Володимир Вiнниченко. Сонячна машина ------------------------------------------------------------------------ Оригинал этого текста расположен в "Сетевой библиотеке украинской литературы" OCR: Евгений Васильев Для украинских литер использованы обозначения: ?, ? - "э оборотное" большое и маленькое (коды AAh,BAh) ?, ? - "i с двумя точками" большое и маленькое (коды AFh,BFh) I,i (укр) = I,i (лат) ------------------------------------------------------------------------ Присвячую мо?й сонячнiй Укра?нi В.В ЧАСТИНА ПЕРША Авто м'яко, як уткнувшись у туго напнуту сiтку, зупиня?ться. При воротах у суворiй готовностi застигла палацова варта - будь ласка, ворота вiдчиненi. Але князь Альбрехт сидить непорушне, похиливши голову й нечутно посвистуючи безкровними губами. Так, пiсля трьох днiв рiзних заходiв - смiшних i образливих, потрiбних i цiлком зайвих - нащадок могутнiх, всевладних монархiв Нiмеччини добувся-таки до ворiт палацу "короля гумових препаратiв". Тепер його ще мають обшукати з голови до нiг i тодi вже безборонне й милостиво пропустять на свiтлi очi бiржово? величностi. А результат?.. Висхла, старомодна, напружено-велична постать, трудно спираючись на палицю з срiбним гострим наконечником, помалу пiдводиться i сходить iз авто. Вузькi, старечо-синi уста не перестають безжурно, легковажно посвистувати. I коли агенти охорони його гумово? величностi ведуть нащадка нiмецьких iмператорiв у масивнi, монументальнi ворота палацу, i коли вони його делiкатно, коректно, але пильно й дiловито обшукують, i коли вiн iде вгору парадною але?ю до будинку палацу, уста не перестають забуто, напружено боляче посвистувати. Так-от вiн, палац Мертенса! От вiн, новiтнiй. Версаль фiнансового самодержця. Вiн сто?ть на горi; на горi, створенiй серед рiвнини мiццю й волею володаря Нiмеччини, конкурента бога на землi. З кожним кроком на гору, до трону, все ширше розгорта?ться панорама Берлiна. Лежить старий, покiрний бiля нiг велетенсько? потвори, звано? палацом, i з глухим гуркотом кадить йому тимiями сво?х фабричних димарiв. Князь Альбрехт часом зупиня?ться, щоб одпочити, i пiдводить голову догори, до колосально? будiвлi. I тодi на устах його видушу?ться тонка посмiшка людини, що знаходить заслужену сатисфакцiю у сво?й вищостi. Стиль омне?зму! Розумi?ться, омне?зму, все?зму, всього, що тiльки можна зiбрати, купити; щирий витвiр бiржово?, нажерто? честолюбностi й претензiйно? нездарностi. О вiки, ви проминули недурно, тут зiбрано - не бiйтеся! - все, що творив ваш генiй: i шпиляста, напружена в небо, в потойбiчнiсть, у тайну готика; i округлий, заспоко?ний у святiй урочистостi вiзантизм; i брутальний, але змодернiзований амсриканiзм; величезне депо стилiв i епох, накопичена страшна кучугура дорогоцiнних речей, понакрадуваних, понаграбовуваних i зганьблених негiдними руками. Понурi, стiжкуватi башти - i розлоii, смiхотливi тераси. Аскетичнi шпилi - i череватi банi. Над дорiйським порталом парадного входу з строгими, чистими колонами - у виступах, прищах i гримасах неомнiйська башта на дiвочих, незайманих, святих ногах - тiло череватого, погризеного нечистими хоробами роэпускиого бiржового махера. Пишайся, Нiмеччино, ти досягла найвищо? слави! Столiття тво?? боротьби, грiм тво?? славетно? збро?, десятилiття тяжких поразок, iспитiв, ощадностi, збирання сил, твоя вперта невтомнiсть, шляхетна сувора брутальнiсть, твоя кров, пiт, наука, праця - все кiнець кiнцем утворило Мертенса! А нащадок тво?х королiв, пiдпираючись паличкою, смиренно i слухняно йде пишними мармуровими сходами палацу на поклiн, на сором, на ганьбу до твого витвореного владики. I слуги владики, обшукавши нащадка тво?х королiв (чи не ма? вiн, iдучи на сором свiй, намiру вбити твого володаря), тепер проводжають смиренного прохача з закушеними посмiшками погано видресованих холопських пик. А от i знамените переддвер'я до святого святих - приймальна зала пана президента Об'?днаного Банку. Тут iз мурашками поштивостi у спинi дожидаються авдi?нцi? мiнiстри "республiки", тут не один уже монарх за показною величнiстю й награною вибачливiстю ховав тремтiння тривоги. Храми, будованi колись на честь бога, могли б умiститись у цiй залi разом iз сво?ми дзвiницями, банями, хрестами. Так, так, бiржа не любить шкодувати грошей на iмпозантну й доходову рекламу. Всякий, що входиш сюди, падай ниць! Зщулься, зберись у крихiтну грудочку, мiзерну, безпорадну перед цi?ю величчю, перед височiнню гранiтних стiн, об'?днаних кольоровим склом банi, пообкладуваних мармуром, пообвiшуваних скарбами мистецтва, позбираних iз усiх вiкiв людськостi, обляпаних золотом, оздоблених безутримною, кричущою, рекламною творчiстю. Вiдчуй i проймися свiдомiстю сво?? нiкчемностi. Ступай навшпиньках по дзеркальному мармурi пiдлоги, швиденько, боком просунься помiж колонами, в яких одбива?ться тво? напружене, пригнiчене обличчя, пiрни тихенько в оксамит i шовк глибокого фотеля й сиди нишком, загублений, малесенький. З гримасою гидливо? погорди на синюватих, расових i хорих устах, залiзно постукуючи палицею, з гострими лопатками й тонкими синювато-бiлими пальцями, помалу й байдуже серединою зали проходить князь Альбрехт на вказане йому мiсце. Попiд стiнами шелестом пробiга? шепiт - впiзнали. Значить, сьогоднi ввечерi екрани газет зроблять цей шелест криком на всю ?вропу. Ну, розумi?ться, шляхетна душа гумового фабриканта не випустить тако? чудесно? нагоди, щоб потiшити свою амбiцiю, - вiн не одну годину потрима? в сво?й приймальнiй залi нащадка нiмецьких монархiв. Як кухлi доброго пива, вiн прийматиме наперед отих усiх банкiрiв, урядовцiв, модно поодяганих дам i смакуватиме кожну зайву хвилину чекання свого пониженого, упокореного ворога. Вiнтер, секретар Мертенса, високий, тонкий, з пiдiбганим животом i довгою фiзiономi?ю хорта, безшумно й легко то входить, то виходить iз дверей кабiнету, подiбних до царських церковних врат. I князь по лiнiях його тiла, по рухах рук i нахилу собачо? голови може судити про ступiнь значностi того, до кою Вiнтер пiдходить. Це надзвичайно чулий, удосконалений апарат, що зазначу? в собi щонайменшу рiзницю в еманацi? iстот у фотелях. Вiн, як червак, зда?ться, ма? здатнiсть то робитись iще довшим i тоншим од поштивостi, то зщулюватись, утягати самого себе в себе, ставати товстiшим i меншим од погорди. От вiн виходить iз царських врат, з побожнiстю причинивши ?х за собою. Нюхнув управо, нюхнув улiво, перегнув хортяче тiло в поштиву запинку й безшумно, на собачих лапах, пiдбiга? до князя. Пан президент просять його свiтлiсть до кабiнету. Пан президент благають вибачити, що не могли прийняти його свiтлiсть моментально. Чудодiйна, страшна рiч - надiя. То вона, а не страх, не покiрнiсть веде засуджених на смерть на ешафот; то вона найгордiших, найодважнiших утриму? вiд бажання кинутись на катiв i в нерiвнiй, безнадiйнiй, але почеснiй боротьбi знайти смерть. Опортунiстична, поблажлива, гнучка, улеслива, вона згодна на всяке пониження, на всяку ганьбу, аби вiдтягти останню хвилину на мiлiметр далi. I вона оживлю? мертвякiв, ставить на ноги калiк, робить видющими незрячих, висхлих, безживних, iнертних сповню? соками й енергi?ю. "Пан президент благають вибачити". I вже тьохнуло щось у старому, тоскно млявому тiлi, вже зашугала загусла кров, уже величезна зала стала неподiбною до бiржово? стайнi. I паличка вже не цока? так iзневажливо й демонстративно по мармурових квадратах пiдлоги. Мертенс прийма? князя стоячи, навiть трохи пiдiйшовши до дверей од столу. Поважно й серйозно, нахиливши бичачу, цегляного кольору шию, вiн коротким, поштивим жестом куцо? товсто? руки поводить на дерев'яний жовтий фотель. Нi iскорки трiумфу. Пiсля кольорово?, врочисто?, холоднувато? пiтьми приймально? зали очi мимоволi мружаться вiд жовтого, слiпучого свiтла кабiннету. Сонце - майове, щедре, реготливе - з розгону б'? крiзь розчиненi широченнi вiкна в дзеркально вигладжений паркет, одбива?ться, перелiта? в жовтi дерев'янi стiни, в дерев'яну стелю, гра? скрiзь зайчиками вiд металу апаратiв, лоскоче червоне, м'ясисте вухо Мертенса. I нема йому нiяких перепон. нi одно? м'яко? меблi, нi порть?ри, нi завiски - дерево, книжки, метал, папiр та солома на плетених сидiннях фотелiв i стiльцiв. Оце такий кабiнет президента Об'?днаного Банку. На величезному столi, переламаному глаголом, в хаотичному порядку, в напруженiй, веселiй готовностi блискають телефони й телеграфнi апарати - з екранами, без екранiв, слуховi, свiтловi, мiдянi, слiпучо-блискучi й матово тьмянi - рурки, держальця, скло, гвинти. Все це грiзно, бо?во купчиться пiрамiдою перед фотелем пана президента Об'?днаного Банку, ?днаючи його з Берлiном, Нiмеччиною, всiм свiтом. Сiдаючи, Мертенс надушу? гудзик одного апарата й гукав в матове скло одривчастим, одвологлим басом: - Припинити. Давати тiльки свiтло. I зараз же поверта?ться всiм важким, туго збитим тiлом до князя. Поклавши обидвi короткi цупкi руки з товстими пальцями на поруччя, вiн злегка нахиля? велику голову, неначе збира?ться битися лобами з гостем. Зелено-сiрi, гарнi, на диво молодi та свiжi серед цього iржавого м'яса обличчя очi спокiйно, твердо й чекальне зупиняються на старому князевi. А на втиснутих, блiдих, iз зеленкуватими жилками висках нащадка нiмецьких монархiв виступа? рiденька, спiтнiла рожевiсть Вiн спуска? очi додолу, довго мовчить i, нарештi, тихо, рiвно говорить у пiдлогу: - Вам, мабуть, вiдома цiль мого до вас вiзиту? Мертенс спочатку ледве помiтно кива? головою, потiм з деякою натугою розчiплю? м'ясистi голенi губи й рипить: - Точно невiдомо. Догадуюсь. Боюсь помилитись. I знову стулю? уста. А над верхньою губою дрiбно-дрiбно, як вогкiсть на стiнi, мокрi? пiт. Мокрi? вiн i на бурому чолi, випнутому згори, ввiгнутому посерединi й випнутому знову на бровах, подiбному до сiдла. Розхристанi майже до живота за останньою модою (що пiшла трохи не вiд самого Мертенса) грубi й червонi груди теж мокро блищать од поту. Князь задумливо ставить палицю мiж сво? гострi колiна, кладе на не? обидвi сво? руки з видушеними по них фiолетовими жилами, на руки спира? погляд i все тим самим рiвним, тихим, немов байдужим голосом почина? викладати те, що Мертенсовi давно вже добре вiдомо. Мертенс, пiдiгнувши короткi, товстi ноги пiд фотель так, що колiна кругло, як у жiнок, випинаються, наставивши наперед лоба, з пильною цiкавiстю розгляда? князя. Часом вiн скоса зирка? на екран, на якому, як на маяку, одноманiтно то з'явля?ться, то зника? нiжно-синiй круглий знак. Князь замовка?. Руки йому спiтнiли, але вiн не витира? ?х, бо зна?, що вони тремтiтимуть. Мертенс злегка тарабанить пальцями по блискучому поруччю фотеля. - Так. Так. Гм. Отже, виходить, бiржова наука, князю, нелегка? Що? Га? Князь не зводить очей iз сво?х мiцно, до болю складених на палицi рук. - Удача чи невдача може спасти на найбiльш учених, пане президенте. - Так-то воно так, та... Гм! I раптом iржаве, обвисле, з квадратовими пiтними щелепами лице засвiчу?ться добродушними, одверто веселими iскорками очей. - Що, князю, нашою збро?ю та проти нас-таки? Га? Мечi не годяться? Тут князь уже пiдводить тьмянi, вицвiлi, з блiдо-сiрими баньками очi на гумового короля. Рiденька рожевiсть уже розлилась по худих, запалих щоках. На екранi часто, настiйно почина? стрибати цифра 7. Мертенс бере олiвець i щось закреслю? в товстому блокнотi. Потiм надушу? гудзик i, вертячи олiвець у пальцях, знову сiда?, як сидiв. - Нi, князю, бiльше вiдтягати виплату неможливо. Абсолютно. Закон цифр. Могутнiший за закони природи й гуманностi. Неможливо. Цебто вiн цим каже, що князь Лльбрехт i його син будуть цього тижня арештованi й посадженi в тюрму, як кузен Дiтрiх. I князь, сiро посмiхнувшись, корчачи вiд сорому пальцi нiг, трудно видушу? з сво?х хорих, расових уст: - Ваша влада дужча за всi закони... - Помиля?тесь, князю, помиля?тесь. Я теж тiльки цифра. Тiльки цифра. Жовтий олiвець виприску? з пальцiв i з дзвiнким дренькотом котиться пiд ноги князевi. Князь машинально й швиденько перегина?ться донизу, але, помiтивши чекальну непорушнiсть Мертенса, тiльки дивиться на олiвець i знову кладе руки на палицю. На м'ясистих устах величностi миготить легкий усмiх i хова?ться. - Помиля?тесь, киязю, помиля?