лядеть какой-нибудь ориентир? -- Ладно, сейчас попробую, -- неуверенно проговорил Мэт, однако все же пробормотал несколько слов -- что-то насчет сжатия изображения, и вот фигурки людей стали меньше, потом --еще меньше, и наконец позади них замаячил высокий холм, а на его вершине -- замок из красного камня с высокими тонкими башнями по углам, а в середине -- главная башня, окруженная лесами. Некоторые из бойниц уже были расширены и преобразились в самые настоящие окна, стекла в которых весело мигали, отражая последние лучи закатного солнца. -- Но это же королевский замок! -- Глаза Аруэтто радостно загорелись. -- Это королевский замок, и мы смотрим на него как бы с юга, это западная стена. Посмотрите только, как он перестраивает мрачную крепость и превращает ее в светлый, изящный дворец! -- Аруэтто взглянул на Мэта. -- А ты, оказывается, заслал своих друзей не так далеко от Венарры, а, верховный Маг? Мэт постарался скрыть недоумение. -- Нет, вроде бы недалеко, Аруэтто. Признаться, времени у меня было в обрез, но, наверное, мне следовало быть поточнее. -- К счастью, похоже на то, что король их персонам особого значения не придает. -- Савл поглядел на Мэта. -- Так. Теперь мы знаем, где они, но как нам туда попасть? Мэт обернулся к Стегоману. Прошла минута, и дракон приоткрыл один глаз. -- Готов поклясться, ты сейчас думал обо мне, чародей. -- Значит, ты телепатозавр. -- Мэт улыбнулся. -- Скажи, Стегоман, какого ты мнения о ночных полетах? -- Далеко ли Венарры от Рэма? -- крикнул Мэт, стараясь перекричать вой ветра. -- Всего-то пятьдесят миль, если на драконе лететь, -- крикнул в ответ сэр Ги. -- Значит, мы на подлете, -- сообщил громовой голос снизу. -- Держитесь покрепче друг за дружку, маленький народец, а вы, сэр Ги, покрепче обхватите мою шею! Где, говорите, эта рощица, ученый? -- На юго-западе от замка! -- прокричал Мэт. -- Верно я сказал, синьор Аруэтто? -- Вернее некуда! -- откликнулся ученый. -- А далеко ли от замка? -- задал следующий вопрос Стегоман. -- Примерно в полумиле, но, конечно, за городской стеной! -- Да ты просто садись около такой рощицы, чтобы тебе хватило для укрытия, -- посоветовал дракону Мэт. -- Так и сделаю! -- Стегоман завалился на правый бок, описал круг и пошел по спирали вниз. Мэт рискнул быстренько оглянуться и посмотреть на Савла: тот восторженно улыбался, его длинные волосы развевались по ветру. Между ними пристроился Аруэтто. Он был бледен, крепко сжал губы, но держался, не жаловался... Мэт отвернулся и посмотрел вниз, пытаясь понять, как Стегоман находит дорогу во тьме даже без лунного света. Спрашивать дракона об этом он не решился. Всех четвертых тряхнуло: это лапы Стегомана коснулись земли. Терпимо -- при посадке реактивных самолетов Мэта, бывало, подбрасывало ощутимее. Затем дракон немного пробежался, вот этот маневр показался Мэту большим испытанием, нежели пробег самолета по посадочной полосе. Но наконец Стегоман сложил крылья ковшиками, чтобы поскорее затормозить, и через несколько минут он уже подогнул лапы и опустился на землю. -- Ох, слезайте поскорее! -- взмолился дракон. -- Тяжеленькая вышла ноша! -- Сожалею, что на мне доспехи, добрый зверь, но я не мог рискнуть и полететь без них, -- извинился сэр Ги и спрыгнул с дракона. Соскочил и Мэт, успев подхватить Аруэтто. Савл соскользнул с драконовой спины, ухмыляясь, словно Чеширский Кот. -- В любое время, когда тебе еще захочется вот так прогуляться, Стегоман, -- сказал Знахарь дракону, -- дай мне знать! -- Я-то с радостью, -- отвечал дракон, -- но беру только одного седока. Самое большее -- двух. -- Мне очень жаль, что тебе пришлось нести такую тяжесть. -- Мэт подошел к дракону спереди и положил руку на голову своего товарища. -- Что поделаешь. Долг есть долг, -- вздохнул дракон. -- Позволь мне передохнуть, Мэтью, пока ты будешь разыскивать своего дружка... -- Да что ты, я и не жду, что он и Фламиния сейчас на ногах. -- Мэт обернулся к спутникам. -- Может быть, вы останетесь и составите компанию дракону, сэр Ги? Нам же троим придется обшарить местность, чтобы к утру знать, куда двигаться. -- Мне не нужно никаких телохранителей! -- возмутился дракон. -- О чем ты говоришь! -- вскрикнул сэр Ги. -- При чем тут это? Но плохие мы были бы друзья, если бы приняли твою помощь, а потом бросили тебя.. Нет, друг, я останусь с тобой! -- Ну ладно, если вы понимаете, что необходимости охранять меня нет, тогда.... А что же будет с лошадьми, сэр Ги? -- Не сомневаюсь, они вернулись в Ватикан, и папа сбережет их для нас, как попросил Мэтью в своей записке... Мэт, Аруэтто и Савл слышали затихающие голоса дракона и Черного Рыцаря и шелест листьев над головами. Они пробирались по рощице. -- Они должны быть где-то в той стороне, -- негромко сказал Мэт. -- Должны быть? Они там и есть! -- Савл остановился и указал вперед. -- Слушай! Мэт тоже остановился и услышал сильный чистый тенор и звон струн лютни, аккомпанирующей ему. Слов он разобрать не мог, но интонация не оставляла сомнений: в песне молодой человек превозносил свою даму. -- Кто же это там собрался? Компания студентов колледжа? -- насмешливо спросил Савл. -- Вряд ли колледжа. О коллегии тоже говорить не приходится. Они не кардиналы и вообще не священно- служители. -- Аруэтто засверкал глазами. -- Я узнал их по тому, как серьезно они спорили, а теперь поют, правда, я никогда не видел такого за стенами семинарии, да и девушек в таких компаниях никогда не бывало. -- Он обернулся к Мэту. -- Ты хорошо поступил, что послал своих друзей сюда... Мэт покачал головой. -- Чистая слепая случайность!.. Минуточку! А может быть, и нет! Я же пытался преодолеть сопротивление Латрурии белой магией, вот и спел первую попавшуюся латинскую песню! -- "Gaudeamus igitur"? -- удивленно спросил Савл. -- Самую первую студенческую застольную песню? -- "Так будем же веселиться", -- перевел Аруэтто. -- Мне бы очень хотелось дослушать ее до конца, верховный Маг! -- Не переживайте, услышите непременно! -- Ну, если так, -- заключил Савл, -- то нечего и удивляться, что молодежь все еще не спит. Студенческой компании в полночь расходиться рано. -- Да, помню-помню, -- сверкнули во тьме глаза Аруэтто. -- И все же они похожи на крестьян. Пусть у молодости всегда много кипучей силы, но я бы на их месте уже спал бы от изнеможения. -- Готов поклясться, они работают в поле от рассвета до полудня, потом спят до сумерек, а потом опять работают до темноты. -- То есть полдня? -- Нет, думаю, всего часов восемь. Все жаркое время дня они спят, вот и все. -- Ну это если они действительно спят, -- вставил Савл. -- Поскольку мы не располагаем противоположными сведениями... -- вздохнул Мэт. Аруэтто заторопился вперед. -- Давайте подойдем поближе! Мне бы хотелось услышать их песню! Они пошли было вперед, но тут тропинку загородило нечто огромное и лохматое, и знакомый басок провозгласил: -- Вот радостная встреча, чародей! Савл, ругаясь на чем свет стоит, попятился. Аруэтто, тихо ахнув, попятился за ним. А Мэт, нисколечко не испугавшись, улыбнулся. -- Манни! Как ты меня разыскал? -- Разыскать тебя я не смог, -- ответил мантикор. -- Ну а раз не смог, то вместо тебя разыскал Паскаля. Но денежек у него не имелось, поэтому кормил он меня в долг -- всем окрестным крестьянам обещал, что за скотину расплатишься ты, как только вернешься. -- Вот это называется настоящая вера! Все верно, я сбежал из тюрьмы и выдам Паскалю несколько дукатов, чтобы он расплатился со всеми, кому должен. Ему никто не угрожал? -- К несчастью, нет, -- вздохнул Манни. -- Попадись мне убийца, я бы мигом забыл про данную тебе клятву не кушать людей. Когда тебя нет рядом с Паскалем, у него такая спокойная жизнь! -- Не он первый, у кого так получается, -- пробурчал Мэт. -- Ладно, пойдем поболтаем с ним. Ты, Манни, не высовывайся. -- Как скажешь, чародей. -- Сверкнули два белых полумесяца. -- А я рад тебя видеть снова. -- И я тебя тоже очень рад видеть. -- Мэт поднял руку и погладил стену коричневой шерсти. -- Ладно, а сейчас пойди спрячься, договорились? -- Скатертью дорожка, -- пожелал Манни и исчез во тьме за густыми зарослями. Несколько мгновений стояла полная тишина. Потом Аруэтто дрожащим голосом спросил: -- Это был ман-ти-кор? -- Он самый, -- подтвердил Мэт. -- Вас я бы не смог обмануть. -- Старик, ну у тебя и приятели, я тебе доложу! -- вырвалось у Савла. -- Знаешь что? Ты своего тролля вспомни, Савл. Ладно, пошли подойдем к моим самым последним знакомым и посмотрим, что за песенки они поют. Они -- Мэт не ошибся, ибо к солирующему голосу уже присоединился хор. Когда Мэт, Савл и Аруэтто вышли из-под деревьев, стали отчетливо слышны слова последнего куплета. Естественно, звучали обещания вечной любви и радости в том случае, если бы барышня выразила согласие бежать вместе с певцом. А вот и он сам. Сидит за столом под открытым небом, на столе -- несколько свечей, вставленных в бутылки с обрезанными горлышками, и смотрит в глаза возлюбленной. Он -- Паскаль, а глядящая на него с обожанием дама -- конечно, Фламиния. Мэт остолбенел от изумления. -- Который из них твой юный друг, верховный Маг? -- спросил Аруэтто. -- Тот, что пел, -- ответил Мэт. --А я и не знал, что он умеет петь. Аруэтто обернулся, посмотрел на ошарашенного Мэта и сказал: -- Любовь творит с людьми чудеса, верховный Маг! -- Воистину чудеса! Насколько я помню, у него и слуха-то не было! -- Наверное, ты его все же недостаточно хорошо знал, -- предположил Савл. -- Думаю, ты прав. И ведь он предоставлял мне на полную катушку играть роль менестреля, каков мерзавец! -- притворно возмутился Мэт и зашагал к столу, безмерно радуясь тому, что его юные друзья живы, здоровы и счастливы, но все же негодуя на Паскаля за то, что тот скрывал от него свои таланты. Паскаль поцеловал Фламинию, а все остальные радостно вскричали. Влюбленные ни на кого не обращали внимания. Они оторвались друг от друга только тогда, когда кто-то из молодых людей заметил Мэта. Он встал, готовый в случае необходимости защищаться, но между тем лицо у него было открытое и дружелюбное. -- Добрый вечер, друг. Зачем ты пришел к нам? Паскаль всмотрелся в темноту и вскочил на ноги. -- Друг Мэтью! -- воскликнул он и обнял Мэта за плечи. -- Как же я рад видеть тебя живым и здоровым! Я все волновался, как ты там один в городе. -- Я за тебя тоже поволновался маленько. -- Мэт хлопнул Паскаля по плечу. -- Но, как я посмотрю, у тебя все в порядке. А как ты познакомился с этими людьми? -- Ну, как... мы очутились прямо посреди их поля, а они оказались достаточно добры и позволили нам остаться. -- Какая уж тут доброта -- просто нам нужны были лишние руки, -- сказал молодой человек с каштановыми волосами, а рыжеволосая девушка, сидевшая рядом с ним, добавила: -- Для того, у кого такой чудный голос, у нас всегда приют найдется. -- Спасибо вам, друзья, -- поблагодарил Паскаль. -- Но, надеюсь, свою долю в работе на поле я тоже