. --  Разве не хочешь повеселиться? -- И  она
одарила Мэта
     взглядом,   не   оставившим   сомнения   в   том,  какое   веселье  она
подразумевает.
     -- Вот спасибо! -- наигранно весело поблагодарил ее  Мэт и взял кружку.
-- Но прежде чем повеселиться, я  должен сам  кого-нибудь повеселить, ведь я
же менестрель как-никак. Мое дело -- песни петь!
     Он выпил пиво, отдал толстухе кружку и ударил по струнам лютни. В конце
концов она же не сможет приставать к нему, если у него будут заняты руки.
     -- А может, музычку на потом отложим? -- надула губы толстуха.
     На самом деле  она была еще очень и очень привлекательной женщиной. Мэт
гадал, глядя на нее, почему она пустилась во все тяжкие: может, боялась, что
скоро  увянет, и  потому торопилась  пустить в ход свои  прелести? Усмехаясь
толстухе,  Мэт взял  несколько аккордов,  стараясь  не забывать,  что  стихи
творят чудеса, и пытаясь припомнить песню, которая в этой связи произвела бы
наименее разрушительные последствия.
     Какая же еще? Конечно эта:

     Любовь моя, как жестока ты!
     Ты забыла все, бросила меня...
     Разбила ты все мои мечты,
     Без тебя не прожить мне ни дня!

     Твои зеленые рукава
     Зеленели так, как весной трава.
     О, как прожить мне, моя любовь,
     Без зеленых твоих рукавов!<sup>[9]</sup>

     Толпа притихла, многие обернулись к Мэту. Кое-где еще раздавались визги
и стоны,  казалось,  никто даже  не слышит его.  Но Мэт пел, помня,  сколько
куплетов  этой песни собрал Чайлд<sup>[10]</sup>,  и старательно их отбирал.
Ему казалось, что  песня соответствует обстановке. Но потом он вспомнил, что
кто-то  из  профессоров  рассказывал  их  группе,   представительницы  какой
профессии носили платья с зелеными рукавами в эпоху  расцвета средневековья,
и  здорово  испугался. Оставалось  только  надеяться,  что  все сойдет. Взяв
последний аккорд, Мэт отвесил публике поклон  и снял колпак. Толпа захлопала
в ладоши, раздались крики:
     -- Еще! Еще давай!
     Но  не успел Мэт и  рта  раскрыть,  как его  окружило  множество женщин
самого разного возраста. Женщины сверкали глазами и произносили фразы типа:
     -- А меня не хотел бы пощупать вместо своей лютни, а, менестрель?
     -- Может, вместе сыграем?
     -- А это правда, что ты поешь только про то, чего сам не можешь?
     --  Не  советую  вам кокетничать  с музыкантами.  Ненадежный народ,  --
шутливо посоветовал Мэт.
     Но  они  хотя бы оттеснили  на задний план ту матрону,  которая  первой
попыталась обольстить его.
     Вдруг послышался злобный крик, звук удара, а затем  целый хор тревожных
и  испуганных голосов. Женщины развернулись на сто восемьдесят градусов, а у
Мэта сердце ушло в  пятки. Что он такого  натворил своей песней про разбитые
сердца в этом универсуме?
     Может  быть,  и ничего. Та, что  была  причиной  потасовки, преспокойно
стояла в  сторонке и сверкающими глазами смотрела на двух парней, обнаживших
ножи.  У  одного  из  них рубаха была разорвана на  груди, там  синел свежий
засос. У второго примерно  такой же засос  красовался на шее,  а одежда была
застегнута  на  все  пуговицы,  хотя  чувствовалось,  что  он  бы  предпочел
обратное.
     -- Злодей! Она моя! -- крикнул он и прыгнул  к сопернику,  замахнувшись
ножом.

     <B>ГЛАВА 13</B>

     Соперник  отскочил,  но  недостаточно  далеко,  и  живот  его пересекла
ярко-алая полоска. Девушка вскрикнула, но  был ли то крик ужаса, радости или
и того,  и  другого  сразу,  этого  Мэт  понять не мог.  Соперник побледнел,
покачнулся,  попятился  и  наткнулся  на  выставленные  руки зевак,  которые
толкнули его вперед, прямо на нож противника. Парень от ярости и боли заехал
противнику  кулаком в челюсть, при этом из его сжатых пальцев торчало лезвие
ножа. Ревнивый любовник  отшатнулся. Из  раны на  его  щеке  брызнула кровь,
однако он заревел и  бросился в новую  атаку. Его противник сделал выпад, но
ревнивец закрылся от ножа кулаком,  завернутым в несколько  слоев полотна, и
попытался нанести удар сопернику  в грудь.  Тот заслонился, но, поскольку не
додумался перед  дракой  защитить руку, нож окровавил ему костяшки  пальцев.
Он, яростно вопя, все же отбросил ревнивца, а потом сорвал с одной из женщин
в толпе шаль и, не обращая внимания на возмущенные крики, обернул ею руку.
     Но  ревнивый любовник  нанес  удар раньше, чем его соперник  успел  как
следует защититься.
     Соперник заслонился рукой  и  сам  нанес  удар, но теперь  уже закрылся
ревнивец, и тут они отпрыгнули в стороны.
     Толпа засвистела.
     Засвистела, недовольная тем, что никто из соперников не ранен.
     С  Мэта  хватило. Он решил,  что пора  положить этому  конец,  особенно
потому, что тут  и там раздавались злобные выкрики,  а один мужчина  средних
лет погнался за другим с дубинкой. Мэт  взял лютню на изготовку, прицелился,
извлек  аккорд, и не  сказать,  чтобы  кто-то  этот аккорд услышал, немногие
услышали и его голос, но, несмотря на вопли и визги, он все-таки запел:

     Я зарою свой меч и щит
     Там, где река журчит,
     Там, где река журчит.
     Я не желаю воевать,
     И я не буду воевать,
     Да, я не стану воевать.<sup>[11]</sup>

     Да, никто его не слышал, но он продолжал упрямо петь. У  него мелькнула
мысль, что религиозная  песня  могла бы  привлечь  в  этой  стране  ненужное
внимание,  но, хотя  он и пел  спиричуэл, в песне  не говорилось  напрямую о
Боге, о Спасителе, да  и  вообще не  было никаких  особых религиозных  слов.
Может,  именно поэтому песне и  удалось  пробиться  через магическую инерцию
Латрурии, поскольку дело вроде бы удалось: дерущиеся на глазах у Мэта начали
двигаться медленнее, злоба их  унялась, сменилась  неуверенностью, и наконец
ревнивец бросил нож к  ногам  соперника, развернулся и побрел  прочь. Зеваки
расступались, давая ему дорогу  и пугаясь  его грозной физиономии.  Соперник
проводил его взглядом, нахмурился, наклонился, подобрал  с земли нож,  убрал
свой  в  чехол  и  отвернулся. Девушка, ставшая причиной  драки, подбежала к
нему, коснулась его руки, но парень, выругавшись, стряхнул ее  руку и ушел в
толпу,  расталкивая  народ.  Ни  тот,  ни  другой из драчунов явно  собою не
гордились. Девушка проводила  отвергнувшего ее  парня  ненавидящим взглядом,
обернулась, бросила столь же  ненавидящий взгляд парню, приревновавшему ее к
сопернику, и в конце концов запрокинула  голову, яростно сверкнула глазами и
шагнула к симпатичному парню из толпы.
     -- А ты бы бросил девчонку вот так, как они, красавчик?
     Парень ответил ей кривой усмешкой:
     -- Да что ты, конечно, нет! Такую милашку, как ты? Пойдем-ка спляшем!
     -- Сначала заплати волынщику, -- распорядилась девушка.
     И правда, напряжение  спало, и один из мужчин  постарше  уже вытащил из
походного мешка несколько небольших волынок. Мэту стало немного обидно из-за
внезапно возникшей конкуренции,  но  не  мог же он с полной ответственностью
взять и заявить, что волынщик ступил на его  законную территорию! Парень дал
волынщику  денег,  и  тот извлек из  своего инструмента  хриплый  звук.  Мэт
поежился. Нет, конкуренции ему бояться определенно не стоило.
