Евгений Наумов. Утро вечера мудренее --------------------------------------------------------------- © Copyright Евгений Наумов Date: 08 Oct 2003 --------------------------------------------------------------- Сказочная история с необычайными приключениями; волшебными фокусами и странными превращениями, которая могла произойти с любым из вас. 1. "А уши у него серебряные?" Макар Синицын сидел на подоконнике, слушая звуки, которые нагоняли на него тоску: тихо гудел белоснежный новенький холодильник, тикал будильник, за окном посвистывал ветер. Потом раздался щелчок, и гудение смолкло. Синицын смотрел в окно. Солнце садилось, от голых деревьев и домов протянулись длинные тени, вдали под сопками сгустилась тьма. Ветер гнал по тротуару желтые, красные, бурые листья. По двору носился в одиночестве второклассник Гоша Шуру-бура. Вот он заметил Синицына, подъехал поближе и остановился, не слезая с велосипеда. Задрал голову кверху. -- Когда планер сделаешь? -- заорал он. -- Обещалкин! Макар сделал вид, что не слышит, и стал гладить сидевшего рядом с ним толстого полосатого кота Обормота. Тот заурчал от удовольствия и повалился набок. Шурубура укатил, не дождавшись ответа. Дом стоял на высокой Казачьей горе, и отсюда открывался прекрасный вид на весь Хабаровск. То есть не совсем на весь, потому что город тянулся вдоль великого Амура на десятки километров, но Макару всегда казалось, что он видит весь Хабаровск. Вдоль по улице Калинина стояли многоэтажные дома, справа виднелся Амурский бульвар, за бетонной набережной раскинулась безбрежная водная гладь в золотой чешуе волн. Сегодня эта чешуя отливала холодным блеском -- чувствовалось дыхание осени, уже окрасившей далекие сопки в багряный и желтый цвет. Обезлюдел песчаный пляж, на который любил бегать Макар, и даже палубы величественного белоснежного лайнера "Семен Дежнев", резавшего острым носом небольшие волны, были пустынны -- они не пестрели, как летом, нарядными одеждами отдыхающих пассажиров. Но Макар видел Амур и другим -- вздыбившимся, грозным. Вздымались пенные гребешки волн, которые с грохотом обрушивались на берег, в воздух взлетали брызги и водяная пыль, и небольшой буксирчик или грузовой теплоход, ныряя среди серых валов, торопились укрыться в спасительном затоне выше по течению. Выл ураганный ветер в ажурных стрелах высоченных кранов, намертво закрепленных на своих рельсах внизу, в грузовом порту, и казалось, что многоэтажный дом вот-вот стронется с места и поплывет вперед, навстречу урагану. Тогда Макар садился на подоконник и во все горло распевал, глядя на бушующую реку: Шуми, Амур, шуми, наш батюшка, Иэ-эх, таежная, безбрежная река! Обормот с перепугу прятался под тахту, а Макар смеялся и представлял себя капитаном на мостике большого теплохода. Вот подносит он ко рту рупор и громовым голосом отдает команды: "Свистать всех наверх! Полный вперед!" Сейчас, с наступлением осени, такие бури налетали все чаще -- Амур словно сердился и бушевал перед зимой, когда его непокорные волны надолго успокоятся под толстой ледовой броней. ... В холодильнике опять щелкнуло и загудело. Синицыну вдруг показалось, что где-то там, внутри, сидит маленький-маленький человечек, одетый в теплую шубку, собачьи унты и меховую шапку с длинными ушами. Вся одежда точь-в-точь как у папы Макара, известного полярника. Сидит человечек, а перед ним рубильник наподобие того, что в подвале. Повыше рубильника термометр. Человечек смотрит на него и, как только столбик опустится ниже красной черты, выключает рубильник. А потом, когда столбик перерастет красную черточку, снова включает. И так без конца... А что он ест? Конечно же, то, что лежит в холодильнике. Колбаски, сыра поест, лимонаду попьет или молочка. Ему бы чайку горячего -- стужа все-таки там, внутри... Вон папа рассказывал: так намерзнешься на Севере, что только чай и спасает -- пьют его без конца. Из-под холодильника осторожно высунулась острая белая мордочка. Тревожно зашевелились лучики блестящих усов. И вот показался маленький белый мышонок. Синицын удивился: откуда он взялся? В школьном живом уголке он видел белых мышей, но никогда не слышал, чтобы они водились в квартирах. Но тут он удивился еще больше: в последнем луче заходящего солнца глазки, усики и хвостик мышонка ярко сверкнули. Они были золотые! Как завороженный, смотрел Синицын на мышонка, а тот, не подозревая, что в кухне кто-то есть, подбежал к столу и принялся обнюхивать его ножку. Тут Обормот подобрался, напружинился и прыгнул. Пытаясь перехватить его, Синицын полетел с подоконника. Мышонок белой молнией мелькнул и скрылся под холодильником. Обормот забегал вокруг, урча и нюхая пол. -- Что, не вышло? -- укоризненно сказал Макар и подул на руку. -- Еще и царапается! На такого маленького кинулся! Это же мышонок с золотым хвостиком... Иди и лови лучше в подвале крыс. Боишься, небось, что уши тебе обгрызут. Кот сел, захлестнул вокруг передних лап хвост и уставился в угол желтыми злыми глазами. Он судорожно облизывался. -- И не стыдно тебе, разбойнику? -- возмутился Макар. Кот перекинул хвост с одной стороны на другую. -- Достукаешься, выгоню отсюда. Дверь заскрипела. На шум явился Брехун -- маленький фокстерьер, ласковый с друзьями, но беспощадный к врагам. Он презрительно смерил кота взглядом черных глазок-вишенок из-под нависавших на морду белых шелковистых прядей и, стуча когтями, подошел к Макару. Уткнувшись холодным носом ему в руку, вильнул хвостом. Кот настороженно изогнул спину, готовясь свечой взвиться на стол, если Брехун неожиданно бросится на него. Но тот вдруг забеспокоился и двинулся к холодильнику. Сунул под него нос и стал шумно нюхать. -- И ты туда же! -- упрекнул его Макар. -- Ну, что там потерял? Ополчились на маленького. В коридоре раздался звонок. -- Это ко мне пришли! -- сообщил Макар коту и фокстерьеру и бросился из кухни. И действительно, открыв дверь, он увидел Дашу Поспелову и Генку Лысюру. За ними топтался, поблескивая круглыми очками, Зина Живцов. Под мышкой у него торчал рулон белой бумаги. -- Заходите, заходите, -- засуетился Синицын. -- Вот вешалка, раздевайтесь. Генка подскочил к Даше и помог ей снять пальто. -- Эх ты, хозяин! -- упрекнул он Макара. -- Надо же помочь даме раздеться. "Дама" захихикала и стала поправлять перед зеркалом косички. Синицын покраснел так, что у него зачесалась шея. -- Ладно, раздевайтесь, -- грубовато бросил он и вразвалку пошел в комнату. Генка взял у Зины рулон и расстелил его на столе, а сам принялся бегать вокруг. Это у него называлось "творчески мыслить". -- Ты, Синицын, будешь рисовать заголовки и карикатуры, -- распоряжался он. -- Помнишь, говорил, что умеешь рисовать? Поспелова пусть переписывает заметки -- у нее почерк хороший, а Живцов будет давать темы для карикатур. Синицын тоскливо съежился. Вот она, пришла расплата: прихвастнул как-то на собрании, что может хорошо писать заголовки, он, дескать, в свое время целые плакаты писал (в какое свое время, он не уточнил). Не успел и оглянуться, как его уже избрали в редколлегию, а теперь вот подошла пора выпускать первую стенгазету. Макар неловко ухватил толстый синий карандаш и лег животом на лист. -- А ты что будешь делать? -- ехидно спросила Даша Генку. Тот напыжился: -- Я, как староста класса, буду передовую статью диктовать. Значит, так...-- он полистал блокнот. -- Заголовок: "От каждого -- по книге!" -- Это ты о чем? -- не понял Макар. -- Как о чем? Ты что, не в курсе дела? Мы сейчас важную...-- он снова заглянул в блокнот, -- кам-па-нию будем проводить: собирать библиотечку на общественных началах. Каждый должен принести для нее свою любимую книгу. У тебя, например, какая самая любимая книга? -- У меня? -- голос Макара дрогнул. -- "Маленький принц". -- Вот ее и принесешь, -- решительно махнул рукой Лысюра. -- А другую нельзя? Это ведь моя самая-самая любимая... Лысюра заложил руки за спину. -- Значит, любимую книгу хочешь оставить себе? А другим отдать то, что тебе не нужно? "На тебе, боже, что мне не тоже?" Живцов, запиши для карикатуры. Макар взъерошился: -- А ты-то сам какую принесешь? -- Я? -- Лысюра вытащил опять блокнот из-за спины и по складам прочитал: -- "Роль профсоюзных организаций в развитии горнодобывающей промышленности". Один рубль пятьдесят копеек. -- Что?! -- Макар даже задохнулся. -- Это твоя любимая книга? Да врешь ты все! Мы же знаем, что ты только про шпионов читаешь. -- Про шпионов -- это я так читаю, -- Лысюра отвел глаза. -- Когда нечего делать. А вот эта книга стоящая. Рубль пятьдесят. -- Да что ты заладил: рубль пятьдесят, рубль пятьдесят, -- Макар метнулся к полке с книгами. -- Вот! "Кулинария"! Два рубля семьдесят! Могу отдать вместо "Маленького принца", мама купила, а все равно в нее не заглядывает. Послышались глухие всхлипывания. Это смеялся Живцов, потом захихикала и Даша. -- Вы чего? -- оторопел Синицын. -- Ой, не могу... "Кулинария"! Кто же ее читать будет? -- А кто будет читать эту... как ее? -- Синицын наставил палец на Генку. Тот послушно снова прочитал по бумажке. -- Эту-то? Еще как будут! Вон Живцов уже изъявил желание, забил очередь. Правда, Зина? -- Твою книгу тоже никто читать не будет, -- спокойно сказал Живцов, прочищая кисточку. -- Не ври, пожалуйста, ничего я не забивал. Генка скрестил руки на груди и раздул ноздри. -- Ага! Значит, подводишь друга? Ну ладно, попомнишь меня, Зиновий. Твое мнение какое, Поспелова? -- Мое мнение такое, -- звонко сказала Даша. -- Чтобы все было без обмана, каждый пусть приносит хорошую книгу. Не обязательно любимую. -- Но ведь понесут ерунду всякую! -- схватился за голову Лысюра. -- Кампания провалится. Нет, надо объявить, чтобы приносили именно любимую. А? -- Тогда ты тоже приноси любимую, -- вмешался Живцов. -- "Секретный агент на чердаке". Идет? Генка грозно вытаращил глаза. Очевидно, он думал, что глаза его сверкают. Но потом сник и деловито сказал: -- В общем так! -- он зачем-то постучал ногтем по столу. -- Каждый пусть приносит самую любимую книгу. Точка! -- и, скрипнув зубами, добавил: -- Я принесу "Секретного чердака", -- тьфу! -- "Секретного агента на чердаке". Пока шла перебранка насчет книг, а потом Лысюра диктовал передовую, Синицын совсем забыл, что заголовок придется рисовать ему. Он смотрел, как старательно выписывала Поспелова статью Лысюры. "Отличница!" -- Не дыши в затылок! -- передернула она плечиками, и Макар передвинулся к Живцову. Тот быстрыми движениями карандаша набрасывал карикатуру. На бумаге появился испуганный толстый человечек, который, озираясь, прятал в шкаф книги. -- Кого это ты рисуешь? Вместо Живцова ответил Генка: -- Это пока без фамилии. А потом подпишем фамилии тех, кто будет кампанию срывать, -- тон его был зловещим. Наконец передовая статья и еще несколько заметок были написаны, карикатуры готовы, наступила очередь Синицына рисовать в верхней части газеты красочными буквами: "Пионер". С тяжелым вздохом Макар подошел к газете, вооружился фломастером и, согнувшись, застыл над листом бумаги. Тут он заметил под острием какую-то соринку. Отложил карандаш и принялся сметать с бумаги незримую пыль. -- Намусорили, понимаешь... Не могут аккуратно работать. Он поднял голову и встретился взглядом с Поспеловой. Подперев кулачком подбородок, она внимательно следила за его движениями. Ох, лучше бы она не смотрела! -- Ну, чего тянешь? -- не выдержал Генка. -- Рисуй, а то уже поздно. Стенгазету нужно завтра вывесить. -- А вы чего смотрите? -- взвился Макар. -- Не могу рисовать, когда все вокруг стоят и глазеют. -- Ну, ладно, ладно, не будем, -- успокоил его Живцов. -- Давайте лучше, ребята, почитаем свежий номер "Пионерки". И он вытащил из кармана газету. Синицын понял, что его уже ничто не спасет. И вдруг вспомнил про мышонка. -- Ребята, а что я видел сегодня! -- с жаром заговорил он, откладывая в сторону фломастер. -- Из-под холодильника белый мышонок выскочил, а усы и хвост у него золотые. Честно-честно! -- Ой, с золотым хвостом! -- всплеснула руками Даша. -- Вот бы поглядеть на него... Но остальные смотрели недоверчиво. -- Что ты нам басни рассказываешь, Синицын? -- прищурился Генка. -- Ты кто -- Крылов И. А. или Сергей Михалков? Где это ты видел мышей с золотыми хвостами? -- Вот тут, под холодильником! Ну точно, ребята, видел! -- заныл Макар. -- Не верите? У него и глаза были золотые! -- Ха-ха, -- без улыбки сказал Генка. -- А уши у него какие -- серебряные? -- Уши я не рассмотрел, -- понурился Макар. -- Работай, работай, -- начальническим тоном бросил Лысюра. -- Вновь принимайся за газету. Синицын горестно плюхнулся животом на стол. Ему было так не по себе, что даже собственная рубашка показалась ему тесной и неудобной. Он задвигал локтями, крепко стиснув фломастер, и вдруг раздался Дашин крик: -- Ой, что ты наделал! Тушь опрокинул! 