вношу? -- О, конечно! -- воскликнул мускулистый юноша, чьи белокурые волосы странно контрастировали с темным загаром. -- И ты неплохо разбираешься в сельском труде. -- Спасибо тебе, Эскрибо, -- улыбнулся Паскаль. -- В конце концов я сын сквайра, и эта работа мне знакома. Мэт заметил: Паскаль ни словом не обмолвился о том, что действительно трудился на поле. -- А поля у вас что надо, -- заметил Мэт. -- Это верно, -- кивнул Эскрибо. -- Если повезет, мы неплохо выручим за наш первый урожай. -- Первый? -- Мэт огляделся по сторонам. -- Так вы, стало быть, первый год хозяйничаете? -- Первый, -- ответил Эскрибо. -- Король понизил налоги, ну и мой отец купил землю у тех, кто захотел уйти работать в Венарру. Мой отец чуть было не отчаялся: ему одному не под силу было возделать столько земли -- ну я и бросил работу в одной гостинице в Венарре и пришел сюда, чтобы помогать ему... Но вскоре мы поняли, что и вдвоем нам не поднять столько акров, вот я и позвал своих приятелей, которые только и делали, что торчали в гостинице в ожидании работы, а им работу давали всего-то дня на два-три, ну и они вот тоже пришли и помогают нам. -- Но мы выросли в городе, -- сказала одна из девушек, -- и ничего не знали о сельском труде. -- Да, но вы способные ученицы, -- похвалил девушек Эскрибо, и все рассмеялись. Мэт подумал, что это у них какая-то своя шутка, и уже решил не спрашивать, но тут подал голос Аруэтто: -- А где вы научились красиво говорить? -- Конечно же, у придворных, которые останавливались у нас в гостинице, -- ответил Эскрибо. -- Эта гостиница была самой чудесной в Венарре, и дворяне останавливались там со своими семействами и снимали комнаты до тех пор, пока король Бонкорро не давал им комнаты во дворце. Вот почему частенько там выпадала лишняя работа. -- И поэтому молодежь всегда слонялась около гостиницы в ожидании этой самой работы. -- Значит, вы слышали, как благородные господа толкуют о поэзии? -- Чаще -- их учителя, которые давали сыновьям вельмож уроки, распивая с ними вино, -- ответил Эскрибо. -- Нам их разговоры казались очень интересными, хотелось самим попробовать сочинять стихи. Но у нас останавливались также художники и скульпторы, которых король пригласил украшать свой замок, а еще строители нового дворца, который он сейчас строит для себя, ну, также купцы, которые привозили во дворец товары, а они рассказывали всякие чудеса про мусульманские страны. -- А купцы сумели позаимствовать у мусульманских ученых кое-какие знания? -- И даже кое-какие книжки, -- ответил темноволосый юноша. -- Они разрешали нам пробежать глазами главу-другую, пока сами обедали. -- Но вот дара слагать стихи, такого, как у нашего нового друга, нет ни у кого из нас. -- Эскрибо повернулся к Паскалю. -- Он говорит, что нигде этому не учился! -- Не учился, -- покачал головой Паскаль и зарделся. -- Вы очень добры ко мне, но у меня, и правда, мало умения в этом деле. -- Вероятно, ты слишком скромен, юноша, -- сказал Аруэтто. -- Позволь нам выслушать твои стихи. -- Но вы же слышали! -- воскликнул Эскрибо. -- Когда подошли. -- Так ты напеваешь свои стихи? Восхитительно! Но мы не слышали начала песни. -- Он поет не только о любви, -- пояснил черноволосый молодой человек. -- Спой ему про работу в поле, Паскаль! -- О нет, друг Лелио! -- в ужасе вскричал Паскаль. -- Близким друзьям -- это еще куда ни шло, но незнакомому человеку... -- Ты скромничаешь. -- Фламиния подвинулась к Паскалю и положила голову ему на плечо. -- Пусть льются слова, Паскаль, и пусть меня несет течением. Паскаль удивленно посмотрел на возлюбленную. -- Что ж, хорошо, моя милая Фламиния, я спою для тебя, но не для этого человека. -- А он пусть подслушивает, -- улыбнулась Фламиния. Паскаль вздохнул и запел. Мэт стоял будто зачарованный, слушая, как слоги водопадом срываются с губ Паскаля. Слова звенели и кружились вокруг Мэта, приподнимали его, отрывали от земли, несли по течению и никак не давали задержаться хоть на мгновение, чтобы уловить их значение. Но вот песня окончилась, и Мэт наконец выдохнул. Этот парень был фантастически талантлив! И все же смысл слов ускользнул от Мэта. Осталась лишь одна связная мысль: с помощью этой песни чудес не сотворишь, потому что в ней описывалась земля, работа, мысли Паскаля и те добрые чувства, что приходили к нему во время этой работы. Добрые? Приятные? Да нет, восторг -- вот как это называлось! -- У тебя такое дарование, -- вырвалось у Мэта, -- а ты собрался зря потратить время, пытаясь стать рыцарем? Лицо Паскаля помрачнело, он опустил глаза, а его друзья разразились дружными протестами. Когда их голоса стихли, Паскаль поднял глаза на Мэта и сказал: -- Это пустое времяпрепровождение, Мэтью, -- сами по себе эти стихи приносят удовольствие, но только тогда, когда нечем себя занять. Это не то дело, какому можно было бы посвятить жизнь. Хор протестов зазвучал вновь, но на сей раз к нему присоединился и Аруэтто. Когда все остальные затихли, старый ученый смог высказать свою мысль: -- Души всех людей, молодой человек, нуждаются в отдыхе и покое, но и в веселье также! Если вы одарены, в этом вы принесете больше пользы, чем целая компания рыцарей! Паскаль изумленно смотрел на старика, а вместе с ним и Эскрибо. -- Как это он может принести больше пользы, если его песни -- одна сплошная любовь, и никакого смысла? -- Вот-вот, -- подхватил Лелио, -- наш друг Паскаль умеет изумительно сочетать звуки, но как же он может кого-то просветить, если смысл его песен ускользает от нас уже в те мгновения, когда мы их слушаем. Говоря, Лелио улыбался Аруэтто, однако это явно был вызов. Ученый тоже улыбнулся в ответ и сказал: -- А ты никогда не слыхал, что в стихах и не должно быть смысла, что они просто должны быть -- и этого достаточно? Лелио замер с вытаращенными глазами, да и вся молодежь вместе с ним. Паскаль наконец нарушил молчание и запротестовал: -- Но там есть смысл! Эта песня повествует о том, как и что я чувствовал, когда работал, о том озарении, что вдруг снизошло на меня, о единении с землей, с Фламинией, со всеми остальными! -- Верно, обо всем этом, -- согласился Аруэтто. -- И если мы сядем и внимательно прочитаем слова песни, то мы непременно отыщем этот смысл и выразим его ясно и доходчиво, но гораздо приятнее наслаждаться стихами как шедеврами чувственности и в процессе наслаждения впитывать смысл. -- Но разве в таком случае кто-то не сумеет убедить нас в чем-либо, с чем бы мы в открытом и честном споре никогда не согласились? -- возразила пухленькая девушка. -- Прекрасно сказано, Берилла, -- воскликнул Лелио. -- Это возможно, -- отвечал девушке Аруэтто. -- Вот почему стоит изучить стихотворение, прежде чем вы будете его многократно слушать. Однако не лишайте себя радости выслушать стихи безо всякого разбирательства хотя бы раз, а то и не один. -- Кто вы такой? -- требовательно спросил Лелио. -- Лелио! -- одернула его испуганная Берилла. -- Нет, я должен узнать, -- не унимался Лелио. Он склонился к столу и, нахмурив брови, уставился на Аруэтто. -- По той же самой причине, по которой вы только что посоветовали нам не подвергать разбору стихи, мы должны знать, чьи слова мы только что слышали, чтобы затем могли судить о правоте ваших мыслей на основании всей вашей философии. Так кто вы такой? -- Я не философ. Я всего лишь бедный ученый. Мое имя Аруэтто. Молодые люди словно окаменели. Наконец Берилла промямлила: -- Но вы... Но вы... Вы не тот Аруэтто, который перевел для нас Овидия и Вергилия? -- Не тот ли вы Аруэтто, который написал "Историю Рэма" -- книгу, которой пользуются все учителя? -- Не тот ли вы Аруэтто, без "Географии" которого не отправляется в путь ни один купец? -- Вынужден признаться во всех этих преступлениях, -- вздохнул Аруэтто, однако глаза его сверкали победно и весело. -- Стул ученому! -- прокричал Лелио, вскочил и тут же подвинул Аруэтто свой стул, а Эскрибо бросился за еще одним. -- Вина ученому! -- Берилла наполнила вином бокал и подвинула к Аруэтто. -- Для ученого -- все, чего бы он ни пожелал, -- сказала одна из девушек чуть хрипловатым грудным голосом. -- Что ж, я желаю единственного -- общества людей с пытливыми умами, их вопросов, полных задора молодости. -- О, этого у вас будет в изобилии! -- заверил Аруэтто один из парней. -- А это правда, что вы умеете читать по-гречески, но пока не перевели Гомера? -- Да, пока я на эту дерзость не отважился, --подтвердил Аруэтто. -- Но вы должны это сделать! Ведь если вы этого не сделаете, мы никогда не прочитаем его поэм, а про них ходят такие рассказы! -- Но я еще не могу истинно оценить дух афинян, -- возразил Аруэтто. -- Пусть не истинно, но как-то можете! А мы совсем не можем, мы даже ни одной книги не прочли, написанной греками! -- Ну а Пифагор? -- Эскрибо поставил стул рядом с тем, что подал ученому Лелио, и уселся. -- Можете вы объяснить, почему он был одновременно и математиком, и музыкантом? -- Ах! Вот вы о чем, молодой человек. Как ваше имя? -- Эскрибо, сэр. -- Эскрибо, Пифагор был, и прежде всего прочего, мистиком, который ничего так не искал в жизни, как того, чтобы понять устройство вселенной и природу существования человека! Музыка и математика для него были средствами к пониманию этого, вот и все. -- Музыка? Средство для понимания вселенной? -- Фламиния наклонилась вперед и внимательно уставилась на старика. -- Как это возможно? И Аруэтто начал рассказывать... Савл подошел поближе к Мэту и спросил: -- Ну, как себя чувствуешь, позабытый, позаброшенный? -- Обидно немножко, -- признался Мэт, -- но, учитывая обстоятельства, я нисколько не возражаю. -- Вот как? Почему же? -- Потому что я вроде бы придумал, как проникнуть во дворец Бонкорро и втереться к нему в доверие. Савл удивленно глянул в сторону оживленно протекавшего семинара и перевел глаза на Мэта. -- Только не надо их втягивать во что-нибудь такое, что может кончиться печально, ладно? -- Не буду, -- медленно ответил Мэт. -- Думаю, печального конца не предвидится. Друзья смотрели на молодых людей с восторгом, их посещали приятные воспоминания о студенческих годах, и вдруг наконец Паскаль выпрямился и воскликнул: -- Господи Боже! Позднота-то какая! А нам завтра пахать! -- Ничего, все и без нас растет, слава Богу, -- успокоил его Эскрибо. -- За один день с растениями ничего не случится. А вот другой возможности поговорить с настоящим ученым у нас скорее всего не будет. -- Только нельзя его переутомлять, -- предупредила Берилла. -- Чтобы я переутомился, когда я чувствую такой прилив сил? Когда со мной рядом молодежь? -- воскликнул Аруэтто. -- Никогда! -- Он улыбнулся. -- Буду говорить столько же, сколько вы, мои юные друзья! -- Поехали, -- махнул рукой Савл. -- Профессорское "эго" заговорило. -- Вечно с профессорами такая история. -- Ладно тебе. Существуют куда более противные причины для пробуждения "эго", -- урезонил товарища Мэт. -- И потом, это бывает только с настоящими