Галина Шувалова. Чертова купель

---------------------------------------------------------------
     © Галина Шувалова, 1998.
     Невероятная хроника лета 1997 года
     (для старшего школьного возраста и взрослых)
---------------------------------------------------------------


        МАЙ

     5 мая, 23 часа
     На Чертово озеро спустилась ночь.  Здешние жители, как всегда,  заперли
двери на замки и засовы.
     Дома в этих краях старые, дореволюционные.  Иные покрепче, если хозяева
с руками, другие на ладан дышат.
     Пять штук прилепились к самому берегу, один за  другим, метрах в десяти
от воды.  Домики эти очень чистые. Влажные ветры сдувают малейшие соринки со
стен и окон. Есть еще один, казенный, на противоположной стороне. Да рядом с
ним пара заброшенных  подсобок. А весь остальной  берег нежилой: где болото,
где лесок, где гора.

     На  самом краю болота, в  домике, осевшем на один бок, светилось  окно.
Хозяйка дома, восьмидесятилетняя бабка Настасья, с трудом  приподняла крышку
подполья и откинула ее к стене. Она осторожно ступила длинными и худыми, как
жерди,  ногами на  приставную лесенку и спустилась на пару ступеней. Здесь в
земляной стене обычно  делают  нишу  для банок с разными заготовками. Однако
взгляд  Настасьи,  не задержавшись  на банках,  устремился  вниз  и сразу на
что-то наткнулся.  Прищурив  слабые  глаза, она  вгляделась в угол подполья.
Тусклая  лампочка  едва светила,  однако  было  заметно, что  угол  выглядит
странно. Настасья спустилась вниз и угрюмо  оглядела  большое  темное пятно,
захватившее уже часть пола и обеих стен. Влага, похоже, прибывала: волнистая
граница,  обозначившая сырой участок, медленно расползалась в стороны, меняя
очертания. Настасья  провела рукой по  холодной стене, посмотрела на ладонь.
Постояла, что-то прикидывая. Потом осторожно поднялась вверх по лестнице.
     Она  погасила  в доме свет, отодвинула  занавеску и посмотрела  в окно.
Озеро,  окутанное тьмой, выглядело непривычно большим. Лед недавно  сошел, и
масса  воды  казалась  выпуклой,  как чай в  переполненном  блюдце. Настасья
смотрела поверх  водной  глади в некую точку  посреди озера. Туда, где  тьма
сгущалась до полной  черноты.  Долго стояла она у окна, неудобно согнув свою
на удивление прямую спину. Потом задернула занавески и ушла спать.

