Григорiй Квiтка-Основ'яненко. Конотопська вiдьма ------------------------------------------------------------------------ Оригинал этого текста расположен в "Сетевой библиотеке украинской литературы" OCR: Евгений Васильев Для украинских литер использованы обозначения: ?, ? - "э оборотное" большое и маленькое (коды AAh,BAh) ?, ? - "i с двумя точками" большое и маленькое (коды AFh,BFh) I,i (укр) = I,i (лат) ------------------------------------------------------------------------ I Смутний i невеселий сидiв собi на лавцi, у новiй свiтлицi, що вiдгородив вiд противно? хати, конотопський пан сотник Микита Уласович Забрьоха. Хоч парень собi i чепурний був, а тут i у недiленьку святу не брав бiло? сорочки, та й - прощайте у сiм словi - кита?вих синiх штанiв на нiч не знiмав, так, сердека, у них i ночував, рад-рад, що за пiвнiч допхався додому ; а там чи заснув, чи нi, вже його, ще сонце не сходило, збудили. Зараз схопивсь, випозiхався, вичухався, помоливсь богу, нюхнув разiв тричi крiпко? роменсько? кабаки, прослухав, що йому читали, дав порядок i, зоставшись сам у свiтлицi, сiв на лавцi: голова йому нечесана, чуб не пiдголений, пика невмита, очi заспанi, уси розкудовченi, сорочка розхристана; край його на столi люлька i гаманець, каламар, гребiнець i повна карватка ще торiшньо? дулiвки, що ще звечора наточила йому Пазька у пляшку, а вiн, хоч i насипав у карватку, щоб то, зна?те, з журби випити, та як зажуривсь знова, та й забув, так i лiг та й заснув; та й тепер, уставши, не дуже на тую дулiвку квапився, бо ще нове лихо зовсiм його скрутило, i вiн i сам себе з журби не тямив. Яке ж то там йому лихо зiклалося й вiд чого така журба його узяла? Але! тривайте лишень, я вам усе розкажу: i вiдкiля вiн так пiзно при?хав, i зачим не дали йому добре й виспатись. Ось кете лишень кабаки, в кого мiцнiша, та й слухайте. Пан сотник Уласович був чесного i важного роду. Таки хто скiльки не зазна, то сотенною старшиною усе були Забрьохи; а дiди i прадiди Микитовi усе були у славному сотенному мiстечковi Конотопi сотниками; так вiд отця до сина так сотенство i переходило. От як i старий Улас Забрьоха, таки сотник конотопський, як помер... i що то жалкувало за ним козацтво! Та таки i усi люди, i старе, i мале, усi плакали. А як ховали, так труну його несли через усе село на руках, мов дiтського батька, та бiля церкви й поховали i добре на усiх обiдах пом'янули. Як же вiдпили сорочини i громада зiбралася на пораду, кого начинити сотником, то усi ув один голос i гукнули: "А кому ж будь? Уласовичу, Забрьощенку; якого нам луччого ськати?" Оттак-то й настановили його сотником, i став вiн iз Забрьощенка вже й сам Забрьоха. От вiн, поховавши батька, сюди-туди огледiвсь, аж вже йому годiв двадцять п'ять; нiгде дiтись, треба женитися, треба дiвки ськати... Батько-бо його, старий Улас, був собi скупенький, i коли, було, Микита, як озьме його за серце, стане батька прохати, щоб його оженив, то старий насупить брови, зирне на нього сторч та скаже: "Нехай лишень виясниться, бач, нахмарило. Який тепер сякий-такий син жениться? Бач, хлiб дорогий, по п'яти алтин мiшок, та й тiсно нам буде, як тобi жiнку озьмемо: тiльки i ?, що хата з кiмнатою, та через сiни противна хата, та й годi; де менi вас мiстити з дiтворою, що вже знаю, що так i обсипле. Нехай лишень опiсля подума?мо". То, було, Микита почуха?ться та з тим облизнем i пiде. Тепер же, як старий вмер, йому своя воля. Зараз узявши противну хату, перегородив, от йому ? й свiтлиця, ? й простор. Далi став дiвки ськати i сiв думати. Вже на яку-то вiн не думав? Перш би то так, що й де! Зараз на чернiгiвську протопопiвну закинув та й сам злякавсь вiд неровнi: одно? одежi на два воза не вбереш, а намиста, кажуть, мiрками батько вiдсипле; та таки й нiчого: там i богослови ?ли печенi гарбузи, так нашому братчику нiчого туди квапитись. От вiн i спустивсь нижче, перебирав-перебирав, думав-думав... далi як сплесне у долошки, як загомонить сам собi у хатi: "Отсе так! Отсе моя! Хлопче! Сiдлай мерщiй коня!" Чи зiбравсь, чи нi, мерщiй наш Уласович сiв на коня... i як затупотiв, так тiльки що оком його заздриш. Куди ж то вiн так потяг прудко? Еге! Колись-то, десь-то на ярмарку бачив вiн хорунжiвну Олену, от що на Сухiй Балцi хутiр, прозива?ться Безверхий. Вiн, дивлячись тогдi, дуже дивувався, що дiвчина й молоденька, а купу? борошна багацько; а як став розпитувати людей, так йому й розказали, що у не? нема нi батька, нi матерi, а тiльки самий брат; що вона хазяйка невсипуща, сама й около коров, сама й у полi при косарях i при женцях, а зимою у винницi сама догляда i се борошно окупу? на винницю. Брат ??, хорунженко, хоч парень i молодий, та не хоче женитись, а дума у ченцi, бо як був недуж, так обiщавсь: "Коли, - каже, - видужаю, то пiду у ченцi, вiддавши сестру замiж". От i видужав, i дожида доброго чоловiка, щоб йому i господарство, i сестру вiддати, i вже нi до чого йому дiла нема, усе тiльки книжки чита, а Олена за нього усюди по господарству поворочу?ться. От туди-то потяг наш пан сотник Забрьоха. Не взяв же його й чорт на вигадки! Чу? кiшка, де сало лежить: одно те, що дiвка здорова, молода, оглядна, чорнобрива, повновида, а худоби-худоби - так батечки! Свiй хутiр, лiсок, винничка, млинок, вiтрячок, а скотини та овечок - так нiчого й казатиI I усе то ?й достанеться. Затим-то так наш Уласович i поспiша, що й коневi не дасть здихнути, i сам, не обiдавши, тридцять семисотних верст, iще з гоном, не спочиваючи, пере?хав, i як добiг до того Безверхого хутора й устав з коня бiля хорунженково? хати, так так i хита?ться, мов п'яний, а я ж кажу, що вiн i не обiдав нiгде. Поздоровкавшись з паном хорунженком i посiдавши у хатi, от нашi i розговорились промеж себе i признались, що ще й батьки ?х промеж себе дружили, то i ?м треба не цуратись один одного. Далi хорунженко питав пана сотника, що куди його бог несе i зачим? Зараз наш Уласович i став брехати, бо старi люди кажуть: тiльки що ще задума?ш свататись, то й станеш зараз брехати, i що без брехнi нi жоден чоловiк не сватався. Отже ж то сотник i.каже, що буцiмто йому треба брагу для волiв найняти на зиму (а ще де та й зима? iще тiльки петрiвка йде), так вiн почув, що у пана хорунженка у винницi барда добра i добре скотини доглядають, при?хав найняти i сторжитись. - Не знаю я сього дiла i нi в вiщо не мiшаюсь; про те сестра зна, - сказав йому на одвiт пан хорунженко. - А де ж Йосиповна Олена? Може б, бува, ?? покликати, то ми з нею i скiнча?мо дiло, - казав Забрьоха. - Але! Сестра у полi; по?хали там трошки просця посiяти, так вона догляда, бо вже без не? нiхто нiчого не тямить зробити. А ви, Уласович, не скучайте; вона надвечiр i буде. Поки вона вернеться - дiвко! а вточи лиш слив'янки! - то ми по кухличку, по другому вип'?мо. Та вже ви у нас, пане сотнику, i заночу?те, бо вже не рано, - сказав хорунженко. - Панська воля! - одвiт дав Микита - i радесенький собi. От як вицiдили вони самотужки глек слив'янки, а далi i тернiвки покуштували чи трохи, прибiгла й наша Олена з поля. Бачить, що чужий чоловiк, зараз мотнулась, звелiла iз ставка потягти карасiв i загадала вечерю вiрити; сюди-туди шатнулась i увесь порядок дала, що й на завтра робити, i кому, куди i зачим ?хати, а далi одяглась таки любенько, як звичайно панночцi та ще й хорунжiвнi: до старенько? плахти та почепила люстринову запаску, одягла тож шовкову юпку, та на шию дукат на бархатцi, та червонi черевички узула, а на голову хорошу стрiчку поклала, та й вийшла i поклонилась пану Уласовичу низенько. Наш Забрьоха як побачив таку панночку, що не тiльки що зроду не бачив тако?, та вона йому i не снилась така, та аж задрижав i не тямить вже, що йому й казати, та вже хорунженко нагадав та й каже: - Отже, пане сотнику, вам i хазяйка: радьтесь iз нею, вона всьому голова. Так що ж бо наш Уласович? Нi пари з уст. Далi прийнявся, мнявкав-мнявкав, та й начне про воли, а кiнча про голуби, дума об бардi, а скаже об тернiвцi, та як замовк, та й замовк, та знай слинку ковта, дивлячись на таку кралю. Олена собi дiвка бойка була. Хоч пан сотник i сюди i туди загинав, а вона його зараз розчухала, що вiн таке ? i зачим при?хав, та вже й каже йому, i говорить: ."Добре ж, паниченьку; допивайте ж на здоров'я тернiвочку, та повечеря?те, та ляжете спати, а завтра - дасть бог свiт, дасть i совiт, то й порадимось, що треба робити". " Забрьоха, почувши се?, та аж сам не стямився вiд радощiв; дума: "От дiло i зовсiм, завтра тiльки рушники брати". Та за кухлик, та давай знов смоктати з паном хорунженком, що у ченцi збира?ться, а таки сього дiла не кида?ться i ще й дуже полюбля. Олена таки частенько до паничiв увiходила, так буцiм за яким дiлом, а тiльки щоб бiльш розглядiти Микиту Уласовича, що воно ?; то як увiйде та поведе очицями, що як терн-ягiдки, на пана сотника, то в нього язик стане мов повстяний, i не поверне його, а сам аж пала. Полагодивши вечерю, вона вже бiльш i не входила: самi паничi повечеряли, i, докiнчивши глек з тернiвкою, пан хорунженко хотiв вже iти спати, аж ось наш Забрьоха поплямкав, викашлявся, поцмокав, потер уси та й став ту рацею казати, що йому дяк скомпонував вже давненько для такого случаю; от i каже: - Ось послухайте, паничу Йосиповичу, що я вам скажу: несорозмiрно суть чоловiчеству ?динопребиванi? i в дому, i в господарствi. Всяко? диханi? шану?ться у двойствi: ?дино чоловiковi на потребу - пояти жону i iмiти чада. I аз нижайший возимiх сiю мисль i неукротимо? желанi?. Пламень м'е раждижа?ть i не отiду, дондеже не совокуплюся з лiпообразною, превелебнiшою Кат... - Та й замовк. Се то йому дяк таке списав, як вiн було думав залицятися до протопопiвни з Чернiгова, i Забрьоха дочитав до самого кiнця так, як було тогдi напам'ять витвердив, та як згадав, що хорунжiвна не Катерина, а Олена, i не превелебна, а так - панночка, от того-то й замовк, та нi туди нi сюди. Хорунженко зовсiм було дрiмав, а на сю рацiю прислухавсь-прислухавсь та й каже: - Що-бо ви, пане сотнику, отсе говорите? Щось я нiчого не второпаю. Чи не пiсля тернiвки отсе ви такi стали? Здихнув Уласович та й каже: - Бодай його писала морока! Се менi таке написав наш воскресенський дяк... - Та що воно таке ?? - спитав Йосипович. - Чи се вiрша, чи що? - Але! я й сам не знаю, що воно i для чого, - каже Забрьоха. - Так нащо ж ви менi проти ночi таке говорите? Мене вже з-за плечей бере. -Та я б i не говорив, так лихо припало! - Та яке там лихо? Кажiть швидше, спати хочу. - Але! кому спати, а кому й нi! - сказав Уласович та, здихнувши важко, поклонивсь хорунженку низесенько та й каже: - Вiддайте за мене Олену, сестрицю вашу! - Йо! - сказав хорунженко, задумавсь, став чухати потилицю, i плечi, i спину, а далi каже: - Побачу, що сестра скаже, нехай до завтрього, лягайте лишень спати, - та й пiшов вiд нього. Лiг наш Забрьоха спати, так йому i не спиться: жде свiту, не дiжде, щоб швидше йому почути, що скаже Олена... Ну, сяк-так дождались свiту, повставали паничi i позiходились. Зараз пан Уласович i пита: - А що ж ви менi, паничу, скажете? Чи наша рiч до дiла, то я б побiг мерщiй та з старостами i явивсь сюди закон сполнити. Кажiть-бо! Сопить наш хорунженко i нiчого йому не сказав, тiльки гукнув у кiмнату: "Ану, сестро! дай нам поснiдати, що ти там придбала". Ввiйшла з кiмнати наньмичка, поклонилась та й поставила на столi перед паном Уласовичем на сковородi... печений гарбуз!.. Як розглядiв наш Забрьоха таку пинхву* (*Каверзу.), як скочить iз-за стола, як вибiжить з хати! Аж тут батрак вже й держить його коня, i вже осiдланого: вiн мерщiй на коня та навтiкача побiля хат; тiльки й чу?, що люди з нього регочуться; йому ще й бiльш стидно, ще й бiльш коня поганя, та як вибiг з хутора, розглядiв: що за недобра мати? Щось телiпа?ться на ши? у коня! Коли ж дивиться - вiрьовка; потягнув тую вiрьовку - аж i тут гарбуз сирий причеплений! Кинув його аж геть, а сам за нагайку, знай коня паня, знай паня... Одно те, що сором, а тут i тако? дiвки жалко, та ще ж нi ?вши, нi пивши! От вже наш Уласович i додому з гарбузом так i бiжить, як бiг до дiвки, думйючи рушники брати. I самому лихо, i кiнь морений; так насилу-насилу допхавсь додому аж опiвночi i - як я розказував - мерщiй лiг спати. II Смутний i невеселий сидiв у свiтлицi на лавцi конотопський пан сотник, Микита Уласович Забрьоха, а об чiм вiн сумував, ми вже зна?