ные братья, голые, словно после купанья. - Здравия желаем! - хором сказали они, невольно приглушая свои звонкие молодые голоса. - Здоровы и вы будьте! - крякнул Петр. - Привет, гвардейцы! - дружелюбно откликнулся Николай. - Чего это вы скачете, как оглашенные? - низким басом прогудел Александр. - Али гонится кто? Волков бояться - в лес не ходить... - Да какие летом волки, дядя Саня? - весело кинул один из юнцов. - И кони у нас крепкие, от любого волка уйдем. Тут другое... Какой-то ящик, вишь, железный за нами увязался... - Ящик - ?заинтересовался Петр. - На колесах?! - На колесах... И с пушкой! - Уж не революция ли опять? - заколыхались мужики. - Не... - спокойно ответил Александр. - Техника всполошилась. Я, видишь ли, ее законное место занял. Ну, рассудите сами, - какое-такое у броневика, существа неодушевленного, может быть законное место? А вот кто мне мое законное место отдаст? Броневичок затих невдалеке, не решаясь, видимо, подъехать ближе к костру. Из него никто не показывался. Петр, мягко ступая по траве босыми ногами, подошел к нему, внимательно оглядел со всех сторон и вернулся к сидящим вкруг огня. - Одно явно, - доложил он, - ей ни водки, ни сена не потребно! - Неприкаянная, в общем, машина! - покачал головой Александр. - Хозяина у нее нет! Кони, мелодично позванивая медными кольцами на сбруе, с хрустом жевали душистую траву, ласково ржали время от времени, словно бы переговаривались друг с дружкой на своем древнем и мудром лошадином языке. А неторопливая человеческая беседа, то и дело прерываемая негромким постукиванием серебряных стопочек, то затухала, то снова вспыхивала, словно огонек, перебегающий в костерке. Звезды потихоньку бледнели, и на востоке затеплилась узкая розовая полоска. Совсем близко со свистом крыльев пронеслась утиная пара и скрылась в прибрежном тростнике. - Чую, знатный денек будет! - вздохнул Петр. - Эх, быстро летит времечко! - Ну, нам, пожалуй, пора! - поднялись четверо братьев-близнецов. - Спасибо, старшие, за хлеб-соль... - Куда поспешаете? - спросил Петр. - До города ровным аллюром совсем ничего. Зада не успеешь намозолить... - Нам надо успеть еще по местам разобраться... - засмеялись четверо близнецов. - А то один раз на Аничковом-то мосту второпях перепутались, - до сих пор знатоки спорят-разбираются, кто из нас где стоял... Табунок ускакал. Александр III подвел своего конягу к большому валуну, грузно вскарабкался на камень и уже с него - пересел на надежную выносливую спину своего битюга. Николай I, зацепив носком стремя, одним броском вскинулся на своего любимца Лорда, который косил круглым глазом и все норовил стать на дыбы. Петр I легко вспрыгнул на своего жеребца, приударил его босыми пятками - и поскакал, не оглядываясь на второго, запасного коня, на длинном поводу трусившего следом. И три императора друг за другом, - так сказать, в хронологическом порядке, неспешной рысью направились в сторону Санкт-Петербурга... Одинокий броневичок, натужливо рыча старым изношенным мотором и выпуская сизый дымок, затарахтел за ними... ПЛАНЕТА ПОДАРКОВ УБИЙСТВО ЗВЕЗДЫ Отец и сын лежали лицом вверх в теплой некошеной траве над высоким речным обрывом. Большое тело реки было спокойно и в этом спокойствии угадывалась скрытая до времени сила. Густая августовская ночь стояла у самых глаз, низко опустив крупные сочные звезды. Они влажно отражались в неподвижной воде и падали на самое дно удивленно раскрытых зрачков мальчика. И еще казалось, что от близких звезд пахнет спелостью, как от крепких яблок. Но это просто дыхание ночи ненавязчиво доносило аромат белого налива из прибрежного сада, над которым в .звездном мерцании угадывался крест на старой колокольне. - Папа, а можно убить звезду - ?тихо спросил мальчик. - Нет... Звезды бессмертны... - задумчиво ответил отец, покусывая кисловатый стебелек. - По сравнению с их веком человеческая жизнь - пылинка. - И все-таки, люди полетят к звездам - ?недоверчиво допытывался сын. - Конечно. И человек, как яблочное семечко, даст ростки на других планетах... Он не договорил и прислушался. Откуда-то из-за ближайшего сарая донеслась ругань, пьяное отхаркивание, потом - тупой топот тяжелых сапожищ, - и почти вплотную на лежащих надвинулись смутно различимые в темноте три угловатые глыбы. Отец рывком поднялся, каким-то звериным первобытным чутьем уловив опасность. Мальчик тоже вскочил. - Эй ты, падаль! - хрипло выдохнула одна из темных фигур, чиркнув спичкой. - Нашарь-ка закурить! - Извините, - спокойно сказал отец. - Я не курю. - Ах ты, сука дешевая! - приходя в мгновенную ярость, просипела вторая глыба. - Не куришь? И он нанес слепой удар прямо в лицо отца. Тот уклонился от удара, инстинктивно заслоняя мальчика, левой рукой отбрасывая его за спину. На фоне звездного неба снова прочертил зловещую траекторию круто опускавшийся кулак. Отец несколько тяжеловато пригнулся и точным коротким ударом снизу встретил черную тень на уровне живота. Икнув и хватая воздух, нападающий согнулся пополам и корчась, пополз по земле. А когда вдали уже затихали топанье и крики двух убегавших, - отец вдруг упал навзничь. Еще не успевший как следует испугаться мальчик наклонился над ним. Тускло отсвечивая в звездном сиянии, из левого бока отца торчала плексигласовая рукоятка самодельного ножа. Звезды в его глазах погасли. - Папа-а-а-а! - страшный крик осиротевшего человеческого детеныша оглушил и потряс Вселенную. И с неба сорвалась, мгновенно скользнув к горизонту, ярко вспыхнула и исчезла звезда... ПУШКА, КОТОРАЯ НЕ ХОТЕЛА СТРЕЛЯТЬ Это была одна из многочисленных битв на планете Земля, подробности которой затеряны теперь в глубинах Истории... И если в общих чертах данное событие весьма достоверно отражено в соответствующих хрониках, то некоторые детали этого сражения либо попросту ускользнули от взоров очевидцев, либо оказались им совершенно непонятны. Попробуем же истолковать смысл тех давних событий с позиций нашего времени... ...Народное восстание, подобно хорошему пороху, вспыхнуло сразу во многих местах. Отряды бедноты двинулись к ненавистному Городу, в котором укрепился Правитель. Город стоял на слиянии двух рек, и к нему вела только одна дорога. На этой дороге, как восставшие хорошо знали от своих лазутчиков, находилась укрепленная батарея с тремя сильными и дальнобойными орудиями. Командиром батареи был старый служака, до потрохов слепо преданный своему властелину. Орудийная прислуга была опытной и вышколенной и пользовалась привилегиями, подобно доверенным слугам в баронском замке. Их не удавалось ни разагитировать, ни купить... А обойти батарею было нельзя, ибо, оставив ее в тылу, восставшие оказывались у стен Города сразу меж двух огней. Во что бы то ни стало - батарею нужно было взять штурмом. - Огонь! - хмуро скомандовал командир батареи. - Покажем этому быдлу, кто хозяин в нашей стране! Изрыгнуло огонь и дым, черный горький выдох смерти, первое орудие. Его тяжелое ядро проложило заметную просеку в рядах нападавших. Выстрелило и второе орудие, и тоже собрало страшный урожай смерти. Третье орудие молчало... Пушкарь, поднесший фитиль к запальному отверстию, слышал тонкий свист вырывающихся из жерла газов, но... выстрела не произошло. - Сырой порох! - крикнул помощник пушкаря и начал механическими движениями заводной куклы шуровать гигантским банником в стволе. - Давай новый заряд! В зарядную камору тщательно засыпали порцию свежего пороха. Помощником пушкаря был могучий коротконогий силач с низким лбом, поросшим курчавой рыжей шерстью. Поигрывая вздутыми буграми мышц, он легко вкатил в дуло чугунную бомбу... - Огонь! - хрипел командир батареи. - Что вы там возитесь, как беременные крысы?! Огонь! Пушкарь быстро поднес раздутый фитиль к запальному отверстию, но... Вместо оглушительного грохота, рвущего в клочья воздух и барабанные перепонки, послышалось негромкое добродушное сипение. Орудие едва выплюнуло из своего чудовищного жерла ядро, которое вяло плюхнулось на землю буквально в двух шагах от дульного обреза... - Отказ! - завопил помощник пушкаря. - Снова - отказ! Когда же пушка не выстрелила и в третий раз, он в суеверном ужасе закрыл лицо зудящими ладонями и сел на утрамбованную землю, качаясь из стороны в сторону, словно игрушка "ванька- встанька". - Это бог... это бог нас наказывает... - бормотал он. - Это - бог! Нападавшие, к счастью, не были неорганизованным стадом, слепо мечущимся по полю под огнем. Их предводители быстро смекнули, что на батарее стало одним орудием меньше, и стали направлять штурмующие отряды в сектор наименьшей опасности. Прямо перед дулом третьей пушки ряды ощетинились грозным повстанческим оружием: дедовскими аркебузами, самодельными пиками, крестьянскими вилами и дубинами, а то и просто - дубовым дрекольем.. Пушкарь терпеливо и сноровисто готовил орудие к новому выстрелу. - Что тут происходит?! - рявкнул неожиданно возникший бравый Капитан в шляпе с наполовину отстреленным красным пером. - Па-а-а-че-м-му молчит третье орудие?! Повешу разгильдяев! На первом же суку! Картечь! Лупи картечью! Что-то несвязно бормоча насчет божьего проклятия, тронувшийся помощник пушкаря протянул ему запальник: у него самого тряслись руки. Капитан сам поджег заряд... И вдруг... вдруг пушка затряслась, тяжко сорвалась с упоров лафета и стала вертеться на месте, словно собака, ловящая себя за хвост! Орудийная прислуга других орудий - и вместе с ними Капитан - бросились врассыпную. Весь заряд картечи пришелся в земляной бруствер... Капитан с белыми от ярости глазами начал трясти за шиворот помощника пушкаря. - Господин! Ты сам видишь... - лепетал силач. - Эта пушка... эта пушка не хочет стрелять! Пушкарь, чье лицо было черным от пороховой гари и горячим, как печная заслонка, вскинул руку с отставленной ладонью, отдавая воинское приветствие: - Она не хочет стрелять... в народ, господин! Но Капитан не стал разбираться в тонкостях. - Измена! - яростно вскричал он, выхватил из-за раззолоченного пояса пистолет и выстрелил прямо в грудь пушкаря - между второй и третьей пуговицей его мундира... Но этот жест отчаяния уже не мог спасти положения. Через несколько минут восставшие хлынули на батарею и затоптали Капитана, а орудийную прислугу подняли на вилы и пики... Победители внимательно осматривали захваченные пушки. В их руках они теперь становились решительной силой для взятия цитадели Правителя. - А это что такое - ?с любопытством спросил один из них, дотрагиваясь до странного предмета из необыкновенно мерцающего металла, каким-то загадочным образом прилепившегося к казеннику третьей пушки. - Что это за черный ящичек? На первом и втором орудии, кроме затейливых украшений, не было ничего подобного... - А где пушкарь - ?вопила толпа. - Где пушкарь третьей пушки, которая не стреляла в нас? В нашей победе есть и его доля! Мы хотим пожать его сознательную руку! Качать его, качать! Но мало-помалу крики смолкли, ибо пушкаря третьего орудия никак не могли найти. То ли он незаметно исчез, не будучи уверен в благодарности восставших, то ли был ранен, уполз, харкая кровью, и был теперь погребен под грудами тел - неизвестно. И спросить объяснений относительно странного и непонятного черного ящичка было не у кого... ...Координатор Сектора Солнечной Системы внимательно просматривал на экране видеозапись очередного сражения на Третьей планете и вслушивался в непривычные звуки земной речи. Он не задумывался над смысловыми импульсами, которые вспыхивали непосредственно у него в мозгу. - Благодарю за службу! - сказал Координатор, глядя прямо в глаза далекому Разведчику в странной форме с блестящими пуговицами, на которых был вытеснен герб в виде хищной птицы. - И как метко ваши... гм... земляне назвали наше опытное суперустройство: "черный ящик". Это определение пахнет всеми тайнами глубокого Космоса... А в действительности это же так просто: "ситуационный анализатор"... Как точно и остроумно он разобрался в сложных обстоятельствах! Не так ли? И еще раз сказал: - Благодарю за службу! Испытания прошли успешно! Я доложу Межгалактическому Совету: наш анализатор будет работать четко и безошибочно. Мы не остановимся перед затратами во имя блага гуманности! Возможности техники безграничны! Скоро ни одно орудие убийства на Земле в руках властителей не сможет стрелять! Скоро... Лицо Разведчика с огромными глазами, расширенными от боли, стало медленно сползать с экрана. - Что с вами - ?