-- возмутился тот. Они направились к лесистому мысу, который вдавался в озеро как раз напротив острова. Пальчик остался один. С мохнатой ели срывались шишки и шлепали по земле, как чьи-то редкие шаги. Шж-ж-ж... Около Пальчика опустилась Ведьма на метле. -- Слышишь!.. Твоего Гука везут на лодке -- прямо сюда! Где наши? -- Там, -- показал он. И она улетела. Пальчик взволнованно прислушался. Действительно, из темноты до-несся плеск весел... Ближе, ближе... Показались очертания широкой шлюпки, и он нырнул за куст. На берег вылезли дюжие охранники. Они играючи вынули из лодки и поставили на берег мотоцикл с коляской: за рулем уже наготове сидел капрал, а в коляске лежал связанный Гук. -- По карте где-то здесь самая короткая лесная дорога к городу, -- сказал капрал. -- Ага, вот она! -- включил он фары, осветив заросшие травой колеи. Один охранник сел к Гуку, а другие вернулись в шлюпку и поплыли обратно. Пальчик лихорадочно огляделся -- "наших" все еще не было. Как назло!.. Мотоцикл высился рядом -- можно рукой дотронуться, -- а что, если?.. Вот он зарычал, рванув с места, и Пальчик мигом прицепился к коляске. Гук обернулся, рот у него невольно расплылся до ушей -- он увидел рожицу друга. Караульный, почуяв неладное, резко повернул голову и вскричал, тоже увидав Пальчика: -- А!.. Кто это? Капралу, нервно ведущему мотоцикл по ухабистой лесной дорожке, приходилось только догадываться о том, что происходит сзади, -- он не мог остановиться, объезжая лужу. Поэтому, не оборачиваясь, он маши-нально крикнул: -- Руки вверх, кто бы там ни был! -- Руки вверх?! -- ехидно раздалось откуда-то совсем близко из тьмы. И длинная рука Лешего выхватила из коляски связанного Гука. Пальчик отцепился на ходу и покатился по траве -- как раз вовремя! Мотоцикл налетел на дерево, вдруг резко упавшее прямо перед ним поперек дороги, и опрокинулся. Капрал и охранник вскочили, схватившись за кобуры. Тотчас из-за дерева вновь появилась длинная рука -- на сей раз Людоеда, -- подняла взвизгнувшего капрала за воротник, подержала чуток, будто взвешивая, и закинула далеко в чащу. Затем швырнула ему вдогонку караульного. "Караул!" -- на лету вопил он. Если б он был спасателем, то наверняка б кричал: "Спасите!" А уж окажись он на должности какого-нибудь помощ-ника, -- без крика "На помощь!" тоже не обошлось бы. Порода такая. Пальчик обнял Гука. Леший подумал и обнял Людоеда. -- Телячьи нежности, -- растроганно проскрипела Ведьма, кружась на метле над ними. -- Полечу и обниму Домового. -- А ты, кажется, снова подрос, -- приглядывался к приятелю Гук. ОДИН -- КРУГЛЫЙ НОЛЬ В эту ночь никто не спал. Какой тут сон после таких ночных похожде-ний! Да и вообще вскоре пришлось бы вставать -- рассвет не за горами. Леший и Гук слушали по приемнику специальную программу для страдающих лунатизмом и бессонницей. Домовой посапывал пустой трубкой, чтобы не вредить курением драгоценному здоровью. Ведь-ма раздраженно гадала на картах, ей все время выпадал казенный дом. А Пальчик и Людоед играли в шахматы на клетчатой куртке Леше-го -- доска куда-то задевалась. -- Только по-честному, -- говорил Пальчик. -- Не на что-нибудь, -- на щелчки играем. Не жилить. -- Ишь ты, -- ворчал противник. -- Смотрите-ка, я его шахматам научил, а он мне дикие условия ставит. Начальник -- от горшка два вершка. -- А то я не буду играть. -- Ну ладно, ладно. Ходи. Перевес был явно на стороне Пальчика. Он "съел" у своего учителя две ладьи, слона и шесть пешек. А Людоед забрал у него только коня, да и тот был какой-то облезлый, с облупившейся краской. -- У тебя ума не отнимешь... -- А знаешь -- почему? Я не отдам, -- улыбнулся Пальчик. -- Вы только не смейтесь, -- вдруг промолвил Леший. -- Но я вот подумал сейчас, что один -- даже такой сильный, как ты, Людоед, -- круглый ноль. -- Это я-то круглый?! -- А какой же! Людоед засопел: -- Потому что я случайно проигрываю? -- Нет, я о наших ночных приключениях. -- А что, -- самодовольно заявил Людоед. -- Лично себя я круглым не считаю, -- и снисходительно добавил: -- И тебя тоже. Мы неплохо потрудились. Если бы каждый так! -- Вот-вот. Если б да кабы, во рту росли б шампиньоны. -- И был бы то не рот, а целый огород, -- со смехом подхватили ребята. -- Ну, уж вы скажете... -- запротестовал Людоед. -- На таких отчаян-ных храбрецах, как мы, свет держится. -- Он гордо развернул плечи. -- Послушаем, что ты запоешь, когда на катапультах другие "ложки" поставят, -- усмехнулся Леший. -- И другие утопим! -- Как бы тебя не утопили... -- Леший снова повернул ухо к приемни-ку. -- Потому ты и круглый, что только на себя надеешься. -- Не на тебя же! -- вскричал Людоед. -- А ты-то сам?.. -- И я. Пальчик внезапно смешал фигуры. -- Значит, ничья? -- обрадовался противник. -- Еще посмотрим, ничья или чья. -- Ты мне? -- спросил Людоед. -- Просто так... -- задумчиво сказал Пальчик. НИЧЬЯ ИЛИ ЧЬЯ В городской типографии давно приступила к работе ночная смена, набиравшая утренний выпуск газеты. Это была особая смена: одни мальчишки. Ну, как всем известно, ребята не любят рано ложиться спать. Вот и поработай себе на здоровье. Да и хозяину выгодно: дети обходятся дешевле, чем взрослые, -- вдвое. И втрое, и даже вчетверо! У него было железное правило: во сколько раз ты весишь меньше отца, во столько раз меньше получишь. Допустим, твой папаша тянет аж на девяносто килограммов, а твой вес -- только тридцать. Составим уравнение: 90 : 30 = 3 Значит, получай, что заслужил. В три раза меньше! Хозяин был взрослый человек. В отличие от ребят он любил по ночам спать, притом на работе. В самом укромном уголке полуподвального помещения стояла кровать с пышными подушками, на которой каждую ночь он сладко посвистывал и похрапывал, несмотря на шум типографии. Рано утром он просыпался, просматривал свежий оттиск, открывал, зевая, дверь на площадь, где уже нетерпеливо ожидали другие мальчиш-ки -- уличные газетчики, и провозглашал: "Налетай!" Они расхваты-вали толстые кипы и разбегались по городу с криком: "Утренний вы-пуск!" А сами печатники, сонно пошатываясь, разбредались по домам, сжимая в кулаке по две-три монетки, в зависимости от веса отца. В эту ночь хозяин, как всегда, закрыв дверь на ключ, спал на своей мягкой постели. Постукивали свинцовые шрифты, клацали линотипы. Мальчишки сновали среди мелькания ременных шкивов... -- Гляди! -- неожиданно воскликнул кто-то. -- Да это никак сам Пальчик! Видали его в цирке? Это и впрямь был Пальчик. Протиснувшись сквозь узкий вентиля-ционный люк, он спустился вниз по скобам в стене. Мальчишки гурьбой окружили его. Из-за шума механизмов не было слышно, что он говорил и о чем возбужденно галдели они. Затем, отталкивая друг друга, ребята поочередно пожали ему руку, и Пальчик полез обратно. Мелькнули в люке подошвы его башмаков и исчезли. Вовремя успел он выбраться, потому что вновь подрос сразу, как только очутился на улице. А если б это случилось в тесной вентиляцион-ной трубе?! Он помахал в зарешеченное оконце мальчишкам внизу и убежал. На. них можно было положиться. Они были не глупы, эти мальчишки. Предусмотрительно отпечатав лишь один экземпляр газеты, они рассыпа-ли готовый набор и быстро взялись за новый. Когда хозяин проснулся, все уже было упаковано в кипы, а перед ним на столе лежал сегодняшний выпуск. Он внимательно прочитал его -- за ним следили полсотни настороженных глаз -- и буркнул, потягиваясь: -- Порядок. Заскрежетал ключ в замке, впуская в типографию солнечный свет и мальчишек-газетчиков. И вот они уже мчатся по улице, размахивая листами: -- Утренние новости! Утренние новости! ВЕЧНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ День был голубым и солнечным. Кстати, таким он бывает в сказках чаще, чем в жизни. Во дворе Людоеда царило необычное возбуждение. Собрались все обитатели дома. Гук, Пальчик и сам Людоед стояли на крыльце. Ведьма с неразлучной метлой сидела на краю крыши. А Домовой удобно устроился на трубе, пуская дымки из своего трехметрового мундштука. Посредине двора стоял Леший -- возле загадочного бесформенного сооружения из пружин, блоков, подшипников, чайных чашек и колб, в которых бурлила знаменитая гремучая жидкость. -- Перед вами вечный двигатель, -- смущаясь, признался он. -- Сотни лет весь человеческий и нечеловеческий мир бился над этим вопросом. И какой-то леший... То есть не какой-то, а вполне определенный, хорошо знакомый вам Леший Шестой за каких-то триста лет нашел-таки достой-ный ответ! Из своей скромности он не показывал вам до поры до времени эту поистине удивительную машину, которая предназначена для перели-вания воды и других напитков. Но сегодня... -- Да запускай! -- нетерпеливо крикнула Ведьма. -- Слова не дают сказать, -- возмутился изобретатель. -- Вот так всегда! Ну, ладно... Итак, начинаю! Он достал из карманчика для часов большую бутылку шампанского и привязал ее длинным ботиночным шнурком к своему вечному двигателю. -- Спуск корабля? -- усмехнулся Людоед. -- Ты прав, в такой тор-жественный день ничего не жаль! Но Лешему было все-таки жаль. Он открыл пробку и, в два глотка осушив посудину, лихо разбил ее о плитки двора. -- Ура! -- закричали Пальчик и Гук. -- Пожалел машину, -- поджала губы Ведьма. Домовой невозмутимо заметил с трубы: -- Сам убирать будешь. А Людоед лишь хмыкнул. Его хмыканье было похоже на мычание большой коровы. Леший отошел на несколько шагов. Тут только все заметили, что он волочил за собой какую-то веревку, тоже привязанную к вечному двигателю. -- Включаю, -- и дернул. Раздался ужасающий взрыв! Ребят кувырком унесло за ворота. Домовой свалился в трубу. Самого изобретателя забросило на крышу, а Ведьму сдуло с нее: ругаясь, она высоко парила на своей метле. А Людоед, как ванька-встанька, согнулся до самой земли и тут же выпрямился. "Несгибаемый человек! -- как сказал бы Леший и наверняка уточнил бы: -- Почти что человек". Вечный двигатель исчез. На его месте осталась глубокая яма, из которой курился тоненький дымок. -- Это, наверно, все от погоды, -- робко объяснил с крыши изобрета-тель, потирая бока. -- Погодка не та. Реакция на солнце... Я сделаю другой! -- твердо сказал он. Из трубы высунулся черный от сажи Домовой. В зубах у него торчал коротенький огрызок мундштука. -- Какого лешего!.. -- пронзительно закричал он. -- Ученый! Исчез и мгновенно появился снова: -- Изобретатель! Исчез и опять высунул голову: -- Диверсант! Вновь исчез и уже надолго. До самого вечера. Во дворе появились оборванные, исцарапанные Пальчик и Гук. -- Эй, подрывник, -- окликнул Людоед возмутителя спокойствия, -- я давно хотел спросить: твой вечный двигатель для переливания воды, да? -- И напитков, -- строго добавил Леший. -- Ну-ну, пусть. А куда? Для переливания откуда и куда? -- Было б откуда, найдется и куда. И наоборот. -- Лучше не темни, -- пригрозил Людоед. -- Из пустого в порожнее, -- важно произнес Леший. -- Странные вы все, право. Для чего ж еще нужен вечный двигатель! Дом освещать? Лук жарить? Землю копать? Ему же все равно, что делать, пойми ты, садовая голова, -- только останавливаться нельзя. На то он и вечный! -- Действительно, -- опешил Людоед. -- Постой, дом-то освещать можно?! -- А кто ночью при свете спать будет? -- Леший слез по водосточной трубе, чуть не прихватив ее себе на память. -- Эх ты, недоучка! -- Мрракобесие! Кррупоррушка! -- донесся откуда-то сверху резкий голос. Все задрали головы. На ветке дерева сидела знакомая сорока с газетой, вдетой в перья хвоста. Она старательно счищала концами крыльев сажу с макушки. -- Потррясающе! Фейеррверрк! -- бросила вниз газету и улетела. Людоед поймал лист и недоуменно взглянул на крупный заголовок: "ТАЙНА ОСТРОВА УТИНЫЙ". -- Мы пропали! -- уткнулся он в газету. -- Теперь нам крышка. От кипящего супа. -- Что там? -- забеспокоился изобретатель. Людоед тяжело опустился на ступеньки: -- Ужас-с. И не тихий, а громкий! Здесь обо всем написано. -- О чем -- обо всем? -- Как были доставлены катапульты на остров, как "улетели" забрасыватели, как... Смотри, что