     Соседний двор,  отгороженный  от  Настасьиного  общим  забором,  любого
удивил  бы  своей  формой, не будь нынче так темно:  он  напоминал  рубашку,
сорвавшуюся с  веревки.  Рубашка эта  лежала,  широко  раскинув рукава вдоль
кромки воды, отрезая два соседних двора от берега. Она просто таки вцепилась
в землю, ухватив, сколько  смогла, и теперь изо всех сил  удерживает. Оно  и
понятно, ведь это дом Ивана Петровича - председателя уличного комитета.
     Иван  Петрович,  человек  пенсионного  возраста  -  лет  шестидесяти  с
небольшим, сидел в этот час спиной к телевизору, весь  опутанный  рыболовной
сетью, и орудовал толстенной иголкой.
     - Натяну завтра! - с удовольствием сообщил он. - Теперь-то что: берег у
меня вона, какой длинный.
     И с воодушевлением прибавил:
     -  Как   я  тогда  на  постановление  о   прирезках   отреагировал,  а?
Своевременно! Скажи?
     Жена и не думала отвечать.
     -  Недопонимаешь.  Они это  постановление еще и утвердить-то не успели,
все раздумывали, резину  тянули. А я уже  сориентировался. Сейчас бы, может,
уже и не  разрешили. И тогда-то буча какая  была! Настасья-то ничего. Молчит
себе.  Но  уж Александра  - та вечно  в дискуссию вступит:  "Не за  счет  же
соседей!  Где такое  написано? Покажи!" Интересное  кино! А за счет кого же,
если не  за счет соседей? Сама бы  посудила: спереди дорога проезжая, позади
озеро.  В озеро, что ли, участок прирезать? А она:  "Может, я тоже хочу себе
прирезать!" Совсем совесть потеряла. Ладно я, у меня право на прирезки есть:
я же уличный комитет.
     Жена не подавала голоса. Это Ивана Петровича не смущало:
     - И беспризорник ейный такой же растет, как это... конфликтный! Так все
зверем на меня и смотрит: зачем Шарика ихнего утопил. До чего ж злопамятный!
А что мне было делать? Он мне к забору притронуться не давал!
     Иван Петрович старательно продел нитку в огромное ушко.
     - Сколько там ему, беспризорнику-то, будет? Двенадцать, что ли. Скоро в
рэкет подастся.
     - А  я давно говорю,  надо дом  на сигнализацию  поставить,  -  подала,
наконец, голос жена. Она выговаривала слова медленно и важно.
     -  Вона,  чего  удумала!  -  поразился  Иван  Петрович. - Такие  деньги
тратить! Дом-то весь доброго слова не стоит.
     - Зато жили бы себе спокойно. Тогда бы уж точно бояться нечего.
     Иван  Петрович  стянул  суровой  ниткой  очередную  дыру  и  миролюбиво
продолжил:
     - Ладно. Вот  выберут меня  в  органы самоуправления, тогда,  может,  и
поставим.

     Дальше по берегу в небольшом домике,  отрезанном от воды вторым рукавом
Иван-Петровичева двора,  свет был  уже  погашен.  Баба Шура  и  Сережка,  ее
неродной  внук, точнее сказать - внучатый  племянник,  уже  улеглись  спать.
Сережка  долго  ворочался  с боку  на бок, пытаясь угнездиться поудобнее  на
своем  облезлом  диванчике.  Потом  замер,  уставившись  в   потолок  широко
открытыми глазами.
     - Баба Шура, ты не спишь?
     - Пока еще нет.
     - Ты меня в нахимовцы-то отдашь?
     - Отдам. Кому ж еще там учиться, если не тебе. На казенный-то счет.
     - А когда  отдашь-то? Меня  Тимоня прошлым летом уже  и плавать научил.
Говорит, в порядке благотворительности.
     - Как скажут, так и пойдешь. Депутат помочь обещал. Опять одна  буду. -
Баба Шура вздохнула. - Ладно, спать пора.
     - Да, плохо одной. Жалко, что Шарика нет, - тоже вздохнул Сережка.
     - Да хватит уж тебе Шарика-то вспоминать. Целый год прошел.
     - Нет,  баба Шура. Я его никогда  не забуду.  Он все понимал.  Особенно
когда в угрозыск играли. Гришкин-то Гоша совсем дурной.  С ним можно  играть
только до первой кошки.  А  потом  только его и видели!  И звать бесполезно:
только прохожих смешить. А Шарик мог быть даже настоящей сыскной собакой.
     -  Да  ничего  уж такого особенного в нем  не было. Собака  как собака.
Просто ты его сильно любил. Привязался,  как к родному, - баба Шура зевнула.
- Спи давай.
     - А сторож  был какой хороший. Я вот думаю все-таки, что  Иван Петрович
его не  утопил, а продал. Таких собак  ведь поискать. Так что он еще к моему
отъезду может найтись. Вот ты и будешь не одна.
     - Не выдумывай. Так и купили бы твоего Шарика. Людям своих собак девать
некуда. Утопил его Петрович, вот и все. Спи, утром в школу.
     - Ладно. Спокойной ночи.

