во тму? Любезная мати, разумhете ли, откуду родится радуга? П и ш е к. А скажи, пожалуй, откуду? Я не знаю. Е р о д i й. Когда смотрит на себе в зарцалh пречистых облачных вод солнце, тогда его лице, являемое во облаках, есть радуга. Сердце человhческое, взирая на свою самую ипостась, воистину раждает предhл обуреванiй, иже есть радостная оная дуга Ноева: Пройшли облака, Радостна дуга сiяет. Пройшла вся тоска, Свiт наш блистает. Веселi? сердечное есть чистый свhт ведра, когда миновал мрак и шум мырскаго вhтра. Дуга, прекрасна сiянiем своим, како ты нынh отемнhла? Деннице пресвhтлая, како нынh с небесе спала еси? Ау! Низвергла тебе гордость, дщерь безчувственныя неблагодарности, предпочетшая хобот паче главы, сhнh преходящу паче мамврiйскаго дуба. Еже бо кто обожает, в то себе преображает. Удивительно, како сердце из вhчнаго и свhтлаго преображается в темное и сокрушенное, утвердившися на сокрушенiи плоти тhла своего. Таков, аще себh зол, кому добр будет? "Разумивый же праведник себh друг будет и стези своя посредh себе упокоит". Сi? есть истинное, блаженное самолюбiе - ймhть дома, внутрь себе, все свое некрадомое добро, не надhяться же на пустыя руги и на наружныя околицы плоти своея, от самаго сердца, аки тhнь от своего дуба, и аки вhтвы от корене, и аки одежда от носящаго ее, зависящая. Вот тогда-то уже раждается нам из благодарности матерh подобная дщерь, еллински именуемая autarceia (автаркhя), сирhчь самодовольность, быть самым собою и в себh довольным, похваляемая и превозносимая, яко слад-чайшiй истиннаго блаженства плод, в первом Павловом письмh к Тимофею, в стихh 6-м так: "Есть снисканiе велiе - благочестiе с доволством". Вот вам два голубиная крила? Вот вам двh денницы! Двh дщери благодарности - благочестность и самодоволность. "И полещу и почiю". Да запечатлhется же сiя бесiда славою отца моего сею: главизна_ воспитанiя_ есть:_ 1) благо родить; 2) сохранить птенцеви младое здравiе; З) научить благодарности. П и ш е к. Ба! На что ж ты поднял крила? Е р о д i й. Прощайте, мати. Полечу от вас. Сердце мое мнh зазирает, что не лечу за дhлом. П и ш е к. По крайней мhрh привитайся з дочерьми моими. Е р о д i й. Здhлайте милость! Избавте мене от вашего типика. П и ш е к. Мартушка моя поиграет тебh на лютнh. Вертушка запоет или потанчит. Они чрез верх благородно воспитаны и в модh у господ. А Кузя и Кузурка любимы за красоту. Знаешь ли, что они пhсеньки слагают? И вhришь ли, что они в модh при дворh у Марокскаго владhлца? Там сынок мой пажем. Недавно к своей роднh прилетhл оттуда здешнiй попугай и сказал, что государь жаловал золотую табакирку... Е р о д i й. На что ему табакирка? Пише к. Ха-ха-ха! На что? Наша видь честь зависит, что никто удачнhе не сообразуется людям, как наш род. Носи и имhй, хоть не нюхай. Знаешь ли, как ему имя? Е р од i й. Не знаю. П и ш е к. Имя ему Пhшок. Весьма любезное чадо. Е р о д i и. Бога ради, отпущайте мене! Пише к. Куда забавен скакун! Как живое сребро, всhми составами мает. Принц любит его, цhлые часы проводт с ним,забавляясь. Е р о д i й. О сем его ни ублажаю, ни завижу. Прощайте! П и ш е к. Постой, друг мой, постой! А о благом рожденiи не сказал ты мнh ни слова? Так ли? О-о, полетhл! Слушай, Вертушка! Что-то он, поднимаясь, кажется, скачал... В е р т у ш к а. Он сказал, матушка сударыня, вот что: о благом рожденiи принесу вам карту. П и ш е к. А когда же то будет? Еродiи не лгут. Он в слhдующем мhсяцh маh паки посhтил сiю госпожу. Принес о благом рожденiи свиток, но не мог ничем се утhшить: толь лютая терзала ее печаль. Никогда жесточае не свирhпhет печаль, как в то время, когда сердце наше, основав надhжду свою на лживом морh мыра сего и на лжекамнях его, узрит, наконец, опроверженное гнhзно свое и разоряющiйся град ложнаго блаженства. Господин Пhшок, прескакивая из окна на окно, упал на двор из горних чертогов, сокрушил ноги и отставлен от двора. Сверх того, старшiя дщери начали безчинствовать и хамским досаждепiем досаждать матерh. Вскоре она умре, дом же стал пуст. Тогда, аки желhзо на водh, восплыла на верх правда,_ яко силнhе всего есть страх божiй и яко благочестивая и самодовольная благодарность превосходит небо и землю. Еродiй, отлhтая, повhсил на цвhтущем фнникh лист сей: СВИТОК о благом рожденiи чад ради благочестивых, сострастных и здравых родителей. Сhй в перву и втору луну, сирhчь в квадру, Сhй, изшед из пиров и бесhд священных. Зрhв мертвеца или страшен позор не сhй Заченшей сверх не сhй Не в мhру пян не сhй. Заченша да носит в мыслях и в позорах святых, И в бесhдах святых, чужда страстных бурей, В тихом безстрастiи во зрhнiи свягых. Тогда собудется: "И пройде дух хлада тонка и тамо бог" (Книга Царств). По сем гайстер вознесся выспрь, воспhвал малороссiйску пiсенhку сiю: Солове?чку, сватку, сватку! Че бывал же ты в садку, в садку? Че видал же ты, как сhют мак? Вот так, так! Сhют мак. А ты, шпачку, дурак... Сiю пhсенку мальчики, составив лик, сирhчь хор, или коровод, домашнiй его пhвчiй во увеселенiе спhвали святому блаженому ?пископу Iосафу Горленку. А м_ и н _h_. _ [1] [Quadra] - чверть (лаг.). [2] xcitqe есть поздравленiе еллинское - радуйся! Салам - турское. Славянски - мир да будет тебh! Прим._ Ск. [3] Бонжур - французское - добрый день! Кали имера - грецкое слово - то же. Прим. Ск_ [4] Gehorsamer Diener - нhмецкое - покорный слуга. Прим. Ск. _ [5] Salve (салуе) - римское - благоденствуй! Спасайся! Прим. Ск. _ [6] [Urina] -сеча (лат.)._ [7] Радiсть (грецьке). АФОРИЗМИ Хто дума? про науку, той любить ??, а хто ?? любить, той нiколи не перестае вчитися, хоча б зовнi вiн i здавався бездiяльним. Нi про що не турбуватись, нi за чим не турбуватись - значить, не жити, а бути мертвим, адже турбота - рух душi, а життя - се рух. Що може бути солодше за те, коли любить i прагне до тебе добра душа? Надмiр породжу? пересит, пересит - нудьгу, нудьга ж - душевну тугу, а хто хворi? на се, того не назвеш здоровим. Любов виника? з любовi; коли хочу, щоб мене любили, я сам перший люблю. Хiба розумно чинить той, хто, починаючи довгий шлях, в ходi не дотриму? мiри? Як купцi вживають застережних заходiв, аби у виглядi добрих товарiв не придбати поганих i зiпсутих, так i нам слiд якнайретельнiше пильнувати, щоб, обираючи друзiв, цю найлiпшу окрасу життя, бiльше того - неоцiненний скарб, через недбальство не натрапити на щось пiдроблене. Не все те отрута, що непри?мне на смак. Добрий розум, робить легким будь-який спосiб життя. Бери вершину i матимеш середину. З усiх утрат втрата часу найтяжча. Коли ти не озбро?шся проти нудьги, то стережись, аби ця тварюка не спихнула тебе не з мосту, як то кажуть, а з чесноти в моральне зло. То навiть добре, що Дiоген був приречений на заслання: там вiн узявся до фiлософi?. Так само як боязкi люди, захворiвши пiд час плавання на морську хворобу, гадають, що вони почуватимуть себе краще, коли з великого судна пересядуть до невеличкого човна, а вiдти знову переберуться у тривесельник, але нiчого сим не досягають, бо разом з собою переносять жовч i страх, - так i житт?вi змiни не усувають з душi того, що завда? прикростi i непоко?ть. Безумцевi властиво жалкувати за втраченим i не радiти з того, що лишилось. Ти не можеш вiднайти жодного друга, не нашукавши разом з ним i двох-трьох ворогiв. Бiльше думай i тодi вирiшуй. Скiльки зла та?ться всерединi за гарною подобою: гадюка хова?ться в травi. Хто добре запалився, той добре почав, а добре почати - це наполовину завершити. О, коли б змога писати так само багато, як i мислити! Майбутнiм ми маримо, а сучасним горду?мо: ми прагнемо до того, чого нема?, i нехту?мо тим, що ?, так нiби минуле зможе вернутись назад, або напевно мусить здiйснитися сподiване. У тих, хто душею низький, найкраще з написаного i сказаного ста? найгiршим. Уподiбнюйся пальмi: чим мiцнiше ?? стиска? скеля, тим швидше i прекраснiше здiйма?ться вона догори. О, коли б ми в ганебних справах були такi ж соромливi i боязкi, як це часто ми бува?мо боязкi i хибно соромливi у порядних вчинках! Визначай смак не по шкаралупi, а по ядру. Розум завжди любить до чогось братися, i коли вiн не матиме доброго, тодi звертатиметься до поганого. Одне менi тiльки близьке, вигукну я: о школо, о книги! З видимого пiзнавай невидиме. Щасливий, хто мав змогу знайти щасливе життя. Але щасливiший той, хто вмi? ним користуватись.. Не досить, щоб сяяло свiтло денного сонця, коли свiтло голови тво?? затьмарене. Звiрившись на море, ти переста?ш належати сам собi. Похибки друзiв ми повиннi вмiти виправляти або зносити, коли вони несерйознi. Нема? нiчого небезпечнiшого за пiдступного ворога, але нема? нiчого отруйнiшого вiд удаваного друга. Мудрець мусить i з гною вибирати золото. Коли велика справа - панувати над тiлами, то ще бiльша - керувати душами. Збери всерединi себе сво? думки i в собi самому шукай справжнiх благ. Копай всерединi себе криницю для то? води, яка зросить i твою оселю, i сусiдську. Для шляхетно? людини нiщо не ? таке важке, як пишний бенкет, особливо коли першi мiсця на ньому займають пустомудрi. Хiба не любов усе ?дна?, буду?, творить, подiбно до того, як ворожiсть руйну?? Природа прекрасного така, що чим бiльше на шляху до нього трапля?ться перешкод, тим бiльше воно вабить, на зразок того найшляхетнiшого i найтвердiшого металу, який чим бiльше треться, тим прекраснiше виблиску?. Неправда гнобить i протидi?, але тим дужче бажання боротися з нею. Чи зна?ш ти, яких лiкiв вживають ужаленi скорпiоном? Тим же скорпiоном натирають рану. Слiпi очi, коли затуленi зiницi. Як лiки не завжди при?мнi, так i iстина бува? сувора. Все мина?, але любов пiсля всього зоста?ться. Кому душа болить, тому весь свiт плаче. Тодi лише пiзна?ться цiннiсть часу, коли вiн втрачений. Ти робиш найкращу i для тебе рятiвну справу, коли твердо ступа?ш по шляху доброго глузду. Як нерозумно випрошувати те, чого можеш сам досягти! Коли ти твердо йдеш шляхом, яким почав iти, то, на мою думку, ти щасливий. Коли не зможу нiчим любiй вiтчизнi прислужитись, в усякому разi з усi?? сили намагатимуся нiколи нi в чому не шкодити. Всяка ?жа i пиття смачнi й кориснi, але треба знати час, мiсце i мiру. Лiд на те й родиться, аби танути. Демон проти демона не свiдчить, вовк вовчого м'яса не ?сть. Без ядра горiх нiщо, так само як i людина без серця. Краще голий та правдивий, нiж багатий та беззаконний. Облиш забобони, обмий совiсть, а потiм одежу, залиш усi сво? хиби i пiдiймайся! Коли риба спiймана, вона вже не потребу? принади. Наступний, весело освiтлений день - плiд учорашнього, так само як добра старiсть - нагорода гарно? юностi. Солодке пiзна? пiзнiше той, хто може проковтнути непри?мне. Не любить серце, не бачачи краси. Що вподобав, на те й перетворився. Не за обличчя судiть, а за серце. Кожен ? той, чи? серце в нiм: вовче серце - справдешнiй вовк, хоч обличчя людське; серце боброве - бобер, хоча вигляд вовчий; серце вепрове - вепр, хоч подоба бобра. Чи може людина, слiпа у себе вдома, стати зрячою на базарi? Пiзна?ш iстину - ввiйде тодi у кров твою сонце. Хiба може говорити про бiле той, котрому невiдоме, що таке чорне? Свiтло вiдкрива? нам те, про що ми у темрявi лише здогадувалися. Не може не блудити нога твоя, коли блудить серце. Нiхто не може вбити в собi зло, коли не втямить спершу, що таке те зло, а що добро. А не взнавши сього у себе, як можна взнати i вигнати його в iнших. На новий путiвець шукай новi ноги. Що з того, коли листок зовнi зелений, та корiнь позбавлений житт?вого соку? Чи не дивина, що один у багатствi бiдний, а iнший у бiдностi багатий? Не називай солодким те, що породжу? гiркоту. Вiрю, що бiльше ?лею ма? в сво?х гладеньких словах улесник, анiж батько, коли кара?, i що фальшива позолота блищить краще вiд самого золота... Але згадай приказку: "Вихвалявся гриб гарною шапкою, та що з того, коли пiд нею голови нема". Вода без риби, повiтря без пташок, час без людей бути не можуть. Не все те недiйсне, що недосяжне дитячому розумовi. Тiнь яблунi не заважа?. Iстина спалю? i нищить усi стихi?, показуючи, що вони лише тiнь ??. Шука?мо щастя по кра?нах, столiттях, а воно скрiзь i завжди з нами; як риба в водi, так i ми в ньому, i воно бiля нас шука? нас самих. Нема його нiде вiд того, що воно скрiзь. Воно схоже до сонячного сяйва - вiдхили лише вхiд у душу свою. Математика, медицина, фiзика, механiка, музика зi сво?