напечатано: "Возможен ответный удар!!" -- Кто написал? Кто? -- Леший выхватил газету. -- Где подпись? Ага, вот: "Неизвестный автор по вполне известным причинам решил остаться неизвестным". -- Ничего не понимаю, -- развел ручищами Людоед. -- И как только напечатали? Им нет никакого интереса шуметь! -- Правда. Никакого. Может, все еще обойдется ? -- Ну-ка, -- Пальчик взял у него газету и с удовольствием посмотрел на жирный четкий шрифт. -- Напечатали-таки, успели. Правда, я малость поднаврал насчет возможного ответного удара, но... -- Как?! -- вскинулся Людоед. -- Запросто. Я ночью потихоньку смотался в город, дорога зна-кома -- не страшно. У меня знакомые мальчишки в типографии, и они тайком... -- Ты понимаешь, что ты натворил?.. Скорей в город! -- заторопился Людоед. -- Может, чего разузнаем. Вдруг до нас докопаются? Опасность я люблю встречать лицом к лицу. -- Верно, -- поддакнул Леший. -- Уж там-то нас никто не найдет. -- Да там сейчас такое будет, такое!.. -- воскликнул Пальчик. -- Неужели вы не понимаете! -- Ты так полагаешь?.. -- нахмурился Людоед и вдруг широко улыб-нулся. -- Тогда захвачу нашу большую сковородку. АУ-АУ-У -- Это все вы! -- метался по залу замка Держихвост. -- Из-за вас! -- Не сваливайте со здоровой головы на больную, -- шипел генерал Паф, потирая забинтованный лоб. -- Вы сами виноваты! Все высокие стрельчатые окна зала были разбиты. Со двора доносился гул толпы. -- Раньше меня провожали хоть тухлыми яйцами, -- возмущался посол, спотыкаясь о булыжники и поскальзываясь на осколках стекла. -- А теперь... Вслед за Правителем он ринулся вверх по винтовой лестнице. Они выскочили на площадку смотровой башни. -- Где ваши стражники? -- А ваши карабинеры? И одновременно ответили друг другу: -- Что они -- дураки?! -- Они смылись! Сбежали все стражники, караульные, карабинеры... Они уже давно мчались без остановки кто куда, то и дело оглядываясь назад. Их потом видели в чужих краях и легко узнавали по скособоченным шеям. Держихвост осторожно просунул голову между зубцами башни и глянул вниз. В огромном дворе замка негде было и сливе упасть. Собрался весь город. Никому, до единого, не хотелось погибать из-за каких-то случайно "улетевших" забрасывателей от катапульт, нацеленных на далеких и близких соседей. Своя жизнь дороже, чем военные интересы чужедальней Двадцатьсемерки. Новости подняли всех. Так крохотный камешек, со-рвавшийся с вершины, вдруг становится сметающим все камнепадом. -- Дорогие горожане! -- закричал Держихвост. -- Я лично телеграфи-ровал в соседние страны. Там ничегошеньки не случилось. Клянусь, катапульты не были ни чем заряжены! Даже если б соседи и захотели, никакой ответный удар невозможен -- у них пока такого оружия нету! -- Вот именно -- пока! -- донесся чей-то возглас. -- Если не брешет, -- добавил кто-то. -- Любимый город, можешь спать спокойно! -- вновь заголосил Правитель. -- Не волнуйся, я с тобой! В ответ раздался громовой смех толпы. Хохотали все, от мала до велика, не в силах остановиться. Держихвост хотел еще что-то крикнуть, но внезапно заметил внизу высоченного Людоеда. Он размахивал здоровенной, хорошо знакомой сковородой. И Правителя словно ветром сдуло. С тех пор ни Держихвоста, ни Пафа никто не встречал. Говорят, они заблудились в тайных подземных переходах и до сих пор не могут оттуда выбраться. И по ночам в старом замке откуда-то слышатся глухие, сдавленные камнем крики: "Ау! Ау-у!.." -- Нет, я не могу, -- отказался Людоед, когда жители города, наконец-то, узнав обо всем, предложили ему самому стать Правителем. -- Я трусоват малость. И вообще паникер. Леший, подтверди. -- Ага, -- охотно подхватил тот. -- Трус, паникер, пустозвон и... -- И потому я прошу, -- поспешил прервать его Людоед, -- назначьте меня и моих друзей лесничими. Как-никак, а за оленями, которых нам так любезно привез высокочтимый посол Паф, следить-то надо. В ЛЕСНИЧЕСТВЕ Несмотря на осень, приятно припекает солнце... Двор Людоеда теперь не узнать. Аккуратно расчищены дорожки, подстрижены кусты и деревья. На крылечке сидит, попыхивая трубкой, Домовой и читает газету. А на плече у него вертит головой сорока, приносящая "захвостелые" новости. За открытым окном виднеется Леший. Он помешивает половником в кастрюле и хочет высыпать в суп целую пригоршню перца. Гук деловито учит уроки в новой садовой беседке. Гука приняли в городскую школу, куда его каждое утро доставляет Ведьма на своей быстрой длинной метле. Пальчик же школу не посещает -- он и так почему-то все знает, хотя о своем прошлом -- единственная беда! -- по-прежнему ничего не помнит. Ведьма сидит на крыше и гадает на замуслен-ных картах. А Пальчик, удобно пристроившись над ней на трубе, болтает ногами, чем приводит ее в крайнее раздражение. -- Людоед идет! -- вдруг объявил он. -- Орет над ухом, -- пробурчала она. -- Какой он тебе людоед?.. -- А кто же? -- Людоед Шестнадцатый -- это его глупый цирковой псевдоним. -- Цирковой?! -- изумился Пальчик. -- А то какой же... Он большие тяжести подымал. Не поверишь -- до семисот кило! А потом его вытурили, когда он слабеньким щелчком -- силач такой, нашел с кем сладить! -- слегка расквасил Магнуму нос, чтоб не совал его куда не надо. -- А Домовой? -- Оригинальный жанр. Людоед его под купол цирка подбрасывал, а потом мизинцем ловил. Да... Тоже неудачный псевдоним. Его бы следова-ло Кумполом обозвать. -- А Леший -- фокусник, -- вдруг сказал Пальчик. -- Откуда знаешь? -- Догадался. -- Мы вместе работали, -- кивнула она. -- А зачем же вы все нас обманывали? Людоед, Леший, Домовой... -- Чтобы вас не разочаровывать. -- Ведьма принялась снова раскла-дывать карты. -- Не-е, меня не проведешь! -- Пальчик засмеялся. -- А как же вы на метле летаете? -- Чего ты ко мне привязался? -- вспылила она. -- Я ведь тоже с ними работала. -- И напыжилась. -- На трапеции. Мой номер назывался: "Со скоростью ведьмы под куполом цирка!" -- И привычно поджала губы. -- Ушла по ветхому возрасту. -- Ну а метла?! -- Леший изобрел. -- Она восхищенно покрутила головой. -- Тонкий механизм эта метла! Внутри -- сплошь пустотелая. На сжатом газе действует. Он мне ее каждую ночь... -- Подзаряжает, -- подсказал Пальчик. -- Накачивает, -- возразила Ведьма. -- Все-таки, что ни болтай, а Леший -- настоящий изобретатель! Позаботился о бабусе на старости лет. Понятно, с вечным двигателем у него -- того... Ну, не того! Но я считаю, если уж при второй попытке у него не получится, то другим вообще нечего браться. -- Ага, -- согласился ошеломленный новостями Пальчик. -- Только я боюсь, опять все взорвется. -- А какой он нам дом отгрохал! -- Ведьма восхищенно похлопала по гулкой крыше. -- В жисть к нему дорогу не найдешь. Правда, сейчас это уже ни к чему -- вот вчера к нам почтальон шел и заблудился, еле его самого разыскали. А раньше такое уединение очень нам помогало. -- И разъяснила: -- Спокойно жили. Никто чужой не совался! Я не о вас, -- подсластила она пилюлю. В воротах появился лесничий Людоед. Он вел за шиворот браконье-ра, увешанного подстреленными кроликами. Нарушитель сроков охоты вытягивал шею и всем тревожно улыбался. -- Заловил? -- спросил из окна Леший, хотя факт был налицо. -- Попался. Жаль, только один. -- А другие? -- Других просто нет. Всю ночь караулил. А как тут дела: мыши опять скреблись? -- Опять, постылые. -- Я же тебе поручал -- всех извести! -- вскипел Людоед. -- Извел? -- Что я -- кот? -- оскорбился Леший. -- Слышь, а если и вправду кота извести... то есть завести! Домашнего -- из бездомных. Свалочного. -- Како-о-го? -- Свалочного, -- повторил тот. -- Ну, из тех, что по свалкам бродят. Они самые хваткие! -- Заводи. Разрешаю, -- лесничий втолкнул браконьера в дом и захлопнул дверь. На двери красовалась табличка: ЛЕСНИЧЕСТВО "УГОДЬЯ" А ниже -- еще пять с буквами помельче: ЛЮДОЕД XVI Главный Лесничий (Можно не звонить!) ЛЕШИЙ VI Обходчик Всемирно знаменитый изобретатель! МАЛЬЧИК С ПАЛЬЧИК Старший помощник Лесничего ГУК Помощник Старшего помощника Лесничего ДОМОВОЙ И ВЕДЬМУШКА Домохозяин и Домохозяйка ДОМОЙ Однажды Пальчик полетел с Ведьмой в город за покупками. Кроме него и Гука, больше никого она никогда с собой не брала, боялась за метлу после той самой ночки на озере. Она тогда страсть как напугалась за свое средство передвижения, которое чуть не сломал Людоед, спасаясь с острова. Она даже Домового не прихватывала в город, хотя он был лишь на голову выше Гука, а значит, и ненамного тяжелее. "Все равно лишний вес, -- твердила она. -- Лучше лишнюю пачку соли привезу". В городе она встретила знакомых старушек и сразу отправилась вместе попить чайку со сгущенкой, наказав Пальчику прогуливаться поблизости от кафе и всякий раз заглядывать в окно, не освободилась ли уже она. А то она, мол, его ждать не будет. Но с собою и не додумалась пригласить. Понятно, слишком докучливый собеседник для ее умудрен-ных подруг. Да и сам Пальчик не напрашивался. Из-за какого-то чая, пусть и со сгущенкой, терпеть целый час нудное перемывание косточек всем и вся?! Поэтому он ушел гулять, рассчитав, что если через пару часов заглянет в кафе, то и тогда будет слишком рано. И, нате вам, тут же за углом он наткнулся на клоунов Толстого и Тощего. Они его еле узнали! А может, не хотели сразу узнавать только для того, чтобы сделать ему приятное, -- ведь он так подрос за минувшее время! Зато сами они почти не изменились, разве что Толстый стал еще толще, а Тощий -- еще худее. Все очень обрадовались встрече и пошли бродить по городу втроем. Пожалуй, только ночи не хватало -- как прежде. Клоуны уже были наслышаны о похождениях Пальчика и даже соби-рались на днях наведаться в лесничество, но о многом им еще было не-известно, и поэтому, когда он взахлеб рассказывал обо всем, эти добряки ахали, охали, эхали и ухали. -- Ах-ах! -- восхищался Толстый. -- Ох-ох! -- пугался Тощий. -- Эх-эх! -- сокрушался один. -- Ух-ух! -- изумлялся второй. Что касается их жизни, то она протекала без всяких приключений. Сплошной цирк. -- А Магнум? -- неожиданно вспомнил Пальчик. -- Как он? Все бушует? -- Отбушевался, -- вздохнул Тощий. Оказалось, что на очередном "Сеансе черной магии" Магнум увлекся и превратился не в шесть своих уменьшенных подобий, а в целый десяток! И собраться снова в одного так и не смог. Теперь все десятеро работают на арене униформистами. -- Не выгонять же их на улицу, -- заметил Толстый. -- Не те времена. -- Очень исполнительные, ведут себя тихо, прилично, -- сказал То-щий, -- а вот после работы только и знают, что спорят до хрипоты, кто из них раньше был хозяином цирка. -- И не дерутся? -- Нельзя, -- смеясь, покачал головой Толстый. -- Стоит кому-то поставить другому синяк, как синяки появляются сразу у всех. -- Ну, а ты так ничего про себя и не вспомнил? -- вдруг спохватился Тощий. -- Нет... -- Может, снова попробуем нашу игру? -- предложил Толстый. -- Дом! -- Крыша, -- улыбнулся Пальчик. -- Дверь! -- подхватил клоун. Пальчик остановился, задумчиво глядя на цифру "7" на двери какого-то дома. -- Семь, -- пробормотал он. -- Что? -- Толстый тоже увидел цифру и, не прекращая игры, воскли-кнул: -- Шесть! Продолжай по уменьшению. -- Семь. Шесть... -- повторил Пальчик, беспомощно подняв на него глаза. -- Пять! -- Да нет, постойте... Семь! Шесть! -- Уже было, -- пожал плечами клоун. -- Было, -- волнуясь, закивал Пальчик. -- Сначала шесть. Потом семь. -- Ну? -- нетерпеливо сказал Толстый. -- Давай тогда по возраста-нию. -- Итак... Восемь! -- Восьмого еще не было, -- машинально сказал Пальчик. И замер. -- А почему ты сказал: "восьмой"? -- насторожился клоун. -- "Восьмой", а не "восемь", как полагается по счету? Может, номер подъезда ... -- Этажа! -- выпалил Пальчик. И вспомнил все!!! -- У нас в городе нигде нет семи этажей, -- вконец растерялся Толстый. -- А на башне в замке? -- неуверенно вставил Тощий. -- Я... спешу, -- в отчаянии произнес Пальчик. -- Некогда... Меня ждут. Я не могу!.. Передайте всем в лесничестве, -- уже на бегу обернулся он, -- я