     Между тем пузырь волынки наполнился воздухом, загудели  басовые трубки,
и певец запел веселую песню. Девушка и парень пустились в пляс. Вскоре к ним
присоединились другие  пары,  а потом их  стало  уже несколько десятков. Тем
временем  унялось  еще  несколько  драк. Правда, неподалеку от Мэта  четверо
только  что  мутузивших  друг  дружку мужиков  стояли  друг против  друга  и
смотрели  друг  на  друга не очень-то дружелюбно, но хотя  бы не  дрались! А
волынщик наяривал  вовсю,  может, и не слишком музыкально,  зато громко.  Ну
ладно:  пока молодые  танцуют, они  хотя  бы  не предаются  похоти.  Правда,
большая часть танцевальных па заставляла Мэта засомневаться, что это про-
     длится  долго. Движения  некоторых танцоров были столь призывны,  столь
откровенны,  что Мэт не выдержал и отвернулся, вдруг поняв,  как  сильно  он
скучает по Алисанде.  Покуда он был  занят  какими-то делами, он  не думал о
жене  чаще,  чем раз  два часа, да и  то чисто  платонически. Но сегодня его
работа  вдруг  напомнила  ему,  что  он мужчина,  и, соответственно, вызвала
воспоминания о жене.  Интересно,  а  что поделывает  Паскаль?  Да  вон он --
носится  по лугу в залихватском танце, сопровождая  некоторые  па движениями
бедер. Мэт сомневался, что до сегодняшнего вечера Паскаль  был знаком с этим
танцем,  однако он оказался способным  учеником. К тому  же плясавшая с  ним
девушка очень  старательно его учила. Она не такая уж хорошенькая, но была в
ней  какая-то верность,  что ли. А  формы  -- как  раз такие, чтобы  утешить
отвергнутого кем-то влюбленного.
     Но вот  они бросили  танец и  ушли разгоряченные пляской, но  не только
пляской -- и вином тоже. Мэт огляделся по сторонам и убедился, что Паскаль и
его партнерша  не одиноки в  своем начинании. Только час, как село солнце, а
большинство  молодежи уже просто-таки  с  ног  валилось, да  и те, что  были
постарше, с  трудом держались на ногах  --  если держались. Большая их часть
бурно  совокуплялась,  остальные  просто  валялись   на   траве,  за  версту
распространяя запах пивного  перегара. Кусты либо шуршали  листвой  и качали
ветками, либо служили приютом для тех, кто опорожнял свой желудок.
     Если задуматься,  получалось, что  трактирщики отдавали пиво чуть ли не
даром,  но  ведь одеты они  были  отнюдь не как  оборванцы.  Мэт  попробовал
вспомнить,  как  выглядели  последние трое трактирщиков:  да, так  и есть --
одежда  без единой  заплатки  из хорошей ткани,  а  на их женах  --  дорогие
украшения. Возможно, богатство  пришло  к ним  за счет продажи  еды  и сдачи
комнат, однако пиво  наверняка  составляло немаловажную статью их дохода. По
местным стандартам, трактирщики  были богачами, но если они и позволяли себе
откупаться спиртным от потенциальных нарушителей спокойствия, то происходило
это  не  потому, что  они постоянно  поднимали цены. На  самом деле в первом
трактире цены были просто-таки божеские. И если у того  трактирщика дела шли
хорошо, то именно потому, что его соседи выпивали громадное количество пива.
Учтя все это, Мэт пришел  к  выводу: счастье, что в средневековой Европе был
закрыт доступ к наркотикам.
     Паскаль снова появился в круге  танцующих.  Он излишне громко смеялся и
смотрел  на  свою партнершу  с отчаянной  решимостью. Похоже  было, он решил
пуститься во все тяжкие со всей страстью человека, стремящегося забыться.
     -- Потанцуй со мной, красавчик менестрель!
     Мэт удивленно  обернулся. Женщине было  под  тридцать,  она была весьма
привлекательная, с хорошей фигурой.
     -- О,  спасибо, -- натянуто  улыбнулся Мэт. -- Но если менестрель будет
танцевать, кто же будет музыку играть?
     -- А  волынщик на  что? --  проговорила  женщина  и шагнула  ближе.  Ее
ресницы призывно трепетали.
     Мэт отреагировал на ее напор так спокойно, что решил, либо он последний
осел, либо у него явный недостаток тестостерона.
     -- Волынщик устанет.
     -- А  волынка  нет,  -- прошептала  женщина и прижалась губами к  губам
Мэта, требуя поцелуя.
     Ее  язык  сновал  по  губам  Мэта,   и  он  вдруг  к  полной  для  себя
неожиданности разжал губы. Что это <i>--</i> рефлекс? Но тело женщины прижималось к
нему,  он чувствовал каждый  изгиб ее фигуры и понимал, как  давно он не был
наедине с Алисандой.
     Воспоминание о жене мгновенно  охладило пыл Мэта, и он прервал поцелуй.
Тяжело дыша, он выговорил:
     <i>--</i> Благодарю... благодарю вас, барышня, но...
     Женщина расхохоталась:
     -- Барышня?! Вот  спасибо-то, господин хороший,  только я уж десять лет
как замужем!
     Мэт  счел за лучшее не спрашивать, вдова ли она. Он смутно догадывался,
что толпа разбрелась и что они стоят почти в полном одиночестве.
     --  А  я  женат  год  и несколько месяцев. Для  нас с  женой все  еще в
новинку, мы с ней как в медовый месяц живем.
     --  Пройдет  несколько лет, --  женщина явно знала, что говорила, --  и
тебе это  так  прискучит,  а потом ты  поймешь, что поцелуйчики  да ласки на
стороне тебе и с женой помогут повеселее жить.
     Женщина решила продемонстрировать эту истину еще одним поцелуем.
     Но  на этот раз Мэт был  в полной готовности и крепко  сжал  губы... Но
женщина  шла  в  атаку  и не собиралась отступать. Одной  рукой она  гладила
ягодицу Мэта, другую  завела между его  ног.  Исключительно  от изумления он
охнул,   и  поцелуй   в  итоге  состоялся.   Женщина,   почувствовав  ответ,
отстранилась, гортанно засмеявшись.
     -- Ага, да  не такой уж ты верный муж, каким хочешь  казаться. Ну давай
же, красавчик! -- И она снова поцеловала его.
     Это  уже определенно  было  чересчур.  И пусть  здоровое  молодое  тело
отвечает на любое прикосновение, сам Мэт не желал ни на какие  прикосновения
реагировать,  вот  ведь проклятие!  Он взял женщину  за талию  и  решительно
отстранил, но она все льнула к нему, вытянув губы в трубочку...
     И  тут  жуткая  боль  обрушилась  на  голову  Мэта,  боль,  похожая  на
стремящуюся к звездам  ракету, --  эти  звезды вдруг возникли  перед глазами
Мэта,  а  все  остальное ушло, стало маленьким, мелким.  Как  сквозь  туман,
слышал  он, что женщина снова смеется, чувствовал ее руки. Они шарили по его
телу, но на этот раз в их прикосновениях напрочь отсутствовала любовь --руки
искали  кошелек.  Вот к  женским рукам  присоединилась вторая пара рук.  Эти
руки, решительно работая, попытались расстегнуть ремень, отстегнуть меч...
     А  потом  в глазах  у Мэта  прояснилось,  и  он  увидел,  как  над  ним
взметнулось  широкое лезвие клинка. Мэт испугался, ему хотелось откатиться в
сторону, но тело не желало его слушаться...
     Но тут жуткий рев  сотряс его барабанные перепонки. Что-то  поддело это
под плечо, и он таки покатился по траве.
     Учитывая сложившиеся обстоятельства, Мэт нисколько не возражал.
     Рев послышался снова, а потом раздались крики, причем кричала не только
женщина, но и мужчина. И вот удары  перестали сыпаться. Наконец Мэту удалось
оторваться от земли. Он отдышался, сумел переговорить с желудком и уговорить
его  вернуться  на место. Зажмурился, унял  внутреннюю  дрожь,  снова открыл
глаза и увидел... ...огромную стену спутанной шерсти.
     Шерсть  эта  показалась ему  несколько знакомой. Он поднял глаза  выше,
выше, еще выше... и встретился взглядом с Манни.
     -- Мне-то  ты  сказал,  что людей кушать  нельзя,  парень,  --  пояснил
мантикор, --а им ты этого не говорил!
     --  Спа... спасибо, Манни, -- промямлил Мэт и с трудом  сел, пораженный
тем,  что  этот  зверюга  когда-то был  его  врагом.  --  На  этот  раз  они
подобрались ближе, а?
     -- Человека  победить гораздо проще,  -- пояснил Манни, -- если не дать
ему возможности драться.