тесь. I Мертенс здiйма? руки з поруччя. Вiзит скiнчено. Князь може вставати й забиратись. Але князь сидить i з сiрою застиглою посмiшкою дивиться пiд фотель Мертенса. - Ми... противники. Це так. Але коли в одного противника вистача? малодушностi прийти до другого й прохати пощади, то так натурально, що в другого повинно вистачити великодушностi вiдмовитись од таких способiв боротьби, як... смерть. Бо ви самi зна?те, що ваша вiдмова... смерть для мене й для мого сина. Мертенс спокiйно накрива? очi важкуватими повiками, знову обiйма? пальцями поруччя фотеля i, наче цитуючи напам'ять книгу, рiвно, поважно говорить: - Князю! Кiлька десяткiв рокiв тому ваша вельмишановна шляхетська монархiя штовхнула Нiмеччину в ряд згубних внутрiшнiх i зовнiшнiх вiйн. Зруйнувала. Знищила. Кинула у злиднi, в ганьбу. Сухий, тонкий нiс князя блiдне так, що зда?ться старою, вивiтреною, посiрiлою кiсткою. Але князь мовчить - десь пiдло нашiпту? надiя: а може, задовольниться брутальнiстю й не захоче жорстокостi? - I ми пiдняли ??! Ми! Вернули могутнiсть, славу, багатство! Ми! I Мертенс сильно гупа? себе рукою не в груди, а по круглому колiнi. - Але ви, ви не призна?те. Мрi?те вернути колишн?, неповторне. Iсторiю лицем назад? Змови проти нас? Що? Га? Князь скоса зирка? в iржаве лице. Ага, бiржова душа не витримала, розхристалась, да? волю собi, тiшиться, губу зако-иилю?, громом гримить. - Та ще приходите до нас просити в нас нашо? збро? для боротьби з нами-таки? Хе! Великодушнiсть? - Я прошу не для боротьби, а для врятування честi й життя... мого й мого сина. Ну, я вас... благаю! I, чуючи болючий, жахний сором i знаючи, що цього не треба було казати, i знаючи, що все одно й це не поможе, старий князь робить горлом так, наче ковта? щось трудне, i одверта? голову вбiк. На старiй, жовто-сiрiй шкурi вилиць хоробливо горять червонi плями. Мертенс раптом погаса?. Витяга? з-пiд фотеля ноги, сiда? рiвнiше i, пильно та важко дивлячись у князя, з сухою байдужiстю каже: - Врятування вашо? честi й життя... в руках вашо? дочки. I, не зводячи твердого погляду з поширених непорозумiнням очей князя, попереджуючи цим усяку посмiшку, з строгою врочистiстю дода?: - Нiмеччинi потрiбна гiдна ?? слави дружина менi. Князь якийсь мент ошелешено сидить, широко розплющивши та так i забувши очi, iз злегка одвислою нижньою губою, а червоними плямами пiдняття на прозоро-жовтих щоках. Потiм умить, хитнувшись увесь угору, пiдпира? тiло палицею, роззявлю? рота, зараз же закрива?, наче задихавшись тим, що ма? сказати, знову розкрива? й видиха? вниз у злегка пiдняте догори м'ясисте, червоно-буре, лобате лице: - Нахабний хам! I, напружено-часто застукавши металiчним наконечником по вiдлозi, спираючи на палицю ослабле тiло, поверта?ться на мiсцi, злегка хита?ться i, випрямившись, дрiбн-о-швидко виходить iз кабiнету. Мертенс iз кректiнням нахиля?ться, пiднiма? олiвець i, надушуючи гудзика крайнього апарата, з посмiшкою гирка? про себе: - Ще й сам ?? приведеш! * * * Лагiднi, терплячi очi Софi скоса й несмiло, з острахом побожностi зиркають на витончений, уже суворо, знайоме, страшно закостенiлий овал молочно матового лиця принцеси Елiзи. Три днi за постаттю принцеси не видно бiло?, пухнасто? купи Нептуна з рожевим язиком i розумними, терплячо-лагiдними собачими очима. Три днi принцеса, льока?, шофери, камеристка Софi ловлять, благають, грозяться Нептуновi, i з кожним днем овал принцеси ста? гострiший, як тiльки згадують iм'я Нептуна. Лагiднi, сумирнi очi Софi з побожним нерозумiнням дивляться злегка вгору на суворо замкнутi уста дивно?, нелюдсько? iстоти в такому людському тiлi. Батько i брат сьогоднi вибираються в далеку повiтряну дорогу, апарати вже стоять напоготовi, з Лейпцiга прийшли новi науковi прилади, що за ними принцеса так тужила, що ?х так довго й нетерпляче вичiкува.iа, надворi в парку стоять густi завiси весняного дихання, якi треба, як воду, проривати грудьми, iдучи, вiд яких не тiльки Нептунове серце душно стиску?ться. А дивна iстота ходить по парку, грiзно, зловiсно стягнувши широкi брови на зеленi очi й поклацуючи пальцем право? руки по долонi лiво?, - грiзний знак! Старий князь сьогоднi чогось так сумно, тихо сказав: - Закон природи, Елiзо, нема? ради... Але дивна iстота тiльки глянула на батька й мовчки вiдiйшла хто з нею, для того всi закони, крiм ??, зникають. Нiякi закони бога, природи, людей не мають нi сили, нi значення перед ?? законом i волею. В кiнцi але? нарештi з'являються двi постатi; вони ведуть ведмежу купу шерстi. В не? роззявлена паща i язик мокро, зрдихано звиса? на правий бiк. I льока?, i Софi, i Нептун - усi знають, що в квiтнi, коли сонце гарячими золотими пальцями розгорта? пелюстки квiток, безсоромно оголюючи нiжну схованiсть ?х; коли вночi в парку сто?ть насичений сонцем, сласний шепiт трав, дерев, коли в грудях плава? тоскна, солодка ту? а, коли навiть заржавленi цвяхи вилiзають iз старих дощок паркана i зливаються в обiймах, - тодi не можна мати претензiй до Нептуна за його нехтування обов'язкiв раба. Тiльки одна принцеса Елiза цього не розумi?. Нептун важко дихас и уперто тягне могутню, жовтяво-бiлу голову назад вiн показу?, що тiльки насилi кориться и нi один крок його не ? з його добро? волi. Його можна вести на мотузку, можна гарапником примуснiй пересувати ноги, але вся ведмежо собача душа його там, зпiдки так пiдступно, так не? арно, так чисто по людському вiдiрвали йою цi двое людей. Принцеса Елiза мовчки, не дивлячись на злочинця, бере мотузок iз рук льока?в Вона сама поведе його далi. Льока? можуть iти соби геть. Лишиться тiльки Софi. Чого кров на мордi в Непттуна? Били? Нi? В боротьбi? Якiй боротьбi? Добре. Нептун сидить i жде дальшо? насили. Колись, iще так недавно, ще три днi тому такi покiрнi, вiдданi, перповненi молитовною готовнiстю покласти сво? життя за один мiв папi його очi - тепер тьмянi, невидющi, поверненi поглядом, усi?ю суттю сво?ю туди, за парк, до люто?, весело, жадно пiднесено? кавалькади, в якiй вiн займав пануюче мiсце. Принцеса не бачить, куди поверненi очi Нептуна, вона не розумi? того, що розумiють навiть старi iржавi цвяхи в парканах. - Нептуне! Ходiм! Нептун важко диха? й не чу?. З пащi густим павутинням звиса? слина через чорний бордюр губи. - Нептуне! Нi одного руху хвостом, нi iскорки уваги в тьмяних очах. - Нептуне! Сонце жовтими плямами мрiйно гойда?ться на бiлiй кошлатiй купi. Принцеса Елiза раптом повiльно, задумано вийма? з торбинки гарненький, поблискуючий бузково-синюватими хвильками парламутру револьвер, ступа? до Нептуна й якийсь мент дивиться на вiдвернену вбiк байдужу, чужу, вперту голову. Софi похололими вухами чу?, як голос принцеси ста? тихий, ледве чутний,тьмяний: - Нептуне! Ходiм! Чу?ш?.. Ну, Нептуне! Нептун не чу?. Тодi Софi бачить поширеними, зацiпенiлими очима, як принцеса Елiза помалу пiдводить руку, перехиля? дуло перламутрово? цяцьки до голови Нептуна, дуло злегка здригу?ться, чу?ться легеньке шипiння, i бiла голова з роззявленим ротом i мокрими помережаними губами раптом одкида?ться назад i пада? набiк Та сама i олова, яку принцеса несамовито, з жагою цiлувала ще три днi тому i сама розчiсувала ?? бiлi шовковi патли! Одвернувшись i не глянувши бiльше нi разу, принцеса йде але?ю назад, до палацу. Вона не поверта?ться й не кличе Софi: вона зна?, що два кроки вiд не? з неминучiстю явища природи йде невеличка, струнка, худенька постать iз гладенько причесаною попелястою голiвкою й лагiдними покiрними очима. При виходi з парку небо розгорта? широченнi розгонистi блакитнi обiйми. Принцеса злегка пiдводить золото червону голову: гарне небо, чисте, прозоре й таке легке, що, зда?ться, можна птати в ньому без нiяких апаратiв Тiлькi на заходi, як дiрчастi волокниста iубка, розвiшена на просух, рiвною смугою простяглася сиво-жовта хмарина. З землi куряться у прозору блакить пахощi засоромлено бiлих черешень, нiжно-рожевих яблунь, молодих кущiв iз дитячими щiчками листочкiв i пiслядощовоi смачно? вогкостi землi. А там, позаду, на але?, з судорожно витягненою лапою лежить десь бiла купа Нептуна. Подвiр'ям замку принцеса Елiза проходить плавкою, поважною ходою, строго и легко несучи маленьку голiвку на великому пишному тiлi, щiльно обтягненому на крутих клубах старомодною амазонкою, - голiвка золотисто? гадючки на тiлi горного лебедя. Коли вона входить до кабiнету, ?й на хвилинку зда?ться, що батько й Отто занадто раптово стають веселi. Тiльки веселiсть Отто трошки часом необгрунтована, напружена, винувата, як у людини напiдпитку. I смiх вибуха? з горла несподiвано для самого його "Ги-и!". Батько без ладу все то замика?, то вiдмика? шухляди столу, по кiлька раз iз неуважною заклопотанiстю обмацу? кишенi й занадто пильно погляда? на Отто. Дивне й прощання: судорожнiсть у мiцних батькових пальцях, пiсля яких довго хочеться терти мiсця дотикiв. Така сама судорожнiсть у Оттовiй посмiшцi при влiзаннi до апарата. I тiльки через двi години i по вiдльотi ста? все зрозумiле. Точно через двi години, як було наказано старому Йоганновi. Сонце скоса й густо червонить стiну робiтнi, рясно догори позаставлювану полицями з книжками. Принцеса Елiза болюче морщить широкi темнi брови, ввесь час перед очима роззявлена, чорна, закинута назад паща бiлого милого Нептуна. I нема? вже кiстяностi в овалi лиця принцеси, вiн тепер нiжний, чистий, бездоганно правильний, як тiльки що знесене яйце, i матово рожевиться вiд одблиску сонця на склi. Хтось тихенько рипить дверима. Принцеса Елiза клаца? пальцем право? руки по долонi лiво?: хто смi? порушувати наказ - пiд час працi не входити до робiтнi?! Це старий Йоганн. Старий, жовтенький, зморщений, як перестигла, забута на деревi грушка. На маленькому личку звичайна врочистiсть i тиха поважнiсть, але в очах щось неспокiйне, тривожне, а на тацi невеличкий клуночок та велика куверта з печатками ?хня свiтлiсть велiли точно через двi години передати це принцесi. Строго наказано. Елiза спочатку пильно вдивля?ться в поважне личко Йоганна - Йоганн завсiди все зна?. Але тепер, видно, Йоганн не зна?, тiльки бо?ться. Тодi Елiза швидко бере клуночок i куверту хита? головою Йоганновi и прикладам руку з довгимн пальцями до серця. Бурi печатки з м'ясистими, видушеними краями, як два ока у круглих окулярах, моторошно, пепорушно дивляться у стелю. Старенький Йоганн несмiливо вiдходить за дверi и уперше за всю свою службу пiдгляда? в-за них. I бачить старенький Йоганн, також уперше за всю свою службу в цьому домi, як принцеса Елiза з першого таки погляду в листа батька тратить усю свою звичайну напружену величнiсть, заглибленiсть у себе: вона по баб'ячому, гикавкою скрику?, схоплю?ться, хапа? знову листа, знову гика?, перекрививши рота набiк, i з перекривленим ротом, перекривленими, непринцесиними очима пробiга? повз Йоганна, не помiтивши його притулено? до стiни, змертвiло?, крихiтно? постатi. I вперше за все сво? життя .старенький Йоганн увiходить без дозволу до кiмнати панiв i тихенько, злодiйкувато перечиту? страшного листа. I так само, як у принцеси, жахно струшуються в його старечих, поморщених ручках аркушики патеру й рядки письма стрибають перед очима: "Дорога моя дитино! Коли ти будеш читати цього останнього мого листа, нi мене, нi брата твого не буде вже на свiтi..." Може, Йоганн також по баб'ячому скрику?, може, нi, нiхто того, навiть сам старенький, не чу?. "Але наша смерть повинна бути для всього свiту тiльки страшним, нещасливим випадком. Це - ?дине, що ми можемо зробити, щоб урятувати нашу i твою честь. Пам'ятай це, дитино моя!.." Старенький Йоганн, трусячись, озира?ться - чи не чита? ще хто-небудь iз ним цього листа, чи не знатиме про рятування честi. "Ми приносимо себе в жертву нашiй великiй святiй справi. А тобi лиша?мо заповiт боротьба далi й помста за нашу смерть. Ти - сильна духом. Ти - ?дина з нашого роду, що зберегла в собi велич нашого духу, геро?чнiсть, волю i свiдомiсть датского iсторичного завдання. Нам легше помирати, знаючи це..." Рядки миготять в очах Иоганна, пливуть слова про якiсь органiзацi?, про банки, бiржу, розрахунки, а про головне не-а? та й нема. Через що ж саме?! Для чого це страшне?! "Все наше рухоме й нерухоме майно переходить у власнiсть Об'?днаного Банку. На помiч родичiв не сподiвайся - боягузи, маловiри, его?