когда-нибудь, может, еще и вернусь. Не волнуйтесь и не ищите меня! Всем спасибо за все! Тот переулок с дощатым "киоском" он нашел быстро, словно сами бегущие ноги вывели его к нему. Дверь с цифрой "7" была на месте! Пальчик юркнул внутрь лифта. Через какую-то минуту он уже спускался на первый этаж, торопя кабину: скорей, скорей, ну скорей же! На этот раз его отсутствие не обошлось так же незаметно, как после приключений на "шестом этаже". Пальчик не был дома... час. Ну, конеч-но, при чем тут какой-то час? Мальчишки пропадают во дворе целыми сутками, и то ничего. В другом дело: раз в месяц папа непременно измерял ему рост, а сегодня был именно такой "замерный" день! Когда сын влетел в квартиру, папа тут же суматошно схватил его, не дав и рта раскрыть, потащил на кухню и приставил к дверному косяку: -- Чуть не забыл! Хорошо, что ты быстро вернулся, -- и черкнул карандашом на уровне макушки. -- Недавно же мери... -- обернулась от плиты мама и осеклась. -- Поразительно! -- Папа отступил на шаг. -- Каково! Мальчик вытянулся на восемь сантиметров! Час назад я даже и не замечал. Такими темпами... Он не нашел нужных слов, и никто бы так и не узнал, что стало бы с Пальчиком, вздумай он так расти. Если б не мама: -- Такими темпами он скоро отца догонит! -- Она была приятно удивлена. -- Скажешь тоже, -- сиял сын. -- Он у нас великан! Теперь-то Пальчик обязательно рассказал бы родителям о всех своих похождениях. Но решил: еще успеется. И не пожалел об этом, потому что на крыше кабины лифта -- он не поленился проверить! -- ожидало новое письмо от верного Гава. "Встретимся на восьмом?" -- спрашивал Пес Собаков. И все, больше ни слова. Нет, признаваться родителям и впрямь было рано. Ведь они ни за что не отпустят или, хуже того, увяжутся вместе с ним, Пальчиком. Он своих родителей знает.  * ЧАСТЬ III *  ЗАГАДОЧНЫЕ ЧАСЫ В тот же день -- к чему отклады-вать? -- Пальчик встретился с Гавом на восьмом этаже. -- Заставляете ждать, ваше поднимательство, -- укорил его Пес Собаков, как только открылась дверь лифта. -- Дай руку! Дай! -- скоман-довал он тоном настойчивого хозяи-на собаки. -- Зазнались? Пальчик весело пожал ему лапу. -- Чего это ты со мной на "вы"? -- спросил он, с любопытст-вом оглядываясь по сторонам. Кабина лифта стояла в какой-то высокой каменной пещере с узкой расщелиной-входом, из которой па-дали солнечные лучи. -- С каких пор на "вы"? -- переспросил Гав и глубокомысленно почесал затылок задней ногой. -- К слову пришлось. Так мне показалось сподлапистей выразить свою мысль. -- Как-как? -- По-вашему, сподручней. -- Слушай, а почему ты и здесь разговаривать можешь? Ведь это не твой этаж! -- "Усе здесь наше", как подчеркивала буфетчица Оля каждый раз после работы, прихватывая домой две большие сумки с продуктами. Неужели тебе не нравится, что я с тобой разговариваю? -- возмутился Гав. -- Тебе что, хотелось бы, чтоб я лаял, гавкал, тявкал, брехал! -- Да нет! Я, наоборот, рад. Но все-таки? -- Откуда я знаю. Это ты у них спроси? -- махнул Гав лапой на выход из пещеры. -- А кто они? -- И сам не знаю. Я тут недавно, еще не разнюхал как следует. Они подошли к расщелине и выглянули наружу. До самого горизонта, накатывавшее волной на прибрежную гальку, лежало море. Вернее, озеро, если судить по его цвету. Серенькое озеро, а не сине-зеленое море. -- Пресная вода, -- сообщил Гав. -- Я уже бегал пить. Какая-то странная на вкус. Словно дисти... -- Дистиллированная? -- подсказал Пальчик. -- Она. -- Мы-то эту воду в школе проходили. А вот ты откуда знаешь, что такая бывает? -- Ты эту воду проходил, а я ее пивал. И не в школе ты ее проходил, а в том ручье по колена -- помнишь, на шестом этаже? Все время недове-рие, намеки, подозрения!.. Дистиллированная... -- пробурчал Гав. -- Ты думаешь, какую воду буфетчица Оля в аккумулятор машины "вольво" наливает? -- У нее "вольво"! -- изумился Пальчик. -- А ты думал -- "запорожец"? С ее-то бульдожьей хваткой! Она... -- Погоди, -- перебил его Пальчик. -- Ты еще не сказал, зачем позвал сюда, на восьмой этаж. -- Привет! Из врожденной любознательности, моей и твоей. А на седьмом я уже бывал. -- И я. -- Теперь-то знаю. -- Почему -- теперь? -- Когда поднимался на восьмой, учуял твой запах -- он шел с седьмого вниз. -- Мне бы твой нюх! -- позавидовал Пальчик. -- А мне бы твою недогадливость. -- Зачем? -- Чтоб хоть немного сравняться с тобой, -- рассмеялся Гав. Пальчик -- тоже. -- Да, ты знаешь, что со мной было на седьмом этаже! И он быстро рассказал, что с ним приключилось. -- Жаль, меня с тобой не было. Уж я бы показал всем твоим врагам, где раки зимуют! А, кстати, где они зимуют? -- И тут же Гав раздумчиво произнес: -- Но, может, и хорошо, что я ничего не знал. Иначе бы я за тебя волновался. -- Гав, это хорошее чувство. -- Хорошее-то оно хорошее, да шерсть от него почему-то седеет. -- С тобой не соскучишься... -- Правда? -- просиял Гав. -- Когда я бродяжничал на седьмом этаже, об этом мне говорила каждая собака. Попутная, -- уточнил он. -- Весело было, незабываемые деньки! -- Я-то думал, ты по мне скучал, -- уныло протянул Пальчик. -- А я что говорю? Им было весело, а не мне. И вот сейчас -- я же вызвал побродяжничать не кого-то, а тебя! Они пролезли в расщелину и, рискуя сломать шею, спустились по скользким валунам к воде. Влево и вправо тянулись полосы мелкой гальки, точно россыпи больших фасолин. Пальчик зачерпнул горсткой воду и попробовал: -- Правда, безвкусная... -- Как у растаявшего снега, -- кивнул Гав. -- И куда нас занесло на твою голову и на мою башку?! Позади них, на скалах, суровым полукольцом охватывающих бухту, торчали одиночные, похожие на арфы, розовоствольные сосны. За ними начинался лесной массив. Снизу он виделся только частыми верхушками деревьев: вероятно, дальше, за скалами, местность понижалась. Высоко в небе бесконечно долгими кругами парила узкая чайка с красным коротким носом и черным хвостовым оперением, напоминавшая туго натянутый лук со стрелой. Мимо них, не моргнув и глазом, низко пролетел лебедь -- весь, как набитый ватой и застывший, и только лишь механически махал крылья-ми, словно их дергал за неразличимые нитки невидимый кукловод. Пустынно и тихо было вокруг... -- Надо бы запомнить место, где вход в пещеру, -- озабоченно пробормотал Пальчик. -- Со мной это не надо, -- безмятежно сказал Гав. -- У меня чутье. -- Но у меня-то его нет. Вдруг мы потеряемся... -- Потеряться можешь только ты, -- самодовольно возразил Гав. -- Уж тебя-то я найду. Жаль, конечно, что у тебя в кармане нет хотя бы завалящей котлеты, тогда мое чутье было бы вдвое острее. Но на нет и суда нет. Народного, -- уточнил он, -- как говаривала буфетчица Оля. -- Заладил... Пальчик все же постарался запомнить две низкие сосенки у той пещеры, где был лифт. Отсюда ее вход был совсем незаметен. Они пошли вдоль подножия скал по берегу в поисках хоть какой-нибудь тропки, ведущей вверх. Гав внезапно остановился: -- Пахнет пляжем. -- И полотенцем, -- усмехнулся Пальчик. Все-таки он был выше и поэтому увидал поодаль чье-то забытое полосатое полотенце, прижатое камешками от ветра. Это невольно напомнило ему тот самый случай, когда он посрамил "нюх" Людоеда, первым увидев Пафа и Держихвоста. -- У нас зрение послабее, -- ни капли не смутился Гав. -- У любой собаки спроси! -- Спрашиваю, -- улыбнулся Пальчик. -- А-а, на меня намекаешь... Хоть я и не любая собака, а особенная, -- напыжился Гав, -- отвечаю: ветром тянет в другую сторону, потому-то я и не учуял твое треклятое полотенце. -- А как же ты учуял, что тут пляж? -- Ох, -- вздохнул Гав. -- Что я, пляжей не знаю? Да здесь под галькой повсюду целые залежи сливовых косточек, окурков, клочков газет, оборванных пуговиц -- чего только нет! Ага, -- встрепенулся он, -- теперь ветер дует в нашу сторону. Вон за тем валуном -- асфальтовая дорожка... Как лучше сказать: начинается или кончается? -- Начинается. -- Думаешь?.. Хотя ты прав. Для нас она начинается, -- согласился он, сворачивая за валун и вступая на асфальт. -- А вот чем закончится? Они вдруг замерли, увидев электронное табло, укрепленное на стойках с боку дорожки. Горевшие цифры: 1.15.46 -- наверняка показывали время. Цифры секунд, крайние справа, методично пощелкивая, сменялись в своем квадратике. Причем эти странные часы отмечали отнюдь не время дня -- судя по солнцу, было никак не больше 11, -- а что-то совсем другое. Когда нащелкало 60 секунд, минутная цифра "15" превратилась в "14", а не в "16". Значит, отсчет шел в обратную сторону. -- Понял! -- догадался Пальчик. -- Столько времени осталось до... -- До чего? -- тревожно спросил Гав. -- Хотел бы я сам знать... -- Ну, про время мне кое-что известно, -- сказал Гав. -- Людям его всегда почему-то не хватает. Вот ты говоришь: осталось столько... Сколько? Пальчик замялся, не зная, как объяснить. -- Солнце видишь?.. -- наконец, нашелся он. -- Когда оно сдвинется в небе вот на столько, -- развел он руки примерно на полметра, -- тогда и должно что-то случиться. -- Маловато. Но запасец еще есть. Мне этого хватит, чтоб, в случае чего, вовремя смыться. -- Без меня? -- в шутку спросил Пальчик. -- С тобой, -- серьезно ответил пес. И они двинулись дальше. Дорожка то полого, то круто извивалась среди скал и деревьев. Через несколько поворотов появились другие электронные часы, по-прежнему отсчитывавшие время до... неизвестно чего. Затем встретились третьи часы, четвертые... Загадочные табло равномерно возникали и слева, и справа на их пути, продолжая неумоли-мо сокращать цифры минут. Неожиданно Пальчик заметил, что асфальт испещрен какими-то дыр-ками, но не от женских каблучков -- более глубокими. Словно их оставили мощные когти крупных неведомых зверей. -- Это не от когтей, -- определил Гав. -- Они пахнут железом. Ржавым. -- Утешил... -- Мы можем вернуться. -- Он подвернул свой пышный хвост и удобно уселся на нем. -- Ну уж нет, -- заявил Пальчик. -- Что, трусишь? Слабо? -- Я бы на тебя так грубо не лаял, если бы ты предостерег от возможной опасности. -- Прости, милый Гав. Но отступить, так ничего и не узнав, я не могу, хотя ты, наверно, сто раз прав. -- Сто! Я даже не знаю, сколько это. Умею считать до двух. Ну, до трех. Во всяком случае, четыре кости от одной отличу. Но запомни: прав бываешь только раз. Или прав, или не прав! И довольный своей речью, Гав продолжил путь. Пальчик обернулся. Озеро-море виднелось отсюда лишь полоской на горизонте, над которым высились, будто на недалеком берегу, белые горы из облаков. А лес вокруг был -- не сказать чтобы простой. Скорее уж заповедный. Разлапистые южные сосны, замшелые самшиты, обвитые тонкими лиана-ми, бархатистые буки, мощные грабы, пятнистые эвкалипты... Пальчик более или менее разбирался в породах деревьев. У них в приморском городе был "Ботанический сад", и он не раз ходил туда с папой. Лес становился все гуще. Какие-то птицы, быстро мелькая меж лист-вы, перелетали с места на место, голосили, пели, верещали. Шелест и праздничная птичья болтовня доносились отовсюду... Прошмыгнул дя-тел, вспыхнув красным охвостьем. Дикие голуби взлетали на солнечных опушках так взрывчато, что после них долго садились прошлогодние листки и травинки. Дорогу перебежал барсук -- с такой прытью, что зад только чудом не обогнал голову. -- Хорошо, что я не охотничья собака, -- с тайной грустью похва-стался Гав. -- Только б ты меня и видел! -- Слушай, я давно хотел спросить: а какой ты породы? -- Я? -- заважничал Гав. -- Я -- горпес! -- Гордый? -- удивился Пальчик. -- Или горный? -- Городской. -- Тогда ты -- дворпес, а не горпес. -- Сказанул! Дворы и в деревне бывают. А я городской, можно сказать, приморский. Дворпес -- это когда дворовый, -- пустился в рассуждения Гав. -- Ну, если весь город считать моим двором, то, конечно, твое глупое определение можно посчитать и верным. С натяж-кой. Во всю силу. -- Чего?.. -- как обычно, стал в тупик Пальчик. -- С натяжкой во всю силу. Мою и твою силу! Понял? -- Понять-то я понял. С тобой... -- ... не