мо... Еге! та не зовсiм: хiба чи не дасть нам товку отсей, що лiзе у свiтлицю до пана сотника? А хто ж то лiзе? Що ж се вiн так там морду?ться? То пiткнеться у дверi, та й назад нашi. Отта хворостина, що несе у руках, та його спиня: коли держить ?? поперед себе, то тiльки що нiс у дверi ткне, а вже хворостина i обiперлась об угол; коли ж ?? волоче за собою, то зовсiм увiйде в свiтлицю, а вона за ним волочиться i чiпля його, як та сварлива жiнка за п'яницею-мужиком; упоперек же i не кажи ?? всунути у свiтлицю, бо крiпко довга була. Лiзе то не хто, як Прокiп Ригорович Пiстряк, сотенний конотопський писар i щирий приятель пана сотника конотопського, Микити Уласовича Забрьохи, бо вiн без нього нi чарки горiлки, нi ложки борщу до рота не пiднесе; а вже на порадi, як Пiстряк Ригоровйч сказав, так воно так i ?, так i буде, i вже i до сто баб не ходи, так нiхто не переможе. Що ж то вiн за хворостину пре у свiтлицю до пана сотника? Але! лучче всього послухаймо, як i об чiм вони собi будуть розмовляти, то тогдi усе знатимемо. Та ще ж i те знайте, що пан Пiстряк суть писар: дванадцять год учився у дяка в школi: у год вчистив граматику, два годи вчив часловець, пiвчварта* (*Три з половиною.) года сидiв над псалтирем i з молитвами зовсiм вивчив, та пiвп'ята* (*Чотири з половиною.) года вчився писати, а цiлiсiнький год вчився на щотах; а промеж тим, ходячи на крилас, поняв гласи, i ?рмолойнi догматики, i Сковородинi херувимськi, туди ж за дяком i пiддячим окселенту?* (*Втору?, пiдспiву?.) i Павла чтенi?, коли небагацько закладок, утне на всю церкву голосно; а вже на рiчах так бойкий, що як розговориться-розговориться, та усе не попросту, усе з писання, так i наш отець Костянтин, даром що до синтаксису ходив, слуха його, слуха, та здвигне плечима, та й вiдiйде вiд нього, кажучи: "Хто тебе, чоловiче, зна, що ти там говориш!" Оттакий-то був у нас у Конотопi писар, отсей Прокiп Ригорович Пiстряк; та як стане вiн з паном сотником Забрьохою розмовляти, так ви тiльки слухайте, а вже чи второпа?те що, не знаю, бо вiн у нас чоловiк з ученою головою, говоре так, що i з десятьма простими головами не розжу?ш. Отже-то, як пан сотник бачить, що пан писар не влiзе у його свiтлицю за тою довгою хворостиною, та й пита: - Та що то ви, пане писарю, якого чорта до мене в свiтлицю прете? - Та се, добродiю, лепорт* (*Рапорт.) об сотеннiм народочисленi?, в наличностi предстоящих по мановенiю вашому, та - бодай вiн сокрушився в прах i пепел! - невмiстим ?сть в чертог ваш. Подоба?ть або стiну протяти, або стелю пiдняти, бо не влiзу до вашо? вельможностi! - сказав Пiстряк та й почав знову возитись з тою хворостиною. - Що ж то за лепорт такий довгий? Хворостина ж йому, мабуть, замiсть хвоста, чи що? - Хворостина сiя, хоча ?сть i хворостина, но оная не суть уже хворостина, понеже убо суть на нiй вмiстилище душ козацьких прехвабро? сотнi Конотопсько?, за ненахожденi?м писательного существа i трепетанi?м десницi i купно шуйцi. - Оттак вiдсипав наш Пiстряк. - Та кажiть менi попросту, пане писарю! О, вже менi те письмо остило та опоганiло, що нiчого i не второпаю, що ви кажете-говорите. Тут i без вас нудьга узяла, i печiнки до серця, так i чую, як пiдступають, - сказав пан сотник та й схиливсь на руку, та трохи таки чи й не пустив слiзочок пари-друго?. ~ Горе менi, пане сотнику! - сказав Пiстряк, - мимошедшую седмицю глумляхся з молодицями по шиночкам здешно? палестини i, вечеру сущу минув- шаго дне, бих неподвижен, аки клада, i нiм, аки риба морская. I се внезапная вiсть потрясе мою унутренную утробу, а паче i паче, ?гда прочтох i уразумiх повелi-нi? милостивого начальства збиратися у поход аж до Чернiгова. Сi?, пане сотнику, пишуть, щадя душi наша, да не когда страх i трепет обуя?т нами i ми скорбнi падем на ложi наша i уснем в смерть; i того ради скритность умислиша, аки би у Чернiгов, а хто вiсть? Чи не дальш iще. О горе, горе! i паки реку: горе! - О горе, горе Ригорович! - О горе, горе, Уласович! Оттак-то горювали пан сотник з паном писарем, що прислано ?м предписанi? iти в Чернiгов зо всею сотнею i зiбратись зо всiм прибором i узяти провйонту для себе i коней на двi недiлi. От як горюють пан сотник у свiтлицi, а пан писар за порогом, далi сей i вигадав - бо вже на вигадки завзятий був - та й каже: - Соблаговолiте, пане сотнику, дати менi повеле-нi? о сокрушительном преломленi? сi?? трикратно опо-ганiвшо? хворостини, я же нин? суть у ранзi лепорта, бо самi созерца?те ясними, хоча i не вмитими, вашими очесами, що неумiстим ?см з нею у чертог ваш. Почухав голову пан Уласович, довго думав, далi й каже: - Себто, по-вашому, переломити хворостину; так ти-бо кажеш, що се вже не хворостина, а лепорт об нашiй сотнi, так щоб часом не було натруски вiд старших; бо i сам здоров зна?ш, що пан полковий писар щось до нас добира?ться i так i пiдгляда, щоб мокрим рядном на нас напасти. - Не убо?мся, не устрашiмся супостата зо усею його враждебною силою. Сего ради довлi?ть нам против нього бути мудрим i сi? послiдн? реченное предписанi? неупустительно сполнити i того для повели, вельможний пане, да сокрушу сiю палицю. - Так, покручувавши уси i очi у стелю утопиривши, казав пан Пiстряк, а далi бачить, що пан Микита йому нi пари з уст, бо й досi ще не второпав, що той йому каже, та й скрикнув: - Так ламати? - Та ламай, пане писарю! Хрусь! Пан писар i переломив хворостину. "Пере-ломишася, - каже, - i се нинi можу вмiститися в чертог твiй". - Та, се? кажучи, i улiз в свiтлицю, i кланя?ться пану сотнику, i пода? йому з двох рук по цурпалку, i каже: - Подозвольте, приньмiте! - Та що ти менi отсе, пане писарю, тика?ш у вiчi? Чи ?х виштрикати хочеш, чи що? - пита?ться його пан сотник, притулюючись до стiни, а, боячись, дума: "Чи не погнав Ригорович вп'ять химер, як було пiсля перепою на великоднiх святках". - Що воно таке ?? Кажи менi попросту, без письма! - Сi? суть, пане сотнику, замiсть списка нашо? сотнi, - каже писар, - його вже не возмогах списати за дрижанi?м десницi мо?я, вiд глумленiя пиянственного з вищеiз'ясненними молодицями, i того ради узях хворостину i на нiй назнаменах ко?гождо козака, i се суть вiрно? число: у кожному десятцi по десять козакiв, а усiх такових десяткiв суть такожде десять, слiдовательно уся сотня, як скло. Соблаговолiте, пане сотнику, щот ?й учинить по сiй хворостинi i лицем к лицю самую ?стественную сотню, зiбравшуюся бiля палестини Кузьмихи, криво? шинкарки, очесами обо-зрiти. - Еге, пане писарю! - каже йому пан Уласович. - Я б, пожалуй, соблаговолив, так лiкiв бiльш тридцяти не знаю. Лiчи сам i роби як зна?ш, ти на те писар; а я усе опiсля пiдпишу, бо я на те сотник, щоб не лiчити, а тiльки пiдписувати. От i став пан Пiстряк лiчити; лiчить-лiчить, а у п'ятiй сотнi одного козака не долiчиться. "Що за притча? - аж скрикнув. - Сощитах, i були усi, i се ?дин не обрiта?ться. Iзиду i поки учиню перепис, хто з огла-шенных не дав менi i пред очi вашi стати, бiжа i окрився. Не хто, як, уповательно, Iлько Налюшня". От i пiшов надвiр до козакiв лiчити, а пан сотник зараз кинувся до карватки з дулiвкою та, не вiддихаю-чи, журби .ради, та й висмоктав ?? дочиста. Аж ось i пан Ригорович з сво?ми цурпалками лiзе у дверi, i веселенький, i швидше, щоб втiшити пана сотника, i каже: "Не журiтесь, добродiю! Усе козацтво наше укупi, нi жоден не пошвандяв нiкуди; ось де вони ?". I прийнявся лiчити, - вп'ять у п'ятiм десятку нема та й нема козака! Як затупотить Ригорович ногами, як ухвате себе за чуб, як почав коренити i батька, i матiр, i увесь род того пресучого сина козака, який хова?ться, поки вiн лепорт унесе у хату, до пана сотника. Як надворi лiче, так усi до ?диного, а у хатi лiче, то один, та усе у п'ятому десятку, так i щезне, неначе його злидень злиже! Вернувсь пан Пiстряк до сотнi, перелiчив козакiв - усi; вернувсь до пана сотника, лiчить по хворостинi, що кожного позарублював, - катма одного; хтось утiк. Вп'ять вернеться до сотнi, щоб тому, хто хова?ться, голову побити, так-бо усi якраз, а у свiтлицi по зарубкам нема одного. Та разiв десять таке йому було привиденi?. Вже аж засапавсь сердешний, бiгаючи з хати то в хату, то до сотнi, то вiд сотнi, що вже й пан Уласович убравсь i зовсiм вирядивсь i вже шапку узяв, щоб iти до сотнi, так у пана писаря один козак усе утiка, i хто такий - не звiсно, бо усi на зборi i один одного держить за пояс, щоб не утiк нiхто, поки ?х по хворостинi перелiчують. - Та годi тобi, Ригоровичу, шастатись. Ходiм та удвох зо мною перелiчимо. Коли там усi, а на хворостинi нема одного, так кат його бери! нехай той i пропада, аби живi усi були. - Так сказав пан сотник та й пригляда?ться пильно на писаря, чи до дiла то вiн сказав i що чи не гримне вiн на нього за нiсенiтницю, як воно й часто бува. Довго слухав се Прокiп Ригорович i пальцем поводив, а далi як цмокне, як-пiдскоче, як крикне: "От сяя рiч до дiла! Утробою сожалiю, що таково? мешта-нi? iзиде iз глави мо?я i уклонися у дебрi пустинния. Та вам, пане сотнику, довлi?ть i полковим суддею бути за таково? неограниченное i мудро? рiшенi?, ?го же i аз не возимiх. Ходiмо же, батьку! Нинi возвеселися утроба моя од цiлостi сотнi, i, скончавши дiло, урем'я i подкрiпленi? вчинити". От i пiшли. Агу! I наш пан сотник повеселiшав трохи, що якось-то нi думано нi гадано та придумав до ладу, та ще й так, що й сам Прокiп Ригорович Пiстряк, конотопський сотенний писар, та й той його за вигадку зроду вперше похваля?. А Ригорович iде за сотником, та сво? гада, та дума: "Се на бiду вже йде, коли пан сотник та буде розумнiший мене. Нащо ж йому i писар, коли сам буде i видумувати, i пiдписувати? Отсе тiльки не видно, що сам буде й писати та, може, й на щотах викидати. Та не дамся-бо!.. Я йому хука усучу". Пiдiйшли до самого шинку Кузьмишиного, аж тут i сотня сто?ть i, поскидаючи шапки, поклонились пану сотнику. - Здоровi були, дiти! Чи всi ви тут? - спитав ?х пан сотник i, узявшись у боки, обглядав ?х оком, неначе облiчував або розглядав кожного у пику; а вiн - я ж кажу - бiльш тридцяти лiку не знав, а козака нi однiсiнького у твар* (*В лице.) не знав i не тямив, хто з них Демко, а хто Процько. - Здоров, батьку! - торохнула йому громада. - Усi ми тутечки-здесь до ?диного. - А перелiчи, писарю, чи не сховавсь який, - повелiвав пан сотник, надувшись, як той сич. От писарю Ригоровичу вп'ять бiда. Усi козаки, i як стулив хворостину докупи, так i по зарубкам усi. - Та який же там чорт мандрував, як я увiходив до пана сотника? - крикнув Пiстряк з серця та аж ногою тупнув. - Та тривай лишень, Ригоровичу! - сказав йому, усмiхаючись, пан Уласович. - Адже i козаки усi, i з хворостини нi жоден не втiкав. Се ти як переломив хворостину, так вона якраз на козаковi хруснула. От ти, держачи ?? на двi половини, тим одного i не долiчувавсь. А козацтво, се? слухаючи, як пiднiме регiт: "Так-таки, вельможний батьку, так!" - знай кричать i кажуть: "Оттакий, бачу, наш писар! О! бодай його". - А бодай ви показились i з козаками, i з хворостиною, i з лiками, i з начальством, - кричав на всю вулицю Ригорович, а сам як не лопне з серця. Ухопив тую хворостину, поламав, потрощив ?? на шматочки та й кинув козакам у вiчi, приговорюючи: -Цур вам, пек вам; осина вам; нехай вам стонадцять лихорадок i пiвтора стiльки ж чирячок i болячок, коли знайшовсь уже розумнiший мене. Нащо я вам? - Та й почав вп'ять з письма: - Iзийду у пустиню i уселюся у горах Араратських, у послiднiх моря. Цур вам! От пан сотник його i спинив i, узявши за руку, i каже: - Годi ж, Ригоровичу, не сердься. Уряди-годи, довелося менi з тебе покепкувати, а ти вже й сердишся. А тямиш, як менi пiдсунув лепорт, а я, нiчого пак не вмiючи писати, та на ньому сторч i пiдписав. А пан полковник i пiдписав, що, - каже, - конотопський сотник, пане Микито, ти ?си дурень! Та я за те на тебе i не сердився, хоч ти i довго менi об тiм доклади докладав i в вiчi насмiхався. Годi ж, годi! Ходiмо обiдати... -Нехай вам сей та той iз вашим обiдом, окроме хлiба святого. Бодай той подавивсь, хто таку мудрацiю менi втяв!.. - замотав руками наш Пiстряк, усе сердячись, та й потяг, не оглядаючись, додому, та й бормоче сам собi: "Подавишся, як я тобi галушку пiднесу... Пiдведу тебе пiд монастир... Буде у Конотопi сотник, та не Забрьоха... кланятимуться i Пiстряку". -А нам же яка порада буде? - загули козаки, дивлячись, що усе ?