2. Глубокой ночью Синицын отпрянул от стола. По чистой белой скатерти расплывалось громадное черное пятно. -- Эт-то я оставил пузырек открытым, -- заикаясь, пробормотал Живцов. А Даша, между тем, командовала: -- Быстрее снимайте скатерть и -- в ванную! Попробуем отмыть... Скатерть сдернули и потащили в ванную. Даша сложила ее углом и сунула под струю горячей воды. Струя почернела. -- Поворачивай, эту сторону подставляй, -- помогал ей Лысюра. Через плечо с несчастным видом заглядывал Макар. -- Ну как, отмывается? Скатерть отжали и развесили на батарее. Пятно стало бледнее, но зато больше. Синицыну казалось, что оно расползлось на половину скатерти. -- Ну, влетит тебе! -- сделала большие глаза Даша. -- Я лучше побегу, а то еще и мне попадет. Живцов и Лысюра тоже почувствовали себя неуютно. -- Ну, мы это самое... пойдем...-- почесал затылок Генка. -- Я совсем забыл: надо готовиться к контрольной. По математике. -- И мне тоже, -- Зина уронил с носа очки, но благополучно поймал их. -- Домой к тому же далеко добираться. Они направились в прихожую и стали торопливо одеваться. -- В общем, ты рисуй... Завтра придем за газетой. Договорились? -- Генка тряхнул руку Синицы-на и как-то боком юркнул в дверь вслед за Дашей и Живцовым. Синицын остался один. "Скоро мама придет! Что делать, что делать?" Он заметался. А что делать? И Макар сделал то, что делают в таких случаях многие мальчишки и девчонки: скрыл следы "преступления". Он расстелил скатерть на столе, а поверх пятна положил стенгазету. И вовремя! Едва он закончил свои труды, как в комнату вошла мама. Не раздеваясь, она прошла прямо к столу и, прищурясь, стала рассматривать стенгазету. -- Молодцы, -- похвалила она. -- А где же заголовок? Макар в это время с озабоченным видом хлопотал: то подтирал кое-где резинкой, то подправлял карандашом линии. -- Да мне поручили, -- буркнул он, а сам косился: не заметила ли мама чего-нибудь? Но она спокойно сняла пальто. -- Как это тебе поручили? Ты ведь не умеешь! -- Поручили, значит, нужно суметь, -- ляпнул Макар. Мама возмутилась: -- Есть же ребята, которые хорошо рисуют, зачем поручили тебе? Вот я поговорю с Ниной Борисовной. Макар испугался, что его обман обнаружится: -- Не надо говорить с Ниной Борисовной! -- Почему? Он понес и вовсе несусветную чушь: -- Понимаешь, это у меня общественная нагрузка. Каждый должен ее иметь. -- Пусть тебе дадут другую. Ту, что по силам. -- А других нет. Все нагрузки уже разобрали, а эта мне досталась. -- Ерунда какая-то, -- мама пожала плечами и ушла к себе. Вскоре в ее комнате погас свет. -- Ты думаешь ложиться? -- окликнула она. -- Я сейчас, мама! Вот только тут кое-что подправлю. Он торопливо погасил свет, сел прямо перед стенгазетой без заголовка, подпер щеку ладонью и задумался. "Вон сколько бед принес этот день! Мама огорчится, завтра меня разоблачат с этим заголовком, да еще придется "Маленького принца" отдать. Не отдам, пусть мою фамилию пишут под карикатурой!" -- и он с ненавистью посмотрел на толстого противного человечка, прячущего в шкаф свои книги. В смутном лунном свете, лившемся из окна, человечек будто шевелился -- то спрячется в шкаф, то вылезет... Голова Синицына клонилась все ниже. Нос его уткнулся в острый нос нарисованного человечка... Вдруг он очнулся. В окно светила полная луна, словно крупный электроплафон, на полу лежали голубые квадраты. Он повертел головой и понял, что уснул сидя, прямо за столом. Что-то его разбудило. Из коридора донесся подозрительный шум. Макар пошел туда на онемевших от сидения ногах. Откуда ни возьмись появился Брехун и, стуча когтями, двинулся за хозяином. Ночью он не лаял -- к этому еще папа приучил, который и наградил его такой кличкой. Взъерошенный, с горящими глазами, Обормот рвался в ванную комнату и царапал дверь. -- Что тебе там нужно? -- Синицын хотел оттащить кота от двери, чтобы самому заглянуть туда, но тот вдруг царапнул за руку. -- Ах, так! Я с тобой по-хорошему... Он ухватил кота за шиворот, открыл другую дверь -- и Обормот с коротким злым вяканьем полетел в темноту лестничной клетки. За ним вдруг молча ринулся Брехун. -- Что это с ними? -- Макар открыл дверь в ванную и включил свет. Никого, ничего. Мирно сияли никелированные краны, в бачке над головой сонно бормотала вода: -- Тик-так! Макар заглянул в ванну и вытаращил глаза. Там сидел белый мышонок с золотым хвостиком. -- Как же ты попал сюда? -- шепотом спросил Макар и, протянув руки, поймал мышонка. -- Тебя, наверное, сюда кот загнал? -- Тик-так! Тик-так! Тик-так! -- странно и пронзительно пискнул мышонок и затих. Он сидел в ладонях Синицына и мелко дрожал. Макар поднес его поближе к свету и замер. Хвост и усики у мышонка действительно оказались золотыми. А глаза у него были голубого цвета, окруженные крохотными золотыми ресничками. Макар осторожно погладил мышонка по удивительно мягкой белоснежной шерстке. Мышонок чуть-чуть зашевелил хвостиком, замигал и стал осторожно обнюхивать палец Макара. -- Что, есть, наверное, хочешь? Ну, пойдем, накормлю. Он понес мышонка на кухню и накрошил в ладонь немного хлеба. Но мышонок только понюхал его, а есть не стал. -- Ну, тогда иди домой, -- Макар опустил мышонка на пол, тот метнулся и пропал под холодильником. Синицын со вздохом собрал крошки и бросил их вслед мышонку. -- Проголодаешься -- пожуешь. Он выключил свет и уже собрался уходить, как вдруг услышал тоненький голосок: -- Тик-так, добрый мальчик! Ты слышишь меня? Синицын вздрогнул и оглянулся на окно. За стеклом сияли холодные звезды. Где-то далеко загудел паровоз. -- Голос какой-то... Или мне послышалось? -- Посмотри сюда, на холодильник. Макар обернулся и увидел белого мышонка. Тот стоял на задних лапках и пищал: -- Ты спас меня, и я хочу тебя отблагодарить. Я могу исполнить любое твое желание. Говори, чего ты хочешь. -- Кто ты такой? -- сиплым шепотом спросил Синицын и почему-то стал по стойке "смирно", как на уроке физкультуры. -- Я мышонок Тик-Так, живу в вашем холодильнике. -- В холодильнике? -- удивился Макар. -- Да. Я слежу за тем, чтобы он хорошо работал. -- Ух ты! И тебе не холодно? -- Нисколько. Я окружаю себя шубой из теплого воздуха. -- Но как ты туда попал? -- О, это долгая история. Когда-нибудь я расскажу ее тебе. Но сейчас мне пора. Говори, чего тебе хочется, добрый мальчик. Синицын принялся лихорадочно соображать. Но, как назло, ничего не приходило в голову. Спать вот хочется... -- Ну что же, -- пискнул мышонок. -- Ложись спать, утро вечера мудренее... И мышонок Тик-Так, вильнув золотым хвостиком, исчез. Макару еще сильнее захотелось спать. Глаза так и слипались. Он добрался до кровати, кое-как разделся и только нырнул под одеяло, как заснул беспробудным сном. Последнее, что слышал, был противный крик Обормота под дверью. 3. Хрустальный стаканчик Проснулся Макар от жгучих лучей солнца, бивших прямо в глаза. Он сладко потянулся и тут вспомнил все сразу: незаконченную стенгазету, Дашу, испорченную скатерть. И говорящего мышонка с золотым хвостиком. "Ну и сон мне приснился!" -- подумал он. Стенные часы пробили десять. -- Ой! -- спохватился Макар. -- Сейчас ребята придут. Вскочил и подбежал к столу. На белом листе ватмана горел необычайной красоты заголовок: "Пионер". Буквы переливались радугой, от них нельзя было оторвать глаз. Долго сидел Макар, глядя на это чудо, потом, все еще не веря себе, потрогал буквы. Нет, это ему не снилось. Синицын ущипнул себя за живот и сказал: -- Какой дурак! Ведь это мама нарисовала... Пока я спал. И тут же испугался: заметила пятно? Он стащил со скатерти стенгазету и ахнул -- скатерть была совершенно чистая, белоснежная. Но что Синицы-на поразило больше всего: тут же, посреди стола, лежала новенькая книжка в бело-золотом переплете. "Маленький принц"! Макар кинулся к полке. Вот лежит точно такая же книжка, в таком же переплете, только потрепанная. Он схватил ее и начал листать двумя руками сразу обе книги -- одинаковые... Он так увлекся, что не услышал, как в прихожей зазвенел звонок. И только когда в дверь забарабанили кулаком, Макар спохватился, быстро накрыл обе книги и, прыгая на одной ноге, стал натягивать брюки. Потом на цыпочках подбежал к двери: "Вот я вас удивлю!" Перед ним с испуганным видом стоял Зина Живцов. Он вытянул шею и заглянул в прихожую через плечо Синицына: -- Ты один? -- Конечно. Мама давно на работу ушла. -- Это хорошо, -- Зина облегченно вздохнул и перегнулся через перила. -- Поднимайтесь! -- А кто там? -- Поспелова и Лысюра... Понимаешь, у нее шнурок на ботинке развязался...-- Живцов отвел глаза. -- А, понятно! Вы мамы моей боялись? Из-за того, что скатерть испортили... -- Предположим, скатерть-то испортил ты, -- послышался голос Лысюры. -- Но все равно, мало ли что бывает. -- А вот увидите, что бывает! -- заорал, не выдержав, Синицын. -- Заходите скорей! Глаза Даши загорелись любопытством. Она первой подбежала к столу. -- Ах! Как красиво! -- Что? Что там? Вот это сила! Насладившись восхищением друзей, Синицын сдернул стенгазету со скатерти: -- Отгадайте, где пятно? -- Это же новая скатерть! -- удивилась Даша. -- Никакая не новая. Это та самая, вчерашняя. -- А где же тогда пятно? Так просто его не сведешь... -- Оно само исчезло за ночь -- вот! Лысюра досадливо поморщился: -- Брось заливать, Синицын. Ты еще скажешь, что заголовок сам нарисовался. -- Конеч...-- начал было Макар, но вовремя прикусил язык: поднимут на смех. Как пить дать, поднимут. А Генка уже разглядывал книги. -- Так у тебя два "Маленьких принца"? А вчера плакался, что не можешь дать для библиотеки. Жмот! -- Нет, правда, вчера была одна, -- оправдывался Макар. -- А ночью... другая появилась. По моему желанию. Ребята переглянулись, захихикали. -- У тебя температура, Синицын? -- Генка почему-то повертел книжкой у виска. -- Мелешь что попало. -- Можешь не верить, -- насупился Макар. -- Забирайте стенгазету. Ему захотелось пить, и он пошел в кухню. Дверца холодильника открылась с мягким щелчком. На полке прямо перед глазами засверкал в лучах солнца удивительный стаканчик. Он был словно из хрусталя, за прозрачными стенками алели крупные ягоды клубники, утопавшие в белоснежном мороженом, которое горкой вздымалось над краем стаканчика. А в горке торчала маленькая хрустальная ложечка. Макар взял ложечку и зачерпнул. Такого мороженого ему не приходилось пробовать никогда в жизни: оно таяло на языке и благоухало дивным ароматом. Синицын жмурился от удовольствия и поджимал то правую, то левую ногу. Потом спохватился: надо же угостить и друзей. С сожалением вздохнув, он пошел в комнату. -- Мороженое! -- обрадовались все. -- Тащи ложки, быстрее! И четыре ложки -- в том числе и хрустальная -- опустились в стаканчик, безжалостно опустошая его. И вот зазвенели, заскребли по дну. -- Все, -- Живцов со свистом обсосал ложку. -- Эх, маловато! -- Повеселились -- и за работу, -- Лысюра отодвинул в сторону стаканчик и развернул сборник задач. -- Ой, смотрите! -- взвизгнула не своим голосом Даша, и все застыли, вытаращив глаза. Хрустальный стаканчик, стоявший у края стола, был снова доверху наполнен мороженым. Когда это случилось, никто не заметил. А самое удивительное: теперь в нем было не клубничное, а шоколадное мороженое. -- Фокусы Кио...