Гана Боржковцова. Тройка неразлучных, или Мы, трое чудаков повесть Москва, "Детская литература", 1978 для среднего возраста Перевод с чешского В. МАРТЕМЬЯНОВОЙ Рисунки Р. ВОЛЬСКОГО OCR&Spellcheck ANSI walgalla75@yandex.ru Веселая повесть о жизни чешских школьников, о приключениях "тройки чудаков" - брата Филиппа и сестер Данки и Марьяны. Рассуждение Марьяны Бывает у вас, что вы сами себе рассказываете о своих приключениях? Тогда события не представляются такими уж странными. И кажется, будто то же самое могло случиться с любым, а не только с тобой. Тут очень важно всегда придерживаться правды. Ну, например, рассказать хотя бы вот так: сегодня Пип подрался снова. Это самая что ни на есть чистая правда, так же как правда и то, что Пип вообще не дерется. Наоборот, Пипу вечно влетает ото всех. Это подтвердил бы любой, кто просто наблюдал за происходящим, даже не вникая особо в суть дела. И этот "кто-то" тоже называл бы нас Марьяна, Данка и Филипп, ведь на нас не написано, что мое полное имя - Марианна, а Данкино - Даниэлла. А на обложках тетрадей мы пишем "Мария" и "Дана". И так гораздо лучше, поверьте. Но вот за чем все мы бдительно следим - это чтобы Пипа в школе называли Филиппом. Возможно, так тоже лучше - а впрочем, кто его знает. Все равно мальчишки прозвали его Пищуля, Пискун или Пискля, потому что у Пипа, если он взбудоражен, голос срывается, становится тонкий и писклявый. А в школе Пип взвинчен постоянно, да и вам было бы не по себе, если бы к вам беспрестанно приставали. Наверное, в седьмых классах ребята - самые противные, в следующих - уже полегче. Во всяком случае, в нашем, например, восьмом классе выдержать уже можно. Не без того, конечно, чтоб тебя не задирали. Ко мне пристают, потому что я - толстуха, ну и вообще... Но насмехаются не так надоедливо, как Ярда над Пипом. Наша Данка пока только в пятом классе, но к ней лучше не лезть. Данка спуску не даст. Да, кстати, вы перед нами не очень-то задавайтесь, даже если мы вам чем-то и не "покажемся". По-моему, все мы, ребята, очень похожи друг на друга. Даже если вы не пищите, как Пип, или - по счастливой случайности - весите килограммов на пять меньше, чем я. А может, на семь - неважно... Первые весенние неприятности Всякому известно, как это бывает... Воробьи на крыше чирикают, будто им бог знает как жарко, хотя на самом деле это вовсе не так. Цветут абрикосы, и пани Волфова в писчебумажной лавчонке у школы уже открыла продажу шариков - по сотне штук в пакетике. До звонка - минут двадцать, но ребят на улице полным-полно, все будто сговорились. Они без пальто и в гольфах, хотя коленки синие от холода. Словом - весна. Ярда выбирает из ямки все пятнадцать шариков и рассовывает их по карманам. Мешочка у него нет, зато карманы набиты до отказа. - Я снова выиграл, - объявляет он. - Это ты так считаешь, - возражает Андула и ждет, что он ответит на это. Но Ярда молчит. Стоит и смотрит на перекресток, откуда летит Павел на новеньком гоночном велосипеде марки "Спортивный", с перекидкой, - точь-в-точь таком же, какой подарили Вашеку на Новый год. "Выпросил все-таки!" - приходит всем в голову. Павел помирал от зависти к Вашеку и изо дня в день твердил, что получит такой же подарок. Отец в доску расшибется, но отыщет ему такой же велик, даже если во всей Праге их уже не достать. - А чего их искать, - охотно убеждал его Вашек. - В любом спортивном магазине есть. Вашек - не в пример Павлу - никогда не выставляется. Вот и велосипедом своим он тоже не бахвалился перед нами, просто прикатил на нем - и все. А чего же еще с ним делать? И даже ужасно смущался, видя, как все удивлены. Дал каждому прокатиться, а Павлу объяснил, как обращаться с перекидкой и где они с отцом велик купили. За сколько - он не помнил, но Павлу сказал, что цена - это чепуха. Главное - не в деньгах. Ребята тогда рассмеялись. Конечно, Павлу спортивный гоночный получить очень хотелось. Еще бы, никто из нас не отказался бы... Никто бы не отказался, а вот у Павла он уже есть. Павел лихо соскочил с велосипеда и теперь пыжится от важности. - Не лопни, - предупреждает его Андула, но Павел про пускает ее совет мимо ушей. Цель достигнута. Все восхищены, хоть и не совсем искренне. Ну и тем лучше. "Все-таки мальчишки - большие ослы, - думает про себя Андула. - Им и невдомек, что именно теперь и не стоило бы обращать на него внимание. Играли бы себе в свои шары, пока он сам не сказал бы: "Посмотрите-ка, что у меня есть!" Вот тут бы и удивиться: "А что такого?" Только этого ни одному мальчишке ни в жизнь не понять. Теперь все один за другим станут упрашивать: "Дай прокатиться!" Но - как ни странно - этого не происходит. Ярда, случайно повернувшись, глянул за угол и завопил: - Вон чудаки, вон психи идут! Ну и ну! По тротуару действительно идут две девчонки и мальчишка. Вид у них и в самом деле несколько необычный, если учитывать время года и наши географические широты. На ребятах - зимние пальто, вязаные шапки с ушами. Они знают, что сейчас произойдет, и спешат спрятать варежки, но уже поздно. - Не смей этого делать, Пискля! - вопит Ярда. - Отморозишь пальчики, придется их отрезать! Собственно, Ярда тоже одет будь здоров - на нем спортивный костюм, свитер, куртка, но, поскольку он ходит так круглый год, никто этому не удивляется. - Не приставай, - обрывает его Тонда, - разве можно звонить в варежках? "Молодец, - отмечает про себя Андула. - Сейчас мы снова пойдем играть и плюнем на велик. Да здравствуют психи!" Только радуется она преждевременно. Ярда, который еще недавно вел себя безупречно, теперь все мгновенно портит. Вытерев нос рукавом куртки, он берется за руль велосипеда. - Дай прокатиться, - просит он, и в эту минуту Андула готова влепить ему затрещину. Она точно знает, что теперь будет. - Я бы дал, - говорит Павел, - да знаешь, это - велосипед не простой. С ним надо уметь обращаться. - Я умею, - убеждает Ярда. - В шароварах на нем не проедешь. Они в цепи запутаются. - Так я их сниму, - охотно отзывается Ярда и уже готовится снять штаны. - У меня там еще тренировочные, - сообщает он, будто это просто счастливая случайность, что именно сегодня на нем еще и тренировочные штаны. Ребята смеются. Пипу становится невмоготу. - Да дай ты ему покататься, - говорит он. - Он умеет. Ярда смотрит на Павла в упор, но по выражению лица Павла ясно видно - тут и слепой разглядел бы, - велосипеда он не даст; и тогда Ярда вдруг поворачивается к Пипу и закатывает ему пощечину. - А тебя кто просил соваться не в свое дело? Пип неумело возвращает ему пощечину, просто из чувства долга, и получает вдобавок две. - Валяй, Ярда! Не поддавайся, Пискля! Марьяна с Даккой подошли к дверям школы и стоят как потерянные. Они и рады помочь Пипу, но понимают, что Пип рассердится. Андула смотрит на них... - Так будем мы играть в шары или нет, остолопы?! - кричит она. - Скоро звонок, а мы так и не поиграли! - Ладно, пошли! - соглашается Тонда, и все присоединяются к нему. Павел уходит как можно дальше от лунок. Он еще надеется, что ребята пойдут за ним, но все про него уже забыли. Тогда он ставит велосипед к забору и плетется за остальными. - Дай мне парочку шариков, Вашек, - просит он. Вашек растерянно шарит по карманам и подает несколько шаров Павлу и Ярде, который тоже отстал от Пипа, как только у ребят пропал интерес к их драке. - Вот... Ярда убирает руки за спину. - Я с такими не играю, - говорит он презрительно. - Пусть он подавится своим дурацким великом. Все равно его скоро кто-нибудь изувечит. И Ярда с горделивым безразличием удаляется прочь. "Поздновато немножко", - сердито отмечает про себя Андула. - Ребятишки, нам по матемаше уроки задавали? - вдруг вспоминает Вашек. - Задавали, - уверенно говорит Павел. - А я их сделал? - сам себя спрашивает Вашек. Разумеется, этого ребята не знают. Скорее всего, сделал, Вашек обычно делает уроки, только часто забывает класть тетрадки в портфель. - Так будете вы играть или нет? - кричит Андула. Вашек начинает игру, но у него вскоре кончаются шары. У девчонок это получается как-то не так быстро. Но все равно - это развлечение. "Интересно все-таки, сделал я уроки или нет?" - не выходит у Вашека из головы. Игра - в полном разгаре. У большинства мальчишек дела плохи, но тем старательнее они болеют за Тонду - он один-единственный не уступает девчонкам. Мешочек Андулы уже трещит по швам. - Ребята, который час? - вдруг опомнился Павел. - Без пяти, - отвечает кто-то. - Мне еще нужно велосипед домой отвезти, - небрежно бросает Павел. - Если не поспею, предупредите Барашка, что меня подвел будильник. Все смотрят на забор, туда, где стоял велосипед. - Тю-тю, - свистит Андула. Велосипеда возле забора нет. - Ребята, не валяйте дурака, сознавайтесь, кто его спрятал? - кричит Павел. Ребята переглядываются. Как они могли спрятать велосипед, если все вместе гоняли шары? - И Ярды тоже нету, - неожиданно тихо произносит Павел. - И он говорил, что велик изуродует. - Он не говорил этого, - выразительно поправляет Павла Андула, но ее никто не слушает. Ярды действительно рядом нет. - Помогите мне его поймать, пока не поздно, - хнычет Павел. - Отец мне голову оторвет, если с велосипедом что случится. Он из-за него... себе новые туристические ботинки не купил... Мальчишки бегут искать Ярду. Пип нерешительно топчется у ворот школы. Во-первых, уже поздно, каждую минуту может прозвенеть звонок. Во-вторых, ему не хочется быть свидетелем того, как ребята изловят виновника. Андула тоже никуда не торопится. - Привет! - кричит она Анежке и Кате, которые, как всегда, мчатся в последнюю минуту и уже издали вопят: "Звонок уже прозвенел?" "Нет", - хочет успокоить их Андула, но тут как раз звенит звонок. - Филипп! - в ужасе зовет Марьяна, Она уже переобулась, но стоит на лестнице, вместо того чтобы сидеть за партой. - Филипп, скорей, а то влетит, ваш Барашек уже вошел в класс! Второе рассуждение Марьяны Ну вот, теперь вы видели, как Пип дерется. Но вам, наверное, невдомек, что ему тоже хотелось прокатиться на велике. Кататься он умеет, только мама ему не разрешает. Она боится, как бы его не сшибли. Она всего боится. Ей, например, приходит в голову, что мы все непременно утонем. Поэтому мы никогда не ездим на школьные экскурсии. Еще мама опасается, что мы простудимся и подхватим не какой-нибудь там насморк или кашель, а непременно воспаление легких. Бациллы только того и ждут, когда мы переохладимся. Поэтому мы не должны кутаться. Воспаление легких лично для нас наверняка было бы куда меньшей неприятностью, чем явиться апрельским днем в школу в зимнем пальто и в шапке, но этого мама все равно никогда не поймет, и поэтому мы считаем, что лучше ей этого и не объяснять. Если бы она услышала о Ярде и обо всех последних происшествиях, она, наверное, вовсе не пустила бы нас в школу. Само собой, это было бы великолепно, но все-таки... Некоторых людей мама боится больше, чем микробов, и я ее вполне понимаю. Может, вы не поверите, но во время войны наши сидели в тюрьме. За то, что папа спрятал у себя одного человека, которого разыскивали немцы; мама носила им еду. В конце концов это обнаружилось. После войны мама с папой поженились, но долго не хотели иметь детей. Видно, никак не могли забыть, что творилось на белом свете. Не удивительно, что у нашей мамы волосы уже седые. Все это нам известно со слов тети; у нас дома о тюрьме вообще никогда не вспоминают, а что стало с человеком, которого они укрывали, - эгого нам не рассказала даже тетя; надеюсь, вам и без того все ясно. Так вот, мама никогда не рассказывает нам о тюрьме. А мы ей не рассказываем о школе. Но она все равно постоянно боится за нас, а мы с папой - за нее, раз уже она такая бояка А разве у вас в семье никто не сходит из-за пустяков с ума? Ну и ладно. Ультразвуки учительницы Беранковой. Разбегайтесь, печка едет! - Вы что, все с ума посходили? - кричит Беранкова, учительница чешского языка. - Так я найду способ заставить вас прилично себя вести. Если не выходит по-хорошему... Все знают эти слова наизусть, так что никто даже не дает себе труда вслушаться. Но сегодня все признают, что пани