соскучишься, -- ухмыльнулся пес. -- Ты уже это говорил. А вот я бы с тобой соскучился, если бы тут не было меня! -- Нет, я другое хотел сказать. С тобой хорошо наперегонки за бешеным львом бегать. Ты бы первым отстал. Гав озадаченно примолк. Но ненадолго. Пальчик услышал, как тот забормотал себе под нос: -- Ясно, я бы первым был... А зачем?.. Лев меня бы... Хитрец! -- вскричал он. -- Ведь лев меня растерзал бы! -- Я и говорю: ты бы первым отстал. -- Ах вон что. На это у меня ума хватит, -- вновь заважничал Гав. -- Не чета тебе, дурню. Пальчик обиделся. -- У тебя много блох? -- как бы невзначай вдруг сказал он. -- А то можно выловить. Знаю верное средство. -- Какое? -- сразу клюнул пес, как рыба на желанную приманку. -- Бродяжья жизнь, она, сам знаешь, какая. Ну? -- Надо посадить собаку в ванну, наполнить водой... -- Ерунда. Знакомо. -- Ты слушай, слушай... Погрузить -- ну, хотя бы тебя, к примеру, -- в воду по самую макушку. Все они враз переберутся туда. И... -- И... -- затаил дыхание Гав. -- ... ахнуть тебя по макушке широкой доской -- ни одной не останется! -- Издеваешься?! -- теперь Гав обиделся. -- Да ты меня тоже все время разыгрываешь, -- расхохотался Пальчик. Пес скривил улыбку, не выдержал и разразился веселым отрывистым лаем, означающим у собак самый что ни на есть настоящий смех. Лес кончился. По бокам дорожки внезапно вздыбились невообразимые нагромождения скалистых глыб, словно здесь, нашвыряв их как попало, порезвились великаны. Из кривых зазоров между многотонными облом-ками выныривали редкие уродливые деревья. Внизу, у комля, они были намного тоньше, чем снаружи, иначе бы им не пролезть сквозь тесные щели. Встречались и совсем плоские, будто сплющенные стволы. А иные, вытолкнутые прямо на камни своими длинными корнями, стали, наобо-рот, неимоверно пузатыми и короткими, точно бочки. Некоторые страшилища, вылезая из щелей какими-то причудливыми, неправдоподобными узлами, вдруг вспоминали, что они обычные де-ревья, и пытались расти нормально. Но потом снова свивались в узлы, опять выпрямлялись, и вновь все повторялось сначала. Сверху каменные глыбы покрылись желтыми лишайниками, а снизу сине-бело окрасились от проступившей извести. И стволы, и корни под ними приобрели тот же цвет. Вокруг зияли угрюмые пещерки и впадины, и сами деревья тоже были изрыты дуплами. Пальчик и Гав, притихнув, миновали это жутковатое место, где жизнь боролась за жизнь. УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПАРК Затем дорожка стала совсем змеистой -- сплошные петли. По краям ее появились таблички: "Налево!", "Направо!" Они были написаны на каком-то незнакомом языке, но Пальчику почему-то было все понятно. Такое бывает разве что во сне, когда вдруг оказываешься в далекой, никогда не виданной, чужой стороне. Таблички с надписью "Налево!" стояли после каждого правого пово-рота, а с надписью "Направо!" -- после каждого левого. И он, наконец, догадался, что они предназначались только тем, кто спускался, а не поднимался. Гав вопросительно взглянул на него. -- Предупреждают, куда поворачивать, -- объяснил Пальчик. -- А зачем? И так видно. -- Крутой спуск. Чтоб не заносило на поворотах, -- хмыкнул Гав. Как мы узнаем в дальнейшем, горпес не ошибся, хотя и был городским, а не горным. -- Значит, нас могут сбить? -- Непременно. Пальчик остановился. -- Если не будем смотреть в оба, -- добавил Гав. Сказано было вовремя. Впереди послышалось шумное сопение, и только они успели отпрянуть в сторону, как мимо них, опираясь на лыжные палки, тяжело просеменил тучный человек с розовыми жирными щеками. Увидев незнакомцев, он что-то недовольно пробурчал и, не в силах остановиться, продолжил свой спуск. -- Что сказал этот жирняк? -- спросил Гав. -- Я не совсем расслы-шал. Про иностранцев, да? -- По-моему, "чертовы иностранцы!" -- Мы? -- А то кто же. -- Ну иностранцы. Так и есть. Но "чертовы" -- слишком! -- заворчал пес. -- А может, эта дорога только для спуска вниз? Ведь и таблички стоят по-особому. -- Все равно мог быть и повежливей. Там более с иностранцами. -- Теперь я понимаю, чем весь асфальт истыкан, -- подмигнул ему Пальчик. -- Лыжными палками. -- Псих безлыжный, -- продолжал ворчать пес. -- А еще с палками! -- Без палок он запросто загремел бы вниз. С таким-то брюхом! -- Похоже на правду, как говорила буфетчица Оля, не досчитавшись за один лишь день трех килограммов колбасы. -- А кто съел? -- со значением посмотрев на него, впервые заинтересо-вался Пальчик надоевшей буфетчицей. -- А пес ее знает, -- ответил тот. -- Наверняка сама! Они прошли еще пару поворотов и очутились перед большими желе-зными ворогами, по их сторонам тянулся плотный частокол из высоких кованых пик. На воротах висело строгое объявление: "Предъяви пропуск!" -- Язык-то я их вроде понимаю, а читать не могу. Все-таки чужой этаж. Что там написано? -- спросил Гав. -- Без разрешения не пускают. Пропуск нужен. -- Знакомо. Такое объявление у вас в городе на мясокомбинате висит. Справа, у конца дорожки, стояли пока что последние на их пути часы, сообщавшие: 39 минут 8 секунд. Осталось до -- ?! -- Они мне действуют на нервы, -- прорычал Гав. -- Сейчас-то ничего, ничего, а потом ка-а-ак... -- Рванет? -- Что-то будет, -- туманно ответил пес, изогнув хвост вопроситель-ным знаком. -- А что тебе подсказывает твое чутье? -- засмеялся Пальчик. -- Чутье мне подсказывает, -- заявил Гав, принюхиваясь к щели меж створками ворот, -- что сторож отошел попить. Давай за мной! Он приоткрыл лапой -- благо не запертые -- ворота, и наши междуэ-тажные путешественники проскользнули за них. Перед ними простирался огромный цветущий парк с красными от толченого кирпича аллеями. Действительно, бравого вида старикан сто-рож, покинувший пост под навесом-грибком, пил воду из садового крана. Пальчик и Гав юркнули за живую изгородь газона -- сторож, вытирая седые усы, направился к воротам. На поясе у него позванивали ключи. Внезапно он остановился и, послюнив палец, поднял его вверх. Так в старину на парусных судах определяли: есть ветер или нет. Мокрый палец чувствует даже малейшее дуновение. -- Клянусь грот-мачтой -- ветерок! -- воскликнул сторож. Вероятно, он когда-то был моряком. -- Значит, можно проветривать парк. Он рысцой подбежал к воротам и распахнул их настежь. Пальчик и Гав недоуменно переглянулись в своем укрытии. Проветри-вать парк -- такого они никогда не слыхали! Мимо них над лавровыми кустами проплыла голова другого старика. Он нес на плече здоровенные деревянные счеты, отличающиеся от обыч-ных только своими размерами. -- Пойду пересчитаю гальку на пляже, -- послышался его голос. -- Вчера семи камешков не хватило. -- О-хо-хо... -- посочувствовал сторож. -- Скоро инвентаризация. И как же ты выкрутился? -- Принес свои. Из дому. Пальчик и Гав опять изумленно переглянулись. -- Не наносишься. Опять небось камни в диких гагар кидали? А тебе, хранителю, отвечай! -- негодовал сторож. -- С жиру бесятся, -- почему-то не без зависти заметил хранитель пляжа. -- А слова не скажи. -- Он дробно тряхнул счетами. -- Я с ними еще посчитаюсь! Пальчик и Гав поползли за кустами лавра в глубь парка. -- Что это? -- принюхался пес, наткнувшись на заросли светло-зеленых плоских растений. -- "Лампасная трава", -- прочитал Пальчик на табличке, воткнутой рядом. -- Ка-акая? -- Ну, вроде лампасов. Видел на брюках у генералов? -- То-то пахнет чем-то военным. Они отползли еще немного. Потом встали, закрытые зеленью со стороны ворот, и вышли на пустынную аллею. Здесь тоже стояли часы. Они показывали: 00.30. 45. -- Всего с полчаса осталось... -- сообщил Пальчик. -- Тьфу ты! -- в сердцах сказал Гав. -- Пес с ними!.. Слышь, а остановить их нельзя? -- Только эти? Или все? А, может, заодно и солнце?! Гав задрал голову. -- Солнце не достать, -- доверчиво ответил он. -- Высоко. Да и оно, наверно, жуть какое горячее! Схватишь, а потом -- целый день на когти дуть. Верно? Тут уж Пальчик не нашелся, что сказать, -- лишь безнадежно кивнул. Вдоль аллеи -- все со своими табличками -- тянулись самые разно-образные деревья и кустарники: самшит, пильчатая фотиния, вечно-зеленая калина, золотое дерево, восточный грабинник, розмарин, колонновидный тис, бескорый мелкоплодный земляничник, адамово дерево, высокий можжевельник, каменный дуб, падуб обыкновенный, пирами-дальный кипарис, крупноцветная магнолия, пирея, драконово дерево, туя, фикус-баньян, секвойя, анчар, мирт и... И что здесь только не росло! Да уж, парк был "балдежный", как, вероятно, заявила бы буфетчица Оля, окажись на их месте. Больше всего друзей поразили два дерева: Гава -- резиновое, а Паль-чика -- цепное. Желто-зеленоватое резиновое дерево наводило на мысль, что сначала все его, от бугристого пузыря основания и вплоть до пухленьких веточек кроны, туго надули изнутри, а затем слегка спустили воздух. Гав даже попробовал "резину" на зуб: захотелось поглядеть, что потом будет. Но, увы, резиной тут и не пахло -- лишний раз убедился он. Цепное же дерево было еще более удивительным -- двуствольным, да каким: гладкие черные стволы переплелись и срослись друг с другом таким образом, что ушли ввысь чередой сквозных восьмерок, напоминая мощную якорную цепь, сброшенную с неведомого небесного корабля, а сам якорь, казалось, глубоко ушел под землю. Размашистые густые ветви соседних крон скрывали верхний конец этой необыкновенной цепи -- может, и вправду там, за ними, скрывался могучий летающий бриг?.. Юркий белобрюхий стриж, легким скоком взбиравшийся по спирали на дерево, вдруг испуганно брызнул в сторону -- буквально повсюду неожиданно раздались громкие звонки! Это настойчиво заверещали все электронные часы разом. На ближ-них -- зажглись цифры: "00.07.00". -- Осталось семь минут! -- вскричал Пальчик. Увлекшись необычным парком, они забыли о времени. Кругом послышались голоса, топот ног. Пальчик и Гав бросились в кусты розмарина. По аллеям -- с лыжными палками, а то и без них, -- спешили куда-то жирняки: порознь и целыми пыхтящими группами -- и все только в одном направлении. А звонки надрывались, прибавляя им неуклюжей, какой-то свиной прыти. Раздвинув ветки, Пальчик и Гав смотрели на них. Появились послед-ние, отставшие жирняки. Они обливались потом, они хватали толстыми пятернями воздух перед собой, словно подтягиваясь вперед, они задыха-лись и стонали: -- Опаздываем... Опаздываем... ОБЖИРАЛОВКА Гав и Пальчик, перебегая от дерева к дереву, от куста к кусту, незаметно последовали за жирняками. Теперь-то наши путешественники понимали, что многочисленные электронные часы ничего опасного не предвещают. Вероятно, они показывали время, оставшееся для сбора местного населения в каком-то условленном месте. А звонки въедливо продолжали трезвонить. На табло в "оконце" минут уже мелькнуло -- "04", затем пошло: 00.03.59, 00.03.58, 00.03.57... Отставшие жирняки поднажали, да как! Несмотря на тучность, они развили прямо-таки рекордную скорость. За ними теперь было трудно угнаться, тем более скрытно. Пальчик и Гав услышали где-то впереди пробивавшийся сквозь звонки часов неясный шум: разноголосицу, стук, звяканье... Миновали украдкой поворот и увидели величественный платан, весь увешанный разнообра-зными скворечниками, как новогодняя елка игрушками. А уж затем узрели сотни две -- не меньше! -- обеденных столов, расставленных на каменных плитах под его гигантской кроной. За каждым столом, загромо-жденным дымящимися тарелками, блюдцами, соусниками, бутылками и бокалами, сидело по одному человеку. Жирняки, возбужденно переклика-ясь, быстро придвигали кресла, подвязывали салфетки, звякали бокалами, заранее наливая искристые напитки... Отставшие с налету занимали сво-бодные места. Все посматривали на часы, стоящие через каждые несколь-ко метров вокруг платана. Звонки умолкли -- вспыхнуло: "00.00.00"! Все сразу дружно накинулись на еду. Наворачивали так, что за ушами трещало, -- у каждого. Словно вовсю заработала мощная камне-дробилка! Пальчик и Гав осторожно выглядывали из-за толстой сосны. Сверху