сти, нездари. На якийсь час оселись у мого старого друга, графа фон Елленберга. Вiн старий i збiднiлий, живе на утриманнi свого сина, але вiрно й глибоко вiдданий менi й нашому дiлу. Синовi його не довiряйся - зрадник, перекидько, продажний, улазливий. По скiнченнi жалоби приймай руку принца Георга. Це буде першим ступенем до здiйснення нашого великого iдеалу. Благаю не вiдпихай його руки, приборкай свою непомiрну вибагливiсть i гординю. Нiщо зразу не приходить. Передаю у Тво? руки коронку Зiгфрiда. Хочу вiрити, що, незважаючи на всю Твою емансипацiю, ти поставишся з вiдповiдною пошаною до старого вiщування: пропаде коронка Зiгфрiда - загине наш рiд. Працюй далi над собою, готуй себе бути на височинi науки, досвiду, знання людей i свого великого народу. Прощай, хай допоможе Тобi всемогутнiй виконати покладену на Тебе долею велику мiсiю! Твiй нещасливий батько". А ще через двi години до замку наспiва? телеграфiчне сповiщення: недалеко вiд Гамбурга в лiсi знайдено розбитий аероплан i пiд ним трупи батька i брата принцеси Елiзи. Нещасливий, страшний випадок. * * * Старомодний, присадкуватий, двоповерховий дiм графа фон-Елленберга давненько вже не переживав тако? трiпанини, шарування, вибивання. Три днi графиня бiга?, як iзлякана мишка, що загубила нiрку, з поверху на поверх, у все загляда?, вiд усього жаха?ться, всiх драту?, всiм перешкоджа?. Навiть зачучверений, буйний, набитий гудiнням бджiл та джмелiв сад постригли, причепурили, пiдперезали чистенькими стежками, дорiжками - переполохали до нервового крику пташню, поруйнували комашнища. Хотiли знести стару альтанку з покришеними колонками, та Труда не дала: стала на порозi, схопилась обома руками за одвiрок i рiшуче заявила, що тiльки через ?? труп вандали ввiйдуть досередини. Принцесi визначили апартаменти, якi займав граф Адольф до свого шлюбу, позносивши туди все, що було найкращого в домi (Але Труда свого радiоапарата не дала: в цього Страховища ? органiчна потреба ставити опозицiю до всього, що всi поряднi люди шанують). Назустрiч князiвнi прибува? сам Адольф. Сам котячим кроком обходить апартаменти, тихим, ласкавим голосом робить матерi кiлька непри?мних уваг, навiть до купальнi устромля? горбасте матово жовте лице й велить перемiнити килими. Гострi чорненькi очi графинi неспокiйно слiдкують за кожним рухом опецькувато?, м'яко?, з жiночим задом постатi сина. I коли його синювато сiрi в жовтих вiях очi повертаються до не?, вона вся зiщулю?ться, як старенька чорненька собачка пiд пiднятою ногою хазя?на. Старий граф виразно хвилю?ться. Ганса Штора не можна обдурити, - хвилю?ться граф, що тут казати. Та й е чого подумати тiльки, хто ма? жити в його домi! Рудяво-сивии, великий, як костистий старий вiл, важко ходить старий граф по кiмнатах, нахнюпивши стрiху брiв на суворо-iронiчнi очi, перебираючи пальцями на спинi й щось про себе бурмочучи. Зустрiч виходить просто-таки врочиста. Старий граф говорить навiть невелику промову, яка була б iще поважнiша, коли б граф часом не забував наготовлених фраз. Пiсля того вiн представля? високiй гостi всю свою родину. I в сиво-рудих серйозних вусах, подiбних до пожовклого сiна, з кожною його атестацi?ю миготить хвостик посмiшки. - Мiй перший (i ?диний тепер) син, граф Адольф. Начальник особисто? охорони i член особистого кабiнету мiнiстрiв його величностi голови Об'?днаного Банку й бiржового короля Нiмеччини, Фрiдрiха Мертенса. - Моя молодша дочка. Труда, прозвана в нас не без достатнiх пiдстав Страховищем. Граф Адольф спочатку поштиво й низько вклоня?ться князевi, а пiсля того вибачливо посмiха?ться на батькову характеристику старiсть треба шанувати навiть у ?? вибриках... Труда ж не виявля? нiяко? особливо? поштивостi до принцеси, але нема? в нiй i нiчого страшного. Смугляве собi з синьою родинкою пiд вухом личко, здивовано-сумнi, злегка пукатi очi старо? бронзи, стрижене до плечей чорно-син? волосся. От собi гарненький iндiйський хлопчинка, чогось смутненький, скромний i такий ще дитинячий у милих, припухлих, темно-червоних устах. Страховище?! - О князiвно, цей скромний вираз, вигляд ? тiльки одна а ролей нашо? талановито? артистки, ?? мрiя . розважати шановну публiку на сценi театру. Поки ж що розважа? нас. Труда не червонi?, тiльки ще смуглiша ста?. I не каже нiчого на слова батька, а просто поверта?ться i спокiйно, тихо, зi спущеними вздовж тiла руками йде собi сходами наюру. - От ма?те! Цей невеличкий смiшненький iнцидент розмина? накрохмалену врочистiсть. Але, власне, офiцiальна частина церемонi? скiнчена От тiльки представить ще Ганса Штора Ганс Штор, як вартовий, сто?ть при дверях або краще - як поставний, iмпозантний мiнiстр двору при виходi монарха. Класично гарна голова на твердих плечах монументально, безживне завмерла. - Вiрний мiй слуга i старий друг, управитель дому, Ганс Штор. I вже тодi веде принцесу Елiзу нагору до ?? поко?в, з суворою, старечою, одвиклою галантнiстю розчиняючи перед нею дверi. I Елiза так само i на це спокiйно та поважно хита? головою, як i приймаючи зустрiч. Чорний шовк жалоби ще виразнiше пiдкреслю? молочно золотистий чистий овал над чорним комiром i важкi червонi крила волосся пiд сiрувато-чорним серпанком капелюха. Ступа? вона плавко, рiвно, високо несучи маленьку голову, неначе не маючи на плечах велико? ваги трагедi? свого роду. - Зразу видно кров! - побожно шепотить Ганс Штор графовi Адольфовi, поштиво розчиняючи перед ним дверi на вулицю. Граф Адольф мовчки, швиденько, iз спiвчуттям покиву? головою й котячою iнохiддю вислизу? надвiр до свого автомобiля. З другого боку поко?в принцеси Елiзи дверi виходять на широку скляну терасу, а з не? збiгають сходи вниз, у сад. I тераса, i сходи, i сад повнi передвечiрнього, нiжно-солодкого духу бузку, нагрiтого сонцем Бджоли б'ються об горiшнi шибки й так по-лiтньому, по сiльському дзижчать серед непорушних чужих пальм i кактусiв, цих вiчних бранцiв ?вропи. I сад показу? старий граф князiвнi Обведений високим муром, з облупленими урнами, хоч i причепурений, проте буйний i розтрiпаний, забутий роками серед камiння й бетону велетенського мiста, вiн ма? в собi багато затишних, сумних, сiльських куточкiв. Милий сад, то правда, але граф мiг би його й потiм показати, не тепер, коли слiд би було перенести увагу на важнiше й цiкавiше для принцеси. Недалеко вiд дому, поблискуючи на сонцi зеленкуватими й фiолетовими тонами старого скла, сто?ть стара оранжерея. Одна половина ?? помiтно вiдрiзня?ться вiд друго? i свiжiстю скла й дахом iз ново? тонко? черепицi. - Лабораторiя! I трудно розпiзнати - чи гордiсть, чи насмiшка в голосi старого. Що за лабораторiя? Принцесi цiкаво знати? Гм, досить цi кава. Це лабораторiя Рудольфа Штора, сина Ганса Штора, хiмiка-аскета, великого вченого. Десять рокiв вiн працю? у сво?й келi? над знаменитим сво?м вiдкриттям. Але iдею цього вiдкриття вiн так пильно хова? вiд усiх, що й сам ??, зда?ться, вже не може знайти. А яким способом син слуги став ученим? Також дуже цiкава iсторiя Дуже цiкава. Рокiв двадцять тому Рудольф Штор урятував життя графовi Адольфовi, отому саме мiнiстровi його бiржово? величностi. А може, принцеса хотiла б присiсти пiд отим кленом? Старi ноги графа нiчого не мали б проти того. I нiби гого вони й прийшли сюди, граф помалу, повiльно, - чи серйозно, чи iронiчно, бог його впiзна?, - розповiда? iсторiю врятування життя графа Адольфа сином льокая. Якiсь дикi, скаженi конi, на?внiсть i геройство сина льокая, а в результатi - переламана льокайська нога. А сад насмiшкувато, iронiчно шелестить кудлатим гiллям, i не знати - чи у змовi вiн зi старим сво?м хазя?ном, чи про сто сам смi?ться з них обох. - От така, князiвно, сталася колись невеличка iсторiя. В нагороду за зламану ногу я постарався зломити хлопцевi та й його батьковi за компанiю ?хнi молодi мiзки. Цебто я взяв на себе освiту дiтей мого слуги. I треба сказати, що мо? старання намарне не пiшли. Старший, наприклад, десять рокiв сидить у цiй келi?, нiкуди з не? майже не виходячи й поклав ши собi ви?хати з не? тiльки на колiсницi всесвiтньо? слави. Ходити бiдолаха не може як слiд, шкандиба?, так поклав собi тiльки ?здити. Що ж до другого, меншого, то тут справа сто?ть цiлком бездоганно цьому зламано не тiльки мозок, але й усю душу, хоч вiн унiверситету й не скiнчив. Правда, не з мо?? й не з сво?? вини, тут заслуга нашого милого Страховища. В кошлатих жовто сивих бровах, подiбних до вусiв, i в вусах, подiбних до вiхтiв сiна, ворушиться посмiшка, - чи сумна, чи iронiчна, бог його зна? - принцеса Елiза збоку не може добре розiбрати. Стареча шия в буйних плямах ластовий ня двома вим'ями звиса? пiд пiдборiддям, сiрi заглибленi невеличкi очi задумливо мружаться в далечiнь минулого великi, як дерев'янi сiльськi вила, руки, теж у ластовиннi й кущиках рудого волосся, важко лежать на костистих колiнах. Масивна, пiдпушена часом, але, видно, ще могутня постать. За муром саду глухо й без перерви гуркотить кам'яно-залiзний, багатомiльйоновий Берлiн, наче клекоче велетенський казан пiд вогнем само? землi. Часом бпiзько, пiд самим муром, ревуть i трублять автомобiлi. Вгорi, над садом, у всiх напрямах прорiзують закурену димом мiста небесну блакить аероплани, обливаючи тишу саду лопотливим гуркотом моторiв. А клен собi мрiйно перебира? прогризеним листям, граючися сонячними плямами по але?. За спиною в пухнастих фiолетових кущах бузку ляскотить батогом i нiжно ухка? соловейко - рiдкий гiсть Нiмеччини. Дiловито, заклопотано гудуть бджоли; комахи дрiбнесеньким чорним намистом, як караван у пустелi, тягнуться через дорiжку в гущавину трави. Сидiти б отак, i не рухатись, i не пам'ятати нiчого, що було i що треба, щоб було. Слухати невеличкi iсторi? про зламанi ноги й мiзки, про невиннi страховища з пухлими дитячими устами. - А що ж винна графiвна Труда, пане графе? Граф спочатку довго мовчки хита? головою, потiм поверта?ться до князiвни и пильно дивиться ?й у лице: - А як ви гада?те, принцесо, як може завинити сiмнадцятилiтня дiвчина перед двадцятидвохлiтнiм хлопцем? - Гм! Невже кохання, графе? Граф рiшуче кива? головою. - Та ще яке кохання! З тiканням, викраданням, погонями, самоотру?нням. Зовсiм опера, та й годi. Ну, Трудi тiльки прополоскали шлунок, але з Максом Ганс Штор повiвся трохи серйознiше: вигнав хлопця навiки з дому. Але до такого фiналу прилучились уже вищi мотиви. Насамперед занадто палка й бурхлива албанська кров i в батька, i в сина. трохи не з ножами кидались один на одного. Але головне - фiлософiя Ганса Штора. А як же, як же! Ганс Штор, правда, не дуже глибокий, але зате дуже послiдовний фiлософ, що не часто трапля?ться з найглибшими фiлософами найчистiшо? науково? марки. Ганс Штор трима?ться засади що проповiду?ш, те перш за все виконуй сам сво?м життям. А проповiду? вiн досить цiкаву теорiю Вiчною Порядку. Все на свiтi ма? сво? мiсце i свою функцiю, не виключаючи самого господа бога. Функцiя бога - бути всемогутнiм, усезнаючим, усеблагим, уссдобрим i так далi. Функцiя диявола - бути злим спокусником, ворогом бога й людини й так далi. Те ж саме в людському громадянствi. Функцiя пана - панувати; слуги - служити, купця - торгувати; робiтника - працювати. Купець, переставши торгувати, переста? бути купцем. Бог, переставши робити добро й бути всеблагим, переста? бути богом. Таким чином, теорiя Ганса Штора вiдкида? доктрину про свободу волi самого бога - не все й боговi дозволене. I нiхто не смi? нарушувати цей Вiчний Порядок. А тим паче син слуги, у круг функцiй якого нiяк не входить тайний шлюб iз дочкою свого пана. Це... кричуще ламання всi?? системи Порядку. I за це син Ганса Штора перший повинен був понести кару. Кара досить серйозна: хлопець став соцiалiстом. Кинув унiверситет, пiшов на фабрику, десь пiд час страйку когось трохи не задушив, пiддаючися знов таки голосовi сво?? албансько? кровi. А як усяка глупота на свiтi, хоч би вона и соцiалiзмом називалася, не проходить безкарно, то й Макс упродовж двох рокiв мусив це доказувати на власному досвiдi в тюрмi. Принцеса Елiза поверта?ться рiвнiше до старого графа: вiн справдi гада?, що ?й необхiдно знати в таких деталях iсторiю глупоти якихсь Максiв? I то саме сьогоднi, першого дня при?зду до другого ?? батька, i то саме першо? години побачення з ним?! - Так, так, принцесо, нашi вчинки вiд самого початку свого вже несуть у собi вiдплату. Але в очi принцесi старий не дивиться. Вiн чу? ?? погляд, вiн зна? ?? чекання, але iсторiя синiв його слуги йому важнiша за це чекання й за те, що за ним хова?