     -- Это точно, -- согласился  Мэт.  -- Отвлечь его с помощью  похотливой
шлюхи и напасть сзади.
     -- Вот только эту шлюху сильно обескуражило  то,  что  ты ее совсем  не
хотел.
     Мэт печально усмехнулся:
     -- Хотя бы ей пришлось  потрудиться надо  мной, чтоб я не  пустил в ход
главный двигатель моего искусства.
     Мантикор нахмурился:
     -- Двигатель? Это ты о чем?
     -- Да всего-навсего о  своей лютне, -- вздохнул Мэт. --  Но,  видимо, в
этом мире она  равна смертельному оружию.  --  Оглядевшись  по сторонам,  он
увидел свой инструмент, чудом уцелевший. Мэт  подобрал лютню, осмотрел -- ну
разве что пара царапин. -- Надо  быть очень осторожным и  помнить о том, кто
рядом со мной, когда я пою песни.
     --  При всем моем уважении, рыцарь-менестрель, -- проговорил  Манни, --
но к этой, так сказать, встрече привели либо твои слова, либо твои песенки.
     -- Нет. -- Мэт задумчиво уставился  на лютню. --  Это все проделки того
же  самого  колдуна, который  не первый раз  пытается  прикончить  меня.  Но
почему?
     -- А почему  бы  и нет? -- пожал  плечами Манни. -- Например, мантикору
для того, чтобы кого-то кокнуть, надо всего лишь проголодаться. Надо думать,
твоему врагу и этого не нужно.
     -- Но неужели я представляю собой такую угрозу? Я один?
     -- Похоже на то. А тут такое веселье...  Все бы так  и подумали, что ты
убит из-за того, что кто-то приревновал тебя к своей дамочке?
     -- Да... если бы кому-то вообще взбрело в голову задуматься об этом, --
пробормотал Мэт. -- Да. Идеальное прикрытие для убийства, верно?
     -- Может быть, и  не такое  уж идеальное, --  со знанием дела  возразил
мантикор. -- Если бы этим занимался я...
     --  О да,  понимаю, ты бы  все обставил куда более  профессионально. --
Почему-то Мэту не захотелось вдаваться в детали  плана  мантикора,  каким бы
блестящим этот  план ни  был. Он,  покачиваясь, встал  на  ноги, пытаясь  не
обращать  внимания  на  жгучую боль в  голове. --  Скажем  так,  план был не
идеальный, но близкий к тому.
     -- Не так. Почти близкий к тому.
     --  Ладно,  почти близкий.  -- Мэт  попробовал пройтись. -- Но  я  жив?
Спасибо тебе, Манни.
     -- Ничего такого,  --  заверил  его мантикор. --  Для друга -- все  что
угодно.
     --  Постараюсь  при  случае  отплатить добром за добро.  --  Мэт  обвел
взглядом  луг,  где  теперь  считанные единицы держались на ногах. -- Просто
поразительно,  как  это  прирожденные  христиане  так  старательно  нарушают
Заповеди!
     Мантикор вздрогнул.
     --  Ну  пожалуйста!  Если  тебе обязательно  надо  употреблять  крепкие
словечки...
     -- Ах да, прости!  -- извинился Мэт. Он  совсем забыл, что чудовище так
долго пребывает  во  власти злых сил, что любые  слова, имеющие отношение  к
добродетели, его просто-таки оскорбляют.  -- Наверное,  открыто исповедовать
христи... религию даже при новой власти никто не решается. Наверное, никто и
не пробует.
     --  Не  совсем  так.  Король  Бонкорро  известил  всех,  что  не  будет
наказывать никого, кто бы кому ни поклонялся.
     -- А  ему никто  не верит. Они все думают, что то  всего лишь приманка,
чтобы выманить верующих,  а  потом казнить. Если тебя будут преследовать  за
веру  сто лет  подряд,  станешь параноиком. И потом нет никакой уверенности,
что  в  один  прекрасный  день Бонкорро  не скинут  и  его место  не  займет
какой-нибудь колдун-узурпатор, и что с ними будет тогда -- с людьми, которые
снова начали  ходить в  церковь? Но все  же людей  можно  отличить  по стилю
жизни, по тому, как они ведут себя.
     -- Только  не при  старом  короле, -- возразил Манни. -- Даже если люди
втайне вели себя добропорядочно, они вовсе не хотели,  чтоб  кто-то об  этом
знал.
     -- Нравственность стала делом вкуса,  да? А  Бонкорро не увидел  причин
тут что-то менять.
     -- Никаких причин,  кроме того, чтобы позволить  тем  людям,  кто этого
хочет, быть нравственными. Мэт кивнул.
     --  Кроме  того,  нравственные люди  не  побросали бы  жен и детей и не
отправились  бы  маршевым  порядком  в  Венарру. А  дети  бы  так  легко  не
взбунтовались против своих нравственных родителей и не убежали бы из дома.
     -- Вы бы сказали,  что это нехорошо, -- глубокомысленно изрек Манни. --
Жизнь  высоконравственная  тут не  в  чести. Тут  никогда  и не пахло  вашей
северянской  воздержанностью.  Народ в Древнем  Рэме  жил жизнью,  по  вашим
меркам,  просто-таки преступной.  Их  потомки  немного  присмирели благодаря
проповедям священников, но не так чтобы очень.
     -- Да, я слыхал про  римские оргии, -- кивнул Мэт, -- но  я слышал, что
там присутствовали только те, кто мог себе это позволить.
     --  Чем  скромнее кошелек, тем скромнее грешки, -- согласился мантикор.
-- Только тот город назывался не Рим, смертный, а Рэм.
     -- Ах да, я забыл -- здесь в схватке победил другой брат.
     -- "Другой брат"?  --  удивленно переспросил мантикор. -- С  какой  это
стати Рэм превратился в "другого брата"? Другой -- это Ромул!
     Мэт собрался было поспорить,  рассказать Манни  о  том, что вся история
Ромула и  Рэма -- миф, но тут его захлестнула волна неуверенности.  В его-то
универсуме  это  точно был  миф,  а здесь... а  здесь  мог  быть  совершенно
официальный факт.
     -- Они были сиротами и их выкормила волчица, верной
     -- Нет. Их вынянчила рысь.
     Мэт переварил эту новость. На самом деле участие в этой истории волчицы
считалось символом, отражающим  самую суть  натуры римлян, но в таком случае
какую аналогию можно провести в  этом мире? Рысь --  такой  же  хищник,  как
волк, вот только охотится за более мелкой добычей и не так злобна, ну  разве
что когда защищает себя или детенышей.  Что за  люди  создали здесь империю,
создали только потому, что были хороши в самообороне?
     Наверное,  параноики.  Если они защищали себя и в Северной Африке,  и в
Испании, и в малой  Азии, и в Англии только для того, чтобы  на них никто не
напал... А может быть, дипломаты?
     Эта  идея  понравилась больше. В конце концов в мифе об  основании Рима
Ромул  начал  возводить  вокруг  города  стену,  а Рэм  смеялся  над  ним  и
перепрыгивал через стену, чтобы показать,  насколько она бесполезна. А потом
Ромул убил его...
     А  здесь Ромул проиграл. И  его  город был  основан потомками человека,
который не верил в нужность крепостных стен.
     -- Значит, вокруг Рэма нет крепостной стены?
     --  Стены?  Вокруг  Рэма?  --Манни  уставился на Мэта  так,  словно тот
тронулся умом. -- А  на что  она сдалась горожанам? Это же не Вавилон тебе и
не Ниневия!
     -- Мы вроде бы о нравственности беседовали? Но что же тогда случилось с
городом, когда на него напали этруски, если у Рэма не было стены?
     -- Этруски? Напали? Это слишком сильно сказано о двух шайках молодняка,
которые занимались тем, что крали друг у дружки девушек?
     Мэт не мигая смотрел на мантикора.
     -- Но как же... как же...  Ларе Порсенна<sup>[12]</sup>. Как же Гораций
на мосту?<sup>[13]</sup>
     -- А-а-а! Про Горация я слыхал.  Это он усадил Ларса Порсенну и  других
этрусских вождей за стол переговоров  со старейшинами этрусков,  на  широкой
равнине  на  берегу  Тибра. Это он  унял  их вражду, показал  латинянам, как
выглядят  их  набеги, если  поглядеть  на  них  глазами этрусков, а  уж Ларе
Порсенна, чтобы не  ударить в грязь лицом, объяснил своим,  как  выглядят их
набеги,  если  на  них,  соответственно,  глянуть  глазами  латинян.  И  они
действительно  выстроили  мост,  мост,  так  сказать, взаимопонимания  между
народами. И очень жаль,  -- добавил он вдруг печальным тоном. --  Мантикорам
жилось куда  привольнее, когда в стране кипели войны. -- И Манни облизнулся,
наверное, припоминая вкус человечьей крови.