х начальство чи переказилось, чи кат ?х зна: писар, мов пiсля дурману, повiявсь собi додому, а пан сотник понурив голову та теж потяг до сво?? хати. От вертають пана сотника i питаються, що ?м робити i для чого ?х зiбрали? - А лисий дiдько вас зна! - крикнув на них Микита Уласович, лаючи i в батька, i в матiр. - Цур вам, вiдчепiтесь вiд мене. Вiйтесь собi, куди хочете, хоч на шибеницю. Який я порядок дам, коли писар сказився? У нього лепорт (се пан Уласович усяку бумагу узивав лепортом, не вмiючи вимовити, чи там предписанi?, чи що бувало); нехай, - каже, - чи не проспиться, бо вiн часто химери гонить, так тогдi i розтолку?мось, а тепер - нiколи. - Та й пiшов тихою ступою додому. На те дивлячись, i козацтво рушило: хто у шинок, хто у солому пiсля тако? муштри спочивати; а iншi мотнулись на вгороди дiвчат полохати... III Смутний i невеселий сидiв собi на лавцi, та вже не в свiтлицi, а у великiй хатi, конотопський пан сотник, Микита Уласович Забрьоха, вернувшись пiсля огляду козацько? сотнi. До того лиха, що йому учора Йоси-повна Олена, панна хорунжiвна, пiднесла, мов терто? пiд нiс кабаки, печеного гарбузця; що вiн пiсля учорашнього дня ще не пив, не ?в, а тут ще не виспався; що треба йому збиратися с сво?ю сотнею у поход, аж у самiсiнький Чернiгов; та я ж кажу, пiсля тако? бiди ще й нове лихо зiклалося йому, що розсердив свого сотенного пана писаря Прокопа Ригоровича Пiстряка, а розсердившись, вже вiн не буде нiяко? поради давати, як начальство пришле об чiм лепорт чи як там його; тогдi що чинити? От з такою бiдою як йому не бути смутному i невеселому? Еге! Сидить собi, сердека, у великiй хатi на лавi, кiнцi стола, голову понурив аж трохи чи не до колiн! Сидить же вiн вже не час i не два... аж ось iз кiмнати i обiзвалась до нього наньмичка: - Чого-бо ви, паниченьку, суму?те i сидите мовчки? Чи не пора вже лагодити обiдати? - Не хочу! - сказав Уласович, та й здихнув тяжко та важко на всю хату, i пiдпер голову рукою. От наньмичка, погодивши, i вийшла з кiмнати та, дивлячись на нього веселенько, як тая ясочка, i каже: - Або, може, ви вже пообiдали, так, може, або ськатись хочете... абощо? - Не хочу! - один одвiт да? Уласович i не дивитьня на не?. Посупившись, вернулась наньмичка у кiмнату та й сiла у куток, ворчачи: "Отто вже, мабуть, був у попа та, мабуть, там i обiдав; бо вже тi попiвни, хоч до кого, так пiдiб'ються". I усе, сидячи собi, знай коренила попiвен. А Микита Уласович знай собi сидить i дума про сво?. Аж ось... рип!.. хтось увiйшов у хату... Пан сотник зирк!.. аж то ввiйшов не хто, як наш Ригорович. Мабуть, вiдсердився? Нi, вiн не вiдсердився, а прийшов з хитрощами до пана Микити; ось слухайте, що тут буде... От, увiйшовши, та мовчки i став бiля дверей. Не зрадувався ж i пан Уласович, як вздрiв щирого свого приятеля, а пуще тим, що думав собi: "От теперечки вже вiн не сердиться i дасть менi пораду у мо?й бiдi". Так Ригорович-бо не туди гне: як став бiля дверей та i став, i мовчить собi, i нi пари з уст не пустить. - Що скажеш, Ригоровичу? - питав писаря пан сотник, а той йому одвiт да?, не сходячи з мiсця: - А що повелите, пане сотнику? - Та ну собi у болото з сво?м сотничеством! Хiба не зна?ш мо?? натури? Перед козаками так я сотник, а ти писар; а коли ми удвох у хатi, так ми собi брати. Сiдай же, будемо обiдати, - так казав Уласович. - Дякую! Я вже обiдав. - Та й кивнув головою Ри-горович, се? кажучи. - Отто вже й бреше! - каже сотник. - Так сiдай-таки, я обiдатиму, а ти пий дулiвку; що за мудра, торiшня, ще тiльки на сiм тижнi почали, так там така, що i п'?ш - i хочеться. - Iзпих тресугубую чашу бiдствiй, - сказав, здих- нувши, писар, - i вже не могу вмiстити болi? су?тливо? дулiвки, де не когда обрящеться во устах мо?х яко полинь. - Та що бо ви, пане писарю, - став до нього сотник люб'язно говорити, - якого чорта i досi на мене адом дишете? За вiщо i про вiщо? I сам старий циган не розбере. - Не лiпо ?сть, пане сотнику, совокупляти фарао-ницько? всево?нство з нами, правовiрними. Тут i без цигана можна возгребi? сотворити. ?гда поднесоша менi тресугуботреклятую пинхву, убо что ?см пiсля сього? Аки конь i меск! Тьфу! паче i обаче! - Та яка ж там, пане писарю, пинхва! От тiльки що ти не второпав тi?? проклято? хворостини... - Да погибнеть она з шумом в пещi огнепалящiй! А вам було, пане сотнику, дивлячись на мо? глумленi?, мовчанi? учинити i не при громадi, аки лев рикающе, вознепщевати на м'я, но особ мене появше, повiдати було менi iстину, да не возсмiються надо мною нашi козаки i рекуть нинi: "Писар наш суть дурень, не вмiв розiбрати, що хворостина суть удобосокруша?мая". Адже я вам добре ще в свiтлицi повiдав: п'ян бих i не iзтрезвихся ?ще во оно? урем'я; i аще руцi мо? дрожаша, аки древесно листвi?, то якова бисть глава зо всiми помишленi?? Бисть як треволненно? море. Того для подобало було вам, пане сотнику, всп'ять зря, покрити прегрiшення брата вашого; сирiч устами ко вуху повiдати йому, а не во все козацько? услишанi?. - Отже, твоя правда, Ригоровичу; тепер я i сам бачу, що воно так ?, - казав наш Уласович. А се було завсегда так: що що Пiстряк не здума, що не скаже, то вже пан сотник мерщiй i каже: "Так, так воно ?". От як i тепер пiдтакнув i, дивлячись йому в вiчi, побачив, що се Ригоровичу - як по губам вареником з маслом; от i став смiлiш з ним розговорювати i зашучувати, i каже: - Сiдай же, приятелю; якого-бо ти чорта там бiля порога маячиш, як той цуцик на вiрьовцi? Iди ж, iди; сiдай бiля мене; я буду обiдати, а ти тягни дулiвку. Пазько! А внеси лишень повну носатку дулiвки! - Вийшла Пазька з кiмнати i, переходячи через велику хату, вже веселенько глянула на свого панича. А Прокiп Ригорович думав-думав, далi став по хатi ходити i спiва собi пiд нiс псальму: "Склонiтеся, вiки, со чоловiки"; а далi як бризне шапку об землю, як здихне, та й пiдiйшов до пана Уласовича i, закручуючи уси, став йому казати: - ?й, iстинно, не лгу. I да пожреть меня общая матер наша земля на соньмищi, аще збрешу хоч пiвслова. На довлi?ть нi ?диному начальнику угобзення творити сво?й деснiй руцi, сирiч писарю; понеже i по?лику: усяк чоловiк iмать главу, глава iмать розум, розум iмать волю, а сiя рекомая воля повелiва?ть i десницею, i шуйцею, i усяким членом. Но сi? суть приклад i сицево? розумiнi?: чоловiк - Конотопська сотня; глава - пан сотник; розум во главi - аз, мiзерний писар; аз iмiю волю, сирiч дарованi?, написати бумагу, так що неглi i сам полковий писар утне подобную. Аще лi убо чоловiк не повину?ться главi, уне ?й ?сть... такожде i глава розуму; во оно? урем'я iмать битi см'ятенi? i содроганi?; тако i здi; аще сотня не iмать повинутися пану сотнику, а сей вопреки iмать творити менi хуждшему i, що паче усього, не прикривати його незнанiй, но еще i глумитися? Оле! пощо я й на свiтi пребиваю? Та, наговоривши такого, сiв на лавку i рукою пiдперся та й журиться. А Микитi Уласовичу його i жалко стало i каже йому: - Коли правду, братику, сказати, то я не второпав нiчогiсiнько, що отсе ти менi розказав; бо се, бач, з письма, а ти зна?ш, що я його не втну i що воно менi зараз завадить, як хто з ним до мене пiдвернеться. Здiлай же дружбу, не сердься на мене, та з серця не говори менi з письма, а кажи просто. Тут i так, не тобi кажучи, лихо та ще з лихом, а тут ще у поход iти. Ось давай про се толкуватись, що нам по тому лепорту робити... - Чортзна-що ви говорите, - загомонiв писар на пана сотника, - чи подоба?ть же от начальства до подчиненностi писати лепорт? Повелiнi?. Несметно? множество разiв казах вам, i се усе всу?. - Та усе ж то лепорт, не що бiльш. Я рад, що й лепорт витвердив, а другого, що ти кажеш, так я не вимовлю. Так кат ?х бери з лепортами, а от давай тов-куватись, як у поход збиратись. Адже сотня уся, то й добре; ну, дальш кажи, що робити? - Гм, гм! - став кашляти Ригорович, як згадав, як вiн лiчив сотню. От i став пiд нього пiдкопуватись, щоб пана сотника втопити, а самому... Ну, та не будемо поперед розказувати, а слухатимемо, як там було; отже вiн i каже: - Що повелить пан сотник, маю невпустительно сполняти. - Та здiлай милость, Ригоровичу, годi менi сього докладати! - казав пан сотник та й сiда за стiл, бо Пазька внесла обiдати i повну носатку дулiвки. - Сiдай, - каже, - зо мною; а коли не хоч обiдати, так тягни дулiвку та об дiлах менi не докучай. От сотник мовчки обiда?, а писар сидiв-сидiв, мов-чав-мовчав, далi за ложку, та у ту ж миску... та й почав, як вiн каже, сокрушати перш борщ гарячий з усякою, мiлкою рибкою, та пшоняну кашу до олi?, далi захолоджуваний борщ з линами, а там юшку з миньками та з пшеничними галушечками, та печенi карасi, та бiльш i нiчого. Хоч наш Ригорович i обiдав дома не менш того, що тепер ?в i в пана сотника, так йому се нiчого: вiн у дяка у школi вчився, так за голос, що було як на обiдах пiднiме, так як той дзвоник, на усю вулицю чути, що аж у вухах лящить, так його пан дяк було по обiдам i водить; то з ним привчився i наш Ригорович, i йому не страшно було хоч шiсть обiдiв обiдати; так тим-то iз Уласовичем, як побачив добру страву та ще з свiжою рибою, так i прийнявсь молотити, неначе ще нiчого зранку i не ?в. Як ?в, ?в добре, що аж за вухами лящало, далi схопив носатку та, не наливаючи у карватку, так з не? усю дулiвку i вицiдив. Далi, уставши з-за столу, подякував богу i хазя?ну, сiв на лавцi, викашлявсь, уси розгладив i каже: - Добрия ради трапези i преотмiнния дулiвки пре-даю вишному забвенiю прискорбi? мо?. Да не пом'янеться к тому треклятая хворостина, преломленi?м сво?м похитившая було ?диного козака. Цур ?й! Да пребудеть вона тресугубо анахтема проклята i да згорить в пещi халдейськой, а ще лучче, як в ги?ннi огненнiй. Давай же дiло говорити i дiло творити. Да будеть вам, пане добродiю, вiдомо, що нам невозможно у поход виступати! О! -- i почав карлючки гнути. - Йо! - аж скрикнув пан Уласович з радощiв i пiдбiг до нього, щоб випитувати, i каже: - Як же се можна? А лепорт?.. - Але! ви таки усе сво?! -- каже Ригорович. - Вам хоч кiл на головi теши, то в вас усе лепорт. Ну, дарма! Хоч би вони як не розписували, а нам не можна йти: нам не суть удобно, нам нiколи! - А чому ж нам нiколи? Здiлай любов, розжуй менi i се? слово: чому нам нiколи? - Гм, гм! - викашлявшись i подумавши, сказав Ригорович, - яковая нам соприкосновенность до Чернiгова i до само? полково? старшини, аще мир весь погиба?ть? - Як се то? - злякавшись, питав пан Микита. - Вiд чого мир погиба? Що ж се таке? Я, конотопський сотник, та й не знаю, що мир погиба? Та кажи-бо, будь ласка, вiд чого вiн погиба i чи не можемо його як-небудь оборонити або пiдперти? - Погиба?ть! - здихнувши, каже Пiстряк. - Всiм зрящим i дивующимся, нiхто же о помощi не радить. Зрiте, пане сотнику Уласовичу, i ужасайтеся! Три седмицi i пол дождь не спаде, i земля не одождися, i небо заключися; вся перетворишася в прах i пепел, вся прозябенiя iзсохоша, i ?диная пиль носиться у нашiй вселеннiй i - о, горе мнi, грiшнику! - пиль сiя вод-воря?ться в непорочнiм доселi носi мо?м i дiйству?ть чиханi?м, подобно аки би от нюхновенiя нестерпимия i треокаянния - тьфу! кабаки, от нея же чист бих i непорочен от утроби матере мо?я до здi. О горе! - Так вiд чого тут миру погибати, - казав пан Забрьоха, - коли ти, пане писарю, чха?ш?.. - Але! чха?ш! - покрутивши головою, казав Ригорович. - Чхнеть i не тiльки я, та хоч би сам полковий писар, та що й казати: чхне i наш найяснiший i найвельможнiший пан гетьман, як оная зломерзкая кабака возгнiздиться у носi його ясновельможностi, а ??, окаянно?, подобi? суть сицевая пиль, вiтром возмета?мая. I аще не сотворим внезапного одожденiя, усе iзсохнеть i погибнеть! зелi? i злак iзв'яднеть, i не будеть хлiбенного проiзростанiя; тогдi i ми не точию воздиха?м, но i умрем от глада i жажди внезапною смертiю. Розумно вам реку: подоба?ть одождити бiдствующую землю нашу! - Отже, я тiльки через десяте-п'яте уторопав, що ти, пане писарю, менi говориш. Адже ти кажеш, що дощу в нас нема? Так що будемо робити? Чи ми можемо сили небеснi знати i можемо зробити, щоб дощi йшли? - Можемо! - закричав на усю хату наш Пiстряк, а далi як стукне кулаком по столу i ще дужче крикнув : - I паки реку, можемо. - А кажи, кажи, пане писарю, як? Я i конотопський сотник, а щось i досi сього не знаю, - питав пан Забрьоха. - Внимайте, пане сотнику! Та, будьте ласкавi, Микито Уласович, уторопайте, що я вам казатиму, щоб менi по десять разiв не товкти вам одного. ? на свiтi нечестиви? баби, чаятельно от племене ханаанського, по толкованiю, канальського, iже вдашася Ве?