удивился Координатор. - Я... ранен... По-видимому, смертельно. Мне... не дожить... Экран дальней связи траурно потемнел. ПЛАНЕТА ПОДАРКОВ Долгие, очень долгие, бесконечно долгие годы земной звездолет пронизывал однообразную черноту Космоса. Пространство давно уже перестало реально существовать для людей, и оставалось только Время - могучее, ленивое, то сжимающееся, то взрывающееся, тягучее, всепоглощающее Время... - Впереди по курсу шаровое скопление... - равнодушно процедил Астронавигатор. - Ничего особенного. Вероятность Разума - ноль. И щелкнул тумблером бортового компьютера. Разведку делать не предполагалось. Астронавигатор поудобнее устроился в кресле перед пультом и зевнул: скоро предстояла смена вахт. ... - К нам кто-то стучит... - неуверенным голосом человека, ожидавшего взрыва хохота, проговорил Врач. - Коротко, но настойчиво. - Попроси войти... - серьезно посоветовал Капитан. - Сразу избавишься от галлюцинаций. Вдруг стук послышался снова. При небольшом напряжении воображения можно было представить себе купол обзора окном, распахнутым в ночной сад. Тогда создавалось почти полное впечатление яблочной августовской ночи, с прохладным мерцанием звезд над садом, когда вдруг в окно деревенского дома, словно бы просясь в уют и тепло, стукнет робким клювиком зяблик или синичка... Все находящиеся в рубке покосились на боковую часть купола обзора. К огромному прозрачному иллюминатору снаружи прилипло что-то крохотное. Астронавты, теснясь и отталкивая друг друга, бросились к этому месту. Сквозь прозрачность иллюминатора в свете огней рубки было видно, что к стеклу - это в полном-то вакууме! - присосалось небольшое существо, очень похожее на птицу, но с золотистой рыбьей головой и не с птичьим острым клювом, а именно - с мягким округлым рыбьим ртом... - Сейчас вот ка-а-ак аннигилируем! - ленивым шепотом сказал Астронавигатор. - Кто пустил сюда эту птичкорыбку?! - Это - рыбкоптичка... - таким же шепотом поправил его Врач. - Нормальный кол- лективный психоз... Существо весело помахало пушистым беличьим хвостиком...? - Белка песенки поет да орешки все грызет... - ахнув, ни к селу, ни к городу промычал так и не успевший принять вахту Второй Штурман. Стук повторился. - Да чем же она стучит?! - в отчаяньи закричал Врач. - Ведь она же мягкая, как детская игрушка! Все отпрянули от иллюминатора. Самым невероятным было именно то, что это странное создание, это космическое "как ее там", рыбка-белка, птичка-бабочка, ничем не двигала, ни крылышком, ни лапкой! А стук слышался все явственнее. Капитан поморщился и решительно поковырял пальцем в ухе, потом с сожалением посмотрел на собственный палец, перевел взгляд на экипаж и вздохнул. - Ну, хватит! - сказал он. - Хочется девочке войти? Пусть войдет... Все со страхом посмотрели на него, но возразить были не в силах. И когда четкий, как старорежимная корабельная морзянка, стук раздался вновь, Капитан откашлялся, и заранее томясь от последствий межгалактического розыгрыша, хрипло разрешил: - Войдите! ... Стекло сектора обзора - иллюминатора командной рубки прозрачностью напоминало чистую родниковую воду. Но твердостью своей этот огромный цельнолитой кристалл с перестроенной уплотненной атомной решеткой значительно превосходил алмаз. Разрушить, расплавить или пробить его в Космосе не могли никакие механизмы или организмы. Во всяком случае, не должны были бы... Но рыбка или птичка, или что-то там из них вместе, словно бы и впрямь уловив разрешение, взмахнула крылышками, округлила рот и медленно, словно бы взаправду - через прозрачную ключевую водичку, сквозь полуметровую толщу иллюминатора вплыла в рубку и повисла над командным пультом. У Астронавигатора были безумные глаза, и холодные капли пота вяло стекали по лбу... Врач посмотрел на него и перехватил руку, которая машинально тянулась к кобуре бластера...? - Добро пожаловать... - с трудом пролепетал Капитан. Гостья грациозно вильнула хвостиком, теперь уже не беличьим, а раздвоенным, как у ласточки, подпрыгнула на двух, - впрочем, может быть, и на трех?! - лапках и сделала два-три поклона своей серьезной круглой головой... Почему-то астронавтам сразу же стало казаться, что это существо - именно гостья, а не гость... - Кто вы? - Не знаю... - Но вы понимаете наш язык? - Что такое Язык - ?спросила гостья. - Я понимаю всех... - Но вы - представительница Разумной Цивилизации - ?все больше запутывался Капитан в вопросах обязательного Протокола, предписываемого при Контактах. - Какого типа ваш Разум? - Что такое Разум - ?полюбопытствовала птичкорыбка или рыбкоптичка. - Мы не думаем об этом. - Кто же тогда вы?! - хором спросили ее астронавты-мужчины. - Мы - Планета Подарков... - Подарков?! - растерянно прошептал Капитан. - Мне уже лет тридцать никто не делал подарков... - И то, ежели считать по бортовому времени... - уточнил Врач и искоса взглянул на его орденские планки в золоте и крохотных бриллиантах. Потом с угрюмым несогласием мотнул головой: - А зачем нам... эти... подарки? - Вы можете захватить подарки для ваших детей. У разумных существ должны быть дети, не так ли? - Сомневаюсь, разумное ли я существо... - буркнул Врач. - Пожалуй, у нас у всех уже давно... очень давно... нет детей... И даже внуков... Тяжелый всхлип донесся из чьей-то перехваченной печалью гортани. Врач не стал уточнять, из чьей. Ах, Время, Время... - Да, да... - потрясенно подтвердил Капитан. - Может быть... если мы вернемся... мы встретимся со своими пра-правнуками... - Нашими детьми может быть все будущее человечество... - скромно сказал Третий Штурман. Он ушел в межзвездный рейс совсем молодым человеком и не успел обзавестись семьей. - В некотором смысле... - съехидничал Астронавигатор. - Вы так быстро размножаетесь - ?спросило Существо, не ведающее, что такое Разум. - Быстро?! - вскинулся Врач, но осел и взглянул в иллюминатор обзора, где по-прежнему отсутствовало Пространство и существовало только Время. - Хотя да... Пожалуй, действительно - быстро... - Вы сами можете оказывать нам покровительство... - прощебетала (или проворковала, кто их там разберет?!) цветастая гостья. - Покровительство?! - обалдело спросил Астронавигатор, вспомнив, как эта рыбка или птичка свободно протекала сквозь несокрушимую крепость сверхалмазного сплава... - Мы вам - покровительство? - Ну да... Можете играть с нами, приказывать нам приносить разные предметы с дальних планет... - Поноска... Это называется - поноска! - вспомнил забытое слово Врач. - Они вроде космических собачек. Друзья человека... - Не только. Мы умеем воплощать желания в осязаемые образы, менять психику, охранять защитными полями от воздействия враждебной среды... - И это называется - покровительство?! Что же должны делать мы?! - Ничего... Делиться с нами своей пищей, иногда играть и гулять с нами, разговаривать и позволять своим детям таскать на руках наших детенышей и называть их уменьшительными именами... - А конуры вам не требуется - ?не слишком вежливо брякнул Астронавигатор. - Мы ищем друзей, а не жилье... - уклончиво сказало существо с Планеты Подарков. - Пошли, Чебурашка! - вдруг совершенно непоследовательно сказал Капитан, и рука его сама собой потянулась и погладила сразу же растопырившиеся, как шерстка, разноцветные перышки рыбки. - Или ты - Шарик? Кажется, у меня найдется для тебя куриная косточка... И он направился к себе в каюту. Глаза его сияли счастливым мальчишеским блеском, словно бы он удачно угнал у соседа-голубятника парочку его лучших турманов. Птичкорыбка, или, если угодно - рыбкоптичка послушно плыла перед ним... Впрочем, пожалуй, уже не плыла. Они почти перебирала тремя... нет, четырьмя лапами... Она походила уже на мохнатого скочтерьера... или на милого игрушечного медвежонка коалу... на бурундучка... черт возьми! Пожалуй, и на Микки-Мауса тоже... В тоскующем воображении астронавтов теснились реликтовые животные невообразимо далекой Земли! Они, приоткрыв рты от зависти - да, да, они понимали, что это очень нехорошее, очень некосмическое, нетоварищеское чувство, но ничего не могли с собой поделать! - провожали взглядами маленькое церемониальное шествие... - Подарок... - со всхлипом вздохнул врач. - Ишь ты... - Интересно, а мышей он ловит, этот подарочек - ?словно бы и впрямь в космическое пространство, в сторону сказал Астронавигатор. - К нам кто-то стучит... - простонал Третий Штурман... БОЛЬШАЯ ВЕРА МАЛЕНЬКОГО КНУДА Каждый вечер перед сном мама читала Кнуду что-нибудь из большой Книги в твердом переплете с медными пуговками, от которого вкусно пахло лошадиным седлом. Пятилетний Кнуд, конечно, почти ничего не понимал в этой толстой умной Книге, но слушал внимательно, потому что очень любил уютный мамин голос, теплый, как зимние варежки, которые она ему связала своими умелыми руками. Но однажды Кнуд заволновался, услышав волшебную фразу, вычитанную матерью из бесконечной Книги: "...И если даже будет у вас вера с горчичное зерно, и вы скажете горе: шагни - гора сдвинется..." - Мама... - осторожно выдохнул Кнуд. - А горчичное зернышко... оно очень маленькое? - Очень... - улыбнулась мама. - А гора - ?и он от волнения опять пошатал кончиком языка молочный зуб с маленькими зазубринками на срезе: как будто рисунок старинной башенки. - Гора большая? - Гора очень большая... - согласилась мама. - И вершина ее покрыта снегом? - Да, да... А снег этот никогда не тает... - А вера? Она большая или маленькая? - Смотря у кого, сынок... - задумчиво ответила мать. - У одних людей она большая, им легко жить. А у других - совсем маленькая, потому что они сомневаются. - А у меня... какая вера - ?наморщив лоб в сильнейшем раздумье, прошептал мальчик.? - Во что - ?весело и молодо засмеялась мать. - В сласти и в игрушки? - Но ты же сама при помощи Книги сказала: если будет ваша вера с горчичное зерно... У меня есть зернышки этой веры... здесь... внутри - ?и он осторожно, с некоторым опасением погладил себя по животу, обтянутому вязаной фуфаечкой. - Думаю, что маленькая вера в тебе сидит! - согласилась мать. - Ты ведь веришь и знаешь наверняка, что я тебя люблю?! - Ну, конечно, мамочка! Про тебя у меня - самая большая, крепкая вера! ?И?с этими счастливыми словами он легко уснул, свернувшись калачиком под теплым одеялом, словно бы охраняя внутри своего маленького тела ту самую маленькую, с горчичное зерно, веру, способную двигать большие горы со снежными вершинами... ... А ночью выпало много снега, и Кнуд Свенсон, живущий почти на краю света на берегу холодного серого моря, катался на лыжах. И еще к обеду мама принесла большой круг смаалэндского сыра. Он очень понравился Кнуду - с желтой корочкой, которую можно потихоньку отколупывать, и с большими круглыми дырками, в которые можно было легко просовывать пальцы. Сыр был пахучий, плотный, и в нем мягко вязли зубы. - Вкуснота с дырочками! - решительно определил Кнуд свое отношение к этому сыру. Перед сном он снова отправился погулять. В поселке было тихо, и только в море, которое тяжело плескалось внизу, стиснутое стенами фиорда, Кнуд увидел тягучий желтый кружок, который покачивался на в них. - Луна... - догадался Кнуд и поднял мордочку под вязаной шапочкой с помпоном к небу. - Луна... - прошептал он и понесся к дому, боясь потерять и забыть по дороге неожиданное открытие. - Мама! - задыхаясь от бега, с трудом успел он выговорить, - а я видел: луна! - Ну и что - ?удивилась мать. - Сегодня полнолуние... - Она... эта луна... я понял... - торопился мальчик, - она сделана... - И он торжественно выпалил: - Она сделана из самого настоящего смаалэндского сыра! - Почему ты так решил - ?с улыбкой, но самым серьезным тоном спросила мать. - Потому что желтая... круглая... и с дырочками... Вот! Мать все же - на всякий случай! - покачала головой. - Боюсь, что ты ошибаешься, - как можно ласковее сказала она. - Луна - это луна, а не сыр... И потом, откуда ты знаешь, какова она на вкус, если ты ее не пробовал?! Да, это было серьезным возражением! - А я верю...верю... - настойчиво повторял Кнуд, - верю, что Луна сделана из вкусного смаалэндского сыра! Ты же говорила, что у меня есть маленькая вера? Ну, хоть с горчичное зернышко?! И если не из сыра - тогда для чего же она сделана? Что ли - зря?! - Дурачок... - с мокрыми счастливыми глазами прошептала вслед Кнуду мать, когда он снова выскочил за дверь. А некоторое время спустя она услышала на крыше их небольшого домика подозрительный шорох и вышла посмотреть, что это за странный шум. На крыше она увидела своего ненаглядного сына, который стоял на самом коньке и с серьезным видом длинной лыжной палкой настойчиво пытался сбить луну с темного неба. Он пыхтел и тянулся изо всех сил, но луна, сделанная, конечно, из сыра, никак не давалась... - Сынок... - тихо окликнула его мать. - Для того, чтобы достать луну с неба, нужна очень, очень длинная палка... - Я тоже пробовала... раньше. У меня тоже не получилось. И потом... иди надень варежки. У тебя, должно быть, совсем замерзли руки. - Ты пыталась достать луну - ? заинтересованно переспросил ее сын уже на земле, кубарем скатившись с крыши. Подымаясь на цыпочки, он пытался при свете луны и звезд снизу разглядеть выражение ее лица. - И ты не достала длинную-предлинную палку? - Не достала, сынок... - виновато призналась мать. - Значит, у тебя было мало веры! - серьезно заключил сын. - Даже - с горчичное зернышко... ?