     Мэту пришлось срочно отказаться от этой темы.
     -- Ну и как же они поступили с набегами?
     -- А решили,  что каждое племя будет  держать  свою  молодежь  в ежовых
рукавицах, однако  если  молодые люди  хотели поухаживать за  девушками, как
полагается, пожалуйста.  А чтобы  удовлетворить  любовь молодых к дракам  на
мечах и к славе, соорудили цирк, где молодые могли сражаться  тупыми мечами,
зарабатывать  себе  известность и  даже  кое-какие  денежки,  поскольку  оба
племени вкладывали деньги в призовой фонд.
     -- Так гладиаторы были свободными людьми? -- выпучил глаза Мэт.
     -- А как  же! -- с упреком  глянул на него Манни  сверху вниз. -- А  ты
думал,  они кто  были? Рабы, что ли? Да как  бы  они дрались-то,  если бы их
заставляли?
     Пожалуй, в этом было куда больше здравого смысла, чем в том, как решали
эту проблему римляне из мира Мэта.
     -- Значит, рэмляне этрусков не покорили, они заключили с ними союз?
     -- Да, и из этого союза выросла  великая империя  Лат-рурия, и ее воины
пошли  по  всему цивилизованному  миру, чтобы  защитить его  от  жутких  орд
варваров.
     А вот это уже больше похоже на то, как было при римлянах.
     -- Ну  да.  И они защищали все другие  народы настолько здорово, что  в
конце концов завладевали ими. Манни покачал головой:
     -- "Завладевали"  --  это  слишком  сильно сказано. Они лидировали, они
учили  греков  и  египтян драться по-латрурийски, а у  них  учились  драться
по-местному, они учились всему, чему могли, у любого  племени, которое брали
под  свою  защиту,  они  создавали  из  местных жителей  легионы.  Но  чтобы
"завладевали"... Нет. Каждое племя просило, чтобы  его приняли  в  Федерацию
латинян  и этрусков,  и  Латрурия  была рада принять  их, поскольку  варвары
плодились  со страшной  силой и  оттачивали  свое военное  искусство. Однако
требовать,  чтоб  каждое племя внесло свой слог в название государства,  это
было  бы  уже  слишком,  поэтому Латрурия  так и оставалась  Латрурией и  не
превратилась в Латруригреегиптлибибери...
     -- Я понял, --  поспешно оборвал мантикора Мэт. -- Стало быть, возникла
Федерация государств, управление которой велось из Рэма, так?
     Манни пожал плечами.
     --  Так  уж  вышло,  что  мост  взаимопонимания  впервые  был  построен
Горацием, именно его соотечественники прославились как  учителя и дипломаты,
да и  на поприще торговли  не подкачали. Конечно,  Сенат заседал  в Рэме, и,
конечно,  всякий провинциальный аристократ  стремился  при  жизни  хоть  раз
побывать в Рэме.
     --  Причем все  добровольно  и  исключительно  в целях просвещения,  --
добавил Мэт,  чувствуя, что вот-вот лишится дара  речи. -- Ну  а  как насчет
Иудеи?
     -- Ты про этих упрямых фанатиков?  -- уточнил Манни, осуждающе фыркнув.
-- Тем, кто не  просил  рэмлян о помощи, рэмляне ее не  навязывали, но когда
мидийцы...
     -- Мидийцы? --  нахмурился  Мэт. --  Я считал,  что  Восточной империей
правили персы.
     -- Нет. Персов давным-давно  поставил  на колени Александр Македонский.
-- Там правили мидийцы. Мэт пожал плечами.
     --  Что мидийцы, что персы,  все  равно.  Ну,  так и что  они сделали с
иудеями?
     -- Как что? Покорили их,  конечно же. Захватили их примерно так же, как
сделали  бы  латрурийцы.  Наверное,  иудеям  стало  обидно,  что их покорили
какие-то члены  Федерации, и тогда  уж  они приняли  ту  помощь,  которую им
предлагал Рэм.
     -- Ясное  дело...  ведь  членам Федерации  запрещалось  воевать  друг с
другом.  --  У Мэта  голова  шла  кругом.  --  Видимо, мидийцы  пользовались
римскими законами и мерами наказания?
     --  Не только  они. Все члены  Федерации. --  И Манни  удивленно поджал
губы. -- А почему ты спрашиваешь?
     --  Просто  пытаюсь догадаться,  что  случилось  с  человеком, которого
обвинили  быв  богохульстве.  Распятие  существовало как вид наказания,  так
ведь, хотя применяли его не римляне, да?
     -- Рэмляне!
     -- Ну  да,  прости, -- вздохнул Мэт.  -- Рэмляне. А с карфагенянами они
как поступили?
     Манни осклабился:
     --  Как-как...  Победили их, естественно. И  не  раз.  А  карфагеняне и
слышать  не желали про  объединение. Но  вот  как-то  раз,  после очередного
поражения, прозорливый государственный  муж по  имени Ганнибал  убедил своих
соотечественников, что раз уж они не могут победить рэмлян,  то лучше  всего
им  вступить  с  ними в  союз. И  он отправил в Рэм  посольство  с  богатыми
дарами...
     -- И слонов в том числе?
     -- Значит, ты слышал об этом?
     --  Нет,  но  очень  похоже.  Итак,  Карфаген  остался  Карфагеном,  но
присоединился к Федерации.
     -- Истинно так,  и стал могучей силой, поддерживающей империю золотом и
серебром...
     --  Да...  коммерческий  колониализм  тут  начался  преждевременно,  --
печально  проговорил   Мэт.   --  Трудно   представить,  что  такая  империя
когда-нибудь распадется. Манни пожал плечами:
     -- А она  разве распадалась?  Да  нет  --  просто сделала слишком много
успехов. Она окультурила варваров вокруг  своих  границ и даже гуннов, когда
они  немного  остыли и  призадумались о  жизни.  Но  сначала  они,  конечно,
нападали  на  рэмлян, но  легионы  их  одолели,  сурово  наказали  вождей  и
отправили остальных домой с богатыми дарами для их царей.
     Мэт выпучил глаза.
     -- Что, и гунны вошли в империю?!
     -- Нет,  но они были проучены и  кое-что поняли. Они перестали кочевать
по степям со своими  стадами.  Они  так  и остались пастухами,  но  в  своих
поместьях, конечно, если это  можно назвать поместьем, когда  на многие мили
тянутся луга и поля, засеянные овсом.
     -- Я  бы сказал, что это "ранчо", --  кисло проговорил  Мэт. -- Но если
рэмлянам удалось проделать такое с гуннами, что же тогда случилось с галлами
и германцами?
     --  О,  эти стали такими рэмлянами -- еще лучше, чем сами рэмляне! Даже
тот  глупенький  народец  с  северного  островка  --  ну   эти  тупицы,  что
размалевывались  синей  краской и мазали  волосы  мелом, --  даже  они стали
строить рэмские дома и бани и носить  рэмскую  одежду! Но потом  они решили,
что  сами  обойдутся, и вышли из  Федерации. А  потом и  другие  государства
последовали их примеру, и одно за другим принялись объявлять  независимость.
Поглядел как-то Рэм из-под руки  и видит,  что  остался  один, но, правда, у
него  было  много друзей.  Но  когда  эти друзья принялись  воевать  друг  с
дружкой, останавливать  их было бесполезно. Нет, латрурийцы посылали послов,
и те уговаривали  и  объясняли, но галлы, германцы и готы в своей гордыне не
желали никого слушать. Наконец вандалы набрались наглости и напали на Рэм, и
тот  день можно  было  считать  концом  империи. Обиженные, разгневанные,  с
горечью  в  сердцах,  жители  города   на  берегу  Тибра  принялись   заново
отстраивать свой город и поклялись больше не печься о судьбе других народов,
а заботиться только о себе.
     -- Ага! --  Мэт победно  глянул на свою лютню.  -- Значит, стену Ромула
все-таки воздвигли!
     Манни изумленно уставился на Мэта.