ми сестрами - чим глибше ?х пiзна?мо, тим сильнiше палять серце наше голод i спрага. Невже ти не чув, що сини вiку мудрiшi вiд синiв дня? Не дивина дорогу вiднайти, але нiхто не хоче шукати, кожен сво?м шляхом бреде та iншого веде - в цьому i важкiсть. Не розум вiд книг, а книги вiд розуму створились. РОЗМОВА, ЗВАНА АЛФАВIТ, ЧИ БУКВАР СВIТУ ДРУЖНЯ РОЗМОВА ПРО ДУШЕВНИЙ СВIТ ...Моя розмова стосу?ться лише людинолюбних душ, чесних станiв i благословенних видiв промислу, якi не суперечать божому i людському законовi, а складають плодоносний церкви, яснiше кажучи, суспiльства, сад, як окремi частини складають годинниковий механiзм. Мова моя тодi спокiйнiша, коли кожна людина не лише добра, але i спорiднену собi всiма сторонами знаходить роботу. Се i ? бути щасливим, пiзнати себе чи свою природу, взятися за сво? спорiднене дiло i бути з ним у злагодi з загальною потребою. Така потреба - се благодiйство i послуга. Не дивно, що в стародавнiх римлян як потреба, так i благодiйство означалося словом officium, тобто моральний обов'язок. Найдобрiша людина тим неспокiйнiша i нещаснiша, чим бiльшу посаду вона займа?, але до не? не народжена. Та й як ?й не бути нещасною, коли загубила той скарб, що дорожчий за все на свiтi: "Веселощi серця - життя для людини, i радiсть людська - ? довгоденнiсть" (Сiрах). Як же не згубити, коли замiсть добрих послуг лише обража? друзiв i родичiв, близьких i далеких, спiввiтчизникiв i чужоземцiв? Як не ображати, коли вона суспiльству приносить шкоду? Як не зашкодити, коли погано виконувати обов'язки? Як не буде погано, коли нема? завзятостi i невтомно? працi? Звiдки ж з'явиться працелюбнiсть, коли нема? бажання i старанностi? Де ж вiзьмеш бажання без природи? Природа - всьому початкова причина i рушiйна сила. Вона i ? матiр'ю бажання. Бажання ж - започаткування, схильнiсть i рух. Бажання, за приказкою, сильнiше неволi. Воно прагне до працi i радi? з не?, як зi свого сина. Праця - живий i невсипущий рух усi?? машини, доки не довершиться справа, що сплiта? творцевi сво?му вiнець радостi. Коротко кажучи, природа наснажу? до дiла i змiцню? до працi, роблячи ?? солодкою... Скажу тобi: коли бажа?ш, щоб син твiй охоче й безпомилково виконував сво? обов'язки, мусиш сприяти йому пiд час вибору звання, вiдповiдно до його якостей. Сто спорiдненостей - сто звань, а всi почеснi, як законнi. Хiба не зна?ш, що ма?тнiсть - вiд чесно виконаних обов'язкiв, а не обов'язки вiд ма?тностi залежать? Чи не бачиш, що низьке звання часто вiднаходить ма?тнiсть, а високе - губить? Не дивись, хто вище i хто нижче, хто виднiше i незнатнiше, багатше й убогiше, але дивись на те, що з тобою спорiднене. Вже ми казали, що без спорiдненостi все нiщо... Коли володар ма?ткiв живе щасливо, не тому вiн щасливий, що володi? ними: щастя до ма?ткiв не прив'язане. Коли казати про володiння за спорiдненiстю, слiд розумiти i види всiх зовнiшностей. Зовнiшн? те, що лежить поза людиною: грунт, рiд, чин тощо. Шукай, що хочеш, але не загуби свiту. Шляхетний список лежить поза тобою, а ти поза ним цiлком можеш бути щасливий. Вiн без свiту нiщо, а свiт без нього - щось, без чого не можна бути щасливим i в едемськiм раю. ЖАБИ Коли висохло озеро, жаби пострибали шукати собi нове житло. Нарештi усi загукали: - Ох, яке величезне озеро! Буде воно нам довiчним житлом! I стрибнули разом у нього. - А я,- сказала одна з них,- вирiшила жити в одному iз джерел, що наповнюють ваше озеро. Онде бачу зарослий лiсом горб, який посила? сюди багато струмкiв, сподiваюся знайти там для себе джерело. - А навiщо, тiтонько? - спитала молоденька жаба. - А тому, голубонько моя, що струмочки можуть потекти в iнший бiк, а ваше озеро може так само висохнути. Джерело ж для мене завжди надiйнiше од калюжi. Сила: Всяка розкiш може зубожiти i висохнути, як озеро, лише чесне ремесло забезпечить непишне, але спокiйне iснування... Скiльки багатi?в щодня стають жебраками. В цьому ?диним спасiнням ? ремесло. ...Найбiднiшi раби нерiдко походять вiд предкiв, що жили в калюжi великих прибуткiв. ОРЕЛ I СОРОКА_ Сорока Орловi казала: - Скажи менi, чи тобi не набридло невпинно вихором шугати у безкра?х небесних просторах - то вгору, то вниз, наче по гвинтових сходах?.. - Я б нiзащо на землю не спустився,- вiдповiв Орел,- коли б тiлесна потреба не приневолювала мене до того. - А я б нiзащо не залишала мiста, коли б була орлом,- сказала Сорока. - Я б теж так робив,- мовив Орел,- коли б був лише Сорокою. Сила: Хто народжений до того, щоб бавитися вiчнiстю, тому при?мнiше жити в полях, гаях i садах, анiж у мiстах. БДЖОЛА ТА ШЕРШЕНЬ - Скажи менi, Бджоло, чого ти така дурна? Чи зна?ш ти, що плоди тво?? працi не стiльки тобi самiй, як людям кориснi, а тобi часто i шкодять, приносячи замiсть нагороди смерть; одначе не переста?ш через дурiсть свою збирати мед. Багато у вас голiв, але всi безмозкi. Видно, що ви без пуття закоханi в мед. - Ти поважний дурень, пане раднику,- вiдповiла Бджола.- Мед любить ?сти й ведмiдь, а Шершень теж не проти того. I ми могли б по-злодiйському добувати, як часом наша братiя й робить, коли б ми лише ?сти любили. Але нам незрiвнянно бiльша радiсть збирати мед, анiж його споживати. До сього ми народженi i будемо такi, доки не помремо. А без сього жити, навiть купаючись у меду, для нас найлютiша мука. Сила: Шершень - се образ людей, котрi живуть крадiжкою чужого i народженi на те тiльки, щоб ?сти, пити i таке iнше. А бджола - се символ мудро? людини, яка у природженому дiлi трудиться. Багато шершнiв без пуття кажуть: нащо сей, до прикладу, студент учився, а нiчого не ма?? Нащо, мовляв, учитися, коли не матимете достатку?.. Кажуть се незважаючи на слова Сiраха: "Веселiсть серця - життя для людини" - i не тямлять, що природжене дiло ? для не? найсолодша втiха. Погляньте на життя блаженно? натури i навчiтеся. Спитайте вашого хорта, коли вiн веселiший? - Тодi,- вiдповiсть вам,- коли полюю зайця.- Коли за?ць смачнiший? - Тодi,вiдповiсть мисливець,-коли добре за ним полюю. Погляньте на кота, що сидить перед вами, коли вiн куражнiший? Тодi, коли всю нiч бродить або сидить бiля нори, хоча, зловивши, й не ?сть мишi. Замкни в достатку бджолу, чи не помре з туги, в той час, коли можна ?й лiтати по квiтоносних лугах? Що гiрше, нiж купатися в достатку i смертельно каратися без природженого дiла? Нема? гiршо? муки, як хворiти думками, а хворiють думки, позбавляючись природженого дiла. I нема? бiльшо? радостi, анiж жити за покликанням. Солодка тут праця тiлесна, терпiння тiла i сама смерть його тодi, бо душа, володарка людини, втiша?ться природженим дiлом. Або так жити, або мусиш умерти. Старий Катон чим мудрий i щасливий? Не достатком, не чином тим, що йде за натурою, як видно з Цiцероново? книжечки "Про старiсть"... Але ж розкусити треба, що то значить-жити за натурою. Про се сказав древнiй Епiкур таке: "Подяка блаженнiй натурi за те, що потрiбне зробила неважким, а важке непотрiбним". ЗОЗУЛЯ ТА ДРIЗД Зозуля прилетiла до чорного Дрозда. - Чи тобi не нудно? - пита? його.Що ти робиш? - Спiваю,вiдказу? Дрозд.Хiба не чу?ш? - Я спiваю частiше вiд тебе, проте однаково нудно... - Так ти ж, панi, тiльки те й робиш, що, пiдкинувши в чуже гнiздо сво? яйця, з мiсця на мiсце перелiта?ш, спiва?ш, п'?ш та ?си. А я сам годую, бережу i вчу сво?х дiтей, а працю свою полегшую спiвом. Сила: Багато хто, занедбавши спорiднену ?м роботу, лише спiвають, п'ють та ?дять. У сiм гультяйствi вони терплять ?дучiшу нудьгу, нiж тi, хто працю? без ослабу. Спiвати, пити та ?сти - не робота, а лише крихiтний хвостик з головного, призначеного нам дiла. А хто для того ?сть, п'? та спiва?, щоб охочiше пiсля вiдпочинку взятися до роботи, як до покликання свого, тому нiколи нудьгувати: щодня вiн i працю?, i вiдпочива?, i се про нього приказка: "Добрiй людинi щодня свято". Робота наша - джерело радостi. А коли кого своя робота не звеселя?, той, звичайно, ?й не родич i не ?? вiрний приятель, але щось бiля не? любить, i як не спокiйний, так i не щасливий. Але нема? нiчого солодшого, як спiльна для нас усiх робота. Вона ? голова, свiтло i сiль будь-якого окремого заняття... Щасливий той, хто по?днав любе собi заняття iз загальним. Воно ? справжн? життя. I тепер можна зрозумiти таке Сократове слово: "Дехто живе для того, щоб ?сти й пити, а я п'ю й ?м для того, щоб жити". DE LIBERTATE Що ? свобода? Добро в нiй яке?? Кажуть, неначе воно золоте?? Нi ж бо, не злотне: зрiвнявши все злото, Проти свободи воно лиш болото. О, якби в дурнi менi не пошитись, Щоб без свободи не мiг я лишитись. Слава навiки буде з тобою, Вольностi отче, Богдане-герою! [1] Про свободу (лат.). * * * Всякому мiсту - звичай i права, Всяка трима? свiй ум голова; Всякому серцю - любов i тепло, Всяке? горло свiй смак вiднайшло. Я ж у полонi нав'язливих дум: Лише одне непоко?ть мiй ум. Панськi Петро для чинiв тре кутки, Федiр-купець обдурити прудкий, Той зводить дiм свiй на модний манiр, Iнший гендлю?, вiзьми перевiр! Я ж у полонi нав'язливих дум: Лише одне непоко?ть мiй ум. Той безперервно стяга? поля, Сей iноземних заводить телят. Тi на ловецтво готують собак, В сих дiм, як вулик, гуде вiд гуляк. Я ж у полонi нав'язливих дум: Лише одне непоко?ть мiй ум. Ладить юриста на смак свiй права, З диспутiв учню трiщить голова, Тих непоко?ть Венерин амур *, Всяхому голову крутить свiй дур. В мене ж турботи тiльки однi, Як з ясним розумом вмерти менi. Знаю, що смерть - як коса замашна, Навiть царя не обiйде вона. Байдуже смертi, мужик то чи цар,- Все пожере, як солому пожар. Хто ж бо зневажить страшну ?? сталь? Той, в кого совiсть, як чистий кришталь... Всякому городу нрав и права; Всяка имеет свой ум голова; Всякому сердцу своя есть любовь, Всякому горлу свой есть вкус каков, А мне одна только в свете дума, А мне одно только не идет с ума. Петр для чинов углы панскiи трет, Федька-купец при аршине, все лжет. Тот строит дом свой на новый манер, Тот все в процентах, пожалуй, поверь! А мне одна только в свете дума, А мне одно только не идет с ума. Тот непрестанно стягает грунта, Сей иностранны заводит скота. Те формируют на ловлю собак, Сих шумит дом от гостей, как кабак,- А мне. одна только в свете дума, А мне одно только не идет с ума. Строит на свой тон юриста права, С диспут студенту трещит голова. Тех безпокоит Венерин амур, Всякому голову мучит свой дур,- А мне. одна только в свете дума, Как бы умерти мне не без ума. Смерте страшна, замашная косо! Ты не щадиш и царских волосов, Ты не глядиш, где мужик, а где царь,- Все жереш так, как солому пожар. Кто ж на ея плюет острую сталь? Тот, чiя совесть, как чистый хрусталь... * * * Гей, поля, поля зеленi, Зелом-квiтом оздобленi! Гей, долини, i балки, I могили, й пагорки! Гей ви, вод потоки чистi! Береги рiчок травистi! Гей же, кучерi якi у дiбров сих i гайкiв! Жайворонок над полями, Соловейко над садами,- Той пiд хмарами дзвенить, сей же на гiллi лящить. А коли зiйшла денниця, То прокинулася птиця. Музика звучить навкруг, у повiтрi шум i рух! Тiльки сонце визира? - Вiвчар вiвцi виганя?, На сопiлочку свою котить трелi по гаю. Пропадайте, думи труднi I мiста багатолюднi! Я й на хлiбовi сухiм житиму в раю такiм. Ах поля, поля зелены, Поля, цветами распещренны! Ах долины, яры, Круглы могилы, бугры! Ах вы, вод потоки чисты! Ах вы, берега трависты! Ах ваши волоса, вы, кудрявые леса! Жайворонок меж полями, Соловейко меж садами; Тот, выспрь летя, сверчит, а сей на ветвах свистит. А когда взойшла денница, Свищет в той час всяка птица, Музыкою воздух растворенный шумит вкруг. Только солнце выникает, Пастух овцы выганяет. И на свою свирель выдает дрожливый трель. Пропадайте, думы трудны, Города премноголюдны! А я с хлеба куском умру на месте таком. * * * Чистий можеш буть собою, То нащо тобi броня I шолом над головою? Не потрiбна i вiйна. Непорочнiсть - ось тобi броня, А невиннiсть - крем'яна стiна. Щит, меч i шолом - буде тобi бог. Свiте, свiте безпорадний, Вся надiя - угорi, Ма?ш сумнiв - то нещадний Вихор розмете на прi. Непорочнiсть - се Сiгор, повiр, А невиннiсть - ось небесний двiр. Там побувай i там почий. Бомб се мiсто не бо?