упала шишка. Пальчик запрокинул голову. Весь высокий ствол был испещрен корявыми пятнами -- там, где когда-то поочередно отмер-ли сучья, -- и казалось, что это какой-то сильный зверь, карабкаясь к зеленой макушке, оставил свои неизгладимые следы. -- Куда ты смотришь?.. Глянь, как они едят, лопают, трескают, метают, штевкают, хавают! -- облизнулся пес. -- И где ты таких слов нахватался? -- никак не мог привыкнуть Пальчик к жаргону четвероногого дружка. -- На улице! Про еду я все знаю. Наголодался впрок в свое время. -- Можно только наесться впрок. -- На сколько? -- спросил Гав. -- Ну, на день-два... -- А я на год-два наголодался. Значит, впрок, -- упрямо сказал пес. Попробуй ему докажи!.. Гав всегда был прав -- по-своему. Во всяком случае, он никогда не темнил и говорил то, что думал. Правда, задумы-вался он редко. Иногда даже сначала скажет или сделает, затем подумает. Но зато уж не передумывает и твердо стоит на своем. Так и сейчас. Он вдруг по-пластунски пополз к пирующим, затем оглянулся и прошептал: -- Куда, думаю, ползу? А теперь сообразил: чего-нибудь вкусненького принесу, а не то копыта отбросим. Пальчик машинально хотел спросить, откуда тот знает про "копыта", но только рукой махнул, вспомнив о буфетчице Оле. Приняв его жест за согласие, Гав пополз еще быстрее, и вскоре, никем не замеченный, исчез под ближайшим столом. А пиршество продолжалось. Когда жирняки утолили первый, самый азартный голод -- на это ушло минут пятнадцать, -- заверещал новый звонок. На площадку с разных сторон вяло, вразвалку потянулись тол-стые коты. Им начали бросать объедки. Коты были настолько ленивы, что даже не пытались отнять подачки друг у друга. Верно, все они были сыты и явились только по привычке. Они брали лакомство лишь тогда, когда оно падало чуть ли не в пасть. "Не дай Бог, Гав ввяжется с ними в драку!" -- беспокоился Пальчик. И зря. У Гава ума хватало. Пальчик не видел отсюда, как из-под свисающей вокруг стола скатерти порой появлялась собачья лапа и выхватывала куски прямо перед носом котов. Пожалуй, и они не замечали этого своими заплывшими глазками. Снова прозвенел звонок. Коты, еще больше переваливаясь с боку на бок, удалились -- их место заняли тяжело посыпавшиеся из скворечников пузатые воробьи. Никто из них ничего не хватал на лету. Куда там! Они насыщались, как и коты, лежа. Слышался дробный перестук клювов. Объевшиеся птицы не могли затем даже взлететь и пытались вскараб-каться к своим домикам по стволу. Срывались, падали на спину и, не в силах перевернуться, дрыгали короткими ножками. Заглядевшись на все это, Пальчик не заметил, что рядом вновь появил-ся Гав. Он вернулся другим путем, дав для безопасности кругаля. -- На! Пальчик словно очнулся. Пес протягивал ему ломоть хлеба и гирлянду сосисок. Только сейчас мальчуган почувствовал, как проголодался, и сглотнул слюну. -- А ты? В ответ пес красноречиво похлопал себя по тугому брюху. Сосиски оказались вкусные, но почему-то пахли рыбой. -- А у них все рыбой отдает. Секреты кухни. Возможно, у них сегодня рыбный день, -- пояснил Гав. -- Ты ешь, ешь. Что потопаешь, то и полопаешь. -- Подумал. -- И наоборот. Я туда протопал, ты здесь полопал. А теперь ты, налопавшись, можешь топать куда угодно. Дошло? Умен -- собака! -- похвалил он сам себя. -- Может, еще чего-нибудь принести на закусон? -- Тресну, -- промычал Пальчик с набитым ртом. -- Ну-у, -- протянул пес. -- Они же не треснули, -- показал он лапой на жирняков. Лапа застыла в воздухе. Прозвенел третий звонок -- и все столы -- только столы! -- провалились под землю. Затем плиты снова сдвинулись. Жирняки откинулись в креслах, положив пухлые ручки на необъятные животы и задремали. Кое-кто переливисто захрапел. -- Мертвый час, -- сказал Пальчик. Гав недоверчиво взглянул на него. -- Не, живой... Замечаешь, дышат? Животы-то подымаются и опускаются! -- Это выражение такое: "мертвый час". Отдых после обеда. -- Оно и видно, что выражение. Даже буфетчица Оля не раз лаяла на посетителей: "Прошу не выражаться!" А ты... Не ожидал от тебя такого, -- покачал пес головой. -- Да что тебе объяснять... Не поймешь. -- Угу, -- кивнул Гав. -- Как еду добыть -- так я все понимаю. А как объяснить -- так я глуп. Да? -- Ты умный, -- погладил его по голове Пальчик. Пес даже зажмурился от удовольствия. -- Повтори еще раз, пожалуйста, -- попросил он. -- Умный, умный. -- Да не словами, а рукой. Гладь, гладь. -- Умный! -- строго сказал Пальчик. -- Достаточно, -- встрепенулся Гав. -- Пошли дальше. Мы еще не все осмотрели. -- Интересно, а что там, под землей? -- Где? -- Куда столы провалились. -- Ничего интересного. Если б я не успел вовремя вернуться, прова-лился бы вместе с ними! НАЧАЛЬНИКИ -- Ничего себе этаж нам попался, -- говорил Пальчик. -- Еще похле-ще седьмого и шестого. -- Ну, мой этаж, конечно, имеет свои недостатки, -- уклончиво заме-тил Гав. -- Но там можно жить по-человечески любой собаке. -- А человеку -- по-собачьи? -- Должна же быть где-то справедливость и для нас, псов. Гав-гав! Извини, ты сам мне напомнил о моем происхождении. И давай не будем! -- как говорит буфетчица Оля. -- Что -- не будем? -- Ничего. Хватит об этом. Не хватало нам еще ссориться. -- Мы с тобой никогда не поссоримся, Гав. Они безбоязненно шли по аллее, считая, что все спят и скрываться пока незачем. И напрасно! Где-то позади, за поворотом, послышалось урчание автомашин. Едва они успели нырнуть в кусты, как сверху на дорожку градом посыпались шишки. Их зачем-то суетливо сбрасывали с высоких сосен полосатые бурундуки. Две длинные черные машины, одна за другой, с хрустом проехали прямо по шишкам. Бурундуки тут же спустились вниз и приня-лись собирать зерна, "вылущенные" колесами. -- Во дают! -- поразился Пальчик. -- Умны. -- Ленивы, -- возразил Гав. -- Я гляжу, здесь никто даром и зубом не шевельнет. -- Наверно, какие-то начальники проехали. -- Большие начальники, -- уточнил пес. -- Чем больше и чем темнее машина, тем больше и тем грознее начальник. Уж я-то не под одну попадал! Правда, исключительно между передними и задними колесами. -- И... -- Живой. Я же сказал: исключительно. -- Везло. -- Им везло. Тоже все живы оставались. Видал бы ты, как они пытались меня "объезжать" перед моим коронным броском!.. Айда вслед за машинами. Надо все разнюхать. Я ничего здесь толком понять не могу. А ты? -- И я, -- кивнул Пальчик. -- Не люблю зазнаек, -- похвалил его Гав. -- Честность украшает человека. -- А собаку? -- Вдвойне. -- Почему? -- Заладил -- почему да почему, -- Гав привычно почесал затылок задней ногой, посмотрел на нее. -- Потому что у нас ног больше! -- Ну ты нахал. -- Что, съел? Как говорила буфетчица Оля, пряча сыр в холо-дильник. Они шли за живой лавровой изгородью, даже не нагибаясь -- не тот рост, -- и поглядывали в ее просветы: где же там машины?.. Ага, вот они. Автомобили стояли возле внушительного трехэтажного здания с белой колоннадой. Сбоку виднелась облезлая узорчатая церк-вушка, на ее железной двери было крупно написано мелом: "склад". За машинами о чем-то разговаривали два пожилых худющих человека в строгих костюмах. Один курил трубку. По-прежнему скрываясь за кустами лавра, Пальчик и Гав подобрались поближе. -- Курить -- здоровью вредить, -- укорил собеседника некурящий, поблескивая очками. -- Ничего не могу поделать. Злостный курильщик. Как бросаю, так сразу набираю вес. -- Займитесь спортом, -- посоветовал очкастый. -- Спорт -- залог здоровья. Вот я каждую неделю пробегаю шесть километров. -- То есть примерно по 857, 14 метра в день? -- мгновенно высчитал человек с трубкой. -- С этого не похудеешь. Уж признайтесь по-дружески, что у вас язва желудка. Очкастый обиженно засопел. -- Не сердитесь. Болезнь -- наше нормальное состояние, -- сказал курильщик. -- Ну так что будем делать с этой церковью? -- очевидно, вернулся он к прерванному разговору. -- Сносить? -- Боже мой, ну не все ли равно! -- пожал плечами очкастый, глядя на церквушку. -- Нет, не все. Вот это ваше невольное "Боже мой" -- лишний довод в пользу сноса. Поскольку даже такая развалюха вызывает подобные слова -- и у кого! -- ее просто необходимо... -- Он рубанул рукой. -- Но в ней известные мозаики. Что скажут ученые? -- Что захотим, то и скажут. Когда в стране изобилие, на многое закрывают глаза. Лишь бы брюхо было набито. Впрочем, она и правда красива -- он ткнул в сторону церкви своей чадящей трубкой, -- даже в таком виде. Значит, она тем более опасна, раз наводит на ненужные мысли. Самыми главными всегда и во всем должны быть только наши с вами заповеди, коллега, а не Божьи. -- Выходит, мы своего рода слуги дьявола? -- пошутил очкастый. -- Боже мой, ну не все ли равно! -- отпарировал человек с трубкой его же словами. -- Мы же с вами научно знаем, что ничего сверхъестественно-го не было, нет и не будет. Как не бывает, к примеру, говорящих собак. -- Как это не бывает!!! -- вскипел Гав, высовывая к ним лохматую голову из кустов. Те остолбенели. Один уронил трубку, у другого упали очки. Пальчик тут же втащил пса за хвост обратно, и они помчались прочь. Жаль, Гав никогда не узнал, что произошло дальше, иначе бы он вконец зазнался. Когда к начальникам вернулся дар речи, очкастый, заикаясь, сказал: -- С-сносить не б-будем. Не глядя друг на друга, они молча сели в машины и разъехались в разные стороны. СТРАЖ ПОРЯДКА Заметим, что Пальчика не волновало то, когда он вернется домой. После своих приключений на "шестом" и на "седьмом" этажах, он убедился, что время у нас и "у них" течет по-разному. И если здесь, на "восьмом этаже", прошло уже полдня, то дома, возможно, всего лишь секунды минули. Хотя в огромном парке было и нетрудно затеряться, они теперь натыкались то на садовников, то на подметальщиц, то на водопроводчи-ков. Очевидно, у них раньше был обеденный перерыв, а "мертвый час" им не полагался. Между прочим, жирными они тоже не были, как и те начальники. Каждый раз путешественники слышали за спиной тихое: "Иностранец!" Наверняка это относилось только к Пальчику, а Гав, так сказать, находился при нем. -- А отчего тот первый, помнишь, с лыжными палками, сказал: иностранцы, а не иностранец? Значит, и про меня? -- раздосадованно спросил пес. -- По-моему, он сказал вообще. Мол, иностранцы мешают, -- попы-тался разъяснить Пальчик. -- А, по-моему, он просто умнее других. -- Знаешь, ты бы побольше помалкивал. Вдруг тебя ищут! -- А тебя? -- Я же не говорящая собака. Гав промолчал. -- Высунулся -- тоже мне! Гав опять не ответил. -- Ты чего в рот воды набрал? -- удивился Пальчик. -- Сам же сказал -- молчать, -- возмутился Гав. -- Нету у меня воды, нету! На, загляни! -- широко раскрыл он пасть. -- Что, убедился? -- Это выражение... -- начал было Пальчик и осекся. Но поздно. -- Прошу не выражаться, -- строго сказал пес. -- Да пойми же ты наконец! Так только говорится. Тут-то им впервые и встретился парковый стражник. Вероятно, он наблюдал за ними еще издали. -- Иностранец? -- вырос он из-за многократно скрученного, как белье при выжимании, дерева. И поправил форменную фуражку с надписью "Граница на замке". Пальчик кивнул и почему-то ответил на ломаном языке: -- Я есть один иностранец. -- Твой? -- указал страж телескопической резиновой дубинкой на пса. -- Мой. -- И Пальчик добавил для пущей убедительности: -- Мой он есть. -- Ты, кажется, что-то ему говорил? -- Я ему говорить: не ходить по газон. -- Гм. И он это понимает? Гав раскрыл было пасть, но Пальчик с лязгом захлопнул ее так, что тот прикусил язык, заскулив от боли. -- Понимает. -- В таком случае, почему так долго ты ему это объяснял? -- Слабо понимает. Долго объяснить, быстро понимать. -- Глуп? -- ухмыльнулся страж. -- Исключительно, -- ввернул Пальчик словечко Гава. Пес укоризненно покосился на него. -- Где поводок? -- сказал страж. -- Вот, -- Пальчик быстро выдернул ремень из брюк и застегнул его на шее пса. Повторилось почти то же самое, что и на "шестом этаже". -- Порядок, -- поднял палец страж. -- Документы? -- Я есть маленький, -- отчеканил