льзеву-лу i його бiсовському мудрованiю, i iмуть упражденi? у вiдьомствi, iже ночним уременем, нам возлежащим i сплящим, сi? нечестиви? iсходють iз домов сво?х i, воздiвше на ся бiлую сорочку, розпускають власи сво?, яко вельблюжi?, i, пришедше до сосiдських i других жителей пребиванiй, увходють у кравницю, просто ре-щи, хлiв, i iмають тамо крав, i доять i ?х, i кротких овечат, i бистроногих кобилиць, i сук злаго собачого iсчадiя, i, что реку? воздояють дряпливих кiшок, вре-доносних мишей, розтлiнних жаб... i усяко? диханi? ползущее i скачущее, iмуще? млековмiстимия устро?-нiя, доять ?м токмо нечестивим iзвiсним художеством; i собравши усi сi? млека, диявольським обаянi?м пре-творяють оно? у чари i аби? про?зводять усе по сво?му намiренiю, яко-то: викрадають ссущих младенцiв з утроб матерних i влагають ув ония або жабу, або мишу, або ?ще i щеня; поселяють вражду i роздор промiж супружнього пребиванiя; возбуждають любовно? преклоненi? у юношi к дiвi от ония к оному, i проче? зло неудоборекомо?; а паче усього, затворяють хляби небеснi? i воспрещають дождевi орошати землю, да погибнеть род чоловiчеський. Чи понятно вам теперечки, добродiю, вiдкiль сiя напасть постиже нашу палестину, яко не iмами нi краплi дощу, даже i до днесь? Нуте-бо, не позiхайте та кажiть: чи урозумiли глаголанi? мо?? - Аякще? Хоч i по... зi... хаю, а вже урозумiв. Ти отсе менi розказував, що в нас чи дощу нема, чи що? - Так, так. Но через кого сi? бисть? - Чи через... жаб, чи... через кого... я щось не розслухав. - Та яких там жаб? Через вiдьом, через вiдьом, реку вам. - Та цур ?м, не споминай ?х менi, пане писарю! Хоч до вечора i далеко, а як наляка?ш мене, то усю нiч буду жахатись i не спатиму: усе вiдьом буду боятися. - Та нам не подоба?ть ?х устрашатися, а довлi?ть iскореняти до третього роду. - Як же ти ?х, Ригоровичу, скорениш? Ти за не?, а вона перекинеться клубком, кинеться тобi пiд ноги, зiб'? тебе та й щезне. Хiба ж не бува сього? Чи мало старi люди такого розказують, так що, наслухавшись, цiлу нiч дрижаки спати не дадуть. - Не точию старi? люди, но i аз може вам повiдати про таково? глумленi?. ?диножди, вечору сущу, парубоцтво яша м'я i поведоша на вечорницi, iдiже ядохом, гуляхом довольно, а пихом без мiри, ?лико можаху; i ?ще менi у твердостi сущу, iдох у сво? мiс-топребиванi?, i, не доходящу ми хижини старо? Цим-балихи, внезапу пiд нозi мо? вержеся нiчтось; глава моя закружися, i аз шатахся i мотахся сiмо i овамо i, не могущу ми удержатися, падох аки клада i успох, i спах тамо недвижим, аки мертв, дондеже возсiя утро. Си? ж бисть не iно?, яко навожденi? преокаянно? вiдьми. Подоба?ть убо ?х добре привтюжити, да iзлиють дождь iз сво?х сокровенностей i да оросять землю. - Як же нам, пане Ригоровичу, за них узятись, щоб вони вернули дощi i щоб нам не наробили опiсля яко? капостi? - Не устрашимся i не убо?мся! - сказав пан Пiстряк. - Блаженния i вiчния слави достойния пам'ятi, прiснопомина?мий родитель ваш i отець, Улас Панасович, велелiпний пан сотник прехрабро? Конотопсько? сотнi, ?го же мудрому управленiю уся вселенная дивувася - i да почи?ть над ним земля пером, - той з сими бабами ?гипетськими, просто рещи, вiдьмами, управлявся благочестивомудренно. Довлi?ть i вам, добродiю, по примiру оному невпустительно сотворенi? учинити. - А що ж покiйний панотець з ними робив? Кажи лишень, може, i я теж зумiю зробити? - Частопомина?мий отець ваш ?х возхищаше i у рiчцi топляше. Аще кая суть вiдьма, та не погрязнеть на дно рiчно?, аще i камень жерновний на ви? ?я при-чеплють; аще же непричасна ?сть злу сему, аби? погрязнеть у водi. Повелiть, пане сотнику, чи топить ?х? - Та топить ?х! Нащо ледащо жалувать? - рiшив Уласович. - Благо ?сть, - каже писар, - утру сущу повелю уся устро?ти, яко же обичай при такому казусi бува?ть, i усе будеть благолiпно; а у Чернiгов вже не пiдемо? - Та нi, пане писарю, не пiдемо. Тiльки... як би вiдкрутитись вiд них? - Та вiдкрутимося, пане сотнику; i сего ради аби? немедлiнно пошлемо гiнця пiшки, кривого Iлька Хвер-лущенка, да шкандиба?ть до вишшого начальства з лепортом, що нам не можна у поход iти, занеже ми обаче погружа?мо вiдьом у бездну нашого ставка, iже щаться погубити увесь мир, сокривше дождь у сокро-венностях сво?х. - Добре, добре, пане писарю, отсе ми дуже мудро придумали. Iдiть же та пишiть лепорт, а я щось, розговорюючи з вами, крiпко спати захотiв. Мав було розказати i про свою бiду, так не здужаю, так i куняю... - Так казав пан сотник, крiпко позiхаючи. Ось Прокiп Ригорович пiшов порядок давати, як завтра вiдьом топити, а Микита Уласович лiг спочивать та наперед троха чи й не ськавсь. На руку ковiнька нашому пану Пiстряку. Зробив з паном сотником, що йому треба було i чого йому давно хотiлось. Пошив у дурнi, пiдвiв, щоб не слухав предписанiя начальства, не йшов у Чернiгiв, може, вiд татар або вiд ляхiв вiдбиватись; а поки кривий Хверлущенко з одною ногою дошкандиба i начальство прочита лепорт, що пан конотопський сотник, замiсть дiла, прийнявсь вiдьом топити, подума, що вiн то був нерозумний, а то вже й зовсiм одурiв... "Певно, його змiнять, а сотником настановлять... вже ж нiкого бiльш, як мене". Так дума собi Ригорович; та кахикнувши, як пан дяк, збираючись читати полунощницю, дума: "I ураговим бабам i молодицям, хто менi якусь капость робив, або... те?-то... не сотвориша послушанiя... знаю такiвських... усiм вiддячу, позаполiскую ?х добре! Спасибi, що мiй дурень гне шию i лiзе у бiду, як вiл у ярмо. Тепер, Прокопе, тiльки паняй!" Далi здихнув, та сам собi аж голосно сказав: "Зiло для нашого братчика, хитрого та розумного писаря, любезно? дiло ?сть, ?гда начальствующий такий дурень, як наш прiснопомина?мий пан Забрьоха! Не оскудi? i десниця, i шуйця, i восполня?ться кишеня i скриня. Не вменши, боже, такiвських!" IV Смутно i невесело було раз уранцi у славному сотенному мiстечковi Конотопi. Хоч до сход сонця, поки ще й мiсяць не гаразд сховавсь, i пiднявсь було по усiм вулицям гомiн, бiгання, крик, галас; та й стихло, i увесь народ щез, так що нi по хатам, нi по вулицям нема нiкогiсiнько, мов у шинку на великдень перед вутренею. Тiльки й чути, що корови скiльки ? духу ревуть, затим хазяйки не йдуть ?х до?ти i не думають виганяти ?х до череди; телята по хлiвцям, чуючи, що ?х матки ревуть, мекають i подають голос, нiби просячись, щоб i ?х швидше випускали; овечки мекекають; кози собi теж за ними, та тупотять, та бiгають по загородi, шукають, куди б то вискочити i за собою овечат повести; конi ржуть на усе село, аж луна по зорi йде; по хлiвцям гуси гегекають, качки кахкають, квочки кудкудакають - бо усяке? диханi? без чоловiчо? помощi стражда; а чуючи такий гвалт, собаки то брехали, а то вже стали вити; малi дитинята, такi, що ще не здужають ходити, лазять круг сво?? заперто? хати та, учепившись рученятами за приспу, силкуючись, пiднiметься на ноженята та знайде на приспi скiпочку, та, узявши у рот, i смокче замiсть кiстки, та як стане у руках ?? поворочувати, не вдержиться та... плюсь вп'ять на долiвку, та й заплаче; а тут цуценя, ходячи близько, зна?ш, i собi голодне, пiдiйде та й облизу? слiзоньки i край носа, i в ротi язиком вилиже, то тут дитина, не вмiючи оборонитися вiд цуценяти, ще й дужче заголосить, думаючи, що хто-небудь прибiжить його оборонити i обiтерти... Так що ж бо! Хати по усьому мiстечковi позапированi; вози, плуги, борони, рала, де були звечора поналагоджуванi, так собi i стоять; воли, по?вши свою соломку i бачачи, що нiхто ?х не напува i не запряга, позринали i пiшли собi по вулицям i де не взрять калачики або ромен i усякий бур'янець, то там i пасуться... Бiля дяково? школи - хоч би тобi один школяр! I пан Симеон, дожидаючи ?х, ходить бiля школи, лагодячись на похорони i споминаючи про кутiю з медом, та пильненько призира?ться на двiр старого Кирика, що вчора вже i маслосвятi? над ним правили, так чи не куриться в нього з труби, що, може, вже i обiд варють, коли вже вiн вмер; так ба! i труба не куриться, i у дворi нiхто не шаста?ться. "Екхе, екхе! негли возстанеть од одра болiзнi?" - дума пан Симеон i розсужда, ходячи по надвiр'ю, якi то люди тепер тугi на здоров'я та довговiчнi стали; спом'яне про холеру, як-то ?м тогдi було мудро жити, та здихне важко, увiйде у хату та й стане рiзки в'язати на школярiв, щоб над ким-небудь серце сво? зiгнати... По вгородам бур'янець i величенький, та нiхто ж то його i не дума полоти, хоч сапки i лежать бiля нього; а промеж грядок з розсадою та буряками та прочою овощою добре справляються, хрюкаючи, свинi з поросятами, i байдуже, щоб що-небудь хазяйкам зоставити: усе пови?дають i носом копають такi новi грядки, що лиха матерi опiсля них хазяйка i у два дня у лад не доведе; а тепер нiкому ?х i вигнати, бо нема нiкого... Та й що то: i у самих шинках пустiсiнько; шинкар дрiма i собi, на лавi, бо нiкогiсiнько, не то щоб горiлку пити, та й жiнки з невiстками нема, так тим-то нiхто йому не боронить i дрiмати; посудина в нього, як ще звечора попересполiскував та порозставляв, так вона i сто?ть, i нiхто не навернеться у шинок i ногою... Та чого ж це так у славному сотенному мiстечковi, у Конотопi, чого так стало тихо i смутно, що не чути нiякого нi вiд кого гласу? I нi на однiй вулицi не зострiнеш нi одного чоловiка, неначе - нехай бог милу?! - усi люди у усiм мiстечковi повмирали, або - i то не лучче смертi - кримськi татари похапали? Де се вони подiвались, що повiдбiгали i хазяйства свого, i дiточок манесеньких? Та нехай би вже жiнки: ?м хоч цiлий день, зiбравшись у кучу, теревенi правити, а що мужики ?х та дiти без обiда, так то ?м i дарма; а то ж i нi одного чоловiка у селi нема, та що то: i тако? дитини, що вже бiга, i тако? не зострiнеш!.. Де ж то вони ?? Еге! Аж ген-ген усi зiбралися круг ставка та й дивляться... А на вiщо дивляться, так гай, гай! Такого привиденiя навряд чи ? хто у нашому селi самий старий, щоб тямив, яке теперечка буде в Конотопi... Та що ж там таке? Песеред ставу убито чотири палi товстеньких, а угорi позв'язано вiрьовками та вп'ять якось-то хитро та мудро переплутувано; та у кожнiй палi угорi дiрка продовбана i туди вiрьовка просунута... А по ставку ?здять люди у човнах, а вони не рибалки, бо в них на човнах не сiтi i не в'ятерi, а теж вiрьовки... А що на березi, так там-то отто увесь народ iз славного сотенного мiстечка Конотопа iще зiбравсь, як i сонце не сходило, i мiсяць негаразд зайшов... От там-то i матерi, що покидали i хати, i маненьких дiточок, i поросяток, i птицю, i коровок, i по печам не топили. От там-то i чоловiки, що покидали дома недужих жiнок i скотину i позабували, що треба у поле ?хати... Усi, усi позбиралися дивитися, яка тут буде проява... Та чимало ж ?х тут i було! I по всьому берегу, i кругом по горбикам, от як зерна у мiшок набрати, так ?х там тiсно було. А хлопцi та пiдпарубочi, котрим iз-за людей нiчого не видко, так аж на верби позлазили i вкрили ?х, мов тi галки... А крик, а гомiн вiд того народу, батечки! Неначе вода шумить, як у повiдь греблю прорве: усi, усi разом говорять, i нiхто нiкого не слуха, а вже нiхто, як нашi жiночки-цокотухи! От там-то i шинкарка з невiстками сво?ми, що без них тiльки шинкаревi i виспатись; говорять, щебечуть, розказують: хто вчора був у них у шинку, на скiльки випив за грошi, на скiльки хто набор узяв, хто що заставив, хто з ким i як полаявся, кого прийшла жiнка та заняла з шинку, хто жiнку у потилицю погнав i очiпок з не? збив, що волосом на всю вулицю засвiтила; як дiвчата, обманюючи, замiсть буцiмто батьковi, для себе купують горiлку та по вгородам нищечком з парубками п'ють, та, понапивавшися, перекидалися та боролися та... "Годi-бо! Не усе розказуй!" - загомонiла шинкарка на невiстку, так та й замовкла; а щось, мабуть, добре хотiла казати... А там, з другого кiнця, край верб, школярi замiсть того, щоб у школу йти та кому з часловця, кому з псалтиря стихи твердити, а кому мно-тло складати, вони, зiбравшись у купку, та сконпоновали вiршу на свого дяка, та нищечком на шостий глас i виспiвують: Прийдiте усi прихожани, Подивiтесь, нашi всi дяки п'янi, А найбiльше Симеон - обаче, Од горiлки нiчого не баче, Й на криласi не вмi? спiвати, I псалтиря забув читати, Тiльки й вмi? школярам субiтки давати, Днесь дячиха раз йому голову мила, А, iзмивши, свiтло погасила... Як же врiже ?