Беранкова вправе сердиться. Во-первых, опоздал Филипп, с которым обычно этого не случается. - Ну вот и ты завел эту дурную привычку, - в общем, мирно попеняла ему Беранкова. Но в восемь часов десять минут заявились Пепик с Вашеком, а в восемь пятнадцать ввалился Павел и хмуро уселся за свою парту, даже не извинившись, и, наконец, в половине девятого в класс приплелся Ярда. - Ты где был?! -завопила Беранкова. Чем она злее, тем голос у нее тоньше. "Когда-нибудь он сделается у нее таким высоким, что мы перестанем его слышать, - со знанием дела объясняет Вашек. - Сама она будет знать, что говорит, но мы ничего не услышим. Если звук высокий, частота колебаний у него больше, и он перестает восприниматься человеческим слухом. Поэтому мы, например, не слышим звуков, которые издают дельфины, и это очень жаль, потому что они наверняка сообщают о более интересных вещах, чем учительница Беранкова, которая вечно твердит одно и то же". - Не забыл ли ты, случаем, что занятия начинаются в восемь? Или ты решил, что сейчас рождественские каникулы? - Ничего я не решил, - говорит Ярда. - Просто у нас сломался будильник. - Врет он, - вставляет Павел. - Он тут уже был. - Как был? И ты смеешь утверждать, что я ослепла, ничего не вижу, а он целый час сидит в классе? Голос Беранковой на самом деле уже приближается к границе слышимости, но на Павла это не производит никакого впечатления. У него заботы посерьезнее. - Он был тут утром, еще перед звонком, - объясняет Павел глубоким басом, не в пример Беранковой. - И увел у меня новый велосипед. - Ничего он не увел! -вскакивает Андула. - Только куда-то спрятал, вот и все. Так тебе и надо! - Неясно, кому она желает неприятностей - Павлу или Ярде. - Так, значит, ты опять что-то украл, - медленно произносит Беранкова. - Я никогда ничего не крал. - Ярда говорит сдержанно, словно понимая, что силы и самообладание нужно поберечь. - Ничего я не крал ни тогда, ни сейчас, - повторяет он. - И Мишу Голика ты тоже не изуродовал, не так ли? - Нет, не изуродовал, - отрицает Ярда. Миша и впрямь совершенно спокойно сидит рядом за партой, с интересом вслушиваясь, про что речь и чем все этр кончится; изувеченным калекой он никак не выглядит. Правда, на лбу у него и сейчас можно разглядеть три стежка, оставшиеся от прежних швов. Все оглядываются на Мишу. - Так в чем же, собственно, дело? - грозно допрашивает классная. - Может, кто-нибудь из вас будет так любезен и расскажет, что произошло? - Павел приехал к школе на новом велосипеде. - Это Тонда поднимается из-за парты и излагает все разумно и обстоятельно, как это делает Вашек, рассказывая о дельфинах. - Он поставил его около забора, а когда немножко погодя хотел уехать, его там уже не оказалось. - Он не дал мне прокатиться, а я выругался и ушел. А вы теперь все будете талдычить, что я его увел. - Павел, ты видел, как Комарек брал велосипед? - Нет, - сознается Павел, сообразив задним числом, что, собственно, в его планы не входило откровенничать с Беранковой. - Ну если ты не можешь ничего доказать, тогда нечего и говорить, будто у тебя кто-то что-то украл. Ошеломленный Ярда смотрит на учительницу чуть ли не с благодарностью. - А ты, - обращается к нему Беранкова, - постарайся вернуть велосипед как можно скорее. Припомни, что тебе говорили, когда в последний раз вызывали в воспитательную комиссию. Это тебе так легко с рук не сойдет. Пип поджидает сестер в парке. Перед школой всегда толпятся ребята и легко пройти сквозь их строй обычно не удается. Вокруг Пипа на самокате ездит мальчонка, время от времени кидая на него выжидательные взгляды: не захочет ли этот большой мальчик поиграть с ним в футбол? Иногда он это делает. А вот сегодня смотрит на парнишку и будто не видит его, словно тот стеклянный. Пип действительно смотрит и не видит мальчика. Он думает о Ярде. Не о том, что тот выкинет завтра, а так, вообще. Будто Ярда - незнакомый, чужой и не имеет ничего общею с ним, Пипом. А если рассуждать таким образом, то любому должно прийти в голову, что, кроме грубых шуток, которые Ярде доставляют удовольствие, потому как отравляют кому-нибудь жизнь, ничего другого у него нет, а если и есть, то очень мало. "Так это же опять чистая двойка, Комарек, - снова раздается у Пипа в ушах пронзительный голос Беранковой. - Это даже скучно. Покажи-ка тетрадь! Ага, ну вот, опять на ней целое семейство Комареков ужинало, не так ли?" "Я не поленился и дал себе труд сосчитать все ошибки Комарека. Так это уж не просто двойка, а двойка в кубе. И то если быть снисходительным и за две ошибки снижать оценку на один балл". Это уже говорит историк. Ребята смеются. Ярда тоже. Ему эти подсчеты - до лампочки. До лампочки? "Комарек, хорошо бы тебе время от времени уши мыть, - острит физкультурник. - Я не люблю понапрасну утруждать людей, но ты хоть раз в полгода..." Ребята гогочут. Ярда тоже. Само собой, Пип тоже не стал бы мыть уши, если бы мама то и дело не напоминала об этом. Противно, да все-таки лучше, чем... В прошлом году Ярда действительно увел у Миши складной ножик. И потом еще подрался с ним, швырнул в него камнем. Беранкова тогда говорила, что Ярде исправилки не миновать, и Пипа дня два, а то и три преследовали эти жуткие картины... Но все обошлось. Еще раз исправилка плакала по Ярде, когда он взял из раздевалки новые башмаки, но ребята убедили его, чтоб он не сходил с ума, ведь всем известно, что башмаки эти принадлежат Петру, и Ярда успел их вовремя возвратить. А вот что делать теперь - Пип ума не приложит. Из-за каких-то башмаков идти в исправилку... Из-за велика... ну... чего там Ярда забыл, в этой исправилке? Велик с собой он все равно захватить не сможет. Ярда - чудаковатый парень. И украденный ножик всем показывал, и башмаки тут же надел, и велик, конечно, не сумеет запрятать так, чтоб его тут же не отыскали. Куда он его засунул? Под кровать? В шкаф велик не влезет и на шкаф - тоже. Кроме того, велосипед на шкафу сразу всем бросится в глаза... Пип сосредоточенно размышляет, как будто этот велосипед он сам увел и теперь не знает, как с ним быть дальше. Ничего не приходит ему на ум. Даже вот этот самокатишка, на котором сейчас кружит мальчишка-дошколенок, - даже его никуда не спрячешь. Парнишка, заметив, что Пип наконец глянул в его сторону, устремляется к нему. И тут же понимает, что сегодня у них ничего не выйдет. Вот подошли две девчонки, и большой мальчик уходит с ними. - Марьянка, - шепчет Пип. Шепчет тихо-тихо, чтоб сестра не проснулась, если ей очень уж хочется спать. А в углу напротив его постели опять громоздится слон. Толстый-претолстый хобот поднят кверху. Слон не шевелится. Но если бы по улице проехала машина, тогда бы хобот явственно дрогнул. И слон совершенно запросто мог бы повернуться к Пипу. А сейчас кажется, будто хобот слона упирается куда-то в стену, что вполне объяснимо, если вспомнить, что хобот - это печная труба, и Пипу это, очевидно, известно. Но может, это и не труба, и не хобот, а змея. Хвост ее теряется где-то внизу, а головой она как будто рыщет по стене. Есть, правда, еще одно предположение, но об этом лучше и не думать... Если хвост этого чудища упирается в стену, то голова елозит где-то по полу... - Марьянка... - шепчет Пип. Наверное, не так уж неслышно, потому что Марьяна мгновенно вскакивает. - Что такое? - в испуге спрашивает она. - Он снова там, - шепчет Пип. - Не выдумывай, Пип, - тоже шепотом уговаривает брата Марьянка, - ты же знаешь, это печка. Что-то тут не совсем ладно. Откуда ей знать, что это именно печка? Он же ничего не говорил. И почему сестре ничего не кажется странным? Правда, голос у нее дрожит. Но только и всего. Пип сердится. Не для этого ему нужна была Марьянка. - И без тебя помню, что это печка, - говорит он заносчиво, - но ты же еще ничего не знаешь... - Так зачем ты меня разбудил? - Ну, - неуверенно тянет Пип, - потому что ты еще ничего не знаешь... - Чего? Тебе плохо? - Нет. Может быть... - Тогда я иду за градусником. - Марьянка! - уже по-настоящему вопит Пип. "Эта ненормальная чуть было не наступила прямо на чудище". В кровати с сеткой шевельнулось одеяло. - Чего вы опять с ума сходите? - спрашивает Данка ворчливым басом. - Поспать не дадут. Она отворачивается к стене и натягивает одеяло на голову. Данка не любит, когда ей мешают спать. И тут же спокойно засыпает снова. Марьянка и Пип, переглянувшись, уставились в угол. Там - это всем известно - стоит печка марки "Петер", насмешливо опровергая любое подозрение, что ее могли принять за что-либо иное. Еще раз пристыжено взглянув друг на друга, брат и сестра поступают так же, как Данка. Поворачиваются к стене и зарываются в одеяло. Рассуждение третье Данку нам принес аист. Не очень-то смейтесь. Разумеется, мне тоже известно, что аисты младенцев не приносят. Вот почему дети похожи на родителей, на сестер и братьев. Но взгляните на Данку, и вы согласитесь, что у нее не обнаружить ни малейших следов какой-то там наследственности. Я знаю, что такое наследственность, нам Шмидт по биологии объяснял на примере красного и белого горошка. Так вот, у Данки, голубые глаза, как у мамы, на которую она ни капельки не похожа. По маме сразу видно, что она все время чего-то боится. А взглянув на Данку, вы тут же поймете, что ей все нипочем. И если я говорю "все нипочем" - это чистая правда. Данка не боится даже пауков. Будь она на месте Пипа, Данка ничего бы не испугалась и невозмутимо дала бы Ярде сдачи. Именно невозмутимо. Пип тоже понимает, что, если ему закатят пощечину, он должен дать сдачи. Только Данка сделала бы это так, что в другой раз Ярда к ней уж не сунулся. Лично я считаю, что он не рискнул бы задеть Данку и в первый раз. Конечно, Ярда поборол бы Данку. Тут нет никаких сомнений. Но он ничего бы от этого не выиграл. И Данка все равно бы его не испугалась. Хотя она такая кроха, что еще умещается в кровати с сеткой. А ведь ей уже исполнилось девять. Под ее постелью отродясь не ползала ни одна змея. Впрочем, змее тут тоже пришлось бы не сладко. Данку напугала бы разве что гадюка. Если бы, скажем, мы ночевали в палатке в лесу. Только мы и палатка - этого бы наша мама не пережила. А змея в квартире? Чепуха. С такой глупостью вы к Данке даже не лезьте. Я тоже понимаю, что это чепуха. Но только если ночью тебя охватит страх, разве узнаешь, откуда он взялся? Я не слона боюсь, а того, что чудится Пипу. Может, у него жар. Но, может, у него вовсе и нет никакой лихорадки... Иногда мне снится, что на нас нападает Ярда. На Пипа или на меня, во сне не разберешь. Мне неясно даже, кто там - я или Пип, но хуже всего, что Ярда во сне - это уже и не Ярда, а что-то совсем иное. Всамделишный Ярда мог бы сломать Пипу ногу или разбить голову, а тот, кто наступает на нас в этом сновиденье, - этот может сделать все, что угодно, я просто не знаю - что. Может, утром Пипу все-таки измерить температуру? Если у него жар - то завтра ни в какую школу он не пойдет. А вот Данка на все это возразит: глупости. Печка - это печка, а Ярда - это Ярда. Нашли чего бояться! Теперь вы поверили, что Данку нам принес аист? Если не ошибся адресом. Завтраки могут быть разные; мамы тоже - Не сходите с ума, - говорит Данка. Это относится ко мне и Пипу и немножко к маме, хотя такие слова маме говорить запрещается. Мама мерит Пипу температуру уже добрых пятнадцать минут. Пять минут спустя термометр показал 36,4. А следующие пять минуток ртуть с видимым напряжением еле-еле доползла до 36,6. - Ну вот, - говорит Данка, - я же говорила, ничего у тебя нет. - Ничего у меня нет, - подтверждает и Пип. - Нет, ты посмотри, она еще поднимается, - волнуется мама. - Температуру нужно измерять так долго, пока ртуть не перестанет подниматься. - Так ты до вечера можешь держать градусник под мышкой, - возражает Данка. - В полдень у любого человека температура на градус выше. А если выдержишь до трех часов, она у него наверняка поднимется до 36,8. И в школу мы придем поздно. Марьяна бросает на Данку виноватый взгляд. Конечно, вся эта суматоха с градусником - ее рук дело. Марьяна проснулась утром в испуге, что Пип нездоров и, наверное, нужно маме в