Пальчик. -- Документы имеет быть папа. Мы остановились в дом, где много колонн стоит вверх. Там, -- показал он рукой. -- Направление правильное, -- определил блюститель порядка. -- Давно здесь? -- Перво-напервый день. -- Гляди-ка, а так хорошо знаешь наш язык! Ну как тебе наш остров? -- Остров?! -- некстати удивился Пальчик. -- Разве вы не приплыли?.. Или, может, приехали или даже прилете-ли? -- подозрительно прищурился страж. Но Пальчик избежал расставленной ловушки, вовремя догадавшись, что на любой остров можно только приплыть или, в крайнем случае, прилететь. Но летают ли здесь -- хотя б на воздушном шаре? А если все-таки летают, то вдруг стражнику известно, кто и когда приземлился. Есть, конечно, и такое выражение: приехать. Допустим, на пароходе. Или даже на лодке. А может, здесь пароходов нет? И, кроме того, тут все понимают буквально, судя по вопросам настырного охранника. Эти мысли промель-кнули у Пальчика мгновенно. -- Конечно, приплыли! -- воскликнул он. -- Пригребли, припарусили, прибыли! Он ничуть не рисковал, вспомнив паркового сторожа-моряка. Да и вообще паруса и весла знают даже отсталые туземцы. Тем более, парусни-ки не вымерли и в эпоху атомных двигателей. -- Но ваш остров такой большой, что не верить, что там и там это лишь остров! -- попытался исправить он свой невольный промах. -- Да уж, -- самодовольно потянулся на носках страж, заложив руки за спину. -- Великий остров! Шесть километров в длину, три -- в ширину! И называется он... Ну-ка? -- Великий остров называется есть, так и быть. Всего полным-полный! -- Пальчик так широко размахнул руки, что задел пса по носу. Гав опять заскулил. -- Верно, -- заулыбался страж. -- Остров Изобилия!... Ладно, вы пока свободны. Можете идти, -- милостиво разрешил он. -- У меня небольшая вопрос, -- остановил его Пальчик. -- Почему у вас одни люди жирный, тучный, пузатый, а другие, -- словно подыскивая точные слова, вновь перечислил он, -- худой, тонкий, бледный? И почему вы есть средний комплекция? Страж с явным сожалением взглянул на свое небольшое брюшко и постарался выпятить его вперед. -- Я еще не заслужил стать пузатым, как ты благороднейшим обра-зом соизволил определить избранных. Но я на пути к тому, чтобы попасть в их число и жить в свое удовольствие. Примерная служба -- путь к успеху! -- гаркнул он, дернув подбородком. Фуражка подлетела на голове и снова опустилась на место. -- Они, -- он указал на садовника вдали, -- низший разряд. А я, ты правильно заметил, среднее звено. -- И сколько таких низших, средних и высших имеет быть ваш остров? -- Это военная тайна. -- Ну, высших я видеть. Человек двести есть. -- Есть или ели? -- наморщил лоб стражник. -- И то и другое. Есть. Ели. Они ели есть. -- Еле есть? Или ели есть? -- вконец запутался страж. -- Двести человек имели есть. -- Ты что, уже умеешь считать?.. Ах да, ты иностранец, -- пробормо-тал он. -- Все равно непорядок. -- И последний вопрос. Я видеть два человек, -- Пальчик втянул щеки, изображая их, -- из машин. А они кто есть? -- Они были, есть и будут, -- вытянулся в струнку охранник. -- Они главные начальники острова! -- Но они не жирный. -- Они худой имей быть... Тьфу! -- попытался было втолковать ему страж тоже на ломаном языке. -- Они такие худые, потому что не спят, не едят, думая только о благоденствии всего острова. Он с достоинством удалился. -- Дошло, -- запоздало вырвалось у Пальчика, вспомнившего вдруг про злостное курение одного и про язву другого: лучшие средства от ожирения. -- Если дошло, то сними свою удавку с моей шеи, -- сердито заметил Гав. ВЕЧЕР И НОЧЬ Поужинать они решили тем же способом, как и раньше, забрав что-нибудь у жирняков. Гав опять в одиночку отправился за провизией на площадку под платаном, когда все часы в парке отзвенели сигнал "на ужин". Пальчик же остался ждать его на знакомой, первой от ворот, аллее, притаившись под большущим развесистым фикусом-баньяном. Вдруг тот стражник вздумает проверить: "имей ли быть" у мальчика с собакой отец-иностранец. Лучше не попадаться лишний раз на глаза. Ну а Гав -- тот всегда сумеет улизнуть. Здесь было надежное укрытие, если, конечно, не прыгать и не орать, как оглашенному, а вести себя тихо. Баньян раскинулся шатром почти на восьмистах тонких стволах -- от нечего делать Пальчик принимался их считать, но каждый раз сбивался. Собственно, это были ставшие стволами воздушные корни. Другие сотни корней-жгутов еще только тянулись сквозь листву к земле. "Если засну, -- подумал он, борясь с дремотой, -- то, пожалуй, потом и не выйду. Окажусь как в клетке!" Но корневые жгуты висели неподвижной завесой, никак заметно не прибавляя в своем росте вниз -- на это, верно, потребовались бы недели, а то и месяцы, -- и он, успокоившись, нечаянно заснул. Гав его, конечно, бесцеремонно разбудил, когда вернулся. -- Кончай спать, дрыхнуть, кемарить! На земле даже собакам спать вредно. Пальчик зябко поежился от сырости, поднимающейся со стороны моря. А, возможно, сторож-моряк проветрил парк слишком уж усердно. На этот раз пес мог его угостить только куском сыра. Сыр тоже отдавал рыбой. -- Что они тут, китов доят? -- сказал Пальчик. -- А разве сыр делают из молока? -- поинтересовался Гав, пропустив неизвестных ему "китов" мимо ушей. -- Не из воды же. -- А я думал... Но Пальчик так и не узнал, что думал пес. Тот сразу же перешел на рассказ об ужине жирняков. Оказалось, туда пожаловали те двое началь-ников и стражи понабежало -- хоть отбавляй! Поэтому и не удалось унести что-нибудь посущественней. И сам-то еле ноги унес! -- Тебя заметили? За тобой гнались? -- встревожился Пальчик. -- Заметить не заметили, но один кот погнался. -- Ну? -- Три шага пробежал, -- со смехом рассказывал Гав, -- и растянулся плашмя, как коврик. -- Коврики -- плоские, -- хмыкнул Пальчик, -- а коты -- круглые. -- Я на него наступил, -- потупился пес. -- Случайно. Мне пришлось вернуться за сыром, который я обронил. -- Ну? -- повторил Пальчик. -- На обратном пути я опять наступил на кота. -- И опять случайно?! -- Нарочно. Он как раз поднимался, чтобы вновь броситься вдогонку. -- Бросился? -- Раздумал. Наверно, до сих пор лежит -- думает. -- И отчего вы так котов не любите? -- А за что их любить, если они все время путаются под ногами. Поел? -- сказал Гав. -- Скажи спасибо. -- Спасибо. -- На здоровье!.. Или -- пожалуйста? -- вслух поразмыслил пес, и просиял. -- Пожалуйста, на здоровье! Умен -- собака, -- похвалил он сам себя по привычке. -- Вот замечательное выражение. Возможно, единст-венное! Я его на твоем этаже слышал, когда один тип, который собирался понарошку щенят топить, так меня аттестовал! -- Что-что? -- чуть не подавился Пальчик. -- Не знаешь? Псов всегда на собачьих выставках ат-тес-туют, -- по складам с удовольствием произнес Гав. -- Послушай, а собаки тут водятся? Что-то я не видал. -- А я видал. Тоже сытые, как коты. С бантиками на хвосте, -- Гав плюнул. -- Это не по адресу твоей мамы, а вообще! -- посчитал он, что удачно вывернулся из неловкого положения, и продолжил: -- А бродячих у них нету. Всех лишних -- как могут быть лишние, если родились? -- жирняки топят в море. А уж гордые какие эти собаки! Ну, те самые, неутопленные. Они, мол, лучшие представители своей породы, отобран-ные еще в детстве! Наверно, жирняки выбирали самых толстых. А еще собаки говорят, что... -- Так они говорят? -- А откуда же я бы про все узнал?! Странный вы, право. Как удивлялась буфетчица Оля одному адвокату, который по утрам пил молоко, а не пиво. Говорят собаки, говорят, но только между собой. По-человечески болтать, трепаться, спикать, вякать -- они не могут. -- Но ты же можешь. -- Сравнил! Я междуэтажный путешественник. Свой этаж имею. -- А у нас на "первом" ты разговаривать не умел. Как это понять? -- И понимать нечего. Там исключительно ваш мир, -- заявил Гав. -- У вас ни одна собака по-человечески не говорит. -- Постой, ты же побывал на "седьмом этаже"? -- Ну, побывал, -- почему-то смущенно ответил Гав. -- А там ты говорил? -- С кем?! -- Но ты же... -- Там только мой нос побывал, -- признался Гав. -- Я и из лифта не выходил. Только глянул, и назад. -- Испугался? А я -- нет! -- похвастался Пальчик. -- Храбрец... Если б ты увидел "человечий ящик", как я -- - "собачий", ты бы враз дал тягу. -- Лично я на "седьмом" никаких собачников не замечал. -- Вот именно. Ты их видел, но не замечал. Потому что тебя не касалось. А меня -- только я высунул нос -- чуть не коснулось колесо проезжавших мимо собачников! Ясно? -- Ясно. И Пальчик подумал: "Наверно, Гав может разговаривать только на "запретных этажах". Наверняка он и на "седьмом" заговорил бы". -- А нас, между прочим, ищут, -- вдруг сказал пес. -- Так давай быстрей в лифт! -- вскочил Пальчик. -- Давай на вокзале стоит. Как говорила буфетчица Оля. -- Какой еще "давай"? -- Жизни не знаешь. Тот, что на вокзале вещи носит. Он все время кричит: "Давай! Давай!" Очевидно, себя называет. -- Да ну тебя! Надо бежать. Чего мы здесь околачиваемся? -- Я тебе сразу же хотел об этом сказать. Сам меня отвлек своими душу питательными беседами. -- Душещипательными, -- машинально поправил его Пальчик. -- Душе -- это в душе. У вас в ванне. Душ, он тоже щиплет. А я говорю про душу. Бессмертную! Теперь-то сообразил? Вот как бы ты сказал об особой породе псов, которых почему-то всегда присобачивают к какому-то еноту? Забыл... -- Это ты про енотовидную собаку, что ли? -- Вот-вот, -- обрадовался Гав. -- Опять у тебя та же ошибочка. Как надо говорить? Еноту видная собака -- вот так! -- Но... -- Опять отвлекаешь?! -- Молчу. Гав посерьезнел: -- К лифту нам не выйти. Ворота закрыты. Граница на замке, понял? Между пиками ограды не пролезть даже тебе, так тесно стоят. А по ночам побережье охраняют стражники с пограничными акулами. Они их водят вместо собак на цепочках по мелководью вдоль берега. Закрой рот, -- потребовал он, -- ты хочешь спросить, почему я сказал, что нас ищут? Тот обалдуй с дубинкой и двое таких же, в фуражках, рыщут по всему парку. Неспроста! Снова закрой рот, -- приказал он Пальчику. -- Я знаю, что делать. За мной! Они выбрались из-под баньяна, и Пальчик побежал вслед за Гавом. Смеркалось... Ветер шевелил верхушки пальм, и казалось, что больши-ми метелками подметают небо. Гав и Пальчик стремительно пересекали одну аллею за другой. -- Вон они! Ви-и-жу! -- послышался где-то позади хриплый голос. -- Не ви-и-жу! -- вдруг так же хрипло прокричал Гав. -- А что же я ви-и-дел? -- снова заорал тот же голос. -- Меня-я! -- А ты их ви-и-дишь? -- Не-е-ет! -- чуть не надорвал себе глотку пес, путая преследовате-лей. -- Бери праве-е-ей! -- Ла-а-дно!.. За мной, -- вновь скомандовал Пальчику Гав. Электронные часы на аллеях снова показывали какое-то время, веро-ятно, оставшееся до отхода ко сну: 1.14.17 -- 1.14.16 -- 1.14.15... Строжай-ший распорядок дня, как в санатории. Круглая жирная местная луна, перечеркнутая темным облачком, вни-мательно смотрела вниз, как из-под ладони. Казалось, она тоже следит за беглецами. Гав и Пальчик миновали длинный двухэтажный белый дом с круглы-ми, как иллюминаторы, окнами и солярием на плоской крыше. Он был похож на корабль, неведомым путем застрявший на суше среди пирами-дальных кипарисов. Окна мягко светились, приглушенно доносилась при-ятная, как холодный компот в жару, тихая музыка. -- Здесь живут только жирняки, -- не останавливаясь, показал Гав. -- А прислуга?.. -- еле поспевал за ним Пальчик. -- В конце парка. Там стоят большие крупнопанельные дома -- с отдельными каморками. И своя столовая у них. -- Кормят хорошо? -- сострил Пальчик. Гав обернулся и скорчил зверскую рожу. -- Понятно. А кто живет в том особняке с колоннами -- помнишь? -- Начальство. Все старые да тощие, как обгоревшие спички. Боятся растолстеть. Хотят пожить подольше. На вечность нацелились! Как гово-рит буфетчица Оля о тех, кто трусцой бегает. -- Откуда ты все знаешь? -- Пальчик запыхался и перешел на бы-стрый шаг. -- Я по всему парку мотался, -- тоже замедлил