ться, Нi пiдступностi, нi стрiл. Хитрих мiн не застрашиться, Нi пожежi, анi стрiльб. Непорочнiсть - ось де дiамант, А невиннiсть - ось священний град. Там побувай i там почий. Ворога в сiм градi люблять, ?м вiддружують тепло, Силу для чужого гублять,- I не вiдають про зло. Де ж такий чудовий, пишний град? Сам ти град, коли в душi ? сад, Святому духу храм i град. Кто сердцем чист и душею, Не нужна тому броня, Не нужен и шлем на шею, Не нужна ему война. Непорочность - то его броня, И невинность - алмазна стена, Щит, меч и шлем ему сам бог. О мiре! Мiр безсоветный! Надежда твоя в царях! Мниш, что сей брег безнаветный! Вихрь развеет сей прах. Непорочность - се тебе Сигор, И невинность - вот небесный двор! Там полещи и там почiй! Сей свят град бомб не боится, Ни клеветничiих стрел, И хитрых мин не страшится, Всегда цел и не горел. Непорочность есть то адамант, И невинность есть святый то град. Там полещи и там почiй! В сем граде и врагов люблят, Добро воздая врагам. Для других здравiе гублят, Не только добры другам. Где ж есть оный толь прекрасный град? Сам ты град, з души вон выгнав яд, Святому духу храм и град. ===================================================================== Василь Стефаник. Оповiдання КАМIННИЙ ХРЕСТ I Вiдколи Iвана Дiдуха запам'ятали в селi газдою, вiдтодi вiн мав усе лиш одного коня i малий вiзок iз дубовим дишлем. Коня запрягав у пiдруку, сам себе в борозну; на коня мав ремiнну шлею i нашильник, а на себе Iван накладав малу мотузяну шлею. Нашильника не потребував, бо лiвою рукою спирав, може, лiпше, як нашильником. То як тягнули снопи з поля або гнiй у поле, то однако i на конi, i на Iванi жили виступали, однако ?м обом пiд гору посторонки моцувалися, як струнви, i однако з гори волочилися по землi. Догори лiз кiнь як по леду, а Iвана як коли би хто буком по чолi трiснув, така велика жила напухала йому на чолi. Згори кiнь виглядав, як би Iван його повiсив на нашильнику за якусь велику провину, а лiва рука Iвана обвивалася сiтею синiх жил, як ланцюгом iз синьо? сталi. Не раз ранком, iще перед сходом сонця, ?хав Iван у поле пiльною дорiжкою. Шле? не мав на собi, лише йшов iз правого боку i тримав дишель як би пiд пахою. I кiнь, i Iван держалися крепко, бо оба вiдпочали через нiч. То як ?м траплялося сходити з горба, то бiгли. Бiгли вдолину i лишали за собою слiди колiс, копит i широчезних п'ят Iванових. Придорожн? зiлля i бадилля гойдалося, вихолiтувалося на всi боки за возом i скидало росу на тi слiди. Але часом серед найбiльшого розгону на самiй серединi гори Iван починав налягати на ногу i спирав коня. Сiдав коло дороги, брав ногу в руки i слинив, аби найти те мiсце, де бодяк забився. - Та цу ногу сапов шкребчи, не ти ?? слинов промивай, - говорив Iван iспересердя. - Дiду Iване, а батюгов того борозного, най бiжить, коли овес по?да?... Це хтось так брав на смiх Iвана, що видiв його патороч зi свого поля. Але Iван здавна привик до таких смiхованцiв i спокiйно тягнув бодяк дальше. Як не мiг бодяка витягнути, то кулаком його вгонив далi в ногу i, встаючи, казав: - Не бiси, вiгни?ш та й сам вiпадеш, а я не маю ч?су з тобою панькатися... А ще Iвана кликали в селi Переломаним. Мав у поясi хибу, бо все ходив схилений, як би два залiзнi краки стягали тулуб до нiг. То його вiтер пiдвiяв. Як прийшов iз войська додому, то не застав нi тата, анi мами, лише хатчину завалену. А всього ма?тку лишив йому тато букату горба щонайвищого i щонайгiршого над усе сiльське поле. На тiм горбi копали жiнки пiсок, i зiвав вiн ярами та печерами пiд небеса, як страшний велетень. Нiхто не орав його i не сiяв i межi нiяко? на нiм не було. Лиш один Iван узявся свою пайку копати i сiяти. Оба з конем довозили гною пiд горб, а сам уже Iван носив його мiшком наверх. Часом на долiшнi ниви спадав iз горба його голосний крик: - Е-ех, мой, як тобов гр?ну, та й по нитцi розлетишси, який же-с т?жкий! Але, вiдай, нiколи не гримнув, бо шкодував мiха, i поволi його спускав iз плечей на землю. А раз вечором оповiдав жiнцi i дiтям таку пригоду: - Сонце пражить, але не пражить, аж вогнем сипле, а я колiнкую з гно?м наверх, аж шкiра з колiн обскаку?. Пiт iз-за кожного волоска просiк, та й так ми солоно в ротi, аж гiрко. Ледви я добивси на гору. А на горi такий вiтрець дунув на мене, але такий легонький, що аж! А пiдiть же, як мене за мiнуту в поперецi зач?ло ножами шпикати - гадав-сми, що минуси! Вiд цi?? пригоди Iван ходив усе зiбганий у поясi, а люди прозвали його Переломаний. Але хоч той горб його переломив, то полiтки давав добрi. Iван бив палi, бив кiлля, виносив на нього твердi кицки трави i обкладав свою частку довкола, аби осiннi i веснянi дощi не сполiкували гною i не заносили його в яруги. Вiк свiй збув на тiм горбi. Чим старiвся, тим тяжче було йому, поломаному, сходити з горба. - Такий песiй горб, що стрiмголов удолину труч??! Не раз, як заходяче сонце застало Iвана наверху, то несло його тiнь iз горбом разом далеко на ниви. По тих нивах залягла тiнь Iванова, як велетня, схиленого в поясi. Iван тодi показував пальцем на свою тiнь i говорив горбовi: - Ото-с нi, небоже, зiбгав у дугу! Але доки нi ноги носе, то мус родити хлiб! На iнших нивах, що Iван собi купив за грошi, принесенi з войська, робили сини i жiнка. Iван найбiльше коло горба заходився. Ще Iвана знали в селi з того, що до церкви ходив лиш раз у рiк, на Великдень, i що курей зiцiрував. То так вiн ?х научував, що жадна не важилася поступити на подвiр'я i порпати гнiй. Котра раз лапкою драпнула, то вже згинула вiд лопати або вiд бука. Хоч би Iваниха хрестом стелилася, то не помогло. Та й хiба ще то, що Iван нiколи не ?в коло стола. Все на лавi. - Був-сми наймитом, а потiм вiбув-сми десiть рiк у воську, та я стола не знав, та й коло стола менi ?да не йде до трунку. Отакий був Iван, дивний i з натурою, i з роботою. II Гостей у Iвана повна хата, газди i газдинi. Iван спродав усе, що мав, бо сини з жiнкою наважилися до Канади, а старий мусив укiнцi податися. Спросив Iван цiле село. Стояв перед гостями, тримав порцiю горiвки у правiй руцi i, видко, каменiв, бо слова не годен був заговорити. - Д?кую вам файно, газди i газдинi, що-сте нi мали за газду, а мою за газдиню... Не договорював i не пив до нiкого, лиш тупо глядiв на-вперед себе i хитав головою, як би молитву говорив i на кожне ?? слово головою потакував. То як часом якась долiшня хвиля викарбутить великий камiнь iз води i покладе його на берiг, то той камiнь сто?ть на березi тяжкий i бездушний. Сонце лупа? з нього черепочки давнього намулу i малю? по нiм маленькi фосфоричнi звiзди. Блима? той камiнь, мертвими блисками, вiдбитими вiд сходу i заходу сонця, i кам'яними очима сво?ми глядить на живу воду i суму?, що не гнiтить його тягар води, як гнiтив вiд вiкiв. Глядить iз берега на воду, як на утрачене щастя. Отак Iван дивився на людей, як той камiнь на воду. Потряс сивим волоссям, як гривою, кованою зi сталевих ниток, i договорював: - Та д?кую вам красно, та най вам бог дасть, що собi в него ж?да?те. Дай вам боже здоров'?, дiду Мiхайле... Подав Михайловi порцiю i цiлувалися в руки. - Куме Iване, дай вам боже прожити ще на цiм свiтi, та най господь милосердний щасливо запровадить вас на мiсце та й допоможе ласков сво?в наново газдов стати! - Коби бог позволив... Газди, а проше, а доц?гнiть же... Гадав-сми, що вас за стiв пообсаджую, як прийдете на весiл? синове, але iнакше зробилоси. То вже таке настало, що за що нашi дiди та й тати не знали, то ми мусимо знати. Господа воля! А законтентуйте ж си, газди, та й вiбач?йте за решту. Взяв порцiю горiвки та пiдiйшов д жiнкам, що сидiли на другiм кiнцi стола вiд постелi. - Тимофiхо, кумо, я хочу до вас напитиси. Дивюси на вас, та й ми, як якись казав, молодi лiта нагадуютьси. Де, де, де-е? Ото-сте були хлоп?нна дiвка, годна-сте були! То-сми за вами не одну нiчку збавив, то-сте в данцi ходили, як сновавка -так рiвно! Ба, де, кумо, тотi роки нашi! Ану-ко пережийте та й вiбач?йте, що-м на старiсть данець нагадав. А проше... Глянув на свою стару, що плакала мiж жiнками, i виймив iз пазухи хустину. - Стара, ня, на-коб тобi платину та файно обiтриси, аби я тут нiяких плачiв не видiв! Гостий собi пилнуй, а плакати ще доста ч?су, ще так си наплачеш, що очi ти витечуть. Вiдiйшов до газдiв i крутив головою. - Щось би-м сказав, та най мовчу, най шiную образи в хатi i вас яко грешних. Але рiвно не дай боже нiкому доброму на жiночий розум перейти! Адi, видите, як плаче, та на кого, на мене? На мене, газдине моя? То я тебе вiкорiнував на старiсть iз тво? хати? Мовчи, не хлипай, бо ти сивi кiски зараз обмичу, та й пiдеш у ту Гамерику, як жидiвка. - Куме Iване, а лишiть же ви собi жiнку, таже вона вам не ворiг, та й дiтем сво?м не ворiг, та ?? банно за родом та й за сво?м селом. - Тимофiхо, як не зна?те, то не говорiть анiдзелень! То ?? банно, а я туда з вiскоком iду?! Заскреготав зубами, як жорнами, погрозив жiнцi кулаком, як довбнею, i бився в груди. - Озмiть та вгатiть ми сокиру отут у печiнки, та, може, той жовч пукне, бо не вiтримаю! Люди, такий туск, такий туск, що не памн?таю, що си зо мнов робить! III - А проше, газди, а озмiть же без царамонi? та будьте вiбачнi, бо ми вже подорожнi. Та й менi, старому, не дивуйтеси, що трохи втираю на жiнку, але то не задурно, ой, не задурно. Цего би нiколи не було, якби не вона з синами. Сини, уваж??те, письменнi, так як дiстали якесь письмо до рук, як дiстали якусь напу, та як пiдiйшли пiд стару, та й пилили, пилили, аж перерубали. Два роки нiчо в хатi не говорилоси, лиш Канада та й Канада. А як нi достинули, як-?м видiв, що однако нi муть отут на старiсть гризти, як не пiду, та й ?м продав щодо крiшки. Сини не хот? бути наймитами пiслi мо? голови та й кажуть: "Ти наш тато, та й заведи нас до землi, та дай нам хлiба, бо як нас роздiлиш, та й не буде з чим киватиси". Най ?м бог помога? ?сти тот хлiб, а менi однако гинути. Але, газди, де менi, переломаному, до ходiв? Я зробок - цiле тiло мозиль, костi дрихлавi, що заки ?х рано зведеш докупи, то десiть раз йойкнеш! - То вже, Iване, пропало, а ви собi туск до голови не припускайте. А може, як нам дорогу покажете, та й усi за вами пiдемо. За цим кра?м не варт собi туск до серця брати! Ца земля не годна кiлько народа здержiти та й кiлькi бiдi вiтримати. Мужик не годен, i вона не годна, обо? вже не годнi. I саранчi нема, i пшеницi нема. А податки накипають: що-с платив лева, то тепер п'?ть, що-с ?в солонину, то тепер барабулю. Ой, ззолили нас, так нас ймили в руки, що з тих рук нiхто нас не годен вiрвати, хiба лиш тiкати. Але колись на цi землi буде покаянi?, бо нарiд порiжеси! Не ма?те ви за чим банувати!.. - Д?кую вам за це слово, але ?го не приймаю. Певне, що нарiд порiжеси. А тож бог не гнiва?си на таких, що землю на гиндель пускають? Тепер нiкому не треба землi, лиш викслiв та банкiв. Тепер молодi газди мудрi настали, такi фа?рмани, що за землев не згорiли. А дивiть-ко си на ту стару скрипку, та пускати ?? на гиндель?! Таже то дуплава верба, кини пальцем, та й маком с?де! Та гада?те, що вона зайде на мiсце? От, перевернеси десь у окiп та й пси розт?гнуть, а нас поженуть далi i подивитиси не дадуть! Вiдки таким дiтем ма? бог благословити? Стара, а суди ж! Прийшла Iваниха, старенька i сухонька. - Катерино, що ти собi небого, у сво? головi гада?ш? Де тi покладу в могилу? Ци риба тi ма? з'?сти? Та тут пор?днi рибi нема що на один зуб уз?ти. Адi! I натягав шкiру на жiнчинiй руцi i показував людям. - Лиш шкiра на костi. Куда цему, газди, йти з печi? Була-с пор?дна газдиня, т?жко-с працувала, не гайнувала-с, але на старiсть у далеку дорогу вiбраласи. Адi, видиш, де твоя дорога та й твоя Канада? Отам! I показав ?й через вiкно могилу. - Не хотiла-с iти на цу Канаду, то пiдемо свiтами i розвiемоси на старiсть, як лист по полi. Бог зна?, як з нами буде... а я хочу з тобов перед цими нашими людьми вiпрощитиси. Так, як слюб-сми перед ними брали, та так хочу перед ними вiпрощитиси з тобов на смерть. Може, тебе так кинуть у море, що я не буду видiти, а може, мене кинуть, що ти не меш видiти, та прости ми, стара, що-м ти не раз догорив, що-м, може, тi коли скривдив, прости менi i перший раз, i другий раз, i третiй раз. Цiлувалися. Стара впала Iвановi на руки, а вiн казав: - А то тi, небого, в далеку могилу везу... Але сих слiв уже нiхто не чув, бо вiд жiночого стола надбiг плач, як вiтер, що з-помiж острих мечiв повiяв та всi голови мужикiв на груди похилив. IV - А тепер ступай собi, стара, межи газдинi та пильнуй, аби кожду сво? дiйшло, та напийси раз, аби-м тi на вiку видiв п'?