этом признаться. - Ну так я иду готовить завтраки, - объявляет Данка уже в дверях. Без завтраков мама их, конечно, никуда не отпустит. - Порежешься! - С какой стати? - отвечает Данка, которая хотела было сморозить глупость, но в последний момент прикусила язык. Она отрезает три неровных ломтя, мажет их маслом и кладет в портфели. - Яблоки еще, Данка, пожалуйста, - напоминает мама. - И не забудь их вымыть. Данка возвращается на кухню, сует яблоки под кран с водой и, пока укладывает их в целлофановые мешочки, кран не закрывает - чтобы мама не подумала, будто она недостаточно тщательно вымыла фрукты, и не заставила бы их еще чистить. Потому что на кожице вообще-то может остаться какая-нибудь грязь и бациллы. Но в кожуре есть и витамины. Что лучше - яблоко с бациллами и с витаминами или без бацилл и без витаминов? Данке ясно: яблоко с грязью и без витаминов лучше. Только такое замечательное яблоко она еще ни разу в жизни не ела. Уже без четверти восемь. - Будьте внимательны! - слышится за ними голос мамы. Теперь мама будет переживать, что поздно отправила их и что в спешке они забудут смотреть по сторонам. Марьянка, уже выходя из дверей дома, еще раз оборачивается. - Не бойся, - кричит она наверх. - Мы очень-очень внимательны! - Очень, - подтверждает Данка. Пип уже на углу и нетерпеливо машет им рукой. Девчонки со всех ног бегут к брату. Наверху у окна стоит мама и смотрит им вслед. "Физра" - отвратительный предмет. И хуже всего - прыжки через козла. - Быстрей, быстрей! - покрикивает физкультурник. - От толкнуться и прыгнуть - раз! Но Пип уже снова замер. - Таких недотеп я еще в жизни не видывал, - замечает преподаватель. Ребята хихикают. Пип встает последним в ряду. Он рад, что ему не успеть сделать вторую попытку. Наверное, скоро прозвенит звонок. Теперь бежит Ярда. - Оттолкнуться! -кричит физкультурник, но Ярда спотыкается о волосяной матрац и, вместо того чтобы перемахнуть через козла, садится на него верхом. Сидит и ухмыляется. Физкультурник наскакивает на него сзади, Ярда строит гримасу и вразвалочку бредет в последний ряд. Звонок. Вашек вынимает завтрак и "Чешский язык". - Смотри-ка, пятно, - говорит Ярда, показывая на книгу. - Барашек обрадуется. - Ну и ладно, - спокойно отвечает Вашек. Его-то Беранкова ни за что не спросит, не ужинала ли на этом учебнике семья Фиаловых. Профессор Фиала, папа Вашека, не похож на тех, кто кладет хлеб на книги. Но завтрак у Вашека завернут не слишком аккуратно. - Ребята, чего нам задавали? -спрашивает Вашек и откусывает от большого куска неочищенной колбасы, к которому приложен мощный ломоть сухого хлеба. Пипу хотелось бы попробовать его завтрак. Ярде, наверно, тоже, судя по тому, как он на него смотрит. - Наречия я знаю, - произносит Вашек с набитым ртом и, довольный, закрывает книгу. - Ну и пятнище, - признается он. - Папа с мамой снова сидели до утра над какими-то формулами. Они спали, когда я пошел в школу. Мама сказала, что она страшно устала, чтоб я сам взял чего-нибудь из холодильника. Так я взял, да, наверное, нужно было взять два куска, чтоб не так промаслилось. И этот ломоть хлеба слишком велик для такого кусмана колбасы, правда? Он вылавливает из сумки невзрачное яблочко. Оно не то что не вымыто, но выглядит так, будто Вашек вытащил его из мешка с углем. Пип смотрит на все это с ужасом и с завистью. Вашек вытер яблоко тоже довольно черной ладонью и объясняет: - Яблоки у нас хранятся в подвале рядом с коксом. Пустяки. Это очень чистая грязь. Ярда задумчиво разглядывает его ломоть хлеба с огромным кругом колбасы. - А ты забыл взять с собой завтрак, да? -спрашивает Вашек и уже готовится поделиться колбасой. - Нет, нет, - поспешно отказывается Ярда. - Мама всегда кладет мне завтрак в сумку. Вашек кивает и виртуозно швыряет огрызок яблока через весь класс прямо в корзину, не слишком метко, конечно. На стене, куда угодил огрызок, красуется заметное пятно. - Пустяки, - снова успокаивает всех Вашек. У Пипа такое впечатление, будто в семье Фиаловых это повторяют часто. Может, Вашек так сказал бы, даже если бы за ним гнался слон. Впрочем, и в саду у Фиаловых слон наверняка чувствовал бы себя как дома. Это не сад, а настоящие джунгли. Наверное, Вашекова мама время от времени говорит своим ближним: "С этим садом надо бы что-нибудь сделать", но пан профессор Фиала только отмахивается: "Пустяки. Лучше пойдем порешаем уравнения". Когда у Вашека родители забывают подписать тетради, он говорит: "А мама решала задачи", или: "А мама доделывала статью", давая учителю понять, что все в порядке и ничего страшного не произошло. И правда, обычно ничего страшного не происходит, учитель принимает объяснение. Пипу тоже очень хотелось бы научиться так небрежно говорить: "Ничего, пустяки". Даже больше, чем хорошо прыгать через козла. Но если мама не забывает давать Ярде завтрак, то, значит, он забывает его съедать. Сидит за партой, растягивает свои спортивные брюки, а сейчас снова невольно бросил взгляд на Вашекову колбасу, от которой почти ничего не осталось. - И все-таки ты забыл хлеб дома, - говорит Пип. Он спокойно отдал бы Ярде свой завтрак. Мама ведь опять рассердится, если он все не съест. - Не суйся не в свои дела, - отвечает Ярда и потихоньку вынимает из ранца что-то завернутое в газету. Газета не выглядит свежей, из такой не почерпнешь последних новостей. И хлеб тоже не первой свежести. Пип мог бы дать голову на отсечение, что эту краюху он уже видал. И даже не один раз. Ярда ее очень бережет. Чтобы всем было ясно, что его мама тоже не забывает о завтраках. Учительница Беранкова в хорошем настроении и интересуется личными делами учеников. - Ну как, Павел, нашелся велосипед? - Не нашелся, - отвечает Павел и помимо своей воли шмыгает носом. Это тебе не пустяк - потерять велосипед, из-за которого отец отказался от новых спортивных ботинок. Беранкову это растрогало. - Не расстраивайся, Павел, - утешает она, к его великой радости, и при этом бросает испепеляющий взгляд на Ярду, который в смущении утирает нос рукавом. И добавляет с грозной уверенностью: - Этот велосипед найдется. Рассуждение четвертое Иногда мы с Данкой размышляем о воспитании своих детей. Может, это так, пустые все разговоры, и ни к чему оно не приводит. Воспитание, я имею в виду. Потому что если вам кто-то постоянно твердит, что такое хорошо, обычно после этого хорошо вести себя неохота. А иногда вам то же самое самостоятельно придет в голову, и вы сами все сделаете с большим удовольствием. Несмотря на то что вам никто ничего не говорил - а может, именно поэтому? И как раз тем вещам, которые больше всего необходимы человеку, - его никто не научит. Вот, например, гимнастика. Данке это просто, а мы с Пипом - неумехи, и ни один человек на свете нас гимнастике не научит. Для Пипа быть неловким - очень плохо, потому что он мальчик. И для меня тоже плохо - потому что я толстуха. Когда у меня не выходит лазанье по канату (то есть из урока в урок, всякий раз не выходит), физкультурница говорит: "Да и можно ли поднять наверх этакую кучу сала?" Эта ее фраза прямо застряла у меня в голове и неразрывно связана с этим канатом. Теперь-то я уже к ней привыкла, но сначала очень удивлялась. У нас дома не говорят толстякам, что они толстые, так же как никто не указал бы хромому на то, что он хромает. Если в талии у вас немножко больше сантиметров, чем вам хотелось бы, если вы мучаетесь с математикой или носите несколько странную юбку - вам у нас бояться нечего. У нас, ручаюсь, никогда не заведут разговора ни о толщине, ни о юбках, ни о математике. Просто-напросто обо всем, что кому-либо из нас неприятно и может испортить настроение, у нас говорить не принято. "Когда в этом нет особенной нужды", - замечает при этом наша Данка. Но откуда, скажем, знает Ярда, что, лучше маму выгораживать и не выдавать, что она не дает ему с собой завтраков? Наверняка его этому никто не учил - а может, именно оттого? А что ему об этом никто не говорил - я голову даю на отсечение, потому что большинство людей о таких вещах чаще всего не имеет представления. Это я уж давно поняла. Знаете, что такие люди сказали бы о Ярде? Что у него не все дома. Воспитание - это такая проблема! Читает ли пани Комарекова детективы? Учебный фильм - Ребята, пойдемте гулять по первому этажу, как будто это нам позволено, вот будет здорово! - предлагает Ярда на большой перемене. - Хотел бы я знать, что тут здорового, - ворчит Вашек. - Там такая же скучища, как и наверху. А вот если встретится Барашек, тогда ты услышишь здоровый визг. Это всех убеждает. Предложение Ярды ни у кого не вызывает ни малейшего интереса. - Да ну, пошли, - все еще канючит он. Только никто его не слушает. Один Пип. "Почему же он это предложил?" - раздумывает он. И вдруг ему все становится ясно. - А-га, слышите нашу букашку? Но на этот раз непогрешимый Вашек ошибается, и Пип это сразу сообразил. Высокий срывающийся голос принадлежит не Беранковой - Ярда это понимает тоже. - По-вашему, всякому можно на нас плевать, да только шибко ошибаетесь, пани директорша! Посылайте в исправилку кого хотите, в этой школе полно таких, кому исправилка ох как бы пригодилась, я и сама могу кого хочешь назвать, если понадобится. Да только у этих детей всякие такие родичи, что им все можно, да? - Сейчас не об этом речь, пани, вы меня не поняли, никто его никуда не посылает, но наша обязанность - предупредить вас. Директрису из-за дверей не слишком отчетливо слышно, зато голос ее собеседницы слышен очень хорошо. - А, ладно! Посылайте его в исправилку. Да только сперва уговорите. Вот и все дела! Вслед за последним ее словом раздается пронзительный звонок, как будто пани Комарекова сама позвонила в знак того, что высказалась, - и баста. Теперь уже всякому ясно, о чем идет речь в учительской. - Смотри-ка, Ярда, мамаша у тебя детективы почитывает, а? Ух, как она во всем разбирается, да? - одобрительно произносит Тонда. Ярда бросается на него с кулаками, но Тонда без малейшего усилия скручивает ему руки и спокойно держит в двух шагах от себя. Мальчишки смеются. - Не бей слабого, - благородно вступается Катя. Ярда начинает вырываться, но эти попытки ни к чему не приводят. - Отпусти его, - просит Андула. - А ты чего разошелся, Ярда? Моя мама тоже любит читать детективы, и чего тут такого? Тонда отпускает Ярду, но тот набрасывается с кулаками на Андулу. - Перестань! - кричит он. - Перестань! -в бешенстве подхватывает Беранкова, которая идет по коридору, одной рукой указывая на двери класса, где они уже должны были бы сидеть за партами, а другой снимая очки, чтобы получше разглядеть Ярду. - Где это ты услыхал, Комарек? Кто это учил тебя так разговаривать? Ты что - готтентот? И вообще - что здесь происходит? Разве звонок не для вас прозвенел? Учительница загоняет их в класс, но Андула, которая никогда не забывает высказать свою мысль до конца, добавляет: - Мама всегда пересказывает мне эти детективы, только очень неумело, так что я наперед знаю, чем все кончится. - Комарек, иди к доске и захвати тетрадь! - говорит Беранкова. - На днях мы подводим итоги, а у тебя по моему предмету не то тройка, не то двойка, и то если смотреть сквозь пальцы. Ну быстрей, быстрей, не задерживай нас! Ярда медленно поднимается, как всегда, когда его вызывают к доске. И вдруг ни с того ни с сего садится снова. - Тетради у меня нет, - говорит он, - ничего я не знаю и к следующему уроку не выучу. Все оцепенели. Даже Беранкова так ошеломлена, что некоторое время молчит. А потом, ко всеобщему изумлению, произносит совершенно миролюбиво: - Не сходи с ума, Комарек. Если у тебя нет тетради - иди отвечать без нее. На тройку-то ты потянешь. - Не потяну, - отвечает Ярда. - Вот именно в этом и заключается твоя главная ошибка, Комарек. Ты сам себя настраиваешь на плохое. А ведь стоит немножко постараться... - И стараться не буду, - отвечает Ярда. Заявление выводит учительницу из себя. Голос ее взвивается, и это успокаивает изумленный класс. Как будто мир, выведенный из привычного состояния, вновь обрел присущее ему равновесие. - Ты неисправим, Комарек. Собственно, как это ты разговариваешь со мной? - А никак, - шепотом, но точно комментирует Андула создавшуюся ситуацию, потому что Ярда хранит молчание. В классе такая тишина, что Беранкова слышит шепот Андулы. - Ржезачова, вон из класса! - взвизгивает она таким высоким голосом, что половина ребят невольно оборачивается в сторону Вашека: наверное, это уже тот самый предел, та часто та колебаний звука, при которой понимают друг друга дельфины... - Вы все неисправимы! Хулиганы! Хорошо же вы мне помогаете добиться, чтобы из него хоть что-нибудь получилось. А ведь я так вас просила! Ты куда это? - вскрикивает она, бросаясь к Ярде, который направляется к дверям класса. - Вон из класса, - объявляет Ярда и в ту же секунду получает пощечину. Все видели, что это так себе, ерунда, и не пощечина вовсе, о ней и говорить-то не стоит, но Ярда неожиданно всхлипывает и снова садится за парту. Учительница мгновение стоит как вкопанная, а потом выбегает из класса и хлопает за собой дверью. Класс замер и сидит не шелохнувшись. Вдруг в коридоре раздаются шаги, и все, как один, поворачиваются к двери. Что-то теперь будет?! Вот так скандал! Однако в класс вместо Беранковой входит учитель Шт?