     В  следующем доме -  небольшом, но ладном, обложенном новым  кирпичем -
жил студент-океанолог Тимоня со своими родителями. В этот поздний час Тимоня
сидел  за большим  письменным столом и разглядывал конспект по  физике.  Там
было на  что  посмотреть:  на  каждой  странице рядом с  записями теснились,
отвлекая   внимание,   рисунки:   что-то   вроде   тонущих  уродцев.  Тимоня
сосредоточился  на  тексте. Он полистал конспект, посидел, задумчиво глядя в
окно.  Потом  откинулся  к  спинке стула и начал медленно,  почти  не глядя,
вычерчивать в тетрадке линию: вот что-то вроде головы, толстая шея, а дальше
- некая упрощенная форма  тела. Другого человечка он начал выводить с ног и,
небрежно наметив  руки,  сразу  вычертил голову. Нарисовав  несколько  куцых
фигурок, он решительно провел над ними горизонтальную линию. И все они сразу
оказались под водой. Тимоня  на этом не остановился. Он продолжил рисование.
Теперь под водой  теснились совершенно  уже ни на что  не похожие  существа.
Тимоня отказывал им в самом необходимом: лишал конечностей и даже заменял их
плавниками и хвостами. Особенно долго он трудился над последним уродцем: все
конечности  на   этот  раз  сконцентрировались  в  центре  живота.  Их  было
многовато. Но  весь смысл, видимо,  заключался  в манере  рисования  - столь
старательно и сосредоточенно Тимоня подергивал рукой, чтобы линии получались
неровными,  зыбкими.  Выходило  нечто  вроде  креветочной  мякоти,  лишенной
хитинового покрова.
     - Это что за наскальная живопись?- спросил отец, с интересом заглядывая
ему через плечо.
     Тимоня и сам повнимательнее вгляделся в свой рисунок.
     - Так. Иллюстрация к процессу экзамена.
     Отец задержался возле рисунка, постоял, повернув голову набок, и ничего
больше не сказал.

     Последний прибрежный дом - дом начальника милиции  Сан  Саныча - уперся
боком в невысокую, приземистую  Воронью гору. В доме было тихо  и темно. Еще
час  тому  назад  Сан  Саныч сидел  в своем  кабинете, в  здешнем  отделении
милиции. Придя домой, он, по-видимому, наскоро поужинал и лег спать. На днях
Сан Саныч  отправил свое семейство  к  старикам в деревню. Он, собственно, и
сам туда собирался этим летом, да только планам его суждено было измениться.

     Дальше Воронья  гора вплотную подступила к воде, так  что все остальные
дома  расположились позади нее. Дорога, обегающая  озеро,  из  улицы Озерной
плавно  перетекала здесь в улицу Подгорную.  А по  берегу потянулись болота,
пересеченные  густыми рощами, и дорога,  резко отступив от озера, затерялась
за ними. Словно болота эти и перелески вынуждены были уступить улице Озерной
маленький участок своей территории.
     Некому  было  в  этот час появиться на  улице. Понапрасну фонари роняли
желтые пятна на  раскисшую землю. И столбы, опутанные проводами, как  связка
альпинистов, стремились скрыться во тьме, будто им здесь неуютно.
     А  в  небе сгрудились  зловещим букетом  вертикальные облака.  Ветра не
было. Но он уже где-то родился.