х на сiм словi пан Симеон рiзкою, що з дому принiс; та як пожене ?х нею до школи, а сам, поганяючи ?х, божиться, що за сюю прикладку, опрiч субiтки* (*Карання школярiв по суботах.), що по закону подоба, буде ?х шкварити що в бога день цiлий мiсяць... А там, бiля млинка, от там що дi?ться! Гай, гай! Аж тридцять козакiв, хто з пiкою, хто з нагайкою, хто з добрим ки?м, хто з вiрьовкою, а хто з колякою, та усi ж то держуться мiцно за вiрьовки, а тими вiрьовками зв'язано аж сiм баб... А що то за баби, так я вам розкажу. Перша - збудь-вiк Прiська Чирячка, змолоду не раз сидiла у кунi* (*Сидiла пiд арештом, прикута до церковно? стiни за неморальнi вчинки.), позводила на той свiт аж трьох мужикiв i усю худобу попереводила на зiлля та корiнцi та на усякi лiки, та й лiчить людей чи вiд лихоманки, чи вiд гризi i вiд заушниць, бо вона змолоду давила зiнське щеня; знiма остуду, переполох вилива, злизу? вiд урокiв, соняшницi заварю?... i чого-то вона не знала? I до не? з усiх мiсць, аж верстов за двадцять, на?жджали болящi; то iншому, кому жити, то й поможе, а кому вмерти, то зараз пiсля ?? води i вмре; то Прiська i каже: "Не так вiн недужав, щоб йому животiти!" Раз пан Пiстряк та попросив ??, щоб дала йому любощiв, щоб його усяка чи дiвка, чи молодиця, на яку оком накине, щоб його полюбила; отже ж то випив тих любощiв та й пiшов на вечорницi, та тiльки було що розходивсь... як же йому завадить! так i додому не добiг. От з того часу i став на не? гонитель! Друга була Химка Рябокобилиха, стар чоловiк, замирала на сво?м вiку; i вже коли в кого що пропаде, то й не думай iти до ворожки; вона самiй умiлiй брехню задасть, а скаже на того, на кого хоче та на кого сердита. А ?й як не вiрити, коли вона, замиравши, бачила, яке на тiм свiтi ? мученi? i злодiякам, i табашникам, i брехунам, i мандрьохам; так було кого i до ратушi приведуть, пiймавши на бакшi з огiрками або у коморi з салом, та коли Химка скаже, що не вiн вкрав, то було зараз i пустять та приньмаються за того, на кого Химка скаже, хоч його тогдi i у селi не було. Оттак було сказала раз i на пана Пiстряка - що то! i старшини не минула! - що буцiмто вiн у чоловiка бджоли пiдрiзав. Воно йому так i минулося, звiсно, як писарю, тiльки вже вiн на не? з тi? пори нацiлив. Третя - Явдоха Зубиха, стара-стара та престаренна! Але старi дiди, що вже насилу ноги волочуть, та розказують, що ще як були вони пiдпарубочими, так вона i тогдi така стара була, як i теперечки; так що, коли б не збрехати, було ?й лiт п'ятдесят зроду. I кажуть про не? люди, що вона як удень, то i стара, а як сонце заходить, так вона i молодi?; а у саму глупу пiвнiч стане молоденькою дiвчинкою, а там i стане стариться i до сход сонця вп'яте стане стара, як була учора. Так вона як помолодi?, то й надiне бiлу сорочку i коси розпустить, як дiвка, та й пiде до?ти по селу коров, овечат, кiз, кобил, собак, кiшок, а по болотам жаб, ящериць, гадюк... Уже пак така не здо?ть, кого задума! Хоч i нi за що i нiчого нема, то вона таки возьме сво?. Раз пан писар Ригорович читав перед громадою якесь-то предписанiе вiд начальства, i хоч перед тим днiв з п'ять крiпко курив, а тут складав добре i вже було по верхам узявсь, як ось i йде Зубиха, та й глянула на нього, i тiльки i всього, що всмiхнулась; так що ж? Вiн зараз бумагу об землю, пiдтикався та й давай вегерi* (*Рiд танцю.) скакати перед громадою. Смiху було такого, що не то що! Та з того часу i став пан Пiстряк, тiльки хоч трошки погуля, то зараз i пожене химери. Оттака-то була ся Явдоха. Четверта - Пазька Псючиха, не з так стара. Так та усе нишком, не хвалячись, чаклу?. Тiльки i бачать ??, що як усi полягають спати, а вона i вийде надвiр та й махне рукою. То куди махнула, туди i хмари пiдуть. А хто б то до не? не прийшов, щоб або поворожила, або дала яких лiкiв, або хоч що-небудь таке, так хоч що б ?й поклону не принiс, нiчого i не озьме i каже: "Я нiчого не знаю; iдiть собi геть!" Ну, ну! Така то й не зна! П'ята була Домаха Карлючкiвна. Як ще змолоду дiвувала, так така була хороша, що й розказати не можна. Зростом собi невеличка: хоч у яку хату ввiйде, то головою стелi достане; суха та цибата; на головi волосся, як на кужелi вовна, а коли роззявить рот, так i лопата улiзе; нiсочок, як у рябця; а як дивиться з Конотопа очицями, так одним у Ки?в, а другим у Бiлагород, та й тi мов сметаною залiпленi; а личком бiленька, як чумацька сорочка, та ще к тому мов граблями уся твар ?? подряпана. От з такою-то красою дiвувала вона, дiвувала; перш жадала поповичiв, далi спустила на писарiв з ратушi, забажала опiсля вже i хлiбороба, так ба! i личман не дивиться. Нiчого робить! пов'язала сiду голову, перейшла жити у пустку, що на левадi, над болотом, та й стала чаклувати та людям капостi робити. Вже i не думай ?? нiхто заняти! Ось тiльки не поклонись ?й звичайненько, або пхни не бачачи, або що-небудь, то зараз i залящить: "Будеш менi, песький сину, тямити; тривай лишень!" То так i ?: або, ходячи, спiткнешся, або за обiдом подавишся, або п'яний що-небудь загубиш, а вже не минеться! так тобi: хоч - як там кажуть - не тепер, а в четвер, хоч через год, тiльки вже не пройде тобi даром. Аж страшно бiльш про не? i розказувати. Цур ?й! Ще щоб не приснилась... Шоста була Векла, старого Штирi невiстка, а сьома Устя Жолобиха; так нехай вже хто iнший розказу?, а менi нiколи: чогось конотопський народ загомонiв i закопошивсь, i комусь розступаються i дають до ставка дорогу, так вже пак не до поросят, коли свиню смалять. V Смутний i невеселий, надувшись, як той iндик перед iндичками, хвабро? Конотопсько? сотнi пан сотник, Микита Уласович Забрьоха, iде до конотопського ставка. Хоч на ньому i черкеска синя з позакидуваними назад вильотами i татарським поясом пiдперезана, i ножик на ланцюжку за нього застромлений, i пика вмита, i борода виголена, i на головi шапка, та як йому були очi заспанi i надутi, то й видно було, що вiн цiлу нiч гуляв. Та й правда ж була: з журби цiлiсiньку нiч смоктав носатку, а Пазька, наньмичка його, знай доливала. Так пiсля тако? роботи коли не виспишся, то й будеш довго чмелiв слухати; я вже се знаю. Так куди ж йому не бути смутному i невеселому? Хоч i пiдiйшов до людей, що перед ним усi шапки познiмали i поклоняються йому, а вiн iде собi, надувшись, i нi на кого i не дивиться, тiльки щоки роздува, щоб усi знали, що вiн тут-здесь ? старший. От пiдiйшов до ставка, кинув оком сюди-туди та й крикнув грiзно: - А що? - Совершенi? уготовася, - вiдiзвавсь до Конотопсько? сотнi писар, Прокiп Ригорович Пiстряк, стоячи бiля калавурних, що стерегли низку вiдьом, i придивляючись пильно, щоб котра з них, перекинувшись або сорокою, або свинею, та не дала б дьору; а як почув гомiн свого начальника, так зараз, знявши шапочку, i пiдiйшов до нього, i поклонивсь йому низенько, i каже: - Вожделiнного умоiзступленiя, з дневним мiстопребиванiем, вам, пане сотнику, утресугубля?мо! - Спасибi! - сказав голосно Уласович, не розчухавшись, що йому наговорив пан Пiстряк, теж не вмiвший до ладу слова сказати, а так, що на ум збреде; та при тiм словi тiльки трохи пiдняв шапку з голови та мерщiй ?? наплюснув вп'ять на голову та й сказав повагом, усiх озираючи i нi на кого не дивлячись: - Здоровi! - А се вже звiсно, i усюди так поводиться, що чим начальник дурнiший, тим вiн гордiший, i знай дметься, мов шкураток на вогнi. - Здоров був, батьку, вельможний пане сотнику! - заклекотiла громада, загули чоловiки, залящало жiноцтво, запищала дiтвора, та й поклонились йому низенько... От Ригорович i шепче пану Микитовi на вухо: - Сотворяйте ж дiлоначинанi?, угобзiте у нашiй Палестинi порядок... - Цур дурня, та масла грудка! - шепнув йому на вiдвiт пан Уласович, - як менi укобзити, чи як там, коли нiчого i не второпаю, що се таке i ?. - Так не творiте ж менi возклоненiя нi у ?днiм дiлi! - сказав писар та й пiшов до свого дiла. Еге! та хоч наш пан сотник, Микита Уласович, i не мав дев'ято? клепки, та ще таки стiльки глузду стало, щоб розiбрати, що коли, каже, не пiп, то й не микайся в ризи. Зовсiм не тямив дiла, так i не вередував вже нiчого, не так, як наш генеральний суддя, нехай царству?! Той було - i не думай його зопинити: чи до дiла, чи не до дiла, знай пiдпису?, що попада. Писар було зопиняе, - так де! "Не хочу, - каже, - щоб дiло валялося; пiдпишу, от йому i кiнець!" То, було, писар, коли тiльки побачить, що суддя у колегiю йде, зараз i хова усi бумажки, а то вiн ?х усi зараз i попiдпишу?. Раз - о, смiху було! (я ще служив тодi у колегi? i вчивсь склади писати, бо був ще хлоп'я по дев'ятнадцятому году) - писарчата узяли та й списали таку бумагу, щоб суддевi у ченцi постригтись, а його жiнку вiддати замiж за пана обозного, що з нею було частенько у лiсок за губами ходили. Ну, та й положили той лист перед суддею; тiльки таки що ввiйшов, сiв, побачив той лист, потяг до себе, перехрестивсь та й каже: "Щоб недовго морити! Нехай менi дякують, що швидко дiло рiшив; а винуватий нехай жалку? на себе". Та чирк! i пiдписав "рукою власною". А хлопцi - ких, ких, ких, ких! Насилу писар ?х у потилицю попрогонював i, розтолкувавши суддевi той лист, порвав його на шматки... Та дарма; будемо сво? договорювати. . От пан Уласович сто?ть, собi, узявшись у боки, як той хверт, що у ки?вськiй граматцi, аж ось i пiдiйшов до нього Хома Калиберда, стар чоловiк, та, знявши, шапку, поклонивсь йому разiв з п'ять, а далi осмiливсь i каже: - Спасибi вам, пане Уласовичу, що коха?тесь у старовинi. Ще покiйний ваш дiдусь, пан Опанас,.таки Забрьоха, нехай над ним земля пером! i той не давав нас зобиждати. Хоч трохи було засуха ухвате, то вiн зараз за поганських вiдьом; та як трьох-чотирьох втопить, то де той i дощ озьметься! I усе було гаразд! Що то старовина! Любезне дiло!.. - Буде й новина непогана, - сказав повагом пан Забрьоха та й вiдступивсь вiд Калиберди, щоб той не дуже налазив на нього i щоб часом не позапанiбратавсь з ним; та щоб швидше вiд нього вiдчепитись, гукнув на Ригоровича i каже: - А що? А той, упоравшись зовсiм, iде до нього i кахика?, i уси закручу? - се вже така звiстка, що з письма стане говорити - та й каже: - Приспi урем'я совокупленi? сотворити i погрузити нечистоту во iсточники водния. Ануте, братi?, дерзайте! Калавурне козацтво, як почули писарське повелiнi?, зараз i вiдчепили з вiдьомсько? низки Веклу Штириху; ухопили ?? мерщiй за руки i за ноги цупко, щоб не викрутилась, та, регочучи, i помчали до човнiв... Вона кричить: "Пробi!" Дiточки бiжать за нею та голосять, неначе вже вона i нежива; старий Штиря туди ж за ними шкандиба, та плаче, та ла? i козакiв, i сотника, а найпуще пцсаря... Так нiхто ?х i не вважа, а ще деякi з кучi кричать: "Держи-бо, Йосипе, дужче! бач, пруча?ться..." А iнший каже "Попалась? А що? Се тобi не коров у пiвнiч до?ти..." Та й багато дечого прикладували, аж поки ?? до човна донесли, утеребили у човен, i тут ще пущ держали. Як же донесли до паль, тут скрутили ?й вiрьовками руки i ноги гарненько; та вiрьовки i попродiвали у петлi, що на палях, та, пiдсунувши ?? вiрьовками угору, як плюснули разом у воду... Та, як каменюка, пiшла на дно, аж тiльки бульбашки забулькотiли!.. - Тягнiть назад, тягнiть!.. Не вiдьма вона, не вiдьма! - загула громада ув один голос, а хто молодший та ближче стояв, так аж кинулись помiч дати тим, що бiля вiрьовок... - Погружайте, погружайте паче i паче тресугубо окаярную дщерь хананейськую! - як вiл ревiв Прокiп Ригорович i спиняв людей, щоб не витаскували назад Векли. - Слухайте мене, - на усi заводи кричав Уласович. - Адже я сотник. Я повелiваю: тягнiть назад! Адже не знирнула, так вона i не вiдьма. - Не вiдьма, не вiдьма; не знирнула, не вiдьма; тягнiть назад! - кричав увесь народ, i вже писаря нiхто не послухав, i витягли Веклу зовсiм мертву, вiдчепили вiд вiрьовок i, не кладовивши на землю, стали на руках вiдкачувати. Поки се? дiялось, пан сотник, вiдпочивши опiсля крику та турбацi?, пiдкликав до себе Ригоровича та й спитавсь: - Скажи менi на милость: за що ?? повелiв топити? Жiнка ще не стара i багатого i чесного роду; не чути було за нею нiяко? примхи. - Суджу по правотi i без усякого возклоненiя дiвствую, - сказав Ригорович, - она суть хоча iще i без старостi жона, но iмать пiнязей* (*Грошей.) до бiса. Просих - i не дала; позичах - i не повiрила; стражi предах - i не вiдкупалася, якоже другi? прочi?. Сього ради розмис-лих ю погрузити i не iзторгнути оттолi, дондеже не дасть менi, чого i колико прошу. Живуща, матерi ?? дуля, тресугубо живуща. Зрю, що вже ?? вiдтрусили. Нехай благоденству?