И?перед тем, как закрывать дверь на ночь, он постоял на верхней ступеньке крыльца и прошептал, словно бы молитву или волшебное заклинание: - А я верю... Верю, верю, что луна сделана из смаалэндского сыра... И крепко стиснул кулачки, пристукнув ими друг о дружку. Несколько ночей подряд дул теплый юго-западный ветер, и ночное небо было покрыто плотными мохнатыми облаками, и не было видно ни луны, ни звезд... А когда сменившийся ветер разогнал облака - Кнуд глянул на нее и ахнул: - Мама, мама! - радостно закричал он. - Ты только посмотри: вся луна объедена летучими мышами! Ты видишь, как они неровно отгрызли у нее краешек? Ты - видишь?! - Вижу, сынок, - кивнула головой его мама. - Только почему же ты думаешь, что луну объели летучие мыши, а? - Ну, мама... - засмеялся Кнуд, - как же ты не понимаешь, что домашние серые мыши не могли съесть этот сыр: они же не умеют летать! - Да... - согласилась мать. - Это верно. Я не догадалась. - Вот видишь, вот видишь! - приплясывал Кнуд Свенсон, маленький житель небольшой северной страны на берегу холодного моря. - Я имел веру.. размером с горчичное зернышко, и маленькие мыши погрызли большую Луну! - Еще бы... - сказала мать тихо... - Ведь твоя Луна и в самом деле сделана из смаалэндского сыра! КОД "ИКС" - Поздравляю вас, господин Президент! - сказал Врач. Он стянул резиновые перчатки, несколько раз согнул и разогнул освобожденные пальцы и впервые за двое суток слабо улыбнулся. - Теперь я гарантирую жизнь вашего сына. Да поможет нам Бог! - Бог - это вы! - немного высокопарно, но совершенно искренно вырвалось у Прези- дента. - Оказывается, я не только Отец Нации. Я - всего-навсего отец... - Я тоже... был... отцом - грустно произнес Врач. - Но мой мальчик... погиб далеко отсюда. Слишком далеко... И я ничем не смог помочь ему. Ничем! - Мы отомстим им! - пылко пообещал Президент, словно бы мгновенно поднявшись на трибуну с сияющим на ней государственным гербом. - Мы сотрем этих шестиконечных археронцев в космическую пыль! Наш звездный флот приведен в боевую готовность! И стоявший за спиной Президента рослый адъютант в традиционной военно-морской форме с золотым шнуром аксельбанта невольно вытянулся по стойке "смирно". В левой его руке, надежно прикрепленный металластовой цепочкой к запястью, покачнулся знаменитый черный сейф-чемоданчик с торчащей из него гибкой и короткой антеннкой, - словно одинокий усик спрятанного там неведомого опасного насекомого... В этом чемоданчике, как было известно на Планете всем и каждому, находилось личное переговорное устройство Президента для связи со всеми планетными и межпланетными базами. - Вы не сможете начать войну, господин Президент... - тихо, очень тихо, пожалуй даже слишком тихо для угрозы сказал Врач, но тем не менее охранники Президента насторожились и руки их цепко легли на рукоятки лучеметов. - Кто сможет диктовать мне свою волю - ?удивился Президент. - Ваш сын, сэр... - Сын?! Моя новорожденная кроха?! - Да, сэр... При проведении этой отчаянной операции я вживил в его сердце микро- передатчик с кодом "икс", господин Президент... - Мой личный президентский код?! - задохнулся правитель Планеты. - Код-сигнал с командой о начале ядерного нападения?! - Именно так, господин Президент. Теперь любую войну вы сможете начать, только разорвав сердце вашего ребенка. В самом буквальном смысле этого выражения... - Но как... Как вы смогли? Как... осмелились? Как вы узнали, наконец?! - Президент словно бы осел на глазах, и его высокая спортивная фигура явно укоротилась дюйма на два-три. - Электронный сигнал - это всего лишь сигнал, господин Президент, - устало ответил Врач. - Всего лишь знаковая система, а не знамение Божье. И если его знают двое, всегда есть возможность того, что тайну узнает третий... А нас на Планете и во всем мире не трое. Нас гораздо больше! Голос Врача окреп, он поднял голову и снизу вверх посмотрел на Президента. Впрочем, тот уже не выглядел высоким, величественным и неуязвимым. - Ничего... - наконец, прохрипел Президент. - Я поменяю сигнал. В конце концов, это мой личный код. - Ребенок тоже ваш, сэр... - мягко напомнил Врач. - Впрочем, как и весь наш мир. - Чего вы добиваетесь - ?недоверчиво спросил Президент. У него противно задрожала правая нога, и он, нащупав шаткий подлокотник, с трудом опустился в белое больничное креслице. - Это только отсрочка... - Конечно... - согласился Врач. - На то, чтобы изменить код "икс" на всех приемных командных устройствах на всех внепланетных базах уйдет много времени... Но время работает на нас, господин Президент: нас станет еще больше, я даже уверен - нас станет очень, очень много. И самое главное: за это время подрастет ваш сын, господин Президент. И тогда есть основания, что он тоже окажется на нашей стороне. И решение будет в наших руках. Справедливое решение! - И за эту... за эту справедливость, - с трудом выговорил Президент, еле разлепляя бледные губы, - я плачу... собственным сыном? - Ведь вы - отец, господин Президент. Счастливый отец! - напомнил Врач. - Кто знает: может быть, дети изменят и нас с вами? - Дорогая цена... - прошептал немолодой человек, и больничное креслице тоненько скрипнуло под ним. - За все мы платим слишком дорогую цену... За его спиной, не шелохнувшись, продолжал стоять адъютант и точно так же оставалась совершенно неподвижной короткая антеннка, выглядывающая из черного сейфа-чемоданчика... ОХОТА Ощущая приятную тяжесть ружья, он бесшумно прополз сквозь колючий кустарник и осторожно раздвинул ветви. Они были здесь! Солнце еще не взошло, серели предрассветные сумерки, и внизу, под ветвями деревьев и в кустарниках еще таились густые и таинственные клубы ночной темноты. Но их было видно! И не в отличные окуляры инфракрасного бинокля, а так - потому что они были чернее самой черной мыслимой черноты! Они двигались в центре поляны, меняясь местами и подпрыгивая. Он замер, втягивая ноздрями горький от хвои воздух и прислушиваясь к их гортанному бормотанью. Время от времени они забавно чуфыкали и с треском распускали свои великолепные крылья. От первого солнечного луча, скользнувшего по вершинам, их чернота стала еще заметнее. Даже издали ощущалась глянцевитность и упругость их хвостовых перьев. Хвосты эти то распускались веером, то складывались с явным характерным шорохом - именно, как веер! От этих удивительных хвостов так и веяло прохладой... Над глазами у них огненно выделялись алые брови, алые, как кровь, струившаяся в их сильных телах. Даже на вид птицы были налиты тяжелой пахучей плотью. Первобытная дичь! И первобытная их песня, песня весны и любви, заполнила до краев эту уединенную поляну, всепобеждающе разносилась в полном безветрии раннего утра, дикая самозабвенная песня дикого леса... "Косачи! Косачи! - повторял он, словно перекатывал внутри себя еще и еще раз это старое забытое слово. - Косачи! Прекрасная мишень!" Он знал, что ружье снаряжено и опечатано егерем по всем правилам. Он получил от него сертификат с внушительными гербовыми печатями и знал, что имел право на три выстрела. Он хорошо заплатил за эти три выстрела! Осечки не будет! Он опытный и хладнокровный стрелок... Пора! Привычным, хорошо отработанным движением он поднял ружье к плечу. Ощущая щекой липкий холодок приклада, он спокойно, тщательно, как на полигоне, задержал дыхание... Ведя стволом, он аккуратно всаживал птицу в самый центр перекрестья нитей прицела, и когда она на короткую долю секунды замирала вместе со своей песней, - быстро и точно, три раза подряд нажал на спусковой крючок. Отдачи он не почувствовал. Щелканье курка было совсем бесшумным. Три мощные короткие вспышки одна за одной выхватили своим резким концентрированным светом каждую хвоинку, кусты в непонятных пахучих цветах - они были лиловыми и мокрыми от росы, многократно отразились в каждой такой росинке, очертили дальний конец поляны в легкой кисее утреннего туманца, обрисовали каждое перышко и кровавые надбровья птиц, заставших в свете этих вспышек в своем последнем полете... ...Но что это?! Из ружья сбоку выползла, словно пустая отстрелянная обойма, лента, состоящая из трех превосходных, первоклассно проявленных стереослайдов крупного - в ладонь - формата. Человек тупо посмотрел на них, еще ничего не понимая. Глухари, прервав свою песнь и прыжки, тяжелыми созревшими плодами расселись на ближайших ветвях. Человек чертыхнулся, забросил ружье за спину и направился к своему флаеру, припар- кованному в двух километрах от глухариной поляны... - У вас есть патроны - ?спросил он, вернувшись в поселение, в первом же универсальном центре снабжения и распределения. - Простите, сэр, что такое - патроны - ?на мгновение запнувшись, повторил служащий незнакомое слово, занося пальцы над информационным дисплеем... - У нас есть все, необходимое для жизни... - Патроны... гм... это... - на лице говорившего просквозила досада, и он зло про- должил: - Это средство, чтобы убивать дичь. - Убивать?! - оторопел продавец. - Вы, наверное, землянин?! - наконец, догадался он. - Вы так похожи на нас. Сразу и не отличишь... - Да, я - с Земли, - гордо вскинул голову человек с ружьем. - Прилетел специально, чтобы поохотиться на древнюю дичь... И вот... - он показал на слайды. - Прекрасные снимки! - одобрил продавец. - Настоящий трофей! А... А разве вы не знали, что на нашей УЗОПе - Уникальной Заповедной Охраняемой Планете - разрешена только фотоохота?! - Предупредили! Но я хотел убить настоящую дичь! - оборвал его охотник и сделал движение, как будто нажимал на спуск. - Убить живую птицу, и чтобы она трепыхалась у твоих ног, роняя перья! А потом - угли, костер, запах жареного мяса! - У нас таких... - служащий сделал паузу, подыскивая выражение, - таких, как вы... подвергают принудительной перестройке психики! - Ах ты... - начал было охотник, но спохватился, захлопнул рот и выскочил из торгового помещения. Служащий проводил его отрепетированным вежливым поклоном и неприязненным взглядом, а затем с любопытством посмотрел на строчки информдисплея, высветившиеся перед ним на экране: "ПАТРОН /устаревш./ - цилиндрическая емкость различного диаметра /калибра/, снаб- женная устройством для взрывания содержимого. Обычно П. снабжался пулей, взрывные газы придавали которой убойную силу на значительных расстояниях. П. применялся для охоты и в противоборствующих столкновениях /войнах/ человеческих сообществ. Торгового индекса не имеет". Служащий удовлетворенно вздохнул и выключил экран... ДОНОР I - Я этого больше не вынесу! - сквозь навернувшиеся на глаза слезы выговорила она. - Мы изнемогли под тяжестью неопределенности, - подхватил муж и с надеждой посмотрел на хирурга. Тот отвел взгляд и покачал головой. - Я ничем не могу вас обнадежить. - В тоне врача не было ничего, кроме бесконечной усталости. - Вы знаете, я собрал консилиум из лучших специалистов. У мальчика про- грессирующая атрофия почек. Значит, месяцев семь-восемь, в самом лучшем случае - год. Большего ни я, ни господь Бог гарантировать не в силах. Спасти вашего сына может только пересадка здорового органа .