ну. - А вас, газди, я ще маю на два гатунки просити. Десь, може, сини пусте в село на пошту, що нас iз старов уже нема. Та би-м просив вас, аби-сте за нас наймили служебку та й аби-сте си так, як сегоднi, зiйшли на обiдець та вiказали очинаш за нас. Може, пан бог менше грiха припише. Я грошi лишу Яковi, бо вiн молодий та й слушний чоловiк та не схова? дiдiв грейцiр. - Наймемо, наймемо i очинаш за вас вiкажемо... Iван задумався. На його тварi малювався якийсь стид. - Ви старому не дивуйтеси та не смiйтеси з дiда. Менi самому гей устид вам це казати, але зда? ми си, що би-м грiх мав, якби-м цего вам не сказав. Ви зна?те, що я собi на сво?м горбi хресток камiнний поклав. Гiрко-м вiз i гiрко-м го наверх вiсаджував, але-м поклав. Такий т?жкий, що горб го не скине, мусить го на собi тримати так, як мене тримав. Хотiв-?м кiлько памн?тки по собi лишити. Стулив долонi в трубу i притискав до губiв. - Так баную за тим горбом, як дитина за цицков. Я на нiм вiк свiй спендив i окалiчiв-?м. Коби-м мiг, та й би-м го в пазуху сховав, та й вз?в з собов у свiт. Банно ми за найменшов крiшков у селi, за найменшов дитинов, але за тим горбом таки нiколи не перебаную. Очi_ замиготiли великим жалем, а лице задрожало, як чорна рiлля пiд сонцем дрожить. - Оце? ночi лежу в стодолi, та думаю, та думаю: господи милосердний, ба що-м так глiбоко зогрiшив, що женеш нi за свiтовi води? Я цiле жит? лиш роб, та й роб, та й роб! Не раз, як днинка кiнчиласи, а я впаду на ниву та й ревно молюси до бога: господи, не покинь нi нiколи чорним кавалком хлiба, а я буду все працувати, хiба бих не мiг нi руков, нi ногов кинути... - Потiм мене такий туск напав, що-м чиколонки гриз i чупер собi микав, кач?в-?м си по соломi, як худобина. Та й нечисте цукнулоси до мене! Не знаю i як, i коли вчинив-?м си пiд грушков з воловодом. За малу филю був би-м си зат?г. Але господь милосердний зна?, що робить. Нагадав-?м собi за свiй хрест та й мене геть вiдiйшло, ?й, як не побiжу, як не побiжу на свiй горб! За годинку вже-м сидiв пiд хрестом. Посидiв, посидiв довгенько - та й якось ми легше стало. - Адi, стою перед вами i говорю з вами, а тот горб не вiходить ми з голови. Таки го виджу та й виджу, та й умирати буду та й буду го видiти. Все забуду, а його не забуду. Спiванки-м знав-та й на нiм забув-?м, силу-м мав - та й на нiм лишив-?м. Одна сльоза котилася по лицi, як перла по скалi. - Та я вас просю, газди, аби ви, як мете на свiту недiлю поле свiтити, аби ви нiколи мого горба не минали. Будь котрий молодий най вiбiжить та най покропить хрест свiченов водицев, бо зна?те, що ксьондз на гору не пiде. Просю я вас за це дуже грешно, аби-сьте менi мого хреста нiколи не минали. Буду за вас бога на тiм свiтi просити, лиш зробiть дiдовi ?го волю. Як коли би хотiв рядном простелитися, як коли би добрими, сивими очима хотiв навiки закопати в серцях гостей свою просьбу. - Iване, куме, а лишiть же ви туск на боцi, геть ?го вiдкиньте. Ми вас усе будемо нагадувати, раз назавше. Були-сте пор?дний чоловiк, не лiзли-сте натарапом на нiкого, нiкому-сте не переорали, анi пересiяли, чужого зеренця-сте не порунтали. Ой, нi! Муть вас люди нагадувати та й хреста вашого на свiту недiлю не минуть. Отак Михайло розводив Iвана. V - Вже-м вам, панове газди, все сказав, а тепер хто нi любить, та тот буде пити зо мнов. Сонечко вже над могилов, а ви ще порцiю горiвки зо мнов не вiпили. Заки-м ще в сво? хатi i маю гостi за сво?м столом, то буду з ними пити, а хто нi навидить, то буде також. Почалася пиятика, та пиятика, що робить iз мужикiв подурiлих хлопцiв. Незабавки п'яний уже Iван казав закликати музику, аби грав молодiжi, що заступила цiле подвiр'я. - Мой, ма?те так данцувати, аби земля дуднiла, аби одно? травички на току не лишилоси! В хатi всi пили, всi говорили, а нiхто не слухав. Бесiда йшла сама для себе, бо треба ?? було конче сказати, мусили сказати, хоч би на вiтер. - Як-?м го вiпуцував, то був вiпуцований, котре чорний, то як срiблом посипав по чорну, а котре бiлий, то як маслом снiг помастив. Конi були в мене в ордунку, цiсар мiг сiдати! Але-м гроший мав, ой, мав, мав! - Коби-м учинився серед тако пустинi - лиш я та бог аби був! Аби-м ходiв, як дика звiр, лиш кобих не видiв нi тих жидiв, нi панiв, нi ксьондзiв. Отогди би називалоси, що-м пан! А ца земля най запада?си, най си i зараз западе, то-м не згорiв. За чим? Били та катували наших татiв, та в ярем запр?гали, а нам уже кусня хлiба не дають прожерти... Е, кобито так по-мому... - Ще не находився такий секвертант, аби що з него ст?г за податок, он, нi! Був чех, був нiмець, був поляк - г.., пробач?йте, вз?ли. Але як настав мадзур, та й найшов кожушину аж пiд вишнев. Кажу вам, мадзур бiда, очi печи та й грiху за него нема... Всяко? бесiди було богато, але вона розлiталася в найрiжнiшi сторони, як надгнилi дерева в старiм лiсi. В шум, гамiр, i зойки, i в жалiсну веселiсть скрипки врiзувався спiв Iвана i старого Михайла. Той спiв, що його не раз чути на весiллях, як старi хлопи доберуть охоти i заведуть стародавнiх спiванок. Слова спiву йдуть через старе горло з перешкодами, як коли би не лиш на руках у них, але i в горлi мозилi понаростали. Iдуть слова тих спiванок, як жовте осiнн? листя, що ним вiтер гонить по замерлiй землi, а воно раз на раз зупиня?ться на кожнiм ярочку i дрожить подертими берегами, як перед смертю. Iван та й Михайло отак спiвали за молодi? лiта, що ?х на кедровiм мостi здогонили, а вони вже не хотiли назад вернутися до них навiть у гостi. Як де пiдтягали вгору яку ноту, то стискалися за руки, але так крiпко, аж сустави хрупотiли, а як подибували дуже жалiсливе мiсце, то нахилювалися до себе i тулили чоло до чола i сумували. Ловилися за шию, цiлувалися, били кулаками в груди i в стiл i тако? собi сво?м заржавiлим голосом туги завдавали, що врештi не могли жадного слова вимовити, лиш: "Ой Iванку, брате!", "Ой Мiхайле, приятелю!" VI - Д?дю, чу?те, то вже ч?с вiходити до колi?, а ви розспiвалиси як задобро-миру. Iван витрiщив очi, але так дивно, що син побiлiв i подався назад, та й поклав голову в долонi i довго щось собi нагадував. Устав iз-за стола, пiдiйшов до жiнки i взяв ?? за рукав. - Стара, гай, машiр - iнц, цвай, драй! Ходи, уберемоси по-панцьки та й пiдемо панувати. Вийшли обо?. Як уходили назад до хати, то цiла хата заридала. Як би хмара плачу, що нависла над селом, прiрвалася, як би горе людське дунайську загату розiрвало - такий був плач. Жiнки заломили руки i так сплетенi держали над старою Iванихою, аби щось iзгори не впало i ?? на мiсцi не роздавило. А Михайло ймив Iвана за барки, i шалено термосив ним, i верещав як стеклий. - Мой, як-?с газда, то фурни тото катран? з себе, бо тi вiполичкую як курву! Але Iван не дивився в той бiк. Ймив стару за шию i пустився з нею в танець. - Польки менi грай, по-панцьки, мам грошi! Люди задеревiли, а Iван термосив жiнкою, як би не мав уже гадки пустити ?? живу з рук. Вбiгли сини i силомiць винесли обо?х iз хати. На подвiр'ю Iван танцював дальше яко?сь польки, а Iваниха обчепилася руками порога i приповiдала: - Ото-мси тi вiходила, ото-мси тi вiгризла оцими ногами! I все рукою показувала в повiтрю, як глибоко вона той порiг виходила. VII Плоти попри дороги трiщали i падали - всi люди випроваджували Iвана. Вiн iшов зi старою, згорблений, в цайговiм, сивiм одiнню i щохвиля танцював польки. Аж як усi зупинилися перед хрестом, що Iван його поклав на горбi, то вiн трохи прочуняв i показував старiй хрест: - Видиш, стара, наш хрестик? Там ? вiдбито i тво? намено. Не бiси, ? i мо?, i тво?... КЛЕНОВI ЛИСТКИ I Постiль застелена полотном, коло стола на заднiй i переднiй лавi засiли куми, на краю печi рядком дiти. Вони поспускали рукави, як стадо перепелиць, що спочивають, але всi готовi летiти. Куми зате сидiли як вкопанi, лишень руками дiставали хлiб або чарку горiлки, але i руки найрадше не рухали б, лишень спочивали би, зiгненi в кулак на колiнах. Нерадо вони брали хлiб та чарку. Каганець блимав на припiчку i потворив з кумiв великi, чорнявi тiнi i кинув ?х на стелю. Там вони поломилися на сволоках i також не рухалися. Коло стола схилений стегяв Iван, господар хати i тато маленько? дитини, що ?? охрестили. - Будьте ласкавi, мо? куми, та випийте ще по однiй. Хоч це не горiлка, а болото, але з мужиком то так ма?ться: що де у свiтi ? найгiрше, то вiн ма? то спожити, що де в свiтi ? найтяжче, то вiн ма? виконати... - На то ми родженi,- вiдповiдали набожно куми. Як чарка обiйшла коло, то Iван ?? поставив лiгма коло пляшки, бо боявся, аби не впала, така маленька, на землю. - А закусiть... Та й дивiться, який мене клопiт найшов у самi жнива, у сам вогонь. А я, бiгма, не знаю, що з цьог о ма? бути?! Чи маю лишити жнива та й обходити жiнку i варити дiтям ?сти, чи я маю лишити ?х тут яа ласку божу та й тягнути голоден косою? Бо вже мо? таке ма? бути, бо у такий час нiхто до хати не прийде за великi грошi. На тобi, Iване, дитину та й радуйся, бо ще ?х мало ма?ш! - Не марiкуйте[1] , куме, та не гнiвiть бога, бо то його воля, не ваша. А дiти - пiна на водi, щось на них трiсне - та й понесете всiх на могилу. - У мене не трiсне, але там, де ? одно, там трiсне... - Куме Iване, дайте трошки спокiй, бо жiнка, як ма?ться звичай, у такiм станi, то ?й не треба цього слухати, бо така мова не да? здоров'я. Колись iншим, лiпшим часом. - Я вас дуже перепрошую за мою таку мову, але ви гада?те, що я за не? дбаю або за дiтьми дбаю, але за собою я дбаю?! Бiгме, не дбаю, най ?х зараз вихвата? та й мене з ними! Овва, ото би ми втратили рай на землi i ма?тки лишили! Куми вже не обзивалися, не перечили, бо бачили, що Iвана не переможуть, i хотiли, аби скорiше виговорився, бо борше[2] ?х пустить спати. Iван встав вiд стола, спинився насеред хати, спустив руками так, як дiти на печi, i почав до них балакати: - Та чому не летите з мо?? голови? Я вам розчиню i вiкна, i дверi, гай!.. Дiти засунулися на пiч так, що ?х не було вже видко.- Ади, саранча, лиш хлiба, та й хлiба, та й хлiба! А вiдки ж я тобi того хлiба наберу?! Та то би на дванадцятий снiп якийсь раз торгнути, то би якийсь раз схилитися, то з поперека вогонь у пазуху сиплеться! То тебе кожне стебельце в серце дюгне![3] Се було до дiтей, а тепер вiн звернувся до кумiв. - А увечiр, лиш покажешся до хати такий, як вiхоть, як мийка, усотаний[4], а вони тобi в один голос, i жiнка i дiти: "Нема хлiба!" Та й ти не йдеш, бiдний чоловiче, спати, але ти тягнеш цiп та й молотиш напотемки, аби завтра мали з чим iти в жорна. Та так тебе цiп i звалить на снiп, та й так деревi?ш до ранку у снi, аж тебе роса припаде. Та й лишень очi пролупиш, то зараз тебе та роса ?сть, бо мало тебе бiда ?сть, ще вона вночi тебе найде! Проми?ш очi та й точишся на лан, такий чорний, що сонце перед тобою меркне. - Iване, не журiться дiтьми, бо то не лишень ви, але бог ?м тато, старший вiд нас. - Яз богом за груди не беруся, але нащо вiн тото пуска? на свiт, як голе в терен?! Пустить на землю, талану в руки не дасть, манни з неба не спустить, а потiм увесь свiт кричить: "Мужики злодi?, розбiйники, душогубцi!" Зiпреться один з другим у церквi такий гладкий, що муха по нiм не полiзе, та корить, та карта?! "Ви,- каже,- дiтей не навча?те страху божого, ви ?х самi посила?те красти..." Ей, де я годен так ганьбити! А коби коло мо?? дитини i мамка, i нянька, i добродзейка ходила, коби менi люди всього назносили, то i я би, ?гомость[5], знав, як дiти вчити! Але мо? дiти ростуть по бур'янах разом з курами, а як що до чого прийде, отак, як тепер, то нiхто не зна?, що вони цiлий день ?дять? Чи крадуть, чи жебрають, чи пасуть, а я вiдки знаю? Я косю вашi лани та й забуваю не лиш за дiти, але за себе не пам'ятаю! Ви би хотiли, аби я вашi лани обробив i дiти аби учив. А ви вiд чого? Так, люди, ви самi зна?те, яке наше життя... - Зна?мо, куме, зна?