-- простонал Лысюра. -- А я знаю, а я знаю! -- захлопала в ладоши Поспелова. -- Мы отвернулись, а Синицын подменил стаканчик. -- Ничего я не подменял! -- возмутился Макар. -- Вот еще! Я сам только что увидел это мороженое. -- Ну, если и подменил, спасибо, -- все снова схватили ложки. Через две минуты стаканчик был совершенно пуст, но теперь его поставили в центре стола и не сводили с него глаз. И дружный крик вырвался у всех: стаканчик тотчас наполнился доверху желтым сливочным мороженым. У Живцова слетели на колени очки, Даша застыла с открытым ртом, а Лысюра озабоченно щупал свой пульс. -- Пятьдесят один, пятьдесят два...-- шептал он. -- Восемьдесят ударов в минуту -- это нормально или нет? -- Не знаю, -- замычал Зина. -- Я не рентгеновский кабинет. И только Синицын посветлевшими глазами посматривал на окружающих. В голове у него родилось смутное подозрение... Но он твердо решил пока молчать. Придя в себя, Даша с опаской взяла в руки стаканчик и принялась его разглядывать. -- Может, здесь двойное дно? -- придвинулся Генка. -- Я в цирке видел: клоун выпивает полный стакан лимонада и только поставит на стол -- готово, стакан снова полон до краев! -- Нет, тут рисунок какой-то, -- наклонилась Даша. -- Смотрите! И все увидели в прозрачной стенке стаканчика золотое изображение маленького мышонка. Синицын в волнении посмотрел и чуть не вскрикнул. Он понял, что это подарок волшебного мышонка Тик-Така! -- Синицын, -- повернулась Даша. -- Ты вчера рассказывал про какого-то золотого мышонка... Все смотрели подозрительно. -- Да вы ешьте, -- засуетился он. -- Освобождайте тару для новой порции. И хотя про новую порцию он сказал довольно уверенно, на самом деле страшно боялся: а вдруг на этом волшебные свойства стаканчика исчезнут? Может, он всего три порции вмещает? И пока друзья жадно поглощали мороженое, он даже приподнялся со стула... На смену сливочному в стаканчике появилось красное фруктовое! Синицын выскочил из-за стола и стал отплясывать. -- Видали, видали? Волшебный стаканчик! Лысюра икнул и уставился на мороженое: -- Какой он волшебный... Гипноз это. -- Фокусы! Ложки заработали очень быстро. Но теперь уже никто не сомневался, что стаканчик действительно волшебный. Лысюра, хмурясь, доел красное мороженое, увидел, как через края стаканчика полезло другое, какое-то сиреневое, и поднялся. -- Как же так! -- голос его был плачущий. -- Ведь мы учили, что никакого волшебства нет и все объясняется наукой. Я как староста... Из спальни неслышно появился Обормот. Вид у него был жуликоватый. Ему бросили на пол ложечку мороженого. Кот стал лизать, мелко подергивая ушами. 4. Никто не хочет превращаться в крокодила Наконец Зина Живцов отвалился на спинку стула и сипло сказал: -- Хватит, братцы, ангину схватим... С осложнениями. -- Значит, он бездонный? -- задумался Лысюра. -- Признавайся, Синицын, где ты его взял? Макар медленно встал, скрестил руки на груди и принялся сверлить каждого по очереди глазами. -- Я знаменитый волшебник Кара-Чунг! -- проговорил он глухим голосом. -- А вы разве не знали? Ха-ха! -- Брось тр-р-репаться, Синицын, -- простучал зубами Лысюра. -- Мы тебя с первого класса знаем как облупленного. Ты -- Макар Синицын, Марочка, в прошлом году тебя в пионеры приняли... Но Даша смотрела сияющими, восторженными глазами. И Макар еще больше воодушевился. -- Не веришь? -- продолжал он глухим голосом, наскоро припоминая страницы из "Старика Хотта-быча". -- Да я тебя в порошок сотру, презренный! Трах-тиби-дох, тиби-дох... -- Не надо, -- вдруг шепотом сказал Зина. -- Что -- не надо? -- оторопел Макар. -- В порошок стирать, -- пояснил Живцов. -- А кто же тогда старостой класса будет? -- Пусть, пусть сотрет! -- подскочила на стуле Даша. -- Нет, пусть лучше превратит его в крокодила. Или удава. Лысюра встал и побагровел. -- Это почему же, Поспелова, меня надо превращать в крокодила или удава? -- начал он таким голосом, будто говорил: "Открываю классное собрание..." -- Да ты не обижайся, -- уговаривала его Даша. -- Просто я ни разу еще не видела живого крокодила и удава. Только по телевизору. Марочка ненадолго превратит тебя в крокодила, а потом ты снова станешь старостой. -- А если не стану? Нет, -- решительно отрезал Лысюра. -- Если тебе надо, ты и превращайся в крокодила. Почему же, Синицын, ты такой знаменитый волшебник, а из двоек и троек не вылезаешь? -- ехидно прищурился он. Синицын смутился. Это ему и в голову не приходило. -- Да понимаешь, -- замямлил он. -- Это я нарочно учусь на тройки, чтобы никто не заподозрил, что я волшебник. -- И обрадовался. -- Конечно, нарочно! А то я буду одни пятерки получать -- и все задумаются: почему он на одни пятерки учится? Наверное, волшебник. -- Да? -- воскликнул Лысюра. -- Вон Олег Черепанов учится на пятерки, а никто не говорит, что он волшебник! -- Потому что он зубрила! -- вскинулся Макар. -- Зубрила или не зубрила, а не тянет класс назад. -- Я тяну класс назад? Да я, если захочу, буду получать одни пятерки. Лысюра недоверчиво скривился: -- Никакой ты не волшебник. Ну, попробуй, преврати меня в крокодила! -- И превращу, -- насупился Макар. -- Преврати, преврати! -- надрывался Генка. -- Нужен ты очень, -- махнул рукой Синицын. -- Превратишь, а потом за тебя отвечай. Ты ведь староста. -- Ну, его преврати! -- ткнул пальцем Лысюра в Живцова. -- А я не хочу! -- испугался Живцов. -- Я боюсь крокодилов. -- Я тоже не хочу! -- крикнула Даша, заметив, что Генка перевел взгляд на нее. -- Ползать тут перед вами. К тому же мне вечером на примерку в ателье идти. С мамой. Лысюра заметался по комнате. Вдруг он подскочил к окну, распахнул форточку и крикнул: -- Гоша! Проезжавший на велосипеде мимо Шурубура остановился и посмотрел на окно: -- Чего надо? -- Иди сюда! Срочно. Дело есть! -- заорал Генка в форточку. Гоша минуту подумал и потащился вместе с велосипедом в подъезд. Так и в дверях появился -- в обнимку с велосипедом. -- Куда с драндулетом лезешь? -- прикрикнул на него Макар. -- У него же колеса грязные! -- Входи, входи, -- по-хозяйски пригласил его Лысюра. -- Ты в крокодила хочешь превратиться? Или в удава? -- Зачем? -- насторожился Гоша. -- Надо. Да ты не беспокойся, он, -- Лысюра указал подбородком на Макара, -- ненадолго тебя превратит, а потом снова станешь Шурубурой. Гоша усиленно зашмыгал носом. -- Да, а пока я этим самым... крокодилом буду, вы мой велик уведете и будете на нем гонять. -- Нужен нам твой велик! -- фыркнул Лысюра. Гоша недоверчиво задышал и крепче вцепился в руль велосипеда. Тут вмешался Живцов. -- Ты же крокодилом станешь, чудак! Зубастым. Заметишь, что кто-то твой велик трогает -- и за ногу его цап! Соглашайся, дело верное. -- А что дадите? -- стал поддаваться Гоша. -- Что? -- Лысюра оглянулся по сторонам и увидел на столе хрустальный стаканчик. -- Мороженого хочешь? -- А то, -- Гоша громко сглотнул слюну. -- Садись ешь, -- все заулыбались, предвкушая интересное зрелище. Сиреневого мороженого оставалось всего половина стаканчика. Гоша критически повертел его в руках. -- Мало, -- вздохнул он и принялся выскребать мороженое. -- За крокодила добавить надо... Он доел мороженое, поставил стаканчик на стол, а сам принялся сосредоточенно облизывать ложку. Все впились глазами в стаканчик. В тот момент, когда Гоша протянул ложку, чтобы бросить в пустой стаканчик, она... воткнулась в новую порцию голубоватого, как ночной снег, мороженого. Все так и покатились со смеху. Гоша широко заулыбался. -- Добавили? -- очевидно, он думал, что ему незаметно подставили другой стаканчик. Теперь ел быстро, весело в предвкушении нового "фокуса", который ему понравился, и хитро посматривал по сторонам. Только опорожнил стаканчик, не успел поставить его на стол -- и он уже наполнился ярко-красным лакомством. Никто не предвидел того, что произошло в следующий момент. Рука Гоши от неожиданности разжалась -- хрустальный стаканчик упал на пол, разлетелся на мелкие осколки... Смех моментально утих, как по знаку волшебной палочки. -- Т-ты что наделал? -- Синицын даже заикаться стал. -- Разбил стаканчик! -- взвизгнула Даша. Испугавшись еще больше, Шурубура кинулся опрометью в дверь и загремел вместе со своим велосипедом вниз по лестнице. -- Стой! Стой! Но куда там... Синицын сидел, опустив голову, и вдруг заплакал. Тут же устыдился своих слез и торопливо вытер глаза. Но заревела Поспелова. -- Такое вкусное мороженое! -- повторяла она, всхлипывая. -- А самое главное, сколько хочешь, -- поддакнул Живцов. -- И надо было тебе, Лысюра, связываться с малолеткой. Все накинулись на Генку. -- Крокодила ему захотелось увидеть! С удавом пообниматься! Шмыгая носом, Синицын наклонился, чтобы убрать хрустальные осколки, но они исчезли. К остаткам мороженого на полу подобрался Обормот и принялся осторожно лизать. -- Ешь, Мотя, -- грустно сказал Макар. -- Ешь, не стесняйся. И все, окружив кота, печально смотрели, как он слизывает последнюю порцию волшебного мороженого... 5. Победа над шведами -- Синицын, к доске! У Макара что-то оборвалось в животе. Он не ожидал, что его вызовут, и сидел, глубоко задумавшись. Он вспоминал, как по дороге в школу они договорились никому не рассказывать про стаканчик. -- Засмеют! -- твердил всю дорогу Лысюра. -- Чем мы докажем, что ели такое мороженое? И Макар сам засомневался: было ли мороженое? Все случившееся казалось необыкновенным сном. Правда, один и тот же сон не могли увидеть одновременно четыре человека, даже пять, если считать Гошу Шурубуру. Ну, а если бывают коллективные сны? Ладно: мороженое -- сон. А кто нарисовал заголовок? Такой красивый, что Нина Борисовна удивилась. Кто свел пятно со скатерти? Книжку "Маленький принц" подарил? Мысли Сини-цына уже путались, когда его неожиданно вызвали к доске. -- Рассказывай домашнее задание, -- сказала Нина Борисовна. Синицын медленно поднялся. -- Ты решил задачу? Синицын молчал. -- Ну-ка, покажи тетрадку. Он так же медленно раскрыл тетрадку. А что ее раскрывать, если там пусто, нет никакого решения? -- Садись, Синицын, двойка! Послышался робкий голос Лысюры: -- Нина Борисовна, он общественное поручение выполнял... Стенгазету рисовал! -- Знаю. За стенгазету спасибо. Все успевают общественную работу вести и домашнее задание выполнить. Вот ты, например, решил задачу? -- Решил, -- потупился Лысюра. -- Ив выпуске стенгазеты участвовал. Так ведь? Ничего больше не сказал Лысюра. Умеет Нина Борисовна убедить. И странное дело, чувствуешь, что она права, и никогда не обижаешься, даже если ставит тебе двойку. А за что обижаться? Почему И действительно не решил пустяковую задачку? Волшебство всякое... Лысюре, небось, ничего не помешало. И Поспеловой -- вон руку тянет. Про Живцо-ва и говорить нечего -- тот никогда не забывает урок выучить. Эх, Синицын! Опять мама увидит в дневнике двойку и будет переживать. Подавленный, сидел Макар и не слышал даже, как прозвенел звонок, хотя обычно вскакивал первым. Очнулся, когда увидел, что сидит один... Все собрались вокруг новой стенгазеты. Кто-то вслух читал передовую статью Лысюры. Время от времени оттуда доносился смех. Синицын встал и тихонько выбрался из класса. ... После ужина мама предложила: -- Давай-ка напишем папе. Ведь скучно ему там... Так радуется каждому письму! А как у тебя с учебой? Он всегда спрашивает, -- она вздохнула. -- Конечно, как всегда, одни тройки. Но надеюсь, хоть двоек у тебя нет? Макар замялся, отворачиваясь. Мама заподозрила что-то неладное. -- А ну-ка, покажи дневник. -- Он... он у Нины Борисовны, -- запинаясь, ответил Синицын. -- Учительница собрала все дневники, чтобы выставить отметки за контрольные работы. -- Ну ладно, посмотрю в другой раз, -- мама побарабанила пальцами по столу, вздохнула и ушла к себе. За ней, настороженно озираясь, поплелся и Обормот. В комнате сгущались сумерки. Долго сидел Макар за столом, тупо глядя в задачник. Вот что получается! Он уже начал обманывать