     6 мая 2 часа ночи
     Сережка проснулся  от  громкого,  как выстрел,  хлопка. Он выскочил  на
веранду  и  спросонья   таращил  глаза,  пока  не  сообразил,  что  форточка
распахнута настежь,  а  полиэтиленовая  пленка,  натянутая  на  перепончатое
летнее окно вместо второй рамы, отскочила, разом вырвав все кнопки, и теперь
билась на ветру, как простыня. В дом с воем врывался ветер. Сережка подбежал
к окну, захлопнул форточку и попытался запереть ее на самодельную задвижку -
изогнутый  гвоздь,  который  все проскакивал  нужную точку. Во тьме за окном
стоял настоящий  рев.  Мощными  рывками ветер подхватывал с земли  все,  что
плохо лежит.  По  двору Ивана  Петровича с грохотом  каталось  ведро. Старый
забор  жалобно  стучал  отскочившими  планками.  Сережка  раздумал закрывать
форточку  и  просунул  голову  наружу.  В  лицо  ударил  свежий запах  воды.
Настоящая морская буря!  С  силой рванул ветер, швырнув в лицо мелкие капли.
Сережка  от  неожиданности больно  ударился о  раму. Он поморщился и  втянул
голову  обратно.  В  этот  момент  поблизости  раздался оглушительный треск.
Сережка закрыл форточку. Пока он боролся  с непослушным гвоздем, встала баба
Шура и приковыляла на больных ногах.
     - Ну, приладил кое-как? Дай-ка я ее одеялом завешу, а то выстынет все к
утру.
     Она  зацепила небольшое ватное одеяло специальными петлями за гвозди. У
бабы Шуры по всему дому свои приспособления. У нее всегда тепло.
     -  У  сарая,  никак, крышу  снесло, - предположила она.  -  Загляни-ка,
Сережа, во двор: крыша-то цела?
     Сережка вышел в коридор и приоткрыл дверь, ведущую во  внутренний двор,
он  же сарай, какие встречаются еще  в здешних домах старой посройки. Тысячи
тонких, как  иголки, сквознячков  взревели над  Сережкиной головой, будто он
заглянул в  огромную губную  гармошку.  В оконце  под самой  крышей смотрела
бледная луна, изъеденная неровными темными пятнами. Она  была неподвижна, но
в то же время безостановочно неслась сквозь мутные облака. Сережке стало еще
холоднее, он поскорее отвернулся от окна.
     - Цела твоя крыша, - сказал он и тщательно закрыл дверь.
     Всю ночь бушевала непогода. К утру ветер поутих.