мо, як не знати, самi в нiм бродимо. - Я на дiти дивлюся, але я не гадаю, аби воно було чемне, аби вмiло до ладу зробити. Я лиш заглядаю, чи воно вже добре по землi ходить, аби його упхати на службу, оцього я чекаю. Я не чекаю, аби воно убралося в силу, аби путерi?[6] набрало, аби воно коло мене нажилося. Коби лиш багач або пан створив пащеку, а я його туди кидаю, аби лишень збутися! А потiм воно бiга? коло худоби, ноги - одна рана, роса ?сть, стерня коле, а воно скаче та й плаче. Ти б йому завернув худобу, поцiлував би його в ноги, бо ти його сплодив, та й сумлiння тебе п'?, але мина?ш, ще хова?шся вiд нього, аби вiн не чув!.. Аж почервонiв, аж задихався. - Та й росте воно в яслах[7], пiд столом або пiд лавою, ?сть кулаки, умива?ться сльозами. А пiдросте, та й щось воно украде, бо воно нiколи добра не знало, та краденим хоче натiшитися. Дивишся - iде до тебе жандар. Ску? тебе, наб'?, як товарину[8], бо ти тато злодi?вi та й мусиш iз ним бути у змовi... Та й ти злодiй навiки! Але це не решта, кiнець ще напередi. Най би син,- ваша дитина, а людський злодiй,най би зогнив у тюрмi, бо злодiя не шкода! Най би! А то вони вiзьмуть здоров'я та й дають до шпиталю лiчити, а потiм пускають письмо до вiйта[9], аби тато платив кошта. З хати виганяють з бебехами! Iдеш до вiйта, по руках цiлу?ш: "Вiйточку, виберiть мене iз цi?? кари". "Ти,- каже вiйт,- бiдний чоловiк, то можу тебе випустити, але яку я вигоду буду мати за твою вигоду?" Стиснеш плечима, складешся, як цiзорик[10], та й кажеш: "Мiсяць вам буду задурно служити..." Так чи не так, люди, правду кажу чи брешу, як пес?! - Все так, цiлий гатунок такий, одного слова не замилили[11] Iван дрижав цiлий, чув на собi вагу страшних сво?х слiв. - Щоб не казали, люди, що каркаю над головами сво?х дiтей, як ворон над стервом, не кажiть, люди, не кажiть! Я не каркаю, я правду говорю, мiй жаль карка?, серце карка?! Очi його запалилися, i в них появилася страшна любов до дiтей, вiн шукав ?х очима по хатi. - Бо вигляда? так, що я сво? дiти геть позбиткував[12], гiрше, як темний ворог. А я, видите, не позбитку-вав. Я лишень прогорнув з-перед очей сьогоднi, i завтра, i рiк, i другий i подивився на мо? дiти, що вони там дiють? А що я уздрiв, те й сказав! Я пiшов до них у гостi, та й кров моя застигла на ?х господарствi... По хвилi: - Якби до то? Канади не було морiв, то я би ?х у мiх забрав та й пiшки б з ними туди йшов, аби ?х занести далеко вiд цього поругання. Я би тi моря берегами обходив... Куми забули були за вiдпочинок, а тепер собi нагадали, швидко повставали i пiшли. II Рано. Дiти обiдали на землi, обливали пазухи i шелестiли ложками. Коло них лежала мама, марна, жовта, i бгала колiна пiд груди. По чорнiм, нечесанiм волоссi спливала мука i бiль, а губи зацiпилися, аби не кричати. Дiти з ложками в ротi оберталися до мами, дивилися i знов оберталися до миски. - Семенку, ти вже на?вся? - Вже,- вiдповiв шестилiтнiй хлопець. - То вiзьми вiничок, покропи землю та й пiдмети хату. Мама не годна нахилитися, бо дуже болить усерединi. Не кури дуже. - Уступiться, бо через вас я не можу замiтати. Мама звелася i поволiклася на постiль. - Семенку, а тепер гарно вмийся, i Катруся, i Марiя най вмиються, i побiжи в збанок води начерпнути, але не впадь у керницю, не схиляйся дуже... - Семенку, пiди та нарви огiркiв у решето, аби мама в горшку наквасила, бо я бачу, що буду слаба, та не будете мати що з хлiбом ?сти. Та й нарви кропу i вишневого листя. Та не сотай огiрчиння, але рви бiля самого огудиння... - Семенку, здiйми з грядок[13] сорочки, щоб я полатала, бо ходите чорнi, _як ворони. Семенко все бiгав, все робив, що мама казала, i раз по раз гримав на молодшi сестри i казав, що дiвки не знають нiчого, лишень ?сти. - Вони ще малi, Семенку, як виростуть, та й будуть тобi сорочки прати. - Я наймуся, та й там менi будуть сорочки прати, а ?х не потребую. - Не тiшся, дитино, службi, бо не раз будеш сво? днi оплакувати. - А дивiться, тато зросли в службi та й нiчого ?м не браку?. - I ти зростеш у службi, аж шкiра буде трiскати вiд того росту. Але ти, Семене, не балакай, але збирайся татовi нести обiд. Вiн десь такий голодний, що очi за тобою продивили. - Я мушу татову палицю брати, аби вiд псiв обганятися. - А як загубиш, та й буде тато нас обо? бити. Та не йди простоволосий, але вiзьми хоч батькiв капелюх. - Той капелюх лише на очi паде, що не видко дороги. - Вимий збанок та й сип борщу. - Ви мене не вчiть стiльки, бо я знаю. - Семенку, а дивися, аби тебе пси не покусали... III Дрiботiв ногами по грубiй верствi пилу i лишав за собою маленькi слiди, як бiлi квiти. - Фiть,_ заки я зайду, то це сонце мене порядно спарить. Але я собi заберу волосся так, як жовнiр, та й буде менi лiпше йти. Поклав обiд на дорогу i збирав волосся на верх голови, аби приложити його капелюхом i виглядати, як обстрижений жовнiр. Очi смiялися, пiдскочив i покотився дальше. Та волосся з-пiд широкого капелюха зсунулося на потилицю. - Це пустий капелюх, най-но як я наймуся, то я тодi собi капелюшок... Лишень облизався. Пройшовши шмат дороги, вiн знову поставив обiд на землю. - Я змалюю собi велике колесо iз шпицями. Сiв насеред дороги в пил i обводив довкола себе палицею, потiм рисував променi в колесi. Далi зiрвався, перескочив поза обiд i побiг дуже зрадуваний. До кожних ворiт закрадався, зазирав, чи нема на подвiр'? пса, i аж тодi швиденько перебiгав. З одного подвiр'я вибiг'пес i пустився за ним. Семенко спiворив[14], заверещав i сiв з обiдом. Палиця також впала на дорогу. Довгенько зiщулений сидiв, чекав пса, аби кусав. Потiм зважився подивитись i побачив над собою чорного пса, що спокiйно стояв коло нього. - На, на, циган, на кулешi, але не кусай, бо болить дуже, та й штраф твiй газда буде платити. Та вiн тобi ноги поломить за той штраф. Щипав з платка кулешi, метав псовi по куснику i смiявся, що вiн на воздусi хапа?. Пес мав створену морду, i вiн собi рот створив. - А ти чий, шибенику, що пси на дорогах году?ш, а в поле що понесеш? I якась жiнка гупнула його в шию. - А як, ви ще бийте, як пес хотiв мене роздерти! - А ти чий, такий чемний? - Я Iвана Петрового, але мама мали дитину та й слабi, а я мусю нести обiд, а мене пси кусають, а ви ще б'?те... - Ой, як я тебе била... Куди ж ти несеш обiд? - Татовi несу на лан, коло ставу. - Йди зо мною, бiдо, бо я також несу туди обiд. Пiшли разом. - А хто обiд варив? - Мама варили, бо я ще не вмiю, а Марiя i Катерина ще меншi вiд мене. - Та не слаба мама? - Чому не слабi, так качаються по землi, так стогнуть, що аж! Але я за них роблю... - Ото, ти робiтник! - Ви не зна?те та й говорите пусте. Ану запитайтеся мами, який я розумний! Я оченаш[15] знаю цiлий... Жiнка засмiялася, а Семенко здвигнув плечима та замовк. За ним бiг пес, а вiн нiбито кидав йому кулешi i заманював iти за собою. IV Три днi опiсля. Посеред хати сидiв Семенко i сестри i корито з маленькою дитиною стояло. Коло них миска iз зеленими накришеними огiрками i хлiб. На постелi лежала ?х мама, обложена зеленими вербовими галузками. Над нею сипiв рiй мух. - Пона?дайтеся та й тихо сидiть, бо я понесу дитину до Василихи, аби поплекала. Тато казали, аби нести рано, в полудн? й надвечiр, а увечiр вони самi вже прийдуть. - Семенку, не переломи дитини. - Я гадав, що ви спали. Тато, казали давати вам сту-дено? води i булки ?сти. Марiя така чемна, що вона тоту булку ухватила i вкусила вже раз. Але я набив та й вiдiбрав! ?стимете? - Не хочу. - Тато зсукали ще свiчку та й казали, що якби ви вмирали, аби вам дати в руки i засвiтити. Коли я не знаю, коли давати... Мама подивилася великими блискучими очима на сина. Безодня смутку, увесь жаль i безсильний страх зiйшлися разом в очах i разом сплодили двi бiлi сльози. Вони викотилися на повiки i замерзли. - Тато рано в хоромах[16] також плакали, так головою до одвiрка лупили! Заплаканi взяли косу та й пiшли. Взяв дитину й вийшов... - Семенку, аби ти не давав Катрусю, i Марiйку, i Василька бити мачусi. Чу?ш? Бо мачуха буде вас бити, вiд ?ди вiдгонити i бiлих сорочок не давати. - Я не дам та й татовi буду казати. - Не поможе нiчого, синку мiй наймилiший, дитинко моя найзолотiша! Як виростеш, щоб мiж собою дуже любилися, дуже, дуже!.. Аби ти помагав ?м, аби не давав кривдити. - _Як я буду служити та й буду дужий, то я ?х не дам, а буду до них щонедiлi приходити. - Семенку, аби просив тата, що мама наказувала, аби вас любив... - ?жте булку... - Спiвай дитинi, хай не плаче... Семенко хитав дитину, але спiвати не смiв. А мама обтерла долонею сухi губи i заспiвала. У слабiм, уриванiм голосi виливалася ?? душа i потихеньку спадала межи дiти i цiлувала ?х по головах. Слова тихi, невиразнi говорили, що кленовi листочки розвiялися по пустiм полю, i нiхто ?х позбирати не може, i нiколи вони не зазеленiють. Пiсня намагалася вийти з хати i полетiти в пусте поле за листочками... [1] Марiкувати - нарiкати. [2] Борше - швидше. [3] Дюгати - колоти, шпигати. [4] Як мийка, усотаний - смертельно втомлений. [5] ?гомость - так називали попа в Галичинi. [6] Путерi? набрати- путнiм стати, набрати розуму, сили. [7] Ясла - вiдгороджене в хлiвi мiсце, куди закладають корм для худоби. [8] Товарина - худоба. [9] Вiйт - голова волосно? управи. [10] Цiзорик - складаний ножик. [11] Не замилили - не помилилися. [12] Збиткувати - знущатися. [13] Грядка - жердка пiд стелею, що на нiй вiшають одежу. [14] Спiворити - закричати з переляку. [15] Оченаш - "Отче наш..." - слова молитви. [16] В хоромах - в сiнях. МАРIЯ Марiя сидiла на приспi й шептала: - Бодай дiвки нiколи на свiт не родилиси; як суки, валяютьси; однi закопанi в землю, а другi по шинках з козаками. I нащо воно родитьси на свiт божий? I дурне, i пусте, ще i з вiнком на головi. Вона саме закопала сво? двi доньцi в потайничок у льоху, як у селi зчинили крик, що йдуть уже свiжi козаки. Чого тотi козаки хочуть, чого шукають? ?? стодоли пустi, комора без дверей, порожня, хата - гола, а замки вiд скринь ржавiють попiд ноги. Не хотiла на них у хатi ждати. Облупана, обдерта тота ?? хата. Сидiла на приспi i нагадувала все минуле. Сперла голову до стiни, сиве волосся вилискувало до сонця, як чепець iз блискучого плуга; чорнi очi вiдсували чоло вгору. Воно морщилося, тiкало пiд залiзний чепець вiд тих великих, нещасних очей, якi шукали на днi душi скарбiв ?? цiлого життя. Далеко пiд горами ревiли гармати, палали села, а чорний дим розтягався змi?м по синьому небi i шукав щiлин у блакитi, щоби десь там обмитися вiд кровi i спузи[1]. За ?? плечима дрижали вiкна за кожним гарматним громом. А може, там i ?? сини, може, вже закуталися в бiлий рантух снiгу i кров бiжить iз них i малю? червонi квiти. Вона ?х родила мiцних i здорових, як ковбки[2]; чим була грубiла, тим бiльше робила, по кожнiй дитинi була все краща й веселiша; а молока - то мала такого, що могла дiтей не плекати, а купати. I чоловiка мала дужого й милого, i ма?ток. То як, бувало, жнуть на нивi цiлу нiч, як дзвонять до сну дiтям серпами, що позаду них понакриванi спали, то чого ?й тодi було треба або чого боялася? Хiба, щоб звiзда не впала дiтям на голову; але вона була жвава така, що i звiзду ймила би на кiнчик серпа. А як нажали копу, то спочивали. Молодий чоловiк цiлував ??, а вона смiхом зганяла з нiчлiгу птахи. Аж як ?х тiнi досягали кiнця ниви, а мiсяць заходив, то лягали коло дiтей, а рано сонце будило ?х разом з дiтьми. Вона ?х провадила до кернички i сполiкувала росу з голов, а найстарший двигав для батька воду в збанятку. Чоловiк лишався в полi, а вона йшла з ними додому: одно на руках, а дво? коло запаски. А по дорозi гралася ними, як дiвка биндами. Любувала й голубила ?х. Хiба ж часу жалу?? Моцна й здорова, все скоро зробить. Дiти росли всi, нi одно не слабувало. Пiшли до школи. Ходила за ними по всiх мiстах, носила на плечах колачi й бiлi сорочки, ноги нiколи не болiли ??. А як у Львовi заперли ?х до арешту за бунт, то сiла на колiю, а та колiя так бiгла й летiла до синiв, мовби там у машинi, напередi, горiло ?? серце. Мiж тими панями-мамами почула себе в перший раз у життi рiвною зi всiми панами й тiшилася, що сини поставили ?? в однiм рядi з ними. А на вакацi? з'?здилися товаришi ?? синiв з усiх усюдiв, хата начеб ширшала, двором ставала. Спiвали, розмовляли, читали книжки, ласкавi до простого народу, i нарiд до них прилип, коло них цвiв: збирався ?