ться. - Наприклад, Рудольф Штор. Чи вдасться йому коли-небудь про?хатися на возику слави, не вiдомо, а тим часом усi вчинки, що походять iз цi?? пристрастi, вже коренять у собi й одплату. А шкода - цiкава людина - Пане графе, дозвольте менi... - Так, так, принцесо. Цiкава людина, дуже цiкава. Я знаю, ви цiкавитесь науковими питаннями. Може, вашiй свiтлостi цiкаво зазнайомитися з нашим анахоретом? Менi, до речi, треба сказати йому кiлька слiв... - Будь ласка. Я з великою цiкавiстю... - Ви не будете каятися, принцесо. Тiльки попереджаю вас: як усi люди, що мрiють ?здити на возi слави, наш Рудольф людина дуже амбiтна. Як усi анахорети, мовчазна й соромлива. Як усi вченi, добра, саможертовна... в розмiрах людськостi й жорстока до найближчих людей. А загалом надзвичайно рiдкий екземпляр людини, що здатна на геро?зм. Ця вiдмiна людей, як вiдомо вашiй свiтлостi, вимерла вже на нашiй планетi... Принцеса Елiза тихенько клаца? пальцем право? руки по долонi лiво? й легко несе маленьку червону голову золотисто? гадючки на плечах чорного лебедя. * * * Дiйсна влада не любить галасливостi. Дiйсна влада ? в кiтки, яка навiть одверта?ться вiд мишi, даючи ?й повну волю тiкати. Граф Адольф не любить галасливостi. Його авто раз у раз безшумно пiдкочу? пiд ворота палацу Мертенса. I всi мишi на воротях, при черговiй, на сходах палацу, на ганку, в коридорах i канцелярiях можуть навiть тiкати: граф Адольф не дивиться на них. Швиденько, згодливо, ласкавенько похитуючи головою на витягнутi постатi варти, м'яко, нечутно ковзаючи по мармурових сходах, скромненько згорблюючись, нiкому в очi не дивлячись, але викликаючи сво?ю появою тишу й напруженiсть, граф Адольф проходить до кабiнету пана президента. Вiнтер, витягшись у тоненьку переламану лозинку поштивостi, вислуху? його свiтлiсть графа Елленберга. I зараз таки, розiгнувшись, пiдiбгавши живiт, безшумно зника? за царськими вратами. Через хвилинку так само безшумно з'явля?ться, розчиня? дверi перед Адольфом i, пiдвiвши бiлi брови, та?мно шепоче: - Просять. Граф Елленберг також пройма?ться та?мнiстю, спира? жiноче тiло навшпиньки й прокрада?ться в царськi врата. Пан президент сидять перед iнтернацiональними апаратами. Швидко, гарячковим пульсом миготить зелений знак на круглому екранi - паризька бiржа. Збоку дерчить автоматичний телеграф, викидаючи бiленьку стьожку, що намоту?ться на держальце Широченна, дебела спина з пропiтнiлими лопатками (все прiють пан президент!) масивно i кругло, як лантух iз мокрим пiском, випина?ться над спинкою фотеля. Балансуючи на поштивих шпиньках, граф Адольф пiдбира?ться до спини, низько вклоня?ться ?й, зупиня?ться й почина? ждати. З за спини рипкий, одвологлий бас кида?: - Сiсти. Коротко Швидко Ну? Граф Адольф сiда?, не притуляючись спиною до фотеля, i стримано хитро посмiха?ться. - При?хала I задоволене стулю? голенi тонкi жiночi уста. Скудовчена темно-руда голова, неначе жмут iржавого дроту, вмить затиха? над апаратом, далi рвучко поверта?ться всiм бурим, масним од поту лицем до графа Адольфа и блиска? на нього квадратовими жовтими конячими зубами. - Принцеса?! Граф Адольф скромно и нiжно хита? головою - Чому ж не попередили? Сюрприз? Га? Добре. Докладнiше. Не хапаючись. Ну? I, крутнувши держальце з чорним кiнчиком, надушивши по черзi на два гудзики, пан президент кладе руки на поруччя фотеля й наставля? на графа сiдласте чоло. Граф докладно, не хапаючись, нiжно воркотливим голосом почина? розповiдати. Пановi президентовi не все ясно, вставля?ться запитання. Тодi граф моментально мiня? епiчно мрiйний вираз на поштиво-уважний, серйозно, дiловито хита? головою i знову, наче давши собi наказ, у тому ж нiжному тонi розповiда? далi. Стриманiсть принцеси абсолютно-таки подоба?ться пановi. Абсолютно. Гордiсть? Неприступнiсть? Величнiсть? Цiлком добре. По-королiвському. Так i слiд. Ззаду, як цвiркун, сюрчить апарат. Мертенс, не повертаючись, одводить лiву руку назад i нетерпляче надушу? три рази гудзика з жовтою шапочкою. Сюрчання вмент урива?ться. Тодi пан президент пiдводяться й урочисто кладуть руку на плече графа Елленберга. Граф Елленберг, обережно тримаючи цю руку на плечi, як пташку, що несподiвано сiла, теж пiдводиться. - Графе! На вас склада?ться честь зробити цю дiвчину мо?ю дружиною. Найодважнiшi люди бентежаться, коли мрiяна фортеця несподiвано з'явля?ться перед ?хнiми очима. - Я безмiрно дякую пановi президентовi за цю високу честь, але... але... дозвольте завважити, пане президенте, що труднощi цього доручення рiвняються честi його. Як пановi президентовi вiдомо... Пан президент здiйма? руку з плеча й похмурю? брови. - Для довiрено? особи Фрiдрiха Мертенса нема непоборних труднощiв. Що? До вашого розпорядку, пане мiнiстре, державна сила Нiмеччини, половина ?? нацiонального майна, мо? iм'я, ваш розум i розсудливiсть принцеси, яка, сподiваю ся, ? в не? Досить? Що? Га? Нiяких бiльше слiв. Граф Адольф мовчки вклоня?ться. Пан президент тика? йому куцу товсту руку, другою рукою мiцно б'? по плечу i, за жовтiвши на все лице посмiшкою, дода?: - Корона ж Землi не жарт? Га? Навiть для честолюбностi принцеси. Що? Граф Адольф швидко встромлю? в пана президента загостренi радiсною цiкавiстю очi. - ? новi вiдомосii, пане президенте?! - ?. Справу конгресу Лондон прийняв. Токiо й Пекiн комизяться. Дурницi, приймуть. Мусять, косоокi! Ну, до роботи, до роботи! Про хiд доручення можете iнформувати поза всякою чергою. Лондон прийняв! О, тепер!.. Граф Адольф побожно вклоня?ться i ще на тихiших шпиньках вислизу? з храму влади й могутностi. * * * - Дозвольте, принцесо, представити вам нашого вченого, анахорета. Князiвна Елiза трошки здивована: анахорет - рослий, плечистий, широкогрудий, лобатий здоровило. Замiсть традицiйно? анахоретсько? лисини, наслiдку чеснот самозаглибленостi, - буйне бiляве, з рудим пiдпалом волосся; замiсть аскетично? блiдостi - чисто виголене здоровецьке лице, без найменших ознак самозаглибленостi. От тiльки очi та уста... якiсь непевнi. Не очi, а гола перед вами людина, одверто гола й без крихiтки сорому. Аж нiяково дивитись у цi очi, одвертi, прозорi, розчиненi й виставленi наперед лиця, як два вiкна. Уста - половинка скибочки оранжi, накрита тонесенькою ниточкою. Ниточка на обох кiнцях закручу?ться волосинками догори. I над очима - широке чоло, а пiд устами - гостре пiдборiддя з дитячою смiшною вдавленою ямочкою. Та й келiя мало подiбна до пристановищ фахових анахоретiв, де звичайно бруд конкуру? iз святiстю. Швидше атель? артиста маляра - височенне, iз свiтлом на всю стiну, повне червоних передвечiрнiх променiв. А замiсть мольбертiв та полотен - шафи та полицi з книжками, столи з приладдями, ретортами, склянками, сло?ками. В кутку - знайома принцесi топильна електрична пiч Гайдена. Вiд колишньо? оранжере? лишилося декiлька пальм та багато квiток на всiй вiконнiй стiнi та навiть на столах. Пiд пальмами - фотель, бiля фотеля - столик iз радiотелефоном. Тут же й екран, та ще ново? системи. От тобi й келiя! Несподiваний вiзит високо? особи бентежить невдалого анахорета; це видно по всьому, i це виклика? хвостик посмiшки у старого графа. Що доктор Рудольф не може блиснути галантнiстю оперового тенора, про це нiхто не взявся б сперечатись, бачивши, як доктор Рудольф цеглясто червонi?, як незграбно вклоня?ться, неначе зазира? в дiжку, як од хвилювання хоче зачесати пальцями волосся й спиня? руку на чолi, ще рач почервонiвши до само? ямочки на гострому пiдборiддi. Князiвна Елiза, розумi?чься, не помiча? нi збентеження, пi незграбностi анахорета ?? зеленi, кольору осiннього листя очi з цiкавiстю оiлядають келiю. В устах уявля?ться щось таке, що старий граф колись давно-давно бачив у не?, десятилiтньо? дiвчинки: вони трiшки розiйшлись, розгорнулiкь, показуючи бiлу рiвну смужку хижо рiвних зубiв, ну, зовсiм та сама Ельзюся, що з любов'ю й цiкавiстю розiлядала дитячий аероплан. Фах доктора - хiмiя? Хiмiя - одна з наук, що особливо цiкавить ??. Ал?, на жаль, вона не мала змоги грунтовнiше зазнайомитися з нею. Це, мабуть, прилад Шiмпфера? Доктор Рудольф iз легким здивуванням i поспiхом пiдтверджу?. А от цих приладiв вона нiколи не бачила. Вона знайомилася з хiмi?ю з працi професора Гай?ра. Шевцi, кравцi та всякi нижчi фахiвцi, зачувши iм'я конкурента, роблять одвертi, зневажно-жалiсливi гримаси. Вищi фахiвцi - ученi, письменники, поети - або тонко, загадково посмiхаються, або делiкатно переводять розмову на сенсацiйне вбивство. А от доктор Рудольф, на диво принцеси, не робить нi одверто? зневажливо? гримаси, нi загадково? посмiшки. Професор Гай?р? Дуже дуже знаючий, роботящий, посидющий чоловiк. Тiльки, на жаль, людина старих метод. I одвертi, голi, трохи нiби здивованi очi дивляться чисто, ясно й привiтно, i нема нiякого сумнiву, що, дiйсно, професор Гайер, хоч i роботящий, але вiдсталий учений. - А новi методи в хiмi? радикально вiдрiзняються вiд старих? (Старому графовi чу?ться "Тату, а зовсiм без крил не можна лiтати?"). Доктор Рудольф трiшки затина?ться, радикально нiщо в життi не вiдрiзня?ться вiд того, до чого близько сто?ть, усе виходить iз попереднього, ? його розвитком. Методи думання так само мають сво?х ба?ькiв i родичiв, як i живi органiзми. Крик революцiонерiв у мистецтвах чи наукових дисциплiнах про радикальний розрив iз сво?ми попередниками подiбний до крику новонароджено? дитини, що розрива? з пупцем своя матерi. Не бiльше. I, злякавшися за таке порiвняння, доктор Рудольф червонiв до само? ямочки й рiвночасно здивовано й одверго дивиться просто в лице високiй гостi. - А менi б дуже хотiлося зазнайомитися саме з новими методами. Вам би не було дуже тяжко дати менi хоч декiлька лекцiй, пане докторе? - Hi, я не думаю, щоб це було менi тяжко . Граф надзвичайно пильно розiляда? малесенький сло?к, пiднiсши його до самих очей i поклiпуючи вуса. Бiдний Рудi - годилось би додати кiлька слiв про честь i щастя, але в нього було так мало практики говорити те, чого вiн не почував. Вiн тiльки ще раз червонi?, помiтивши, як у високо? гостi лице ста? якесь iнше, те саме, з яким вона ввiйшла до лабораторi?. - Так я вас у такому разi сповiщу про початок наших занять. Добре? I принцеса, милостиво хитнувши головою, поверта?ться до графа. - Ходiмо, пане графе? Старий трудно пiдводиться и кладе руку на плече доктора Рудольфа. - Ну, анахорете, бувай здоров. Чому в недiлю на обiдi не був? Нова iдея пiдскочила? Ну, нiчого, нiчого. Кому iдея, кому дурiсть, кожний по-сво?му, як каже твiй батько, порядок держить. Рудольф iде проводжати гостей до порога. I тут принцеса бачить, як лiва нога доктора за кожним кроком провалю?ться в ямку, а все тiло перехиля?ться влiво й дугою знову випросту?ться. I знову доктор Рудольф, пiймавши погляд принцеси, густо, цеглясто червонi?. За порогом князiвна Елiза ще раз кива? маленькою червоняво-золотою голiвкою й посмiха?ться до нього так, як посмiхаються дорослi до байдужих ?м дiтей. *** У покоях Елiзи, слава богу, скiнчилася шамотня розкладання речей, яка раз у раз у?дливо роз'ятрю? чуття самотностi. Червоний салон, призначений на робiтню, повний малинового вечiрнього свiтла, такого тужного й невiдомо-радiсного. З боку стола сто?ть нерозпакована скриня з книжками - ця робота ма? робитися пiд безпосереднiм доглядом само? принцеси, всiх сво?х друзiв вона сама сво?ю любовною, дбайливою рукою мусить розмiстити по мiсцях, справедливо заслужених ними. Граф упира? обидвi руки трохи вище колiн i трудно, помалу сiда? у глибокий фотель - далi уникати рiшучо? розмови, ие-можливо: принцеса вже хмуриться. Дiйсно, принцеса, як людина, якiй надокучило митися бiля холодно? води, рiшуче поверта?ться до графа й дивиться просто йому в лице темно- зеленими очима кольору ялини. - Графе! Можу я рахувати на вашу помiч у досягненнi мети, про яку я вам писала? Прямо? вiдповiдi од вас я не дiстала на свою листа. Питання не заста? старого непiдготованим. Не одну нiчну тихошелесливу годину продумав i пробурмотiв вiн над ним на самотi з собою. Вiн також пiдводить очi просто до молочно-золотистого, з малиновими тiнями лиця. - З якими ж силами, принцесо, досягати то? мети? Де тi сили? Трiшки заширокi брови густiшають, насуваються на зеленi очi. - Мене ваше питання диву?, графе. В сиво-рудих круглих вусах заляга?, як осiннiй туман у старiй пожовклiй тирсi, вогка, сумна посмiшка. - Ми помира?