ход Гав. -- Со следу сбивал. Боялся, собак-ищеек пустят. Уже забыл про мой "шестой этаж"? -- Такое не забывается. Вот и среди собак бывают подлые твари! Гав на ходу пожал плечами: -- Все, как у вас. Не хуже людей живем. Пришлось молча проглотить его ответ. Правду не скроешь. -- Цирк шапито! -- воскликнул Пальчик, увидев впереди на обширной поляне между высоченных краснокорых секвой огромный брезентовый купол. Поляну щедро заливал лунный свет, как будто любопытная луна нарочно переместилась именно сюда в ожидании дальнейших событий. -- Тсс, -- прошипел Гав. Они осторожно обогнули цирк, то перешагивая через натянутые верев-ки, то пробираясь под ними. За цирком оказался другой брезентовый купол -- поменьше. Из него доносились визг, хрюканье, рычание и хихиканье каких-то животных... Внезапно все это перекрыл трубный вскрик слона. -- Цирк зверей, -- сказал Гав. -- Не бойся, все свои. Да, запомни, -- предупредил он, -- я за переводчика. По-человечески они только команды знают. -- Что ж, выходит, все звери друг друга понимают? -- Здесь -- да. -- И ты можешь перевести даже кошачье мяуканье? -- подкузьмил его Пальчик. -- Могу, -- поморщился Гав. -- Но с густопсовыми ошибками. Он приподнял край брезента и проскользнул в зверинец, Пальчик последовал за ним. Под кровлей неярко светились лампочки. Помещение было разделено на множество тесных дощатых отсеков. Кое-где виднелись и железные клетки. В каждом отсеке и в каждой клетке стояли, сидели, метались разные животные: обезьяны, кабаны, тигры, львы, собачки... Была и пара слонов, они находились в самых, если тут применимо это определение, больших вольерах. Гав что-то пролаял. Звери добродушно отозвались единым шумным возгласом. -- А теперь ты поздоровайся, -- предложил пес Пальчику. -- Здравствуйте, все! -- звонко крикнул он. Гав опять что-то пролаял, но гораздо дольше. Звери снова отозвались одобрительным хором. -- Ты что сказал? -- шепотом спросил Пальчик. -- Я пожелал им от твоего имени здоровья и долгих лет жизни. Ведь ты сказал: "Здравствуйте!" А это значит: будьте всегда и везде здоровы. Верно? -- Еще как верно! Ты замечательный переводчик. Самый лучший. Гав надулся от гордости. Давненько Пальчик его так не хвалил. Чтобы избежать буквоедства и нудности, мы будем передавать разго-вор зверей с Пальчиком напрямую, как говорится, без посредника. Не забывая, конечно, при этом, что переводчиком был все-таки Гав. В ответ на "Здравствуйте!" Пальчика, столь блистательно переданное Гавом, одна из обезьян крикливо пожаловалась: -- Разве тут будешь здоровой? Нас морят голодом. -- Бьют, -- зарычал тигр. -- Не кормят! -- протрубил слон, -- Не кормят, не кормят, -- захрюкал кабан. -- Но почему? -- удивился Пальчик. -- У нас в городе тоже есть цирк, но там зверей любят. -- Жирняки нас за зверей не считают! -- заявила остроносая такса. -- Они нас и раньше плохо кормили, но, когда мы... -- ...когда мы, выйдя на арену, отказались работать в таких услови-ях... -- перекрыл ее голос своим ревом тигр. -- ...нас в наказание начали поливать холодной водой из шлангов, -- гулко продолжил слон. -- Мощной чистой струей! Какое было блаженст-во! До этого нас месяц не мыли. -- Мы не стали выполнять никаких команд. И нас злобно забросали гнилыми помидорами и картошкой, -- вновь зачастил кабан. -- Вкуснятина! Мне даже попали в пасть прокисшим, -- он восторженно закатил глаза и причмокнул. -- кочаном капусты -- вот таким! -- развел он копытца-ми. -- Впервые в жизни наелся, да еще одними лакомствами. Единствен-ный день, когда я был сыт. -- А теперь нас вообще держат на голодном пайке, -- зарокотал лев. -- Неделю мы крепились. Поневоле пришлось вновь работать, чтоб вовсе не сдохнуть с голоду. -- Мы шатаемся от усталости, -- проревел медведь. -- Нас заставля-ют стоять на задних лапах круглый день. Больных тоже гоняют на арену. Вон морскому котику -- из ванны в углу высунулась усатая гладкая голова -- пришлось жонглировать с перевязанным ластом! Когда звери отвели душу и выслушали сочувствие гостей, Гав попро-сил приютить его с другом здесь на ночь. А там, мол, посмотрим. -- Нас ищет стража, -- сообщил он. -- Уж тут-то никто искать не станет. Все наперебой стали звать Гава и Пальчика в свой отсек и в свою клетку. -- У меня вы в полной безопасности, -- убеждал тигр. -- Ко мне не сунутся! Гав и Пальчик вежливо поблагодарили всех и удобно устроились на опилках в отсеке у собак. -- Может, пить хочется? -- сказал Пальчик ушастому спаниелю с коротким хвостом. -- Я там видел кран и ведро. -- Не беспокойся. Воду-то нам дают. А если не хватает, слон дотяги-вается своим хоботом, отворачивает кран, а затем передает полное ведро по кругу. -- Я обязательно что-нибудь придумаю, чтобы вызволить вас всех отсюда! -- горячо заверил Пальчик. -- Хорошо бы... -- ответил спаниель. -- А знаешь, у нас тут недавно смешная история вышла. -- Он оживился. -- Начальником над нами назначили одну -- извини! -- человекообразную обезьяну: нахального мордастого орангутанга, пустозвона и доносчика. Он сразу заважничал, где-то раздобыл очки -- наверно, в цирке украл -- и стал носить. Все звери насмехались: "Вышел в люди!" А очки попались с такими толстыми стеклами, что он мало кого различал, все плыло перед глазами. Но упорно их не снимал из гордости. Однажды я обозвал его доносчиком. "Ты кто?" -- сразу спросил он. "Я новенький, -- отвечаю. -- Жираф". Их-то у нас нет, пусть потом поищет. "Но жираф должен быть с длинной шеей, -- говорит он. -- А твой голос раздается снизу". -- "Я маленький жираф. Вот моя шея", -- и протягиваю ему свой обрубок хвоста. Орангутанг ощупал его: "Да-да, шея... А голова где?" -- "Все остальное -- голова", -- говорю. "Такая большая и странная?" -- удивился он, сослепу потрогав меня всего. "Потому что болит, -- не выдержал я и расхохотал-ся. -- Распухла. От жизни такой!" Пальчик, Гав и все собаки в вольере, хотя и знавшие наверняка эту историю, покатились от смеха. -- И где он сейчас? -- сказал Гав. -- Жирняки забрали его к себе. Он теперь их каждый вечер потешает своими дурацкими выходками. Лампочки погасли. -- Я их обязательно спасу... -- уже сквозь сон пробормотал Пальчик. Ему снилось, что звери, сами став зрителями, смотрят в цирке высту-пление дрессированных жирняков. Полосатый тигр грозно щелкал кну-том, и те послушно бегали по арене на четвереньках, жонглировали тарелками с супом и, закрыв глаза, с визгом прыгали сквозь горящие обручи. Жаль, что сны редко сбываются. СТОРОЖ-МОРЯК Но досмотреть сон до конца так и не удалось. Рано утром -- сквозь марлевые оконца уже просачивался слабый свет -- вдруг вновь зажглись лампочки под брезентовым сводом. -- Приготовить документы! -- послышался чей-то бас. -- И поживей! -- вторил ему другой. -- Обормоты. Ну, какие тут могут быть документы? У них на морде написано, кто есть кто, -- заявил третий человек. И провозгласил: -- Посторонние, выходи! Это был голос того самого стражника, который уже останавливал Пальчика и Гава в парке. В ответ звери зарычали, завизжали, захрюкали, замычали, затрубили... Стража начала обход. Привстав на цыпочки, Пальчик и Гав увидели, как над загородками поплыли три фуражки с надписью "Граница на замке". Впереди них, высоко подпрыгивая и вертя головой, скакал орангутанг -- звериный начальник. Беглецы сразу узнали его по вчерашнему описанию спаниеля, хотя на сей раз он был без очков, -- пустозвон и доносчик. -- Они где-то здесь! -- верещал он. -- Затаились, спрятались, схоро-нились! Высмотрим, отыщем, найдем! Поймаем, задержим, схватим! Посадим, упрячем, закроем! Напомним -- ни стража, ни Пальчик не могли понимать, что выкрики-вал орангутанг. Но для стражи было достаточно угрожающей интонации в самом визге доносчика, и Пальчику все шепотком переводил Гав. Законно спросить, как же в таком случае можно быть доносчиком, если его язык никак нельзя понять. Ответим: доносчиком можно быть и молча. А если подходить к этой противной проблеме серьезно, то орангутанг просто-напросто приводил кого-нибудь из жирняков и указывал на любо-го зверя, а потом того без лишних расспросов хлестали бичом. Обход приближался к беглецам. Надо было вновь удирать! Но спаниель удержал их, почему-то загадочно улыбаясь: -- Не спешите, дружочки. Сейчас они у нас попляшут. -- Потанцуют, попрыгают? -- думая, что ослышался, уточнил Гав. -- Вот именно. И Гав, и Пальчик не заметили, что оба слона поочередно набрали хоботами воды из крана, раздувшись, как цистерны. -- Вот они! -- разом вскричали преследователи, поравнявшись с собачьим вольером. И кинулись к загородке. Нападение захлебнулось. Две мощные струи, подбрасывая стражников и орангутанга, понесли их по проходу и вышвырнули вон за дверь! Откуда-то из-под потолка упали сорванные фуражки и... очки доносчи-ка. Интересно, где он их на себе прятал?! -- А теперь -- пора, -- кивнул спаниель. -- Пока они очухаются и снова пойдут на приступ... "...вы уже будете далеко", -- очевидно, хотел сказать он. Но беглецы действительно были уже далеко. Мигом выскочив из вольера и поднырнув под брезентовый полог, они вихрем помчались прочь по пустынному в этот час парку. Впрочем, как мы знаем, парк был настолько велик, что и днем не казался многолюдным. А в такую рань даже подметальщицы спят. Увы, знакомые ворота все еще были заперты на висячий замок. Буквально, безвыходное положение. Между частыми пиками ограды не протиснуться, Гав вчера верно сказал. Перелезть -- очень уж высоко. Под воротами тоже слишком узкая щель. -- Говорят, если пройдет голова, -- пытался просунуть ее Гав под ворота, -- то пролезет и все другое. -- Боюсь, голова-то, может, и пройдет, -- посочувствовал Паль-чик, -- а вот все другое -- останется. -- И хвост? -- забеспокоился пес. -- Само собой. -- А если подкопаться?.. Невозможно, -- сам себе ответил Гав. -- Асфальт. Он оглянулся на бревенчатую сторожку, видневшуюся за кустами неподалеку. -- Пошли разведаем? Домик также оказался запертым. Они заглянули в закрытое окошко. Сторож-усач мирно почивал на топчане . -- Гляди! -- тихо воскликнул Пальчик. На табуретке лежали два ключа: большой и маленький. Вероятно, от ворот и от самой сторожки. -- Что будем делать? -- напористо сказал пес. -- Во-первых, разобьем окно. Во-вторых, схватим ключи... -- А в-третьих, сторож схватит нас и разобьет нам вывески. Гениаль-ный план! -- Какие еще ... вывески? -- Тут уж Гав оторопел. -- У буфетчицы Оли спроси. -- Первый раз перещеголял его Паль-чик: -- Фотокарточки, рожи, морды, лица, физиономии, профили! -- Думаешь? -- озаботился пес. -- А если не успеет?.. -- Схватить или заорать на весь парк? -- Про "заорать" я не подумал, -- смутился Гав. Взгляд его упал на отдушину в завалинке. -- Сюда-то мы пролезем, -- забормотал он, протискиваясь сквозь нее под пол дома. -- Надо переждать, -- глухо донеслось изнутри. -- Давай ко мне. -- Давай на вокзале стоит. -- Какой ... -- начал было пес и умолк. Вспомнил. Пальчик пролез к нему. Над ними светились тонкие щели между досками пола. Доносилось сладкое похрапывание сторожа. Он еще и посвистывал носом во сне. -- Тоже мне соловей, -- пробурчал Гав, устраиваясь поудобнее. -- Кстати, ты заметил, что собаки, да и все звери, не храпят? Большое преимущество! -- В чем? -- Заснешь где-нибудь в лесу, и враг тебя не услышит. -- Зато учует. -- Тоже верно, -- задумался Гав. -- А вообще-то куда мы с тобой собрались? -- вдруг спросил Пальчик. -- Как -- куда? Домой. Я сыт по горло, -- заявил пес, -- хотя и опять есть охота. -- Мне не дает покоя... Интересно, куда это провалились столы с пустой посудой под платаном? И откуда берется тут вся еда? И почему она отдает рыбой?.. -- Может, они всю ее из рыбы делают, -- брякнул Гав. -- Не исключено, -- по-взрослому заметил Пальчик. -- Но тогда, кто ее ловит? Кого мы здесь только не встречали! А вот рыбаков на море-озере и не видели. -- Мы слишком мало здесь пробыли. -- Вот именно -- мало! -- выпрямился было Пальчик, но больно стукнулся о потолок. То есть об пол. -- А-а, понял. Ты не хочешь домой. -- Это я-то не хочу! -- Ты не любишь родителей. -- Это я-то не люблю! -- Они волнуются там за тебя... -- Да, может, там всего полчаса прошло! -- Вот-вот, они и волнуются, полчаса уже прошло, а тебя все нет. -- Ну, знаешь!.. Признайся, тебе самому хочется домой, -- потребо-вал Пальчик. -- На свой собачий этаж, да? -- Мой этаж не хуже других! -- вышел из себя Гав. -- А ну вылезайте, -- внезапно раздался сверху голос старикана сторожа. -- Разорались тут с утра пораньше. Кому говорю! -- А если не вылезем? -- сказал Пальчик. -- Сигнализацию включу, -- пригрозил тот. -- Да ладно пугать-то, -- проворчал Гав. -- Пока ты выйдешь, нас ищи-свищи. -- Я с тобой морских коров не пас, -- рассердился наверху сторож. -- Каждая собака будет мне тыкать!.. Ты лучше оглянись, пустобрех. Вы в ловушке. Я отдушину бочкой прикрыл, пока вы тут лаялись. И правда светлый квадрат лаза исчез. Только сейчас беглецы замети-ли, что в подполье стало гораздо темней. -- Дайте слово, что не удерете, -- выпущу. -- Разве тут верят слову? -- процедил пес. -- Твоему -- нет, -- сказал сторож. -- Собака лает, ветер носит. -- А вы сами... даете слово? -- спросил Пальчик. -- Вам-то можно верить? -- Я бывший моряк, -- оскорбился старикан. -- Мое слово крепче грот-мачты, клянусь бизань-мачтой! -- А фок-мачтой клянетесь? -- Что?! Что я слышу, малыш! Морская душа, надо же. Я клянусь всей парусной оснасткой и... -- ...