х розумом добувати мужицьке право, що пани з давен-давна закопали в палатах. Iшли лавою з хоругвами над собою, i пани ?м проступалися. А як настала вiйна, то оба старшi зараз зачали збиратися, а й найменший не хотiв лишитися. Лагодила ?х цiлу нiч у дорогу, затикала кулаками рот, аби ?х не побудити. А як почало свiтати, на зорях, як побачила ?х, що сплять супокiйне, то й сама заспоко?лася. Сiла бiля них у головах, глядiла на них тихенько вiд зорi до сходу сонця i - в той час посивiла. Вранцi чоловiк, як побачив,то сказав: - Твоя голова ?х вiвчила, нехай же тепер i сивi?. Вiдтак проводила ?х до мiста. Що крок ступила, то все надiялася, що котрийсь зi старших обернеться до не? i скаже: - Мамо, лиша?мо тобi найменшого на помiч i потiху. Але нi один не звернувся, нi один не сказав того слова. Сивi стернi передавали в ?? душу свiй шепiт, шелестiли до вуха. "Таж вони зреклися тебе; паничi забули мужичку". Гiрка крапелька просякла з ?? серця i втро?ла ?? вiдразу. В мiстi зiйшлося ?х сила, паничi i простi хлопцi. Хоругви й прапори шелестiли над ними i гримiв спiв про Укра?ну. Попiд мурами мами держали серця в долонях i дули на них, аби не болiли. Як заходило сонце, то прийшли до не? всi три, прийшли попрощатися. Вiдвела ?х трохи набiк, вiд людей. Виймила з рукава нiж i сказала: найменший, Дмитро, най лишиться, а нi, то закопа? зараз у себе нiж. Сказала це i зараз зрозумiла, що перетяла тим ножем свiт надво?: на однiй половинi лишилася сама, а на другiй - сини тiкають геть вiд не?... I впала. Пробудилася, аж як земля дуднiла пiд довгими рядами, що спiвали сiчову пiсню. Дмитро був бiля не?. - Бiжiм, синку, за ними, аби-м ?х здогонила, най менi, дурнiй мужичцi, простять. Я не знала добре, я не винна, що моя голова здурiла, як тота Укра?на забира? менi дiти... Бiгла, кричала: Iване, Андрiю! Всi бiгли за тими довгими, рiвними рядами синiв, падали на колiна й голосили. Марiя прочуняла з пiвсну-споминiв, заломила руки та й кричала: - Дiти мо?, сини мо?, де вашi кiстки бiлi? Я пiду позбираю ?х i принесу на плечах додому! Чула що лишилася сама на свiтi, глянула на небо й зрозумiла, що пiд тою покришкою сидить сама i що нiколи вже не вернуться до не? ?? сини, бо цiлий свiт здурiв: люди i худоба. Тiкало все, що жило. Ще недавно нiкому дорiг не ставало. Дiти несли за ними добуток, однi одних стручували в провали, ночами ревiли корови, блеяли вiвцi, конi розбивали людей i самих себе. За цими здурiлими людьми горiв свiт, немов на те, щоби ?м до пекла дорогу показувати. Всi скакали в рiку, що несла на собi багряну заграву i подобала на мстивий меч, який простягся здовж землi. Дороги дуднiли й скрипiли, ?х мова була страшна i той зойк, що родився зi скажено? лютостi, як жерло себе залiзо i камiнь. Здавалося, що земля скаржиться на тi сво? рани. А як стрiнулися над рiкою, то гармати виважували землю з ?? предвiчно? постелi. Хати пiдлiтали вгору, як горючi пивки[3], люди, закопанi в землю, скам'янiли й не могли пiдвести руки, щоби перехрестити дiти, червона рiка збивала шум з кровi, i вiн, як вiнок, кружляв коло голов трупiв, якi тихенько сунули за водою. По битвi копали гроби, витягали мерцiв з води. Поле за кiлька днiв зродило богато, богато хрестiв., I помiж тi хрести попровадили солдати ?? найменшого сина за те, що царя називав катом. Казали, що ведуть його на Сибiр. Далеко би йти, кров буде течи з хлоп'ячих нiг, слiди червонi... А й старий повiз офiцирiв попри тi хрестики i пропав досi. - Ой небожен?та, лишили ж ви мене саму стерегти з совами ваших пустих хоромiв. Як у Марi? в головi спомини з жалем, з розпукою ткали плахту, щоби закрити перед ?? очима ту прiрву в життi, то у ворота на подвiр'я за?хали козаки. Була люта, що нiколи не дозволяли ?й лишитися в спокою, i казала до них голосно: - А, вже йдете, рабiвники! - Нiчого, матусю, рабувати не будемо у вас, хочемо нагрiтися в хатi, пустiть. Душа замерзла в тiлi. Вiдповiла: - То йдiть грiйтеси в студенi хатi. - А ви? - А мене можете отут бити нагайками, а на коханку, як видите, я вже стара. Один iз козакiв - молоденький ще був. - приступив i дуже просив, щоби вона та ввiйшла враз з ними в хату; самi ж вони не ввiйдуть. - Ми вашi люди, - казав. - А тому, що ви нашi, то рвете тiло нагайками, а другi забирають та вiшають людей; мерцi гойдаютьси лiсами, аж дика звiр утiка?... Молоденький козак так довго та гарно просив, що врештi увiйшла з ними в хату. Станула бiля порога, а вони позасiдали коло стола. - Продайте нам що-небудь ?сти; голоднi ми, матусю. - Що ж вам дам ?сти? Там, на полицi, ? хлiб; а грошей ваших менi не треба, бо однi да?те, а другi заходите i назад вiдбира?те, та ще й б'?те. Цар ваш такий великий та богатий, та посила? вас без хлiба воювати? Станьте на лавку та досягнiть з полицi бохоня. З хлiбом стягнув з полицi й образ Шевченка, який був повернений лицем до стiни. - Хлiб бери, а образ вiддай менi, то мо?х синiв. Такi, як ви, здоймали його з-пiд образiв, кинули до землi i казали менi толочити по нiм. Я його сховала в пазуху, а вони кро?ли тiло пугами, що й не пам'ятаю, коли пiшли з хати. Вихопила Шевченка з рук, поклала в пазуху. - Можете мене отут i зарiзати, а образа не дам. Той молоденький козак, що так ?? гарно просив увiйти в хату, приступив до не?, поцiлував у руку i сказав: - Матусенько, я ж за свято Шевченка сидiв довго в тюрмi. Хiба ж ви не дасте нам образа, щоб ми його привели назад до честi й поставили пiд образами? - А хто ж ви е? Що за однi? Вiдкiля приходите? Жидам позволяете тримати свою вiру й письмо, а наше все касу?те. Тепер снiг прикрив дорогу, але коли б не вiн, то ви би видiли, що всiми дорогами, по всему селi розкиненi нашi книги з читалень. То, що бiдний нарiд встарав собi на науку для дiтей, все то пiшло пiд кiнцькi копита. - Дайте, дайте нам образ. Поволi витягнула й подала йому, бо й сама стала цiкава, що вони з ним будуть дiяти. А вони поставили два хлiби, один верх другого, сперли коло них малюнок, виймили вишиванi та гаптованi хустки та довкола прикрашували. - Лиш дивiтьси, козаки, чи мило то буде цему образовi, як ви ?го вберете у рабоване жидiвське плаття. Та тут же, в тiй хвилинi, зiрвався один з них, сивий уже, скинув iз себе одiж козацьку: був без сорочки. - Оце вам, матусю, наш рабунок, що всi ми без сорочок ходимо, хоч могли б богато придбати. А оцi хустини, що ми ними Шевченка вбрали, це ж козацькi китайки, матусю. Надiлили нас ?ми жiнки нашi, нашi мами, сестри нашi, щоби було чим голову вкрити в полi, щоби ворон очей не клював. Марiя глянула на них, непевно пiдступила й сказала: - Ви, вiдий, тотi, що мо? сини вас любили... укра?нцi... - Ми самi один одного рiжем. Пiдлiзла Марiя на грядки, виймила зi скринi сорочку i подала роздягненому. - Вбирай, це з мого сина; бог. зна?, чи верне, чи буде ?? носити. Несмiло взяв козак сорочку i надягнув. - Не тратьмо часу, козаки, пошануймо батька, а хлiба будемо ?сти по дорозi. Ви ж зна?те, як ще нам далеко ?хати, - сказав козацький старшина. Почали спiвати. Забринiли вiкна, пiсня помiж блеск сонця на склi вийшла надвiр, побiгла в село. Жiнки почули i ставали коло ворiт, вiдтак коло вiкон, а врештi несмiливо входили до сiней i до хати. - Марi?, що це в тебе? П'янi чи загулюють дiвки спiванками? - Нi, це iншi, другi... - Якi другi? - Такi другi, що це нашi; мовчи та слухай! Марiя отворила широко очi на козакiв, подалася вперед, неначеб хотiла пiдбiгти й не пустити ?х спiв з хати. Пiсня випростовувала ?? душу. Показувала десь на небi цiле ?? життя. Всi зорi, якi вiд дитини бачила; всю росу, яка падала на ?? голову, i всi подуви вiтру, якi коли-небудь гладили ?? по лицi. Виймала ота пiсня з ?? душi, як з чорно? скринi, все чарiвне i ясне i розвертала перед нею - i надивитися вона не могла сама на себе в дивнiм свiтаннi. Десь там на горах сидить орел, пiсня розвiва? його крила, i подув цих крил го?ть ?? серце, стира? чорну кров з нього. Чу?, як сини держуться маленькими руками за ?? рукави, як ростуть з кожним звуком. Чу? кожне ?х слово, коли-небудь сказане, i кожну розмову за Укра?ну. Всi невиразнi i та?мнi назви випрядуються з волосся звiзд i, як пребогате намисто, обiймають ?? шию. Блискотять рiки по всiй нашiй землi i падають з громом у море, а нарiд зрива?ться на ноги. Напередi ?? сини, i вона з ними йде на тую Укра?ну, бо вона, тая Укра?на, плаче й голосить за сво?ми дiтьми; хоче, щоби були всi вкупi. Те голосiння вплаку?ться в небо; його покров морщиться i роздира?ться, а пiсня ста? у бога коло порога i заносить скаргу... Як перестали спiвати, то Марiя стала непорушне, як на образi намальована. З купи жiнок, яких богато зiйшлося, одна, вже стара, приступила до стола. - То ви нашi? Богу дякувати, що ви вже раз прийшли,говорила. - Ой, нiхто, небож?та, нас не любить. Кiлько переходило вiйська - всi нас не любять. А кiлько вони напсували народу! Аби де було: чи в мiстi, чи на дорозi, чи вже в сво?м-таки селi, все чужi i чужi ми, i нiхто нам не да? вiри. - ?й, чого ж ви хочете вiд них? Це ж не наше войсько. Вони такi, як у книжках писано здавна або мальовано на образах, як вони ще нашi були. А тепер вони московськi. Де вони годнi нам помогти? Отак, потихоньки, аби нiхто не чув, то забалакають. - Ти молода, читати вмi?ш, то зна?ш лiпше. Я гадала, що то нашi. - Це навiть не кажiть, бо за це може нам бути велика кара. Старенька жiнка скоро залiзла в гурт жiнок, що глядiли самою тугою i дихали розпукою. Зате молода Катерина станула край самого стола. - Оця Марiя, що ми в не?, дивiтьси, як задеревiла вiд вашого спiву. Вона бану? за синами, що два пiшли до наших охiтникiв, а найменшого взяли москалi на Сибiр! Десь-то вiн серед таких, як ви, напастував вашого царя, що дуже мучить наш нарiд. А вони лиш хап його - та й пропав. Ученi були всi, ма?ток за ними пiшов великий. В селi нi одна мама так не бану? за синами. - Небого, Марi?, небого! - шептали жiнки. - То таки саме перед вiйною було, як ми сипали могилу отсему Шевченковi, що перед вами на столi. Сипали другi села на пам'ятку - та i ми. Клопiт такий був, бо старi не пускали вдень сипати, робота в полi, а ми змовилиси i сипали ночами: однi кiньми, другi тачками, iншi лиш рискалями. Таку могилу висипали, як дзвiниця. I Марiя з трьома синами помагала... Як ми ?? досипали, то свiтало, роса нас припала, i ми посiдали довкола, бо ноги болiли. А старший син Марi?н вилiз на сам вершечок та й так ладно говорив до нас, що з це? нашо? могили будемо дивитиси на велику могилу на Укра?нi, щоби ми були всi одно? мислi. Дививси так дивно, начеб поправдi на зорях бачив Укра?ну. Потiм ми повставали i спiвали такi пiснi, як i ви тепер. Тут наблизилася Катерина козаковi майже до вуха i шептала: - Вашi пiснi такi самi, як Марi?них синiв. Тому не будiть ??, най ?й зда?си, що це ?? сини спiвають... [1] С п у з а - попiл. [2] Ковбок - обрубок дерева. [3] П и в к а - м'яч. НОВИНА У селi сталася новина, що Гриць Летючий утопив у рiцi свою дiвчинку. Вiн хотiв утопити i старшу, але випросилася. Вiдколи Грициха вмерла, то вiн бiдував. Не мiг собi дати ради з дiтьми без жiнки. Нiхто за нього не хотiв пiти замiж, бо коби-то лишень дiти, але то ще й бiда i нестатки. Мучився Гриць цiлi два роки сам iз дрiбними дiтьми. Нiхто за нього не знав, як вiн жи?, що дi?, хiба найближчi сусiди. Оповiдали вони, що Гриць цiлу зиму майже не палив у хатi, а зимував разом iз дiвчатами на печi. А тепер усе село про нього заговорило. То прийшов вiн вечором додому та й застав дiвчата на печi. - Д?дю, ми хочемо ?сти, - сказала старша, Гандзуня. - То ?жте мене, а що ж я дам вам ?сти? Адi, ? хлiб, та й начин?йтеси! Та й дав ?м кусень хлiба, а вони, як щенята коло голо? кiстки, коло того хлiба заходилися. - Начинила вас та й лишила на мою голову, бодай ? земля вiкiнула! А чума десь ходить, бодай голову зломила, а до вас не поверне. Це? хати i чума збояла би си! Дiвчата не слухали татово? бесiди, бо таке було щоднини i щогодини, i вони привикли. ?ли хлiб на печi, i дивитися на них було страшно i жаль. Бог зна?, як тi дрiбонькi кiсточки держалися вкупi? Лише четверо чорних очей, що були живi i що мали вагу. Здавалося, що тi очi важили би так, як олово, а решта тiла, якби не очi, то полетiла би з вiтром, як пiр'я. Та й тепер, як вони ?