     -- Странная мысль, но если так посмотреть на это дело, то, пожалуй что,
ты прав.  Но  это  не стена из камня  или  кирпичей  -- это стена гордости и
горечи, -- и все равно это стена!
     Мэт прищурился.
     --  Скажи,  а откуда ты  все это знаешь?  По  тебе  не скажешь, что  ты
большой любитель чтения.
     -- Откуда я знаю про это все? У меня и у моих предков долгая память.
     Мэт смотрел на мантикора не мигая.
     -- Ты что, все это видел?
     -- Ну,  не  я сам,  а  мой прапрадедушка. Правда, Ромула и  Рэма  он не
видел, -- признался мантикор. -- Если хочешь знать мое мнение, я считаю, что
их история  -- обычная  выдумка. Но мой  прапрадедушка  родился тогда, когда
латиняне еще жили  племенем, а этруски уже  были  благородными господами. Он
видел своими глазами Горацио, но  не мог  подойти поближе в шатру, в котором
шли знаменательные переговоры между Горацием, Ларсом Порсенной  и уважаемыми
старейшинами. Но он  видел, как  они, улыбаясь, выходили из шатра, и вот это
его очень сильно огорчило...
     Ну,  ясное  дело:  мир означал  более  скудную  трапезу.  Мэт  поспешил
переменить тему.
     -- Ну а ты что видел своими глазами?
     -- Только  то,  как  империя  распадалась,  --  вздохнул мантикор. -- Я
родился  около  семисот лет назад.  Тогда  я решил, что мне и моим сородичам
должно житься хорошо, -- и так оно  и  было, ведь тогда страны воевали между
собой. А потом пришли колдуны...
     -- И надели на тебя намордник.
     -- Намордник и  сбрую, -- с  отвращением  проговорил мантикор. -- Я уже
начал задумываться над тем, зачем я  вообще живу, но тут явился ты и развлек
меня.
     -- Рад слышать, что мне есть ради чего жить, -- буркнул Мэт.
     Итак,  значит, империя  была  мертва  уже  пару столетий  до  того, как
Гардишан  вышел  походом из  Галлии,  чтобы  снова  объединить  всю Европу и
уничтожить колдунов или хотя бы оттеснить их  настолько, чтобы они перестали
чинить вред.  Видимо, затем колдуны просочились в новую империю.  Мэт  почти
воочию видел деяния их рук в войне между галлами и германцами, между галлами
и ибирийцами.  Его  очень интересовало, что происходило за кулисами во время
драматических эпизодов борьбы Добра  и Зла. Что  ж, может быть, когда-нибудь
ему удастся провести такое исследование. Конечно, он пока не получил степени
доктора философии -- вот и тема для диссертации!
     -- Послушай, все вроде стихло, -- сонно пробормотал Мэт.  -- Но ты вряд
ли согласишься постеречь меня, если я немного сосну?
     Манни пожал плечами:
     -- Это как раз можно. Ты мне в последние дни сколько напокупал овечек и
быков. Они, правда, не такие вкусненькие, как...
     -- Нет, если  ты проголодался,  я могу тебе еще купить, --  поторопился
заверить мантикора Мэт.
     --  Не бойся,  не трону, -- пообещал Манни,  но между  тем обвел округу
голодными глазами. -- Спи, ни о чем не волнуйся.
     Мантикор отвернулся, но не слишком торопливо. Мэт успел расслышать, как
он пробормотал что-то насчет отвратительного вкуса людей.
     Что ж, если он не  мог доверять мантикору,  он  мог довериться хотя  бы
заклинанию  дедушки Паскаля. Мэт лег на бок, положил руку под голову и  даже
не успел удивиться тому, как быстро уснул.

     Он  проснулся.   Учитывая  обстоятельства,  это   можно   было  считать
достижением.
     Он проснулся и внимательно огляделся по сторонам. Мантикор, свернувшись
клубком, словно кот, лежал рядом.  Его хвост со скорпионьим  жалом зарылся в
густую  шерсть.   Даже  если  Манни   спал,  он  все  равно   мог  заставить
потенциальных убийц хорошенько подумать, прежде чем напасть на Мэта.
     Мэт приподнялся, собираясь сесть...
     Кончик хвоста с жалом навис над ним. Мэт окоченел.
     Манни приоткрыл сонные глаза.
     -- Кто тут шевелится?
     Мэт и приподнялся-то всего дюймов на восемнадцать, и притом тихо.
     -- А ты чутко спишь!
     --  Сплю  я  крепко,  но  просыпаюсь быстро. Так  это, стало  быть,  ты
пошевелился?
     -- Я, --  кивнул Мэт и сглотнул комок,  подступивший  к горлу.  --  Вот
подумал, не пора ли вставать.
     -- Ну и вставай, раз  решил. Когда ты не  спишь,  ты сам можешь за себя
постоять, если на дамочек своего роду-племени заглядываться не будешь.
     -- Это было не то, о чем ты думаешь.
     -- Нет, то. Потому что я думаю,  она  к  тебе  приставала, а ты пытался
отказаться. И признаться, я этих ваших штучек не понимаю.
     -- Это называется "порядочность".
     -- Вот-вот, -- зевнул мантикор. -- Сказал же: не понимаю.
     "Вот  он,  мантикор, во всей своей красе", -- думал Мэт, направляясь  к
небольшому ручейку. Не то чтобы он сильно отличался от других представителей
семейства кошачьих. Просто дело в  том,  что у него было  человеческое лицо,
вот  Мэт  и  ждал от  него  каких-то человеческих проявлений --  ну совести,
например. Нет, надо забыть об этих иллюзиях. При таком наборе зубов...
     Видимо,  мантикор  был не единственным, кому тут  не хватало  понимания
происходящего.  Со всех сторон  Мэт  слышал всхлипывания. Кое-кто из девушек
плакал рядом со своими храпящими мужиками, другие сидели в одиночестве.
     Нет,  не все,  их  было меньше  четверти -- но все равно  очень  много.
Сердце у Мэта сжалось от сострадания, но вмешиваться он не стал.
     Найдя  небольшую  рощицу, он счел ее вполне подходящей для  отправления
утренних потребностей, потом вышел к ручью, где умылся и побрился  с помощью
своего кинжала.  Он  уже было  повернулся, но тут  затрещали  ветки, и прямо
перед Мэтом повисла на веревке девушка...

     <B>ГЛАВА 14</B>

     Мэт бросился в  ней, на ходу выхватил  меч и  успел перерубить веревку,
прежде чем девушка задохнулась.
     С воплем гнева и отчаяния девушка упала на землю, покатилась, встала на
колени и зарыдала.
     Мэт убрал меч в ножны  и нерешительно пошел к ней, гадая, что  делать и
что ей сказать.  Что делать -- это было более или  менее ясно: нужно девушку
утешить, но, что при этом сказать, вот вопрос.
     Девушка эту проблему решила за него. Стоило Мэту опуститься рядом с ней
на колени, как она вскричала:
     --  Поди прочь!  Мало  мне позора,  так  еще ты  должен  на этот  позор
глазеть? Убирайся!
     -- Никакого позора  не вижу, --  решительно заявил Мэт. -- Вижу  только
красивую девушку, которой бы жить да жить,  но она почему то решила  уйти из
жизни.
     --  Почему-то! -- рыдая, повторила девушка и устремила  на Мэта гневный
взор. -- Да что ты  знаешь-то про меня! Когда невинность теряет мужчина,  он
этим  только похваляется!  А для женщины  это  всегда  позор,  даже если  ее
возлюбленный  будет верен ей  всю  жизнь...  А если  не  будет...  -- Личико
девушки сморщилось, и слезы хлынули из глаз с новой силой.
     Мэт  протянул  к  ней  руки,   но  она,   сгорбившись,  отвернулась  --
воплощенное несчастье.
     --  Бесе!  -- послышался  голос  другой девушки, сопровождаемый треском
сучьев и шелестом травы. -- Бесе! Куда ты подевалась?
     В голосе звучало волнение и даже, пожалуй, страх.
     -- Сюда! -- позвал Мэт и спросил: -- Тебя зовут Бесе?
     Ответом ему были рыдания.
     Треск утих, и  вторая девушка, раздвинув ветки, в страхе  уставилась на
Мэта и Бесе.
     -- Что ты ей сделал?
     --  Только лишь не  дал повеситься. -- Мэт  поднялся  с  колен  и пошел
навстречу девушке. -- Меня она слушать не желает. Попробуй ты ее успокоить.