маму. Зачем? Ведь рано или поздно правда всплывет. Что тогда? -- О чем горюешь, добрый мальчик? -- вдруг N послышался знакомый голосок. Синицын вздрогнул и поднял голову. Прямо перед ним на столе сидел мышонок Тик-Так с золотым хвостиком. Синицын страшно обрадовался. -- Тик-Так! -- воскликнул он. -- Это ты? -- Я вижу, что у тебя горе. Не смогу ли чем-нибудь помочь? Скажи. Макар вспомнил о хрустальном стаканчике, и ему стало стыдно. -- Спасибо тебе за подарок, -- пробормотал он. -- Только... Только мы его уронили и... -- Это не беда, -- утешил его мышонок. -- Пустяки. Стоит только мне махнуть хвостиком... -- Не надо! -- перебил Синицын. -- Твое мороженое очень вкусное, но... Я хочу попросить тебя о другом. -- О чем же? Синицын заговорил, чуть не плача: -- Милый Тик-Так! Сделай так, чтобы всегда мои уроки были сделаны и чтобы я отвечал только на пятерки. Тик-Так помолчал, прежде чем ответить. -- Ну что же, если ты так хочешь, твое желание будет выполнено. Ложись спать, утро вечера мудренее. -- Спасибо, дорогой Тик-Так! -- крикнул Макар и хотел его погладить. Но мышонка уже не было. Долго не мог заснуть Макар в этот вечер, все ворочался с боку на бок. Представлял себе, как удивится Нина Борисовна,.. А какими глазами посмотрит на него Даша... Генка... Эх! А когда он подумал, что никогда-никогда ему не придется теперь мучиться над домашними заданиями, биться над мудреными задачками, корпеть над правописанием, будущее показалось таким радостным и восхитительным, что у него даже мурашки по спине забегали. И он не заметил, как заснул. ... Несколько дней учительница, как нарочно, не спрашивала Макара, хотя он усиленно тянул руку на каждом уроке. Наконец Макар обиделся и, понурясь, затих в своем углу. Но вот на уроке истории Нина Борисовна вдруг вызвала его и попросила рассказать о Полтавской битве. Синицын встал с каким-то тягостным чувством. До сих пор помнил только одну страничку в учебнике -- "Схема Полтавской битвы". Там были нарисованы громадные зеленые и черные стрелы, бегущие и скачущие на лошадях люди, взрывы. А кто эти люди и почему они воюют между собой -- Синицыну было абсолютно безразлично. Он встал и, опустив голову, как обычно, когда ничего не знал, начал бормотать под нос: "Полтавская битва, Полтавская битва..." Он ожидал, что кто-нибудь подскажет дальше. -- Ну, -- торопила его Нина Борисовна. -- Когда произошла Полтавская битва? И вдруг прямо перед глазами Макара всплыли четкие слова, как будто написанные в воздухе: "Полтавская битва произошла 27 июня 1709 года". Синицын, запинаясь, робко повторил эти слова. -- Правильно, -- одобрила учительница. -- А теперь расскажи подробнее. Новые строчки появились перед носом Синицы-на, и он теперь уже бойко и уверенно стал читать их: -- "Девять лет шла война между Россией и Швецией. Русские отвоевали побережье Прибалтики, но шведский король Карл XII не терял надежды разгромить Россию..." Брови Нины Борисовны поднимались все выше и выше, а головы учеников повернулись к Макару. Послушайте, послушайте, как отвечает Синицын! Тот самый Синицын, который у доски и трех слов связать не мог, только на подсказках и выезжал, которого на каждом собрании отряда "прорабатывали", как отстающего. А сейчас он отвечает, как по писаному. Это же чудо! Он даже... даже читает стихи! И верно, Макар, отчаянно размахивая руками и завывая, кричал на весь класс: Уж близок, близок час победы. Ура! Мы ломим: гнутся шведы. О, славный час! О, славный вид! Еще напор -- враг бежит... Да, для Синицына это был поистине славный час. Нина Борисовна, улыбаясь, вывела против его фамилии торжественную пятерку. В перерыве Макара окружили ребята. -- Молодец, Синицын! Ну, и удивил ты нас! Хлопали его по плечам и спине так, что пыль летела. В тот же день в классе была выпущена "Молния". Синицына изобразили в виде богатыря с копьем на скачущем коне, а впереди удирают шведы, похожие на двойки. Правда, Нина Борисовна сначала возражала: -- А вдруг он завтра опять получит двойку? Что же, срочно "Колючку" будете выпускать? Но редколлегия во главе с Лысюрой не отступала. -- Он слово дал! -- шумел Генка. -- Теперь будет только на пятерки учиться. И он не ошибся. Через три дня Синицын исправил двойку по математике. Он решил у доски такую головоломную задачу, что даже отличник Олег Черепанов не смог угнаться за ним и так расстроился, что намарал в тетрадке. А еще через день Макар наизусть прочитал всю "Сказку о царе Салтане", хотя задавали пока одну страничку. Не пропустил ни одной строчки, ни одного слова. Все следили за ним по книге. Учительница опять поставила ему пятерку, но сказала, чтобы он без надобности не переутомлял так голову. Подумать только! Совсем недавно она укоряла Синицына, что тот не слишком утруждает свою голову! И тогда Лысюра окончательно убедился: нет, без волшебства тут не обошлось. И стал обдумывать предстоящий серьезный разговор с Макаром. А тот все эти дни вел блаженный образ жизни. Ничего не учил, никаких задачек не решал, а в "Сказку о царе Салтане", которую рассказывал наизусть, на самом деле даже не заглядывал. Теперь он был свободен! Гонял футбольный мяч, играл в городки, лапту, в пятнашки, ходил в кино, валялся на диване и смотрел телевизор. А когда надо было, гордо вытаскивал из ранца дневник и торжественно показывал матери. Там неизменно красовались одни пятерки. Мать сначала удивлялась, не верила и даже как-то зашла в школу узнать правду. Нина Борисовна встретила ее восторженно: -- Макара не узнать! Он сейчас у нас лучший ученик в классе. Я только боюсь, чтобы не переутомился. Мать озадаченно пожала плечами: какое там переутомление! Занимается... как всегда. -- Значит, ему легче стала даваться учеба, -- успокоила ее учительница. Как-то на безоблачное существование Макара набежала легкая тень. Пришло письмо от отца. "Здравствуй, сынок! Мама написала, что ты делаешь большие успехи в учебе. Поздравляю! Я всегда верил в тебя и говорил маме, что когда-нибудь тебе надоест носить домой двойки и тройки и ты возьмешься за учебу по-настоящему... Ты же у меня мужественный! Мы сидим в легком сборном домике, но здесь тепло и уютно. За стенами свищет пурга. Через час мне идти проверять приборы..." Синицын читал письмо, и уши его полыхали от стыда. Но вскоре все это забылось и жизнь потекла по-прежнему. Однажды, придя в школу, Макар увидел объявление: "Внимание, внимание! Готовьтесь к турниру, веселые и находчивые знатоки! Чихая от архивной пыли, ройтесь в справочниках и книгах. Или наоборот: дыша чистым воздухом, наблюдайте внимательно природу, почаще выезжайте за город, в лес, в поле. Потому что тема нашего нового турнира -- "Природа вокруг нас". В соревнование вступят команды "Любознательный" (четвертый "А") и "Альбатрос" (четвертый "Б"). Вообще Макар не состоял в команде "Любознательный"-- туда записывали только тех, кто хорошо учится, но принимал участие в большой сваре, которая разгорелась при создании этих команд. Сначала их хотели назвать, как обычно, -- КВН (клуб веселых и находчивых), но Зина Живцов, которого прочили в капитаны и потом действительно им избрали, воспротивился: -- Нет, нам нужны не только веселые и находчивые, но и знатоки. -- Какие знатоки? -- загудели в классе. -- Те, которые ведут следствие? -- уточнил Олег Черепанов. -- По телику, пятнадцать серий? А может, двадцать... -- Зачем нам следствие? -- Следствие действительно незачем, -- терпеливо пояснил Живцов. -- Но знать кое-что надо. Точнее, не кое-что, а очень много. Иначе в первом же турнире срежемся и альбатросовцы нас подкуют. -- Но ведь так все команды называются, -- снисходительно бросил Лысюра. -- КВН -- клуб веселых и находчивых. -- Это по старинке. Кто-то выдумал и -- пошло... Во-первых, никакого клуба у нас нет, при чем здесь клуб? А во-вторых, на одном веселье далеко не уедешь. Надо, чтобы назывались КЗН -- клуб... вернее, команда знатоков и находчивых. Ты телевизор смотришь? -- Смотрю, -- попятился Генка. -- Регулярно и постоянно. -- А передачу "Что, где, когда?" видел? Там в команде одни знатоки! Они все на свете знают! Что ни спросят у них -- на все дают ответ. Вот как надо! -- Ладно, -- увял Генка. -- Я не против. -- Вот и мы давайте назовем наш клуб... то есть команду, "Что, где, когда?", -- предложила Зойка и покраснела. -- Это будет просто подражание, -- махнул рукой Зина. -- Надо что-то свое придумать. Лысюра важно нахмурился. -- Если надо, мы можем и свое... А! Придумал. Есть! Все с опаской посмотрели на него. А Лысюра вылез на парту и замахал руками. -- Надо добавить еще и "почему"! -- выкрикнул он, как на общешкольном митинге. -- Что -- почему? -- не понял Макар. -- Ну, у них называется: "Что, где, когда?". А у нас будет называться: "Что, где, когда, почему?". Сила! Наступила тишина. Лысюра осторожно слез с парты. -- А что? -- Олег встряхнул чубчиком, будто отгонял назойливую муху. -- Почему... почему... А почему -- "почему"? Лысюра ударился в пояснения: -- Они ведь отвечают только на вопросы: что произошло, где и когда. А мы еще должны ответить и почему. -- А зачем? -- спросил Макар. -- Как зачем? -- загорячился Генка. -- Что, где и когда -- это каждый знает. А вот почему -- не знает. -- Не понял, -- сказал Живцов. -- Например? -- Н-ну... например, -- промямлил Генка, и глаза его забегали, -- например... -- Например, -- вмешалась Даша, -- все мы знаем, что: тебя избрали старостой класса; где: вот здесь; когда: после уроков, в начале учебного года; а почему -- никто не знает. -- Потому что очень любит командовать! -- подхватил Макар. -- Ну, ты...-- надвинулся на него Лысюра. -- Поосторожнее! -- Ладно, ладно, -- успокоил их Живцов. -- Так и назовем команду -- знатоков и находчивых. А турниры будут называться: "Что, где, когда?". -- И "почему"! -- опять добавил Генка. Долго спорили и голосовали, и каждый раз Лысюра настырно лез со своим "почему", так что в конце концов его стали называть "Почемучкой". Все это вспомнилось Макару, пока он читал объявление. Тут на него откуда ни возьмись налетел Зина Живцов. -- Готовься к турниру! Будешь защищать честь класса. Макар отшатнулся: -- А почему я... должен защищать? Других нету, что ли? -- Эх ты! А мне еще Поспелова расписывала: "Синицын покажет!" Прямо наседала. И мы решили записать тебя в команду, как знатока... то есть как знающего... Ты ведь в последнее время стал очень знающим! -- Постой! -- схватил его за рукав Макар. -- Поспелова... так говорила? -- А то кто же? Но видно, плохо еще тебя знает, -- Зина пренебрежительно махнул рукой. -- Ну ладно, ладно, -- оборвал его Синицын. -- Нельзя уж и пошутить. Нервные все стали... Я ж не отказываюсь. Записывай в свой "Любознательный". -- Вот это другое дело! -- обрадовался Живцов. -- Давно бы так. Готовься с сегодняшнего дня. А то знаешь они какие, "альбатросовцы"? -- Какие? -- насторожился Макар. -- Таких вопросов насуют -- у-у-у! Только держись. И где они их откапывают? Даже в "Детской энциклопедии" такого не найдешь. Так что берись за дело. -- А зачем мне браться? -- хмыкнул ему вслед Синицын. -- Я на любой вопрос отвечу не глядя. И довольный собой, подался в класс. А увидев Дашу, небрежно заметил: -- Тут только что Живцов ко мне привязался... -- Почему? -- остановилась Поспелова. -- Выручай, говорит, иначе положит нас четвертый "Б" на обе лопатки. -- Ну, а ты что? -- Дашины глаза блеснули. Синицын пожал плечами. -- Пришлось согласиться. Ладно, говорю, разделаю их... -- И хвастун же ты! -- Чего хвастун, чего хвастун? -- закипятился Синицын. -- Сама увидишь! -- Уви-и-идим, -- протянула многозначительно Даша. 6. Кот величиной с кита Пионерская комната гудела, как перед началом киноутренника. Старшая пионервожатая Влада Изотовна, румяная, с веселыми ямочками на щеках, наводила порядок: -- Четвертый "А" садится у этой стены, а четвертый "Б" -- сюда. Лысюра, Лысюра, ваше место там. Наконец команды разместились и начали сверлить друг друга глазами. -- Начинаем! -- объявила Влада Изотовна. -- Капитаны команд, жребий. В команде "Альбатрос" поднялся длинный Пашка Многолет. Живцов и Пашка подошли к вожатой. -- Белые начинают, -- сказала она, чуть приоткрывая шахматную коробку, где тарахтели две пешки. Живцов с усилием просунул в щель руку и вытянул черную. "Альбатросовцы" заревели. Многолет улыбался до ушей. Он пошептался о чем-то с командой и вышел на середину. -- Первый вопрос! -- крикнул он хрипло и зачем-то вытаращил глаза. -- Сколько всего воды на Земле? Наступила тишина, как в пустом зале. -- Вот это да...