вичек. - Встать, разбойники! - шутливо произносит он. - Давайте-ка займемся геометрией. Переберемся в физкабинет, но без шума, чтобы нас никто не слышал. Все подымаются, как в дурмане, и, потрясенные, тихо, на цыпочках пробираются по коридору, словно мыши. Учитель идет следом и только подмигивает им. Андула с Вашеком опускают в кабинете темные шторы. Когда на уроке геометрии они переходят в физкабинет, всем ясно, что будут показывать фильм. На доске уже натянуто белое полотно, и скоро застрекочет проекционный аппарат. - Мы на этом остановились в последний раз? - спрашивает учитель. Все кивают. Наверное, общий кивок видно и во тьме, потому что Шт?вичек больше ни о чем не спрашивает и начинает показывать фильм. Учитель еще не все рассчитал, кое-что они уже видели, но это никому не мешает. Знакомые кадры можно спокойно посмотреть еще раз. Шериф, оказывается, заканчивает свою длинную речь, но Джимми молчит. Только незаметным движением сдвигает ковбойскую шляпу на затылок и затем поднимает четыре пальца в знак того, что понял: злодеев, которых никак не может одолеть шериф со всеми своими молодцами, четверо, тем самым Джимми дает понять, что согласен позаботиться об этом сам. Пипу время от времени приходит в голову жуткая мысль - а что, если в физкабинет заглянет директриса и увидит эти их "занятия" физикой? Учителю Шт?вичку придется объяснять, какие научные фильмы он демонстрирует на уроке. Вечером в постели Пип сам иногда придумывает для нее объяснения, ставя себя на место учителя. Это - мучительное занятие. Пип леденеет, покрывается потом, но никогда доводы не кажутся ему убедительными. И хотя по виду учителя никак не скажешь, что его одолевают какие-то заботы, зато вместо него волнуется Пип. Но это - пока фильм не начался. Но вот замелькали новые кадры, и все треволнения забыты, никого уже ничто не тревожит, кроме судьбы Джимми. К прежним четырем бандитам прибавилось еще пять; едва он успел расправиться с этой восьмеркой, как откуда-то взявшийся девятый - и последний бандит - выстрелил в него из пистолета. Но, прежде чем бандит успел пристрелить обезоруженного героя, револьвером завладела прекрасная Мэй. Выстрел - и девятый бандит падает навзничь. Заключительная сцена бесподобна: Джимми, с одним пальцем, перевязанным белоснежным бинтом, опять стоит перед шерифом. Шериф снова произносит речь, однако Джимми, мужественный и молчаливый, поднимает руки и показывает девять пальцев, что означает число бандитов, с которыми он расправился. Потом он своим обычным манером щелкает по шляпе, на сей раз приветствуя шерифа, и удаляется вместе с прекрасной Мэй. Учитель Шт?вичек показал фильм до самого последнего кадра. И не сразу зажег свет, ведь обратный путь из Техаса в физкабинет должен занять некоторое время... - Ну, а теперь, Вашек и Андула, ничего не поделаешь, - говорит он немного погодя, - придется вам впустить сюда дневной свет и суровую действительность. Все щурятся. Катя свертывает полотно, и учитель запирает его в шкаф. На самом ли деле он при этом с облегчением перевел дух или это только показалось Пипу? - Дамы и господа, отдаете ли вы себе отчет, что близится конец четверти и скоро педсовет? Вашек, ты еще стоишь. Иди-ка расскажи нам кое о чем. Вашек знает урок. Он рисует параллелепипед, заштриховывая невидимые грани. Потом рассказывает, как бы он построил сетку и вычислил поверхность. - Достаточно. Видно, придется выставить тебе пятерку и забыть обо всех забытых и невыученных уроках, а? - Уроки делать я никогда не забывал, только тетради, - защищается Вашек. - И если не забуду, то в следующий раз непременно принесу и все покажу. - Ну ладно, - вздыхает учитель и ставит Вашеку пятерку. - Теперь ты, Андула. Андула считает, но то и дело сбивается при умножении, потому что страшно торопится. - Кто за вами гонится, мадам? - спрашивает удивленно математик. - Я не виновата, - отвечает Андула, - я всегда тороплюсь. И когда мою посуду, обязательно хоть одну тарелку, да разобью. Мама нет, но она ужасная копуха. Во время этой речи Андула успевает раскрошить мел и уронить на ногу линейку. Пан учитель подмигивает ей: - Ты лучше иди сядь. Вполне прилично. И не стирай с доски, эта фигура нам еще пригодится. Андула плетется к своей парте. - Теперь ты, Ярда. Тетрадку ты тоже забыл, наверное, не так ли? Вы с Вашеком - два сапога пара. Один другого стоит. Ну, отвечай без тетрадки. Покажи на чертеже, какую поверхность мы еще должны вычислить. Ярда сперва ошибается, но потом отвечает правильно. Не так уж много граней осталось вычислить. - Хорошо. Теперь умножь, но не торопись. И не робей, как Андула. Ярда в самом деле считает очень медленно. - Погоди, - говорит учитель. - Шестью девять вовсе не пятьдесят два, или я сильно ошибаюсь? Ярда пальцем начинает стирать написанное на доске. - Погоди, не все. Предпоследний вариант был вполне хорош. У математика и впрямь пропасть времени. Так. Поверхность третьей грани счастливо вычислена. - Вот видишь, Андула, как хорошо, когда люди не суетятся. А ты, Ярда, расскажи теперь, как бы ты вычислил объем параллелепипеда. - Сосчитаю три эти... прямоугольника, - выпаливает Ярда во внезапном озарении. - Превосходно. А дальше? Ярда стоит с раскрытым ртом. Разве еще чего-нибудь нужно считать? - Посмотри на этот параллелепипед. Мы знаем поверхность трех граней. Достаточно ли этого? - У нас есть еще три грани, - неуверенно предлагает Ярда после некоторого колебания. - Хорошо. Должны ли мы их поверхность считать еще раз? По мнению Ярды, это вовсе излишне, но поскольку он привык, что наихудшая возможность - самая вероятная, он кивает. - Ну, Ярда... Ведь один раз мы все это уже вычисляли... "Ну и что? - думает Ярда. - Ведь в школе только и делают, что занимаются глупостями". - Посмотри-ка, Ярда. Вот тут у тебя выписан подсчет поверхности трех граней. Нам необходимо взять еще три таких же. Что же мы сделаем? - Напишем подсчет еще раз, - несмело предполагает Ярда. - Так вот и напиши. Не там, а под первым подсчетом, И что теперь? - Сложим, - гадает Ярда. - Ну вот, видишь, - радуется математик. - А каким образом то же самое можно сделать иначе? Ярда молчит. - А что, если умножить на два? - подсказывает учитель. Ярда соглашается. - Ну хорошо. А теперь ответь мне на последний вопрос. Что такое куб? Ярда знает, что это такое. Куб - это такая фигура, у которой все стороны одинаковы... Ярда только забыл, как надо правильно выразиться. Кроме того, он уже отвлекся от ковбойского фильма и вспомнил про свои неприятности. - Не знаю, - бубнит он. - Ну, этому я не поверю. Теперь, после того как ты правильно рассчитал поверхность параллелепипеда, ни за что не поверю. - Я не знаю, - твердит Ярда. "Ну вот, сейчас все начнется снова", - мелькает у всех одна и та же мысль. - Не валяй дурака, Ярда, - говорит учитель. - Я рассказы вал вам о нем в физкабинете, когда мы смотрели фильм. Ты же помнишь, что Мэй шла с тем, с другим, как его, бишь, звали? - Боб, - совершенно точно отвечает Ярда. И словно сожалея об этом, добавляет: - Да она дурочка. Такие дела меня не интересуют. - Ну да. - Учитель не спорит, а только продолжает: - Там на холмах вдали были видны бандиты верхом на лошадях. - А-а-а, шесть, - говорит Ярда. - У куба шесть одинаковых сторон. - Ну вот видишь. Шесть одинаковых квадратов. Ставлю тебе четверку. А в следующий раз и ты и Вашек или принесете тетрадки, или я оторву вам головы. Ярда идет к парте, словно в тумане, будто учитель стукнул его дубинкой по той самой голове, которую только что грозился оторвать. Четверка по геометрии? Да слыхано ли это? Выходит, вроде он всерьез знал все... или как это понять? - Да, Ярда, - обращается к нему математик еще раз, - никогда не говори не подумавши первое, что взбредет на ум. Например, что Мэй - дурочка. А если бы она мне нравилась и я бы за нее оскорбился? - Она вам нравится? - спрашивает удивленный Ярда. - Нет. А если бы вдруг? Ты ведь ничего не знаешь об этом. Гораздо лучше понапрасну людей не обижать и не заставлять волноваться, не правда ли?.. Это я вообще, так говорю, понимаешь? Поразмысли-ка об этом. Рассуждение пятое Что вы скажете о нашем учителе Шт?вичке? У нас он ведет физику. Так что, когда демонстрируют фильмы, нам никуда переходить не нужно. Если он представляется вам красавцем, то я должна вас разочаровать. Если же Шт?еичек вообще обманул ваши ожидания, тогда вы просто не заслуживаете, чтобы я знакомила его с вами. Он уже довольно пожилой, Мартин говорил, что ему уже тридцать шесть. У него небольшое брюшко, а лысина чуть ли не во всю голову. Но в голове у него кое-что есть. Перед контрольными по чешскому мы всегда просим его объяснить, где ставятся эти проклятые запятые. Чешский язык преподает не он, но, когда физик Шт?вичек растолкует нам правила правописания, мы все понимаем, а Беранкова после удачного диктанта не преминет заметить: "Видите, все у вас выходит, если постараться". Только она и не предполагает, как тут "постарался" Шт?вичек. Он всегда предупреждает, чтоб ей мы об этом не говорили. Она бы рассердилась и была бы права. Переменки ведь даются для того, чтоб мы успели съесть свои завтраки, а не для занятий. Так что во время своих объяснений учитель Шт?вичек часто напоминает: "Жуйте, деточки, жуйте!" Для учителя Шт?вичка не то существенно, что пани Беранкова рассердится. Нет, он опасается, как бы не доставить ей неприятность. Отчего, по-вашему, она не вернулась в класс после той передряги с Ярдой? Потому что в коридоре ее встретил учитель Шт?вичек и предложил - иди, дескать, покури, а я пока с ними займусь. Определенно. А отчего, по-вашему, он намекал Ярде, что не стоит понапрасну людей обижать? Конечно, он понимал, что прежде всего не нужно было так грубо оскорблять Ярду. Вы заметили, он ведь вовсе не настаивал на том, чтобы Ярда показал свою тетрадь? Притворился, будто верит, что тетрадку Ярда забыл дома, так же как и Вашек. А Вашек - самый способный ученика классе Пипа. Ставить их на одну доску никому бы и в голову не взбрело. Это мог изобрести только наш Шт?