учителями. Самыми-самыми настоящими. -- И все-таки что ты собираешься со всем этим делать? -- Как что? Придется прервать семинар, естественно. -- Мэт посмотрел на звезды, быстро прикинул, который мог бы быть час. -- А пока лучше немного поспать. Мне силы завтра ой как понадобятся. -- Он дождался паузы в разговорах и обратился к хозяину: -- Эскрибо! Не возражаешь, если я посплю у тебя на сеновале? -- На сеновале? -- Вид у молодого человека стал ужасно виноватым. -- Нет, друг мой! Вам надо выспаться на хорошей кровати! -- Это завтра, -- успокоил его Мэт, -- а сейчас мне не хотелось бы прерывать ваши дебаты. Высплюсь и на сене отлично: в последнее время мне доставалась постель и похуже. -- Мэт обернулся к ученому. -- Доброй ночи, Аруэтто, в следующий раз составь расписание занятий. ГЛАВА 25 -- Послушайте, я дал вам целый день на отдых, -- укорял Аруэтто Мэт, -- и предупреждал, что около полудня мы тронемся. Что мне с вами делать? Опять вы не спали всю ночь и разговаривали? -- Но ведь я так долго был одинок! -- стонал Аруэтто. -- Мне так трудно отказать молодым пытливым людям! -- Понимаю и искренне сожалею, что так не думали большинство из тех профессоров, у которых учился я. Но теперь вам предстоит встреча с еще одним весьма перспективным студентом. -- И кто же он? -- Король. Так, Савл, хватай его за другую руку. Готов? Запевай! Они обо всем договорились заранее: их появление должно быть по возможности убийственно ярким и зрелищным -- и заранее накропали себе в помощь стишок. Вот они встали посреди гумна и пропели: Пускай мы -- рожденные ползать, Но все же сейчас полетим, А самое главное -- сядем Вот именно там, где хотим. Не нужен нам берег турецкий И даже родная страна, Нам нужен дворец королевский, А Африка нам не нужна! Ничего не произошло. Ну, то есть на какой-то миг все трое ощутили чудовищное напряжение энергии, сгустившейся рядом с ними, -- их как бы затянуло в самую середину воронки, где противоборствовали две силы -- одна тянула, другая не пускала, и в процессе этого противоборства обе силы пытались деформировать троих друзей, но вот воронка как бы крутанула их и выбросила. -- Что это было? -- задыхаясь, спросил Аруэтто. -- Наше переносное заклинание, которое должно было доставить нас во дворец и разрушить защитное заклинание Бонкорро, -- уныло проговорил Мэт. -- Елки-палки! Он чересчур силен! Даже вдвоем мы не могли пробиться! -- Ну что же... -- глубокомысленно протянул Савл и воззрился на Стегомана. -- У нас есть другой вид транспорта, и не менее зрелищный к тому же. -- В каком-то смысле даже более. -- Мэт повернулся к своему старому другу и вздохнул. -- Прости, что снова приходится обращаться к тебе, Стегоман, но... ты не будешь сильно возражать, если я попрошу тебя снова полететь туда, где нас ждет смертельная опасность? Когда дракон совершал круговой облет замка, Аруэтто перегнулся через плечо Мэта и показал вниз. -- А что это за блестящее кавалерийское войско? -- Королева Алисанда! -- ахнул Мэт. -- Это не просто войско, это моя жена! -- Как думаешь, может быть, нам стоит дождаться ее? -- спросил Савл. Мэт принялся обдумывать этот вопрос, а Стегоман тем временем описал очередную четверть круга и спустился немного пониже. Внизу, во внутреннем дворе замка, его заметили. Кто-то кричал, кто-то указывал на дракона, кто-то уже улепетывал -- словом, каждый действовал сообразно собственному вкусу. -- Нет, -- решил Мэт. -- Ждать не будем. Чем больше будет сюрпризов, тем лучше. А в пяти милях от замка Орто Откровенный указал на кружащуюся в небе точку и вскрикнул: -- Ваше величество! Это же дракон Стегоман! Алисанда посмотрела туда, куда указывал младший чародей, и воскликнула: -- Ну конечно, это он! Но почему же он не летит к нам? -- Он направляется прямо в королевский замок, ваше величество! Значит, на то есть какая-то очень веская причина! -- Мэтью в опасности! -- вскричала королева, и ее рука легла на эфес меча, а затем взметнулась ввысь, чтобы дать знак войску. -- Вперед, воины мои! Ваш повелитель в опасности! Вперед, и сметем с лица земли эту крепость, если понадобится! Войско огласилось боевым кличем. Конники пришпорили коней и пустили их галопом. Мэт и Савл бормотали короткие заклинания, предназначенные для того, чтобы направленные в них стрелы отлетали рикошетом обратно -- и стрелы градом падали на парапет, а Стегоман летел уже вровень со стеной. Вот он завис над внутренним двором, и люди с криком разбежались, освободив дракону широкий круг для посадки. Опустившись на землю, дракон поднял голову и взревел, выпустив при этом устрашающий язык пламени: -- Проведите моего хозяина к королю! И горе тому, кто осмелится ко мне прикоснуться! Мэт соскользнул со спины дракона, обернулся, помог спуститься ученому. Спрыгнули на землю сэр Ги и Савл. -- Подожди здесь, -- попросил Мэт Стегомана. -- Если тебе не будет грозить опасность. А если что -- взлетай и кружи над замком до тех пор, пока мы не выйдем. -- Это мы с радостью. -- Стегоман придирчиво осмотрелся, обращая особое внимание на тех стражников, которые явно храбрились. -- Кто же из этих мужланов может меня тронуть? -- Колдуны, -- ответил Мэт. -- Хотя, подозреваю, самый главный из них в ближайшее время будет очень занят, ему будет не до того, что какой-то летучий зверь приземлился во дворе замка. Ну а мы ему забот-то поприбавим! И Мэт пошел по кругу около Стегомана, напевая: Пройдусь вокруг дракона трижды, Держитесь поодаль, невежды! Знакомы ль вам драконьи нужды? Известны вам его надежды? Пусть вам драконьи нужды чужды, Неверный шаг -- сомкнете вежды! Вкушал он уголь не однажды И, утоляя чувство жажды, Пивал горючее он дважды! -- И вовсе не дважды, -- поправил Мэта Стегоман. -- А гораздо чаще, если под словом "горючее" ты подразумеваешь мое собственное пламя. Как тебе, Мэтью, не стыдно напоминать мне про мое неблаговидное прошлое! -- Прости, старина, -- извинился Мэт. -- Мне просто хотелось сказать об этом тем, кому взбредет в голову хоть пальцем тронуть тебя. -- Что ж, придется пострадать, -- вздохнул Стегоман. -- Но и тот, кто осмелится приблизиться ко мне, пострадает не на шутку. -- Он снова горделиво осмотрелся. -- Ну давайте топайте по своим делам, да постарайтесь побыстрее управиться, чтобы мы смогли поскорее улететь отсюда. -- Заметано. Удачи тебе. -- И Мэт развернулся к двери, ведущей в главную башню. С ним поравнялись Савл и Аруэтто. Сэр Ги замкнул процессию. -- Думаешь, кто-нибудь встанет у нас на пути? -- спросил Савл у Мэта. -- Сам не знаю почему, -- отозвался Мэт, --но я в этом сомневаюсь. И он шагнул к дверям, дабы проверить свое предположение. Стражники у дверей поколебались, но потом все же скрестили алебарды, хотя и не очень решительно. -- Его величество велел мне сообщить ему, что я бежал из тюрьмы, в которую он меня заточил, -- заявил стражникам Мэт, подойдя к дверям. -- Ему не понравится, если меня задержат. Мэт шагал решительно, не задерживаясь на ступенях. Стражники не знали, что им делать. -- Дайте дорогу! -- гаркнул на них сэр Ги. Пешие воины просто обязаны повиноваться рыцарям -- вот и все дела. Они расцепили алебарды и распахнули створки дверей. Мэт тут же шагнул за порог, сразу за ним -- Савл и Аруэтто. Они бодрым шагом вошли в тронный зал и обнаружили, что там по обыкновению полно придворных. Мэт остановился в дверях, дожидаясь, когда слуга растолкает последних придворных и доберется до трона. Как только слуга взбежал на возвышение к трону, Мэт провозгласил: -- Можешь не извещать его величество о нашем приходе. Он сам все знает. Лакей в испуге обернулся. Мэт пошел по образовавшемуся проходу. -- Вы же хотели узнать, удастся ли мне бежать, ваше величество, не так ли? Король Бонкорро в искреннем изумлении взирал на нежданных гостей. Канцлер Ребозо смертельно побледнел и стал похож на призрака. Он указывал на идущих к трону дрожащей рукой. Король Бонкорро встретил Мэта удивленной улыбкой, готовой превратиться в волчий оскал. -- Верно, хотел, -- процедил он. -- Вы превзошли мои ожидания, верховный Маг. Вы более могущественны, чем я думал. Но как же вам удалось бежать? -- С небольшой помощью моих друзей[32]. -- И Мэт, кивнул в сторону Савла и сэра Ги. Ребозо возопил: -- Кто это с вами? Мэт намеренно не стал отвечать канцлеру. -- Ваше величество, позвольте представить вам Савла, Знахаря, а это... -- Ученый Аруэтто! -- Ребозо уже не изумлялся, он впал в ярость. Его посох взметнулся и указал на ученого, а канцлер принялся что-то декламировать на малопонятном языке. -- Не надо, Ребозо, -- приказал король, но канцлер не послушался, он продолжал распевать, и голос его звучал все более угрожающе. Король Бонкорро гневно полыхнул глазами, посмотрев на канцлера. -- Я же сказал тебе: хватит! Он поднял руку, развернул ее ладонью к Ребозо и выкрикнул короткую фразу, потом еще одну, рифмованную с первой. Языка Мэт не понял. Ребозо покачнулся, словно по нему ударила волна прибоя. -- Я ценю твои старания, но защищать меня не надо. -- Да, король был настроен решительно. -- И мне хотелось бы кое-что узнать, прежде чем мы снова отправим этого ученого в ссылку. Мэт был потрясен. Он уже более или менее догадывался о том, насколько могучий колдун Ребозо. Но если король мог вот так, походя, не прилагая особых усилий, перебороть колдовство своего канцлера, значит... Нет, такой мощи от молодого человека Мэт никак ожидать не мог. А что еще хуже, Савл проявил интерес: -- Я в этом куплете не уловил никаких имен -- ни святых, ни демонов. К кому же он обращался? -- Не было никаких имен, -- заверил Савла Аруэтто. Савл хитро глянул на ученого: -- А вы знаете этот язык? -- Оба. -- Что ж, ученый! -- Бонкорро перевел взгляд на Аруэтто. -- Мы давно не виделись, но не могу сказать, чтобы меня это огорчало. Чем обязан такой чести? Аруэтто развел руками: -- Ваше величество, вы поселили меня в роскошном месте, но там так одиноко! -- Так вы явились искать общества? И все же как вам удалось бежать? -- Бонкорро посмотрел на Мэта. -- Ваших рук дело, чародей, как я понимаю? -- Да, ваше величество. Аруэтто показался мне человеком, которого вы бы с радостью оставили при дворе. Ребозо в панике рванулся вперед, но тут же резко остановился, словно на его пути возникла невидимая преграда. -- Признаться, в прошлом меня радовали разговоры с ним, -- вздохнул Бонкорро. -- Однако Ребозо внушил мне, что его идеи способны подорвать принципы моего правления, и я поверил ему. И у меня до сих пор нет причин не верить советам моего канцлера. -- А у меня есть, ваше величество, -- сказал Мэт. -- В действительности мысли этого ученого ведут к той же цели, что и ваши. Бонкорро даже глазом не повел, но почему-то Мэт почувствовал вспышку интереса. -- Вот как? -- Вот так, -- неожиданно подал голос Савл. -- Он высоко ценит возможности человека самого по себе, ваше величество. Пока он о магии говорил немного, но прошлой ночью, когда обсуждалась теория Пифагора, сказал