-- протянул кто-то. -- Уточняю вопрос, -- продолжал Пашка, откашлявшись. -- Нужно ответить, сколько воды всего, включая воду океанов, озер и рек, в облаках и ледниках. Синицыну показалось, что вместе с секундомером Влада Изотовна включила и шум в комнате. Все загудели с удвоенной силой, зашевелились, стали толкать друг друга локтями. К Синицыну подбежал Зина Живцов: -- Ну, знаешь? Макар с усилием наморщил лоб. Он ожидал: сейчас появится волшебная надпись. Но никаких надписей не появлялось, только перед глазами качалось красное и встревоженное лицо Живцова. -- Вспоминай, вспоминай! -- торопил он плачущим голосом. -- Время идет. Что придумали, ловкачи, почешешься тут... -- Время истекает, -- напомнила Влада Изотовна. Живцов шумно задышал: -- Ну что же ты! И тут поднялся Олег Черепанов, тоже какой-то всклокоченный, с красными пятнами на щеках. -- Всей воды на Земле, -- начал он, неловко пряча руки за спину, -- шестьдесят семь миллионов кубических километров. Влада Изотовна еще не успела утвердительно кивнуть головой, как по вытянувшимся лицам "аль-батросовцев" стало понятно: ответ правильный. Разразилась буря криков. -- Минуту! -- подняла руку пионервожатая. -- А может, Олег знает, сколько воды в океанах, облаках? -- Знаю, -- передергивая плечами, ответил тот. -- В озерах и реках -- четыре миллиона, в ледниках -- тридцать миллионов, в облаках, тучах -- двенадцать миллионов кубических километров. Остальное -- в морях и океанах. -- Ур-ра!!! -- осатанело заорал кто-то из "любознательных". Но и "альбатросовцы" что-то кричали, зло вытаращив глаза. Когда шум немного поутих, оттуда стали слышны отдельные выкрики: -- Неправильно! Неправильно! -- Олег немного ошибся, -- внесла ясность Влада Изотовна. -- В ледниках не тридцать миллионов, а двадцать восемь и восемь десятых. Но ошибка незначительная, и команда "Любознательный" получает восемь очков. В стане "альбатросовцев" пронесся жалобный протяжный стон. Теперь пришла очередь Живцова задавать вопрос. Он вдруг преобразился. Лицо его стало глуповатым. -- Какой цветок расцветает раньше всех весной? -- спросил он, поворачиваясь к своим и подмигивая. -- Подснежник! -- хором как один отозвались "альбатросовцы". -- Это ваш окончательный ответ? -- улыбнулась ведущая. Все обернулись к капитану Пашке Многолету. Тот напряженно хмурился, глядя в пол. -- Нет, не окончательный, -- поднялся он. -- Первым зацветает горицвет. Влада Изотовна сделала пометку в блокноте: -- Пять очков. Пашка сел под ликование своей команды. Не зря, видно, избрали его капитаном. Удовлетворение было написано на его лице. Но тут же вскочил и предложил одному из команды "любознательных" выйти к доске. Живцов повернулся к Макару и зашипел: -- Ну, Синицын, ты еще не отвечал. Иди, выручай команду! Наверное, какую-нибудь задачку дадут, а ты их щелкаешь, как орешки. Синицын, подталкиваемый многими руками, напутствуемый пожеланиями, выбрался из рядов своей команды и на деревянных ногах побрел к стоявшей в углу черной глянцевой доске. Там он привычно взял мел и неожиданно почувствовал уверенность: "Уж задачку-то я решу". -- Нужно нарисовать, -- раздался голос Много-лета, -- капусту, огурец, желудь, собаку, кота и коня. -- Пустяки, это же просто! Дуй, Синицын! -- Только, -- продолжал Многолет, -- морскую капусту, морской огурец, морской желудь, морскую собаку, морского кота и коня. Все это он проговорил с наслаждением, каждый раз выделяя слова "морской", "морская"... У Сини-цына даже зубы заныли. Он повернулся к доске с несчастным видом. Что рисовать -- он и представления не имел. Каких-то морских собак, котов... А какие они? Может, такие же, как и сухопутные, только побольше размером? Кот величиной с кита? А какой тогда конь? Постой, постой... Какие-то неясные воспоминания возникли в голове. Морской конь, морской конек... Правильно, морской конек! Макар не раз видел его в детских книжках. Он похож на шахматного коня, только вместо гривы -- колючки. И Синицын торопливо принялся рисовать шахматного коня. Правда, получился он немного кривой, зато похожий. Особенно старательно вырисовал Макар круглую подставку. Сзади засмеялись. Синицын обернулся. -- Это что? -- заливаясь, Пашка тыкал растопыренной рукой. -- Морской конь! -- Синицын насупился. "Альбатросовцы" грохнули. -- Шахматный это, а не морской, -- отрезал Многолет. -- У морского никакой подставки нет, а хвост острый. И тут Синицын услышал со стороны своего класса сильное шипение, в которое сливался шепот подсказок, увидел множество устремленных на него укоризненных, напряженных и просто сердитых глаз. Но одни глаза -- удивленные и немного презрительные -- поразили его больше всего. Глаза Поспеловой. Она смотрела на него, то наматывая на руку свою толстую пшеничную косу, то разматывая. Синицын опустил голову, тихонько положил мел и поплелся на свое место. Долго еще продолжался турнир между "Альбатросом" и "Любознательным". Синицын в это время горько думал: "Вот и кончилось волшебство. Опять начну двойки хватать. Наверное, пропал мышонок Тик-Так. Что делать? Что делать?" Еле дождался он, когда закончится турнир. Даже толком не понял, кто же кого победил. Кажется, "Альбатрос", потому что уж больно орали в их стане, а среди "любознательных", наоборот, царило глубокое уныние. Но Макару не до того было. Расталкивая всех, он пробирался к двери. Кто-то ткнул ему кулаком в бок: -- Что же ты подвел нас? Он даже не оглянулся. Схватив с вешалки пальто, вихрем вылетел на улицу. 7. Где ты, волшебник Тик-Так? Было уже темно. Рваные тучи неслись по небу, ветер хлестал по ногам сухими листьями. Макар бежал, горестно бормоча себе под нос: -- Бедный, несчастный... Один раз удача привалила -- не учить уроки, да и то ненадолго. Теперь опять гни спину над учебниками, зубри -- ой-ой-ой! Отомкнул дверь -- дома никого. Затаив дыхание, Макар стал красться по скрипящим половицам на кухню. Откуда-то из темноты вырвался Обормот, стукнулся об ноги и стал тереться. Наверное, колбасы просил. А может... Синицын вздрогнул: -- Обормот, ты? Кот сыто и нахально замурлыкал. Макар встревожился, в душу его закралось подозрение. Схватив кота за шиворот, он посмотрел ему в глаза: -- Признайся, слопал Тик-Така? Говори! Кот сучил лапами и закатывал глаза. Из-под кровати одобрительно наблюдал Брехун, поблескивая крохотными глазками. Кот со своими пакостями сидел ему в печенках. -- Все ясно, -- грустно кивнул Синицын. -- Ты подкараулил маленького беззащитного мышонка и съел его. Сожрал? Что, скажешь, не так? Эх ты! Ведь это волшебный мышонок! Сказал бы мне, что есть хочешь, я бы тебе килограмм колбасы приволок. Или рыбы наловил. Честное слово! Обормот захрипел, засучил задними лапами, потом вильнул хвостом, пытаясь царапнуть руку. Синицын отбросил его. -- Уходи, не хочу тебя видеть. Кот улизнул за шкаф. Макар, все еще держа портфель в руке, тихонько открыл дверь на кухню. Прислушался. Ветер завывал за окном. Вдруг Синицын вздрогнул: на холодильнике сидел маленький живой комочек. Вокруг него мерцало слабое сияние. -- Ты звал меня? Я пришел, добрый мальчик! Что-нибудь случилось? -- Да вот, понимаешь, дорогой Тик-Так, -- начал он жалобно, -- вызвали меня к доске, а я не мог ничего ответить. Вот и подумал, что твое волшебство уже кончилось. -- И ты ошибся! Знай же, мальчик, что волшебство мое сильное, потому что это доброе волшебство. И тот, кто владеет им, не теряет эту силу. -- Тогда почему я ничего не мог ответить? -- Потому что ты не знал того, о чем тебя спросили. -- Но как же так? -- недоумевал Макар. -- И на уроках я ничего не знал, а... отвечал. Ты же обещал... -- Я обещал тебе, -- прервал его мышонок, -- что ты будешь знать все, о чем написано в учебниках. Значит, тебя спрашивали о том, чего в учебниках нет. -- Верно! Я был на турнире знатоков, там задавали специально такие вопросы, которых ни в одном учебнике не найдешь. Это для того, чтобы ребята читали разные книжки и больше знали. -- Это правильно, -- одобрил мышонок. Синицын погрустнел. -- Значит, в этих турнирах я не смогу участвовать? -- Почему? Если почитаешь другие книги, то тоже будешь знать. -- Но ведь их много, этих книг! -- в отчаянии воскликнул Синицын. -- А я читаю медленно, пока все прочтешь, так состаришься, что ни в один пионерский турнир не примут, потому что пенсионером станешь. А зачем мне тогда турниры? -- Значит, ты хочешь все знать, ничего не читая, безо всякого труда? -- Вот-вот! Хочу во всех турнирах участвовать. Чтобы мог на любой вопрос ответить. Сделай это, милый Тик-Так! -- Пусть будет так, как ты хочешь. -- Спасибо тебе, Тик-Так... Макар протянул руку и хотел погладить мышонка, но тот мгновенно исчез. 8. Всеобщее презрение -- Ну, кто победил вчера? -- радостно крикнул Синицын, когда на следующий день увидел в раздевалке Зину Живцова. Тот хмуро и недоуменно посмотрел на него. -- Ты же был на турнире, чего спрашиваешь? Эх ты, трепач! Кричал: я, я! А сам... Сколько очков из-за тебя потеряли! Если б знали... -- Да ты не волнуйся! -- хлопнул его по плечу Синицын. -- В следующий раз мы их на клочки разнесем. -- Иди ты! -- сверкнул глазами Живцов. -- Не хочу слушать. В голове ни бум-бум, хоть бы что-нибудь знал, кроме уроков. Любозна-а-тель-ный... -- Значит, ни бум-бум? -- переспросил Макар многозначительно, и в другой раз Живцов обязательно обратил бы внимание на его тон, да сейчас Зина был слишком зол на Макара. -- А вот спроси меня о чем-нибудь! -- Отвяжись! -- отмахнулся Живцов. -- Нет, ты спроси! -- напирал Синицын. -- Попробуй, задай любой вопрос, что вчера на турнире задавали. -- Нашел дурака! -- хмыкнул Зина. -- Послушал там же ответы, а теперь старается охмурить. "Эх! -- подумал Синицын. -- Разве объяснишь, что вчера я ничегошеньки не слышал". -- Ладно, -- сказал он. -- Тогда задай мне какой-нибудь другой вопрос, которого не было на турнире. -- Где я тебе его возьму? -- буркнул Живцов. -- Ну чего ты ко мне пристал? Я так переживаю из-за вчерашнего, а ты мне переживать не даешь. Пономаренко! Поговори с ним. Проходивший мимо Пономаренко остановился и, как всегда, застенчиво улыбнулся: -- А что? -- Да вот, -- пожаловался ему Зина, -- лезет ко мне, требует, чтобы я какие-то вопросы задавал. Мало его вчера позорили... -- Никто меня не позорил, -- запыхтел Макар. -- Если бы я захотел, то на любой вопрос ответил бы запросто. -- Айн-цвай-драй! Пономаренко и Живцов как-то странно переглянулись. -- Ну? Слабо? -- Макар уже закусил удила. Живцов загадочно прищурился. -- Любой вопрос? Хо-ро-шо. Задам-ка я один вопрос, на него ни один человек в мире еще не ответил. Я вчера хотел шарахнуть им "альбатрос-цев", да от расстройства забыл. -- Давай, давай! -- оживился Макар. Понома-ренко заинтересованно придвинулся, Зина оглянулся и зачем-то понизил голос: -- У какой рыбы зеленые кости? Синицын удивился: зеленые кости? Разве бывают рыбы с такими костями? Но пока он удивлялся, губы его как-то сами собой ответили: -- У двух морских рыб: бельдюги и саргана. Живцов и Пономаренко так и отпрянули. Зина даже застонал, словно от зубной боли. И оба снова выразительно переглянулись. -- Значит, все знаешь, -- каким-то тусклым шершавым голосом сказал Живцов. -- Тогда скажи еще, что такое "ведьмино кольцо". Синицын в первый раз слышал о ведьмином кольце. И он даже с любопытством ждал, что же сам ответит: -- Ведьмино кольцо встречается в лесу. По краям его растут грибы, а в середине пусто, даже травы нет. В Америке, в степях Восточного