вичек. Но Ярда и в самом деле кое-что знал. Не на четверку, конечно. Только если Беранковой сегодня необходимо было дать время прийти в себя, то Ярде именно сегодня важно было поставить четверку. Именно четверку и никакую другую отметку. Т ройка его никак не порадовала бы, а пятерке он совсем бы не поверил. Об этом и говорить нечего. Усекли? Ну вот, поразмыслите-ка об этом на досуге. И у тетушек бывают проблемы - Не навестить ли нам тетушку, мама? -спрашивает Данка. - Конечно, навестить, - торопливо спохватывается мама. - Наверное, неделя пролетела с тех пор, как мы видели ее в последний раз. Но почему же она сама нам не позвонила? Взглянув на часы, мама стала набирать номер. - Сейчас тетя еще на службе. Но на службе тети не оказалось. - В понедельник она выйдет на работу, - отвечает маме тетина секретарша Славка, - хотя мы все уговариваем ее, чтобы она не делала глупостей и посидела еще недельку дома, потому что ездить с такой рукой в трамвае... - С какой рукой? - пугается мама. Дети сгрудились у телефона, пытаясь угадать, что говорит Славка. - Так она вам даже не сообщила, что сломала руку? Наверное, не хотела пугать. Нам она тоже сказала, что вроде ничего страшного. Собственно, она хотела прийти еще сегодня, но мы ее отговорили, пригрозив, что выставим ее отсюда. Трясущейся рукой мама набирает тетин домашний номер. - Привет, Мария, - отзывается тетя. - Как мило, что вы позвонили. Что поделываете? Все в порядке? Ах, рука? Да, сломана. В гипсе. Все нормально. - И мы до сих пор ничего о тебе не знаем, - пугается мама. - Ты же там одна! - Да чего звонить-то? Рука левая, пальцы из гипса торчат, так что, в общем, я все могу делать. Все время лежу на кушетке, пью кофе и почитываю детективы. Красотa! Отдыхаю от редакции, а редакция от меня. - Но тебе наверняка что-нибудь нужно. А мне сегодня никак не выбраться. Я к тебе пришлю хотя бы детей, хочешь? Или это тебя утомит? - Нет, серьезно, я вовсе не на смертном одре, а только на кушетке - валяюсь с уголовным романом в руках. Ну, могут ли они меня утомить? Конечно, пусть приходят. - Тогда бегите, - говорит мама. - А ты никак не можешь? - Ты забыла, что сегодня пятница? В самом деле, сегодня пятница. В пятницу к нам обычно приходит пани Файтова - делать вид, будто она производит уборку. Если она управится со всем и уйдет пораньше, что случается очень редко, мама после нее еще целый вечер заканчивает уборку. Если же она застревает надолго, то доводить уборку до конца маме приходится в субботу, до обеда. В искусстве уборки пани Файтова, наверное, никогда особенно не преуспевала, а теперь к тому же она и стара. Но у нее ужасно маленькая пенсия, и маме неловко давать ей пятьдесят крон просто так, как милостыню. Может, пани Файтову это обидит. Она ведь не нищенка. "А ты не могла бы давать ей вместо пятидесяти крон за уборку шестьдесят за учинение беспорядка?" - часто предлагает папа, который не выносит болтовни пани Файтовой. Но особенно на этом не настаивает. - Но ведь нужно же ей с кем-нибудь поговорит, - заступается мама. Действительно, пани Файтова целыми днями сидит в своей комнате совершенно одна. Папа знает об этом. Тут ничего не поделаешь. Пани Файтова - это рок. Главным образом мамин. Потому что все остальные в конце концов всегда куда-нибудь исчезают. - Придется тебе отдуваться одной, - неуверенно произносит Данка. - Ну, ничего, - отвечает мама. - Тогда мы пошли. Но мы быстро вернемся. Ты потерпи ее немножко... - Вот и славно. Только не летите как оглашенные, а я уж как-нибудь выдержу. И не забывайте смотреть по сторонам. - Будем, будем смотреть в обе стороны, - убеждает маму Марьянка. - На все пять сторон света, - вставляет Данка, и Марьяна бросает на нее укоризненный взгляд. Мама еще раз выглядывает в окно. На улице очень тепло, солнце светит так ярко, что мама несколько сдается. - По крайней мере, ты, Пип, возьми шапку, - произносит она немножко смущенно, - чтоб снова не заболели уши. Когда-то, в раннем детстве, у Пипа действительно однажды было воспаление среднего уха. - Но, мама... - протестует он, только Данка пресекает его возражения. Она берет шапку из маминых рук и решительно нахлобучивает Пипу на голову. И так же решительно за первым поворотом дороги снимает ее, засовывая в карман. При этом даже не смотрит на Марьяну. Марьяне этот поступок, конечно, не по душе, поэтому Данка, обращаясь в пространство, объясняет: - Еще встретится кто-нибудь. - Ну да, - подхватывает Пип с такой признательностью в голосе, что Марьяна предпочитает промолчать. У тети на диване лежит раскрытый детектив, а на пепельнице дымит сигарета. Тетя ужасно много курит. Но всюду чисто прибрано, хотя рука у тети, наверное, болит, когда ей приходится чем-нибудь заниматься. Из гипсовой повязки торчат одни пальцы, как будто они не ее, а чьи-то чужие. Пальцы у тети очень тонкие. - Я так и думала, что вы сегодня позвоните. Тетушка любит племянников, но немножко подтрунивает над ними. Так только, самую малость, вовсе не обидно. Но довольно часто. - Как же ты догадалась? -спрашивает Данка. - Да вот пришло в голову, что сегодня вы про меня обязательно вспомните, ведь мы уже довольно долго не виделись. - А мы пришли помыть тебе посуду, - выпаливает Данка. В кухне грязной посуды предостаточно, но картина не такая уж страшная, посуда аккуратно сложена стопками. А на тарелочке- булочки с сервелатом и для каждого - корзиночка со взбитыми сливками. Это угощение тетя приготовила специально для них. Может, она хотела бы еще немножко почитать? Вдруг она остановилась на самом интересном месте? - Может, нам лучше прийти чуть попозже, когда ты прочтешь еще одну главу? - Нет, дети. Детектив я могу взять когда угодно, а вы редкие гости. Кроме того, с детективом не поговоришь, а я люблю поболтать. - У меня идея, - сообщает Пип. - Переселяйся к нам! Нас так много, ты постоянно могла бы болтать с кем-нибудь. А потом по пятницам у нас всегда пани Файтова. - Но от нее ты бы тут же сбежала, - замечает Данка. - Мы, например, всегда так делаем. - Нет, из этого ничего не выйдет, - отвечает тетя. - Дня через три вы все спятили бы. А пани Файтову отвезли бы в смирительной рубашке. Меня трудно выносить долго. Я со странностями. - Ни с какими не со странностями, - вмешивается Пип, - уж если ты странная, то, выходит, любой правильный человек с приветом. Марьяна, которая напускала воду в мойку, поворачивается и смотрит на тетю. Пип прав. Если тетя у них странная, то тогда все в порядке. В тете им нравится вообще все. И то, что она читает детективы, и курит, и что такая маленькая и худенькая. Марьяна вздыхает. Она тоже хотела бы носить брюки и свитер, как тетя, только... уж лучше об этом не думать. Марьяна решительно сыплет порошок в воду. - Пип совершенно прав, - замечает она, словно мимоходом. - Нет, не прав, - отвечает тетя. - Чудаковатые люди хороши только издали. А когда познакомишься с ними поближе - они очень раздражают. Эти чашки, Пип, можешь складывать одну на другую на самую высокую полочку. Иначе там не поместятся тарелки. - А вы с мамой ссорились, когда были маленькие? - спрашивает Данка. - Да нет, пожалуй. Иногда только, но нервы друг другу не портили. - А мама и тогда постоянно была чем-то озабочена? - вы спрашивает Данка, которая не может представить себе неозабоченную маму. - Часто. Например, она все время думала о том, не страшно ли ночью нашей дворничихе, когда она внизу остается одна и ей не с кем словом переброситься. - Как пани Файтовой, - выпаливает Пип. - Да, как пани Файтовой. Но знаете, ваша мама умела бесподобно всех передразнивать. Особенно мальчишек, которые за ней ухаживали. - И много у нее было поклонников? - Много. - Больше, чем у тебя? -спрашивает Пип. - Больше. Марьяна смотрит на тетю и быстро начинает тереть щеткой кастрюлю, поднимая страшный шум. - Знаешь, она подшучивала над теми мальчишками, которые ухаживали за ней, а не за мной, - объясняет она Марьяне и подает ей грязные столовые приборы. - А когда вы были совсем-совсем маленькие? - скороговоркой спрашивает Марьяна. - Тогда мы ездили на каникулы к бабушке. Мы жили у нее с июня до октября и там же ходили в школу. - Здорово было? - Здорово. Несмотря на страшных гусей. Они почему-то с особенным удовольствием прогуливались перед школой, и мы ужасно их боялись. В одной руке мы держали портфель, а в другой - прут, но лучше бы их не трогать. Мы надеялись, что гуси тоже понимают, что мы только для виду их пугаем, просто так. Что мы не хотим их рассердить. Но однажды ваша мама всерьез вывела их из себя. Шли мы в школу, стараясь не привлекать внимания гусей. Однако уже издали почувствовали, что они о чем-то спорят меж собою и шипят друг на дружку. И только потом разглядели, что они окружили какого-то карапуза, а он ревет в три ручья и отгоняет их, размахивая руками. Я замерла на месте, но вдруг что-то ударило меня по ногам. Это был портфель, а ваша мама, размахивая свободной рукой, будто дубиной, бесстрашно отгоняла гусей, а другой прижимала к себе ревущую девчонку, словно сверток. Я помчалась к школе, отворила ворота и захлопнула их перед самым гусиным носом, тогда мы все спрятались в школьном дворе. Старший брат хотел было отвести девочку домой. Но, представьте себе, когда он открывал ворота, оказалось, что гуси все еще никуда не ушли и грозно вытягивают шеи. Только Пепик их не испугался. А мы обе спрятались в классе, за самой последней партой, и никак не могли выбраться оттуда. И знаете, что сказала ваша мама? Что там, на улице, она гусей вовсе не боялась. Я спросила ее, не забыла ли она, что они щиплются. "Я забыла, что они там есть", - ответила она. - Молодец мама! - воскликнул Пип, как будто он всю эту картину только что увидел собственными глазами. Марьянка от волнения забыла даже вытащить руки из мойки. - И ты у нас молодчина, - говорит она, обращаясь к тете. - Ты же ведь бросилась открывать им ворота, забыв, что гуси щиплются. - Я только прошмыгнула мимо, - оправдывалась тетя и про бормотала про себя что-то вроде: "Как с тем Супчиком..." - С каким еще Супчиком? -спрашивает Данка. Тетя смотрит на нее отсутствующим взглядом. Чистую чашку, которую она хотела поставить на верхнюю полку, тетя в растерянности ставит обратно на стол, и Марьянка так же машинально сует ее в мойку. Она знает, о ком вспомнила тетя. - Ах да, с тем... - догадывается Данка. - Да, с тем, - кивает тетя. - Я вам уже рассказывала однажды, что настоящее его имя Борживой? - Ты даже не говорила нам, что его фамилия Супчик, - сознается Марьянка. - Серьезно? Борживой Супчик. И в общем, эта фамилия подходила ему. - Как же выглядит человек, если он Борживой Супчик? - Словом, нечего ему пускаться во всякие рискованные предприятия, потому что он непременно провалится. У него еще были такие очечки... Я говорила вашей маме и папе, что добром все это не кончится, и оказалась права. Немцы уже шли по его следу... - ...И кто-то должен был его прятать, - добавляет Пип. - Да. А я добилась только того, что от меня даже скрыли, что он v них прячется. - Зато потом у папы с мамой было к кому вернуться, - быстро вступается Марьянка. - Они, когда из тюрьмы вышли, у тебя ведь жили? Да? Тетя кивает. - И снова я открывала двери, - продолжала тетя, - когда уже все было кончено. Но Борживоя ваша мама под мышкой не вынесла, как ту малышку. - Немцы его убили, - говорит Пип. Тетя снова кивает. - И даже если Борживой выглядел смешно, он был очень хороший, - продолжает мальчик. - Да, очень. Пип раскраснелся: - И наши тоже. Тетя поддакивает и здоровой рукой вешает полотенца. Пип не видит ее лица, а Данка - видит. - Но ты не могла не опасаться за нашу маму, - энергично заявляет она. - Ты должна была ее предупредить, что это плохо кончится, если знала об этом. Ты бы перебралась к ним, если бы догадывалась, что он у них. А ты думала, что они тебя послушались и переправили его куда-нибудь. - Но они не переправили, - уточняет довольный Пип. Данка не слушает его: - Конечно, тебе важнее было сохранить нашу маму, чем его, хотя он и был превосходный человек. Марьянка согласно кивает. Пип молчит, размышляя. Тетя, взглянув на него, начинает искать чистую чашечку, которая куда-то загадочно исчезла. Марьянка тем временем выпускает воду из мойки. - Вы всю посуду мне перемыли, - удивляется тетя. - Очень мило с вашей стороны. Пойдемте посидим в гостиной. И вдруг наступает молчание. - Ты лучше расскажи, как мама сердила взрослых, когда была маленькая. Ведь она же сердила, правда? -снова начинает допытываться Данка. - Ты же знаешь, что сердила, - говорит, улыбаясь ей, тетя. - Особенно из-за шапок. У нашей мамы от этого мог случиться разрыв сердца. - Из-за шапок? - Ну да. Шапки мы должны были носить почти круглый год, не только зимой. Ваша бабушка придерживалась такого мнения, что шапки - просто необходимая принадлежность костюма или куртки. И гулять без шапки просто никак невозможно. Ну, приблизительно, как без юбки. Однако ваша мама считала, что ей шапки не идут, и вбила себе в голову, что