и о ней. -- Пифагора? Этого еретика и богохульника? -- ворвался в беседу Ребозо. -- Первейшего извратителя разумов человеческих? Ваше величество, не слушайте их! Они навлекут на вас проклятие! -- "Еретик"? "Богохульник"? -- Бонкорро устремил скептический взор на канцлера. -- Странно слышать такие слова от тебя, поклоняющегося Сатане. -- Пифагор даже для Сатаны был бы еретиком! Он отрицает наличие сверхъестественных существ, но верит в существование сверхъестественных сил! Он... -- Вот уж действительно! Этот Пифагор, похоже, интересовался теми же вопросами, что и я! Почему ты раньше никогда не говорил мне о нем, Ребозо? Канцлер снова жутко побледнел. -- Ну... потому... потому... -- Потому, естественно, что это могло бы увести вас с той злокозненной дорожки, которую он для вас вымостил, -- угрюмо проговорил Савл. -- Это даже мне понятно, а ведь я ни вас, ни канцлера вашего прежде в глаза не видел! -- Он для меня вымостил? Ты уверен? -- Король Бонкорро так зыркнул на Савла, что на его месте занервничал бы и слон, но Савл ответил королю спокойным взглядом. -- Будет вам, ваше величество. Будто бы вы не знаете, что всякий, с кем бы вы ни общались, склоняет вас к своим взглядам, ведет к своим целям! В тронном зале стало зловеще тихо. -- Что ж... это мне известно, -- небрежно отозвался Бонкорро. -- Всякий, значит, и ты тоже? -- А как же, -- отозвался Савл с издевательской усмешкой. Примерно с минуту король и Знахарь молчали и не сводили друг с друга глаз. Напряжение нарастало. Наконец Бонкорро поерзал на троне и заключил: -- Приятно в виде разнообразия поговорить с честным человеком. -- Диоген бы похвалил его, -- сказал Аруэтто. Пронзительный взгляд переместился на него. -- Кто это -- Диоген? -- Ваше величество, нет! -- вскричал Ребозо, словно его ранили в самое сердце. Король Бонкорро выстрелил в него взглядом. -- Ты что, собираешься мешать мне узнавать новое? О да, собираешься, потому что это может ослабить твое влияние на меня! Я начинаю уставать от этого, Ребозо! Канцлер, не мигая, смотрел на короля. По лицу его пробежала тень раздражения -- даже дерзости, но тут же растаяла, сменившись тревогой и дрожью. Король Бонкорро еще несколько секунд сверлил канцлера взглядом, затем повернул голову к Мэту. -- Этого ли ты добивался, когда задумал привести с собой своих друзей, придворный Маг? -- Если честно -- не этого, -- подумав, ответил Мэт. -- Хотя и надеялся, что у вас с Савлом окажется много общего, по крайней мере в научных воззрениях. -- Зачем же тогда ты привел их сюда? -- Чтобы сделать вам предложение, -- отвечал Мэт. -- Я хочу пригласить вас приехать и посмотреть, как ученый Аруэтто разговаривает с компанией молодых ученых. Всего один вечер. В тронном зале снова стало тихо-тихо, король приподнял бровь, однако на сей раз не угрожающе, а задумчиво. Потом Ребозо застонал, а король сказал: -- Понимаю, чего вы хотите добиться: вы надеетесь так заинтересовать меня, что я повернусь к учению Аруэтто и отвернусь от Ребозо. Но с какой стати это должно тебя заботить? -- С такой, -- отвечал Мэт, -- что все происходящее в Латрурии сказывается и на моем народе, в Меровенсе. И от того, к чьим советам вы прислушиваетесь, будет зависеть то, как будет влиять народ Латрурии на народ Меровенса. -- Следовательно, ты боишься, что, если я буду мыслить в соответствии с советами Ребозо, мои подданные соблазнят твоих, -- заключил Бонкорро. -- Но мне нет никакого дела, что происходит с твоим народом, -- мне есть дело только до того, что происходит с моим, и то лишь в том смысле, насколько благосостояние моего народа затрагивает мое благосостояние. С какой стати мне принимать твое приглашение? -- С такой, -- ответил Мэт, -- что от того, что вы узнаете, может вырасти и ваше благосостояние, и благосостояние вашего народа. Король Бонкорро снова пристально посмотрел на Мэта. Все придворные затаили дыхание и ждали, чувствуя, что их судьба повисла на волоске. Наконец Бонкорро изрек: -- В том, что ты говоришь, пожалуй, есть некоторый смысл. Спокойно, Ребозо! Но мне нужно нечто большее -- не только твое мнение. У Мэта гадко засосало под ложечкой. -- Что ваше величество имеет в виду? -- Некий знак твоих намерений, -- ответил Бонкорро. -- Некий знак ценности твоих идей. Я тоже делаю тебе предложение, верховный Маг. Я предлагаю тебе ответить на два особых вопроса. Ребозо на эти вопросы удовлетворивших бы меня ответов не дал. -- Что это за вопросы такие, ваше величество? -- вскричал Ребозо. Король задумчиво поднял указательный палец. -- Вопрос первый: кто убил моего отца и почему? -- Король добавил к указательному пальцу средний. -- Вопрос второй: кто убил моего деда и почему? -- Но я же ответил на оба этих вопроса! -- возопил канцлер. -- Вашего отца убил конюх Ачерезе! А деда -- разбойники! Бонкорро, казалось, не слышал канцлера, он только смотрел на Мэта. -- И безусловно, -- медленно, цедя слова, проговорил Мэт, -- ответы на оба вопроса я должен вам предоставить в такой форме, чтобы вы убедились, что я знаю правду. -- Именно так. -- Не попадайся на удочку, -- еле слышно промолвил Савл. -- У него крапленая колода. -- Ага, а у меня туз в рукаве. -- Мэт вдохнул поглубже и сказал: -- Прекрасно, ваше величество! Я принимаю ваше предложение. -- Нет! -- воскликнул Ребозо, а Бонкорро бросил: -- Умолкни, Ребозо. Если он нагородит чепухи, ему конец. Как долго мне придется ждать твоего ответа, лорд Маг? -- Примерно полчаса. -- Мэт засучил рукава. -- Приступим, не откладывая в долгий ящик. Он развел руки в стороны, для пущей зрелищности растопырил пальцы и пропел: Всему на свете место быть должно: Висит портрет -- нужна портрету рамка. Ведь мы же в замке? Пусть влетит в окно Достойный призрак -- украшенье замка! Затем Мэт набрал побольше воздуха и пропел еще куплет: За все долги расплата суждена Все тайное когда-то явью станет, Пусть Спиро -- тот, чья дружба мне дана -- Поможет мне и здесь сейчас предстанет! -- Что ты так разорался-то? -- послышался замогильный голос. -- Отлично слышу и всегда готов -- только попроси! Вот он. Призрак летел над полом, вдвое больше, чем был при жизни -- едва видимый в тусклом свете тронного зала. Придворные, испуская крики ужаса, попятились. На возвышении, дрожа, стоял Ребозо. Его стоны были еле-еле слышны. Мэт испустил вздох облегчения. -- Прости великодушно, -- сказал он призраку, -- на самом деле я понятия не имел, какие преграды тебе суждено преодолеть по пути сюда. -- Да уж, паутины заклинаний тут понаплетено -- это точно, -- согласился Спиро. -- Какая тебе нужна помощь, лорд Маг? Теперь-то я знаю, кто ты есть на самом деле! Даже в Чистилище мертвые знают больше, чем при жизни! В толпе придворных кто-то простонал и упал в обморок. Те, кто был рядом, бросились поднимать упавшего. -- Спасибо, друг, -- поблагодарил Мэт Спиро. -- Призрак! -- воскликнул Бонкорро голосом, в котором явно слышалось неподдельное волнение. -- Но как это вышло, что ты в Чистилище, а не в адском пламени? Призрак медленно развернулся и смерил короля взглядом пустых глазниц. -- Я не обязан тебе отвечать. -- Ну, сделай же такую милость, умоляю тебя! Мне так нужны ответы на духовные вопросы, а кто их может дать, как не дух! Ответь, молю тебя! -- Не-е-е-ет! -- простонал Ребозо. -- Нет, нет, нет! -- Ладно уж, так и быть, отвечу, -- смилостивился Спиро. -- Совершить милосердный поступок -- это мне сейчас очень выгодно. Знай же, король, что я не был грешен настолько, чтобы моей душе понадобились жесточайшие из пыток, дабы она сумела очиститься и попасть на Небеса. Я обитаю в пустыне. Весь день меня обжигает палящее солнце, а по ночам я замерзаю от холода. Но я не жалуюсь, я заслуживал худшего. -- Благодарю тебя, -- прошептал Бонкорро с широко распахнутыми глазами. -- Не за что. -- Призрак обернулся к Мэту. -- Что тебе надобно, чародей? -- Мне нужно поговорить с двумя духами, -- ответил Мэт. -- Один из них, вероятно, в Аду, но может быть и в Чистилище. Другой же дух скорее всего в Раю. Мы полагаем, что он мученик. -- Мой голос не услышат на Небесах, -- сказал призрак. -- Но я обыщу Чистилище и брошу клич в Ад. Как имя погибшей души? Мэт с шумом втянул в себя воздух. -- Король Маледикто Латрурийский! Придворные дружно ахнули. Ребозо перестал стучать зубами и затих. -- Этот в Чистилище, -- ухмыльнулся Спиро. -- Я видел его в страшных безднах. Его я тебе вызову. Мэт понял, что король Маледикто был старше, чем он думал, гораздо старше. -- Ты не имеешь права вызывать короля? -- вскричал Бонкорро. -- Мирские титулы там ничто, -- бросил ему Спиро. -- Только душа что-либо значит, есть ли в ней хоть капля добра. И вот явился призрак короля -- ростом ниже, чем Спиро. В его облике не осталось ничего зловещего. Лицо Маледикто искажала гримаса муки. -- Что тебе надобно от меня, сквайр? -- жалобно выдохнул призрак бывшего короля. -- Верни то, что должен живущим и Небесам, бывший король! -- Спиро обернулся к Мэту. -- Спрашивай! -- Кто вас убил? -- потребовал ответа Мэт, у которого волосы на затылке встали дыбом. -- Кто вас убил и почему? -- Почему? Потому что я раскаялся и попытался исповедоваться! -- В измученных глазах Маледикто вспыхнул победный огонь. -- И я успел это сделать, хвала смелым рыцарям, которые удержали моего убийцу. Их нет в Чистилище. Я думаю, они попали в Рай вместе с монахом, который исповедал меня! -- Но... как же это! -- вскричал Бонкорро. -- Ты, который стольких убивал и пытал! Ты, который вызвал столько мучений, будучи преданным силам Зла! Как вышло, что ты покаялся? -- Кто это спрашивает? -- Призрак короля повернулся. -- А, это мой внук! Ты остался жив! Рад видеть тебя живым и здоровым! Береги свою душу! Не иди по моим стопам! -- Не пойду! -- заверил его Бонкорро, которому, казалось, совет придал сил. -- Но почему ты покаялся? -- Смерть сына истерзала мое сердце, -- отвечал призрак, -- а твое исчезновение совсем лишило покоя. Ничего у меня в жизни не осталось. Если бы я знал, что ты жив, я, вероятно, собрался бы с силами, что-то предпринял, потому что ты был моей единственной надеждой на будущее. Но без тебя завтрашний день лежал во прахе. В моей жизни вдруг не стало никакого смысла, ничто меня не радовало. Десять лет я размышлял обо всем этом. Я готовился к смерти. Я провел испытание совести и тайно отправился к исповеднику. Но как только я начал исповедоваться. Дьявол узнал об этом --а я и не сомневался -- и послал переодетого колдуна на огнедышащем чудовище, чтобы убить меня. Хвала моим верным рыцарям -- всего лишь они двое при моем дворе были тайно верующими, их я и взял с собой. Они дрались с колдуном, покуда я исповедовался. Едва я закончил, как колдун убил и меня, и священника, который отпустил мне грехи. -- Но кто был тот колдун? -- спросил нетерпеливо Бонкорро. -- Это мне неведомо, -- вздохнул Маледикто, -- он был в маске, а моя душа еще не так очищена, чтобы знать больше, чем знала при