ли сухий хлiб, то здавалося, що кiстки в лицi потрiскають. Гриць глянув на них iз лави i погадав: "Мерцi" - i напудився так, що аж його пiт обсипав. Чогось йому так стало, як коли би йому хто тяжкий камiнь поклав на груди. Дiвчата глемедали хлiб, а вiн припав до землi i молився, але щось його тягнуло все глядiти на них i гадати: "Мерцi!" Через кiлька день Гриць боявся сидiти в хатi, все ходив по сусiдах, а вони казали, що вiн дуже журився. Почорнiв, i очi запали всередину так, що майже не дивилися на свiт, лиш на той камiнь, що давив груди. Одного вечора прийшов Гриць до хати, зварив дiтям бараболi, посолив та й кинув на пiч, аби ?ли. Як попо?ли, то вiн сказав: - Злiзайте з печi та пiдемо десь у гостi. Дiвчата злiзли з печi. Гриць натягнув на них драночки, взяв меншу, Доцьку, на руки, а Гандзуню за руку та й вийшов iз ними. Йшов довго лугами та став на горi. У мiсячнiм свiтлi розстелилася на долинi рiка, як велика струя живого срiбла. Гриць здригнувся, бо блискуча рiка заморозила його, а той камiнь на грудях став iще тяжчий. Задихався i ледви мiг нести маленьку Доцьку. Спускалися в долину до рiки. Гриць стреготав зубами, аж гомiн лугом розходився, i чув на грудях довгий огневий пас, що його пiк у серце i в голову. Над самою рiкою не мiг поволi йти, але побiг i лишив Гандзуню. Вона бiгла за ним. Гриць борзенько взяв Доцьку i з усi?? сили кинув у воду. Йому стало легше, i вiн заговорив скоро: - Скажу панам, що не було нiяко? ради: анi ?сти що, анi в хатi затопити, анi вiпрати, анi голову змити, анi нiц! Я си кари приймаю, бо-м завинив, та й на шибеницу! Коло нього стояла Гандзуня i говорила так само скоро: - Д?дику, не топiть мене, не топiть, не топiть! - Та як си просиш, то не буду, але тобi би лiпше, а менi однако пацити, ци за одну, ци за двi. Будеш бiдити змалку, а потiм пiдеш у мамки жидам та й знов меш бiдити. Як собi хочеш. - Не топiть мене, не топiть!.. - Нi, нi, не буду, але Доцi вже лiпше буде, як тобi. То вертайси до села, а я йду мелдуватиси. Адi, оцев стежечков йди, геть, геть аж угору, а там прийдеш до першо? хати, та й увiйди, та й кажи, що так i так, д?дя хотiли мене утопити, але я си вiпросила та й прийшла, аби-сте мене переночували. А завтра, кажи, може би, ви мене де наймили до дитини бавити. Гай, iди, бо то нiч. I Гандзуня пiшла. - Гандзю, Гандзю, а на тобi бучок, бо як тi пес надиба?, та й роздере, а з бучком май безпечнiше. Гандзя взяла бучок i пiшла лугами. Гриць закочував штани, аби перейти рiку, бо туда була дорога до мiста. Вступив уже у воду по кiстки та й задеревiв. - Мн?оца i сина i свiтого духа амiнь. Очинаш iжи ?с на небесi i на землi... Вернувся i пiшов до моста. ПАЛIЙ I Сiльський богач Андрiй Курочка сидiв коло стола i обiдав,- не обiдав, а давився кожним куснем... Домашня челядь входила до хати, вносила заболоченi цебри, сварилася, метушилася i виносила ?х мiж худобу. Богацькi дiти i слуги були бруднi i марнi. Вони двигали на собi необтесаний i тяжкий ярем мужицького богацтва, котре нiколи не да? анi спокою, анi радостi нiяко?. Сам богач найгiрше томився у тiм ярмi, найбiльше проклинав свою долю i безнастанно пiдганяв сво?х дiтей i наймитiв. Коло нього на лавi, пiд вiкном, сидiв його довголiтнiй робiтник, старий Федiр. - Я нiколи не маю тако? щасливо? години, аби я споко?м кусень хлiба прожер. Бiгаю та вганяю, та лиш десь уздрите, а я впаду та й здохну! А менi ж оца ?да ма? йти в смак, як я знаю, що вони без мене в стодолi нiчо не робл?ть? Лиш аби нажертиси та день трутити! Що вже чужим казати, як сво? дiти - та й вони не хот? робити! Я, бiгме, не знаю, як цес нарiд ма? на свiтi жити? Всьо пiде на жебри. I халасував, аж йому очi вилазили. - А ви чого, Федоре, надходили? - Ви не зна?те, якi нашi ходи? Зима йде, а я босiський, та дайте ми два леви на вiдробок. - А ви ж годнi робити? Вже ваша робота скiнчилася, Федоре. - Най би-м i не робив, лиш коби хто дав ?сти задурно. - Це не! Сегоднi задурно нема ?сти, сегоднi i за роботу не варт дати ?сти, така та робота! А казав-?м вам: наймiть у мене дiвку, були би-сте тепер мали сво? грошi. - Коли ж бо не хотiла та й пiшла до двора. - Таже, певне, хто не хоче робити, та й пха?си до двора, бо хоть ?сти трiшки, але мож вал?тиси. Бiднi люди такi настали, що лиш аби раз на день ?в, але аби нiчого не робив, та й тогди рай! Як роб?, так мають, так ?м бог благословить. Сегоднi би у вужевку скрутитиси, аби щось мати... Та тих два леви я ще вам дам, що буду з вами робити, може, якось вiдтрутите, але бiльше не приходiть i не бануйте, бо не дам. Самi видите, що ваша робота нiпочому. - Та я, Андрiю, мусю си коло людий тулити, а де ж я си подiю?! - Дiвайтеси, де хочете, а межи газди ви вже нездатнi. Шукайте собi служби у жида або в пана - там робота легша. - Ви мене файно радите! Як я силу коло вас лишив, аби я на старiсть iшов жидам воду носити? - Задурно-сте менi не робили. - От, бувайте здоровi. I Федiр вийшов з хати. - Ну, та цi жебраки всьо би забрали! Таке воно кашливе та заслинене, що цiпа в руках не годно удержати, та й ще воно кокошитьси! Iди на зломану голову, гада?, що я грошi кую або краду! Федiр чалапав до сво?? хати а не переставав шептати: - А я ж, Андрiйку, де силу пустив? Ци я ?? проданцував, ци я ?? пропив? Таже вся вона сiла в тебе, на тво?м подвiр'ю. А я ж, Андрiйку, де силу пустив? В хатi скинув чоботи та й ляг на постiль. Лежав до самого вечора i без вечерi заснув. Але ще кури не пiяли, як вiн зiрвався, гримнув клубами до дощок, знов ляг i знов зiрвався. Через маленьке вiконце глядiла на нього осiння нiч. Десь то i не нiч, але чорна жура, що голосила по вуглах хати i дивилася на нього сивавим, немилосердним оком. Воно його так зцiпило, що вiн не мiг рушитися, i показувало йому нiби образи на вiконцi, нiби привиди у повiтрi. Ото сидить вiн мiж маленькими жидиками, дозира? ?х, пiсту?, а вони його тягають за чупер, плюють у лице... ...То знов клячить вiн у церквi, у тiм кутi, де жебраки чолами об пiдлогу гримають. Вiн грима? ще голоснiше, а всi жiнки йдуть до нього i дають кожна по бохонцевi хлiба. Вiн ?х кладе в пазуху, кладе i ста? такий широкий, що люди розступаються. А йому стид, стид, а чоло так болить!.. ...О, вiн iде городом Курочки - не йде, а скрада?ться пiд стодолу. Витяга? снопок iз стрiхи, насипа? в нього з люльки ватерки i тiка?, тiка?... Чу? поза собою, як коли очима видить, що з-пiд стрiхи вилизу?ться маленький, червоний язичок, вилизу?ться i хова?ться... - Ой, йой! йой! Той язичок запiк його у самий мозок. З усi?? сили вiн освободився з невидимих пут, зiрвався i подивився у вiконце. Воно, як кат, прошибало його наскрiзь. Знов звалить i буде мордувати сво?ми образами. Настрашився, не бачив нiякого виходу, звертiвся аби десь утекти. I перед ним як би якiсь ворота створилися, йому стало легше, i вiн борзенько подався до них. II Може, мав шiснайцять лiт, як iшов зi свого села. Тако? ясно? днини, такого веселого сонця вiн нiколи вже не бачив. Воно пестило зеленi трави, синi лiси i бiлi потоки. Оглянувся за селом. Коби хто прийшов i сказав одно слово, та й вернув би ся, ой тото вернув би ся! - Вiн мене б'?, кату?, ?сти не да?, нiчого на мене не покладе,- лунав його голос по зелених травах. - Бодай же вас, тату, земля не прожерла! I ще скорше пiшов. Минув сiльськi поля, поминув ще два села i з горба побачив мiсто, що вилискувалося проти сонця, як змiй блискучий. Усi дивувалися його силi i боялися. Жиди не потручували, а робiтники не побирали на смiх i не робили збиткiв. Шпурляв мiшками, як галушками. Отак день вiд дня то з брики до шпiхлiра, то зi шпiхлiра на брику. - Хребет ми трiска? вiд тих мiхiв! - Пий горiвку, та затерпне. I справдi вiд горiвки хребет затерпав, як би рукою вiдняло. А в недiлю i свята йшов з товариством до шинку. Тi шинки стояли за мiстом, мiж селом i мiстом. Хто не мав уже примiстя в селi, той вандрував насамперед тут, а хто не мав що в мiстi робити, то вертався також сюди. Бо то не було анi село, анi мiсто. Бували там забави по тих шинках! Зразу пани з мiста перед водили. Розповiдали про сво? давнi достатки, про те, кiлько з цiсарсько? каси щопершого грошей побирали, якi шати носили. Мужики слухали, частували горiвкою з велико? пошани. Але як трохи пiдпилися, то виломлювалися з-пiд ?х морально? властi, i тодi панам приходилося круто. - Ану, пани, охота! Хапайтеси за ши? та гуляйте нам то? польки, най ми видимо, як то межи таким великим панством водитьси? Пани гуляли, мусили, мужики обступали ?х колесом i реготалися, аж коршма дуднiла. - Гопа дзiсь! - Iще раз! - Полiгоньки, плавно враз! - Гов, доста! Тепер пийте горiвку, забирайте сво? панцькi вошi по кишенях та й марш iз коршми, бо мужики хот? собi самi межи собов погуляти! I пани, як заяцi, висувалися. - Я тих панiв умiю рiхтувати, то таке легоньке, як пiр'?; подуй - воно полетiло. - Мой, Юдо, давай вудку, давай пiво, давай гарак, бо ми си зна?мо! Жид борзенько накладав усього на стiл i зараз вiдбирав грошi. - Ти, Безклубий, ти чого ревеш? За клубом? Пий та й запри собi гамбу, бо в мене забава! Безклубий iще гiрше заревiв. - Тихо, бо б'ю! - Не руш! - А то котрий, мо?! - А ти що за пан? Федiр устав iз-за стола i трiснув того напасного в лице. - Ти в недiлю переш? Та то грiх! I ударом лавки звалив Федора на землю. Зробилися двi партi?. В коршмi все заворушилося. Жид утiк, горiвка булькотiла на землю, столи i лавки почервонiли вiд кровi i, поломанi, падали. А в болотi зi слини, горiвки i кровi лежали обi партi? i стогнали. Лише Безклубий сидiв у куточку i ревiв, як вiл, - не знати за ким i за чим. Незабаром прибiгла полiцiя i тверезила голоднякiв. З гiркою бiдою пiдоймала на ноги, потiм одним махом звалювала з нiг. Голодняки падали, як дуби, а пiдносилися, як глина. Як ?х протверезили, то провадили до арешту. ?хав дорогою помiж полями на брицi мiхiв. Пшеницi i жита, як золотi i срiбнi га?, та й легким вiтром до себе клонилися. По золотi i по срiблi плавали легенькi, чорнi хмарки, як тонка шовкова сiть. Море сонця у морi безмежних ланiв. Земля пiд колоссям лящiла, спiвала, словами говорила. - Мошку, на важки, бо йду собi геть! Зiскочив з брики i пiшов межами помiж житами. На вечiр зайшов до Андрiя Курочки. - Ти, певне, або злодiй, або лайдак, бо добрий не йде iз свого села i не блука? свiтами! - Мете видiти... Тато що по панчинi не пропили, то голодних рокiв попродали, та й приймили зятя до сестри, та й умерли, а зять доти бив, аж-?м утiк вiд хати. - А у вас, у бойкiв, бачу, коровами орють? - Нi, то, вiдай, ще за нами ? нiмцi, та вони коровами орють. - Та скинь постоли, та вiнеси кожушину до хорiм, аби-с не напустив нендзи, та й л?гай. А церква у вас така, як у нас? I ксьондз ?? - Так саме, як у вас. - Та буду видiти, як си вдаш. Не будеш порушливий, а роботи не меш боятиси, та й т? найму. Наймився. Село пiзнало його, що не злодiй, що робiтник добрий, що добре на себе стара?, i приймило за свого. А вiн пiзнав, як котре поле назива?ться, чи? воно, чи вимока?, чи висиха?, котре в селi найлiпший злодiй, котре найбiльший богач - i зробився сiльський. Послужив кiлька лiт, а добрi люди зачали його радити, аби став газдою. - Ти не будь дурний, а як да? кавалочок города, а дiвка годна i постарана, та й бери. А ма?ш грошi заслуженi, а ще приробиш, так клади собi хату. А най вона буде як куча, але твоя! А ци дощ, ци зима, ци таки так нема роботи, то вже ти не куку?ш iз-за богацького вугла i не гни?ш по яслах, бо ти ма?ш свiй кут. Слухай мене, старого... Оженився, будував хату i трiскав вiд роботи, вiд сво?? i чужо?. Носив дошки на плечах з мiста, вiдробляв старi снiпки, що взяв на стрiху, i заробляв грошi то на вiкна, то на дверi. Два роки минуло, заки поклав хату. Хатчина маленька, непоказна, виглядала мiж другими хатами, як би хто пустив мiж громаду гарних птахiв маленьку, кострубату курочку. Але Федоровi вона i така була мила... Минуло кiльканайцять рокiв, а перед Федорову хатчину принесли люди червонi хоругви. В хатi на лавi лежала його Катерина - велика i груба, аж страшна. Федiр тримав коло себе дво? дiвчат: одинайцятилiтню Настю i восьмилiтню Марiйку i все ?х питався: - Що мемо, доньки, без мами дiяти? Котра з вас д?