     Девушка, показавшаяся Мэту  постарше подружки, проводила его взглядом и
бросила:
     -- Ты для нее слишком стар.
     -- Знаю, -- ответил Мэт через плечо.  --  Но вот кто-то другой оказался
не слишком стар.
     И Мэт пошел своей дорогой, борясь с искушением оглянуться. Между тем до
его   слуха  донеслось  какое-то  успокаивающее  бормотание,   а  потом   --
душераздирающий крик, с которым Бесе бросилась в объятия подруги.
     Мэт надеялся, что ему не суждено узнать окончания  этой  истории. Может
быть, девушка проснулась  и обнаружила,  что ее  соблазнитель исчез?  Или он
смылся к другой, когда Бесе еще не спала? А может, что и похуже? Нет, как бы
то  ни  было, Мэту  совсем  не хотелось узнавать подробности  и  не хотелось
встречаться с виновником страданий Бесе.
     По пути  к Манни Мэт  видел,  как просыпаются люди,  как они садятся  и
обхватывают руками головы и стонут или  рыдают так, как рыдала Бесе. Правда,
кое-где попадались парочки, глядевшие друг на дружку влюбленными глазами, но
таких было очень и очень мало.
     --  Я  привел  судью!  Пойдешь  и  присягнешь, как  мужчина,  а  не  то
покатишься ко всем чертям!
     Мэт  посмотрел  в  ту  сторону, откуда  донесся  этот  сердитый  голос.
Несколько мужчин с суровыми лицами окружили взъерошенную парочку подростков,
причем на парня были угрожающе наставлены вилы.
     -- Но я не хочу жениться! -- крикнул парень, а девушка глянула на  него
сначала презрительно, а потом ее личико исказилось настоящей болью.
     -- Раньше  нужно было думать, до того, как ты  ее  под себя подмял!  --
грозно буркнул седоватый мужчина. --  Но  ты это сделал, так  что теперь или
женишься на ней, или умрешь!
     -- Перед судьей? -- взвыл парнишка.
     -- Да, передо мной, -- заявил вышедший вперед сквайр в мантии судьи.
     --  И я подтвержу, что все было по справедливости! Встань передо мной и
принеси супружескую клятву или умрешь с моего благословения!
     -- Женишься, вернетесь  в деревню и заживете как  положено мужу и жене,
-- буркнул угрюмый мужчина.
     -- Но я не хочу домой! -- прокричала девушка. -- Я хочу в Венарру!
     -- Ты туда попадешь, только если твой ухажер пойдет вперед тебя и сыщет
там  работу, чтобы вы оба могли  прокормиться!  А  ты  что, думала,  тебе  в
Венарре будет лучше, чем дома?  Ты тоже принесешь супружескую клятву, или мы
твоего дружка поджарим, как свинью!
     Лицо девушки озарила тревога. Она поднялась с колен.
     -- О, Вилликен, давай согласимся. Я не хочу, чтобы ты умирал!
     Парнишка тоже встал на ноги. Мордашка у него стала грозная.
     Мэт решил не вмешиваться.  Удаляясь, он слышал, как судья начал ритуал.
Мэт  отметил,  что Бог в  ритуале  не упоминался, но,  с другой  стороны, не
упоминался и Дьявол...
     Окинув  взглядом луг,  Мэт заметил  еще  несколько  групп,  вооруженных
серпами и вилами. Некоторые из них уже  отыскали  свои  жертвы, и те вопили,
требуя судью, а  некоторые продолжали поиски. Мэт думал, какая жизнь ожидает
двоих  в общем-то детей, если она вот так начнется. Ну ладно, хотя бы все по
закону...
     Правда,  священников на лугу что-то не наблюдалось,  зато  на глаза ему
попались две угрюмые компании, копавшие могилы.  Видно, какие-то драки из-за
женщин кончились-таки плачевно.  При  мысли  о  том,  что  сейчас  могли  бы
хоронить и его, Мэт поежился. Сколько тут останется поспешно  вырытых могил?
Мэт отвернулся от  неприглядного зрелища, привлеченный послышавшимися совсем
рядом рыданиями.
     И чуть не налетел на Паскаля.
     Паскаль имел душераздирающий вид.  Лицо  в синяках и ссадинах. То ли он
пережил  несколько мелких  стычек,  то ли одну  крупную  драку.  Вокруг глаз
чернели кровоподтеки, вся физиономия  в целом напоминала  цветом  растаявший
гуталин. При звуке шагов Мэта Паскаль вздрогнул, и Мэт понял, что у приятеля
от боли раскалывается голова.  Похмелье,  от которого страдал Паскаль,  было
столь сильно, что казалось, парень того и гляди свалится без сил. Физиономия
его представляла собой воплощенное несчастье, а  между тем сидел он, обнимая
молодую  женщину, чье тело содрогалось от рыданий. Паскаль,  отчаянно морщил
лоб, видно  было,  он совершенно  не  представляет, что ему  делать,  однако
понимает при этом, что что-то сделать непременно нужно.
     -- Я знаю, Фламиния, знаю,  -- бормотал он заплетающимся языком. -- Нет
большей боли, чем когда тебя оскорбит тот, кого ты любишь... Всего  лишь два
дня назад...
     --  Что, она пообещала  выйти  за тебя замуж?  Отдалась  тебе?  А потом
убежала, думая, что ты  спишь? -- гневно воскликнула женщина. -- Если бы так
все и было, ты бы только порадовался! У вас, у мужчин, все по-другому!
     -- Ничего бы я не  радовался, -- вяло возразил Паскаль.  -- И потом, мы
не  были вместе в постели, а всего лишь  пробыли  несколько минут наедине  в
саду.
     -- Вот-вот, а если бы она затащила  тебя в постель, к утру твой пыл  бы
здорово поостыл! -- вскричала женщина.
     Она так сердилась, что от злости у нее даже слезы высохли.
     --  Тогда мне бы  так  не  показалось, -- медленно проговорил  Паскаль,
глядя  прямо в  глаза женщины. --  Нет, правда,  проведи я  с ней  ночь, это
ничего бы не изменило в моих чувствах, но вот я встретил тебя, услышал  твой
голос,  узнал, какая  ты  веселая,  какая  умная...  Вот  странно...  теперь
Панегира кажется мне не такой уж...
     Фламиния замерла и, прищурившись, уставилась на Паскаля.
     -- Значит, ты бы ее бросил!
     -- Я не могу ее бросить при всем желании, -- просто ответил Паскаль, --
потому что мы не давали друг другу никаких обещаний.  Нет, она выходит замуж
за пожилого  человека и не собирается расставаться с ним. Кокетничала она со
мной с удовольствием, это верно. -- Взгляд Паскаля вдруг застыл. -- Теперь я
все понял! -- воскликнул он. -- Она просто играла со мной,  и  ей  нравилось
играть и мучить меня! Почему же я этого раньше не видел?
     --  Вот  именно, почему? -- спросила девушка, однако стали в ее  голосе
поубавилось.  -- Но ты не суди ее строго. Такие игры  нравятся всем женщинам
без исключения. Но  она дала  тебе надежду?  Дала понять,  что  твоя страсть
может быть когда-нибудь удовлетворена?
     -- Если подумать, Фламиния, то нет, --  отвечал Паскаль. -- Она сказала
мне, что если бы  я был  рыцарем  и к  тому же  богатым...  А, это ты,  друг
Мэтью... -- смущенно проговорил Паскаль и покраснел.
     Фламиния в ужасе подняла глаза на Мэта.
     -- Вот еще один, кому  известен мой позор, --  горько проговорила она и
потупилась. -- Теперь я ни за что не смогу вернуться в свою деревню!
     -- Но никто же не обязан знать об этом, кроме тебя самой! -- воскликнул
Паскаль.
     -- Двое  парней  за три дня? Если один промолчит, то второй точно  всем
растреплет!  Слухи долетят до моей деревни,  Паскаль,  и, если  ты  этого не
понимаешь, значит,  ты просто не  знаешь, как это бывает. Конечно, ты же сын
сквайра,  --  добавила  девушка с еще  большей  горечью. -- Ты и  понятия не
имеешь, как жестоки женщины-крестьянки!  А я, уж ты  мне поверь, это  хорошо
знаю, и им я ни за что не откроюсь. Нет, домой я вернуться не могу. Я должна
идти в Венарру, но даже подумать страшно, что там сделают со мной мужчины!