жизни. -- Вдруг около призрака короля взметнулось пламя. -- Я должен возвращаться, я не могу больше оставаться здесь! Благословляю тебя, мой внук! Повернись лицом к Богу и Добру! При упоминании Бога Ребозо взвизгнул, как от острейшей боли, а вместе с ним многие из придворных. Пламя вспыхнуло ярче, а когда угасло, призрак короля уже исчез. -- Сам я на большее не способен, -- проговорил Спиро. -- Мой голос не долетит на Небеса, но среди вас есть один человек, чей голос там услышат. Бонкорро в шоке уставился на призрака. -- Кто это? -- дрожа от волнения, вопросил он. -- Кто? -- эхом вторил ему Мэт, нервно поглядывая на Ребозо. -- Он! -- И палец Спиро указал на Аруэтто. -- Жизнь его была небезупречна, но почти такова, единственным его пороком было то, что он не видел всех пороков человечества и не старался делать добра для своих ближних. Он помогал тем, кто к нему обращался, но не пытался искать, кому бы помочь. И все же душа его пока довольно чиста и может обратиться к Небесам! -- Так вот почему ты хотел, чтобы он ушел от меня. -- Король Бонкорро одарил Ребозо взглядом, в котором была не только убежденность, но и приговор. Мэт смотрел на канцлера. Тот выпучил глаза и затрепетал. Мэт приготовился к неприятностям: в таком состоянии люди способны на все, а этот человек был колдуном. -- Молись, ученый! -- воззвал к Аруэтто призрак. -- Молись, чтобы душа принца Касудо явилась на твой зов! Настало время, пробил час. Если Небеса услышат твою молитву, мученик может явиться сюда. Аруэтто, дрожа, опустил голову на сцепленные руки и пробормотал несколько слов по-латыни. В тронный зал ворвалась вспышка света, и Спиро не стало видно. Он померк, сжался, а перед изумленными людьми предстала сияющая призрачная фигура в три человеческих роста -- фигура мужчины лет тридцати, стройного, бородатого, с восторженными глазами. -- Отец! -- вскричал король Бонкорро, а Ребозо мешком опустился на колени. Призрак принца Касудо обернулся и посмотрел сверху вниз. Вот его лицо смягчилось. -- Сын мой! Как наполняется радостью мое сердце: я вижу тебя выросшим и неиспорченным! О, прости меня, что я тебя покинул! -- Я простил, давно простил! -- воскликнул Бонкорро. -- Ты же не виноват! Но я не могу простить твоего убийцу и Бога не могу простить за то, что он отобрал тебя у меня! -- Ах... -- Лицо принца стало печальным. -- Бога винить не нужно, сынок. Вини меня, ибо я хотел умереть. -- Ты... хотел покинуть меня? -- Из уст Бонкорро вырвалось сипение, глаза его были широко раскрыты. -- О нет, не тебя, никогда! -- Касудо так протянул руки, словно хотел обнять сына прижать к себе. -- Но я хотел умереть, потому что я запятнал свою душу искушением, которое, как я знал, стало моим грехопадением! -- Искушением? -- изумился Бонкорро. -- Ты? -- О да! Не думай, сынок, что, устояв против стольких искушений, я не испытывал мук! -- Но какое же искушение могло соблазнить тебя, поистине святого человека? -- То искушение имело вид прекрасной служанки, -- вздохнул Касудо. -- Ее доставил ко двору канцлер Ребозо и каким-то образом уберег от лап моего отца. Она была так мила, хотя и не была девственницей. Ее лицо, фигура -- от этого растаяли бы камни! А я ведь был не каменный, сынок, о нет... но она была слишком низкого происхождения для того чтобы я, принц, мог на ней жениться... -- Ты любил другую женщину, не мою мать? -- Бонкорро побелел. -- Любил? О нет, к моему стыду: любви в моем чувстве было мало, но много похоти -- целый океан похоти, и его волны бились о берег моего безбрачия! Но не думай обо мне дурно, молю тебя, помни, что восемь лет я прожил без жены, и знай, что эта служанка была очень привлекательна и кокетлива и так искушала меня, что я был близок к грехопадению. Но я слишком хорошо знал себя. Я знал, что, совершив грех, я постараюсь как-то оправдать его, найти ему какое-то объяснение, стану убеждать себя в том, что этот грех -- благое дело и что я смогу сделать эту женщину своей любовницей, не женясь на ней! Эти оправдания мало-помалу привели бы к тому, что я воспринял бы дьявольские богохульства, а потом, уверовав, что проклят, я бы объявил себя прислужником Сатаны. Тогда мне перешел бы по наследству престол, и, вместо того чтобы спасти Латрурию, я бы вместе с собой подверг страну проклятию. Нет! Я терпел ее заигрывания, я отказывался от ее безмолвных намеков, отказывался от приглашений в словах, которые последовали затем, но кровь моя так бешено бушевала в жилах, что я понимал: терпеть такие муки всегда я не смогу! Я стучался своими молитвами во врата Рая, просил Господа избавить меня от этого искушения! Я вновь и вновь твердил себе, что Господь не пошлет мне испытания, какое я был бы не в силах понести! Но в конце концов я стал молить Бога, что раз уж он не может избавить меня от соблазна, не может искоренить похоть в моем сердце, то пусть заберет меня к себе, в Рай! В этом мой грех -- в том, что я просил Бога лишить меня жизни! Это только моя вина, но не вина Бога! Он услышал мои молитвы и ответил на них -- он ослабил свою защиту и дал ножу убийцы избавить меня от мучений, вызванных моей слабостью. -- Воистину слабостью! -- вскричал Бонкорро. -- Ты был призван думать о стране, о сыне, которому в один прекрасный день досталась бы по наследству забота о благе этой страны! Как ты смел вот так меня покинуть?! И как ты смел покинуть свое королевство?! -- Но я никогда не покидал ни тебя, ни королевство, никогда, поверь! -- воскликнул призрак. -- Верно, я покинул жизнь и не смог находиться рядом с тобой во плоти, не мог обнять тебя, когда тебе было грустно и тоскливо, не мог дать тебе совета, когда ты не знал, как быть, -- и все же я всегда был так близко к тебе, как только мог. Я всегда находился рядом и старался утешить твое сердце и укрепить твой разум. Увы, я не сумел полностью оградить тебя от набегов Сатаны, но когда твое сердце билось часто, а потом вдруг успокаивалось, знай, это был я, это я призывал на тебя милость Господню! И если тебе снился страшный сон, если мучили сомнения и ужасы, а потом являлся я и прогонял от тебя чудовищ, показывал тебе волшебные чудеса, знай, это были не просто сны, это был мой дух! Если ты чувствовал искушение кого-либо возненавидеть, кому-то отомстить, но холод сковывал твою руку, знай, это я помогал тебе! Нет, на самом деле я никогда не покидал тебя, сынок, я всегда оставался с тобой, в твоем сердце, и разуме, и -- насколько мог -- в твоей душе. Я укреплял тебя, чтобы ты мог выстоять против искушений, я давал тебе советы против греха похоти. Это был я, это всегда был я, и я постоянно буду с тобой, чтобы уберечь тебя, чтобы дать тебе покой, если уж ты не хочешь истинно обратиться к Господу Богу! Бонкорро сидел, не сводя глаз с призрака отца. Щеки его постепенно покрывались краской. Наконец он как-то обмяк, и по его щеке сбежала одна-единственная слеза. -- Да благословит тебя Господь, отец! Я вновь прощаю тебя, ибо на твоем месте я не смог бы сделать больше для спасения своего королевства и своего сына. Только в страшном сне мне может привидеться то, что могло бы стать с моей жизнью, если бы ты пошел в услужение к силам Зла! Ответом королю было молчание. Замер и тронный зал. Король Бонкорро смотрел на отца -- более не мальчик, а взрослый и сильный мужчина -- мужчина телом, душой и волей. -- А Бога простить можешь? -- вопросил призрак. Когда Бонкорро заговорил, голос его прозвучал приглушенно: -- Да, могу, но только потому, что сейчас, когда ты говорил со мной... скажи, это ты сейчас открыл мое сердце для милости Божьей? Призрак не ответил, но его глаза сияли радостью. -- Я смутно понимаю, -- продолжал Бонкорро, -- что Господь сделал все так, как было бы лучше для всех нас, что, не стань я сиротой, я не стал бы тем человеком, каким являюсь сейчас, и, наверное. Бог этого хотел почему-то, но, может быть, и для того, чтобы славно жилось народу Латрурии. Ребозо, торчавший за спиной у короля, жутко вздрогнул. -- Да, я могу начать прощать его, -- продолжал Бонкорро. -- Хотя мне нужно будет как можно больше узнать о Его божественном плане, прежде чем я соглашусь. Но скажи мне то, что для меня имеет величайший смысл! Почему тебя убили? -- Ты ведь уже догадался почему, и догадался верно, -- сказал призрак. -- Как только мой убийца понял, что я вознамерился обратиться к Богу и обратить к Боту всю страну, если мне перейдет трон, он попытался не дать мне этого сделать. Около меня стали виться наемные убийцы... -- Конюх Ачерезе? -- Нет, не он. Ни в коем случае! Этот бедняга только лишь нашел мое мертвое тело -- не он пронзил меня ножом! Нет, Ачерезе обитает здесь, в Раю, среди святых, ибо маленькие грехи его жизни были искуплены мучительной смертью и тем, что он до последнего мгновения был предан Господу! -- Вот и весь толк от твоих пыток, Ребозо, -- буркнул Бонкорро, даже не оглянувшись через плечо на скрюченного канцлера, который дергался при каждом упоминании Бога. -- Но Господь защищал тебя, отец? -- Да, -- ответил призрак. -- Но и я не оплошал. Я был бдителен, я истязал себя бессонными ночами и многих убийц остановил сам -- когда делал обманное движение, а когда и встречал смертоносный удар выставленной для защиты рукой. Такому учишься, вырастая при дворе, где кипят интриги. -- Верно, -- негромко проговорил Бонкорро. -- Этому учишься. -- И тебе пришлось поучиться, сынок. Когда твой канцлер понял, что и ты тоже собираешься стать реформатором, он послал убийц охотиться за тобой, но ты оказался для него слишком крепким орешком, а твое волшебство не подпускало к тебе убийц. Вот теперь-то Бонкорро развернулся и посмотрел на Ребозо. Тот вскочил, раскинул руки, потом выставил их перед собой, готовый защищаться. --Ваше величество, нет? Это все ложь! Признаюсь, я действительно поначалу подсылал к вам... у... убийц, но когда я понял, что вы не собираетесь ударяться в религию, то я им сразу сказал, чтобы они убирались! Потом я только старался вас соблазнять, портить роскошью, показывать вам разные восторги, радости власти, буйства и веселья! -- И многого добился, не так ли? -- Бонкорро взглядом сверлил старика насквозь. -- Да, покуда не притащился этот меровенсский заклинатель! -- выкрикнул Ребозо. -- И мне не было нужды пытаться убить вас! -- Да, зачем же... -- хмуро кивнул Бонкорро. -- Я слушал тебя. Я не устоял перед искушением и завел гарем! Я узаконил проституцию и тем самым повел женщин к гибели! О, ты славно нес службу у своего повелителя, Ребозо, но я уже начинал догадываться, что твой повелитель не я! -- Король обернулся к призраку. -- Кто убил тебя, отец? -- Нет, сын мой! -- Призрак предостерегающее поднял руки. -- Я не хочу, чтобы ты пытался отомстить за меня! Эта дорога ведет в Ад! Бонкорро с минуту смотрел на призрака, прищурившись. Затем он проговорил: -- Совет твой мудр -- мстить я не стану!