Необходим донор. - Семьдесят тысяч долларов! - в отчаянии прошептал муж. - У нас никогда не будет таких денег... Врач, словно бы от сильной вспышки света, прикрыл глаза ладонью. - Необходимы сразу две почки, - глухо сказал он. - Две, причем свежие и молодые. Они должны прижиться и развиваться вместе со всем организмом. - О-о-о! - простонала женщина. - Целое состояние. А Дик у нас один... Если бы у него были братья и сестры... - Скажите, мистер Кэрриган... - мужчина морщился, мучительно подыскивая слова. - Это не органическое, я имею в виду... не наследственное заболевание? - Нет, - резко вcкинул голову хирург. - Это не гены... Это - осложнение после вирусного заболевания. Редчайший случай... Женщина упала лицом на покрытый пластиком стол, давясь беззвучными рыданиями. Мужчина протянул было руку, чтобы погладить ее по голове - и oтдернул руку на полдороге. - Милдред... - прошептал он. - Идем домой. Кажется, я знаю выход... И он посмотрел на жену со страхом и надеждой. II - Доктор... - в дверях приемной появился Роберт Джонсон. - Мистер Кэрриган, я хотел бы переговорить с вами наедине. - Выйдите, сестра! - буркнул хирург, с интересом всматриваясь в новое для него выражение лица давнего знакомого. - Скажите, доктор... - Джонсон несколько раз судорожно вдохнул и выдохнул воздух, прежде чем выдавил из себя первые слова, - для донорской операции... ну, для пересадки почек... имеет значение пол донора? - Конечно, нет, - сразу же ответил врач. - Организму безразлично, будут почки мужские или женские. В данном случае имеет значение только абсолютный возраст. Вашему сыну пять лет. Донор должен быть моложе, в крайнем случае - ровесник... - Дело в том, доктор... Дело в том, что Милдред беременна! И как нам сказали, беременность здоровая, без патологий. Уже четыре месяца. .. - Поздравляю... - спокойно сказал врач. - Вы поступили дальновидно и мудро. Рождение нового ребенка поможет вам пережить неизбежное горе... - Вы не поняли, доктор... Мы с Милдред не в силах... не в силах без борьбы расстаться с Диком. Мы очень любим его. Мы не хотим его хоронить! И мы решили... этот ребенок... без имени и возраста... незнакомый... пусть он и станет донором! Другого выхода у нас нет. Хирург выронил авторучку, которую во время разговора машинально вертел в руках. Она с коротким стуком упала на пол и, посверкивая золоченым пером, закатилась куда-то под стол. После чего в кабинете несколько мгновений стояла жуткая тишина. - Xo-po-шо... - наконец медленно сказал хирург. - В шесть-шесть с половиной месяцев я вызову у вашей жены преждевременные роды, и мы используем почки недоношенного плода в качестве донорских. Я гарантирую жизнь Дика. Вот этими руками... - он поднял обе руки вверх, ладонями в сторону мужа, словно бы давая некую клятву. - Рискну на некоторое время присвоить себе функции Создателя! Хоть и подозреваю, что все будет крайне непросто, - бледно улыбнулся он. - Через две недели пришлите ко мне вашу жену для консультации. III Медсестра проболталась - не то по глупости, не то по злобе. Судебный процесс оказался сенсационным и шумным. "Обвинение в соучастии в убийстве!" - кричали газетные заголовки. - "Народ против врача- убийцы и преступных родителей!" "А как насчет врачебной тайны? - ехидно вопрошали другие. - Неужели каждая вырезанная грыжа теперь станет достоянием всеобщей гласности?" "Несчастная мать руками врача-садиста вырывает почки у своего недоношенного ребенка!" "Мальчик Дик Джонсон совершенно здоров! Свободу замечательному хирургу, со- творившему чудо!" "Не позволим пересаживать белому человеку требуху чернокожих!" "Прокурор штата поддерживает обвинение! На стороне защиты - лучший адвокат штата! Он, как и хирург, отказался от вознаграждения!" IV Газета "Ивнинг сити ньюс" опубликовала отчет своего коppecпондента из зала судебного заседания. Всеобщее внимание, само собой разумеется, привлекла речь знаменитого адвоката. - Уважаемый суд! Леди и джентльмены! Наша свободная и независимая пресса! Я рассматриваю данный процесс как некий символ, словно бы специально вызванный в день нынешний из дня будущего, недалекого, но предвидимого зорким внутренним оком. Готовы ли мы воспринять это будущее? Я хотел бы убедить вас, господа присяжные заседатели и всех граждан, присутствующих в зале, в необходимости на этом уникальном процессе отрешиться от привычных нам предрассудков и готовых, стандартных суждений, и попытаться взглянуть на события непредвзято, свежим и незамутненным взглядом. Ибо в наши времена старые понятия на- полняются новым, неожиданным смыслом. Так, самый главный вопрос, который предстоит решить нам с вами: готовы ли мы - перед лицом неизбежного будущего - сформулировать и обосновать наше право на жизнь и наше право на смерть? (Голос из зала судебного заседания: - Эти права принадлежат Богу!) - Совершенно с вами согласен! В таком случае хирург Кэрриган был, ежели угодно, всего только орудием в руках божьего промысла. И надо признать - орудием весьма и весьма квалифицированным. Он не посрамил божеского предначертания! И я думаю, что ежели Бог захотел бы провести экспертизу, у него не нашлось бы претензий к качеству данной работы! (Крики в зале суда: - Браво! Богохульник! Адвокат дьявола ! Долой! Браво! Не кощунствуй!) - Уважаемые господа! В чем смысл нашей жизни, этой неоспоримой божественной сущности? Разве не в том, чтобы взращивать, лелеять, всячески поддерживать вечные ростки жизни перед ликом смерти? Тогда высшая польза наших деяний - она же и безусловный носитель высокой нравственности. (Выкрик из зала суда: - Валяй дальше!) - Тогда что такое "право на смерть", если умелые хирурги способны вмешаться в божеское предначертание и продлить жизнь полуживым за счет мертвых? И кстати, господа присяжные заседатели, кто из вас возьмет на себя смелость сфор- мулировать, что значит понятие " юридически мертвый"? А какой смысл вы, господин прокурор, вкладываете в понятие "юридически живой", если тот или иной субъект завещает хранить себя в криогенной емкости до назначенного им срока воскресения где-нибудь в 2205 году от Рождества Христова?! Что такое право на жизнь, дарованную нам Богом, если между жизнью и смертью ребенка стоят только деньги? (Голос из зала суда: - А разве старый способ делания детей уже отменен?!) - Нет сомнений, что грядет такое время, когда технический уровень развития медицины за счет как электронных, так и чисто биологических протезов позволит отдельным индивидуумам если не существовать бессмертно, то функционировать практически сколь угодно долго, почти бесконечно! Не выглядит ли кощунством, уважаемые присяжные заседатели, наши грядущие возможности и наша моральная готовность отобрать у божьего промысла право на бессмертие? Нет, не выглядит! И мои подзащитные осуществили свое свободное божественное право на смерть во имя торжества жизни! (Выкрик из зала судебного заседания: - Но по законам нашего штата разрушение плода сроком больше двенадцати недель считается убийством!) - Плод не был разрушен в строгом смысле этого слова! - последовало быстрое возражение адвоката. - Его важнейшие части были использованы как необходимый строительный материал для угасающей жизни другого несчастного человеческого существа. Ежели угодно - это проявление истинного великодушия, благородный акт спасения! Небогатые родители с ужасом и горечью осознали невозможность оплатить необходимого донора. И их честная великодушная попытка устранить вопиющую социальную несправедливость собственными, так сказать, силами, собственным правом на осуществление жизни своего ребенка, дарованного им Господом, в свете наших предыдущих размышлений заслуживает, на мой взгляд, понимания, сострадания, уважения и оправдания... (В зале судебного заседания свист, крики и аплодисменты.) - К сожалению, уважаемые сограждане, мы знаем, что Бог, создавая человека, не создал к нему запасных частей... И мы, молодая, цветущая, инициативная нация, должны всемерно исправить эту недоработку! Мы будем создавать потребные нам органы искусственно, и матерям не надо будет прибегать к услугам собственного чрева... (В зале возгласы: - Гип-гип, ура!) - В стране свободной частной инициативы свежие человеческие органы должны быть доступны всем и каждому! Удача в таком обширном начинании представляется мне, как daimonion, иными словами - как знамение Божье! (Присутствующие в зале суда в едином патриотическом порыве встают и поют госу- дарственный гимн.) Сообщение корреспондента: процесс не закончен. Окончательные выводы суда и приговор мы опубликуем в ближайших выпусках нашей газеты. ЗАПОВЕДНИК - Завтра мы с тобой полетим в Заповедник! - торжественно сказала Мать. - Я, наконец, получила разрешение. И я покажу тебе Цветок. - Цветок - ?оживился Сын. - Разве в Заповеднике живут... эти самые... цветоки? - Цветы - ?поправила Мать, засмеявшись. - Нет... Они там... не живут. Они - растут. И строго охраняются законом. ...Цветок был неописуем и не походил ни на один предмет, с которым приходилось сталкиваться Сыну за его долгую десятилетнюю жизнь. - Он - белковый - ?деловито спросил Сын. - Его - едят? - Нет... Это... это не едят. - Мать обеспокоенно покрутила головой на тонкой шейке, похожей на стебелек цветка. - Это считается красивым. - Красивым? Что такое " красивый" - ?удивился Сын. - Это полезно? - Не знаю... - смущенно призналась Мать. И повторила: - Это считается красивым. Поэтому в Заповедник так трудно попасть. Красота - она и есть Красота. - Что такое красота - ?требовательно спросил Сын и бесшумно заскользил чуткими пальцами по кнопкам своего персонального миникомпьютера. - Оно передает какую-нибудь информацию? По какой программе? - На Цветок нужно просто смотреть, - пояснила Мать. - Так делают все... Сын склонил голову на бок и прислушался. Но Цветок был неподвижен и не проронил ни единого звука. - Видишь: он состоит из пяти одинаковых частей... там, наверху? - деликатно подсказала Мать. - Они называются: ле-пест-ки! - Ле-пест-ки - ?фыркнул Сын. - Смешное словечко! Где ты его выкопала? - Я посмотрела в справочнике! - с гордостью сказала Мать. - Интересно, как его окрашивают - ?вдруг забормотал Сын. - Совершенно необычное разложение спектра... И еще раз вгляделся в удивительный венчик из пяти одинаковых лепестков, изысканно выкроенных неведомым дизайнером. - А знаешь... он, пожалуй, похож на старинный микрофон... - бледно улыбнувшись, неожиданно сказал мальчик. - Я помню передачу по видику... Уникальная музыка двадцатого века... - Да... - вздохнула Мать. - Это было очень давно. Говорят, раньше этих Цветов было много. И таких, как наш, и других. Самые разные! И они росли свободно... Даже в этих старых... Ага, вспомнила! - в самых старых садах и парках...? - Вранье! - равнодушно откликнулся Сын. Мать сделала инстинктивный древний защитный жест: беспомощно пожала плечами. ...Взлетая, Сын еще раз взглянул на Заповедник: небольшой силиконовый купол, зажатый среди небоскребов, под которым жил непонятный ярко-красный Цветок. Внизу было видно, как извивалась огромная очередь желающих попасть в Заповедник. Мать и Сын так и не узнали, что Цветок назывался Тюльпаном. Домой они летели молча... ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО Когда-то, несколько веков тому назад, приморский городок, где на время своего короткого отпуска поселился Стенли Ньюмен, считался одним из самых модных и дорогих курортов. Сам городок почти не изменился: камни стареют медленно. Но вот море... Ньюмен помнил странное гомеровское определение Средиземного моря: "виноцветное". Теперь же за невысокой проволочной оградой, протянутой вдоль всего побережья, вяло шевелилось нечто, напоминающее жидкий асфальт. И ветер, иногда налетавший на берег с бывшего моря, пахнул именно разогретым асфальтом - и больше ничем... - Ваш жетон, сэр! - предупредительно напомнил портье, выдавая Ньюмену ключ от номера. Бассейна при гостинице не было. Вернее, он был когда-то, в лучшие времена, но теперь на его месте сухо стелилась песчаная площадка для минитенниса. Жетон давал право на трехразовое получение строго нормируемой воды. - Слышали новость - ?продолжил разговор портье. - В ответ на повышение цен на канадскую пшеницу русские в четыре раза повысили цену на байкальскую воду. Прямо за горло берут! Бог знает, что творится в мире! Желаю вам доброго отдыха, сэр! И все-таки, как говорилось в старопечатных книгах - весна брала свое! Всюду с завидной пышностью цвели розы. Впрочем, не следовало брать на веру эту картину буйного цветения. И пинии на горных склонах, и эти горделивые розы могли оказаться искусной пластиковой имитацией вездесущих экодизайнеров. Но вот цветущий дрок... Стенли помял в пальцах пронзительно желтые лепестки и втянул давно забытый запах детства. Нет, дрок не был подделкой! И он, умиротворенный, незаметно задремал, вытянувшись на теплой земле. Очнулся Ньюмен в полной темноте, продолжая лежать на спине и глядеть в неизменное звездное небо. Ему было хорошо... За кустами цветущего дрока, сомкнувшимися пахучим монолитом, раздался явно приглушенный мужской голос. "Любовное свидание! Какая приятная неожидан- ность!" - подумалось Ньюмену. Вовсе не желая быть впутанным в чужие секреты, Стенли невольно прислушался и с удивлением осознал, что понимает сказанное: говорили не на уголовном арго и не на молодежном слэнге, а на вполне приличном русскоанглийском: - Получили новую порцию первоклассного товара! - доносился до него торжествующий шепот. - Высший сорт! И недорого. Два транспорта прошли без потерь... "Торговцы наркотиками?" - настороженно подумал было Ньюмен, но быстро сообразил, что это почти невероятно. Люди стали панически бояться всего, что могло бы повредить их физическому состоянию. Здоровье, и только здоровье в моде! Здоровье - любой ценой, вот лозунг нынешних землян. Тем более, что за недавние полтора века СПИД скосил более трети населения земного шара, не считаясь с вероисповеданием и цветом кожи. Вот, кстати, почему нынешние курорты так пустынны. А для того, чтобы переспать с женщиной, требовалась целая куча справок об исследованиях и прививках, иначе никого не удавалось заманить в постель... Нет уж, какие тут наркотики! Но загадочный шепот за плотной стеной дрока продолжался:? - Продукт доставили из заповедных областей... да... предгорья Тянь-Шаня... Качество неописуемое! Сногсшибательное действие на психику! Нет, никаких погонь... обошлось без жертв. - И когда же? Где - ?