     Паскаль протянул  руки,  пытаясь  вновь  обнять  Фламинию. Секунду  она
сопротивлялась, потом сама бросилась ему в объятия.
     -- Ну, ну, милая, -- принялся успокаивать ее Паскаль. -- Ты ведь можешь
выйти замуж...
     -- Замуж! -- простонала  Фламиния.  -- Какой купец купит грязный товар?
Кому нужна в жены шлюха?
     --  Шлюхой  ты можешь  стать,  только если  захочешь этого, -- медленно
выговорил  Паскаль.  -- Встречаются и такие мужчины,  которые понимают,  что
женщина  могла оступиться, совершить ошибку,  поверила в приукрашенную ложь,
но больше так не поступит никогда.
     -- Я-то точно  так больше не  поступлю, не сомневайся  в  этом!  Я была
глупа и поверила в ложь, но больше никогда не поверю! -- Фламиния оттолкнула
Паскаля, и слезы потоками хлынули по ее щекам. -- И молчи, не напоминай  мне
больше об этом! Где найти мужчину,  который бы женился на  той, что потеряла
девственность? Где мне найти такого дурака?
     --  Ну... не  знаю...  --  пробормотал  Паскаль,  глядя ей в  глаза. --
Наверное, я бы мог стать таким дураком, если бы был влюблен.
     Фламиния замерла, не сводя глаз с Паскаля.
     --   "Мудрый  дурак,   храбрый   дурак"<sup>[14]</sup>,   --   негромко
процитировал Мэт.
     -- Мог бы, -- тихо повторила Фламиния.
     --  Мог бы,  --  кивнул  Паскаль.  --  Но  я  знаю тебя  всего лишь  со
вчерашнего  вечера. Вот  если бы я  познакомился  с женщиной  вроде  тебя  и
полюбил бы ее, тогда...
     -- Но жениться на шлюхе -- это такая глупость!
     --  "Пестрое  -- вот  единственная расцветка, --  продолжил цитирование
Мэт,  -- потому что  в  пестрое рядятся шуты,  а  я давным-давно  понял, что
каждый  мужчина  --  в  своем  роде  шут. Так  что нам,  мужчинам,  остается
единственное: решить, к какому виду дураков мы относимся"<sup>[15]</sup>.
     Фламиния посмотрела  на Мэта  и поняла, что  все это время он находился
рядом.
     -- Прошу вас, не напоминайте мне о моей глупости, умоляю!
     -- И  не собирался,  уверяю вас, -- сказал девушке Мэт. -- И зря вы так
переживаете,  что  кто-то что-то узнает. Подобных вещей тут  произошло очень
много. Так что вы мало чем отличаетесь от других.
     Фламиния стыдливо опустила глаза.
     -- Мне ли говорить о глупости, верно?
     -- Вам-вам,  --  заверил ее Мэт. -- И мне тоже. Только тем из  нас, кто
действительно повинен в глупости, ведомо, что значит это слово, когда мы его
произносим.
     Фламиния уловила в словах Мэта некоторый оттенок юмора и  посмотрела на
него с вымученной улыбкой -- горькой, но все же улыбкой.
     -- Значит, вы тоже когда-то были глупцом?
     --  Много  раз, --  заверил девушку Мэт. -- И  что гораздо хуже, я  был
таким глупцом, что становился им снова и снова.
     Говоря, Мэт рассматривал лицо девушки,  гадая, что в ней нашел Паскаль.
Нос  слишком  тонкий, щеки впалые, глаза слишком  близко поставлены, но зато
такие большие и к тому же с такими длинными ресницами, похожими на волнистые
занавески!  Нет, конечно,  Фламиния  не красавица,  ее  даже  хорошенькой не
назовешь.  И все же  что-то в  ней <i>?</i>  есть,  какая-то внутренняя красота  --
вероятно, кровь  прадеда-волшебника,  которая текла в жилах Паскаля, помогла
ему увидеть  в  девушке  то, что было не видно  глазу: ум, мудрость,  умение
красиво и грамотно говорить.
     -- Я хотела спросить: были ли вы глупцом из-за женщины?
     -- Много  раз,  -- ответил  Мэт. --  Я  об  этом  как  раз и говорил. В
последний  раз  я совершил большую глупость, потому  что влюбился в женщину,
которая была для меня <i>&</i> слишком хороша.
     Фламиния выпрямилась.
     -- И что она вам сделала?
     -- Вышла за  меня замуж, -- ответил Мэт. -- Она в конце концов вышла за
меня замуж, и это было величайшей из ее глупостей... Но, возможно, окажется,
что мы поступили мудро.
     Фламиния немного оттаяла и улыбнулась шире.
     -- Если вы женаты, что же вы делаете так далеко от жены?
     -- Пробую разыскать кое-что, о чем она меня просила, -- ответил Мэт. --
Глупо, правда?
     --  Может быть, --  кивнула Фламиния  с  улыбкой,  за которой пряталось
удивление. --  Но иногда глупость  берет и  превращается в мудрость.  -- Она
обернулась к Паскалю. -- А твой друг-то неглуп!
     Паскаль  же  ответил ей  таким  тупым взглядом, что  она  не выдержала,
рассмеялась и поцеловала его в  щеку,  а Мэт  при этом заметил, что фигура у
нее просто замечательная.
     -- Знаете, мадемуазель, я бы попросил вас пойти с ним и позаботиться  о
нем, -- сказал Мэт. -- Паскаль, ты ведь  у нас нуждаешься в заботе,  верно я
говорю?
     -- О,  конечно! -- с готовностью откликнулся тот, поняв намек.  -- Если
никто обо мне не будет заботиться, я таких глупостей могу натворить!
     --  И я тоже, -- вздохнула Фламиния, встала и потянула Паскаля за руку.
-- Так может  быть,  теперь  лучше остаться рядом со мной и уберечь меня  от
этого? Как думаешь, стоит позволить тебе это?
     -- Нет вопросов!
     -- Нет, вопросы есть, -- возразила Фламиния, кокетливо улыбаясь. -- Мне
не терпится  задать тебе множество вопросов, потому что мне ужасно любопытно
узнать про места, которых я не видела, и горе тебе, если ты меня обманешь!
     -- Постараюсь не врать, --  пообещал Паскаль. -- Ну а если что  не  так
скажу, то я не виноват!
     Фламиния нахмурилась и перевела взгляд на Мэта.
     -- Как же это? Разве честность не всегда правдива?
     -- Видимо, -- ответил Мэт, -- Паскаль хотел сказать, что, даже правдиво
отвечая на ваши вопросы, он
     может ошибаться. Ну,  например, если  вы спросите  у него  про  столицу
королевства Бордестанг, он вам наболтает все, что слышал про тамошнюю жизнь,
однако он там не бывал и своими глазами города не видел, а слухи могут  быть
и неверны.
     Фламиния  рассмеялась --  смех  ее был  подобен песне -- и крепко сжала
руку Паскаля.
     --  Да с тобой  рядом  идет  дух мудрости Паскаль!  Знаете что, давайте
уйдем от этой толпы и сами пойдем на юг!
     -- Они нас догонят, -- предупредил Паскаль, шагая следом за Фламинией.
     -- Может, и  догонят, -- согласилась  Фламиния.  -- Но,  думаю,  к тому
времени они станут более приятной компанией, чем  сейчас. Можно подождать их
где-нибудь в тенечке, когда солнце станет припекать.
     -- Стоит ее послушать, -- сказал Мэт. -- Она неглупа. Но как только они
начали пробираться к дороге, переступая по пути через тела спящих, откуда ни
возьмись появился здоровенный парнище с кривой ухмылкой.
     --  Ах,  вот ты где, моя нареченная! --  возгласил  верзила. -- Ну, так
поди ко мне и поцелуй меня!
     Да, такой  наверняка  вызывал страсть даже у самых разборчивых  женщин:
мышцы словно арбузы, ясные голубые глаза на загорелом красивом лице, светлые
волосы  и потрясающее  нахальство. Правда, вот беда -- сейчас его прекрасные
голубые глаза налились кровью,  а кроме того, парень был небрит,  и несло от
него,  как из  пивной бочки,  в  которой с некоторых пор поселились  полчища
тараканов.  Он  покачивался  и  спотыкался,  хотя сам,  наверное, думал, что
держится ровно.
     Фламиния, побледнев, замерла. Паскаль  в  тревоге смотрел  на  то,  как
верзила тянет к девушке руки и ухмыляется.
     А Фламиния отбросила руку верзилы, и щеки ее запылали.