носить их не станет. Из-за этого постоянно возникали неприятные ситуации. Ваша бабушка разрешала эти ситуации энергичным приказом надеть шапку - и все. А ваша мама, едва выйдя за порог, тут же запихивала ее в портфель. Так, ко всеобщему удовольствию, продолжалось довольно долго, пока нашей маме, вашей бабушке, однажды не пришло в голову посмотреть на нас из окна. - Крик, наверное, поднялся? - Да еще какой! Но ваша мама так и не надела шапку, которая была ей не к лицу. Так что и после этого скандала она совала шапку в портфель - только уже отойдя подальше, за углом. Пип с Даккой переглянулись. Тетя подмигнула им, а вслух произнесла: - Знаете, я проголодалась, пока вы так прилежно трудились. Пойдемте чего-нибудь перекусим. Оказывается, в холодильнике у нее был припасен превосходный холодный пудинг. - Только вот мы опять перемажем тебе все тарелки, - огорчилась Данка. - Вот и прекрасно. Значит, у вас снова появится предлог прийти ко мне, чтоб их вымыть. Дети одеваются в прихожей. Им еще не хочется домой, но уже мучает совесть. Пани Файтова, конечно, уже ушла, и на сей раз они не помогли маме пережить ее визит. Потом у них такое чувство, что, пожалуй, возвращаться им еще рановато. Почему-то им кажется, что тетя уже не вернется к начатому детективу. Скорее всего, закурит сигарету и будет думать о вещах, о которых лучше не вспоминать, а забыть. Но разумеется, не о том, как они с мамой прятали шапку в портфель... - Тетя, серьезно, было бы гораздо лучше, если бы ты переселилась к нам. - И могла бы напоминать маме про ее шапку, - добавляет Пип. - Мы тоже не хотим их носить... Если бы ты ей объяснила... - Лучше не надо, Пип. По-моему, у меня уже нет никакого права кому бы то ни было объяснять, как себя вести. Всякому - свое. Разные люди по-разному смотрят на вещи, понимаешь? - Но пятнадцать градусов выше нуля - это ведь для всех одинаково или нет? - Я понимаю. - Тетя ободряюще улыбается Пипу. Дети машут ей. Конечно, она не варит кофе и не читает детектив. Стоит у окна и смотрит им вслед. - Пип! - вдруг окликает она мальчика, хотя ребята почти свернули за угол. Все трое оборачиваются. - Я напомню маме про шапку! - кричит она ему и исчезает. - Я так и знал, - говорит Пип. Рассуждение шестое Вы, наверное, когда-нибудь слышали о реке Стикс, через которую переправляли мертвых. Выйдя на другом ее берегу, они уже ни о чем не помнили. Вот я и думаю, что такая же река забвения разделила шапочку мамы и шапочку Пипа. Истории этих шапочек очень похожи, правда? Но мама о своей шапочке уже ничего не помнит. Вам не кажется, что и с нами когда-нибудь тоже произойдет нечто подобное? Что и мы забудем обо всем, пережитом сейчас, а запомним только деление, умножение и всякую ерунду? Потому что именно это обычно застревает в памяти взрослых. А о самом главном они забывают. Как будто кто-то провез их по реке Стикс или как будто она сама разлилась в них, поделив сознание на две половины, одна из которых не признает другую. Когда это случается, как на ваш взгляд? Когда человек идет на первое свидание? Или когда ему исполняется двадцать лет? Или же когда завершается определенная историческая эпоха? Я знаю, история - это непрерывный процесс. Но вы слышали, о чем нам рассказывала тетя. Иногда исторические события развиваются слишком бурно; порой они замедляют свой ход, а иногда снова разыгрываются вовсю, и в души людей вселяется страх. Особенно если у них дети. Потому что в такие времена с ними может стрястись что угодно. Да, правда. Может. Тогда люди забывают обо всем. Реку забвения, видимо, никак не обойти. Возможно, именно ради детей каждый должен ее одолеть. Вы заметили, что тетя о каких-то вещах помнит больше, чем наша мама? Для тети реки забвения не существует, потому что у нее нету детей. А я вот хотела бы, чтоб у меня были дети, но чтоб я ничего не забывала о детстве. Может, для этого достаточно записать свои мысли? Хотя бы самые главные? И не забывать перекладывать листок с записями мыслей из старой юбки в новую. Когда-нибудь, находясь на ином берегу, я отыщу свой листок в кармане и напомню себе, что: 1) неважно, если надует в уши, потому что ушам легче выдержать порывы ветра, чем обидные насмешки (поэтому взрослым не стоит настаивать весной, чтоб дети надевали теплые шапки); 2) очень важно самому попробовать преодолеть то, чего ты страшишься, иначе этот страх останется на всю жизнь и будет стыдно, что ты даже не попытался себя перебороть (конечно, не стоит настаивать на том, чтоб дети непременно сторонились участия в исторических событиях!). Но вот это последнее условие невыразимо тяжело выполнить. Так что об этом я, может, и забуду, даже если запишу на листке. Велосипеда павла нет. Не хотите ли взять велосипед Карличка? - Ярда у директрисы, - сообщает Анежка. - Беранкова обещала, что велик будет найден. - Она тебе сказала, как это произойдет? - интересуется Тонда. - Сказала. Сказала, что никто из нас не смеет разговаривать с Ярдой до тех пор, пока он не признается. - Но это ерундистика, - спокойно возражает Вашек. - Конечно, ерунда, - вмешивается Андула. - Если с ним не разговаривать - как же он признается? Молчанием ничего не поправишь. - Скорее, разговорами, правда, Андула? - нежным голоском тянет Катя. Всем известно, что Андула долго молчать не может. - Я, собственно, тоже думаю, что это неправильно, - рассуждает Анежка. - Не разговаривать с Ярдой мы сможем и потом. - Когда это потом? - Когда докажем, что он украл велик, - отвечает Анежка. - А как же мы это докажем? - Просто найдем у него велосипед. По-моему, он спрятал его около дома. - Правильно, - соглашается Катя. - Ярда ведь большой дурак. Пип уже несколько раз оглядывался, на двери. А что, если Ярда появится вдруг... Не вечно же он будет торчать в директорской... Пипу не по душе эти разговоры. Он подымается. Если встать и начать еще за дверью что-нибудь громко объяснять Ярде, то остальные вовремя прекратят болтовню. Но он сталкивается с Ярдой уже в дверях. Ярда отпихивает Пипа, и Пип локтем врезается в шкаф так, что шкаф гудит. - Не считай ворон! -в ярости вопит Ярда. Анежка медленно идет к своей парте. - Что у нас по истории? - бурчит-Вашек, копаясь в портфеле и уже ни на кого не обращая внимания. Пип потирает ушибленный локоть. Ярда садится за свою парту. - Ни в какую исправилку я не пойду, - говорит он, как будто сообщая эту новость своим грязным кедам. - Никому не дам себя в обиду. - В исправительных домах воспитатели никого не бьют, - изрекает Вашек, которому известно обо всем на свете. - Воспитатели, может, и не бьют, - ворчит Ярда. - Да, не бьют, это я твердо знаю. - Вашек уже снова роется в своем портфеле. - А какую тетрадку ты забыл сегодня? - любопытствует Андула. Но у Пипа такое впечатление, что Вашек и Ярда говорили на разных языках. - Я этому не верю, - заявляет Марьянка. - Ручаюсь, что нет велика ни у забора, ни за Ярдиным домом. Так они этот велосипед никогда не отыщут. - Но ведь Ярда взял велик, чтоб кататься, - задумчиво произносит Пип. Он любит высказывать всякие соображения, из-за чего мальчишки в школе тоже смеются над ним. Но теперь девочки ждут, что брат скажет еще. - Он только хотел на нем немножко поездить, - продолжает Пип. - И потом - он очень нетерпеливый. - Так-то оно так... - хочет о чем-то напомнить Марьянка, но Пип прерывает ее: - Дома, наверное, за ним никто не смотрит. А Ярда знает, что остальные ребята вечером сидят дома. Не так рано, как мы, но где-нибудь после восьми, да? Так что, если бы он выехал покататься в девять, он бы уже никого не опасался встретить. А если бы мы попались случайно... - Он всыпал бы нам горячих... - заканчивает Марьянка. - Даже если бы нас было трое? - задиристо спрашивает Данка. - А может, он был бы даже рад... - неуверенно предполагает Пип. Марьянка смотрит на брата: - Рад тому, что мы его изловили? - А мы бы его не ловили. Этот велик мы как будто нашли брошенным. - Ну да, - возражает Марьянка. - Если бы он подождал, пока мы это ему растолкуем. А то... - Ну... нас ведь никто не заподозрит в том, что мы этот велик украли. Или заподозрят? Думаю, нет, - рассуждает Пип. - Мы же пока ни у кого ничего не брали? (Брали или не брали? Думаю, нет.) А Ярде так не хочется в исправительный дом... - добавляет он, словно для ясности. Девочки ждут, что он скажет дальше. Конечно, кому охота идти в исправительный дом? - Его там мальчишки бить будут, - добавляет Пип. Верно. Только вот нам приходится быть дома в шесть - ничего не поделаешь. Собственно, большой беды тут нет. Они ведь не горят желанием непременно поймать Ярду на велике Павла. Собственно, Данка даже не сомневается, что Ярда не побоялся бы посоветоваться с ними. Значит, попробовать все-таки можно. А если его встретят другие... - А что, если снова пойти к тете? -вдруг предлагает Данка. - В девять? - В девять поздно. Но у нее, конечно, уже набралась грязная посуда, наверняка ее много - и тетя позвонит нашим, предупредит, что мы задержимся. После обеда мама объявила всем, что под вечер к ним наконец-то придет настройщик, чтоб посмотреть пианино, и Пип удачно сообразил: - А раз так, то, может, нам опять пойти помочь тете? Конечно, им подвернулся очень удобный случай, что правда, то правда. У мамы не будет времени ехать к тете. И забрать их от нее она не выберется тоже. Ведь настройщик приходит поздно. И ему нужно время. - Хорошо, - соглашается мама и тут же поднимает трубку телефона. - Прекрасно, - говорит тетя, - я только на секунду спущусь вниз в магазин, куплю сосиски. - Лучше не надо. Пипу ночью было плохо. - Но после сосисок у него все пройдет. Дети вышли от тети и где-то на лестнице запропастились. Она стоит у окна, чтоб еще раз помахать им, и никак не может дождаться, когда они спустятся. Она-то думала, что они помчатся как сумасшедшие! Ведь она все так прекрасно устроила. Через полчаса она позвонит Марии и скажет, что они немного заболтались. Бедняжки, ведь пройтись одним в темноте - это для них настоящее приключение. Наконец-то они появились! - Пока! -кричит тетя ребятишкам. - Смотрите под ноги и не налетите на трамвай. Они тоже машут ей, но выглядят как-то уныло. - Ну, бегите-бегите! -подбадривает их тетя. - Я маме позвоню, не беспокойтесь. Долго еще она смотрит им вслед... "Мария - удивительный человек, - думается ей, - но, когда дело касается этих троих, она просто теряет голову". - Конечно, не годится обманывать маму, - произносит Марьянка. - Даже если бы не было так поздно. Она нам позволяет гулять только по парку. - Да там прямо так и есть, будто в парке, - смущенно отзывается Пип. - Там столько крапивы! - А ты отыщешь их дом в темноте, Пип? - спрашивает Марьянка. Она подхватила Дану, которая споткнулась в темноте, и потом - как бы чего не случилось - уже не отпускала ее. Данка не протестует, и теперь они идут, держась за руки. Местность здесь чем-то напоминает деревню, но в потемках ничего толком не разберешь. У девочек такое впечатление, будто это страшно далеко от улиц, по которым они обычно ходят. Но Пип уверен, что Ярде до школы лишь немногим дальше, чем им. Фонарей нигде не видно. Может, они тут и есть, но зажечь их забыли. Вокруг - ни души. Да и хотелось ли им повстречать кого-нибудь? Как отгадать, кто в этих краях живет? Теперь споткнулся Пип. - Пип, - шепчет Данка, словно в этих краях нельзя говорить громко, - здесь только один дом, а? - Да нет. Больше. С той, с другой стороны есть ограда, а вокруг растет крапива. В пустынной тишине вдруг послышались голоса. Троица на мгновение призадумалась, а может, испугалась? Если испугалась, то не слишком. Потому что это определенно детские голоса, и явственней других раздается голос Анежки, насмерть разозленной: - Да это же был совершенно новый мяч! Пусть она мне его вернет! Это же воровство! - Так ты зайди завтра к ней и возьми. - Спасибо за совет! -сердится Анежка. - Только вы тоже пойдете со мной. - Ну, если ты так любезно нас об этом просишь, - усмехается Миша. - Мяч-то твой. - Вы еще теперь скажете, что я принесла его ради своего удовольствия. - Но швырнула его ты сама. - А ты должен был ловить! - А я тут не ради