голос второго мужчины был сипловат от явного возбуждения. - Церемония в три часа ночи на поляне за развалинами Киноцентра... Ньюмен хорошо знал эти развалины, знаменитые не менее, чем законсервированные руины древнеримского Колизея. Уже на электронной памяти человечества там проводились международные кинофестивали. Люди, тогда не боящиеся общения друг с другом, собирались в одном месте, чтобы посмотреть на экране плоские прыгающие картинки. Смешно... Но сердечная мышца Ньюмена, тем не менее, сделала несколько незапланированных сокращений. Да, да, он явно волновался! Что ни говорите, а проникновение в чужую тайну подсыпает перчику в пресную обыденность размеренного существования! Итак - подытожил свои выводы Стенли словно бы со стороны - имеется возможность понаблюдать за некой загадочной церемонией. На поляне в самый разгар южной ночи. Хм... Прямо шабаш ведьм на Лысой горе! Когда-то, в студенческие годы, Стенли штудировал конспективные изложения древних авторов... ...Он надежно укрылся в тех же щедрых дроковых кустах за час до назначенного срока. На всякий случай. Еще у себя в номере он натянул черное облегающее трико для гимнастических занятий, а на голову остроумно приспособил черный пластиковый мешок с прорезями для глаз. Вышла отличная маска, правда, в ней было душновато, но к этому, в конце концов, можно притерпеться. Зато он целиком слился с темнотой, и в гуще цветов и листьев ощущал себя в полной безопасности. От сильного запаха дрока - ночью его цветы, такие солнечно-желтые при дневном свете, пахли значительно интенсивней - слабо кружилась голова, и от этого казалось, что тело становится невесомым и словно бы парит над безмолвной поляной... Послышалось легкое шипение. Это в центре открытого пространства оседал на своих пневматических баллонах обычный планетоход на воздушной подушке. Задняя его часть откинулась и легла на землю, образовав неширокий пандус. У обреза грузовой кабины смутным металлическим блеском обозначились какие-то цилиндрические емкости. Послышался характерный звук откупориваемых с мягким чмоком крышек на пневмоприсосках. И сразу, словно именно этого своеобразного сигнала и ждали, со всех сторон к центру поляны, где почва была более светлой, как на арену, начали стягиваться смутные очертания человеческих фигур. Ньюмен нажал на рычажок наручных часов: в окошечке проступили бледные голубые цифры среднеевропейского времени. Ровно три часа. В абсолютной тишине, в полнейшем безветрии, когда не колыхнется ни один лист ни на одной ветке, до Стенли донеслось характерное негромкое бульканье, - словно бы капельки росы переливались в горлышке у маленькой ночной птицы... Стенли изо всех сил вглядывался в темноту. Но уши говорили ему больше, нежели глаза. Вот еще мелодичное бульканье, и еще... В центре поляны ускользающие тени образовали подобие круга, и в ритмическом покачивании оттуда доносились цоканье и прищелкивание языками, и приглушенные, словно сквознячок, перебирающий листву, странные возгласы: - Ква-ква! Ква-ква! Ньюмен не выдержал. Любопытство оказалось сильнее чувства опасности. Он стянул с головы пластиковый мешок и сунул его меж стволиками, а сам, осторожно ступая, пристроился к последнему в уже небольшой очереди. В мерцающем свете звезд ему удалось разглядеть, что стоящие впереди него держат в руках небольшие чаши, а человек возле цилиндрической емкости погружает в нее нечто вроде ковша на длинной ручке и отмеряет каждому поровну в протягиваемые чаши. Но у Ньюмена чаши не было, и поэтому он с внутренним напряжением сложил ладони лодочкой и подставил их под струйку из ковша. - Ква-ква! - слышалось вокруг него, словно шорох тростника. - Ква-ква! Стенли погрузил губы в жидкость, так возбуждающе холодившую его ладони и сделал несколько жадных глотков. И сразу понял, что люди вокруг не занимались ритуальным подражанием кваканью давным-давно вымерших лягушек, нет. Они, покачиваясь в экстазе, заклинали, произнося древнейшее на земле слово: - А-ква! А-ква! В ладонях Ньюмена оставались последние драгоценные капли, которые он слизнул языком. Ведь это была не обычная, синтезированная и безвкусная жидкость, которая выдавалась три раза в день по жетонам строгого учета. Это оказалась свежая, добытая из засекреченных высокогорных родников чистейшая вода... И он закричал вместе со всеми:? - А-ква! А-ква! И догадался, какое тайное общество собралось на ночную церемонию на поляне за развалинами старого Киноцентра: это были акваголики - неуемные любители природной воды... ПОЛИГОН ...Сознание возвращалось ко мне постепенно, пульсирующими толчками. Сначала я почувствовал, что меня сильно встряхнули и поставили на ноги, поддерживая подмышки. Ноги подгибались, как вареные макаронины, и без этой не слишком вежливой, но необходимой поддержки просто-напросто совсем бы разъехались - не собрать. Голова все еще кружилась, но мало-помалу я начал различать окружающее, как бы сквозь мутноватую пленочку переводной картинки. Я осторожно, с тайным опасением повернул шею налево, потом направо и зафиксировал с той и другой стороны два могучих тела в пятнистых маскировочных комбинезонах. Я говорю - тела, потому что их головы, видимо, располагались где-то довольно высоко надо мной... Преодолевая тошноту колоссальным напряжением воли, я сфокусировал взгляд на том, что находилось прямо передо мной. А прямо передо мной в небольшой по размерам комнате без окна, с электрическим освещением, стоял обычный казенный письменный стол, за которым восседал человек в полевых полковничьих погонах: я смутно различал по три звездочки на его плечах. Выражение его лица было неопределенным и я бы сказал - выжидательным. Но поразило меня вовсе не это: я перевел взгляд под стол и увидел его ноги. Словно бы совсем независимо от представительной верхней полковничьей половины, ноги это весело шевелили босыми пальцами... От этого неправдоподобия мне снова сделалось кисло внутри, и все предметы опять поплыли куда-то вбок. - Это уже третий... - задумчивый голос полковника был тем последним, что я подсоз- нательно запомнил, ныряя в абсолютную черноту. ...Дорога, по которой я на собственном горбу волочил тяжеленный рюкзак с походным скарбом, и без того была ни то, ни се, во всяком случае - явно непроезжей для колесного транспорта. Вдруг я замер. Передо мной нелепо замаячил... дорожный знак. Умора! Я сначала не поверил собственным глазам и решил - обознался. Но подойдя вплотную, я потрогал четырехгранный шероховатый бетонный столбик и понял, что да... действительно. На этом столбике висело нечто круглое, проржавевшее от времени до полной неразличимости и продырявленное дробью случайных охотников так, что в целом оно напоминало большой дуршлаг. Не сразу я сообразил, что давным-давно этот ржавый дуршлаг являл собой так называемый запретительный знак, строго гласивший: "Въезд запрещен"... Куда? Кому запрещен?! Где здесь хотя бы слабое подобие дороги?! Я развеселился. Вокруг знака - ежели это и в самом деле бывший знак, а не чья-нибудь доморощенная хуторская шутка - тянулись сплошные встопорщенные заросли репейника и иван-чая, этакие добродушные среднерусские джунгли, душистые и плотные. Со стеблей иван-чая слетали от покачивания на случайном ветерке незамысловатые пушинки, а маленькие серо-зеленые ежики созревших репьев, круглые и кусачие, ощутимо и зло кололи руки и вгрызались в одежду. Под ногами потрескивали сухие ломкие будылья прошлогоднего малинника Неторопливо зудели тяжелые пчелы. Любопытство одолело меня: куда может вести заброшенная дорога? В наши-то времена, когда уединение, хотя бы на время - роскошь, почти недоступная нормальному человеку! Давя листья лопуха и подорожника, я раздвинул сплетенные почти как в корзине ветви лозняка. Красные ивовые прутья оказались гибкими, холодными и скользкими на ощупь, к тому же упруго неподатливыми. Я надавил сильнее, всей массой тела да еще с добавлением веса рюкзака. Правда, мне показалось, что было еще какое-то добавочное сопротивление: я ощутил его не столько телом, сколько лицом - так, словно бы на лбу осталось слабое прикосновение тонкой, но прочной паутины... Кстати, может, именно так и было, но я уже проломился сквозь заросли краснотала. Неожиданно из темного провала кустов сбоку на меня метнулась вытянутая пятнистая тень, я схлопотал сокрушительный удар по шее - и надолго отключился... - Стало быть, это уже третий... - подытожил полковник. - Сначала ошалевшая бабка в поисках пропавшей козы, затем - чокнутый грибник, и теперь - вот этот... Обыскали? - Так точно! - грянуло одновременно слева и справа над моей головой. - Одноместная палатка, припасы, соль, спички, рыболовные снасти, нож, топорик. Огнестрельного оружия и приемно-передаюших устройств не обнаружено. Еще... неопознанный предмет: металлический, закругленный, с завинчивающейся крышкой. Назначение непонятно. - Фляга - - полковник вскочил из-за стола, быстро прошлепал босыми ступнями в угол, где сиротливо лежал мой рюкзак, засунул в него руку, нашарил фляжку, качнул ее, цепко открутил крышечку и заинтересованно глотнул. - Коньяк?! - ахнул он. - Самый настоящий коньяк! Мои стражи непонимающе молчали. - Где взяли - ?спросил полковник. - Там же... - неуверенно доложили сверху. - Там же, что и вы... В вещмешке. - Да не флягу! - рявкнул полковник, - а вот его. Лазутчика где взяли?! - У седьмого поста. На самой границе полигона. Он... он прошиб защитное силовое поле. - Так... - печально сказал полковник. - Это уже закономерность... И с печальным же вздохом снова открутил крышечку фляги, которую продолжал держать в руках, и снова сделал два-три крупных глотка. Глотнул, причмокнул, отер губы ладонью, отставил фляжку на расстояние вытянутой руки, разглядывая ее как диковинку, вздохнул... - Можете быть свободны! - махнул он фляжкой. - Слушаемся! - опять дружно грянуло сверху, и мои бравые охранники направились к двери... старательно печатая шаги. Но... звук был не тот! Невольно я посмотрел на их ноги: там, где полагалось быть крепким армейским сапогам или хотя бы шнурованным ботинкам на толстой подметке с подковами, у них были... не слишком умело сплетенные лапти! Эх, лапти мои, лапти лыковые, лапти липовые... Я долго и обалдело смотрел им вслед уже после того, как за ними захлопнулась дверь. - Что уставился - ?сурово спросил полковник. - Кто таков? Я назвал себя. - Документы есть? Я развел руками: ну кто, мол, в отпуск, в пеший поход берет документы? Нелепость! - Так... Удостоверения личности нет, - подытожил полковник выводы явно не в мою пользу. - Адрес местожительства, работа, должность! - Великий Устюг, Академгородок, старший научный сотрудник в НИИ эмбриональной трансплантации... - НИИ... чего - ?ошарашенно переспросил полковник. Я повторил. - Теперь: маршрут, цель и задачи... это самое... разведки. Выкладывай! - Чего выкладывать-то - ?сердито спросил я. - Я уже все... выложил. И рукой потер все еще ноющую шею. Полковник снова с нескрываемым удовольствием глотнул из фляжки. - Армянский - ?с любопытством неожиданно спросил он. - Греческий... - ответил я. - Еще даже лучше. - М-да... - оживился полковник. - Неужели... наладили? В Греции - все есть! Потом посмотрел на меня внимательно, нацедил в колпачок до краев и протянул мне:? - На! Поправь голову... Я подошел ближе... Выпил коньяк - крепкую пахучую жидкость. И вплотную теперь смог разглядеть мундир полковника. Он был довольно ладно сшит из какой-то грубой материи, похожей на мешковину, окрашенную неумело и неравномерно. "Самодельное! - догадался я. - Все - самодельное!" Рука моя невольно потянулась и помяла в пальцах рукав полковничьего обмундирования. - Лен... - с гордостью пояснил он. - Настоящий натуральный лен! Женщины наладили ткацкое производство и окраску... Все - вручную! - А как же... как же ваше силовое защитное поле?! - вылупился я. - Энергетика?!? - Ты же его пробил... - насупился полковник и махнул рукой. - Все невечно. Наши ядерные батареи иссякли... Защита ослабевала постепенно. Сначала ее прорвала... бабкина коза. Рогатая ведьма! Ты тоже прошел в незакрытый полем проход. В ослабевшую брешь... Теперь - конец! - Конец - чему - ?