ть до якого часу. А воздайте сюди Устю Вечериху! - гукнув Рцгорович на калавурних. Притаскали Устю, i те ж усе було, що з Веклою, тiльки Устя, як плюснули ?? у воду, так тут ?й i амiнь! Хоч i трусили, так i не вiдкачали, так i зосталась. Питавсь пан сотник у писаря i про сю, так нищечком йому призйавсь: "Що, - каже, - желах совокупитися з ?? дщерi?ю Одарi?ю, дуже лiпообразною, i вона, тресугубо нечестивая, замiсть жела?мо? дiвицi, возклонила у кишеню мою тисящеклятий гарбуз i покри предняя i задняя моя срамотою, яко рубищем. Так се ?й за оно? дiло таковая пинхва..." Аж ось i перемiшав ?м Талимiн Левурда, кланяючись низенько, i просить: - Будьте ласкавi, пане сотнику Уласовичу, може б, сполоскали i мою жiнку трохи, бо трохи вона чи не вiдьму?... - Давай ?? сюди! - неначе проспiвав, так заговорив пан Забрьоха. - У нас не попадайсь, зараз провчимо, а найбiльш тих, що добрих людей замiсть рушникiв та годують гарбузами. - Та здумав сво? лихо, здихнув важко та голову понурив i сто?ть. А Прокiп Ригорович ще тiльки почув, об чiм Левурда став прохати, та так i затрусивсь, неначе циган на морозi; очi йому так i заблискали, пика почервонiла, губи задрижали i ледве-ледве може слово промовити: - А як ти... а за що... твою жiнку потопляти?.. хiба ж вона волшебству?? - А як же не волшебстсву?? - казав Талимiн Левурда Уласовичу. - Ось слухайте сюди, добродiю! Разiв з десяток таке менi . привиденi? було, що у саму глупу пiвнiч хтось i стука у вiкно; стука, стука, аж поки моя Стеха, зна?те, жiнка, прокинеться; прокинеться та й вийде з хати, а я й засну; та вже перед свiтом вернеться; то я й питаю: "Де ти, кажу, була?" Та вона й каже: "Ходила до коров, так отсе змерзла, та й ляжу". А я кажу: "Лягай", а вона i ляже та, каже, змерзла, а сама, як вогонь. Так се, бачите, добродiю, вона не до коров уставала, а чаклувати, певне, чаклувати. А то на тiй недiлi, так я вже iменно бачив чорта живiсiнького, от як я вас, пане сотнику, бодай би здоровi були. Ось бачите як: по?хав я на ярмарок та мав там пробути три днi, та як менi завадило, так я у той же день i вернувсь пiзно уночi. Стук-стук у хату - жiнка не вiдчиня i з кимтось розмовля та регочеться, i свiтло ? в них. Я як рвонув дверi, так защiпка i вiдскочила, а я ввiйшов; дивлюсь... аж в не? в гостях чорт, та от, як бачите, словнiсiнько як пан писар Прокiп Ригорович, нехай здоров буде; така йому i пика, i одежа, i усе таке. Я до чорта, та вiн вiд мене; я за ним, а проклятий чортяка та у сiни (а сiнешнi дверi засунув я таки); вiн бачить, що непереливки, та у трубу; я як злякаюсь, як вернусь у хату, та на пiл, та що то: й кожухом укривсь, а сам дрижу з переляку, що бачив чорта i моя жiнка з ним дружить. От я вам i кажу: непевна моя жiнка, зовсiм непевна, сполощiть ?? хоч трохи, може, тогдi дощ пiде. - А що ж? Так i сполоснути. Пане писарю! ану! - так-то сказав пан сотник Ригоровичу. Як же той крикне на нього, так що ну! - Чи ви обуяли? - закричав на нього, - Чи ви таки попросту одурiли? Вам не довлi? нiякого рiшення iспускати без потребностi мо??, затим, що треба усяке? дiло угобзити i законне? присовокупленiе со?динити. А ти, гаспидська Левурда! от що касательно тебе закон повелiва: оного неключимого Талимона Левурду, наважденiем сво?м приведшего сожитi? сво?, сирiч жiнку, до дружелюбiя, з сатаною, - дух свят при вас, пане Уласович! - убо подоба?ть забити сякому-такому сину нозi у кладу. Агов, хлопцi! Поймiте його i водворiте у ратушу i присовокупiте нозi його до клади, бо сам сознанi? учинив, що видiв i осязав живого чорта; убо вiн ? колдун, чаклун; воутрi? iзбию киями сього грiшника. Поки се Пiстряк розказував, а сердешного Левурду вже й помчали до ратушi, а Ригорович повiв оком та з якоюсь молодицею чорнявенькою ззирнувсь, усмiхнувсь, покрутив ус та й гукнув на калавурних козакiв: "Ануте, водворяйте у преiсподнi? води Домаху Карлючкiвну!" I пiсля Карлючкiвнй тiльки забулькотiло... А громада, бачачи, що вона не вирина, загомонiла: "Нi, вона не була вiдьма, не була!" I Прiську Чирячку, i Химку Рябокобилиху, i Пазьку Псючиху топили, i котру втопили, а котру вiдволодали, що народ аж об поли руками б'? та диву?ться, що, каже: "Де ж тая вiдьма? От усiх топили i усяка порина, а вiдьма не знаходиться". Микита Уласович вже й дрiмати став; по його, так вже б пора i додому: чи будуть дощi йти, чи нi, йому нужди мало; не стане свого хлiба, йому принесуть: Конотоп не мале село; без сварки i лайки i без позивання не обiйдеться. Усе знай позiха та погляда на свого Пiстряка, що задумавсь та пальцем знай штрика то у лоб, то у нiс, думав-думав та й крикнув: "Давай останки во язицях. Водворi-ке сюди Явдоху Зубиху!" Приперли й ту, вiдопхали човном до паль, пiдв'язали вiрьовками, пiдняли догори... плюсь! Як об дошку, так наша Явдоха об воду, i не порина, а як рибонька поверх води, так i лежить, i збовта?ться зв'язаними руками та ногами, вихиля черевом i попереком i приговорю?: "Купочки-купусi, купочки-купоньки!" Увесь народ так i жахнувсь! "От вiдьма, так, так!" -закричали усi; а Микита Уласович як позiхав, та побачив се? диво, та так йому рот роззявлений i зоставсь; а Прокiп Ригорович так аж танцю? понад берегом та знай на трудящих кричить: "Возтягнiте ще! Верзiте во тьму водную!" Так що ж бо? як не пащику?, а Явдосi нiчого не зробить. Пiдтягнуть, гепнуть ?? скiльки сили у воду... так не порина та й не порина, та ще й глузу? над усiма, та усе знай товче: "Купочки-купоньки". - А вознесiть сiмо каменiя i плинхводiланiя! - здумав пан Пiстряк, i так i народилася цiлiсiнька куча цегли i каменюк усяких, що хлопцi, почувши приказ, зразу мотнулись i нанесли. - Возложiте каменiя на нечестивую вию. ??, i на руцi, i на нозi ?? i паки потопляйте ??, - так кумандував Ригорович, аж пiдскочуючи круг ставка, та з серця аж зубами скрегоче. Нав'язали моторнiшi цiлiсiньку низку каменюк на вiрьовку, i, пiдвiзши на човнах, аж насилу три чоловiки пiдняли тую низку та й накинули Явдосi Зубисi на шию i думають: от пiрне! А вона, урагова баба, i не дума; плава поверх води, та що ослобонили ?й руку iз вiрьовки, так вона нею полощеться та й жарту?: "А що ж? Намистечко менi на шию почепили, а перснiв i нема? Еге! Бач, якi добрi! кете i перснiв на руки i замiсть черевичкiв чого на ноги". - Сокрушайте тресугубо окаянную кощунку ханаанськую, дщерь халдейськую! - кричав, як опечений, Прокiп Ригорович та аж запiнивсь, як скажений, бачачи, що нiчого вiдьмi не зробить i що вона над ним кепку?. Нав'язали ?й на руки i ноги каменюччя - боживсь той чоловiк, що менi про се розказував; а хто й казав, коли зна?те, Йохим Хвайда, що позаторiк вмер, - так боживсь, що пудiв двадцять нав'язали й на шию, на руки i на ноги, та, вiдчепивши вiд вiрьовок, так ?? й пустили у воду... Так що ж бо будеш з сучою-пресучою бабою робити? Так i плава поверх води, i руками i ногами бовта?ться та знай приговорю?: "Купочки-купусi!" А далi урагова баба обiзвалася i до писаря та й почала його кликати: "А ходи, Прокiпочку, сюди! Нумо укупцi купатись. Ходи-бо, не соромсь! Ось надiну на тебе намистечко i перснiв тобi дам..." А Ригорович аж увесь чуб обiрвав собi з серця, що й поганенька б то баба, та над ним глузу?; далi кинувсь до Уласовича та й каже: - Несумнительно сiя баба суть от баб ?гипетських. Вона ?хидна прелюта, похитила дождевие каплi i скри у себе у чванцi або у iному мiсцевi. Повели, пане сотнику, возмутити ?? розанами, де протерпить до нестерпимостi i да розпустить хляби воднi?, i да ороситься земля. - Не второпаю, пане писарю, що ви говорите; а я кажу вам, робiть, що зна?те, тiльки швидше, бо вже обiдня пора. Я б вже давно дав дьору, так хочеться дивитись на сюю кумедiю, що на бабi цiлiсiнький вiз камiння, а вона не тоне, а плава поверх води. Робiть собi, що зна?те, а я буду на готове дивитись; я на те у Конотопi сотник. Повелiв Ригорович пiймати у водi вiдьму Явдоху, так де! Хлопцi човнами ?? i не здоженуть, i вiрьовками накидають, так усе нiчого; так прудко плава, як тая щука, тiльки попереду i позаду хвиля уста?, бо звiсно, як вiдьма плава: вже пак не по-нашому! Плавала-плавала, шниряла-шниряла, та як бачить, що усiх потомила, так i пiддалась... Що ж то зрадувався народ, як злапали вiдьму Явдоху Зубиху! Усi кричать, гомонять, бiжать до не?, проти не?; усяк хоче тусана або запотилишника ?й дати... та й ? за що! Нехай не краде з неба хмар, не хова дощу у себе на миснику... Ось, як усi бiжать круг не?, то за нею, а ?? аж на руках несуть, боячись, щоб не вирвалась та не втекла, а вона й байдуже! Вона спiва весiльно? пiсеньки, як молода з дружками ходить. А наш Ригорович перед веде та аж бiжить з радощiв, що таки напав на вiдьму i що вiн ?? тепер скрутить i вимучить з не?, щоб вiддала дощi назад, що покрала, та з радощiв такi баляси точить, що не тiльки хто, та й сам себе не розбере, що вiн i говорить. Далi закричав: "А дадiте сiмо вербових i удвойте лозових i возглумiте ??, елико сили вашо? буде!" Де взялись i рiзки. Скрутили Зубиху Явдоху; тiльки що класти ??, вона як-то руку випручала та й повела нею кругом по народу; отже ж слухайте, що з того буде. От i положили ??; по два парубка сiло на руки i на ноги, а два узяло здоровеннi пучки рiзок та й почали чистити: дже-дже! дже-дже! аж засапались! б'ючи, б'ють-б'ють, i вже цурпалки летять... А що Явдоха? Лежачи пiд рiзками, казку каже: "Був собi чоловiк Сажка, на ньому сiра сiрм'яжка, повстяна шапочка, на спинi латочка; чи хороша моя казочка?" - Та бийте окаянную ханаанку! - аж заревiв Пiстряк. Хлопцi деруть щомога, а Явдоха сво?: "I ви кажете: та бийте окаянную ханаанку, i я кажу: та бийте окаянную ханаанку; був собi чоловiк Сажка, на ньому сiра сiрм'яжка, повстяна шапочка, на спинi латочка; чи хороша моя казочка? " - Та дерiть дужче! - крикнув що ? мочi сам пан сотник конотопський, Микита Уласович Забрьоха, що вже йому дуже брало за живiт i печiнки пiд серце пiдступали, бо не обiдав i досi. Хлопцi перемiнились, узяли пучки i стали пороти, а Зубиха знай сво? товче: "I ви кажете: та дерiть дужче, i я кажу: та дерiть дужче; був собi чоловiк Сажка, на ньому сiра сiрм'яжка, повстяна шапочка i на спинi латочка, чи хороша моя казочка?" ^ - Соплiтiте розонацiю з тернiя i удвойте ?й поруганiя на лядвi?! - скумандував пан Пiстряк, довго думавши, що б то ?й ще придумать. Хлопцi чешуть Явдоху терновими, а Явдоха сво? товче: "I ви кажете: соплiтiте розонацiю з тернiя i удвойте поруганiя на лядвi?, i я кажу: соплiтiте розонацiю з тернiя i удвойте поруганiя на лядвi?; був собi чоловiк Сажка, на ньому сiра сiрм'яжка, повстянi шапочка, на спинi латочка, чи хороша моя казозкка?.." Та й до вечора не переговориш усього, що там було! Вже не тiльки Ригорович Пiстряк, та й сам сотник Забрьоха почав сердитись, що нема кiнця дiлу; б'ють-б'ють бiсовську бабу, скiльки хлопцiв перемiнилося, скiльки рiзок перебрали: i вербових, i березових, i тернових; а ?й не позначилось нiчого, неначе тiльки що лягла i нi трiшечки i не бита, а вона собi знай товче чоловiка Сажку... Отже ж то як се? дi?ться, i гаспидську, католикову Явдоху б'ють, пролiз скрiзь народ, що так i обступили Явдоху, та й не надивуються, Демко Швандюра, стар чоловiк i непевний. Подививсь-подививсь, помотав головою та й каже: - А що се вам за iграшки далися! Чи то пану сотниковi знать скучно стало, так ви його забавля?те, як малу дитину, що рiзками порете, неначе кого путнього, вербову колоду? - Як колоду? Що се вiн каже? Де там колоду б'ють? - загула громада i, дивуючись, розпиту?. - Де колода? Не бачите? Дивiться ж! - сказав Швандюра та й повiр рукою по народу навпаки сонця... Так що ж? Удивленi? та й годi! Тогдi усi побачили, що лежить товста вербова колода, поперепутована вiрьовками, i сидять на нiй чотири хлопця здоровенних i держуть ?? якомога, щоб не пручалась, а чотири б'ють тую колоду зо всi?? сили добрими рiзками, неначе кого путнього. А бiля тi?? колоди лежить сама по собi Явдоха Зубиха i не зв'язана, i регочетьсй, дивлячись, як працюються люди замiсть ?? та над колодою. Так, скажете, се i не удивленi?? Се вона, як ?? покладали парити, так вона рукою повела та й напустила на усiх, хто тут був, мару, а Демко з свiжими очима прийшов i бачив, що твориться, i як дещо знав i вмiв проти чого що-небудь зробити, то вiн i вiдвiв мару вiд людей. От тогдi тiльки побачили, що били не Явдоху, а вербову колоду. - Ких, ких, ких, ких!.. - зареготався народ. Вже нащо пан писар, що сердивсь крiпко, а тут i сам розреготавсь, як уздрiв таку кумедiю. I що ж будеш робити? Звiсно, що против насилки нiчого не зробиш, коли не вмi?