мо, князiвно. Тихо, помалу, але неухильно помира?мо. I те, що не раз думалось i передумувалося старому, вста? знову в тихих, задумливо-сумних i кострубатих словах - не оратор старий, не оратор. Сили? Розумi?ться, люди ?, окремi собi люди. Але нема вже поколiння. Згадати колишнi часи! Монархiя! Монарх-то не людина, то вислiв сили, могутностi, ?дностi поколiння. Трони, паради, виходи королiв, iмператорiв, побожнiсть, релiгiйнiсть, вiдчування ?хньо? особи, блиск, мiстична владнiсть - це все не особистi якостi, це - дух поколiння, це - вищий закон. Але душа померла, i помира? поколiння. Де сила його, влада, слава? Де ма?тностi, де гордi замки цвiту нацi?? Однi в романтичних повищерблюваних ру?нах стоять на полисiлих горах, як покришенi почорнiлi зуби; в других пороблено ресторани для галасливого, брудного, нахабного плебсу; третi приладнано на фабрики мила, гребiнцiв i гумових препаратiв. Хто пан i владика сучасностi? На кричущо-золотому тронi по нiгтi у брильянтах, до пiдборiддя в шовках i оксамитах засiда? всевладний, усекупуючий, усеграбуючий, усезадоволений капiтал. Черевата потвора з вузенькою крихiтною голiвкою самозакоханого кретина, з масними одвислими вiд самовпевненостi губами й вузлуватими руками професiйного ката. А круг трону хто? Мiзернi, манюсiнькi, шамотливi фi гурки колишньо? аристократi?. По-рабському, наввипередки складають до пiднiжжя трону сво? шпаги, свою честь i колишню славу. За милостивий миг потвори, видираючи одне одному чуби, повзають на колiнах перед ним i цiлують руки. Ще бiльше, на колiнах Усевладного Черева сидять дочки й жiнки старо? аристократi?, забавляючи потвору й покiрно задовольняючи ?? похiть А сини колишньо? аристократi? несуть високу службу охорони його величностi. Сором, ганьба i... фатальна неминучiсть! З ким же вдаватися в боротьбу? I проти кого? Весь же на род, згори донизу, до останнього сiльського наймита, пройнятий цим духом Черева. Весь вiн про?жджений болячкою наживи, ввесь очманiлий од чаду фабрики, грюкоту машин, дзенькоту склянок, весь насичений мораллю безмилосердно? конкуренцi?, брехнi, обману, визиску, образи слабшого, насили, кровi, глуму. Сучасна Нiмеччина - це залiзобетоновий дiм божевiльних, моральнооголених, хижожорстоких i мото-рошнонещасних iстот. Сонце зайшло, i салон ста? червоно-фiолетовий. Рiвно, тихо й напружено стремить iз чорного комiра сукнi виточена золота голiвка. - З ким же i проти кого, принцесо, здiйсняти нашу мету? - Гм! Значить, ви так безнадiйно дивитесь на справу? I голос теж рiвний, тихий i напружений. Голова графа довго, мовчки й механiчно, як зачеплене серце дзвiночка, хита?ться згори вниз. - Так, так, принцесо, все - скороминуще, все - мiнливе: i влада, i слава, i багатство, i самi поколiння. ?дине, що людина ма? незмiнного, вiчного, святого, це - родина Родина - це цемент людей, це ?дине щастя, на яке може людина претендувати. Принцеса скоса пильно дивиться на похилену голову старого. ?й пригадуються чутки про родину графа Елленберга, про якiсь тяжкi драми в нiй, пригадуються моменти з зустрiчi, iскорки залякано?, застарiло? хапливостi у величезних очах графинi, вибачлива посмiшка графа Адольфа, мовчазна демонстрацiя Страховища. I принцесi не зрозумiло, як можна говорити про щастя родини. I хiба так вигляда? щасливий голова родини, як оця придавлена до фотеля важка, похила постать? Князiвна Елiза сильно й нетерпляче поводить плечима, як людина, на яку ззагу хтось довго й безцеремонне злягався всiм тiлом. - Нi, графе! Ви бачите все в занадто темних фарбах. Я маю цiлком iншi вiдомостi про стан справи. Життя ? боротьба. В боротьбi перемагають дужчi, цебто найкращi. Ви самi сказали, що ми - цвiт нацi? Значить, ранiше чи пiзнiше перемога буде за нами. Не ви на службi в Черева. I не ввесь народ хоче бути божевiльним Не може хотiти того! Мусить бути воля до здоров'я, до нормального життя. Це - часова хороба, це пiдупад сил. I коли ми вважа?мо себе за наикращих, за найдужчих, за наиздоровiших, то ми повиннi помогти ?м видужати, заразити ?х сво?м здоров'ям, загiпнотизувати ?х, розбити дух божевiлля! Граф пiдводить стару стомлену голову й дивиться вгору на обтягнене чорним шовком поставне тiло з високою ши?ю, на якiй смiло, жагуче кипить золота невеличка голiвка. Горiшня губка хижо задерлась, очi стрибають у графа, от-от уся стрибне на нього. Який благословенний, чарiвний дар життя - молодiсть! Як вона чудодiйно перетворю? речi! Молодiсть не вiрить у поразку, у знесилля, у смерть, бо вона сама - щоденна, постiйна, трiумфуюча всерединi само? себе перемога. Молодiсть не зна? ощадностi, бо вона багата, як багатiй, якому нема куди дiвати свого багатства. Вона любовна й самовiддана, як переповнена молоком мати до сво?? дитини. Молодiсть смiлива, як командир полку, що виступа? проти беззбройно? юрби бунтарiв. Молодiсть - це найпоетичнiша казка, де найфантастичнiшi подi? й акти геройства вiдбуваються з найреальнiшою, найна?внiшою легкiстю. Всесвiтня потвора? Всi сили неба и землi? Гармати, банки, повiтрянi армi?? Колесо iсторi?? Закони неминучостi? Якi дурницi! Хiба проти цього всього нема? чарiвно? палички, добрих фей i непоборно? сили правди? Старий граф, що давно вже загубив усякий контакт iз добрими феями, важко пiдводиться i з сумною пошаною досвiдченого знесилля перед молодою на?вною силою вклоня?ться князiвнi. - Велике й тяжке завдання берете ви на сво? молодi плечi, принцесо. Але хай вам допоможе всемогутнiй. Щодо мене, то ви вже заразили мене, i рештка мо?х старих сил до ваших послуг. Князiвна Елiза рвучко, не по королiвському, а по дитячому простяга? старому руку й мiцно стиску? волосатi, покоцюрб ленi старiстю пальцi - долоню обхопити несила ?й. Значить, вона може надiятись на нього? Так вона й знала! I вiн зазнайомить ?? з берлiнськими друзями: I скличе ?х на маленьку нараду? Чудесно, знаменито! Весь песимiзм старого, всi намальованi картини пропливли, як легкi хмарини пiд ?? гарячим сонцем, мигнули хвилевимитiнями й зникли. I знову все блищить, горить, смi?ться, навiть жовтi черепи. О молодосте, вiчнотрачений раю, коли б же ж у тобi на росло древо пiзнання! *** Пiдбадьорився, пiдмолодився пiдстаркуватий дiм. Розчинились давно не вiдчинюванi вiкна парадних, жалюгiднонабундючених поко?в iз потьмянiлими, потрiсканими портретами на стiнах. Став частiше працювати телефон iз мiстом. Майже щодня почав за?жджати граф Адольф, хоча чомусь принцеса зовсi!м його не приймала. Старий граф знову взявся за сво? мемуари й щоранку, заклавши руки за спину, насупивши кошлатi брови, важко ходить по кабiнету, мнучi? й тискаючи свою пам'ять, як засохлу глину. Графин-я цiлими днями шамотливо, злякано турбу?ться, хвилю?ться, в усе зазира?, всiм перешкоджа?. I все через те, що в колишнiх покоях Адольфа живе чудна дiвчина з червовим волоссям i зеленими очима. Чудна дiвчина обклала себе книжками, неначе студент при iспитах, цiлком серйозно, уважно, розкривши по-дитячому уста, слухав кривого доктора Рудольфа, поводиться, як королева, i живе, як черниця. Старий граф частенько заходить до молодо? принцеси i, коли виходить од не?, не зна?, в кого був: у королеви, в черницi, в засушено? старо? дiвки, в молодесенько? на?вно? фантастки, в арха?чно? геро?нi. От вона прийма? членiв берлiнсько? органiзацi?, цих препаратiв для археологiчного музею, вiд яких тхне воском, як справедливо каже Страховище. Величнiсть ??, неприступна вищiсть, вибачлива ласкавiсть воiстину тiльки можуть бути вродженi, посланi вiд самого бога, такi вони природнi, само собою зрозумiлi в нiй. I от вона слуха? лекцi? доктора Рудi. Яка увага, яка покiрнiсть, яка мила, тепла, зворушлива дитячiсть! Одна тiльки Труда не визна? принцеси. Це Страховище не силку?ться навiть трошки рiвнiше триматися у присутностi високо? i остi горбиться, по-хлопчачому стрiпу? стриженою головою, байдуже мружить пукатi очi кольору старо? золотисто? бронзи. У природнiсть червоного волосся принцеси вона анiтрохи не вiрить. Взагалi принцеса в домi нi до чого. Через не? тiльки частiше почав лазити Шванебах, ця найкоректнiша зануда, яку Труда бачила коли-небудь на свiтi. Ну, мама, розумi?ться, умлiва? вiд щастя й гордостi: подумайте, яка честь упала з неба на бiдних Елленбергiв. Молодчина доктор Рудi: вiн собi шкандиба?, говорить iз тi?ю високою особою, не задираючи голови, як до святощiв, посмiха?ться сво?ми волосинками уст тодi, коли немаь нiяко? потреби посмiхатись; мовчить, коли треба балакати, i взагалi поводигься собi цiлком пристойно. От йому, наприклад, треба ?хати в гори, на страш?нно важну наукову екскурсiю, конче потрiбно зробити ревiзiю горам пiсля землетрусу, без цього гори нiяк не зможуть iснувати. I вiн собi кида? почеснi лекцi? з високою особою, склада? свою валiзку, в якiй iще Ной робив свою кумедну подорож у ковчезi, i зовем не дума? про те, що ?хня свiтлiсть на два-три тижнi будуть позбавленi можливостi клiпати очима на хiмiчнi формули. А хiмiчнi формули також ото страшенно потрiбнi для майбутнього трону! Дiйсно, чи можуть iснувати гори без ревiзi? доктора Рудi, чи нi, вiн усе ж таки туди ?де. Поко?вка Мiцi, що прибира? в доктора Рудi й приносить йому з дому ?жу, переконана, що вони ще можуть простояти деякий час без вiзиту пана доктора. А тим часом без пана доктора тут дехто буде сильно скучати. Але пан доктор нi на цi, нi навiть на дужчi аргументи не зда?ться, i едиие, чого Мiцi вда?ться досягнути, це заключения умови: коли пан доктор вериуться з подорожi не пiзнiше, як за два тижнi, - але ж не пiзнiше! - Мiцi тi?i-таки само? ночi прийде до пана доктора поговорити з ним и,ро гiрськi враження. Умови вiдповiдним способом припечатано, i пiсля того Мiцi, причепуривши розкудовчене вiд цi?? операцi? пухнасте бiло-кремове волосся, помага? данавi докторовi винести його валiзку до хвiртки. I валiзка та така легенька - це Мiцi добре вiдмiча?! - що, зда?ться, нею можна вiд мух одмахуватись. I таким чином принцеса Елiза цього вечора лиша?ться, бiдна, зовсiм без хiмiчних формул. Взагалi, цей вечiр багатий на рiзнi подi?. Насамперед ма? бути дуже важне зiбрання, таке важне, що Труда вже заранi чу? в домi запах воску. Через те вона одяга?ться в усе чорне, бере в руки бабцин молитовник iз кiстяними защiпочками i, потупивши очi, намiря?ться вийти з дому. Але в холi ?? перестрiва? старий граф. Вiн щойно мав трудну розмову з графинею з приводу вечерi, тому настро?ний не молитовне. I це, власне, псу? його вiдношення до намiру Труди, що його всякий батько повинен би тiльки привiтати. Навпаки, вiн, не помiчаючи - не хотячи помiчати! - молитовника в руках Труди, зупиня? ?? й рiшуче пропону? вернутись до сво?? хати, одягтися як слiд i нiкуди не виходити, бо сьогоднi ма? бути наречений Труди, князь Шванебах. На це Труда, не пiдводячи синюватих вiй iз смуглявих лиць, скромно, тихо, як личить дочцi, навiть iз виразом суму, вiдповiда?, що вона лишиться дома не може, бо йде до церкви. А щодо нареченого, то, скiльки ?й вiдомо, в не? його нема?, бо вона ж уже сказала, що, на ?? думку, ?й ще рано продаватись. У старого графа i брови, i очi, i вуса, i старомодний комiрчик сорочки стають колючi, настовбурченi; руки починають труситись, на обвислих щоках блiдо виступають червонi плями, а в голосi не чути нi нотки суму. - Трудо! Коли ти ще раз дозволиш собi такi слова, будеш дуже каятись Потiм, що це ще за нова богозневажлива комедiя? Залиши хоч релiгiю й церкву в споко?. Пiсля ресторанiв, кабаретiв, театрiв - церква! Май сором, дiвчино, хоч перед людьми, як не перед богом i церквою Тобi там нема чого робитиi Вертайсь до сво?? хати. - Нi, я, мабуть, таки пiду до церкви. - Нi, ти, мабуть, таки пiдеш до сво?? хати! - Нi, мабуть, таки до церкви. Принцеса Елiза сходить сходами на важне зiбрання. Вона несе голову високо, рiвно, непорушно, а проте й так бачить унизу, в холi, батька й дочку. Ще бiльше: бачить, як рудяво-сива велика голова перехилилася до чорно-синьо? стрижено?, й на обох обличчях витиснений такий вираз, од якого принцеса зупиня?ться i злегка ляка?ться. В цей момент чорно-синя голiвка пiдводиться, на принцесу зиркають двi плями очей, голiвка рiвно поверта?ться, i Труда, не хапаючись, руша? до виходу. А старий граф, повернувшись до принцеси, вклоня?ться ?й i йде назустрiч I на старому обвисло-жовтому лицi його принцеса зовсiм не помiча? того щастя родини, яке ? ?