     6 мая, 9 часов
     Проснувшись, Сережка  увидел  бабу  Шуру  возле  раскаленной печки. Она
просовывала в раскрытую дверцу поленья, устанавливала их  вертикально, потом
прикрывала дверцу, оставив узенькую щель, и ждала, пока  дрова займутся. Вот
она  плотно  закрыла  печь  и,  кряхтя,  начала подниматься с  пола. Сережка
выскочил  из-под одеяла, попрыгал перед  трескучей  печкой, чтобы  согреться
хорошенько, и быстро оделся.
     Баба Шура поставила варить кашу. Сережка схватился за ведра.
     - Так что там поломалось-то, а? Баба Шура!
     - Да рябина наша. И так неудачно: макушка прямо к Петровичу завалилась.
Ну да леший с ним. Иди за водой.
     Сережка шагнул на крыльцо, придерживая  одной рукой капюшон. Он  ожидал
ветра. Но сильного ветра  уже не было. По дороге  он  взглянул на рябину. Да
уж, действительно неудачно сломалась. То-то будет ругани!
     Следом за ним к колонке подошел мужчина с  Подгорной. Сережка его плохо
знал. Но тот, оказывается, знал Сережку, потому что спросил:
     - Ваши знают, что вода в озере поднялась?
     - Какие наши? - не сразу понял Сережка.
     - Передай бабе  Шуре и  всем соседям, чтобы обратили  внимание на воду.
Что-то непонятное.
     Сережка схватил ведра и, нещадно раскачивая ими, заспешил домой.
     Возле забора уже обсуждалась проблема упавшей рябины.
     - Я  эту  макушку себе на дрова распилю! Она  мне  и так чуть забор  не
поломала! - кричал Иван Петрович.
     -  Пили-пили!  Тебе  же  все  мало!  Главно дело,  все тебе впору,  все
годится!
     А позади них молчало огромное неузнаваемое озеро. Деревья погрузились в
воду до самых веток, будто двинулись вброд на другой берег. Заборы затонули.
И почти все, что напоминало о человеческом присутствии, исчезло. Только пять
одиноких домишек жались  друг к другу у самой  кромки воды, да еще кирпичное
сооружение на том  берегу.  Будто к ним-то и подбиралось озеро всю ночь,  да
сил пока не хватило.
     - Баба Шура! Потоп!
     Тут только увидела баба Шура, что полдвора у нее  как не бывало. А Иван
Петрович,  растерянно  открыв  рот,  уставился  на свой сарай,  от  которого
виднелась одна  крыша.  И  вокруг  этой крыши  плавали  поленья.  Вода  косо
пересекла двор, демонстрируя явный уклон в сторону Настасьиного дома...
     -  Александра! -  испуганно ахнул Иван  Петрович.  - Гляди, Настасью-то
совсем затопило!
     Да. Настасьино крыльцо  было уже на  дне озера.  Ничто не  мешало  воде
просочиться под двери в дом.
     -  Горе-то какое! - причитала баба Шура.  - А  ты  беги к  Настасье!  -
крикнула она Ивану Петровичу. - И ты, Сережа, тоже!
     Но  бежать не пришлось. Настасья уже запирала за собой калитку. В одной
руке у нее  была палка, в другой большая сумка.  На  ногах резиновые сапоги.
Выставляя палку вперед, она зашагала к перекрестку.
     - Настасья! Иди к нам! У нас пока еще сухо, - позвала баба Шура.
     Настасья шагала,  глядя  прямо перед собой прозрачными серыми  глазами.
Спина прямая и неподвижная, как стенка.
     - Слышишь, что говорю? - повторила баба Шура.
     Настасья была уже у перекрестка. Она  слегка повернула голову и махнула
рукой: хватит, мол.
     -  Ни за что не зайдет. Вот куда, спрашивается, отправилась? - покачала
головой баба Шура.
     - В центр пошла, - сказал Сережка. - Может, у нее там родственники.
     - Нет у нее никого.
     А  вода прибывала.  Откуда она только  бралась? Растекалась  в стороны,
заключая в  губительные объятия  Настасьин дом. Едва  коснувшись бревенчатых
стен, она обращалась множеством  прозрачных пальчиков, которые забирались во
все щели, проникали в малейшие  углубления и дырочки. И когда она нащупала в
завалинке, почти на уровне окна, какую- то брешь, она устремилась туда.
     Затонуло болото.  Поля  вдоль новых берегов намокли, как губка, и влага
расползалась все дальше. В довершение всего что-то сильно рвануло со стороны
комбината.