ш як ?? вiдвести. Ну, посмiявшись, прийнялись радитись, що з Явдохою робити. Той те, другий друге каже, а Демко Швандюра, той гаразд навчив: - Таки, - каже-нiчого не думайте, а положивши, дайте добру хлосту, поки верне дощi та роси, що, знаю, в не? на мисниках та на полицi. Та не бiйтесь нiчого. При менi не здужа навести. Коли ж i наведе, то я вiдведу. Хоч вона i вiдьма, та й ми, хоч не усе, а що-небудь таки зна?мо. Нехай вона i природжена, а я; тiльки вчений, та дарма! Побачимо! - Так возклонiть же ?? паки! - закричав Ригорович, - i сотворiть ?й школярську сiкуцiю, яко же i нам во оно? урем'я субiтки твориша... - Ще добре i не вимовив, а хлопцi вже i мотнулись: розперезали, положили, сiчуть... i вже нашiй Явдосi не до казки; вже i в i не? у само? на спинi... латок з сiмдесят, як у чоловiка Сажки... Мовчала-мовчала, хотiла вiдтерпiтись... так ще не родивсь той чоловiк, щоб утерпiв пiд рiзками! Далi як заскавучить, як заскиглить... а далi як стане кричати: "Не буду до суду, до вiку!... батечки, голубчики!.. пустiть, пустiть!.. верну й дощi, верну й роси... I буду тобi, пане сотнику... i тобi, Ригоровичу... у великiй пригодi... тiльки пустiть..." - Годi, - повiв Микита Уласович голосом поважно. А Пiстряк знай сво?: - Усугубляйте паче i паче! Хлопцi не знають, кого й слухати: половина б'?, а друга жде. - А бодай вас, пане сотнику! - так загарчав на нього пан Ригорович. - Iще було уп'ятерить подобало за таково? злодiянi?... Се вона менi зробила, що я пiсля перепою химери погнав. Оттаке злодiянi?... ; - Але! злодiянi?! - сказав пан Забрьоха, - тобi б усе тiльки злодiянi? i робити. Тут тiльки трихи та мнихи, а вже обiдати пора. Ще чи буде пiсля такого парла дощ, чи нi, хто його зна, а що ми голоду?мо, так се певно. А що нам суча баба з серця утнеть який бешкет, так i того треба боятися? Звели лишень покинути Явдоху, нехай вiдпочине пiсля тако? банi. Нехай тепер ханьки мне, ми ще доберемося до не?. Ходiмо, Прокопе Ригоровичу, до мене. Пазька наварила мудрого борщу. А пiсля обiд не буду ськатись та розкажу тобi, який менi бешкет зробили позавчора у Безверхiм хуторi. Ти ще сього не зна?ш. Сказавши се?, потяг пан Уласович додому. Прокiп Ригорович наш зоставсь i сто?ть, мов обпечений. Узяли його думки та гадки, який-то там бешкет зробили пану сотнику на Безверхiм хуторi? Думав- думав, а Явдоху за тим знай чешуть, аж цурпалки летять! Далi пiдняв палець догори i каже: "Догадавеь! е, е, е, е! Сього менi i треба було! А покиньте, хлопцi бiдну бабу позапрасно мучити. Пан сотник звелiв було ?? парити до вечора, а я ?? помилую". Пiдвели Явдоху i ледве-ледве живу поволокли ?? додому. Народ так заклекотiв за нею, усе кричачи: "Вiдьма, вiдьма! Покрала з неба дощi!" А Ригорович iде собi та щось дума, далi i каже: "Тако? менi i треба!.. Пiддобрюсь до не?, вона поможе його втопити, а менi винирнути з писарства та на панство..." Та й потяг до пана Микити Уласовича обiдати. VI Смутна i невесела ходила по сво?й хатi, проводивши когось вiд себе i зачинивши дверi, конотопська вiдьма Явдоха Зубиха пiсля прочуханки, що ?й дали край ставка при усiй громадi за чаклування. Хто ж то був у не? тогдi, як усяк ?? цурався, бачивши, що вона ? природжена вiдьма, що i у водi з каменюками не тоне, i дощi з неба краде, i мару на людей насила? Але! хто? Не хто, як наш Прокiп Ригорович Пiстряк, конотопський пан писар. Вiн-то, почувши вiд пана сотника Уласовича, що йому було у Безверхiм хуторi вiд панночки Олени, вiн зараз узяв на думку, як би то йому свого сотника зовсiм з'?сти. От вiд обiд прийшов до Явдохи, принiс ?й усяких гостинцiв i помиривсь з нею, що буцiм се не сам вiн звелiв ?? i топити, i парити, а що се пан сотник вигадав i що буцiмто хотiв вiн ?? до вечора парити, а вiн же взяв на свою голову; i став ?? пильно прохати, щоб як би того пана Микиту зовсiм у дурнi пошити: що вiн отсе увечерi прийде ?? прохати, щоб Явдоха так зробила, щоб Йосиповна його полюбила i за нього замiж пiшла; а вiн як пiддасться у чаклування, так тут його i начинити дурнем, щоб i сотенства вiдцурався; а намiсть його та настановити сотником його - Пiстряка; i обiщавсь, що тогдi Явдосi своя воля буде чаклувати, як i скiльки хоче. Хитра Явдоха неначе i пiддалася. Подарунки забрала i обiцяла все зробити, чого Ригорович бажав, i проводила його отсе з хати. Довго вона пiсля нього ходила по хатi та щось думала; вже б то ?й i сiсти хочеться, так не зможе притулитись... так-то щиро ?? повчили! Вона лежала i на печi, i на лавi; так не влежить довго, бо тiльки i можна животом лежати, а горiчерева або боком i не думай: так ?? усюди списали. Ходить по хатi, ходить та й погляда на сво? глечики, горщики, кухлики, де з усякого звiра i з усяко? гадини ? молоко, що вона з них понадоювала, перевертаючись до кожно? матки усе рiзно, щоб не жахались i давались до?тись. А усi тi? глечики, горщики, водянчики, кухлики стояли деяке на полицi, iнше на миснику, було й на припiчку, було й на самiй печi; яке вже поставлене на сметану, а яке ще стояло пiд лавкою та край помийницi. Пiд полом лежали усякi трави i корiння: мнята, любисток, терлич, папороть, собаче мило, дурман, усякi реп'яхи, куряча слiпота та й багато дечого. На полу на подушках лежав кiт муруговатий та усатий, i тiльки йому й дiла, що ?в та спав та коли що було надума, то зараз до сво?? хазяйки i озветься: "Няв, няв!", а вона усмiхнеться та й каже: "Так-таки, котусю, так!" А коли вона що надума, то й пита?ться його: "Чи так, котусю?", то вiн до не?: "Няв, няв!" Еге! i знали один одного, що говорють. Бiльш у не? не було нiякого хазяйства, та й нащо ?й? Чого забажала, то уночi перекинулась чи собакою, чи мишею, чи жабою, чи рибою, i чого ?й треба, усього достала, i ? у не?. Так вона-то, сумуючи, ходила по сво?й хатi i, поглядаючи на сво? зiбрання, казала собi на думцi: "? усяке; не пiду до людей позичати". Далi зирнула на дверi, що - я ж кажу - тiльки що зачинила, проводивши когось-то з хати, i каже: "Приводь тiльки швидше проклятого сотника, i я йому вiддячу. Я б тобi, Ригоровичу, хука усучила, та нехай лишень опiсля; тепер ти менi прислуговуй, а як з'?м гаспидського Забрьоху, тодi приймусь i за тебе, сучий Пiстряче! Хороше, що отсе ти менi розказав про Забрьоху та про Олену: ось я його оженю... достанеться i тобi, що мене так занапастили, що i сiсти не можу, i згнущались надо мною, що при парубках порвали на менi i плахту, i сорочку, i пазуху розiрвали, i очiпок збили, що я волосом освiтила, та били мене... о, та й били ж мене! ох, били ж мене; били, били, били! що нi сiсти, нi лягти не можна; а усе оттой Швандюра, що зняв з них мару". Оттак вона i довго сама собi розмовляла, яж поки у хатi зовсiм стало темно, що хоч око виколи... Аж ось на вулицi загавкали собаки, вона й каже: "Ану, котусю, вiдкрий сво? очицi i посвiти, чи не вони се йдуть?" Кiт як розплющиться, як гляне сво?ми очима, так так як жар засяли, а Явдоха i бачить, що йде Микита Уласович Забрьоха, конотопський пан сотник, а за ним писар його, Прокiп Ригорович пан Пiстряк, i щось у руках i пiд плечем щось несуть; от вона зараз шатнулась, достала каганець, пiднесла до кота, тернула його проти шерстi, так iскри з нього i посипали, i вона засвiтила каганець, поставила на стiл, а сама полiзла пiд стiл чогось-то доставати. Аж ось - рип у дверi, i ввiйшли пан сотник з писарем, шапки з паличками постановили, бiля дверi, а самi i стали озиратись, i пан Забрьоха i каже: "Свiтло горить, а ??, бачу, i дома нема". - Де то вже нема! - обiзвалася Зубиха, лiзучи з-пiд покутя i таскаючи превеликий горщик, ганчiркою зав'язаний. - Ось де я була; отсе доставала горщик з хмарами, що було заховала ?х на тридев'ять рiк, так отже пан конотопський сотник присилував мене повипускати хмари i дощ пустити. - Та вже, тiтусю, годi об сiм, - поклонивсь пан Забрьоха i став гостинець доставати. - От тобi хусточка, що менi попiвна вишивала та подарувала, так отсе покланяюсь нею вам, та от ще аж цiлiсiнька копа грошей, тiльки, будь ласкава, тiтко, не сердься на мене i вибачай, що так з тобою прийшлося... Се так... те?-то... якось-то не хотячи... - Як не хотячи? - аж запищала, крикнувши, Явдоха, - як не хотячи? Коли б тобi хто так пику списав... то ти б не те сказав... Не хочу тво?х подарункiв, цур тобi! Пек тобi! Вiйся з ними! Не мiшай: iду дощi випускати, а то вп'ять пеня буде, i завтра так мене знову випарять, що сьогоднi не зможу сидiти, а завтра вже i не стоятиму. Пустiть мене, пiду дощ випускати. - Тiточко, матiночко! - аж в ноги упав сердешний Микита Уласович та кiстлявi руки вiдьомськi цiлу? та просить. - Не буду вже тебе турбувати, та й що менi за дiло, що нема дощу? От так пак! Я тут ? сотник, голодувати не буду: той прийде з хлiбом, той з паляницею, той з буханцем, а iнший i мiшечок борошна привезе; аби б тiльки позивались, то нам, старшинi, i дощi не пiд час, хоч би ти ?х, тiтусю, i повiк держала у себе пiд покутем. От мо?й бiдi поможи! Нате лишень, пожалуйте: от пляшка дулiвки, от пiвсотнi таранi, ще свiжа була по веснi: осьде ж i серпаночок... тiльки здiлайте милость, пособiть мо?й бiдi, ось що я вам розкажу... - Знаю, знаю про твою бiду, якого тобi мудрого печеного гарбуза пiднесла Йосиповна Олена, що з Безверхого хутора, i як ти пiсля нього насилу на другий день очуняв! Знаю, знаю усе. Аж i здивувавсь пан Забрьоха, що вiдкiля се, каже, вона усе зна, неначе тут була, та й став ?? пуще прохати, щоб вона вже не сердилась i заступилась за нього. - А що я тобi робитиму? - пита Явдоха. - Не йде за тебе хорунжiвна, так менi яке тут дiдо? Не йде, так ськай друго?. - Та де ?? у гаспида ськати! - здихнувши, каже Уласович, - одно те, що не придумаю, де другу ськати, а друге те, що далебi не хочу, бо смертельно улюбив Йосиповну Олену, так хоч би менi i суддiвна або хоч i полковникiвна, так я i не подивлюсь на них, бо улюбив Олену усiм тiлом i душею, i серцем, i усiм животом, i бачу сам, що коли ?? не достану, то або утоплюсь, або удавлюсь, або свiт за очима пiду... Поможи, паньматiночко! - та беркиць ?й у ноги, та аж плаче та просить, щоб не дала йому не сво?ю смертю пропасти та щоб як-небудь приворожила, щоб вона за нього захотiла йти. - Та як за тебе i йти такiй дiвчинi? - вп'ять каже Явдоха. - Вона дiвка-козир, чи одежею, чи на виду собi, так зовсiм дiвка, а худоби i грошей до ката, а ти що? Куди ти годишся? - Та дарма, тiточко, матiночко, дарма! Нехай я i стидкий, i бридкий, i усякий; а ти таки зроби, щоб вона мене полюбила та щоб за мене замiж пiшла. Що копа, то копа отсе на столi лежить, а то сорок алтин, та ще... - Нi, - каже Явдоха та вiдсунула вiд себе грошi. - Менi сих креймахiв не треба, нащо вони менi? У мене усе ?, i, чого забажаю, усього достану; а коли так пильно просиш, то нехай вже i змилосердюсь над тобою, тiльки зроби менi от що... - Що звелиш, паньматусю, усе зроблю. Чи звелиш Конотоп спалити, тяк разом з чотирьох кiнцiв i запалю; чи звелиш усю конотопську дiтвору - що ви, вiдьми, не любите -так за один день усiх до ?диного i потрощу... I то гаразд, та менi тепер от що треба. Озьми ти оттого сучого та пресучого сина Швандюру, що зняв мару з людей, що я було наслала, як менi сiкуцiю давали, так озьми його пiд арешт, буцiм вiн або прокравсь, або тебе лаяв, або що хоч на нього набреши i зведи пеню, та одбери у нього всю худобу, - бо вiн собi заможненький, - та щоб на тебе родичi його не гримали, так ти вiддай те? усе? пану писарю Ригоровичу... - Благо? дiло i мудро? рiшенi?, панi Зубихо, ?й! iстинно! - так обiзвавсь пан Пiстряк, сидячи собi на лавцi край вiкна. А Явдоха й каже: - Бо йому, сиротi, нiгде узяти, тiльки що спадками живитись, а Швандюру озьми i вижени iз села, щоб його i дух не пах. От коли се менi зробиш, то i я тобi... - Мурлу, няв, мурлу! - обiзвавсь вiдьомський кiт, i Зубиха схаменулась та й каже: - Е, нi, ще, ось слухай ще. Домашина ятрiвка Хвенна Зозулиха... не можна менi бiля ?? хати йти, так i доклада менi про те полотно, що в не? з огорода пропало та якось-то опинилось у мене у скринi, так вона мене злодiйкою узива i усякi доклади доклада; так чи не можна ??, пiдрiзавши, теж з села вигнати? - Та для чого не можна? 