глупо спросил я, вспомнив слабое сопротивление как бы паутины на лбу тогда - в ивовых кустах.? - Всему... - растерянно оглянулся по сторонам полковник. - Всему этому - конец... - Да почему?! - ничего не понимая, закричал я. - Где мы находимся?! Полковник, не отвечая, опять качнул фляжку и надолго присосался к ней. Моя походная емкость скоро опустела, полковник вылил последние капли на ладонь, растер их, понюхал... Некоторое время мы молчали. - Пошли... - вдруг печально сказал полковник. - Расстрелять тебя я все равно не могу. Пошли, агент! Турист! Лазутчик! - фыркнул он. Лицо его порозовело, глаза блестели. Мы двигались по длинному однообразному коридору, стены которого были окрашены в ровный серый цвет. На одинаковых бронированных дверях с номерами помещений были укреплены входные устройства из десяти кнопок под соответствующими цифрами. В торце коридора дверь была пошире и помассивней. Полковник набрал особый код, настороженно ощупав меня взглядом, дверь открылась, и мы по наклонному асфальтированному подъему выбрались на поверхность земли.? - Командный бункер... - указал назад полковник. - Три подземных этажа с полной автономией... На случай... - он вздохнул и сделал выразительную паузу, но не договорил. Впрочем, смысл фразы был понятен. - На всякий случай... - добавил он и конспиративно замолк. Аккуратно подметенная и посыпанная песком дорожка вела к длинным казармам, накрытым маскировочной сетью. На их стенах висели лозунги: "Десантник! Гордись своей принадлежностью к этому роду войск!" "Поражай цель с первого выстрела!" "Наш девиз: быстрота и натиск, натиск и быстрота!" В стороне, за казармами виднелись безмолвные останки бронетранспортеров. Еще дальше, за несколькими рядами изрядно проржавевшей колючей проволоки слышались выстрелы - то одиночные, то очередями. Из кустов, отделявших стрельбище от жилой зоны, проступали пестро раскрашенные макеты танков. - Стрельбище... - угрюмо пояснил полковник. - Совершенствование в боевой подготовке должно быть непрерывным. - Зачем?! - никак не мог врубиться я. - И почему ваши десантники... босиком?! - Мы - часть особого реагирования! - с гордостью выпалил полковник и даже сделал попытку встать по стойке "смирно". - Наверно - быстрого - ?поморщившись и покопавшись в завалах памяти, переспросил я. - Не только быстрого. Спе-ци-аль-но-го! - отчеканил босой полковник в самодельном мундире и вырезанными из консервной жести звездочками на погонах.? - В чем же заключается ваша... специфика? - В неотвратимости! В этом... как его... кинжальном ударе при любых условиях. Мы строго... строжайше засекречены и не имеем права... ни под каким видом... выходить в эфир. Чтобы не засекли. Приказ... приказ начальника особого координационного центра штабов! Мы подчинялись только ему. Непосредственно! - Насколько я знаю... - неуверенно пробормотал я, - этот центр решением ООН упразднен лет этак шестьдесят-семьдесят назад... - Я предугадывал это... - мрачно ответил полковник. - Еще когда был желторотым лейтенантишкой! Мы были обязаны... выжить и уцелеть даже в случае атомной бомбардировки. У нас резервы... аварийная автономная энергоподстанция... Запасы оружия и боекомплект к нему из расчета на сто лет. На целый век хватит! И у нас - собственное подсобное хозяйство: ферма, поля, огороды, подземные теплицы. Пекарня, разумеется... И мы держимся... держались под защитным куполом: ведь приказа о расформировании или передислокации_не поступало! А приказ - есть приказ! Он подлежит исполнению во что бы то ни стало! - Значит - никаких проблем?! - потрясенно спросил я. - Как на обитаемом спутнике?! - Нет... - смущенно насупился полковник. - Проблема возникла. Мы же не получали пополнения... Неподалеку... в зоне действия нашего купола... село. Пришлось наладить неофициальные контакты. Воспроизводство личного состава... Сейчас у нас служит третье поколение. Собственное... Вот только - обувь... Наладить производство уставных армейских сапог мы так и не сумели. Утрачен навык... Обходимся кто во что горазд. Зимой хоть валенки, а летом... - и он виновато пошевелил белыми пальцами с желтоватыми ногтями. - Форменное неудобство! Но достаточно крупное воинское подразделение должно уметь сохранить жизнестойкость и полную боеготовность. Выжить и уцелеть любым способом! - Да вас... да о вас просто-напросто забыли! - со страхом завопил я. - Понимаете - забыли! С вашей сверхсекретностью вы не попали ни в какие списки демобилизации! А на земле... вокруг.. везде - полное разоружение! Уже давно! Еще до моего рождения! - Я не могу прекратить тренировки и ослабить боевую подготовку вверенного мне со- единения! - отрезал полковник. - Я - солдат. Воинский долг... - Вот что, полковник... - ошарашенно соображал я. - Дайте мне только выбраться отсюда. Я обещаю вам... сообщить куда следует... Приказ отменят, зуб даю! - Послушай, турист... А какой у тебя размер ноги - ?полковник горячим взором уставился на мои кроссовки. - Сорок первый... - опасливо сообщил я, сразу же почуяв, куда он клонит. - Жаль... - хмуро признал полковник. - Очень жаль. Малы будут. У меня - как-никак, сорок третий... Полковник лично проводил меня до КПП - контрольно-пропускного пункта, как пояснил он. Там в хилой будочке дежурили два крепких десантника в уже привычных мне пятнистых комбинезонах, но эти были не в лаптях, а в некотором подобии плетеных веревочных тапочек... Створки ворот на хорошо смазанных петлях бесшумно открылись передо мной - но за ними не было никакой дороги. Я шагнул в душноватый зеленый полумрак. От меня, испуганно трепеща слюдяными крылышками, вразлет шарахнулись две стрекозы. Сделав несколько шагов, я подкинул рюкзак, устраивая его поудобней, и непроизвольно оглянулся: полковник в самодельной форме стоял несколько впереди ворот, на короткой траве, смотрел мне вслед и блаженно шевелил босыми пальцами... ИСПЫТАНИЕ ... Земля - маленькая горделивая планетка, затерявшаяся на окраине своей Галактики, - готовилась к длительной межзвездной экспедиции. Ее кодовое название "Поиск" было известно каждому жителю планеты, - от рабочих подводных плантаций в Саргассовом море до сотрудников курортного комплекса во внутренних областях Сахары, от высокогорных селений Тибета до рыборазводных ферм в верховьях Амазонки. На "Поиск" работала вся планета. В эту экспедицию Земля вкладывала лучшее из того, что у нее имелось: материалы и энергию, труд самых квалифицированных рабочих и дерзость самых выдающихся умов... Но это было еще далеко не все. Как известно, сам человек создан не из самых безупречных материалов... И пока на сборочном вакуум-стапеле за орбитой Луны достраивался будущий межзвездный крейсер - в жестких испытаниях на Земле отбирались кандидаты для будущего полета. Журналисты и фоторепортеры любят снимать улыбку. Она кажется им свидетельством неиссякаемого жизнелюбия, оптимистическим знаком качества, знаменем удачливой жизни. А уж герои Космоса, по их мнению, просто обязаны излучать ослепительные победоносные улыбки на все тридцать два или тридцать шесть зубов, сколько их там имеется у космонавтов... А знаете ли вы цену улыбке космонавта? И в наш ХХII век кинокадры, фотографии и описания восторженных очевидцев донесли представление о знаменитой гагаринской улыбке... Ах, как умел обаятельно улыбаться этот русский парень на разных континентах воистину маленькой Земли, которую он первым увидел из Космоса! Пусть - из ближнего, из домашнего Космоса, но он первым увидел и оценил ее реальные размеры и ее подлинную значительность. Он имел право так улыбаться - по-доброму и чуть виновато, словно извиняясь за свою вселенскую славу... А в архивах Звездного городка, где рядом с гагаринским возник уже не один памятник, мне довелось увидеть уникальные исторические кадры учебной кинохроники тех лет. Делалось это просто: широкоугольная съемочная камера монтировалась почти вплотную к лицу космонавта и фиксировала малейшие его изменения во время испытаний. Уже тогда, на примитивной центрифуге, при ускорениях в четыре-пять "же", человек терял способность управлять лицевыми мускулами. У него, по профессиональному выражению космонавтов, начинало "течь лицо". И какие же непредставимые, жуткие, умопомрачительные гримасы, - гримасы, а не улыбки! - запечатлевала бесстрастная пленка... Человеческие лица сминались в неисчислимых фантасмагориях природы, подобно мягким резиновым маскам- игрушкам, в шутовских целях надеваемым на пальцы... Перед этими нечеловеческими обликами, мгновенными скульптурными слепками сопротивляющейся плоти, кажутся робкими и наивными все прославленные фильмы ужасов! Таков был путь к улыбке еще в XX веке... На этот раз будущих астронавтов, кроме всех положенных испытаний на физическую выносливость, ждало главное испытание, длительное и необычное: на тишину и одиночество. Кандидаты на межзвездный перелет должны были провести в полной совершенной изоляции ровно календарный год. Существуют разнообразнейшие формы необходимого человеческого содружества на пределе сил и выносливости, где взаимоподдержка, доверие и готовность к самопожертвованию решают порою все. Это может быть и военная разведка, и альпинистская связка, и экипаж подводной лодки в длительном автономном плавании. Психологи давно называли такие прикидки на уживаемость друг с другом "экзаменом на сходимость" В сущности, то же самое испытываем и мы с вами всю нашу жизнь - в семье, в рабочем коллективе - с той только разницей, что всегда имеем возможность доброхотного выхода из игры, можем выйти в распахнутый, открытый мир, сменить обстановку... Испытуемые этого не могли: долгие годы они должны были провести в малом, конечном объеме корабля, в пустом безмолвном пространстве, наедине с собственными мыслями и с членами экипажа, которых нельзя было сменить по собственной прихоти в полете никем другим. Ко всему этому надо было быть готовыми, любая ошибка могла слишком дорого стоить... Кандидаты на полет соглашались на добровольное заточение в наземных макетах, имитирующих внутренность будущего ракетного корабля. Это были огромные цилиндры, напоминающие многократно увеличенные железнодорожные цистерны для перевозки нефтепродуктов. Цистерны эти - числом двенадцать - располагались в специально оборудованном, необозримых размеров ангаре. Техники и обслуживающий персонал со свойственным им юмором окрестили эти цилиндры "кастрюлями"... Нормальному человеку трудно представить и понять, что скрывается за сугубо бесстрастным термином: полная совершенная изоляция. В разных "кастрюлях" испробовались различные сочетания: по двое, по трое, по четверо. Были среди испытуемых и одиночки... В не столь уж отдаленные исторические времена одиночками назывались тюремные камеры для особо опасных государственных преступников. История политзаключенных в России, в казематах Шлиссельбурга или мрачных подземельях Петропавловской крепости, изобилует яркими тому примерами. Сидевшие в каменных мешках царских тюрем революционеры тоже, конечно, находились в изоляции. Но у них был, хоть и весьма ограниченный, выход в мир: в зарешеченном окошке день сменялся ночью, перемещались тени решетки по выщербленному тюремному полу, проплывали облака, доносилось воробьиное щебетание или воркование тюремных голубей... Наконец, слева и справа, за глухими стенами, были товарищи, сомышленники по партии, по борьбе, с которыми можно было переговариваться, перестукиваться нехитрым общеизвестным шифром. Существовал обмен новостями с волей. Вызывали на допросы. Даже общение с надзирателями, представителями враждебного, подавляющего правительственного аппарата, приносило известное разнообразие. Наконец, некоторым из заключенных разрешались прогулки в тюремном дворе. О, эти прогулки! Они могли следить за сменой времен года: за тюремные стены залетали, планируя по ветру, желтые листья берез или кленов или запархивали филигранные сне- жинки, совершенно независимые от окриков и штыков часовых... Какие могучие, если вдуматься, разноплановые проявления жизни! Это, хотя бы в малой степени, но как-то утоляло сенсорный голод... В контейнеры высшей защиты не проникало извне ни малейшего звука. Ни малейшего! Ни даже крохотной тени, ничтожной доли самого жалкого децибела! Искусственное освещение не было связано с естественным привычным суточным циклом: астронавты могли регулировать свой режим, как им заблагорассудится. Общение и любая связь с внешним миром исключались. О пауках и мышах, иногда, как известно, проникающих в тюремные камеры для развлечения заключенных, не могло быть и речи: внутри была полная стерилизация. Воздух, которым дышали