     --  Нет,  Волио! Думаешь, меня  можно соблазнить и уйти сначала к одной
потаскушке, потом к другой, к третьей, а потом снова вернуться ко мне?
     -- Ага, -- нагло  кивнул  парень. -- Потому что ты моя -- или  нет?  Мы
помолвлены!
     --  Больше  нет! О, как жаль,  что ты  не дарил мне кольца--я бы сейчас
швырнула его тебе в лицо! -- выпалила  Фламиния. -- Я  твоей потаскушкой  не
буду -- не венчаной, ни невенчаной!
     -- А ведь придется, -- осклабился Волио и  снова протянул руки, пытаясь
обнять девушку. -- Если ты не пойдешь  за меня,  значит, станешь шлюхой. Ну,
иди ко мне, мой цыпленочек!
     --  Поди прочь! -- крикнула Фламиния.  --  Уходи  и никогда  больше  не
приближайся ко мне! Уж лучше я стану падшей женщиной, чем брошенной женой!
     -- Ну, так  ты и есть эта,  как ее... падшая женщина, -- икнул верзила.
-- И сейчас со мной снова... упадешь.
     Фламиния схватила  тянущуюся к ней руку, резко повернула и  вцепилась в
нее зубами.
     Волио  взвыл  и  от боли выпучил  глаза.  Фламиния  отпрыгнула назад  с
победным криком и отпустила его руку.
     -- Ты никогда больше не посмеешь ко мне прикоснуться!
     --  Еще как прикоснусь! --  заорал Волио и окровавленной  рукой  влепил
девушке пощечину.
     Фламиния закричала и запрокинулась  назад. Мэт еле успел подхватить ее.
А Паскаль от ярости въехал кулаком в физиономию Волио.
     Парень попятился, одурев от боли и прижимая  ладонь  к щеке. Вид у него
был в высшей степени дурацкий. Отняв руку от лица, он увидел  кровь, которая
на сей раз струилась у него из носа,  и с боевым рыком двинулся на  Паскаля,
намереваясь нанести ему прямой удар в челюсть.
     Паскаль заслонился левой рукой, словно парировал укол  рапиры, а правой
врезал  Волио  под  ложечку.  Тот сложился  пополам  и  с воплем,  в котором
смешались  боль и  изумление, отлетел  назад. Паскаль провел  удар правой --
прямо в скулу Волио.
     Но теперь уже верзила заслонился, будто закрывался щитом от удара меча,
потом размахнулся и так ударил Паскаля, что тот попятился назад на несколько
шагов. Волио  поспешил в  атаку,  но  Паскаль успел закрыться и пригнуться и
поддел парня плечом в живот. Потом он выпрямился и приподнял Волио. Ему было
очень тяжело, он покачнулся, но сумел удержать соперника, после чего швырнул
его на землю с высоты пяти футов. Затем Паскаль отступил, тряхнул головой, а
Волио отдышался, с трудом поднявшись на ноги.
     -- Хватит с меня твоих крестьянских штучек-дрючек! --прорычал он.
     -- Крестьянских?! -- проревел оскорбленный Паскаль и, сделав два ложных
выпада подряд, уклонился от удара Волио с левой, после чего врезал сопернику
в скулу.
     -- Нет! -- вскричала Фламиния  и стала вырываться из рук Мэта, стремясь
встать между дерущимися. Но Мэт сдержал ее:
     --  Не надо,  барышня.  Они  только  сильнее  друг  друга  изобьют!  Не
волнуйтесь, если будет худо, я вмешаюсь.
     -- Так  почему  бы  вам  не  вмешаться  прямо  сейчас?  --  возмутилась
Фламиния.
     --  Им  так  нужно, -- просто  ответил Мэт,  --  у  них на то есть свои
причины.
     Очевидно,  оба  имели   определенный   опыт   поединков,  но  поединков
фехтовальных, а  не рукопашного боя.  Выставленные вперед кулаки описывали в
воздухе восьмерки,  как если бы  они орудовали  рукоятками мечей  или рапир,
левой  рукой и тот,  и другой закрывались  и парировали удары, свои же удары
направляли большей  частью противнику в  грудь. То  и  дело  один  из парней
промахивался и попадал  то в подбородок, то в скулу, но это явно были именно
промашки.  Мэт  решил, что  пора  бы  ему уже и  вмешаться,  поскольку вояки
причиняли друг другу массу боли, правда, без ощутимых повреждений. Так могло
продолжаться  довольно  долго. Фламиния  плакала,  звала  Паскаля и пыталась
вырваться и броситься ему на помощь, но Мэт крепко держал ее.
     --  Не  волнуйтесь,  скоро они устанут  и прекратят драку.  Ни тот,  ни
другой с утра не в форме.
     И как раз  в это  самое  мгновение Паскаль подскочил к Волио, ухитрился
обхватить того руками, приподнять, развернуться и швырнуть на землю.
     Тот быстро вскочил на ноги и воскликнул:
     -- Да ты,  злодей! Ты  опять свои крестьянские  штучки  вытворяешь? Ну,
берегись же!
     И он размахнулся, готовясь нанести боковой удар.
     Паскаль пригнулся, ухватил Волио под колено и рывком  выпрямился. Волио
взвыл и полетел навзничь,  размахивая руками, словно  ветряная мельница.  На
землю он брякнулся тяжело, издав при падении звук, похожий на тот, что издал
бы громадный кусок мяса. Он хватал ртом воздух и никак не мог отдышаться.
     Паскаль стоял  над  соперником,  победно сверкая глазами и  грозно сжав
кулаки.
     -- О!  -- выдохнула Фламиния и,  выхватив  одну  руку, в испуге закрыла
ладонью рот.
     Мэт продолжал крепко сжимать ее другую руку.
     Волио, покачиваясь, поднялся с земли и проревел:
     -- Ты... дерешься... за ее честь? Она ее потеряла!
     -- Грязная свинья!  -- крикнул Паскаль и врезал  Волио в нижнюю челюсть
апперкотом.
     К  несчастью,  Волио  как  раз  в  это  мгновение выпрямился,  и  удар,
предназначенный  в  челюсть,  попал в  солнечное сплетение. Глаза  у верзилы
выпучились,  и  он застыл, сложившись пополам,  глотая ртом  воздух,  словно
рыба.
     Паскаль, похоже, и сам испугался деяния рук своих.
     -- Он не  может вдохнуть, -- крикнул Мэт. -- Врежь ему еще разок, тогда
у него легкие опять заработают!
     Паскаль вышел из  ступора и снова преподнес Волио апперкот. На этот раз
он попал туда, куда целил, и в затуманенные глаза верзилы вернулся блеск. Он
ссутулился и повалился на землю с глухим стуком.
     Фламиния,   взвизгнув,  ухитрилась  вырваться   и  с  отчаянным  криком
бросилась к Паскалю:
     -- О! Ты ранен! О, как тебе, наверное, больно!
     -- Не  мне, --  усмехнулся  Паскаль,  явно радуясь тому,  что  Фламиния
прикасается к  его ссадинам. --  Глянь  на  своего женишка, если ищешь того,
кому больно!
     --  Ты про него? -- Фламиния развернуласть и  изо всех  сил пнула ногой
неподвижно лежавшего  Волио. --  Он мне  вовсе  не жених,  и  я ему об  этом
сказала! Если  хочешь  знать.  я очень даже  надеюсь,  что  ему  больно!  Он
заслужил каждый твой удар и еще в десять раз больше!
     --  Знаете,  я  думаю,  когда он  очнется, ему  будет очень  больно, --
покачал  головой Мэт.  Он опустился на колени  рядом  с  Волио,  пощупал его
пульс, чтобы убедиться, что все будет именно так, как он сказал. -- А вообще
ничего страшного.  -- Еще  бы,  ведь  оба  противника  не  знали  главного о
рукопашной схватке: да, конечно, тут могли быть случайности, но при том, как
они  дрались, ничего ужасного случиться не могло. -- Барышня, можете считать
себя отомщенной. --С этими  словами Мэт оторвал взгляд от Волио и  посмотрел
на Фламинию.  --  Но у  него, вероятно, есть дружки.  Поэтому вам  двоим  ко
времени его пробуждения лучше бы находиться в миле отсюда, а то и подальше.
     -- Верно! -- Фламиния  прижалась к Паскалю, глаза ее стали огромными от
страха. -- Ты не знаешь! А он -- сын рыцаря, того, что живет в десяти  милях
от