-- Между тем король расправил плечи и приподнял подбородок с такой гордостью, какой никогда не выказывал его отец. -- Но я король, а ты королем никогда не был, и я обязан судить по справедливости, чего ты никогда не делал! Скажи мне во имя справедливости: кто убил моего деда? Кто убил тебя? -- Как это он может знать, кто убил вашего дедушку? -- заверещал Ребозо, дрожа с головы до ног. -- Он тогда уже был мертв! -- Мертв, но в Раю, хотя святые не всеведущи, им дано знать намного больше, чем живым. Верно, отец? Знаешь ли ты без тени сомнения, кто убил моего деда? -- Знаю, -- признался Касудо. -- Тот же, кто убил и меня, когда понял, что меня не подкупишь и не возьмешь соблазном, он не знал, что еще неделя, и я лишусь милости Божьей. Он убил короля Маледикто, когда узнал, что тот исповедуется в грехах, а потом стал плакать о нем громче всех. -- Но кто же он?! -- вскричал Бонкорро, и в голосе его зазвучала сталь. Это более не был сын, говорящий с отцом, -- это был просто один мужчина, говорящий с другим. -- Увы! -- воскликнул призрак. -- Это единственный человек, которому более других доверял и твой дед, и ты сам... -- Ты лжешь, мерзкий призрак! -- взвыл Ребозо и замахнулся посохом. -- Это был канцлер Ребозо! -- прокричал призрак. ГЛАВА 26 Ребозо выкрикнул какое-то злобное стихотворение на древнем языке, и его посох выплюнул зеленоватое пламя. -- Умри, мерзкий призрак! Убирайся отсюда сейчас же! Но принц Касудо только сложил руки на груди, закрыл глаза и откинул голову назад в молитве. Его объяли языки пламени. А король Бонкорро в упор уставился на канцлера. Он шевелил губами, и его голос не был слышен за воплями Ребозо, полными жгучей ненависти... Но вот огромная змея начала подниматься от пола, обвивая канцлера. Ребозо в ужасе глядел на приплюснутую остроконечную голову, покачивающуюся всего в футе от его лица, в ужасе вскрикнул, и тут кольца змеиного тела туго сжали его грудь, и он начал задыхаться. Его посох со стуком упал на пол, зеленое пламя угасло, и оказалось, что призрак принца Касудо никуда не делся, он только засветился еще ярче, чем прежде. Король Бонкорро поднялся с трона, нахмурив брови и прищурившись. Он шагнул к канцлеру и выхватил из поясных ножен стилет. -- Нет, ваше величество! -- прошелестел Ребозо, испуская последний воздух из легких. -- Этот призрак -- он ненастоящий! Это фантазм, созданный ученым Аруэтто! -- Неужели ты меня считаешь таким глупцом? -- Король Бонкорро дал приказ змее: -- Ослабь немного кольца, пусть он подышит. Он умрет от моего клинка, а не от того, что ты его задушишь! Он не чародей, -- король снова повернулся к Ребозо, -- он всего лишь ученый, и ему ничего для себя не нужно -- он бескорыстен! -- Он владеет знанием! А если он знает, как что делать, он может сделать все, что пожелает. И он совсем не бескорыстен, ему очень много чего нужно для себя, ибо он истинный и законный престолонаследник Латрурии. Бонкорро окаменел. Развернувшись, он гневно уставился на Аруэтто. -- Правда? -- Не извольте сомневаться -- сущая правда. -- Это сэр Ги шагнул вперед, держа руку на эфесе меча. Он заслонил собой Аруэтто, встав всего в шаге от короля. -- Он -- последний потомок последнего Цезаря. -- Но я совершенно не желаю править! -- вскричал Аруэтто. -- Я не люблю дворцовую жизнь, а еще меньше люблю всяческие интриги! Я отрекаюсь от престола здесь и сейчас, во всеуслышание! Отрекаюсь в пользу короля Бонкорро, ибо его правление способно излечить все язвы Латрурии! Я же хочу, чтобы мне оставили мои книги и покой, -- больше мне ничего не надо! -- Это я уже слышал, -- вздохнул сэр Ги. -- И я выслушал твое отречение. Да будет так. Он более не наследник. Престол ваш. Долго-долго тянулась минута, в течение которой король Бонкорро смотрел на Аруэтто и сэра Ги. Наконец он сказал: -- Спасибо тебе... спасибо вам, ученый. Вы получите книги, но вот покоя не обещаю. Я сохраню за собой престол, но мне потребуются ваша помощь и ваши советы. Ребозо уже трижды предал меня. За это он умрет. Вы станете моим новым канцлером. -- Бонкорро развернулся и занес стилет, намереваясь свершить приговор. -- Нет, сын мой! -- вскричал призрак. -- Не отправляй его в Ад! Дай ему исповедоваться в грехах, дай покаяться! Бонкорро растерялся, опустил клинок. -- Глупо отпускать змею, которая тут же ужалит тебя в пятку, отец! -- Не отпускай его! Найди священника, пусть исповедует его сегодня же, а потом обезглавь его и вели сжечь тело! Но не отягощай душу свою его проклятиями! -- Это неразумно, -- возразил Бонкорро. -- Добродетельный путь не всегда благоразумен, но он всегда мудр! Сделай так ради меня, сынок, хотя я знаю, что не заслуживаю этого от тебя! -- Ты заслуживаешь в десять раз больше. -- Бонкорро убрал стилет в ножны. -- То, что ты покинул меня, не перевешивает десяти лет моего детского счастья. Он получит свой шанс попасть в Рай. Бонкорро взмахнул рукой, быстро пробормотал стихотворение, и змея, звякнув, превратилась в цепи и кандалы, которые тут же обхватили запястья и лодыжки Ребозо. Но Ребозо получил время для передышки и не преминул им воспользоваться. Одним быстрым движением он наклонился и поднял с пола свой посох, после чего, распрямившись, возопил: -- Эй, верные мои подручные! Вступайте в бой или будете прокляты! Убейте королишку и, если понадобится, умрите за это. Затем канцлер прокричал что-то на непонятном языке, указал посохом на Бонкорро, и змея снова появилась на полу, только на этот раз принялась оплетать кольцами короля. -- Тревога! -- крикнул сэр Ги, вспрыгнул на возвышение, размахнулся мечом, намереваясь отрубить голову змее. Бонкорро заметил рыцаря и, не обращая внимания на злобную рептилию, принялся жестикулировать и читать собственное стихотворение... Но тут прозвучало сразу голосов пятьдесят -- это выступили вперед придворные. Они выхватили из рукавов жезлы и принялись распевать что-то на древнем языке... И вот между Ребозо и королем возникло огнедышащее чудовище и принялось изрыгать на Бонкорро пламя, а канцлер-предатель отскочил в сторону от создания своих рук... Однако изрыгаемое мерзкой тварью пламя наткнулось на стену из тысячи мелких лезвий, устремившихся к Ребозо. Эти лезвия вместо канцлера угодили в зверя. Он взревел от боли, покачнулся, но все же бросился на короля... Тем временем тронный зал наполнился прочими созданиями из страшных снов: ламиями, горгонами и другими фантастическими чудищами со множеством рогов и зубов. Чудовища радостно визжали и кидались на Мэта и его друзей. Некоторые из них кинулись к Бонкорро. Савл развел руки в стороны и продекламировал нараспев: Сонный разум рождает чудовищ, Разум бодрый их уничтожает. Нам не надо богатств и сокровищ, Сгиньте, мерзкие, вас не бывает! Мэт подхватил: Ну а если вы есть -- так и быть: Выполняйте мой замысел четкий: Не успев ничего натворить, В клетки марш! За стальные решетки! Половина чудовищ замерла на бегу, как бы окаменела, остальные пугливо сжались и принялись повизгивать, а повсюду рядом с ними появились клетки. Клетки опускались на мерзких тварей сверху, подскакивали к ним сбоку, щелкали задвижками, хлопали дверцами, и звери оказывались внутри. Но и приспешники колдуна не остались в долгу -- они уже распевали новые строчки, и по всему залу вспыхнуло пламя. С потолка дождем посыпались ножи и мечи, пол покрылся ковром из гадюк и скорпионов. Мэт и Савл вертелись как угорелые, стараясь ликвидировать все эти кошмары один за другим. Они выкрикивали стишки, представлявшие собой весьма странную смесь классической поэзии и рекламных роликов. Рядом с ними возникали баллоны с инсектицидными аэрозолями, поливавшие гадов смертоносным ядом, откуда ни возьмись появлялись огнетушители и принимались плевать пеной на колдовское пламя, а для того чтобы защититься от колющей и режущей утвари, падающей сверху, друзья сотворили огромные стальные зонты. Но все это были лишь защитные действия. Друзья оборонялись, а инициативой по-прежнему владели колдуны. На помосте волчком вертелся Бонкорро. Он выкрикивал стихи на всевозможных языках -- древних и новых, по его лицу струйками стекал пот, он отбивал одно чудище за другим. Кто-то сделал пол помоста черной трясиной -- король снова превратил его в прочный, каменный. Ребозо напустил на короля уйму оружия -- Бонкорро выставил защиту в виде множества щитов и мечей. Тем временем сэр Ги мужественно сражался с огнедышащим чудовищем -- первым созданием Ребозо, принимая языки пламени на щит, который волшебным образом не просто заслонял рыцаря от огня, а растворял его. Сэр Ги получил-таки ожоги и был трижды ранен в лицо, но и зверюга испускала огонь из десятка ран, яростно и отчаянно вопя. Рыцарь прыгал около зверя и ни за что не желал подольше задержаться на одном месте, поэтому зверю никак не удавалось цапнуть сэра Ги, а что еще ужаснее, он пел: Во имя неба и земли Руби, мой меч, мой меч, коли!  Еще удар -- от сэра Ги Бегите, мерзкие враги! Это была его собственная магия -- воинское волшебство, и вот те придворные, которые колдовством не владели, перестали жаться около стен, осмелели, подняли головы, засверкали глазами. Тут Мэт понял, что сейчас нужно... Allons, enfants de la patrie! Le jour de gloire est arrive! Centre nous de la tyrannic! L'etandard sanglant est leve! L'etandard sanglant est leve! Endendez-vous, dans la campagne, Mugir, ces feroces soldats, Qui vienent jusque dans nos bras! Egorgez nos fils, nos compagnes! Aux armes, mes citoyens! Formez vos bataillons! Marchons, marclions, quand le sand impur Abreuve nos sillons![33] Язык этот для придворных, конечно, чужой, но и слова, и боевой дух, заложенный в песне, возымели действие. Дружно вскричав, придворные бросились на приспешников канцлера, а те развернулись и стали биться с ними... Но тут от входа послышался безумный, леденящий кровь вой, и в тронный зал вбежал мантикор, чьи иглы стояли дыбом. Зверь обрушился на колдунов. Он хватал их острющими зубами и разбрасывал в стороны. Те, кому еще не досталось от Манни, завизжали от ужаса и попятились. Увы, стали пятиться и ставшие на сторону друзей придворные. И вот шум, стоящий в тронном зале, перекрыл боевой клич множества голосов снаружи, и в зал въехала сотня рыцарей. Они начали крошить в куски отвратительных существ и их создателей. Позади рыцарей виднелась фигурка светловолосой фурии. Поверх шлема на ней была тоненькая золотая корона. Она яростно кричала: -- Бейте мерзких врагов, бейте тех, кто угрожал моему любимому! Идите на помощь верховному Магу, Знахарю и Черному Рыцарю! За ее спиной в дверном проеме возникла громадная башка Стегомана. С .