диновiчне й бажане. I знову принцесi пригадуються розмови, ще там дома чуванi нею, про якiсь та?мнi драми в домi графа Елленберга. Труда ж так само тихо, спокiйно, як справжня релiгiйне настро?на людина, виходить iз дому й пiшки пряму? до церкви. Вона могла б узяти авто, але ?хати до бога на автi вважа? за занадто велику фамiльярнiсть, тим паче, що знайомство в не? з богом таке недавн?. Власне, вона йде не до церкви, а до пана пастора. (Молитовник теж, власне, непотрiбний, але взято його для бiльшо? певностi). А з пастором у не? така справа: вони уклали мiж собою невеличкий договiр - Труда раз на тиждень ма? разом iз паном пастором робити пiдрахунок сво?х грiхiв. Старенький уже чека? на не? у сво?му затишно чистенькому молитовному кабiнетику. Крiзь тюлевi гардини просiваються косi жовтi вечiрнi променi, лягаючи легесенькою сiткою тiней на стiну. Розп'ятий Христос iз запалими ребрами й обвитком на клубах, схиливши голову на плече, висить на хрестi. Труда тихенько, скромно сiда? в фотель проти пастора, кладе молитовник iз кiстяними защiпочками собi на колiна, а на молитовник склада? смуглявi руки з довгими нiгтями. I знову кругленькi сумнi очi пастора на манесенькому старечо рум'яному личку задумливо, не по-земному дивляться кудись у просторiнь. (Бiдний старенький - у нього застарiла болячка шлунка, i вiн усе до не? прислуха?тьсяi). - Ну, доню, про що ж ми сьогоднi матимемо нашу розмову? I голос той самий - м'якенький, нiжний, як лапка кiточки. Труда зiтха?, похнюплю?ться, мовчить i скорботно хита? головою, рецепт пана пастора не помага?. Кругленькi очi стають iще круглiшi, злякано непорозумiлi - який рецепт?! Ах, вона нiколи не навчиться церковних термiнiв! Ну, та порада, чи як там, що панотець дав ?й стояти щодня годину навколiшках перед розп'яттям на колючiй жорствi. Вона сто?ть щовечора, чесно вибравши найколючiшi камiнцi, але це не дi? нiяк; ще поки сто?ть, то добре, а як устане, розiтре колi на, ляже спати, так усе з самого початку. Може, пан пастор зна? який-небудь iнший, дужчий рецепт, чи то пак.. ну, пораду iншу, чи що. А потiм... Труда знову похиля? голову, мовчки дивиться на сво? руки й зiтха?. А потiм... вона ма? ще один грiх: вона ненавидить свого батька. Пан пастор злякано схрещу? пальцi на животику. Батька?! Рiдного батька? I знову Труда мовчить i дивиться на сво? руки. Нi, не батька. В не? нема батька. Граф Елленберг зовсiм не батько ?й. Назива?ться батьком, але не батько. А поводиться, як батько, але не ма? на те права. - Дитино моя, ви це все говорите, обдумавши сво? слова? О, вона обдумала! Давно обдумала. Та й для чого ?й обдумувати, коли вона сама чула розмову батька з матiр'ю, коли сам батько сказав, що вона, Труда, не дочка йому, що ?? батько один iз колишнiх любовникiв матерi. У мами колись було багато любовникiв, тепер вона вже постарiлась, а колись була дуже гарна й приваблива. Вiн хотiв тiльки знати, якого саме, а мама не хотiла того сказати. А коли так, то яке вiн ма? право поводитися з нею так деспотично й по-батькiвському, як вiн поводиться. I от тут ? питання чи грiх, що вона ненавидить не свого батька. - Дитино моя, ви сказали менi такi речi, що я не можу так одразу повiрити вам. Ви цiлком певнi, що ви саме це чули? Труда знизу? лiвим плечем, розумi?ться, вона цiлком певна. Мама, правда, одкида?, запевня?, що вона. Труда, дiйсна дочка батька, але нi батько, нi вона цьому не вiрять. Розумi?ться, вона не дочка графа. Старенький пастор зiтха?. - Дитино моя, ви не повиннi, перш за все, слухати тих розмов, якi не до вас зверненi. Друге - ви не повиннi брати того за iстину, що часом говориться в хвилини гнiву й несправедливостi. Трет? - ви не повиннi допускати ненавистi у сво? серце до людей взагалi, а особливо до людини, яка дала вам життя. Труда знизу? правим плечем так не дала ж ця людини ?й життя! От комiчно, ?й-богу! - Ви цього не зна?те й не можете знати. Ви повиннi забути, що ви чули, не знати, не думати, вiрити вашiй матерi Такi думки тiльки ображають вашу матiр i бога, дитино моя. Труда заплющу? очi. Ну, добре, вона так i буде робити. Коли так по-церковному треба, вона так i робитиме. Але вона все ж таки хотiла б мати якийсь дiйснiший рецепт од пана пастора, щоб одганяти всякi думки, що ображають бога. Жорства, правда, дуже мало помага?. I вiд тих думок теж не помага?, вiд тих, що вже вона розповiдала. А надто вночi- серце так само стиску?ться i солодко, i страшно, кров горить на щоках, i так сумно чогось, i так соромно, i так... при?мно. Ну, от при?мно, факт, нiчого з тим не зробиш Вона щиро хоче, щоб не було при?мно, i нiчого не може зробити. I сказати нiкому про це не можна. Чому не можна? Чого люди соромляться того, що всi-всi роблять, що всi-всi так люблять? Пан пастор строго насуплю? рiденькi, з червоними прослойками тiла бровенята. Бо цi почуття в людини ? звiрячi, низькi почуття, противнi боговi почуття! Того й соромляться ?х люди. Труда знизу? вже обома плечима. "Звiрячi!" Ну, то що, що звiрячi? Чого, справдi, люди так бундючаться перед звiрами? I чого цi почуття противнi боговi? Незрозумiле. Вiн же сам створив i звiрiв, i людей, вiн же сам дав ?м цi почуття, i вони противнi йому. Дивне якесь вiдношення до сво?? власно? роботи. А потiм з боку бога просто несправедливо так понижувати звiрiв перед людьми Чим так люди кращi за звiрiв? Нi, нi, цiлком серйозно й об'?ктивно! Чим? Звiрi далеко кращi за людей. Насамперед звiрi страшенно правдивi. Вони не брешуть, уже хоча б через те, що не вмiють говорити, а вiдомо ж, що слова людей на три чвертi служать ?м для брехнi, щоб ховати те, що вони думають i роблять. Потiм, звiрi добрiшi за людей кiнь коня нiколи не вбива?, а люди вбивають людей бiльше, нiж звiрiв. Звiрi надзвичайно серйознi й поважнi, нiколи не смiються. Вони невиннi й чистi, бо для них нема нiчого нi соромного, нi нечистого, нi неморального, нi непристойного. А рiвночасно вони моральнiшi за людей, без нiякого порiвняння. Наприклад, не продаються одне одному, не обдурюють, не понижуються, не пiдлизуються, не зраджують, не читають одне одному нудних, довгих нотацiй. Вони вiльнi, незалежнi, щирi, вони роблять так, як думають i почувають. Чого ж людина так пiдносить себе перед звiрами? Нi, по совiстi, чого? Старенький пастор iз жалем i острахом хита? головою з боку на бiк: де росла ця дiвчина? - Дитино моя, ви не повиннi говорити таких речей, не повиннi думати такого страхiття... Тут Труда вже нiчого не розумi?, вона не повинна говорити таких речей, вона повинна, значить, i боговi брехати?! Так для чого ж вона ходить сюди? Ах, пан пастор, очевидно, не розумi?, як остогидло ?й брехати, брехати вiчно всiм i собi брехати. На кожному кроцi, з кожного приводу, з добро? волi i з примусу. Все ? брехня, починаючи вiд не? само? й кiнчаючи червоним волоссям принцеси. Брешуть у газетах, у книжках, брешуть в одежi, брешуть у вiдносинах, брешуть у молитвах, у коханнi, у ненавистi, в усьому, всьому. Вона бiльше так не може. Вона хоче повно? свободи, щиростi, без примусовостi, от тако?, яку мають звiрi, птицi, квiти, комахи. Скинути з себе всяку одiж, усякi пристойностi, приписи, заповiдi, лежати на сонцi, нiчого не соромитись, нiякого грiха не знати, нiяко го каяття не почувати; нiяких молитов не робити, обнiмати, хто любий; вiдпихати гидких, мовчати, як мовчиться, спiвати, як спiва?ться Це - грiх! Грiх це чи нi? Нi, нi, ?й треба це знати без нiяких церковних фiлософiй, треба тiльки просто?, коротко? вiдповiдi: грiх чи нi? Може за це бог образитись? - Насамперед бо?, дитино, не обража?ться, а... - Ну, як же не обража?ться? Сам же пан пастор сказав "Такi думки ображають господа бога". Значить, обража?ться. Взагалi, вона повинна по щиростi сказати, що воно надзвичайно таки трудно з богом нiколи не зна?ш напевне - образиться, чи не образиться. I за що саме. Наприклад, у тiй книзi, що пан пастор дав ?й читати, в Бiблi?, господь бог увесь час страшенно на всiх сердиться. I так жорстоко сердиться, обража?ться, що ста? просто; страшно i... несийi?атично. I за всяку просто-таки дарницю вiн кара? найлютiшими карами. За збирання дров у суботу - побити камiнням. За нарiкання на голод - кара проказою. За невдоволення начальником - земля глита? разом iз родиною. I за кожну дрiбницю викорiняти чоловiка з родиною його, з насiнням до третього й четвертого поколiння. А потiм страшенно несимпатичне враження робить те, що бог страшенно любить усякi вшановування, наче який-небудь генерал. I як хто не зробить усього, то знов викорiняти його до четвертого поколiння. Хiба ж це гарно? А потiм, чого бог так любить, щоб неодмiнно його прохали помогти в бiдi? I чого вiн сам без прохання не зробить? Люди - дiти його. А хiба маму треба прохати, коли вона бачить, що дитинi погано? Хiба вона жде, що дитина почне страшенно благати ??? Так бог же повинен бути добрiший за матiр i не бути таким церемонним. I, взагалi, багато незрозумiлого Навiшо боговi терпiти всяке зло, що iсну? на свiтi? Вiн же всемогутнiй, вiн усе, значить, може. Нащо йому зло? Справедливо сказав якийсь фiлософ: не може знищити? Так, значить, вiн не всемогутнiй. Не хоче? Значить, не всеблагий. Обража?ться за всяку дрiбницю, значить, дрiб'язковий, амбiтний, мстивий. От пан пастор хмуриться, сердиться, цi слова, очевидно, знов ображають бога. А хiба неправда все, що вона говорить? Нi? Старий пастор болюче морщить рiденькi брови. I голос його вже не м'якенький, як лапка кiточки, а чудний, суворий, рипучий, як рип дерева. - Ну, кажiть далi, кажiть, моя дитино, все, що ? в вашiй бiднiй душi. Труда тоскно мружить синьовiястi очi. Ах, усе, що в не? в душi! Хiба ж можна сказати, що там ?? Вона з усi?ю щирiстю готова вивернути перед ним усю душу, вичистити ??, вимести з не? все, що мучить, але хiба це легко зробити? Там такий розгардiяш, як у скринi, в якiй шукали голку все жужмом, все перемiшалося, переплуталось, нiчого розiбрати не можна. А ?й неодмiнно треба все розплутати, неодмiнно! Вона гадала, що це можна зробити тiльки за помiччю бога, бо нiкому несила справитися з цим завданням. Але вона, на жаль, почина? бачити, що i з богом трудно. Ну, наприклад, це питання з шлюбом, коханням i тому подiбним. Шлюб, на ?? думку, ? явно невигiдна для обох контрагентiв операцiя. Скiльки вона зна? шлюбiв, - родичiв, знайомих, при ятелiв i зовсiм чужих людей, - а серед них нема? нi одного, ну, просто-таки нi одного щасливого. А тим часом усi кажуть, що без щлюбу нiяк не можна обiйтися, що щастя в шлюбi. Ясно, що тут якесь непорозумiння. Пан пастор каже, що це установа вiд бога. Дуже дивно, що всi божi установи такi невдалi й вимагають корективiв. Для чого, наприклад, на все життя робити контракт? Ну, добре, барон Роршадт хотiв мати молоду жiнку. Вiн старий, хорий, негарний. Розумi?ться, полюбити його не може нiхто Але вiн багатий. Вiн може купити. I вiн купив ?? сестру, Фрiду ?й було двадцять п'ять рокiв, коли вони зробили контракт. Тепер вона страшенно мучиться з ним. Але контракт на все життя, i вона нiчого не може зробити. Виходить, вона обдурена, бо вона не знала, як буде ?й житися з бароном. А розiрвати не можна. Або тепер те саме з нею. Ну, добре, князь Шванебах потребу? мати молоду любовницю. Це зрозумiло й натурально, з цим нiхто не спереча ?ться. Вiн ма? грошi. Труда ?х не ма?. Вiн може купувати, вона повинна продатися. З цим також нiхто не спереча?ться. Але вся справа в тому, як саме продаватись. Для чого неодмiнно на все життя? Яка рацiя? I для чого так нерозривно? Це ж страшенно непрактично! А потiм ще одне як можна мати дiтей з чужою людиною? I через що батько ? голова родини? Хiба вiн родить дiтей? I хiба вiн напевне зна?, що то його дiти? Мати - раз у раз мати сво?х дiтей, а батько завсiди - пiд сумнiвом. От коли б вона вийшла замiж за Шванебаха, хiба ж би вона могла все життя знати тiльки його одного? Кожний чоловiк за все життя зна? багатьох жiнок. Через що ж жiнка мусить знати тiльки одного? Абсурд явний! Але князь Шванебах напевне ж не згодиться, коли вона йому чесно скаже, що вона не гаранту? йому вiрностi. Значить, треба брехати й обдурювати? Або не продаватись. А не продаватись не можна - вона бiдна, ?? нiхто з ?хнього кола не вiзьме без грошей. А за людину не з ?хнього кола теж не можна виходити. Вона хотiла це раз зробити, i це була така драма, яка трохи не скiнчилася смертю. Ну, що ?