Колорадо, бывают кольца до двухсот метров в диаметре. Зина прерывисто задышал: -- Ага! Вот ты какой... Ну ладно, поговорим после уроков. И оба, круто повернувшись, заспешили прочь. Макар посмотрел им вслед и пожал плечами. -- Завидуют... Пусть! Тут его ухватил за локоть Генка Лысюра. -- Синицын, привет! Знаешь, что завтра воскресник? -- Какой воскресник? -- А такой. На пришкольном участке надо укутать саженцы яблонь и груш. -- Чем укутать? -- Ясно чем: соломой. Нам выделили участок со ста деревьями, -- и Лысюра потащил его к окну. -- Смотри: во-он от таго угла до калитки в заборе все наши деревья. Каждый завтра должен укутать четыре-пять деревьев. -- Зачем их укутывать? И так всю зиму простоят. Тополя вон всю зиму голые, а эти укутывай. -- Тополя -- деревья дикие, а эти культурные. К тому же завезенные из теплых краев. Вот японская вишня -- са-ку-ра называется, -- выговорил по слогам. -- Ее нам корейские друзья привезли. А там яблони из Мичуринска, специально выведенные для наших краев. Гибрид грецкого и маньчжурского ореха, -- загибал пальцы Генка. -- И всем им нужно ак... акклиматизироваться! Вот! -- А ты откуда знаешь? -- удивился Макар. -- Оттуда, -- указал почему-то на потолок Генка. -- Мне сообщил... -- Кто? -- Руководитель кружка юннатов! Они там ведут переписку со всеми, кто подарил нам саженцы в порядке шефской помощи. Под девизом "Сады -- тайге". Понял? Он выговорил это с такой гордостью, будто сам вел переписку. -- И зима ожидается лютая, -- обрушил он вдруг на Макара самый веский аргумент. -- А ты откуда знаешь? -- Мне в кружке "Юные борцы с плохой погодой" сообщили, -- выпятил грудь Лысюра. -- Да ты что, все кружки обошел? -- Не все, -- отвел глаза Генка. -- В кружке вязания "Наша петля" не был. Там одни девчонки, вяжут рукавички, шарфы в помощь малышам из садика номер девятнадцать... А зачем им рукавички? Пусть закаляются. Он презрительно сплюнул. -- Когда я в садик ходил, нам никто не вязал. А простудишься -- по шее! -- Правильно! -- оживился Макар. -- Пусть они тоже закаляются. -- Кто? -- не понял Генка. -- Деревья. Нам вон на каждом уроке физкультуры говорят: закаляйтесь, закаляйтесь, от всего этого только польза. -- Что бы болтаешь? Разве деревья понимают, что им надо закаляться? Они возьмут и погибнут. Их спор прервал звонок. В классе Макар заметил, что все перешептывались и как-то враждебно смотрели на него. Сначала он не придал этому особого значения. Но вот начался урок рисования. Как всегда, Макар забыл дома циркуль. Он повернулся к сидевшей рядом толстой Зое Чепуровой. -- Дай циркуль. Но та дернула плечом и промолчала. -- Ты что, не слышишь? -- потянул ее за рукав Синицын. Зоя вдруг сердито отодвинулась: -- Не трогай меня! Я с тобой не разговариваю. У Синицына из рук выпала резинка. Зойка, толстая добродушная Зойка, от которой никогда слова плохого не услышишь, готовая поделиться последним бутербродом, не хочет вдруг с ним разговаривать. Сначала он решил, что ослышался. -- Это ты со мной не хочешь разговаривать? -- А то с кем! -- она повернулась, и Макар впервые увидел злость в ее маленьких голубых глазках. -- Ты еще набрался нахальства спрашивать? -- Да что я тебе сделал? Учительница постучала по доске мелом. -- Перестаньте разговаривать! Макар затих и нахохлился. "Что сегодня происходит? Пришел в школу с таким хорошим настроением -- и на тебе! Все стараются насолить. Что они -- не выспались?" На перемене его настроение окончательно испортилось. Куда бы он ни пошел -- все от него отворачивались, даже старались не замечать. Мимо проходил Олег Черепанов, неестественно скосив глаза в сторону. -- Алька! -- окликнул Синицын и почувствовал, что голос его стал почему-то противным, заискивающим. -- Я тут у одного иностранную марку видел... Но Черепанов втянул голову в плечи и даже ускорил шаг. Это было невероятно! При упоминании о марках он обычно становился сам не свой и вцеплялся в человека мертвой хваткой. Он загонял его в угол и готов был восторженно слушать самые длинные и самые нудные рассказы о марках. По слухам, Алька собирал марки еще с ясельного возраста. После этого Синицын совсем пал духом. Сел на свое место и уныло уставился в пол. Но вот рядом остановились голубые ботинки с поцарапанными мысами. Макар медленно поднял голову. Перед ним стояла, заложив руки за спину, Даша и презрительно смотрела сверху вниз. У Синицына тоскливо зачесался нос. -- Так ты, оказывается, не только хвастунишка, -- Макару казалось, что голос ее звенит на всю школу, хотя Даша говорила почти шепотом, -- но и предатель! -- Кто -- я? -- забормотал он, и у него глупо отвисла нижняя губа. -- Ты видела? Докажи... Я предатель?! Даша повернулась и ушла на свое место. А Черепанов встал, смущенно поправил очки и повернулся к классу. -- Тихо! -- крикнул он, хотя вокруг уже давно царила тишина. -- После уроков не расходиться: будет классное собрание. Тайное, без учительницы. -- Почему тайное? -- крикнул кто-то. -- Потому, -- ответил Лысюра важно, -- что будем судить предателя М. И. Синицына. Макар задохнулся: -- Меня... судить? -- А кого же еще? -- криво ухмыльнулся Живцов. -- У нас больше нет других предателей... Но тут же умолк: в класс вошла Нина Борисовна. Синицын опустился на свое место. В голове его гудело, как в школьном коридоре на большой перемене. "Обижают, -- он вдруг шмыгнул носом, -- все меня обижают, даже Зойка и та..." Зойка, услышав шмыганье, повернулась, и глаза у нее были по-прежнему добрые -- маленькие, голубые, жалостливые. -- Ты не переживай, Синицын, -- участливо зашептала она. -- Мы сильно судить не будем. Ну, вынесем общественное порицание. Только ты больше не предавай, ладно? Синицын обозлился. Мало того, что ни за что ни про что на него напали, так его же и утешают. -- Не твое дело, -- оборвал он Зойку, и та обиженно отвернулась. Весь урок Синицын сидел как на иголках. Еле дождался звонка. Нина Борисовна продиктовала домашнее задание, собрала со своего стола тетрадки, журнал и ушла. Все тоже делали вид, что собираются, но сразу после ухода учительницы Живцов подскочил к двери, заложил ее ножкой стула. Класс загудел. -- Чш-ш-ш! -- зашипел Черепанов, поднимая -- Особенно не орите, -- добавил Лысюра. -- Будем проводить тайное подпольное собрание. -- Как не орать! -- взорвался Живцов. -- Если в наши ряды пробрался шпион, предатель... -- Кто шпион? Кто предатель? -- подскочил к нему Синицын. -- А по сопатке хошь? Их с трудом растащили. -- Спокойно, спокойно! -- надрывался Черепанов. -- Объявляю собрание открытым. Пионера Синицына прошу выйти к доске. -- Зачем к доске? -- опешил Макар. Все заревели: -- Иди! Иди! Синицын послушно вышел и растерянно остановился. -- Бери мел! -- сказал Черепанов. -- Рисуй морскую корову, морскую уточку, морское перо. "Да не знаю я ничего такого! -- хотел было крикнуть Синицын, но рука его помимо воли уже рисовала на доске. Он даже сам с интересом смотрел на то, что появляется из-под его руки. Морская корова была похожа на моржа с толстой складчатой шеей. Морское перо только чуть-чуть напоминало птичье перо, а уточка не имела ничего общего с обычной уткой -- толстые короткие стебли с пучками листьев на конце. -- Ну, вот видите? -- вскинулся Живцов, кивая на доску. -- Он прекрасно знает всех морских животных: коров, собак, свиней... А вчера прикинулся Незнайкой на Луне! Синицын вздрогнул и пробормотал, запинаясь: -- Вчера я действительно не знал... -- А сегодня знаешь! -- ехидно бросил Живцов. -- Вчера на пустяковые вопросы не мог ответить, а сегодня даже рыб с зелеными костями назвал и не моргнул глазом. Да ведь этого даже старые кавээновцы-пенсионеры мне никогда не могли сказать! -- Сказки для второго-третьего класса! -- поддакнул Лысюра. Макар в отчаянии приложил руку к груди: -- Это правда, чистая правда! Я вот только объяснить этого не могу, поверьте... Честное слово, не вру! Все возмущенно загудели: -- Он еще честным словом бросается! -- Бессовестный! Но тут поднялся Лысюра и потребовал слова. -- Дело нешуточное, -- он значительно обвел всех взглядом. -- Давайте разберемся по порядку. Значит, вчера мы видели и слышали, что Синицын во время турнира -- ни бум-бум. А сегодня он с пеной у рта доказывает, что может ответить на любой вопрос самого опытного кавээновца, -- он кивнул на Зину Живцова, и тот покраснел от гордости. -- Тут можно сделать один вывод: Синицын и вчера знал, но неизвестно из-за чего предал нас, наш класс, нашу команду...-- голос его повысился до крика, -- и сознательно подыгрывал нашим заклятым... товарищам "альбатросовцам"... -- Н-нет! -- вырвалось отчаянно у Синицына. -- Он говорит, что нет, -- продолжал староста. -- И даже дает честное слово. Верите вы ему? -- Ни за что! -- рявкнули все, как один. -- И правильно, -- кивнул Лысюра. -- Я бы сам не поверил, но... Класс насторожился. -- Но однажды я был у Синицына дома и видел такое, что сейчас даже не знаю, верить ему или нет. -- Что ты видел? -- крикнуло сразу несколько голосов. -- Пока говорить не буду, вы мне тоже не поверите, -- промямлил Лысюра. -- Да что его слушать! -- крикнул кто-то. -- Он же друг Синицына, защищает. Лысюра обиделся, покраснел. -- Я? Защищаю? -- он ударил себя кулаком в грудь, но тут же почесал в этом месте. -- Мои лова могут подтвердить еще кое-кто. Со мной были двое и... --... ели волшебное мороженое? -- пискнул девчоночий голосок. Лысюра медленно повернулся и уставился пронизывающим взглядом на Живцова. -- Ты?! -- Я ничего... я никому...-- забормотал тот растерянно. Лысюра величественно махнул рукой. -- Знаю. Ты крематорий. Это она разболтала, Поспелова. -- И не я! -- подскочила Даша. -- Это, наверное, Иринка, я ей по секрету только... Но тут вмешался Черепанов. -- О чем затеяли разговор? Мы сейчас разбираем недостойное поведение Синицына. У кого какие предложения? Записываю. -- Постой, -- не сдавался Генка. -- Я же еще не кончил. Чего ты не даешь мне сказать? -- Говори, только про Синицына, а не про какие-то дела давно минувших дней. -- Я про Синицына и говорю, -- огрызнулся Лысюра. -- Не перебивай. Значит, так. Я Синицыну верю. Класс заклокотал. -- Объясни! -- потребовал Черепанов. -- Может, ты его как друга защищаешь. -- Никакой он мне не друг! -- вскипел Лысюра, но тут же спохватился. -- То есть, конечно, друг, но я его не защищаю. А верю ему и требую, чтобы он искупил свою вину перед коллективом. -- Как же так? -- вмешался Живцов. -- Если ты ему веришь, значит, он не виноват. Тогда какую вину он должен искупать? -- Да, он не виноват, -- замямлил Генка. -- Но не так, как вы думаете. Поэтому я верю. А чтобы и вы поверили, что он не виноват, пусть он искупит свою вину тем, что за ночь укутает все деревья на нашем участке, -- и добавил зачем-то: -- У него есть для этого все резервы и возможности. -- Как?! -- у Синицына даже пересохло в горле. -- Все деревья? -- Сто штук! -- ахнул кто-то. -- Да, сто штук, -- твердо продолжал Генка. -- И тогда вы поверите, что вчера он, допустим, не мог ответить ни на один вопрос турнира, а сегодня любого кавээновца заткнет за пояс. -- Как я укутаю сто деревьев? -- заорал Синицын. -- Ты хоть что-нибудь соображаешь, Лысюра? -- Действительно, -- поддакнул Живцов. -- Я тоже был тогда у Синицына и ел... гм... но при чем тут деревья? Не понимаю я что-то старосту. Тут целому классу работы на полдня, а он должен сделать один за ночь? И почему обязательно за ночь? -- А он знает почему, -- подмигнул Лысюра. -- И знает как... Синицын во все глаза смотрел на старосту класса и заметил многозначительную ухмылочку, блуждавшую по его лицу. -- А так, -- Генка подался вперед, глядя на Синицына, будто гипнотизировал его, -- точно так, как он вдруг начал учиться на круглые пятерки, как за одну ночь изучил всю "Детскую энциклопедию"... "Вот оно! -- зазвенело в голове Макара. -- Лысюра знает про мышонка Тик-Така... Но откуда? Я-то никому не говорил, даже маме". -- Неясно мне, зачем староста мелет тут разную ерунду, -- недовольно брюзжал в это время Зина Живцов. -- Наказать, конечно, мы должны Синицына за его недостойный поступок. Но требовать, чтобы он выполнил работу целого класса, да еще за одну ночь... -- Ха-ха! -- крикнул кто-то. -- Надорвется! Черепанов поднял руку. -- Есть у кого-то конкретные предложения? -- Общественное порицание! -- раздался вдруг голос Зойки. Все повернулись к ней, и Зойка, смутившись до слез, опустила голову и принялась теребить передник. -- Еще будут предложения? Нет! Ставлю на голосование. Кто за?.. Единогласно! Вскочил Живцов. -- Предлагаю также не допускать больше Синицына к турнирным соревнованиям. -- Не надо, я... -- дернулся Макар. -- Справедливо, -- пробасил молчавший до сих пор Пономаренко, и руки взметнулись вверх. Печально плелся Макар с собрания домой. Эх, и не везет ему! Вот уж неудачник так неудачник -- даже волшебство не идет ему впрок. Сзади послышались чьи-то шаги и тяжелое дыхание. -- Синицын, погоди! -- Макар узнал голос Лы-сюры и нехотя остановился. -- Ну чего? -- спросил он хмуро. Лысюра задышал ему в ухо: -- Ну так... что ты надумал? Обработаешь весь наш участок? -- Что ты снова мелешь? Да я пять деревьев еле-еле... Лысюра пихнул его в плечо. -- Я ведь тебя на собрании защищал! А ты... Он оглянулся по сторонам. -- Да ты не бойся. Никто не узнает. -- Про что? -- тоже почему-то перешел на шепот Макар. -- Что ты на самом деле не Синицын, а...