форштевнем впридачу, -- потребовал Пальчик. -- Что?! -- снова взревел бывший моряк и заторопился к выходу. -- Немедленно выпускаю. Через полминуты они уже сидели у него в сторожке. Он предусмотри-тельно задернул шторки на оконце. -- Мы... -- начал было Пальчик. -- Ваши тайны меня не интересуют, -- отмахнулся он, -- пусть они останутся при вас. Лишь бы люди были хорошие, добрые, -- он покосился на пса, -- а не рычали, как собаки. -- Я... -- начал было и Гав. -- Прощаю, -- прогудел бывший моряк. -- Ради твоего друга. Где плавал? -- спросил он Пальчика. -- Я только лишь собирал модели фрегатов, каравелл и джонок... -- И джонок! -- вновь взревел бывший моряк, снял с гвоздя соломен-ную шляпу и в восторге подбросил под потолок. Шляпу он не поймал. Поймал ее Гав и подал ему. -- Не морской, но приморский пес -- точно! -- погрозил ему пальцем старикан. -- Угадали, -- заулыбался Гав. -- Моряк моряка... -- ... видит... -- подхватил Пальчик. -- ... слышит, -- расхохотался старикан, указывая на пол, -- издалека. Моряк моряка и видит, и слышит издалека. Если ты утверждаешь, что только собирал модели парусных кораблей, а не плавал на необитаемые острова за сокрови... Но молчок! Твое право, малыш, хранить язык за зубами. Тайна есть тайна. И если ее знают пусть даже двое, то это уже... -- ... не тайна, -- заключил Гав. -- А он смышлен, -- вконец подобрел к нему бывший моряк. -- Мне, конечно, не по нутру, когда каждая собака огрызается, перебивает, но... -- Больше не буду, -- перебил его пес. Сторож снова расхохотался. -- Я не плавал ни за какими сокровищами, -- наконец удалось вставить Пальчику. -- И никакой тайны у меня нет. -- Он вдруг покраснел. -- Я сказал: молчок. Тайны у него, видите ли, нет. Неизвестно откуда явился, разгуливает с говорящей собакой, знает парусное дело, скрывается от закона -- может, ты пират? -- неожиданно спросил он. -- Юнга-пират, да? А твой пустобрех -- вместо говорящего попугая? Вот мы тебя и раскусили! Ха-ха! Пальчик не стал ничего доказывать. Напрасное дело. Да и, честно говоря, не хотелось выдавать свою тайну. Какую -- известно Гаву и нам с вами. -- Эх, стар я стал, -- вдруг погрустнел старикан. -- Не плавать мне больше. Бросил якорь тут, на острове. Некуда больше податься. Старость не радость. -- Да вы еще крепкий, как дуб каменный, -- сказал Гав. -- Или падуб обыкновенный. Бывший моряк строго посмотрел на пса: -- Не подлизывайся. Кто шляпу не поймал? Я! Вот и помолчи. Ловкий какой. Да-а, я уже давно мышей не ловлю. -- Мышей? -- округлил глаза пес. -- Вы же не кот! -- И добавил: -- Может, по совместительству?.. -- Вот я тебя сейчас совмещу с полом, -- рассердился старикан. -- Обормот! Это выражение такое: "мышей не ловит". -- Как говаривала буфетчица Оля... -- важно начал Гав, но Пальчик вовремя дернул его за хвост. -- Не знаю, что говорят твои знакомые, а мой старый друг, храни-тель пляжа, тоже теперь хочет лишь одного: дослужиться до высшего разряда, -- мечтательно произнес сторож. -- Вот будет жизнь! -- Разве это жизнь? -- возразил Пальчик. -- Лопнуть же можно. -- От вкусной еды -- никогда, -- убежденно сказал сторож. -- А вот от одной картошки или земляных орехов -- можно. -- А еще моряк -- с печки бряк, -- проворчал пес. -- Тоже выражение такое, -- поспешил он уточнить. -- Прощаю, -- повторил старикан и подмигнул Пальчику. -- За словом в карман не лезет. -- У меня их нет, -- честно сказал пес. -- Вот видишь! -- возликовал бывший моряк. -- Все время держит нос по ветру, что твой вахтенный. -- Не знаю, кто такой этот... вахтенный. А нос держу, -- с достоинст-вом произнес Гав. -- Так держать! -- одобрил бывший моряк. -- Давненько не бывал в такой теплой компании. А Пальчик грустно подумал: "Пропащий остров. Если уж такой добряк, как этот старикан, завидует тупым жирнякам -- совсем тут плохо дело..." Но если бы он поделился мыслями с многоопытным бродягой псом, тот мог бы снисходительно ответить новым житейским изречением, слышанным от буфетчицы Оли: "По одежке протягивай ножки". -- Попроси его: пусть скорей ворота открывает, -- зашипел ему Гав, -- а то скоро все проснутся. -- Да погоди ты! -- отмахнулся Пальчик. Рядом со стариканом он забыл об опасности. -- Тебя как звать-то? -- спросил пса бывший моряк. -- Гав. -- Затем припомнил новое имя: -- Гав-гав. -- Значит, сиди и не гавкай. -- Я же шепотом. -- От твоего шепота уши дерет, как наждаком. Выпущу вас незаметно, не бойся. -- Я не за себя -- за него боюсь! -- Правильно делаешь, что волнуешься за хозяина. -- Он мне не хозяин. Теперь. -- А теперь кто? -- ДРУГ. -- Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты, -- важно произнес бывший моряк. -- Но тебе я не скажу, не то зазнаешься. -- Я уже зазнался, -- улыбнулся Гав. -- Вы сказали про земляные орехи и картошку, -- заметил Паль-чик. -- А что, плодовых деревьев на острове нет? -- Есть. Да только их стерегут злющие псы. Побольше твоего дружка и покруче нравом! -- Каждый за себя отвечает, -- Гав прихлопнул лапой муху, ползу-щую по полу. -- Ваши жирняки, я гляжу, не лучше тех псов. А уж о стражниках вообще молчу. -- Я их тоже не перевариваю. Чуть что, орут: почему ворота откры-ты? Не могу же я их каждую минуту закрывать и открывать. Высший разряд все время с лыжными палками бегает вниз-вверх, вверх-вниз для моциона. -- Моци... что? -- полюбопытствовал Гав. -- Чтобы похудеть. -- А зачем едят так много? -- Чтобы поправиться. Наконец-то ты понял!.. Так и бегают туда-сюда. -- Без своих подпорок не побегали бы, -- съязвил пес. -- Ты про палки? Конечно, без них трудно. И в гору, и под гору. Особенно вниз -- страшное дело. Можно и костей не собрать, если б не предупредительные знаки. -- "Налево" и "Направо"? -- Ясно. А то еще занесет на спуске. Гав со значением взглянул на друга: мол, что я тебе говорил. -- Смышлен, смышлен, -- ответил ему Пальчик словами старика-на. -- А откуда вся еда на острове берется? И освещение? -- вновь пристал он с расспросами к хозяину. -- Из воды, юнга. Из воды. Удивительно, да? -- Бывший моряк вскочил. -- Идемте, все покажу. -- А если заметят? -- Мы осторожненько. Я одну потайную тропку к морю знаю. -- Так это все-таки море? -- А ты думал -- озеро? Не мог же я быть моряком на озере. -- Тогда вы были бы... -- Гав хихикнул, -- старик-озорник. То есть озерник. -- Цыц! -- И бывший моряк снова повернулся к "юнге". -- Но о морях и озерах -- после. ОСНОВА ЖИЗНИ Вскоре они уже спускались по узкой лесной тропке, петлявшей меж валунами. Разумеется, сначала они прошли через ворота, которые сторож затем вновь запер, перевесив замок на другую сторону. Этой дорогой идти было ближе. Они быстро добрались до берега моря. Море, как и раньше здесь, отливало темно-серым цветом. Из окру-глых, пухлых облаков веером тянулись тонкие солнечные спицы -- они как бы прожигали на водной глади пронзительные кружочки с зубчатой опушкой по краям. Казалось, там и сям были разбросаны белые горящие ромашки с острыми тлеющими лепестками. Сторож повел беглецов направо, за поворот скалистого мыса. По пути Пальчик невольно обернулся на две сосенки, скрывающие вход в пещеру, где был лифт. За мысом галечный берег перешел в песчано-илистые откосы и отмели. Здесь теснились на бесчисленных ножках-корнях странные деревья и кустарники с коричневой корой. Они напоминали множество балерин, стоящих на пуантах. -- Что это? -- заинтересовался пес. -- Мангровые заросли, -- сказал сторож. -- Вон, видите что-то вроде груш? Мангры были усыпаны плодами, похожими на груши. Только они висели как бы обратной стороной -- горлышком вниз. -- У них прорастает хвост -- полуметровый воздушный корень, -- продолжил старикан, -- и ждет своего часа, чтоб отделиться. Затем молодые растеньица отрываются от плода, летят вниз, глубоко входят в освободившуюся от воды почву и закрепляются корнями. Живородящие растения! -- И все-то вы знаете, -- уважительно поглядел на него Пальчик. -- Я ведь хочу дорасти до садовника, чтобы перейти в среднее звено, -- приосанился сторож. -- А там уже недалече и до высшего раз-ряда. Хотя Пальчик был еще мал, он опять невольно подумал: "Здорово им тут голову заморочили!" Вслед за проводником он тоже разулся, засучил штаны и обошел мангровые заросли по воде. Гав прошлепал, как говорится, босиком. -- Мангры -- это чепуха. Скоро я вам такое покажу -- ахнете!! -- предвкушал старикан. И заговорщически толкнул Пальчика локтем в бок. -- А пока признавайся, где все-таки оставили свой корабль? Не по воздуху же прилетели. Ну не мог ему Пальчик сказать, как они сюда прибыли! Сторож бы ни за что не поверил. Да и сам-то Пальчик верил с трудом. -- Здесь, на южной стороне, или там, на северной? -- выпытывал бывший моряк. С его неистребимым любопытством ему б не в садовники метить, а по крайней мере -- в астрономы. Целыми сутками за звездами в телескоп подглядывать -- милое дело! -- На северной, -- буркнул Пальчик, кляня себя за вынужденное вранье. -- На северной? -- всполошился тот. -- Вы с ума сошли! Там кругом предательские рифы! -- На северо-западной, -- наугад "уточнил" Пальчик. -- Другое дело... Перепугал до смерти. Разве ж так можно?.. О-хо-хо, лишь бы войны не было. -- С кем? -- поднял уши Гав. -- С кем -- с кем? Вообще. К слову сказано. Да и на самом деле. В море островов, знаешь, сколько! -- Сколько? -- Как семечек в подсолнухе. Кто-нибудь да с кем-нибудь всегда непременно воюет. -- И так везде, -- вздохнул пес. -- Даже буфетчица Оля, когда ее хотели в тюрьму засадить, сказала: "Лишь бы войны не было". -- Не знаю, не знаю, -- привычно отмахнулся старик. -- Я ваших секретов не знаю и знать не хочу. Но запомни, пустобрех, на всю жизнь... Гав вытянул шею, стараясь не упустить того, что надо на всю жизнь запоминать. -- Дружи с буфетом. Вот тебе мой главный совет! -- И без вас знаю, -- разочарованно сказал грубиян пес. Он ожидал чего-то большего. -- Это лишний раз подтверждает мою правоту. Если и ты, и другой, и третий знают одно и то же, значит, так оно и есть, -- глубокомысленно заключил старикан. Мангровые заросли давно кончились, а они все продолжали идти, теперь уже взбираясь на высокий обрыв береговой полосы. Цвет моря изменился, оно стало каким-то глинистым, мутным, подер-нулось рябью... Затем пошли крупные волны. На них качались утки-нырки, опускаясь и поднимаясь с каждым новым накатом. Они то и дело ныряли с таким видом, словно топились навсегда. Беззвучно пролетели длинной-предлинной цепью черно-фиолетовые гагары -- они тянулись низко, почти над водой, изгибаясь как единое целое и словно повторяя изгибы очередной набегавшей волны