й робити? Що може пора дити пан пастор i релiгiя? Це одне питання. А друге - кохання. Пан пастор каже, що всi ?? нiчнi думки та почування - нечистi, грiшнi, всi вiд диявола. Коли уважно над цим подумати, то знов виника? багато сумнiвiв. Що за рацiя боговi вiддавати в монополiю дияволовi так багато всяких при?мних i необхiдних речей? Яка прекрас на рiч кохання, а надто кохання без дозволу, тайне, неподiльне нi з ким, сховане, що сповню? всю iстоту кричущою радi стю i щастям. Але воно - вiд диявола! Як любо, як мило в пiнистому гомонi ресторану пiд гондливi звуки музики чути в собi радiсне, здiймаюче шумовиння вина Але воно - вiд диявола! А танець? Коли гаряча рука чоловiка обiйма? за плечi, а все тiло ни?, спiва? и гойда?ться солодким ритмом! Але й це вiд диявола. Що таке торгiвля? Обман, загальний обман. А тим часом усе купу?ться й прода?ться: одежа, ?жа, книжка, музика, авто, навiть право померти й бути похованим. Хiба нi? А обман - од диявола Значить, майже все життя вiд диявола. Бог же лишив собi молитву, церкву, пiст, шлюб, любов до всякого ближнього без розбору, нi за що нi про що, роздавання свого майна кому попало, одне слово - всякi нуднi, чуднi, непрактичнi, непри?мнi, а то й зовсiм неможливi речi Який же сенс у цьому? Ну, що ?й робити з собою? ?й, наприклад, дуже при?мно бувати в товариствi з одним жонатим чоловiком. Вiн уже немолодий, вiн не такий гарний i милий, як Макс, про якого вона вже казала пановi пасторовi. (Нiхто нiколи не може ?й бути такий любий, як бiдний Макс!). Але й цей ?й дуже при?мний ?й при?мно, що вiн iз такою побожнiстю, покiрнiстю, жагою дивиться на не?. ?? хвилю?, коли вiн говорить ?й на вухо непристойнi слова, ?? кида? в такий солодкий жар, коли вiн коротенькими, швидкими поцiлунками ходить ?й по руцi до самого лiктя. I вона вночi дума? про його всякi-всякi речi, що, напевне, вiд диявола. Ну, що ?й робити з ним? Ну, добре, вона вже прогнала його, вона вже не бачиться з ним, вона вже навiть стара?ться не думати про нього. Але вона не може прогнати з себе хвилювання, взагалi, вона не може не почувати замирання в грудях, коли зустрiва?ться очима з гарним чоловiком. ?й любо, ?й солодко бачити, чути, тягтися до чоловiкiв. От вона говорить це цiлком одверто, щиро. ?й соромно за це, дуже соромно. Вона совiсно чита? всi молитви, сто?ть навколiшки на жорствi, не ?сть м'яса, викону? всi рецепти пана пастора, але що ж вона винна, що це не помага?? Бог чомусь надзвичайно стримано ставиться до ?? старання, наче йому зовсiм не хочеться, щоб вона перестала бути грiшною. Може, й справдi так? Про театр же ?й просто й говорити не хочеться - це не те, що монополiя, а чисте царство диявола А тим часом коли б вона могла стати артисткою, то, зда?ться, пiдписала б... Нi, нi, вона говорить безсумнiвнi дурницi. Вона зовсiм не хоче бу, ти артисткою, це нiсенiтниця. Взагалi, вона говорить дурницi сьогоднi. Вона вiрить у бога, вона любить його, вона хоче бути всi?ю душею при?мна йому. Але от тiльки одне питання: що, власне, боговi до не?? Ну, що йому, такому великому, такому всевладному, за при?мнiсть од яко?сь малесенько? iстотки, як вона? Та вiн не повинен помiчати ??. I, взагалi, бог напевне зовсiм не такий, як його малюють. Бог повинен бути величезний, грандiозний, безгнiвний, зовсiм зовсiм не зрозумiлий. I грiхи всi, i злочинства, i святiсть, i непристойностi, i кохання, i усе все, що дiють люди, все, що тiльки iсну?, все ? його справа, нi за що вiн не може, не повинен сердитись, карати, милувати. I люди зовсiм не повиннi нi прохати його, нi молитись йому, нi боятись його, бо це ж безглуздо. Живуть же тварини, не думаючи про бога, не молячись йому, не боячись його, а проте вони живуть iз дозволу й волi бога Значить... Ну, от знову пан пастор невдоволений. Вона знову говорить дурницi? Правда? Але що ж вона винна, що такi думки приходять ?й у голову. Диявол? Ну, от знову - всяка розумна, розсудлива думка вiд диявола. Ну, от вона хоче зробити одну рiч. То неправда, що вона казала про ненависть до батька. Навпаки, вона любить страшенно батька, вона так любить його, що вночi iнодi ходить до його кабiнету й цiлу? тi речi, до яких вiн торкався. Це ?й соромно признаватись, але вона говорить пасторовi як представниковi бога. А бог сам повинен це знати. Але вона не може любити графа А раптом вiн справдi не батько ??? А раптом ?? батько десь-iнде, хтось iнший? А граф тiльки з непорозумiння ма? ?? любов, краде, значить, ?? любов? Хiба можна любити серед таких умов? Отже, ?й треба знати напевне, хто ?? батько. Навiть не це, а тiльки, чи граф батько ?й, чи нi. Бог повинен бачити ?? муки. Але навiщо вiн допуска? ?х? Чого йому не сказати ?й просто й одверто, що граф не ? ?? батько? Чому? Коли вiн справдi все зна?, всiм пiклу?ться, до всього втруча?ться, то хай же вiн скаже ?й, чи граф батько ?й, чи нi. I хай скаже просто, без нiяких ухилянь. Хай дасть ?й якийсь знак. От, наприклад, вона перед одходом до пастора забула в ван нiйкiмнатi синю вазочку з орхiдеями. Коли бог хоче ?й вiдповiсти на ?? питання, нехай перенесе вазочку з ванни в ?? кiмнату. Коли граф ?? батько, нехай бог поставить вазочку на стiл перед i анапою Коли не батько, хай поставить на маленький столик у кутку. I нiчого бiльш. Вона не вимага?, щоб ста лось якесь чудо. Нехай прийде мама або поко?вка, побачить вазочку й перенесе. Нехай усе зробиться цiлком природно, без чудес. Вона ж не вимага?, щоб вiн для не? перетворив воду в вино або що небудь подiбне. От тодi вона знатиме напевне, що бог ?, що вiн саме такий, яким його малю? пан пастор, що вiн клопочеться про людей, що йому страждання ?хнi не байдужi. Можна про це думати? Можна ставити боговi такi умови чи нi? Старенький пастор ощелешено, безпорадно слуха? бурхливий потiк слiв, дивиться на гаряче, потемнiле вiд пiднесення лице й чу?, що вiд це? пришелепувато? й нещасно? дiвчини болi в шлунку стають нестерпнi. Вiн одкида?тбся на рiвну спинку стiльця, набира? повнi груди повiтря и крутить головою з таким явних виразом неможливостi далi слухати, що Труда замовка? й почина? чекати: коли вiн пересердиться, вiн дасть ?й вiдповiдь на всi ?? питання, вона, зда?ться, була досить одверта. Але старенький заплющу? круглi, опуклi очi i з виразом тупого страждання сидить непорушно й мовчки. В кiмнатi вже темнi?. Перед розп'яттям три свiчечки догорiли до краю, поспускавши набiк нагорiлi гнотакну, як перетомленi собачки язики. На дитячо-рожевiй лисинi пастора та на опуклих баньках заплющених очей мляво ворушиться свiтло свiчок. Пастор трудно здiйма? повiки. - Приходьте, дитино моя, iншим разом. Подумайте самi над сво?ми, словами. Нехай вам поможе господь вибратись iз вашо? ковбанi тьми й грiховних думок. Не можу я сьогоднi, доню. Iдiть iз богом. Труда тихенько пiдводиться i, як вiд заснуло? в колисцi дитини, навшпиньках, i озираючись, iде до дверей. *** З нiжним сумом дзвяка? замок старовинно? скриньки, рiзнофарбним переливом блиска? фамiлiйна велична та?мна релiквiя. I так само, як щоразу, принцеса Елiза вiд погляду на не? почува? себе самотньою на свiтi, покинутою серед чужих людей маленькою дiвчинкою, безпорадною й безсилою. I знову вже стоять в очах страшнi, виряченi очi батька - чи вiд жаху смертi, чи вiд тиску повiтря при падiннi - розсiчена крилом апарата голова брата, знову та сама тоскна млоснiсть пiд грудьми. Але як тiльки холоднуватi кра? брильянтiв нiжно й гостро торкаються ?? ши?, як тiльки загоряються стрiлчастими спектрами в дзеркалi, так дивним дивом на не? спадае звичайний, величний, строгий спокiй. Неначе якийсь незримий, гiпнотизер ззаду владично кладе ?й руку на голову й розтоплю? у сво?й волi всi ?? згадки, самотнiсть, тоскнiсть. Вона несе на ши? коронку Зiгфрiда, емблему влади кращих, благословення вiкiв, символ вищостi, вибраностi, вiдзначеностi перстом вищих силЯк же може вона бути самотня, безсила? До кабiнету графа на засiдання берлiнсько? органiзацi? друзiв увiходить не князiвна Елiза, а королева - на засiдання i свого кабiнету мiнiстрiв. Увiходить так просто, так ясно, з такою певнiстю за кожний свiй рух, з якою рiдко входили монархи, що за ?хнiми спинами стояли мiльйоновi армi?. I для кожного в не? знаходиться вiдповiдне до значення стану його слово, погляд, посмiшка. I чергове зiбрання берлiнсько? органiзацi?, одне з нуднуватих досi, безживних зiбрань, раптом ста? цiкаве, повне змiсту й ваги. Князь Шванебах, секретар органiзацi?, високий, рiвний i такий серйозний, точний та коректний, неначе зроблений на найкращiй фабрицi, проха? дозволу в принцеси розпочати засiдання. Принцеса дозволя?, але поза чергою вона хотiла б, щоб ?? зазнайомили iз загальним станом ?хньо? велико? справи тут, у Берлiнi. Князь Шванебах точно й механiчно-згiдливо нахиля? голову, потiм пiдводить ??, розгорта? папери i, як рахунковий апарат, почина? викладати з себе цифри. Портрети на стiнах кабiнету слухають справоздання з тою самою непорушнiстю й серйознiстю, що й члени зiбрання, з тою тiльки рiзницею, що князiвна Елiза очi присутнiх на собi. Ловить, а портретiв нi. Так: становище берлiнсько? органiзацi? бездоганним назва ти не можна. Але ще одне питання: в справозданнi високоповажного секретаря декiлька разiв згаду?ться Iнарак. Принцеса, розумi?ться, чула про цю органiзацiю, але ?й хотiлось би докладнiше довiдатися про не?. Бува?, що тихого осiннього дня, коли вся природа куня?, раптом звiдкись зiрветься вiтрець i пробiжить по сухих, лисих голiвках будякiв. Будяки сухенько зашелестять, заворушаться й знову застигнуть у старечому дрiманнi. Зашелестiли, заворушилися члени зiбрання, захитали лисими головами. Тiльки Шванебах, не мiняючи нi тону голосу, нi виразу сухого, серйозного лиця, коротко вклоня?ться й почина? давати iнформацi?. Як вiдомо ?? свiтлостi, слово "Iнарак" це скорочення назви цi?? органiзацi?: "Iнтернацiональний Авангард Революцiйно? Акцi?". Це нелегальна, терористична, соцiалiстична органiзацiя, що ма? за сво? завдання боротися з iснуючим ладом. Рiзниця ?? з iншими соцiалiстичними органiзацiями та, що вона в основу сво?? програми кладе етичний момент, ?? швидше мож на назвати сектою, анiж справжньою робiтничою органiзацi?ю. ?хнiй статут вимага? вiд ?хнiх членiв строгого аскетизму, абсолютного уникання в якiй-будь формi експлуатацi? чужо? працi, безумовно? правильностi й чесностi iз сво?ми членами-товаришами, безоглядно? вiдданостi органiзацi?, фанатично? дисциплiни й готовностi щохвилини померти за сво? дiло. Деякими рисами ця органiзацiя нагаду? органiзацiю первiсних християн, розходячись, розумi?ться, в усiй основi свого вчення з християнством. Легальнi соцiалiстичнi органiзацi? ставляться до Iнараку негативно, а часом i вороже. А тим часом Iнарак ма? серед цих органiзацiй багато сво?х членiв, якi, будучи легально в тих партiях, мають змогу вести пропаганду серед товаришiв i ховатися вiд полiцi?. Силу Iнараку рiзно оцiнюють. Однi вважають його за маленьку купку фанатикiв, божевiльних або злочинних iндивiдiв, другi перебiльшують його силу, гадаючи, що сила Iнараку колосальна, що адепти його ? серед рiзних шарiв громадянства. Головною методою боротьби Iнараку ? терор. Як вiдомо ?? свiтлостi, вони вбивають видатних капiталiстичних проводирiв, членiв уряду, грабують банки, називаючи це експропрiацi?ю, пускають часом у повiтря цiлi будинки. Iнарак ? неминуче явище, логiчний наслiдок того соцiально-полiтичного режиму, який установили сучаснi господарi кра?ни, це - природна реакцiя на деспотизм i соцiальний терор королiв бiржi. Iнарак ? по всьому свiтi. Центральне Бюро його в Парижi. Далi князь Шванебах серйозно, дiловито, точно наводить факти i цифри вбивств, експропрiацiй, повисаджуваних у повiтря будинкiв, не виявляючи нi радостi, нi суму. Нарештi, з дозволу ?? свiтлостi, чита? недавно прийняту ?хньою органiзацi?ю постанову, де кажеться: "Шляхом та?много входження в органiзацiю Iнараку пропону?ться поглиблювати невдоволення активних шарiв пролетарiату й посувати ?х на найгострiшi виступи. Одночасно не випускати з уваги пiдриву впливу самого Iнараку". Хижа, загострена горiшня губка принцеси ледве помiтно здригу?