девi обiд зварить? А як жiнку ложили в трунву, то вiн заридав: - Берiть ?? полегоньки, бо в не? тiло дуже зболене. Ой Катеринко, я ще не встиг добре з тобов наговоритиси а ти огнiваласи та й пiшла собi вiд мене. Вiн припав до небiжки i цiлував ?? в лице. - Люди, люди, я до не? нiколи слова не заговорив, я за роботов на ню забув та й за бесiду. Прости менi, Катеринко, приятелю мiй добрий! Плач жiнок вибiг iз хатчини далеко на село. - Вона, люди, як пiшла за мене, то так як пiд воду пiрнула, нiхто ?? вже не видiв межи людьми. Аж тепер вiрнула межи вами - на лавi. Я до не? нiколи марного слова не заговорив, мацiцького!.. I ще минуло кiлька лiт. Одного вечора прийшла зi служби Настя. Федiр глянув на не? i зблiд. - Насте, небого, а ти ж сама, а чоловiк твiй де? Настя заридала, заголосила, а вiн слова бiльше до не? не сказав. Аж як ?? вiдпровадив до мiста на службу i розходився з нею, та тодi заговорив. - Дай тобi, боже, дитинко, якнайлiпше, але дивиси, аби-с дитини не стратила, бо стиду вже не покри?ш, а грiха неспасеного докупишси. Та переказуй, як тобi тут буде... А роки йшли, не стояли. Федiр не випускав iз рук цiпа цiлу зиму, чепiг не викидав цiлу весну, а коси цiле лiто. Костi болiли, кiнцi ?х стиралися i пекли. Але недiля ставала на поратунок, бо в недiлю вiн iшов пiд вишню, лягав на зелену траву, а вона висисала в землю той бiль. Та прийшов такий час, що недiля не годна була направити того, що буднi днi попсували, а трава не могла виссати того болю, що запiкся в старих костях. А ще вселився кашель, що не покидав його нi коло коси, нi коло плуга, нi коло цiпа... Розвидалося, вiконце побiлiло, а Федiр вернувся з далеко? вандрiвки свого минулого життя. Вмився, помолився i збирався йти до двора. - Наймуси у пана вiд весни, озму на чоботи i трохи орнарi?, та й якось я перезимую, заки пiду до служби. III По селi бiлi, вузенькi стежки всi хати докупи пов'язали, лише Федорова хата стояла поза сiтею стежок, як пустка. Федiр зимував, як ведмiдь. Рано вставав на годину, аби затопити i зварити собi ?сти, а потiм цiлий день i цiлу нiч перележував на печi. Чим дальше заводилося в зиму, тим вiн сходив на дитинячий розум. - Тепер, Федоре-небоже, встань та укрiй собi грiночку хлiба, але тоненьку, панцьку, бо-с, виджу, зголоднiв. Вiн смiявся, злазив з печi i краяв хлiба та дивився до вiкна, чи вона тоненька, панцька. А темних, зимових ночей вiн голосно, на всю хату, говорив страшнi речi. - Село вiмерло що до лаби, а я собi гадки не гадаю, у тот бiк не дивлюси! Але власнi слова переймали його переляком, вiн пiтнiв зi страху i скакав з печi до вiконця, аби переконатися, чи в коршмi ? свiтло. Успоко?вшися, вiн вертав на пiч. А як пробуджувався вночi зi сну, то не мiг спам'ятатися, забув за себе i аж як гримнув кулаками до сволока, то приходив до пам'ятi. То? зими його хатина заполонилася опирями, привидами i марами. Вони гуляли по хатi, як збиточнi дiти. Вилiтали до сiней i вистуджували хату, вибiгали крiзь пiч на стрих i товклися, аж стеля лупалася, дзвонили у вiкна, аби його заманити надвiр. Вiн не давався, намагався не боятися, тодi вони вибiгали на пiч i щипали його, душили i в рот онучi запихали. Одно? ночi злетiлися до хати всi чорти. Гуляли, аж хата дрожала, а вiтер такий здоймили, що вiн замерзав на печi. Потiм позасiдали поза стiл i повивалювали з утоми язики, такi самi, як той маленький язичок, що вiн його поклав пiд Курочкову стодолу. Вiн лежав, як мертвий, аж як кури запiяли, то вiн ледве пiднявся i зачав молитви говорити. Але i при молитвi вони йому не давали спокою. Вiн не мiг нагадати таких молитов, що ?х найлiпше знав,- вiн забував навiть хреститися. Тi мари так його змордували, що як прийшла весна, то вiн ледве дихав i побiлiв як папiр. - Треба брати гроший вiдки голова, та посвiтити хату, бо тут нечисте злiзлоси з цiлого села накупу. Вiпили з мене кров, що вiтер нi з нiг iзгонить! Як весняне сонце заблисло, то вiн смарував чоботи, латав сорочки, i плiв волоки до постолiв, i тiшився, що раз уже пiде до служби. - Уберуси, вбуюси файно та й до двора! Проши вельможного пана, мелдуюси до панцько? служби. - Добре, Федоре,- десь вiдповiдав йому пан,- ти, виджу, слушний чоловiк, коли ти подлуг припiсу мельду?шси. I Федiр, латаючи сорочку, солодко усмiхався. IV Федiр стояв серед панського гумна i сумно дивився за рядом плугiв, що висотувався з брами, як ланцюг, у котрiм залiзо споювало м'ясо людське з м'ясом волiв. - Уже мо? оран? скiнчилоси! Старе вогниво, та й вiкинули, бо ланцюг серед дороги урвав би си! Похитав головою та й пiшов до стодоли брати свиням зерна. Через цiлий день на гумнi було тихо. Лише вiд наймицьких хаток доходили крики бабiв i плач дiтей. Якби хто з села повибирав щонайгiршi хатки, а до них загнав щонайобдертiших мужикiв i найжовтiших жiнок i додав ще голо? дробини - дiтей - i все те поставив близько себе накупу, то мав би правдивий образ тих хаток iз ?х мешканцями. Федiр з гумна дивився на тi хатки i щось заперечив головою: - А де ж я би там iшов у таке пекло! Я собi буду спати у стайнi, тепер зими нема. Не пiду я там у тоту пропасть. Вечором пiшов до стайнi. Коло ясел стояли воли двома довгими лавами i лiниво жували сiно. Коло кожних чотирьох сидiв погонич i дозирав, аби пiд себе не викидали. Мiж тими лавами сидiли на землi плугатарi i сiвачi. Латали собi постоли, стягали мотузками сердачини i направляли iстики. Кожний коло чогось нипав. Коло них присiв Федiр. Воли один по одному падали на солому, за ними переверталися в ясла погоничi, а за погоничами йшли плугатарi. В стайнi запанував тяжкий вiдпочинок, що по утомi зораних ланiв паде на стайню, як тяжкий камiнь. Федiр також засунувся перед воли. - Свинарю, мой, а марш з-перед волiв межи свинi! Ще тобi лужко стелити! Твоя Марiйка добре нас рiхту?. Тiка?си, як сука, з фiрманом, та вiдаву? йому щонайлiпше, та ще й ти прилiз на нашу голову? Марш з-перед волiв! Федiр вилiз iз ясел i ляг пiд брамою на в'язку соломи. Забута кривда в тiй хвилинi пробудилася. - Грiх меш мати за мене, Андрiю, грiх... Стайня сгогнала, позiвала, зi сну говорила. Так тяжко дихала, як би десь глибоко в землi душилися тисячi людей. - Молиси за мене, най мене бог хоронить, най мене направить на лiпший розум, бо те спечу у вогнi, як пацюка, бо меш три днi попiл за сво?м богацтвом згортати... Над ранок i вiн скотився у чорну пропасть ста?нного сну. V Федiр потiм нiколи не ходив до стайнi i не говорив з наймитами. Спав у стодолi i не показувався на очi. По великоднi Марiя вiддалася за фiрмана i переходила з ним на службу до другого пана. Федiр вийшов з ними за браму i попрощався. - Марi?, а памн?тай, що я хату при людих Настi вiдкажу, аби ти ?? не вiдгонила, бо вона, сарака, одна-одиниця! I вернувся. В хлiвi, аби нiхто не бачив, заплакав. - Тепер жий, з ким хочеш! То? днини впився i прийшов до стайнi. - Мов скарбов'яни, тепер нi не вiгонiть, бо вже моя Марiя помандрувала. - Хто би вас вiгонив, от л?гайте та спiть, як-сте набрали повну голову. - Певне, що п'?ному добре спати, так i бог приказав. Але ти кажеш iти спати, а я тебе питаюси, де я маю iти спати? Як ти така мудра голова, то ти менi скажи, де маю iти спати? Вiн аж носа Процевого дотулився, так близько присунувся зi сво?м питанням. - Де впадете, там будете спати. - А якби я так у яселца, га? Вiн злобно засмiявся. - Я в ясла, а ти мене за гирю, ти в шию, та буком: а марш, старий псе! Погоничi повилiзали з ясел, аби дивитися на комедiю. - Бий з ясел, бо ти тут гнив та й ма?ш зогнити, бо ти не зна?ш, що то ? чоловiк, - ти вiл, ти хати нiколи не видiв! Ти пор?дного чоловiка з ясел буком! Але ти мене запита?шси: - А де ти, васпан, дотепер був?" А я тобi кажу: "Був-сми межи людьми, любо менi було". Але ти кажеш: "А чого ж тебе люди вiд себе прiгнали?" Отут гудз! А я тобi на це нiчого не скажу, лиш три словi: "Нема у людей бога". А ти голова розумна та й усе вже зна?ш... - Iдiть, старий, спати, не гнiть бандиги, а завтра пiдемо в село на вибiр, та ми тих богачикiв трохи намнемо. - Я на вибiр паду i людем усю свою кривду скажу, але в ясла не пiду, бо я там не маю гнити. Я знаю лiпше гатунок, як ти, я бiльше свiта видiв, як твiй пан. Але чекай, я тобi буду казати, як на протокулi. Я був помийник жидiвський, я вал?вси попiд жидiвськi лави, по всiх кременалах. А бог най пише грiх, а я не боюси, я за все вiдповiм, так вiдрубаю, як першому-лiпшому. А мене хто на розум учив, га? Коли мене лиш чим видiли та тим били! Не бiси, я вiкажу, я вiв'?жуси що до крiшки. Но, але дав менi бог такий розтулок у головi, що я привернувси назад до нашо? вiри. Як ?м уздрiв його ласку небесну по полю, як жито просилоси пiд серп i земля аж ц?пала: "Йди, Федоре, бери з мене хлiб", - а я лишив жида серед дороги та й пiшов до божо? роботи. Д?кую господовi i до сегоднi! Вiн хрестився, цiлував землю i бив поклони. - Прийшов я межи нашi люди, а менi свiт розтворивси! Тото-м з ними гарував! Оженив-?м си, поклав хату з цего мозиля. Вже ма? менi бути добре. Але грiхи треба вiдпокутувати, бог буком не б'?! Умерла менi Катерина, но нiц, його воля, його розказ. Тiшуси дiтьми, годую, забiгаю - вiгодував, а люди вз?ли та й знiвечили. Пiшла моя Настя нi сяк, нi так, пiшла по жидах, а Марiя, адi, помандрувала з отим ляхом. Ме бiдити. Але нiц, най нi бог скара?, якщо кажу. Кара ма? бути! А я лишився босий! Iду я до него у таку плюту: "Дай менi грейцiр, най ноги вбую". А вiн менi каже: "Йди до жидiв". Прийшов я до вас, а ви менi: "Марш!" А куди ж маю тепер iти?! Кара? бог, карають люди, кара?те ви, а я кiлькi кари не годен вiтримати! - Iдiть, дiду, в ясла, ми вас просимо. - Най буде кара на мене, я си приймаю, але по правдi! А ти ж би любив, якби я з твого хлiба всю мн?кушку ви?в, а тобi лишив саму згорену шкiрку? Правда, що ти би не любив, бо то не по правдi? Вiн роздер сорочку в пазусi, скинув ?? i шпурнув пiд воли. - Тепер дивиси, яку менi шкiрочку богачi лишили. Та _чим тут жити? А що ж тут ? вже карати?! Вiн голий перевернувся на землю. Наймити його прикривали, чим мали найлiпшим. VI Коло громадсько? канцелярi? стояли двi купи. Одна обдерта, чужа на селi, апатична, друга чиста, бiла, охоча - наймити i газди. З одно? i друго? купи хтось викликуваний заходив до канцелярi? i голосував. Економ аж захрип, бо кожному наймитовi мусив називати пана, вiйта i жида. Жандарми снувалися i усмiхалися, як коли би мали перед собою дiточу забавку. - Ну, хлопцi, тепер уже вiбрали-сте пана, сiдайте та й мете пити горiвку, - сказав економ. Газди здоймили галас: - Ото вушивцi, ото жебраки, ото худоба панцька! - Мой-ня, чу?те, як богачi рип'?? - Най рип'?, а ми пиймо горiвку. - Та пийте грань, пийте кров свою, злодюги! - Ми горiвку волi?мо! - Ото нам пани вiшукали право, аби голодники розбо?м iшли на село! - Ти, читальнику, ти гада?ш, що я не був у читальнi? Таже i там бiдний нарiд сто?ть коло порога. За столом сидить ксьондз, старшi браття, богачики, а д?к чiта? тотi казети, а ви покиву?те головами, як воли, нiби щось ви з того розумi?те. А то один з другим такий дурний, хоть му око нiколи! То така читальня ваша, що богач за столом, а наймит коло порога. Так у церквi, так у канцiлярi?, так усюди. Та ми ма?мо з вами бути? - Хлопська голова не до письма, а зад не до крiсла! Наймити зареготалися. - А тихо ж ви, невмиванi, вперед вушi повiбивайте, а потiм учiть газдiв розуму! - Мой, ти, Курочко, то ти також за людьми? Таже ти гiрше жида! Чого горланиш? Не бiси, тво? богатство пiде марне. А нагадай собi, як я служив у тебе, та мене вiд тво? роботи хороба нагрiла. А ци ти менi за цiлий тиждень вiнiс букаточку хлiба або води напитиси? Та ти з людьми трима?ш? Я в тебе всю силу лишив, а ти мене вiгнав босого на зиму! Таже ти гiрше жида, бо то раху?си не наша вiра. Але пусте тво? дiти тото богатство, що з него слiду не буде! Ти, кальвiне! Курочка гримнув Федора в лице, та так, що його обiлляла кров, i вiн упав. - Хлопцi, ану богача трохи намн?цкаймо! Ймили наймити Курочку, постояли за Курочкою газди, потекла кров... VII Федiр лежав у сво?й хатi на постелi. Очi його горiли, як грань, вiд червоних язичкiв, що тисячами огникiв розбiгалися по тiлi i смажили його на вуголь. Тi язички, як блискавки, лiтали по всiх жилах i верталися до очей. Гриз кулаки, бив чолом до стiни, аби вогонь з очей випав. Запалився, чув, що з нього буха? поломiнь, ймався руками з