-- Генка набрал в грудь побольше воздуха, -- а волшебник по фамилии Кара-Чунг! -- Что еще за Кара-Чунг? -- опешил Макар. -- Ну как же, как же, -- засуетился Лысюра. -- Ты ведь сам говорил, помнишь, когда мороженое ели? Оба смотрели друг на друга выпученными глазами. Сгущались сумерки. Тополя протянули над ними голые ветви. В щелях забора взвизгнул ветер. -- И все сразу тебе поверят, -- забубнил ему в воротник Лысюра. -- Еще и прощения просить будут. -- Прощения? -- А то как! -- воодушевился Генка. -- На руках будут носить: ты же за всех работу сделал, можно баклуши бить. А самое главное... самое главное -- мы раньше всех закончим воскресник, и наш класс выйдет на законное первое место. -- Почему закончим? Если Тик-Так...-- он поперхнулся, -- если я сделаю всю работу за ночь, то никому и начинать не придется. -- Вот-вот, а я что говорю! Все классы придут на участок, только примутся за работу, а у нас -- глядь -- все готово. Нам сразу благодарность, школьный оркестр играет туш... -- И мы утрем нос четвертому "Б"! -- подхватил Синицын. -- Правильно! -- и они, схватившись за руки, начали отплясывать на тротуаре так, что какая-то старушка испугалась и, не доходя до них, перебрела на другую сторону улицы. -- Значит, по рукам? -- остановился Лысюра. Но Синицын замялся: -- В общем, я подумаю... над твоим предложением. "А вдруг Тик-Так откажется?" -- пришло ему в голову. -- Чего там думать? -- напирал староста. -- Делай -- и с концом. Но Синицын ответил загадочно: -- Утро вечера мудренее. 9. Соломенная метель Чуть свет Лысюра бежал по улицам города к школе. За ночь немного подморозило, на сухой земле белели разводы инея. Вдалеке над окраиной города покачивались пепельные столбы дыма -- наверное, жгли опавшие листья. Отсюда, с горки, где стояла школа, их микрорайон виднелся, как на ладони. С автобазы одна за другой выезжали тяжелые автомашины, окутываясь сизыми облачками. Голубая пелена лежала на крышах домов. Каблуки Лысюры звонко стучали по асфальту. Холодный чистый воздух обжигал щеки. Генка сжимал озябшие кулаки в карманах пальто и шептал: -- Сделает или не сделает? Волшебник или нет? Вот уже мелькнула за поворотом белая стена школы, сейчас пойдет забор пришкольного участка... Лысюра ускорил шаг, и тут горестный крик вырвался у него: деревья на всем школьном участке стояли такие же голые, как и вчера. -- Обманул, тр-репач, -- процедил Генка. Он открыл калитку и поплелся на свою половину участка, машинально ощупывая деревья: ладонь чувствовала холодную и влажную шершавую кору. Он разочарованно присел на валявшийся бочонок из-под удобрений. Перед ним стройными рядами тянулись стволы деревьев, которые еще надо было укутать соломой, перевязать сверху веревками и сделать это не так-сяк, а на совесть -- учитель ботаники Егор Сергеевич сам будет проверять, а у него глаза -- ой-ой! И неизвестно еще, кто раньше выполнит работу. Рухнули сладкие мечты старосты класса, как он подходит к Ивану Ивановичу, вскидывает вверх руку и звонким голосом рапортует о трудовой победе коллектива. И директор жмет ему руку, поворачивается к завучу и говорит удивленно: -- Подумайте только, какие молодцы! Другие классы еще только начинают работу, а эти уже закончили. Вот это темпы! И с высоким качеством. А завуч как бы мимоходом заметит: -- Это и не удивительно. Ведь у них староста кто -- Геннадий Лысюра! -- Ах, да-да! -- спохватится директор. -- Как же мы его до сих пор не замечали? Нужно немедленно... Что именно "нужно", Лысюра представлял себе довольно смутно, но дальнейшее рисовалось ему в самом радужном свете. Какие-то почетные грамоты, поздравления, прикалывания к груди значков, поездки, встречи делегаций. И музыка, музыка... Но вот взгляд его остановился на голых черных стволах деревьев, и он в один миг упал с облаков на землю. -- Значит, так, -- забормотал он, ломая попавшийся под руку сучок, -- завтра же разберем этого трепача на собрании, покажем ему, где раки зимуют. Гнать его в шею, гнать... отовсюду. Он встал и поплелся к калитке. Ну, не попадайся, Синицын! Временами Лысюра вскипал, словно чайник, и тогда ему казалось, что у него из ноздрей горячий пар валит. Про воскресник он даже забыл. В калитке он вдруг столкнулся с кем-то. И с кем же? С Синицыным, собственной персоной! -- Ага! -- зарычал Генка и схватил Макара за грудки. -- Ага! -- Что ты заладил: "ага-ага", -- недовольно бросил Синицын и оторвал его руки от своего пальто. -- Может, ты еще скажешь "агу". Только я уже давно вышел из ясельного возраста. -- Ты еще и насмехаешься! -- Генка потряс кулаками. -- Всех подвел, обманул! Синицын, однако, почему-то нахально ухмылялся, стоя перед разъяренным приятелем. Лысюра вошел в раж. -- Ну, Синицын, пощады не жди! Смотри -- саженцы-то голые! Голые! Где же твое обещание? Он уже забыл, что Синицын вчера никакого обещания не давал, а только сказал, что подумает. -- Ты так визжишь: голые, голые! -- пренебрежительно бросил Макар, -- что можно подумать, будто ты сам голый. Генка только шипел от злости. Потом сказал зловеще: -- Ладно, что с тобой разговаривать. Разберемся позже. И он решительно зашагал прочь. -- Постой! -- крикнул Синицын. -- Ну чего? -- нехотя остановился Генка. -- Зачем так сразу... "разберемся"? -- замямлил Макар. Он и так уж был напуган вчерашним "разбирательством". -- Может, я еще и выполню... -- Когда? Сейчас все придут... -- Во, во! Как соберутся все, тогда и сделаю. Не веришь? В один момент все деревья будут укутаны. Лысюра подошел вплотную и отчеканил: -- Я уже не верю ни одному твоему слову. Заврался ты. А когда соберутся, потребую, чтобы тебя отстранили от воскресника. Он, конечно, на испуг брал. Но Макар опешил. -- Не надо! -- схватил старосту за рукав. -- Я сейчас... сделаю. Он повернулся к шеренгам саженцев, поднял руки и замахал ими, будто собираясь вспорхнуть и улететь. -- Груши, яблони, вишни и сливы! -- забормотал он, тараща глаза так, что Лысюра попятился от него. -- Слушайте меня, слушайте! Вон там солома лежит, сейчас она вспорхнет и к вам прилетит. Обернет вас, укутает, веревками опутает. Будете вы зимушку зимовать и горя не знать. Внимание, внимание! По моему слову выполняйте желание! И, напыжизшись, хриплым голосом Синицын произнес: -- ОЗУРКНОЗНИБОР! Лысюра от страха зажмурился, даже голову руками прикрыл. Он ожидал, что загремит гром, засверкает молния и прилетят неизвестно откуда могущественные джины с блестящими кольцами в носу и кривыми когтями на руках. Но ничего такого не произошло. Только начался какой-то сильный свист и шелест вокруг. Генка приоткрыл один глаз и увидел такое, что снова испугался и еще плотнее зажмурился. По саду летала солома, которая до этого спокойно лежала в кучках между деревьями. Будто соломенная метель бушевала на пришкольном участке! Пыль запорошила глаза Синицыну. Он протер их и увидел: в сплошной метели показались просветы, солома с гудением завихрялась вокруг каждого деревца, словно образовались там воздушные воронки. Все быстрее кружилась солома в таких воронках, она цеплялась за кору деревьев, наматывалась на стволы, окутывала их ровными пухлыми одеялами, и вот уже с разбойничьим посвистом замелькали обрывки веревок. Они захлестывались вокруг соломенных одеял, прижимали их к деревьям и сами же крепко связывались в узлы. Прямо над головой Синицына одна веревка зацепилась за сучок, начала дергаться, вытягиваясь в струнку, но ничего не получалось. Макар смотрел во все глаза: что же будет дальше? Веревка вдруг изогнулась и другим концом сбросила петлю с сучка -- совсем как живая змея! Он с трудом перевел дух. -- Вот это да! Видал, Генка, что делалось? Повернулся к Лысюре и остолбенел. От ботинок до самых подмышек Генка был аккуратно укутан соломой, перевязан лохматыми веревками так, что на спине и пятках у него торчали кокетливые девчачьи бантики. -- Генка... ты чего? -- пятясь, хрипло спросил Синицын. Лысюра отнял руки от лица, приоткрыл один глаз, потом другой. На лице его появилась широкая радостная улыбка. -- Си-и-ила! -- протянул он при виде стройных рядов деревьев, аккуратно укутанных желтой соломой. -- Уже готово? Не успел, понимаешь, чихнуть, а ты раз-раз! -- и хоть на выставку достижений народного хозяйства. Дай пожму твою... Он сделал движение к Синицыну, желая пожать ему руку, но сразу же покачнулся и упал носом в рыхлую землю. -- Что такое? -- невнятно проворчал он и вдруг отчаянно заорал. -- Кто меня связал? Макар подскочил к нему и начал торопливо распутывать бантики: -- Не волнуйся, не волнуйся! Тебя по ошибке, наверное, укутали. -- Хороша ошибка! -- разъярился Лысюра, сдирая с себя плотно подогнанную солому. -- Что я им -- дерево, что ли? Я староста класса, понял? -- Да я-то знаю. А им, видать, невдомек. Ты же стоял неподвижно, как дерево. Да еще на нашем участке. Вот они и приняли тебя за дерево. Оба почему-то говорили "они", хотя никого не видели в саду в то время, когда здесь летала солома. Но ведь ясно, что один "кто-то" не мог за минутку укутать сто деревьев, да еще Лысюру впридачу! -- А я, понимаешь, испугался, что ты в дерево превратился, -- тараторил Синицын. -- Хорошо, если в яблоньку или вишню, хоть польза будет, а если в дуб? Он принялся отряхивать товарища от соломы, причем так лупил его по спине, что заклубилась прошлогодняя пыль из подкладки. -- Сам ты дуб, -- со злостью отпихнул его Лысюра, но при виде укутанных саженцев снова пришел в хорошее настроение. -- Слушай, а какое волшебное слово ты сказал, что солома сама полетела? -- Так я тебе и признаюсь! -- присвистнул Макар. -- Тайный секрет. Хватит и того, что я на твоих глазах чудо сделал. Я хотел при всех, чтобы потом не говорили, что я обманщик. -- При всех? -- ужаснулся Лысюра. -- При всех ни в коем случае не делай чудес! -- Это почему? -- опешил Макар. Лысюра оглянулся, как вчера, по сторонам. -- Сам не понимаешь? Каждый попросит тебя сделать какое-нибудь чудо лично для него. Ну, вот Пономаренко захочет стать сильнее всех, он давно об этом мечтает; Живцов потребует, чтобы его "Любознательный" все на свете знал; Черепанов -- чтобы редкую марку ему достать... Да мало ли что каждый попросит. Чудес на всех не напасешься. -- И верно, -- растерялся Синицын. -- А кто-то тоже захочет учиться на пятерки... Тут Генка попал в точку: Макар не хотел, чтобы и другие учились на одни пятерки, отвечали без запинки на любые вопросы. Тогда на него, Синицына, никто и внимания не будет обращать. -- Это все захотят учиться на пятерки, а уроки не готовить и в учебники не заглядывать, -- горячо поддакнул он. Лысюра добавил: -- Как пишется в плакатах: "Без труда