ться розумiнням i похвальним усмiхом. Князь Шванебах, схопивши цей усмiх, уперше за ввесь вечiр робить перебiй, виразно й переможно зиркнувши на герцога бравншвайзького, противника цi?? резолюцi?. Герцог у вiдповiдь приплющу? очi: вiн не хоче вступати в дебати. Але князiвна Елiза ловить i погляд Шванебаха, i приплющенi очi герцога. Очевидно, не всi згоднi з такими методами боротьби? Щодо не?, то вона сто?ть за все, що веде до мети, за всi методи, за всяку хитрiсть, жорстокiсть i безмилосерд-нiсть з ворогом. Вона заприсяглася на коронку Зiгфрiда й присягу ту може повторити знову: найлютiша кара злочинцям за смерть ?? батька i брата не може надолужити цiсi втрати, понесено? Нiмеччиною! Дитячий, чистий овал загострю?ться на пiдборiддi, як у старо? дшки, зеленi очi хижо, колючо розтягуються Принцеса здiйма? з шi!i сховану пiд сукнею коронку, що бризка?, на всi боки iскрами камiння, i кладе ?? на стiл перед собою. Побожний шелест проходить зiбранням, i всi голови, як голови худоби вздовж ясел до оберемка сiна, повертаються вздовж столу до коронки. Це ж бо вона, коронка Зiгфрiда, вона сама! Це ж бо древнiй заповiт, це - запорука перемоги! За одними встають другi, усi, i неначе волхви над яслами з народженим Iсусом, зворушено i з надi?ю дивляться на святу релiквiю великого роду. I деяким iз тих, що в них вiра в ?хню справу була вже подiбна до засушених квiток, якi вiд необережного руху можуть розсипатись, раптом ста? солодко i хвилююче-страшно, а що, як здiйсняться, справдi, мрi??! I хочеться ?м хоч кiнчиком пальцiв доторкнутись до святинi, стати перед нею навколiшки й зашепотiти щось давн?-давн?, забуте, дитяче, побожне, нерозумне, але певне певне! Нi, це засiдання не подiбне до всiх iнших засiдань. Це може сказати навiть Ганс Штор, що нiколи, стоячи за дверима кабiнету, не чув за ними такого молодого, запального тону немолодих i незапальних голосiв, як цього разу. Iстинно - впущено у вулiй царицю-матку. I вечеря сьогоднi скида?ться вже не на "скубання понитчини в домi iнвалiдiв", як каже раз у раз Страховище, а на зустрiч друзiв юнацтва, що довго не бачились мiж собою. А старий граф не тiльки не сердиться на Труду, що не з'явля?ться до столу, а ще й, сидячи поруч iз Шванебахом, добродушно, iронiчно потiша? його: - Нiчого, друже, нiчого. Страховище тiльки шуму?, з не? буде добре вино. Вона на доброму шляху: в ролi свято? черницi. Не треба ?й перешкоджати: з черниць бувають часом непоганi жiнки. Князь Шванебах акуратно, важно, з увiчливою автоматичнiстю майже за кожним словом каже "дякую" й хита? головою. Але невiдомо, чи задовольня? його таке потiшання. Проте старий граф i не докопу?ться, iстинно, у вулiй iз старими засохлими трутнями впущено молоду царицю матку! Який гомiн, гудiння, який блиск в очах! Не диво - в них одбива?ться молодiсть i коронка. *** Свята черниця поважно, строго поверта?ться додому, мiцно тримаючи молитовник iз кiстяними защiпочками в руцi. Як же iнакше може повертати людина, щойно вступивши в безпосереднiй, одвертий договiр iз богом? Для чого, власне, справдi рiзнi посередники? Чому вона (ну, хай собi велика грiшниця, розпусниця. Страховище, це для бога не повинно грати ролi, бо вiн же сам ?й такою дозволив бути), чому вона не може просто запитати його в тiй справi, яка так iнтересу? ??? Ну, правда ж: нiякого особливого чуда, нi грому, нi блискавок не треба. I питання буде розв'язане, i вона стане така слухняна, така чиста, така... свята, як тiльки бог захоче. Вона робитиме все, що скажуть посередники бога, вона може пiти в монастир, у пустелю, буде ?сти тiльки акриди й дикий мед, спати на жорствi, носити волосянi сорочки. (Цiкаво все ж таки, де ?х тепер узяти, нема ж нiяких фабрик волосяних сорочок). Одне слово, коли боговi хоч трошки цiкаво, щоб вона була добра, вiн повинен, вiн просто мусить пiти на ?? умови. Ганс Штор бачить, як графiвна Труда проходить по холу нагору до себе. Гостi вже перейшли до ?дальнi, i графiвнi теж слiд би зiйти туди. Ганс Штор дозволя? собi обережно натякнути графiвнi на ?? обов'язки. Але, справдi, "Страховище" - iм'я досить справедливе для цi?? дiвчини. Вона спочатку навiть не чу?, що ?й говориться, вона йде собi з замрiяними очима, думаючи, очевидно, про роль у якiйсь новiй сво?й комедi?. Опiсля прислуха?ться, нетерпляче знизу? плечима й диву?ться як можуть до не? чiплятися з такими "дурницями"? (Так, власне, i каже: "дурницями"). I поважно, строго йде нагору. Але Ганс Штор бачить, як вона нагорi зупиня?ться й довго сто?ть непорушне, немов вагаючись. Дивна дiвчина: то зробить кiлька крокiв, то зараз же верта?ться назад, неначе злякавшись, навiть дивиться вниз до Штора, шукаючи в нього рятунку В чому рiч? Але рятунку нема?. Треба йти. Треба твердо, мужньо, рiшуче йти. Труда заплющу? очi, як у дитинствi, коли треба було входити до темно? страшно? кiмнати, i пряму? до сво?х дверей. Але тут ?? опада? такий жах, що вона всi?ю спиною спира?ться об стiну, притулю? руки долонями й прилипа?. Зараз сам бог говоритиме з нею! Зараз вона торкнеться слiдiв його перебування тут, у цiй кiмнатi. Зараз вирiшиться все те, що ночами i днями сто?ть болючою колючкою в душi, i стане легко, зрозумiло, вiльно, затишно, як давно давно колись у дитинствi, коли вона бiгала до тата, сiдала йому на колiна й приплю щувала очi на лампу, а в очах стояли теплi, жовтi вiники променiв. Чи?сь кроки внизу. Труда вiдлипа? вiд стiни, швидко-швидко хреститься i з одча?м рве дверi до себе. Вскочивши до кiмнати, вона ста? зараз же бiля порога i, тримаючи себе за груди, бо в них нема повiтря, боязко, з наготовленим жахом побожностi в очах обводить ними кiмнату. Горить лампа в кутку над канапою, бiля канапи столик сто?ть. Сто?ть так само, як стояв усе, невинно, байдуже, i нiчого на ньому нема?. Очi тоскно, швидко, надiйно й заранi готовi до того самого, перебiгають на маленький столик у кутку. Сто?ть маленький столик, що на ньому ранiше стояли грiховнi фотографi? улюблених артистiв, а тепер сто?ть маленьке розп'яття. I так само порожньо, байдуж е, неначе все так i повинно бути. I вся кiмната до жаху, до одчаю порожня, байдужа, така сама, як завжди, як повинна бути. Труда бiжить до ванно? кiмнати: на тому самому мiсцi, на туалетному столi, синi? ваза з орхiдеями, байдужими, невинним й, неначе ?м тут так i треба стояти!!! Графiвна Труда почува?, як на не? зляга? страшенна слабiсть. Ноги не тримають, наче вона оце вперше встала пiсля довго? хороби. Значить. значить, нiчого нема? Значить, йому байдуже? Значить, не скаже? Значить, i далi так?! Ну, добре ж, коли так! Труда ляга? на канапу й кида? вiд себе молитовник iз кiстяними защiпочками на стiл. Добре, добре! Раптом дверi швидко розчиняються, i в кiмнату без стуку, в капелюсi, з невеличкою валiзкою в руцi вбiга? Фрiда. Вбiга? й зараз же замика? за собою дверi Потiм дрiбно пiдбiга? до терасового вiкна й щiльно зашморгу? на ньому порть?ри. Аж пiсля того кида? валiзочку на стiл, а сама пада? на фотель i зачина? плакати, неначе плач ?? ? найкраще роз'яснення ?? чудно? поведiнки. Плачучи ж, шука? на грудях, у рукавах, по всiх мiсцях, де дами споконвiку ховають хустки, сво?? хустинки й не находить. Тодi Труда швиденько з хмурою дiловитiстю знаходить чисту хустку, тика?, як слiпiй, у руки Фрiдi й мовчки зупиня?ться коло не?, поглядаючи на сестру так, наче та робить якусь важну операцiю Щоб нiщо не перешкоджало операцi?, Труда обережно здiйма? з голови Фрiдi капелюх i, як тарiлку з водою, ставить на стiл поруч iз валiзочкою. Хвилясте каштанове волосся - прибране в загонисту зачiску Фрiда робить ?? тiльки тодi, як дуже хоче подобатись, - тодi одкрива?ться ?? чисте опукле чоло, волосся сплива? хвилястими пасмами назад, очi здаються бiльшими i ще здивованiшими, але заразом i трошки нахабними, ротик зовсiм малесеньким, але лукавим, одне слово - загонисте. Але тепер до цих рясних, дитячих слiз, до цих негарно поморщених, мокрих губ ця зачiска зовсiм-зовсiм не пiдходить, i аж жаль дивитись на не?. Одначе операцiя хутко кiнча?ться, навiть друго? хустки не треба Фрiда, клiпаючи на свiтло мокрими вiями, подiбними до ряду знакiв оклику, i час од часу здригуючи спухлими устами, категорично заявля?, що вона додому - чи то пак! - до барона бiльше не вернеться, що вона цю нiч перехова?ться у Труди, а завтра а завтра, ну, втопиться чи отру?ться, ?й байдуже. Вона не ма? бiльше сил терпiти цю каторгу, це катування, що на не? склали ?хнi милi батьки... Труда сiда? поруч iз Фрiдою й витира? ?й краплини сльози з пiдборiддя й сукнi. Фрiда зневажливо, безнадiйно вiдмаху?ться головою. Ах, ?й тепер усе одно, нехай усi ?? сукнi заллються слiзьми, проклятi, паскуднi, мерзеннi сукнi! I капелюшiцi!.. Вона сердито спиха? капелюш додолу й витира? мокрi вi?. Годi! Хай, кому хоче, тепер купу?! - Що ж сталося, Фрiдо? Щось нове? Боже мiй, хiба старого не досить, щоб повiситись? Нове? Нiчого нового. Сьогоднi був звичайний чай. Ну, чай як чай. Але, на горе, прибув i аташе шведського посольства. Ах, так собi, нiчого надзвичайного! Але досить гарний, розумний (пiдборiддя таке випнуте, вперте - мабуть, цiлу?ться твердо й смачно). Але, головне, закоханий у не? до непристойностi. Ну, виразно, одверто, настiйно закоханий. Це - головне. Не для не? головне, а для барона, розумi?ться, ?й що! Пфi! Головне - барон. Коли аташе тiльки з'явився в салонi, коли вона побачила "мокру" посмiшечку барона, ну! - вона вже знала, що щось буде. Неодмiнно! Ну, так i вийшло: бароновi раптом захотiлось, щоб вона протанцювала велику бiскаю. Подумати собi: велику бiскаю в салонi, перед усiма! Розумi?ться, коли сам чоловiк у сво?му домi хоче, щоб його жiнка танцювала i остям бiскаю, то вони теж починають просити, ?м що! Пфi! Будь ласка. Звичайно, ?? так це обурило, що вона навiть пiшла до себе, хоч аташе незвичайно гаряче прохав ??. На жаль, занадто гаряче, бо якраз через це барон i розпалився до такоi мiри, що почав навiть спадщиною загрожувати, коли вона не затанцю?. Ну, добре ж, коли так! Вона згодилась Коли сам чоловiк на це штовха?, - будь ласка. Вiн налягав, щоб вона й одяглася вiдповiдно. Добре, i одяглась. - Чекай, Фрiдусю! Адже не одягатись, а роздягатись треба для бiска?? - Ну, так, розумi?ться, роздягатись. - Значить, усе-усе як слiд? Зовсiм-зовсiм гола?! - Ну, розумi?ться! Звичайно, пояс, черевики, зачiска. Ти можеш собi уявити, як я себе почувала в такому виглядi. Труда задумливо дивиться на перекинений догори черевом капелюш на пiдлозi й тихо промовля?. - А це могло б бути й непогано. Тiло ж у тебе гарне. Фрiда спуска? очi додолу, i на маленьких, як розрiзана надво? вишня, устах лукавиться загониста посмiшка: треба було, подивитись на аташе, коли вона ввiйшла до салону! А коли почала танцювати, очi в нього стали такi, як колись вона бачила на пожежi в одного чоловiка: переляканi, здивованi, зачарованi, божевiльнi! Аж страшнувато було бiля нього танцювати, але... й при?мно. Та вся рiч, розумi?ться, не в цьому, а в баронi. Вiн навмисне стояв поруч iз аташе, щоб краще все бачити. Ух, ця жаб'яча постать, ця гостра лисина, вузюсiнькi, слизькi оченята, мокра, гидка, страшна посмiшка! Та ще поруч iз цим бiло рожевим, сильним, упертим красунем. О, вона, розумi?ться, вiд самого початку знала, для чого це все робилося. Але коли побачила, що вiн поламу? пальцi, вона моментально кинула танцювати. Моментально! Труда непорозумiло дивиться великими бронзовими очима на сестру: що ж тут страшного такого? Так, вона сама iнодi помiчала, як барон поламу? пальцi. Фрiда глибоко зiтха? й проха? цигарки. Вона мусить закурити. це занадто гидко. Що тут страшного? Гм! Це значить, що ця жаба в такому станi, що готова при всiх накинутись на не? (що раз уже ж i було!). Ах, та навiть i не це головне! Головне потiм. Коли всi розiйшлись, почалася спочатку одного роду ревнiсть. Ага, аташе дивився, дивився, ага, закоханий, ага, хоче, хоче тебе, хоче, хоче... А сам гидко, слиняво труситься. Ну, одне слово - все, як звичайно. Все, щоб розпалити сво? нiкчемнi старi сили. Ну, а потiм... коли пiсля того стало недобре, коли зразу заболiло у шлунку, почалось уже iншого роду катування. Теж звичайне. Але цим разом вiн заявив, що змiнив свiй тестамент! На випадок його смертi вона не повинна виходити замiж, а то позбавля?ться спадщини. От яка справа! Значить, вiн купив ?? й на все життя, й пiсля сво?? смертi. От так о то виходить Ну, коли так, вона зараз же схопила, що могла, й утекла. Нехай, що хочуть, те й роблять, а вона бiльше туди не пiде! Краще в