космонавты, вернее - испытуемые, был строго дозирован и лишен вкуса и запаха. Ничего, ничего, ничего... Кроме постоянно глядящего вездесущего ока скрытой телевизионной установки: их видели, а они - нет... Правда, к их услугам были микрофильмы, музыка всего мира, записанная на паутинной толщины проволоку, библиотека на кристаллах... Они могли слушать самых прославленных виртуозов всех времен, билеты на которых по сверхкосмическим ценам распродавались за год вперед. Они могли рассматривать, изучать, измерять по голографическим моделям - или просто любоваться объемными изображениями скульптур и храмов всей земли, лицезреть живопись всех прославленнейших музеев планеты. Они могли бы, если понадобиться, призвать на экраны считывания мудрость всех веков и народов, историю всех суеверий и побед духа. При желании они могли бы сделать вывод, что история человеческой цивилизации - это равно как история великих умов, так и история человеческой глупости. И именно - глупость обходилась человечеству дороже всего... Но вместо подобных размышлений они могли извлечь все сорта детективов, когда-либо вышедшие из-под пера или сработанные на личных писательских дисплеях последних моделей... Были у испытуемых и самые хитроумные тренажерные приспособления для мускульной игры, чтобы не утратить в невесомости радость движения. Они, кроме специальных занятий по научной программе, могли работать в гидропонных оранжереях. Но - все звуки оставались здесь, внутри, все мысли - гасли или витали бесконечно, отходы жизнедеятельности, даже легкий пар от дыхания - улавливались, устранялись и перерабатывались регенерационными установками в сызнова усвояемые продукты... Наружу не проникало ни пылинки, ни молекулы, ни атома... И все вместе это называлось так: эксперимент на выживаемость в условиях замкнутой биологической системы жизнеобеспечения. Каждый цилиндр-контейнер представлял собой, по сути, микро-планету с круговоротом веществ на ней, не возобновляемых со стороны. И главное: они должны были своими руками посеять, взрастить и собрать урожай, съесть его, после чего вернуть его в землю и подготовить ее, эту вечную кормилицу, к новому урожаю, к тому, чтобы на нее пришли другие... Даже под открытым просторным небом, под щедрым солнцем и благодатным дождем, под луной и звездами сделать это - непростая задача. Каждый испытуемый - если бы захотел - мог вообразить себя богом внутри маленькой Вселенной, которая целиком зависела от его работы и от его сознания... Да, можно было бы считать себя Богом. Или - что еще труднее - человеком... А ведь испытуемые знали, что им не грозят никакие опасности: ни метеоритные потоки, ни пронизывающее жесткое излучение, ни безмолвные провалы черных дыр. На Земле - зеленой и голубой родной Земле, полной праздничного света, дыхания спящих детей и щебетания птиц, - их ожидали только тишина и одиночество. И еще - общение друг с другом... ... Первым не выдержал восьмой цилиндр. В конце пятого месяца над пультом дежурного диспетчера загудел зуммер и налился тревожным багровым светом до того спокойный "глазок": в восьмом контейнере использовали свое право на свободный выход и прерывали эксперимент... Дежурный диспетчер, молоденькая девушка-биолог, недавняя выпускница МГУ, уткнулась кулачками в щеки и горько заревела от обиды: двоих из восьмой "кастрюли" особенно любили... В "восьмерке" находилась семейная пара - Тамара и Андрей Нефедовы. С точки зрения обитателей Городка, близко знавших их совместную жизнь, они идеально подходили друг к другу: оба красивые, рослые, спортивные, выносливые - из тех, на которых оборачиваются, когда они рядышком, рука об руку, идут по улице. Тамара была женщиной, пожалуй, более знаменитой, чем ее муж - рядовой, в общем-то, пилот-межпланетник. Она была - шутка сказать! - неоднократной мировой рекордсменкой по фигурным прыжкам с парашютом. Дело это, надо сказать, впечатляющее и рискованное, зато вот уж кто умел улыбаться миллионными тиражами с многоцветных глянцевых страниц популярных журналов! - А-а-а-а!!! - на одной пронзительной ноте, словно простая безвестная деревенская баба, бессмысленно вопила знаменитая парашютистка. - А-а-а-а-а... - словно теряла она силы в крике... - Ненавижу! Всех ненавижу... И его - тоже... Не мо-гу-у-у... Не хочу пить чужую мочу вперемешку со своей собственной... Андрей, сразу посеревший и осунувшийся, с прорезавшимися на скулах резкими морщинами, стоял молча, вроде бы даже совсем безучастно глядя на бьющуюся в истерике жену. Так же молча он повернулся на каблуках и по-прежнему высокий, подтянутый, пошел, почти не размахивая руками, бесконечным проездом вдоль ангара. Техники, дежурные наблюдатели, диспетчеры, привыкшие видеть всякое, смотрели ему в спину и старались представить, какое у него сейчас лицо. И жуткий холодок пробегал у них самих вдоль спинного хребта. - А ведь у них - сын... - почти беззвучно припомнил кто-то. - В пятом классе, кажется... - Иногда, наверное, умереть - и то легче... - откликнулся другой голос. - В космосе бы схоронили с почестями - и все... А Андрей уходил все дальше и дальше, неритмично покачиваясь на ходу, и его фигура издали напоминала движущуюся резиновую игрушку, из которой через крохотную микроскопическую дырочку выходит воздух... ... В седьмом цилиндре - цифра семь священна на Востоке! - испытуемый выглядел довольно экзотично: не в удобном тренировочном костюме, как предпочитали русские, французские или африканские кандидаты, а в белом просторном одеянии и в тюрбане. Это был индус из штата Пенджаб по имени Сингх Раджневи. В контейнере он был один, и выбрал одиночество не по жребию, как некоторые другие, - нет, он настаивал на одиночестве из собственных убеждений: последователь Будды, он хотел достичь высших степеней совершенства своего "я"... На восьмом месяце в ежесуточном дневнике наблюдений в графе оценки поведения испытуемого появилась некоторая неуверенность тона. Аппетит не мог в данном случае служить надежным индикатором нормального состояния: индус всегда ел очень мало и нерегулярно. Бритье тоже не было для него торжественно обставляемым пунктуальным ритуалом, как для четырех англичан ("Идеальная команда для игры в покер!" - шутили они...) из третьей "кастрюли": он и без того оброс непроходимой, жесткой даже на взгляд через экран телевизора, дремучей бородой. Но это было, в конечном счете, его личное дело... Потом он перестал стричь ногти... Это насторожило наблюдателей. Но когда вместо привычных напевов "Авесты" или "Махабхараты", древнего индийского эпоса, которые он, как молитву, обычно читал на сон грядущий, в динамик односторонней связи поперла полная бредятина, - испуганный дежурный диспетчер вызвал Главного психолога. Тот вслушался в мычание и несуразный хохот, информация в которых равнялась разве что суммарному смыслу гоготанья кайр на птичьих базарах полярных островов, пожевал губами, всмотрелся в укрупненное до предела изображение на телевизоре, хмуро хмыкнул - и вызвал санитарный транспорт... Испытуемый кандидат в астронавты, индийский гражданин Сингх Раджневи, последователь буддизма и проповедник разумного одиночества сошел с ума! Но это было еще не все. Бесстрастная лотерея человеческих судеб, вслепую раскрутив свой гигантский барабан с номерами, выдернула оттуда еще один черный шар, еще одну непредвиденную жертву. В контейнере под номером одиннадцать находился Евгений Солнцев, которому недавно исполнилось тридцать четыре года. Фамилия его удивительно соответствовала, так сказать, внутренней сущности. Это был человек, о котором друзья говорят с широкой улыбкой, а враги - у самых хороших всегда есть враги! - с кривой ухмылкой: золотой характер. По специальности он был психолингвистом, знатоком древних и мертвых языков: а кто знает, какие наречия и знаковые системы ждут нас в неизведанных глубинах Космоса? Евгений обладал удивительной способностью сходу устанавливать общий язык с любым живым существом в море и на суше - от осьминога до слона... Не говоря уж о людях! Вдобавок, он был трогательно конопат, и волосы его, имевшие не рыжий, а именно - солнечный, золотой оттенок, своеобразным нимбом окружали его умную голову. С собой в контейнер он прихватил старинный музыкальный инструмент - простую деревянную гитару, нехитрое приспособление для извлечения нескольких аккордов, состоящее из деревянного корпуса и шести металлических струн. Вечерами он устраивал долгие концерты... исключительно для себя. Он был одновременно и исполнителем, и единственным слушателем... не считая, разумеется, многочисленной толпы, которая собиралась у динамика "одиннадцатого"... Повторялся он редко, тем более, что слушатели не могли заставить его спеть на "бис". А можете себе представить, сколько песен, и на скольких языках, может знать хороший лингвист?! Он ухитрялся исполнять даже песни и мифические предания папуасов маринд-аним... Любопытные песни, прямо скажем... Девушки-операторы и техники-наблюдатели с трудом удерживались всякий раз, чтобы не захлопать в ладоши и не попросить по-свойски: - Женечка, спой еще! С ним, разумеется, все были на ты. Только он еще не знал этого... И само собой - не стоит добавлять, что он был всеобщим любимцем, и женское обслуживающее население ангара просто ссорилось за право дежурить на связи с его "кастрюлей"... И он первым из испытуемых заканчивал свой срок без единого сбоя! Трагедия произошла на триста шестьдесят четвертый день эксперимента. Завтра, в двенадцать ноль-ноль по московскому времени, истекал календарный год, и люк одиннадцатого контейнера должен был победно распахнуться, выпустив уже не кандидата - первого астронавта! На землю, к цветам, друзьям, поздравлениям, улыбкам... Да, выпустив уже не испытуемого, - первого члена будущего межзвездного экипажа! Но вы помните, какую цену платят за улыбку? Готовясь к предстоящему выходу, Евгений Солнцев брился... О, это был целый процесс, театральное зрелище, достойное трансляции по общепланетному телевидению! Он снимал свою рыжеватую щетину не общепринятой гигиенической пастой, и не пользовался никакими механическими приспособлениями, вроде ультразвукового вибратора. Нет, он брился стариннейшим, прапрадедовским способом: бритвой... Он откопал этот процесс в исторических справочниках, реставрировал в мельчайших подробностях и уверял теперь совершенно всерьез, что это ритуальное действие благотворно действует на укрепление нервной системы... Итак - он ловкими, сноровистыми движениями направил стальное лезвие, напоминающее складной нож, на специальной ленте из грубой кожи. Предварительно он поставил на электроплитку воду в металлическом стаканчике, чтобы подогреть ее до нужной температуры. После чего насыпал в металлическую же плоскую чашечку специальный мыльный порошок, влил туда горячую воду и хорошенько взбил смесь до пузырящейся пены кисточкой, сделанной из крепких волосков барсучьего хвоста. Он мог позволить себе такую антикварную роскошь... После чего Евгений этой самой толстой и короткой кисточкой аккуратными круговыми движениями стал наносить пахучую мыльную пену себе на щеки и подбородок... Чтобы мыльная пена не попала в рот, он смешно поджимал губы, втягивал их так, что вместо рта образовывалась нелепая прямая щель. ... На этом самом месте дежурная операторша, не в силах постичь тайны этих мужских манипуляций, каждый раз счастливо фыркала, с трудом удерживаясь от неположенного смеха... Затаив дыхание, она следила за мужской рукой, совершающей непонятные и такие комичные движения: остро наточенная бритва, посверкивая в лучах лампы, скользила по подбородку, снимая щетину, а мыльную пену с остатками волос Евгений обтирал о край стаканчика, после чего всякий раз ополаскивал лезвие в горячей воде... Когда же очередь доходила до щек, то здесь лицо космонавта могло бы поспорить по производимому эффекту с гримасами клоуна в цирке: чтобы лучше натянуть кожу на щеках, он оттопыривал их изнутри языком, отчего они вздувались неожиданными буграми... Операторша только мелко-мелко тряслась от беззвучного затаенного смеха. И ее ничуть не встревожило, когда испытуемый Евгений Солнцев, так и сияющий свежевыбритыми гладкими щеками, включил кислородный обдув своей каюты: это был, в общем, обычный прием перед активными физическими упражнениями. Но сегодня Евгений Солнцев, завтрашний победитель, послезавтрашний астронавт, захотел предстать во всем блеске и превзошел самого себя: он открыл флакон заветного одеколона, намочил в нем ватный тампончик, протер себе щеки и подбородок, вдохнул острый свежий запах неведомых цветов - и не глядя бросил ватку в сторону. Операторша не успела ни испугаться, ни ахнуть: ватка, смоченная одеколоном, попала