не вытащишь и рыбку из пруда", "Кончил дело -- гуляй смело!" -- А как же мы скажем про это? -- задумался Макар, глядя на укутанные деревья. -- Догадаются же, что без чудес тут не обошлось: ведь еще вчера эти деревья были голые... -- Вот что, -- решил Генка. -- Выкрутимся так: своим ребятам скажем, что это мы сделали, пришли на участок спозаранку, а Нине Борисовне -- что весь класс сделал. -- Не поверят, -- закряхтел Синицын. -- Вдвоем -- это же всю ночь надо биться, и то не получится. -- Не беспокойся, -- махнул рукой староста. -- Я знаю, что говорить. -- Может, обратно их раскутать? -- неуверенно начал Синицын. -- А то начнут допытываться, что и как, -- хлопот с этим чудом не оберешься. -- Что ты, что ты! -- переполошился Лысюра. -- Ни в коем случае. Вот только надо что-то сделать, а не пойму что. Он прищурился и огляделся вокруг. -- Что сделать? -- не понял Макар. -- Да вот, понимаешь, здесь что-то не так. По-j смотришь на участок -- и кажется, что тут не люди работали, а какие-то волшебники-невидимки. Чисто, понимаешь, аккуратно... Мы, когда в прошлом году укутывали деревья, так намусорили, что Егор Сергеевич два часа потом ругался. Подумал и добавил: -- Два с половиной часа. Синицын догадался: -- Надо солому рассыпать кругом! -- Правильно! -- заорал Генка, и они вдвоем принялись за "работу". Распотрошили не одну кучу соломы и разбросали по всему участку. Старались, пыхтели, с ног до головы обсыпали сами себя соломенной трухой. Вдруг из-за низенького забора послышались голоса: -- Эй, что вы там делаете? Зачем солому разбрасываете? Друзья испуганно замерли. Но тут же облегченно вздохнули: над забором торчали головы одноклассников. -- Наши... Лысюра стал размахивать пучком соломы: -- Заходите, ребята! Сейчас вы ахнете! И впрямь, едва ребята появились на участке, у них вырвались крики удивления. -- А ведь наши деревья уже укутаны! -- Здесь и делать нечего! -- А мы спешили... Лысюра сиял, словно электрическая лампочка. -- Видали? Это я с Синицыным, -- подбоченясь, он небрежно кивнул на Макара. Тот только хлопал глазами. -- С рассвета вкалывали в поте лица. За вас, понимаешь, старались. Скажите спасибо, высморкайтесь и спать идите. -- А кто вас просил? -- вдруг ощетинился Живцов. -- Как -- кто? -- осекся Лысюра и только тут заметил, что все смотрят на него как-то недружелюбно. -- Да вы что, ребята? Ведь вчера сами же просили Синицына, то есть обязывали... Вынесли решение. -- Никто его не обязывал, -- вмешался Понома-ренко, по обыкновению зажмуриваясь, когда он говорил что-то резкое. -- Ему просто вынесли общественное суровое порицание. Ты что, забыл? А Зойка вдруг взвизгнула: -- Это ты заставил его работать всю ночь! -- сжав кулачки, она подступила к старосте. -- Ребята, он же все время талдычил вчера, помните, чтобы Макар всю ночь работал на участке. Ах ты, рабовладелец несчастный! Лысюра попятился: -- Какой я тебе рабовладелец? Я, если хочешь знать, и сам работал с ним вместе... Он зачем-то ткнул ей под нос пучок соломы. -- Как же, заставишь тебя! -- ехидно бросила Поспелова. -- Руководил, наверное, а не работал. Знаем! Живцов рубанул воздух ладонью: -- В общем, вы как хотите, а мне чужая работа не нужна. Положено мне укутать четыре саженца, вот я и укутаю. И он решительно направился на соседний участок. -- Я тоже! И я! -- раздались голоса. Все потянулись за ним. Лысюра побледнел. -- Да вы что, с ума сошли? Там же участок четвертого "Б"! Мы с ними соревнуемся. -- А куда нам идти? -- огрызнулся Черепанов. -- Участки других классов за городом. Не поедем же мы туда? -- Да зачем вам куда-то ехать? -- надрывался Лысюра. -- Работа наша сделана, садись, отдыхай. В землю поплевывай. -- Отдыхать? -- изумился Пономаренко. -- Мы еще и не работали. -- Что мы -- тунеядцы? -- Зойка стала потрошить кучу соломы. Все принялись за дело. Лысюра насторожился. Издали послышались веселые голоса, шум... -- Бэшники идут! Первым показался длинный Пашка Многолет. -- Эй, чего на наш участок залезли? -- еще издали гаркнул он. Его рыжая голова в кепочке замоталась над забором -- он побежал. С налету распахнул калитку и остолбенел: -- Уха из петуха! За ним толпились, напирали, заглядывали через его плечо остальные. Спустя минуту, рассыпавшись по участку, они придирчиво ощупывали укутанные деревья. -- На совесть сделано! -- Что да, то да! Пашка Многолет прищурился: -- Значит, свою работу сделали и нашу захватили? Хотите показать, что мы слабаки? Втихую пораньше пришли... Мы так не уговаривались! По мордасам захотели? К нему подошел Зина Живцов, сказал спокойно: -- Зачем ты так? Просто хотим помочь вам. Видишь, сегодня ночью были заморозки. Нужно спешить, а то деревья погибнут. Пашка заглянул в его глаза, расслабился: -- Ну, раз так, ладно. Давайте вместе работать. И работа закипела! Синицыну и Лысюре, стоявшим в нерешительности поодаль, казалось, что на их глазах происходит новое чудо: так же завихря-лась между деревьями солома, один за другим укутывались голые стволы, только теперь в саду раздавались звонкие веселые голоса да под плывущими по воздуху охапками соломы мелькали ноги в брюках или чулках. Иногда охапки сталкивались, валились на землю, и тогда неудачники, хохоча от восторга, тузили друг друга. К ним подскакивали другие, начиналась куча мала. Синицын подошел к Лысюре, дернул его за рукав: -- Давай и мы...-- он кивнул, -- поработаем. А то стоим, все на нас косятся. -- И пусть косятся! -- мотнул головой Лысю-ра. -- Что мы -- мало сделали? Сто штук! Пусть попробуют столько укутать, а потом говорят, -- он скривился, передразнивая кого-то: -- "Нам чужой работы не надо, мы не тунеядцы..." Я ведь для коллектива старался, для своего класса... Макар с удивлением слушал Генку. "Я старался, я, я..." Получается, что даже Синицын тут ни при чем, а чудо сотворил сам староста класса Лысюра, один, собственными натруженными руками, и никто ему при этом не помогал. Тут открылась калитка и вошли Нина Борисовна и Егор Сергеевич. Они остановились в удивлении. Нина Борисовна выглядела очень смешно: в синих спортивных брюках и синей куртке -- совсем как старшеклассница. -- Смотрите, что делается! -- зашумел ботаник. -- А кое-кто боялся, что ребята еще спят. Они вон половину деревьев обработали. И как обработали! -- он ходил по "волшебному" участку. -- Идеально, просто идеально! Нина Борисовна громко чихнула от налетевшей соломенной пыли. И увидела стоявших перед ней Лысюру и Синицына. -- Когда же вы успели сделать? Ведь сейчас только...-- она взглянула на часы, -- четверть одиннадцатого. Лысюра смутился, но ненадолго. -- А наш класс пришел на час раньше! -- выпалил он. -- Свое задание выполнили, теперь вот... помогаем отстающим. -- Это же чудесно! -- восхитилась Нина Борисовна. -- А я думала, что за сегодня не управимся. Вы и не подозреваете, какие вы молодцы, -- и она, полуобняв, увлекла за собой озадаченных таким оборотом Генку и Макара. -- Мы-то, оказывается, опоздали! Но ничего, сейчас наверстаем. 10. Встреча с Коброй Вечером Синицын столкнулся в подъезде нос к носу с Гошей Шурубурой. Тот шел, волоча за собой ранец прямо по ступеням. Одна лямка у ранца совсем оторвалась. -- Ага, попался! -- притворно налетел на него Макар. Тот остановился, глядя исподлобья. С тех пор, как Гоша разбил волшебный стаканчик, он старался избегать Синицына. -- Да ты не бойся, -- положил Макар руку ему на плечо. -- Думаешь, я злюсь на тебя за то мороженое? Зря. У меня его сколько хочешь. Не веришь? Гоша недоверчиво засопел. -- Угостить? Какое ты любишь? Гоша что-то пробурчал и попытался протиснуться слева. -- Эскимо хочешь? Шурубура метнулся вправо и полез вдоль перил вверх, перехватьгеаясь руками. Но Синицын притиснул его к перилам. -- Постой, куда ты рвешься? Гоша, пыхтя, напирал изо всех сил. Синицын вдруг перед самым его носом громко хлопнул в ладоши. Тот остолбенел и не сводил глаз с раскрытой ладони Макара. А на ней плясал и кувыркался маленький-маленький клоун в пестрой одежде и длинном колпаке с кисточкой. Рядом с ним скакала крохотная собачонка и лаяла писклявым голосом. Гоша медленно протянул к диковинному человечку палец. И клоун стал бить по пальцу длинной палкой, а собачка наскакивала на него и пыталась укусить. Гоша чувствовал легкое щекотание от ударов лилипута и размяк от невиданного зрелища. -- Где достал? -- прошептал он чуть слышно. Тут послышались шаги, заскрипела дверь подъезда. Макар сжал ладонь, и оба обернулись. В подъезд пошла соседка Агафья Сидоровна, которую за сплетни и злой язык прозвали Коброй. Особенно не любила она детей, говорила, что они "крутом пакостят", и всячески старалась им досадить. Увидев ребят, она оживилась. -- Сейчас начнется, -- Гоша схватил уцелевшую лямку ранца. -- Ага! -- пронзительно завопила соседка. -- Кучами в подъездах собираются! Пройти людям не дают! Курят, бумажки жгут! Пожары разводят! И тут же спокойным деловитым тоном спросила: -- Ну-ка, что там спрятали? Несите сюда, показывайте. Но видя, что ребята и не думают подходить к ней, опять перешла на крик:! -- Сейчас милицию позову! Мигом заарестуют! Ребята и рады были удрать на улицу, но Агафья Сидоровна стала в двери и подбоченилась. Мимо не проскочишь: она умела ловко и очень больно дергать за ухо. Синицыну в голову неожиданно пришла счастливая мысль. -- Агафья Сидоровна, -- умильно проговорил он. -- У нас скоро турнир кавээн будет, так мы хотим пригласить вас почетным участником. -- Кто это -- мы? -- Мы, пионеры четвертых классов. -- А чего мне делать там, на турнике вашем? -- сварливо спросила она. -- Не на турнике, а на турнире, -- поправил Макар. -- Это соревнование такое: кто больше всех знает. -- А-а, -- протянула она, смягчаясь. -- Дело хорошее. Кто же вас надоумил, чертенят? Я ведь действительно много знаю, поучить вас могу... -- Вот-вот, -- подхватил с невинным видом Синицын, чинно проходя мимо нее и держа за руку Гошу. -- Потому и говорят, что вы все на свете про всех знаете. -- Ах ты сморчок! -- вскипела Кобра. -- Значит, я сплетница? Растопырив руки, она кинулась на Синицына, но было поздно. Ребята бросились наутек. Сзади долго слышались крики Кобры. -- Куда же ты спрятал человечка? -- спросил Гоша, отдышавшись. -- Я тоже хочу этот фокус показывать. -- Никакой это не фокус, -- мрачно сказал Сини-цын. -- Волшебство одно, понимаешь? -- Жмешься, значит? -- скривился Шурубура. -- Ладно, попросишь и ты у меня что-нибудь. Мне отец обещал фонарик круглый достать, на сто метров бьет, даже посмотреть тебе не дам. И мороженое твое фокусное не надо: ешь, ешь, а в животе пусто. -- Это потому, что ты жадный, -- упрекнул его Макар. -- А фонариков таких я могу хоть десять штук достать. -- Ха-ха-ха... -- начал было издевательским тоном Гоша, но поперхнулся. Синицын протягивал ему сверкающий новый фонарик. -- Тот самый... на три батарейки! -- Гоша вытаращил глаза. Схватил его и начал осматривать. Нажал кнопку -- и ослепительный сноп света ударил в сгущающуюся темноту. -- Мечта, -- сказал Гоша унылым голосом. -- Бери насовсем, -- разрешил Макар. Гоша поднял на Синицына совершенно счастливые глаза. -- Правда? Потом он вздохнул: -- Эх, жалко, батареек нигде не достать. А эти скоро сядут... -- Сколько надо? -- спросил Макар лениво. Шурубура зашевелил губами: -- Шесть! И две лампочки. Получив все это, он упрятал дары поглубже в ранец и окончательно поверил, что Макар Синицын -- могущественный волшебник: даже батарейки достал, а их в магазинах никогда не бывает! -- Я волшебник Кара-Чунг, -- глухим голосом привычно говорил Синицын. -- Что захочу, то и сделаю. Ты понял, Шурубура? -- Понял, -- прошептал Гоша. -- Теперь я верю, что есть волшебники. А раньше не верил, потому что никогда они не появлялись, сколько я ни просил. Думал, брехня все это, одно кино. Он долго молчал, вздыхая, потом начал допытываться: -- А вот этот дом ты можешь перевернуть вверх тормашками? Сделаешь так, чтобы у меня выросло шесть рук? -- Зачем тебе шесть рук? -- удивился Макар. -- А вот если