десяток колдунов в ужасе закричали и бросились преградить дорогу дракону, размахивая жезлами, но дракон гневно взревел, и колдуны, объятые пламенем, покатились по полу. Невооруженные придворные быстро расступились, а дракон поспешно рванулся к помосту, между тем как в двери следом за ним вломилась добрая сотня воинов, которые принялись расправляться с колдунами. Чудовище, созданное Ребозо, завидело Стегомана и скакнуло ему навстречу, завывая подобно пожарной сирене. Дракон в ответ зарычал, и пламя схлестнулось с пламенем. А позади них король Бонкорро, которому теперь ничто не мешало, развернулся к канцлеру-предателю и, распевая, стал вить в воздухе руками невидимую сеть. Ребозо встревоженно вскрикнул, воздел посох и начал декламировать стихи, но не успел он их закончить, как на него накинулось рыжеватое пламя, охватило его... Канцлер съежился в агонии, еще миг -- позади него возник черный рогатый силуэт, и канцлер превратился в кучку пепла на полу. В это же мгновение исчез и огнедышащий зверь, оставив в воздухе затихающий вопль. Все колдуны в тронном зале завизжали, как от чудовищной боли, повалились на пол и стали по нему кататься. Сэр Ги опустил меч и, тяжело дыша, сказал королю: -- Прекрасный удар, ваше величество! -- Но... я тут... ни причем, --задыхаясь, ответил ему Бонкорро, широко раскрытыми глазами глядя на кучку пепла. -- Я произносил заклинание, призванное вызвать мучения у предавших меня вельмож! А то пламя, что спалило его, я этого пламени не творил! -- Все равно... -- мрачно проговорил сэр Ги. -- Как только в зал ворвалось войско королевы, конец был предрешен, и Дьявол наказал своего приспешника за провал. -- Королева Алисанда? -- Бонкорро вгляделся в зал и увидел карающего ангела в объятиях верховного мага Мэтью. Наконец счастливый чародей отстранил от себя любимую жену и посоветовал ей: -- Знаешь, наверное, тебе пора что-то сказать войску, дорогая! -- Верно. А я благодарю ваше величество за помощь. -- Король Бонкорро снизу вверх посмотрел на призрак своего отца. Тот в ужасе взирал на последствия кровавой бойни. -- Отец, -- негромко проговорил Бонкорро, -- милосердие к такой погибшей душе -- это не мудро. -- Нет, -- прошептал призрак, отрицательно качая головой. -- Это всегда справедливо, всегда! А король всегда должен поступать справедливо! Теперь Бонкорро покачал головой. -- Думаю, иногда король должен делать то, что разумно, а не то, что справедливо, -- прости меня, отец, на этом свете я призван быть королем, а не святым. Мэт и король Бонкорро ненадолго задержались в дверях мастерской -- просторной комнаты, где при свете, проникавшем в широкие окна с северной стороны, работал скульптор. Мэт отошел от двери, окликнул короля, и они пошли дальше. На ходу Бонкорро негромко проговорил: -- Какая удивительная скорость! А вы говорите, будто бы Аруэтто лишь немножко покритиковал его и дал ему кое-какие советы всего две недели назад? -- Именно немножко, -- подтвердил Мэт. -- Но этот юноша очень уважает Аруэтто, понимаете? -- Несмотря на то что наш ученый утверждает, что он не скульптор? -- Нет, именно потому, что он утверждает, что он не скульптор! Но он утверждает между тем, что он знаток скульптуры, а с этим никто не спорит. По крайней мере не спорит дважды, хотя почему -- не знаю. То ли молодежь слишком сильно поражают приводимые Аруэтто аргументы, то ли им просто неохота высиживать лишний час и выслушивать очередную лекцию относительно достоинства той или иной статуи или картины, трудно сказать. Около другой двери они тоже остановились, в этой мастерской работали несколько художников, чуть дальше играл струнный квартет, а еще в одной мастерской Мэт и король послушали, как репетируют оперу. Покинув певцов, они пошли дальше, и Мэт сообщил королю: -- Аруэтто надеется, что ему удастся уговорить актеров с рыночной площади разыграть пьесу, которую сочинил один из его студентов. Это будет не так легко -- убедить их, что нужно запомнить слова ролей, а не выдумывать на ходу, как они привыкли, но, думаю, ему это удастся. -- Он очень упорный человек, -- признал Бонкорро. -- Это верно, -- согласился Мэт. -- Как тут не быть упорным, когда преподаешь... здесь. Они остановились у очередной двери. В этой комнате Аруэтто сидел в окружении парней и девушек из хозяйства Эскрибо. Шло серьезнейшее обсуждение какого-то вопроса. -- Но в том, чтобы видеть, что в мире существует мужское и женское начало, столько же смысла, как в том, чтобы видеть, что существует Добро и Зло! -- воскликнул Эскрибо. -- Чушь! -- возразил ему Лелио. -- В мире просто есть Добро и Зло, и недавняя победа нашего учителя -- тому подтверждение! -- Этого никто не отрицает, -- вступила в спор Берилла. -- Вопрос в том, что сильнее, вот и все. Лелио уставился на нее. -- Ты хочешь сказать, что женское начало может быть сильнее, чем Добро? -- Нет, я только хочу сказать, что оно может существовать внутри Добра! -- Берилла обернулась к Аруэтто. -- Я права или нет? -- Вероятно, -- отвечал Аруэтто. -- Если вспомнить дуалистическое учение, распространенное на Дальнем Востоке, которое утверждает, что Добро проистекает от мужчин и женщин, пребывающих в состоянии равновесия, а Зло проистекает от тех, кто это равновесие нарушает. -- Значит, Зло -- это отсутствие равновесия, а Добро -- равновесие, -- дерзко глянула на Аруэтто одна из девушек. -- Что-то в этом знакомое. Греки тоже так считали? Аруэтто кивнул, с трудом сдерживая удовольствие. -- Фламиния, ты, кажется, запомнила цитату! -- Всему своя мера[34], -- произнесла Фламиния, и глаза ее широко раскрылись, словно на нее вдруг снизошло озарение. -- Всему мера, в том числе и самой мере! -- Верно, -- кивнул Аруэтто. -- Ну а теперь скажите мне, может быть какая-то связь между этим и девизом: "Познай себя!" -- Это нечто большее, нежели просто девиз, учитель! -- воскликнул один из юношей. -- Согласен. -- Глаза Аруэтто загорелись. -- Но как ты это понимаешь, Арно? Арно начал отвечать, а Паскаль вдруг запрокинул голову и широко открыл глаза. Он вскочил и быстрым шагом отправился к стоявшему в углу столику, уселся около него и принялся быстро что-то писать. -- Вот откуда у поэтов берется вдохновение, -- прошептал Бонкорро, изумленно качая головой. -- Есть вещи, которых мне никогда не понять, верховный Маг! -- Не переживайте, ваше величество. О чем бы они ни толковали, никто из них ничего не смыслит в управлении государством. -- Мэт отвернулся и увел Бонкорро подальше от двери. -- Знаете, про эту виллу уже прослышали другие ученые и съехались сюда, чтобы участвовать в беседах и преподавать, -- всего-то за две недели! Один из них преподает логику, другой -- риторику, третий -- математику и музыку. -- Странное сочетание. -- Нет, просто он пифагорец до мозга костей. Я все пытаюсь разговорить его, чтобы он поведал мне воззрения Пифагора на предмет магии, а он все твердит, что этот гений мистики в такую чепуху не верил, что он просто учил, как устроен наш мир и как взаимодействуют его составные части. -- Но если понять это, всегда можно придумать, каким способом творить чудеса! -- К счастью, профессор этого не понимает. Он гений и витает в облаках. -- Мэт оглянулся на Аруэтто. -- А похоже, ваш новый канцлер в государственных делах тоже не слишком большим докой оказался? -- Он уже пытался упросить меня отправить его в отставку, но я уговорил, чтобы он остался на посту ради этого нового учебного заведения. Амбиций у него хватает: он надеется организовать содружество ученых, которые соберут воедино все знания человечества. -- Не собирается ли он назвать свое заведение университетом? -- Если вы подскажете ему это слово, я уверен, оно ему понравится. Между тем, когда я прошу у него советов, он щедро дарит мне их, а я уже начал привлекать других людей на государственную службу. Но такую неограниченную власть, какую я предоставлял Ребозо, я больше не дам никому. Так что Аруэтто сохранит титул канцлера, а для тех, кто будет вершить государственные дела, я придумаю другие наименования. -- Мудрая политика. Вот у вас с логикой все в порядке, ваше величество. -- Благодарю за похвалу, верховный Маг. Но от Мэта не укрылось: король защищает себя от лести, не поддается ей намеренно. -- Что ж... я рад, что вы приняли мое приглашение и побывали на тех занятиях, что проводит Аруэтто, но еще более я рад тому, что вы безо всякой просьбы с моей стороны пригласили всех во дворец. -- Вы бы все равно об этом попросили, но я не вижу в этом ничего удивительного. Я не настолько слеп, чтобы не замечать очевидного. -- Бонкорро улыбнулся. -- Уже теперь вельможи начали приглашать в свои поместья художников, а их жены стали звать ученых на вечеринки. А за поэтами, которых можно было бы приручить, все просто-таки гоняются! -- Значит, в скором времени разведется множество шарлатанов. Мог бы я посоветовать вашему величеству подвергать всякого, кто будет утверждать, что талантлив и образован, испытаниям? -- Мудрый совет. -- Бонкорро не стал говорить, что и сам уже подумывал об этом. Он только сказал: -- Мне придется превратиться в такого же знатока, как Аруэтто, но я думаю, что это принесет мне огромную радость, это замечательное времяпровождение и отдых после дневных интриг и забот. -- Да, в вечернем обучении есть свой смысл, -- признал Мэт. -- Ну а я, что греха таить, тут... гм... позволил себе, знаете ли, небольшую прогулочку по рынку в костюме менестреля, ну, и по предместьям прошелся... -- Опять шпионите, верховный Маг? -- Да, но на сей раз в вашу пользу. -- Но уж и в пользу королевы Алисанды как пить дать! -- О, ну это конечно! И представляете -- крестьяне уже за работой распевают арии, а кое-кто уже с любопытством поглядывает на обломки статуй, оставшихся со времен Цезарей. Люди даже спорят, собираясь на углах улиц, о том, что такое справедливость и благодетели. Но, правда, один из этих углов мне попался на улице "красных фонарей"... -- Что ж, даже там подобные обсуждения могли бы улучшить отношения между людьми, -- кивнул Бонкорро. -- Чего уж скрывать, верховный Маг, мои деяния были направлены на то, чтобы делать людям добро, ибо мой отец был добрым человеком, и этим качеством я всегда буду восхищаться. Оно для меня всегда будет на втором месте. -- На втором? А можно поинтересоваться, что будет на первом? -- Сила, -- ответил король. -- Живучесть. Но пойдемте, верховный Маг, а не то мы опоздаем навстречу с папским послом. Мэт радостно поздоровался с братом Фомой и представил его королю, после Чего встреча сразу стала менее официальной. Прежде чем затронуть государственные дела и цель визита, Мэт объяснил Бонкорро: -- Брат Фома занимается изучением магической силы. Он считает, что сила сама по себе не может быть ни доброй, ни злой и не происходит ни от Бога, ни-от Сатаны, но вот знание о том, как ею пользоваться, происходит из области Добра или Зла и делает магию такой, какая она есть. -- Неужели! -- с неподдельным интересом воскликнул Бонкорро. -- А-а-а... это так, но я не имею права говорить об этом, ваше величество, -- неловко проговорил брат Фома. -- Папа мне не позволяет об этом говорить. Он не уверен, прав ли я. -- Прав? -- Бонкорро заговорщицки подмигнул брату Фоме. -- Ну уж между нами -- между двумя людьми, которые стремятся к знаниям, а? Мы-то можем потолковать об этом с глазу на глаз? Это же далеко не то же самое, как