на открытую раскаленную спираль маленькой электроплитки... Рванул взрыв... Когда аварийная бригада вскрыла оплавленный люк одиннадцатого контейнера, все было кончено... Но печальный итог: позор "восьмого", безумие "седьмого", смерть "одиннадцатого" - не остановила Эксперимента. Земля - маленькая, гордая и целеустремленная планетка, считала возможным заплатить такую страшную цену за свое ослепительное будущее. Жизнь - это весьма агрессивная форма существования материи - не желала сдаваться! Испытание продолжалось. ПОЕЗД В НИКУДА Только что закончился грандиозный праздник по случаю открытия великого Трансокеанского Туннеля. Здесь не время говорить об истории его постройки, но окончанию работ и пуску первого поезда радовались на обоих берегах Атлантического океана. Шесть тысяч километров пути из Европы в Америку отныне становились будничной дорогой, не зависящей от капризов погоды ни на море, ни в воздухе. Трансокеанский суперпоезд ГВП-1 скромно и буднично стоял у платформы. Он представлял собою идеальный цилиндр длиною в полкилометра, густого темнолилового цвета, отполированный до зеркального состояния. В выпуклых его боках, словно в огромной комнате смеха, перемещаясь, отражались причудливо вытянутые карикатурные человеческие фигуры. Сквозь прозрачный купол ангара свободно проникали косые лучи вечереющего солнца, которые, словно бы в поисках театральных эффектов, выхватывали из толпы яркие цветовые пятна. Люди были одеты празднично и броско. Сильно пахло сиренью, густой запах плыл над платформой. - А где же моторный вагон? - растерянно обратилась будущая пассажирка суперпоезда к провожающим, рассматривая тупую переднюю часть огромного цилиндра. Женщин всегда пугает необычное не внутренней своей сутью, а внешним видом. - Не бойтесь, мадам! - улыбнулся мужчина в униформе, видимо, - кто-то из технического персонала поездного ангара. - Это не ошибка и не недосмотр транспортников. Нашему ГВП - гравитационно-вакуумному поезду - не требуется вообще никакого двигателя! - Как же тогда? - старательно хлопая стрельчатыми ресницами с умопомрачительным разноцветным набрызгом, спросила образцовая представительница прекрасного пола. - Не понимаю, что же нас повезет? - Исключительно сила земного притяжения! - серьезно ответил мужчина в форменном мундире. - Оно и доставит вас из Лиссабона в Нью-Йорк за сорок минут... - Не может быть! - ...если быть абсолютно точным; - то за сорок две минуты и одиннадцать секунд. И на это рекордное скоростное путешествие не потребуется ни единого грамма топлива! ...Гигантский цилиндр суперпоезда медленно втягивался в воздушный шлюз. Пассажиры не толпились у окон, и провожающие не притискивались к ним, договаривая последние слова: на зеркальных боках экспресса не виднелось ни единого отверстия. Наконец, огромный люк шлюза мягко захлопнулся, словно дверь банковского сейфа с драгоценностями. - Нами выстрелят, как пулей, - пошутил пассажир с белокурой бородкой, усаживаясь в противоперегрузочное кресло необыкновенной, но очень удобной конструкции. - Совсем нет... - возразил ему сосед из ближайшего кресла слева. - Туннель, насколько я знаю, почти незаметно выгнут к центру Земли. Так что мы будем словно бы непрерывно падать под действием естественной силы земного тяготения, но не как в колодец, а по большой хорде... - Маятниковый принцип - ?задумчиво соображал первый пассажир. - Первую половину пути поезд ускоряется, а набрав достаточную энергию разгона, вторую половину пути движется с торможением? - Примерно так. Не забывайте только, что мы будем двигаться почти в полном вакууме, подвешенные вдобавок в магнитном поле. И - никакого подвода внешней энергии для движения! - У этого поезда даже колес нет?! - почти с отчаянием осведомилась пассажирка ,сожалевшая ранее об отсутствии двигателя. - Ничего не поделаешь, мадам! - галантно ответил первый пассажир, наклонив бородку. - Имейте в виду, что никакие колеса просто-напросто не поспевали бы за вами... Вероятней всего, он был настоящим французом! Поезд тронулся незаметно, непрерывно возраставшее ускорение ощущалось только по тому, как пассажиров сильнее и сильнее вдавливало в противоперегрузочные кресла. Удивительной и непривычной была полная, совершенная бесшумность движения. Не подпрыгивали, не вздрагивали на бесчисленных стыках тяжелые колесные пары. Не лязгала сцепка, не грохотали, проносясь мимо, встречные составы. Не раздавались предупредительные, требовательные и отрывистые гудки. Не хлопали надоедливо двери переходов... Это был поезд без топлива, без двигателя, без сцепок и колес, и даже - без локомотивной бригады... Да и что, в самом-то деле, могли сделать люди на такой скорости?! Все управление было поручено бортовым ЭВМ, и туннель, в котором не было на всем протяжении ни единого сигнального огня, пронизывали только впередсмотрящие инфракрасные прожектора... И вот... Когда суперэкспресс почти набрал максимально возможную на участке разгона скорость, когда в приглушенном смехе и негромких переговорах пассажиров словно бы по взаимному согласию возникла странная пауза, когда все словно бы набирали в грудь воздуха и сердца сделали по два-три лишних удара, так вот, в это самое мгновение абсолютно пугающей тишины космического пространства - в жерле грандиозного туннеля послышался какой-то неведомый звук: не то треск, не то хруст, не то стон, не то чавк... Нет, нет: это не был страшный для любого подземного работника - шахтера или туннельщика - скрежет проседающей кровли! Странный звук, незнакомый и непредставимый человеческим ухом возник вопреки всем законам физики - в полном вакууме, к тому же многократно усиленный, преломленный и искаженный гулким эхом туннельного дула, словно нацеленного в самое сердце мировой пустоты... Звук этот был широким, влажным и всеохватывающим сознание, но не нес в себе ничего трагического. Скорей всего кажущийся, кое-кому он напомнил бы момент касания двух космических кораблей в черноте межзвездного пространства, - но никто из пассажиров никогда не был свидетелем стыковки двух космических кораблей. А крик души - это не скрип и скрежет ломающихся конструкций... И уж никому, разумеется, не было ведомо даже предположение, какой же именно звук раздается при непредсказуемой Разумом стыковке двух миров... Мы продолжаем считать, что черные дыры образуются беззвучно и так же беззвучно вспыхивают и сгорают Сверхновые. Но кто его знает, какие в действительности крики издает умирающая в корчах материя! Поезда в безвоздушном пространстве туннеля должны были проноситься со скоростью управляемого метеора, - если можно представить себе метеор, взвешенный в магнитном поле. Положенное время истекло... - Экспресс ГВП-1 на станцию назначения не прибыл... - доложил главный диспетчер Американской стороны, ошарашенно всматриваясь в пустой, серый экран монитора, на котором не возникло даже тени изображения. - Что случилось - ?рявкнул Начальник Пути. - Авария? Срочно прозондируйте тело туннеля! Лазерные датчики с неотвратимой очевидностью показали, что туннель - гигантская труба, заряженная цилиндрической пулей экспресса, так вот... этот туннель на всем своем протяжении от края Европы до берега Америки - пуст. Пуст, как ствол тщательно вычищенного после утренней тяги охотничьего ружья! В это нельзя было поверить, не сходя с ума! Трансокеанский экспресс... исчез! Если бы он растаял, растворился, наконец - распылился на атомы - тончайшие приборы показали бы наличие скачка массы, ощупали бы молекулярное облако, - нет, ничего подобного самые совершенные анализаторы не показывали. На всем идеально гладком пути не было никаких свидетельств про- изошедшей катастрофы. Экстренный гравитационно-вакуумный поезд, гордость земной техники, пропал бесследно! - Гигантская каверна? Разлом земной коры?! - предположил видный ученый Вильям Стетсон из Общепланетного геологического института, когда к нему обратились с мольбой о возможном объяснении. - Мгновенно раскрывшаяся бездонная трещина?! Это предположение очень понравилось газетчикам: оно было страшным, наглядным и понятным одновременно. Уже появились заголовки: "Бездонная дыра в ад", "Каменные челюсти поглотили трансокеанский экспресс", "Пропасть смерти"... Но специальная аварийная капсула, пущенная обследовать дно тоннеля, не обнаружила никаких следов предполагаемого разлома, пропасти или неожиданного провала, - туннель был в целости и сохранности, и ни малейшей трещинки, через которую, свистя, вырывался хотя бы воздух, не было отмечено на его безупречной несокрушимой облицовке... Все телестанции мира передавали только репортажи... чуть было не сказал "с места происшествия", - но в действительности это было невозможно. Никто не знал места загадочной катастрофы. Из гигантских концевых жерл туннеля, из наглухо запечатанных воздушных шлюзов на обоих континентах незримо просачивались только недоумение и Ужас... Ледяной ужас непонимания произошедшего замораживал человеческие сердца, словно воду в формочках с прямоугольными перегородками, предназначенных для приготовления коктейлей. Мировой холодильник ужаса... Планета погрузилась в общенациональный траур. - Мы построили на Земле настоящее космическое чудо! - ровный голосом без эмоций повторял Сейто Накаяма, непривычно рослый японец, президент крупнейшей строительной фирмы. - И туннель остается туннелем. Он не поврежден! Так объясните же, куда делся поезд?!- Да, туннель... Туннель... Туннельный эффект... - как заклинание, бормотал и в такт своему бормотанью покачивал тщательно ухоженной бородой академик Николай Щеглов, член всемирного Совета, знаменитый физик, а в молодости - не менее знаменитый альпинист. Он взошел на Аннапурну без кислородной маски, после чего стал буддистом. Кажется, он серьезно верил в переселение душ... - Если нет нормальных объяснений, следует принять самое невероятное! - вдруг вскочил он, стукнув по столу увесистым кулаком так, что жалобно взвизгнув, подпрыгнули многочисленные микрофоны. - Туннель! Я начинаю убеждаться, что мы нечаянно построили Туннель Перехода в Иное измерение! И он - сработал! Да, да, уважаемые земляне! Туннель в Иномир! В зале совещания Межправительственной комиссии настала такая неописуемая тишина, что стало слышно шуршание ленты в портативном диктофоне, который его хозяин забыл выключить. Присутствующие - строители, ученые, политики и репортеры, обычные жители Земли, почувствовали на своих лицах величественное и жестокое дыхание Неведомого, долетевшее до них из необозримых глубин Космоса... ... Главного инженера проекта - жизнерадостного и удачливого француза Мориса Жакоба - нашли утром следующего дня склонившимся над своим рабочим столом в кабинете. Воротничок его безупречной рубашки был залит... ах, если бы томатным соком! Посредине полированной столешницы из драгоценного черного дуба белел сиротливый листок бумаги, на котором прыгали крупные неровных буквы: "боже мой... боже мой... боже мой..." И больше ничего. И было не совсем понятно, что хотел сказать Главный в своей предсмертной записке. Неужели - он вспомнил создателя всего сущего?! Просил ли он отпущения грехов? Брал ли он на себя невыносимую ответственность в гибели... в исчезновении почти шести тысяч душ?! Или - просто пытался осмыслить случившееся, но так и не смог вынести этого напряжения? Главный инженер был отличным работником, а настоящий профессионал не нуждается - во всяком случае, при жизни - в божественном одобрении. "Боже мой... - словно бы шептали его посиневшие губы. - Боже мой, боже мой!" Пистолет из правой руки Главного инженера после точного выстрела в висок упал на ковер. Небольшая, изящная, совершенно не зловещая вещица, похожая на взрослую игрушечную зажигалку... Боже мой... боже мой... К кому же с последней мольбой обращался ни в чем не виновный представитель человечества?! - Меня не посадят в тюрьму за это... за опоздание?! - чуть не плача, истерично верещал начальник Европейской станции в расшитом галунами мундире и с трясущимся желеобразным животом. Казалось, именно этот его живот совершенно отдельно от хозяина и трясся от страха... - Зачем?! - почти равнодушно отмахнулся от него один из членов комиссии. И добавил словно бы про себя:? - Может быть, там... в другом измерении... поезд пришел как раз по расписанию?! ЗЕРКАЛО Так покорно другим подставляют себя зеркала. Вадим Шефнер Зеркало - в принципе кусок обыкновенного стекла, вставленного в овальную раму - висело на белой кафельной стене в ванной комнате небольшой современной квартиры. У квартиры и у Зеркала был один и тот же Хозяин. Каждое утро невыспавшийся человек с припухлыми веками, зевая и потягиваясь, склонялся к Зеркалу, равнодушн