спортивных соревнований. И с тобой соревноваться не стану. - А я, наверное, здесь развлекаюсь, да? И к чему мне из-за вас лишаться нового мяча? - Из-за нас не надо. Ты лишилась его из-за Павлова велика. - Ну вот, теперь уже нет велика и одного нового мяча, - деловито подводит итог Анежка. - И то и другое - во владении семьи Комареков! - У Анежки от гнева прерывается голос. - Это безусловно доказано только про один мяч, - вмешивается Тонда. - А о велике нам известно столько же, сколько и прежде, - замечает Вашек. - Нечего было забрасывать мяч в петрушку, тогда мы могли бы еще немножко поискать велосипед, - спокойно заявляет Катя. - А тебя это не касается, слышишь? -выходит из себя Анежка. - Я бросила, потому что ты сказала, будто слышишь чьи-то шаги. Мы же так договорились! - Но ведь кто-то шел. Правда, из-за этого вовсе не обязательно швырять мяч в огород пани Комарековой. - Это она только говорит, что у нее там петрушка посажена, а я ни одного ростка не видела. - Для петрушки еще рано, - деловито сообщает Вашек. - А я о гвоздь куртку разорвал, - грустно признается Павел. - Теперь мне еще за эту дырку влетит. - А мне за то, что поздно приду ужинать. Незамеченные девочки и Пип, пользуясь темнотой, отступили куда-то вглубь на несколько шагов. Подождали еще немного, пока голоса удалились. - Они тоже устроили вылазку, - шепчет Пип. - Только очень рано. - Правильно, - подтверждает Данка. - Ярда умнее, чем они. И это нам известно. И все-таки неожиданная встреча приободрила их, дети уже не чувствуют себя заброшенными и одинокими. Темнота уже не такая чернющая. Пип еще некоторое время ведет их вперед, а потом останавливается возле какого-то забора. Чувствуется, что забор ветхий, за ним приветливо светится одно окно. - Здесь! - шепчет Пип. Да, это здесь. Забор из реек на незнакомой улице, освещенное окно. А что дальше? Как долго им придется ждать? И вообще - чего они дожидаются? А что, если Ярда этот велосипед вообще не... - приходит в голову Пипу. - И зачем, собственно, мы в это дело впутали тетю? Зачем наговорили, что нам охота одним пройтись по темной улице? По глупости. Неужели мы всерьез думали, что в такой тьме Ярда катается на велосипеде? Нет, нигде даже намека нет на то, чтобы он этим занимался". Кругом - тишь. Или им только мерещится, что они кого-то караулят на этой незнакомой улице? И может быть, они вовсе и не лгали тете, а забрели сюда случайно, но теперь пора бы вернуться домой. - А может, вернуться? - шепчет Марьянка. Пип с Данкой с признательностью поворачиваются к ней. И в то же мгновение отчетливо слышат тяжелые шаги; прохожий с таким напряжением переставляет ноги, что все трое одновременно представляют себе старого-старого человека, который с трудом ходит и тяжело дышит. И тут же распахиваются двери недавно такого приветливого домика и чей-то противный голос ворчит: - Ну, скоро ты там? Долго мне еще ждать? Бедняга дедушка явно споткнулся, что-то тяжелое свалилось у него с плеч и рассыпалось по земле. - Ну, что ворон считаешь, раззява? Надо под ноги смотреть! - заорал кто-то, потом послышались чьи-то грузные шаги и раздался совершенно отчетливый звук основательной затрещины. Трое сидящих за забором ребят испуганно вздрогнули и услышали, как "дедушка" ответил голосом Ярды: - Тяжело, а вязанка почти развалилась. - Вот теперь и собирай ее в потемках как знаешь. Не стану я выстуживать дом, коли ты не умеешь даже дров принести. Дверь захлопнулась. - А ну-ка отвори! - приказывает изнутри женский голос. - Коли ему собирать в потемках, так мы до утра не дождемся. - Твое дело затопить, пока я не вернусь. - И чтоб на столе стоял жареный фаршированный цыпленок? И все за те гроши, которые ты отваливаешь нам на хозяйство? Ярда, в которого неожиданно превратился шаркун-дедушка, громко шмыгает носом. Вот теперь он вытирает нос рукавом спортивной курточки, представляют себе трое притаившихся за забором ребят, хотя они ничего и не видят. Они испуганно переглядываются. Но даже этого не видно в темноте. Тем временем Ярда притащил что-то похожее на ящик. Слышно, как он швыряет туда поленья и волочит ящик в дом. Двери, наконец, захлопываются за ним. И снова светится одно-единственное окно. Дети долго стоят, боясь пошевелиться. Первой опомнилась Данка. - Ну, пошли, - говорит она. - Все равно мы дрянь. Нужно было ему помочь. - Но мы же никак не могли, - бурчит Марьянка. - Должны были, - лепечет Пип. - Ну хватит, пошли, - повторяет Данка. Троица смотрит на освещенное окно. Оно уже не кажется таким приветливым, как раньше. - Нужно идти, - вставляет теперь уже Марьянка. - Мама наверняка места себе на находит. Мама... Собственно, как долго они торчат тут? Наверное, уже полночь. Все поворачиваются, словно по приказу, но не успевают сделать и шага, как снова слышится звук открываемой двери. На этот раз света не видно, и шаги доносятся откуда-то издали. А потом слышится дребезжание колес и слабое позвякивание звоночка. Кто-то спускает велосипед с лестницы. Дети бегут врассыпную. Если бы хоть была видна дорога! Девочки, отыскав друг друга, берутся за руки. - Ты где, Пип? - шепчет Марьянка. Ярда ни за что не должен обнаружить их здесь! Ни за что!.. - Осторожно! - предупреждает Пип. Они увидели его прежде, чем он упал. Велосипед начал страшно петлять, а потом остановился. Девочки уже помогают Пипу подняться на ноги. - С тобой ничего не случилось? - Нет, - отвечает Пип. - Просто я налетел на этот велосипед. "Не налетите на трамвай", - предупреждала тетя. Когда это было? Как будто сто лет назад. - Значит, ты налетел все-таки... Ну как, легко отделался? Рядом с детьми стоит сухощавая старая пани. На седые волосы нацеплен неприглядный берет, из-под короткого жакета выглядывает кусок цветастого передника. - Тут ничего не видно, вот в чем беда. А ты, паренек, подвернулся мне прямо на дороге, но, разумеется, это прежде всего моя вина. Если бы я не гнала в такой тьме... Троица стоит, испуганно вытаращив глаза на старую пани. Бабка держится за руль велосипеда и тоже не сводит с них глаз. Данка незаметно озирается по сторонам. Кроме них, на улице - ни души. На велосипеде действительно катила эта старуха в цветастом переднике. - Велосипед-то Карличка, внука моего, - объясняет она. - Он всегда дает мне его вечером. Дети и без нее видят, что велосипед - собственность внука Карличка. Конечно, это не Павлов велик. Это мужской велосипед, многое повидавший на своем веку. - Никогда не катайтесь на велосипеде в потемках, - предупреждает старая пани. - Нельзя! Мне-то Карличек привозит его под вечер. Он, Карличек, славный малый, и дал бы мне велосипед даже днем, да, боюсь, люди подымут на смех. Ей, скажут, уже пора на печке сидеть. И они правы, конечно, я стара, но как быть, если я страшно люблю ездить на велосипеде? Вы никому не расскажете? Видно, и в самом деле пора бросать это дело. - Конечно, мы никому не станем рассказывать, - убеждает старушку Данка. - А вы не бросайте вашего увлечения. Ездить- это же так здорово! - Пожалуй, я и впрямь не брошу. А ты уж меня прости, - обращается старуха к Пипу. - Ерунда, конечно, - отвечает Пип, - я сам виноват. - Ну, тогда прощайте, - кивает им старая пани, ставит одну ногу на педаль, другой отталкивается и великолепно перекидывает ее через седло. На повороте она ещ? раз оборачивается и машет им рукой. Может, это относится только к Данке? Вот скоро и дом. Окно в гостиной полыхает светом. Приблизившись, они замечают, что окно открыто. - Мама проветривает квартиру, - говорит Марьянка. Не ужели действительно похолодало или ее просто колотит дрожь? В тот же миг окно закрывается. Мама стоит на пороге раньше, чем они успевают нажать кнопку звонка. - Я ничуть не волновалась, - говорит она. - Тетя предупредила, что вы задержались там с этой посудой. Ее как будто накопилось очень много. Дети переглядываются. Ни о каком мытье посуды в этот раз что-то не было и речи. К счастью, мама вроде и не придает этому ни малейшего значения. - Проголодались? - спрашивает она. - Очень! - вырывается у Пипа. Это правда. Все трое вдруг ощущают такой голод, словно не ели по меньшей мере неделю. Мама удовлетворенно кивает. - Очень хорошо, что тетя не предложила вам сосисок. Я сию минуту приготовлю вам кашу. С какао или с корицей? - С какао, - предлагает Данка. После тех тетиных сосисок очень хочется каши. О сосисках они, к своему удивлению, не забыли. Пип проглотил тогда сразу две. - А папа где? - спрашивает Данка, размешивая какао с сахаром. - На собрании, - отвечает мама. Данка кивает. На столе приготовлены бутерброды и апельсины. Апельсины очень дорогие, так что обычно дх получают только дети. У мамы от них болит желудок. Но если у папы собрание, мама всегда оставляет ему один апельсин. Потому что собраний папа не выносит. А апельсины очень любит. И, чтоб немножко его порадовать, мама оставляет ему лакомство. - Но почему это сегодня оно так затянулось? - спрашивает Марьяна и смотрит на будильник. Стрелки показывают пять минут десятого. - Будильник остановился, мама, - сообщает она. Мама смотрит на часы. - Нет, часы идут верно. Значит, и в самом деле теперь только девять! - А настройщик был, мама? - вспоминает Пип. - Был. - И ты нам теперь поиграешь, ладно? В комнате уютно и тепло. Все трое устроились на ковре возле фортепьяно и слушают музыку. Мама забыла, что должна была бы отправить их в постель. Пип потихоньку поднимается и тащит из соседней комнаты огромную кипу нот. Чтобы выбрать еще что-нибудь. Мама поворачивается на вращающемся стуле. - Не таскай столько сразу, - говорит она. - Они тяжелые. Пип держит ноты перед собой и вдруг спрашивает: - А сколько весит вязанка дров, мама? Рассуждение седьмое Видели ли вы такое нагромождение лжи сразу? Вы только посчитайте: мы обманули тетку, сказали ей, что хотим пройтись по темной улице (ложь ? 1); тетя позвонила маме, предупредив, что мы задержались (ложь ? 2), да еще от себя прибавила что-то про грязную посуду (это ложь ? 3). А мы, растяпы, и не догадались ее вымыть. И хотя мы не говорили, что не ели у тети сосисок, но мама все равно так думает (ложь ? 4). Да, кстати, разве вы верите, что маме плохо от апельсинов? Да и та старая пани с велосипедом тоже поначалу выдумывала, будто не станет кататься на велосипеде. Но она сразу же отбросила свое вранье. В общем, эта бабуля в самом деле мировая. В будущем надо не забыть об ее примере и не сидеть на печке только потому, что кому-то покажется, что это тебе подходит больше! Лучше уж буду просить внука Карличка одолжить мне велосипед, правда мне бы хотелось, чтобы внука звали Криштоф, а у меня чтоб поприличнее был берет. Немножко неприятно, что мы столько вранья обрушили на маму. Но противнее всего, что ко всем этим выдумкам мы не смогли прибавить еще одной, самой грандиозной. Что нам не посчастливилось привезти этот распроклятый велосипед и наврать, будто мы его где-то нашли! Тогда Ярда мог бы успокоиться. Потому что, по-моему, история с великом теперь и впрямь его очень тревожит. И еще, по-моему, дома волнений и забот у него тоже хватает. Так что наша последняя ложь имела бы то преимущество, что мы не должны были бы убеждать в ней маму и всех прочих. Потому что если вы думаете, будто против такой лжи мама стала бы возражать, то вы совсем-совсем ее не знаете. И снова неприятности Моросит дождь. Мама несет Пипу свитер. - Да ведь не холодно, - предупреждает ее Данка. И, ко всеобщему удивлению, мама сразу ее слушается и снова кладет свитер в шкаф. Словно ее внезапно озарило, что свитером дела не поправишь. Пип засовывает тетрадь в сумку. В ней изложено содержание первой главы "Бабушки" ("Бабушка" - повесть известной чешской писательницы Б. Немцовой (1820-1862).). Марьянка замечательно пририсовала ему в тетрадку бабушкиных собак - Султана и Тирла. Дети и бабушка хорошо получились и у самого Пипа, а вот животные - нет. Если бы он мог остаться дома, то сел бы у окна и слушал, как по стеклам барабанит дождь, и попробовал бы сам нарисовать этих зверей. Но если один раз останешься дома - этим ведь дела не поправишь. - Тихо, дети, тихо, - призывает пани учительница. - Я