если бы вы взялись проповедовать свои взгляды, забравшись на крышу? Ну а теперь скажите-ка мне, если магия не происходит от Бога, то что же тогда чудо? -- О, это нечто совсем иное! Брат Фома клюнул на королевскую удочку, сам того не поняв, и потянулся оживленный разговор, который продлился целый час. Король и монах и спорили, и радовались. В конце концов о цели визита было решено поговорить за обедом. -- Его святейшество шлет вам свою искреннюю благодарность, ваше величество, за свое освобождение и освобождение кардиналов, за то, что вы позволили им впредь служить открыто, без боязни преследований. -- Очень рад, -- улыбнулся Бонкорро. -- Теперь это вполне возможно, когда большая часть колдунов уже раскрыла себя с помощью Ребозо и мы с ними разделались. Скажи его святейшеству, что я благодарен ему за его участие. -- Всенепременно передам, -- кивнул брат Фома. -- Он надеется, что вы сумеете прибыть с визитом в Ватикан. Стало тихо. Наконец король нарушил молчание: -- Я благодарен его святейшеству за приглашение, но, боюсь, государственные дела пока не позволяют мне отлучиться. Своего посла же в Ватикан я непременно пошлю. -- Ах, -- печально вздохнул брат Фома, -- значит, вы все-таки по-прежнему сторонитесь религии? -- Скажем так: я еще не готов стать истовым католиком, брат Фома, однако в ваших религиозных воззрениях я уже начал видеть много ценного и полагаю, что в конце концов Бог, может быть, и существует. Кроме того, я хочу пригласить его святейшество сюда, дабы он назначил капеллана при моем дворе, если этим капелланом станешь ты. -- Ваше величество! -- обескураженно сложил руки на груди монах. -- Я для этого не гожусь! Я ведь даже не священник! -- В таком случае лучше, чтобы тебя поскорее рукоположили, -- сказал Бонкорро как отрезал. -- Ну а теперь, любезный брат... ты сказал, что математика на самом деле -- это всего лишь язык, описывающий то, как устроена вселенная. Но не может ли математика в таком случае быть средством для магии? И они снова завели разговор, и брат Фома пустился в объяснения. Он объяснял, что попытка понять устройство вселенной -- это всего лишь еще один из способов понять Создателя мира, а значит, математика -- один из путей к Богу... Мэт склонился к Савлу и сказал: -- Может быть, стрит рассказать им про печатный станок? В конце концов мы же хотим, чтобы это учение разошлось в широких слоях населения, а? -- Ох, не знаю, стоит ли... -- вздохнул Савл. -- Появится печатный станок -- и твой университет скатится до девиза: "Публиковать или умереть". Последний день пребывания при дворе короля Бонкорро начался с весьма яркой и зрелищной церемонии в тронном зале, где Бонкорро посвятил Паскаля в рыцари. Потом, когда Паскаль еще не успел опомниться, король объявил поэта и Фламинию мужем и женой. Одуревший от такого счастья, поэт покинул королевский дворец, дабы начать медовый месяц. А потом все вышли из дворца во двор, где рыцари Алисанды уже сидели в седлах, готовые тронуться в путь. Стегоман переминался с лапы на лапу рядом с сэром Ги -- ему явно не терпелось поскорее смыться. А вот Манни мурлыкал, следя глазами за Паскалем и Фламинией, направлявшимися к подъемному мостику. Через некоторое время он встал и потянулся. -- Придется идти туда, куда меня влечет заклинание, верховный Маг. -- Ладно... Кто-то же должен за ним приглядывать. Знаешь, Манни, король распорядился, чтобы шерифы по всей стране оповестили крестьян, что тот, кто отдаст тебе на съедение корову, просто присылал счет во дворец. Но ты все-таки не обжирайся, ладно? -- Буду экономен, -- пообещал мантикор. -- Лишнего не скушаю. Прощай, чародей! А ежели что -- зови! -- И мантикор вразвалочку отправился за молодоженами, которые были слишком заняты друг дружкой, чтобы заметить его. Мэт обнаружил, что расставание с мантикором его не слишком опечалило. Все-таки острые зубы Мании нет-нет да и наводили страх. Чародей обернулся, и его как огнем обожгло ревностью. Король Бонкорро проявлял излишнее внимание к своей соседке-королеве, причем внимание явно не братское. Глаза короля блестели. Он поклонился королеве. Та стояла около своего скакуна. Кольчуга лежала свернутая позади седла. На королеве было платье с глухим воротом, которое в общем и целом можно было расценивать как дипломатическое оружие. Бонкорро поцеловал руку Алисанды, и если поцелуй получился слишком долгим, простим его, ведь королева была так красива! Мы-то простим, а вот Мэт... Мэту пришлось уговаривать себя, доказывать себе,. что на самом деле король вовсе не ухаживает за его женой, но все-таки кровь его начала вскипать. -- Жаль, что вы не принимаете моего предложения погостить во дворце подольше, -- проговорил Бонкорро. -- Ваше приглашение очень лестно, ваше величество. -- Алисанда улыбнулась молодому красавцу, и от этой ее улыбки кровь Мэта дошла до точки кипения. -- Но я обязана заботиться о своем королевстве -- ведь я слишком долго не была дома. -- Что же, ничего не поделаешь, -- вздохнул Бонкорро. -- Но может быть, вы позволите мне как-нибудь навестить вас? -- Мы, мой супруг и я, всегда будем рады приветствовать вас и ваших рыцарей у себя при дворе, ваше величество. Видно было, что упоминание супруга Бонкорро не порадовало, однако он улыбнулся, обернулся к Мэту и сказал: -- Вероятно, мне стоит считать комплиментом в свой адрес, верховный Маг, то, что вы никогда не позволяли мне оставаться наедине с вашей очаровательной женой более чем на минуту? -- Комплиментом?.. О! Да. Конечно. Определенно, -- выговорил Мэт, спотыкаясь на каждом слове. -- Что ж, отчаяние мое безмерно, -- вздохнул король. -- Ибо я никак не могу пожелать верховному Магу безвременной кончины после того, как он столько сделал для меня, хотя его намерения, вероятно, были и не совсем таковы. -- Живой союзник всегда лучше мертвого соперника, -- заметил сэр Ги. -- Верно, верно, -- согласился Бонкорро, -- но если у вас родится дочь, ваше величество, и если она будет столь же прекрасна собой, как вы, я буду молиться о том, чтобы быть ей представленным. -- Скорее, вам придется молиться о том, чтобы моей дочери был представлен ваш будущий сын, -- поправила короля Алисанда. -- Но прежде наследники должны появиться на свет. -- Ну... мы над этим работаем, -- напомнил жене Мэт. -- Нет, -- отвечала Алисанда, глядя мужу прямо в глаза. -- Над этим работаю я. Твоя роль завершена. -- Что это значит? -- Мэт нахмурился, и ревность перелилась через край чаши его терпения. -- В чем дело? Один взгляд на красавчика короля, и я вдруг отвержен? Нет, я, конечно, понимаю, он... Сэр Ги кашлянул. -- Верховный Маг, -- вмешался он, -- у меня такое впечатление, что смысл высказывания ее величества вами понят не совсем правильно... -- Да о чем это вы?! Она же сказала четко: моя роль завер... Мэт оборвал фразу на полуслове, поняв наконец, о чем шла речь, и уставился на Алисанду. А она улыбалась ему -- облегченно и радостно. -- О, дорогая! -- воскликнул Мэт и заключил Алисанду в объятия. -- Ну почему же ты мне сразу не сказала??? 1 По обычаю доспехи проигравшего в турнире рыцаря доставались победителю. 2 Бат -- морской курорт на посточном побережье Великобритании. В переводе слов Bath означает "ванна" 3 Имеется в виду вторжение норманнов во главе с Робертом и Роджером Гвискарами в Южную Италию. В 1061--1091 гг. Роджер Гвискар завоевывает Сицилию и становится графом Сицилийским. -- Примеч. пер. 4 Быстрый шотландский танец. 5 Английский матросский танец. 6 Бертольд Брехт (1898--1956) -- немецкий драматург и режиссер. 7 Курт Вайль (1900--1950) -- немецкий композитор, с 1935 года живший в США. Автор песен ("зонгов") к пьесам Б. Брехта. 8 В поэме С. Т. Кольриджа "Сказание о старом Мореходе" главный герой убивает альбатроса, из-за чего потом обречен на вечные скитания. 9 Строки из известной шотландской старинной песни "Green-leaves" ("Зеленые рукава"). 10 Френсис Джеймс Чайлд (1825--1896) -- амер. филолог, собиратель народных песен. 11 Куплет и припев из знаменитого спиричуала "Down by the Riverside" 12 Ларс Порсенна -- легендарный царь этрусков. Пытался овладеть Римом по совету находившегося в изгнании Тарквиния Гордого. 13 Имеется в виду Гораций Коклес ("Одноглазый"), который, согласно легенде, сдерживал натиск этрусков на Субликийском мосту через Тибр, пока мост под ним не обрушился. Вероятно, ему была посвящена одноглазая статуя, стоявшая возле Тибра в исторические времена. 14 Шекспир, "Как вам это понравится", акт II, сцена 7. 15 Там же. 16 Первая строфа знаменитого студенческого гимна: "Возвеселимся же, пока мы молоды..." 17 Мидас -- в греческой мифологии царь Фригии. Прикосновением руки обращал любой предмет в золото. 18 Система экономических реформ президента США Теодора Рузвельта. 19 "Помни и смерти" (лит.). 20 Ламии -- чудовища в женском обличье, пьющие кровь детей, нечто вроде вампиров. 21 Майский день (англ.) -- позывные, которыми радисты заменяют сигнал "SOS", так как эти английские слова созвучны французским "aide mois", означающим "помоги мне". 22 Атриум -- в античном римском жилом доме главное помещение с верхним светом. 23 В тексте употреблено слово "scholar", которое действительно имеет два значения -- "ученый" и "ученик". 24 Три -- максимальное число карт при игре в "очко". 25 Речь идет об Этельреде Неспособном (978--1016), который был вынужден платить "датские деньги" -- дань, чтобы освободиться от набегов датчан. 26 По всей вероятности, Савл имеет в виду великую схизму, когда одновременно правили двое пап -- Урбан VI в Риме, а Климент VII в Авиньоне. Оба были низложены в 1409 году на Пизанском соборе. 27 "Наш" Август первым браком был женат на Скрибонии, с которой развелся, устав от ее дурного нрава, после чего вступил в брак с Ливией Друзиллой, которую беременной отнял у Тиберия Нерона. Ее Август любил и почитал до конца жизни. Ливия родила сына, названного Тиберием. Он и стал основателем династии Юлиев Клавдиев. Своих же детей у Августа с Ливией не было. 28 Фонтан Треви находится в центре Рима, на площади Венеции. Он сооружен в 1732 г. по проекту Никколо Сальви. Считалось, что в нем самая вкусная вода в Риме, и ее из фонтана бочками возили в Ватикан. Тот, кто хочет вернуться в Рим, но традиции бросает в этот фонтан монетку. 29 Трудно сказать, какой из акведуков -- римских арочных водопроводов -- имеет в виду герой. Их в то время в Риме (а значит, и в Рэме) было несколько. 30 Сид (Кампеадор) Родриго Диас дс Бивар (1040? --1099) -- испанский рыцарь. Прославился в отвоевании испанских земель у мавров. 31 В нашем мире эту роль выполнил император Византии Алексий Комнип в 1095 году. 32 Мэт отвечает слегка перефразированной строчкой из песни "With Little Help from My Friends" из альбома "Deatles" "Seargeant Pepper's Lonely Hearts Club Band". 33 В этом эпизоде Мэт поет "Марсельезу". 34 На самом деле пословица не греческая, а латинская -- "Est modus in rebus". Это цитата из "Сатир" Горация.