'Тiльки кажи, усе зроблю... - Так казав пан Уласович, повеселiшавши, що вже вiдьма стала до нього добрiша. - Отсе усе коли зробиш, то i я... - Мурлу, мурлу! - замурликав вп'ять кiт, i Зубиха знов стала договорюватись i каже: - Та ще от у чiм пожалiюсь. Демко Сiроштан просвiтку менi не да?: позавчора хваливсь, що мого кота вб'?, як його не берегтиму, а вiн таки вб'?. Так його-то, пане сотнику, провчи та провчи... - Та провчу ж, провчу, тiтусю, так що до нових вiникiв буде тямити; тiльки зроби i мо? дiло... - пильно пристаючи, прохав ?? пан Забрьоха, i чого б то вiн не обiщався ?й зробити, аби б вона так починила, щоб хорунжiвна за нього пiшла. - Ну, добре ж, синку, коли ж так, то й так. Буде за тобою бiгати хорунжiвна Олена i ночi не спати, як i ти за нею. Кицю, кицю, кицю, кицю. - Мурлу, няв, мурлу, няв! - Добре ж, - казала Явдоха. - А iди, пане Уласович, зо мною з хати та й уступи з порога лiвою ногою на пiсок, щоб твiй слiд обiзначивсь на пiску. От i вивела його з хати, i слiд його зiбрала у хусточку i зав'язала; а далi, вернувшись у хату, посадила на лавi край стола, а Ригоровичу звелiла каганцем свiтити, а. сама, узявши пана Забрьоху за лiвий ус, i стала волосся вiддiляти. Заколупне нiгтем волос та й лiчить: "Раз, два, три..." - так як вiдбере дев'ять волосiв, та дев'ятий i рвоне зовсiм... Пан сотник кричить, пан писар регочеться... Явдоха Зубиха щось шепче та спльову?, а кiт мурличе на усю хату... От так-то у бiдного Микити Уласовича вiдьма вирвала дев'яте волосся з лiвого уса i нарвала ?х усiх аж восьмеро, достала шматок паперу i завернула туди те? волосся, а пан Забрьоха, повитиравши сльози, що так йому i текли вiд скубiння, став питати вiдьму, що "коли, - каже, - зовсiм поворожила, то вже я й пiду?" - Iди, синку, здоров додому та лягай спати, та й жди вiд хорунжiвни присилу, щоб слав за рушниками. Пан Уласович, се? почувши, та за шапку, та з хати, та не оглядаючись - додому, щоб вiдьма не здумала ще де в нього виривати волосся. Побiг, сердешний, не дождавсь i свого писаря, бо той зостався ще у вiдьми i. щось довго з нею гомонiв, i кiт з ними мурникав; а як виходив пан Пiстряк з Явдошино? хати, так чути було, що казав: - I се усе благонамiренно устро?вши, гряду у свою Палестину. Прощавайте! - Iдiть здоровi! - сказала Явдоха, зачиняючи за ним дверi у хату, та й одiзвалась до кота: - Кицю, кицю, кицю, кицю!.. - Мурлу, няв, мурррлу! Тут зараз узявши, зняла з голови очiпок, сiду, як молоко, косу розпустила, узяла бiлу сорочку, та й надiла на себе, та нi пояса, нi плахти не пiдв'язала, так i стала по хатi ходити та шептати усяке колдовство, та у всякiм углi тричi спльовувала; далi узяла жлукто та й положила його серед хати i стала знов щось по-вiдьомськи бормотати; далi узяла з кухлика яко?сь води та, усе бормочучи, побризкала тою водою i себе, i жлукто усерединi... А кiт що ? духу нявчить, а далi аж на ноги устав та потягнувсь i засвiтив очима ще дужче, чим каганець у хатi палав... Тут Явдоха мерщiй у жлукто i полiзла... а як вилiзла, так стала дiвкою! Та й дiвка ж немудра! I молода, i хороша, i чорнява, i ще, мабуть, красивiша вiд чернiгiвсько? протопопiвни! От як переродилась наша вiдьма, узяла жаб'ячо? сметани та кобилячого сиру, головок вiд таранi i, поскладавши на тарiлочку, поставила перед свого котуся i каже: "Коли, котусю, захочеш без мене ?сти, так от тобi ласощiв; не скучай без мене, поки я вернусь". А сама, доставши аж п'ять дiйничок, погасила каганець i пiшла з хати до?ти, кого ?й треба було. Тiльки таки що другий пiвень крикнув, тут Явдоха що ? духу ускочила в хату i впала, мов нежива. А .як вiддихнула i устала... та вп'ять стала старою бабою, як i була. Зараз кинулась до свого кота i розказу?, мов чоловiковi: "Котусю, киценьку! Чи не скучав же ти без мене? Я трошки забарилась: поки пообдо?ла усiх коров, овечок, а се ще менi треба було щучого молока на одно дiло; кинулась до ставка, та поки вражу щуку зопинила, поки ?? замовила, щоб далася здо?ти, аж i крикнув перший пiвень; та хоч вiн нам не страшний, та усе-таки треба було поспiшати, щоб не заспiвав другий; тогдi б так на вулицi простяглась, як тепер тутеч-ка..." А кiт знай хвостом помаху?, та усами поморгу?, та що ? духу нявчить: так-то рад був сво?й хазяйцi, що вернулась. От вона йому постановила ще усякого молока i сметани, i стала поратись, та дещо мiшати, та варити на чаклування, аж ось i свiт!.. А тут трохи погодя i прийшла до не? жiнка, уся голова обв'язана, i йде i оха, i прийшла оха, i сiла i усе оха. - А вiдкiля ти, молодице? - пита ?? Явдоха. - Та я здалека! - каже молодиця, охаючи. - Коли зна?те хутiр, що на Сухiй Балцi, а зоветься Безверхий... ох!.. Явдоха моргнула на кота та й каже: - Нi, не чула i зроду не була, i не знаю, хто там i живе... Ти ж чого до мене прийшла? - Та, не вам кажучи, прикинулась бешиха, та усю пику менi роздуло... ох!" Так отсе мене люди нараяли, щоб до вас iти... Здiлайте милость, тiтусю, робiть, що зна?те, тiльки поможiть, щоб я сьогоднi виспiла до панянки нашо? хорунжiвни Йосиповни Олени, - та, се? кажучи, i положила на стiл буханець, п'ятiрко я?ць i шага грошей. Зубиха зараз i кинулась, положила долi нiж i звелiла молодицi стати на ньому босою ногою проти тi?? щоки, де самий дужчий опух; а сама достала у покришку жару i положила туди кусок страсно? свiчки та ладану, та клаптик тi?? хустки, на чiм становлять паску пiд свячення, а молодицю закутала-закутала, щоб увесь дим нiкуди бiльш не йшов, тiльки на не?, а сама знай шепче та спльову?, та дме на жар, а кiт нявчить на всю хату. От курить ти курить, як тут молодиця... геп! i впала на долiвку, мов нежива. Зубиха ?? вiдволодала i посадила на лавку та й каже: - Не журися ж тепер: минеться, як на собацi присохне; се з очей; який-то чорнявий парубок та на тебе дививсь та завидував... - Так i ?! Се ж наш панич, - казала молодиця. - Таки як мене не вздрить, так у вiчi i загляда; а на тiй недiлi узяв та рукою погладив мене по щоцi та й сказав: "Що за 3 чорта гарна молодичка!" Я так i згорiла, та вiд того часу так мене i узяло... Тут Явдоха i стала ?? розпитувати... об чiм ?й треба було... а далi i проводила з хати та й каже: "От тепер добре! Тепер усе знаю, що менi треба..." VII Смутна i невесела сидiла на призьбi бiля сво?? хати панночка Йосиповна Олена, хорунжiвна, на сво?му Безверхому хуторi, що на Сухiй Балцi, а бiлими рученятами копирсала у головi братику свому, пану хорунженку. Вiн, сердешний, той день з панотцем, що за?жджав до нього, поховавши когось на другiм хуторi, та за обiдом, по?вши добре вареникiв та карасiв, у сметанi жарених, та запивши сколотинами (бо се вже дiялось пiсля Петра), витягли самотужки по носатцi тернiвки, а вишнiвкою на дорогу запили; а пiдвечiркуючи, панич убрав аж п'ять мандрик* (*Сирникiв.) та горщечок маслякiв, у маслечку та у сметанi пряжених, що дуже ?х любив, так його, хто його зна i вiд чого, i завадило; от вiн i прилiг до сестрицi на колiна, та як та йому ськала, а вiн i заснув. Тут прийшли з поля i корови, i овечата; от ?х тут бiля панночки i доють, i молоко в глечики зливають... а вона й байдуже! ?й неначе нi до чого й дiла нема! Забула дивитись i на дiйво, забула братику i у головцi ськати, тiльки у не? i на думцi, що... Тiльки що хотiв був розказати, об чiм наша хорунжiвна думала i чого була смутна i невесела, аж ось i прийшла до не? бабуся, така старенька, така старенька, що на превелику силу дибле; от пiдiйшла до не? та й каже: - Дай, боже, вам, панночко, вечiр добрий! Нехай вам бог помага! Аж здригнула Йосиповна, що й не бачила, вiдкiля вона i узялась i як перед нею стала; а далi, трохи схаменувшись, i каже: . - Здорова, бабусю! А вiдкiля тебе бог принiс? - Та я так собi... Я i здалеку i не здалеку, я i тутешня, я й зовсiм не вiдсiль; я i нiчого не знаю i усе знаю; i хто i по чому журиться, я i знаю i не знаю; i що подiяти, i вмiю i не вмiю... - Ох, бабусю, та ти не проста? - пита?ться Олена. - Та простiсiнька, бач! Не вашого, панського роду, а проста собi стара баба, не знаю нiчи?? журби, не знаю, хто, сидячи на призьбi, журиться об Дем'яновi, що пiшов в поход з козаками; я таки i того не знаю, хто бiля колодязя усю нiченьку з ним просидiла i на прощання зняла з руки срiбний перстень i вiддала з хусточкою, що сама усякими шовками вишивала... - Ох, менi лихо, бабусю! Та ти усе зна?ш?.. Не гомони, будь ласка, братик прокинеться та почу?, та менi смiятиметься... Нехай пiсля вечерi я тебе покличу, то ти в мене ночуватимеш, та й поговоримо з тобою! - Пiд повен мiсяць тепер-то i робити що треба, Нехай братик iде до себе у хату, збуди його; а я тобi скажу, що треба робити, та дiлом спiшити. Я знарошно до тебе сьогоднi пiсля вечернi з Ки?ва пiшла... - Як се можна? З самiсiнького Ки?ва? Пiсля вечернi? Та сьому не можна статись! - пита Олена, дивуючись. - Як-таки можна вiд Ки?ва та скоро дiйти? I близенький свiт? - Пожалуй, дiйти не можна, так ми-то зна?мо, як воно робиться. Збуди лишень братика швидше, нехай iде до свого дiла, менi треба швидш поспiшати. - Та братику щось завадило, трохи не з очей. I був здоровий, та як глянула на нього ота чорнява молодиця, що коло корови ходить, та глянула, та й усмiхнулась, я сама бачила, та пiсля того так його за живiт i узяло; чи соняшницi, нехай бог боронить! чи що? - Се все очi, усе очi наробили; та не журись, я вiдведу. Ось збуди братика, а я навчу молодицю, що йому треба робити. Вiд не? сталося, вона нехай i знiма. Олена стала братика будити, що хрiп на весь двiр, а бабуся пiдiйшла до молодицi... а та зразу i крикнула: - Ох, тiтусю! I ви до нас прийшли?.. - Але! не кричи лишець, - каже бабуся, - а от що зроби: озьми... шупу-шупу-шупу... - Нiчого не можна було розслухати, що ?й там бабуся шептала, тiльки опiсля молодиця i каже: -Та добре, добре; забавте тiльки панночку. - А вже, - каже бабуся, - се вже мо? дiло. Ходи ж сюди за мною. - Та й привела молодицю до панночки, та й каже: - Ось я навчила молодицю, як з панича соняшницi зняти; iди ж, паниченьку, швидш з нею, вона зробить тобi, що я звелiла; та швидш робiть, а -то тебе так розбере, що й на стiну полiзеш. - Ох, лишенько! - казала, злякавшись, хорунжiвна. - Iди ж, братику, iди швидше. Роби йому, Мотре, як бабуся казала. Та роби гаразд, на спiшачи... От пан хорунженко пiшов з молодицею у хату, а бабуся - плюсь! - бiля панночки сiла та й каже: - Тужиш, моя зозуленько, за сво?м сизим голубоньком, та ба! Нема його тутечка; пiшов далеко-далеко, аж до Чернiгова... - Та по чому ти, бабусе, усе зна?ш? Хто се тобi розказував, що я там... чи журюся, чи... що там таке... я й не знаю! - питала, соромлячись, Йосиповна. - Вже-то я не знаю! - каже бабуся. - Нащо ж нам I зорi, коли нам на них не дивитись? Гляну звечора, гляну i опiвночi, подивлюсь i перед свiтанком, тай знаю, де що дi?ться. - Коли ж ти зна?ш усюди, де що дi?ться, то скажи менi, бабусю, що робить тепер... - сказала Олена та й почервонiла, як кармазин, i язик став мов повстяний., А бабуся перехопила та й каже: - Дем'ян? . - Е-ге-ге-ге! - Судденко Халявський, Омелянович? - Атож! - Ось слухай доню, що вiн робить: отсе був з козаками на муштрi перед паном полковником та, втомившись, прийшов додому, роздягсь, розперезавсь та й лiг, сумуючи об тобi, та й журиться, що, дума, не швидко тебе побачить. - I кажуть-таки, що не швидко ?х спустять! - Не журись; може, ти його i сього вечора побачиш... - Де то вже, бабусю, менi його побачити та ще i сього вечора. Вiн не птиця, щоб йому до мене прилетiти! - Хоч i не птиця, а прилетить i уродиться отут перед тобою, як отсе я. Чи хоч, щоб прилетiв? - Де то вже, моя голубочко, не хочу! Аж жижки трусяться, щоб хоч би його побачити. Здiлай милость, нехай прилетить до мене... та чи не буде йому яко? вiд того надсади? -Таки аж нiчогiсiнько; вiн на те козак. - Приклич же його, паньматочко, хоч на часиночку, хоч на годиночку; хоч би я на нього подивилася! Що зна?ш, те й роби, а я нiчого не пожалкую. Усе тут мо?, дам тобi усього, чого забажа?ш. - Добре ж, доню, добре. Ходiм сво? робити. От i вв