надеюсь, что никто из вас не страдает плохим слухом и все слышали, как прозвенел звонок. У всех хрестоматии вынуты из портфеля и положены на середину парты; разумеется, у Доубравовой тоже все приготовлено, как и следовало ожидать. После урока поблагодарите ее за то, что она опять отняла у нас время. Доубравова разглядывает содержимое портфеля в тщетной надежде найти хрестоматию, которую она не может найти вот уже целую неделю. - Откройте страницу пятьдесят семь. Данка и все прочие ищут страницу пятьдесят семь. - Мне необходимо отлучиться, - говорит классная Пехова, - а вы в это время можете выбрать нового старосту класса. Классная выразительно смотрит на Либу. Это значит, что ей хотелось бы, чтоб Либа взяла это дело в свои руки. И не просто взяла. - Я надеюсь, выборы пройдут благополучно и спокойно. Не забудьте, что рядом занимаются. Кроме того, я думаю, что вы легко обо всем договоритесь. Мне кажется, всем вам вполне ясно, кто больше всего подходит на этот пост. Либа манерно поднимается и идет к учительскому столу. Классная удовлетворенно кивает головой и делает шар к двери. - Мать сыра земля дрожмя дрожит, - шепчет Мартин. Пани учительницу нельзя назвать стройной женщиной. "Если сегодня будут кнедлики, - дает себе слово Марьянка, - съем только половину. Или лучше - четвертую часть". - Меня не было, - говорит довольный Ярда, - и я знать ничего не знаю. - Значит, ты был где-то поблизости, - выводит его из заблуждения Тонда, - сейчас литература, а литература в последний раз была неделю назад. А неделю назад ты школу не пропускал. - А правда, что Немцову задавали на сегодня? Я и не знал. - Ты вообще никогда ничего не знаешь, - обрывает его Анежка. - Разве что про чужие велики. - Ну да, кое-кому свистнуть велик легче, чем написать сочинение, - небрежно бросает Катя, накручивая на пальчик колечки золотистых волос. И растерянно смотрит на Вашека. А Вашек смотрит на ее волосы. Очень красивые волосы. Но вот Ярда... - Пиши лучше, - ворчит Вашек, - а то опять влипнешь. - А ты дай списать. - Это списать нельзя. Тут же поймают. - У тебя какая глава? - интересуется Андула. - Как они пошли в замок на вечеринку. - Ты столько уже прочитал! - изумляется Катя. - Я только это и прочитал, - отвечает Вашек. - Папа говорил, что нужно бы все прочитать целиком, но у меня нет времени. У Немцовой все не так уж плохо, но там ничего не происходит. Папа говорит, что я, наверное, быстрее прочитал бы эту книгу, если бы та бабушка носила за поясом кольты, но... - Дай списать, - пристает Ярда. - Я же тебе говорю, что это сейчас же отгадают. - Черта с два! Алена разглядывает собак, нарисованных в тетрадке Пипа. - Да брось ты его убеждать, - советует Анежка Вашеку. - Мог бы и сам сделать. Ярда протягивает руку через плечо Пипа и забирает у него тетрадь. - А ты не лезь не в свое дело, - бросает он при этом Анежке. - Ярда, правда, это тебе не пройдет. И Вашек говорил, это тут же... - Заткнись, - советует Пипу Ярда. Не тратить же время на болтовню с Пипом! Все остальные тоже считают вопрос исчерпанным. Никто уже не замечает ни Пипа, ни Ярды, который вынул из портфеля тетрадь без обложки и теперь старательно, переписывает сочинение. - Тетради - на правую сторону парты, - приказывает Беранкова. Она дает понять, что сегодня никому пощады не будет. - Кто из вас изложил содержание какой-нибудь другой главы, кроме первой? -строго спрашивает литераторша, обойдя первый ряд парт. Анежка быстро поднимает руку и оглядывается на класс. - И никто больше? Поколебавшись, поднимают руки Вашек и Миша. - Хорошо. Остальных я спрошу по всей книге. Если не уложимся в урок, задержимся на перемену. Ты заканчиваешь фразу на слове "когда", Ярда? Многое я видела на своем веку, но такого еще не встречала. - В голосе учительницы начинают звучать угрожающе высокие нотки. - Это я писал еще позавчера, - оправдывается Ярда, - и позабыл, что недоделал. Но теперь мне осталось дописать два предложения. - Ты так хорошо все продумал, что точно знаешь, скольких фраз там не хватает? А ведь писал несколько дней назад. Может, только сейчас? Не перед уроком ли? У кого ты списывал? Голос, звучавший на самых высоких нотах, вдруг падает. Последняя фраза звучит угрожающе спокойно. - Ни у кого не списывал. Это я дома сочинял позавчера. Ребятам кажется, что Ярде вот-вот снова влепят затрещину. Но Беранкова держит себя в руках. - Кто дал ему списать? -снова спокойно повторяет она свой вопрос. Никто не шелохнется. Несколько ребят, искоса взглянув на Пипа, уже уставились куда-то вдаль. Ярда разглядывает свои кеды. - Ну так как же? -спрашивает учительница. - Я жду. На перемене я буду проверять, как вы знаете содержание, и после уроков - тоже, времени у нас хоть отбавляй. Алена беспокойно вертится на парте. - Ты дала ему списать? - Нет, я не давала. - Покажи свое изложение. Взглянув в тетрадь, учительница молча возвращает ее Алене. - Так кто же? Неужели вы рассчитываете, что я в этом не разберусь? Изложение нельзя списать как задание по математике. Вы же хорошо знаете, что я все выясню до конца. Только зря всех задерживаете. Я сообщу директору, что вы сорвали урок... Комареку этого только и не хватает. А директор наверняка до всего дознается, можете быть уверены. Вы же вынуждаете меня искать виновного. У Пипа вдруг возникает такое чувство, что еще мгновение - и они на самом деле перестанут слышать Беранкову, но, к своему удивлению, тут же убеждается, что худшее еще впереди. Так бывает, когда у телевизора выключишь звук; Беранкову выключить нельзя, значит, она будет стоять и вопить в абсолютной тишине, прямо у них на глазах превратившись в дельфина или в кого-нибудь похуже. - И я это сделаю. Отыщу того, кто считает меня идиоткой. - Это сделал я, - вдруг произносит Пип и, как подобает благовоспитанному мальчику, поднимается из-за парты. - Как... - Это я дал ему списать. Признание тут же оказывает свое действие. Словно Пип произнес заклятье. Голос Беранковой враз обретает нормальный тон и окраску. - Дай сюда тетрадь, - спокойно произносит она. Пип подает. - Хорошо, - говорит Беранкова, направляясь к своему столу. - Комарек, ставлю тебе двойку и делаю запись в дневнике. Пип продолжает стоять. Беранкова поднимает глаза от классного журнала. - Садись. На сей раз я тебя прощаю, потому что, в общем, ты хороший мальчик и провинился впервые. Надеюсь, это в первый и последний раз. "Хуже быть не могло", - в мгновение ока проносится в голове у Пипа. Беранкова ошибается. Это не в первый раз. Пип всегда дает списывать. Только сегодня это вышло помимо его воли. Но тут уж ничего не поделаешь. - Так что мы сделаем? -спрашивает Либа, чтобы прекратить разговоры. - Открыто будем голосовать или тайно? - Тайно, - отзывается Илона. - Это почему? - раздраженно спрашивает Либа. - Да потому, - объясняет ей Пепик. Остальным безразлично. Все знают, что, если в классе что-либо случится, больше других разглагольствует Либа. По привычке. А когда действительно необходимо что-то сделать, это делает Мартин. Тоже по привычке. А старостой будет Либа, потому что так предназначено судьбой и решено классной Пеховой. Либа разрезает бумагу на изящные кусочки. - Да нарви ты их, - советует Пепик, - а то мы до утра про сидим, а мне еще нужно историю выучить. Однако Либа на дает сбить себя с толку. Не торопясь, аккуратно разрезает она бумагу. Марьяну это выводит из себя. Она за Либу голосовать не собирается. Пусть вместо тридцати голосов окажется двадцать девять. Разве только Либа проголосует за себя сама... Пожалуй, так оно и будет. Либа собрала листочки и теперь подсчитывает голоса. Зачем? Увы, сосчитать, оказывается, вовсе не так просто, и результат подсчета неутешителен. Либа считает и перекладывает листочки, как будто разучилась считать до тридцати. Илона идет к ней. - Давай помогу. Проглядев три неодинаковые кучки, она объявляет: - Мартин - девятнадцать, Либа - восемь, я - три. Все ясно. Мартин избран старостой, и мы все можем поиграть во что-нибудь другое. Бери руководство в свои руки, - обращается она к Мартину. - А я сразу же спрошу: ты уже вставил стекла в окна? Мартин кивает: - Застеклю в пятницу. Потом он вынимает историю, так же как и Пепик. - Погоди, - вступает в разговор Либа. - Мартин, ты не мог бы на минуту выйти из класса? Мы тут должны посоветоваться. Мартин удивленно глядит на нее. - Это ты серьезно? -спрашивает он, потом поднимается и выходит. - Ты просто спятила, - замечает Илона. Остальные согласны с ней. Бара садится на столик, обхватив ноги в безупречных вельветовых брючках. - Скучно, - жалуется она и оглядывается на остальных, словно ожидая, что теперь кто-то попытается развлечь ее как-нибудь получше. К ней подходит Петр. - Смотрите... - начинает Либа. - А ты сперва позови Мартина обратно, - советует ей Илона. - Нет, не позову. Классная мне сказала, что у нас, наверное, хватит ума не выбирать его. - Это почему? - решительно спрашивает Илона. - Кто сей час голосует? И вообще старосту выбираем мы или она? Если она, то нечего нас мучить этими выборами. Пехова тоже могла бы нам объяснить, что мы хотим выбрать тебя, - и дело с концом. - Ну при чем тут я? - Как при чем? Кто же тогда еще при чем? - Пехова ничего не имеет против Мартина. - А против кого же? Против его бабушки? Либа мнется. - Я угадала, верно? Его бабушка ограбила банк. - Брось, Илона, не глупи. Его отец... - А что его отец? - Я точно не знаю. Но Пехова на него страшно сердита из-за культкомиссии. Мама рассказывала, что на последнем родительском... там они всегда много спорят. В молочной тоже говорили, что у них и дома вечно ссорятся... Марьянка вдруг вскакивает, так что Бара чуть не сваливается со стола. С трудом удерживая равновесие, она переворачивает ногой стул. Петр заливается веселым смехом, а Марьянка несется к кафедре. "Мать сыра земля дрожмя дрожит", - наверное, не преминул бы заметить Мартин, но Мартин - за дверью. - Кто это тебя укусил? - насмешливо спрашивает Либа. - Зато вас уже ничего не кусает. Вы - толстокожие. Только малость сплетницы, ты не находишь? Щеки Либы покрываются ярким румянцем. - Что ты хочешь сказать? - спрашивает она и тут же угрожает: - Это я передам Пеховой. Но Марьянка робкая, пока ее не довели. А когда разозлится, способна противостоять целому стаду разъяренных слонов. Пип и Данка, во всяком случае, в этом убедились. Либа до сих пор не замечала в ней этой черты и теперь совершенно поражена. Марьянке, как видно, все нипочем. - Не сомневаюсь, передать ты, конечно, передаешь, - заявляет она хладнокровно, - но не забудь также и обо всем про чем передать тоже. - Хладнокровие тут же оставляет ее. - Да вы, часом, не спятили? -срываясь, кричит она. - Мы что, выбираем старосту из отцов или из матерей? А я и не знала! Пепик разжимает уши и смотрит на все раскрыв рот. Собрание начинает его забавлять. Впрочем, теперь классу не помогли бы даже звуконепроницаемые двери. - Погоди, - останавливает Марьянку Илона, - ты чего так разбушевалась ? "А тебе-то что за дело?" - чуть было не вырвалось у Марья-ны. Отношение ребят в классе с давних пор налаживает с помощью Илоны Либа, а для более конкретных дел у нее есть Мартин. Что это Марьяна ни с того ни с сего... - Если бы речь зашла о ком-нибудь еще, ты бы небось не воспылала столь праведным гневом, - вскользь бросает Бара. Она снова невозмутимо восседает на столе, как будто недавно не сваливалась оттуда. Но все равно так просто она Марьяне этого не простит. Ведь Петр от души хохотал, когда она летела... - Погоди... - говорит Илона примирительно, но Бара прерывает ее: - Все равно Пехова на Мартине едет - так что и для него лучше отказаться от старост, если уж такая ситуация. Петр снова с удивлением глядит на нее. Вот, оказывается, в чем дело... Но для Марьяны ситуация вовсе не такая ясная. - Глупости, - бросает она коротко. Но Бара уже снова на коне. Встряхивает по-мальчишечьи головой, как ни один мальчишка не сумел бы. - И для него, и для класса лучше, если бы он за это не брался, раз у него такие конфликты. Кризисы сказываются на всем. Даже на почерке. Я читала в учебнике графологии... Бара вто