     6 мая 11 часов
     Все,  кто  жил  на Озерной и  Подгорной,  столпились на Вороньей  горе,
сплошь  утыканной  желтыми  цветочками  мать-и-мачехи.  Светлое  серое  небо
обступило гору со всех  сторон. Ветер стих. Только редкие порывы раскачивали
ивовые ветки,  тяжелые от  толстых  почек. Собравшиеся  топтались  на  сырых
тропинках. Озеро  поднялось  до  середины склона и ползло выше,  будто в нем
бродили  дрожжи.  Будто  оно  само  было   гигантской   набухшей  почкой.  В
неспокойной мутной воде плавали ломаные ветки.
     Мальчишки носились  по  берегу. За ними с громким лаем гонялся  Гришкин
Гоша.  Эта компания уже сгоняла  пару раз на другой берег и сообщила, что на
комбинате лопнули какие-то трубы.  Приехала  аварийная, а на  территорию  не
пускают.  Это сообщение  никого особенно  не удивило.  Все  продолжали молча
смотреть на маленький островок, торчащий из воды заросшей кочкой. К островку
со  стороны   берега  всегда,  сколько   помнится,   вели  досчатые  мостки,
начинающиеся высокими воротами. Так вот этих  мостков, разумеется,  давно не
было видно.  Только глупо  торчала  на поверхности перекладина ворот.  И сам
островок чуть ли  не весь ушел в воду.  Никто  толком  не  знал,  что там за
постройки,  поскольку  и летом  и  зимой все скрывали густые заросли.  Знали
только, что там складские помещения комбината. К тому же остров с давних пор
был обнесен колючей проволокой в четыре ряда, да еще крест-накрест. И ворота
всегда  наглухо закрыты.  Короче говоря, вход  воспрещен.  А раз  нельзя, то
нельзя.  Все  привыкли  к  закрытому  островку  и уже  не  замечали  его.  И
неудивительно, что нынче вспомнили о нем не сразу.
     - Что же, они там так и сидят? - спросил наконец кто-то.
     - Конечно.  Сам  посуди: где был бы сейчас Федя? Да мы бы только  его и
слышали! Он бы никому покоя не дал.
     Сережка именно в этот момент  пробегал по тропинке  и даже остановился:
действительно! Федя может утонуть!
     Все опять замолчали. Выходило, надо что-то предпринимать.
     Со стороны шоссе раздались голоса. На гору поднялись  двое пожарников в
сопровождении начальника милиции Сан Саныча. Иван Петрович  с  суровым видом
пошел им навстречу.
     -  Здравствуйте, -  важно произнес он.  - Здесь  вопрос  серьезный:  на
острове люди. Их надо как-то снимать оттудова.
     - В  чем,  собственно,  сложность? -  спросил один из  пожарников. - На
озере живете, у каждого лодка во дворе. Давайте лодку, мы сплаваем.
     -  На нашем  озере лодок  не водится. У нас  не принято,  - сказал Иван
Петрович. И сказал почти правду. Только чуть-чуть преувеличил: у него самого
была лодка, да еще моторка у Тимони.
     - Тимоня где? У Тимони моторка есть, - раздалось из толпы.
     - Уже пошел за ней, - ответил Тимонин отец.
     Тут заговорили сразу чуть не все хором:
     - А ты-то сам, Петрович, чего скромничаешь?
     - Он спасать-то не очень. Только топить мастер.
     - А кому, как не тебе за Федей плыть?
     И все посмотрели на Ивана Петровича, потому что Федя - его родной брат.
Напрасно Иван Петрович надеялся, что об этом все забыли.
     -  Мою  лодку  смолить  надо, -  быстро сказал  он.  -  И  вообще:  где
начальство с комбината? Кто должен ихний объект спасать? Шишкин?
     -  Ладно,  Петрович, ты  активный, так  ты тут руководи. -  сказал  Сан
Саныч. - А я на комбинат съезжу. Что они там, ей богу, с ума посходили.
     - Кто со мной плывет? - крикнул Тимоня из-под горы.
     Сережка спустился к воде  и вопросительно посмотрел на  Тимоню. Но было
ясно: не возьмет. Взрослых полно. Хотя никто, похоже, на остров не рвался.
     В  результате поплыли двое: Тимоня  и один  пожарник. Народ  перебрался
повыше, чтобы обзор был лучше.
     -  Кто же там может  быть? - удивленно  спросил  второй пожарник. - Там
вроде бы и места нет.
     - Там двое  людей  с комбината, работники склада, - авторитетно ответил
Иван Петрович. - Они там даже живут.
     - Ну и дела. Жить им, что ли, больше негде?
     - Ну-у... один там сразу после эвакуации обосновался. Алкоголик. Уж лет
сорок живет,  истопником работает. Его дом-то  снесли, пока он  в Казахстане
работал. Обидели человека. Считай, просто выселили на остров.
     - Вот-вот, -  вмешалась в разговор самая старая из местных бабок - баба
Нюша, - точь в точь как ты своего Федю.
     -  Я? Я  устроил его  на  работу  в комбинат.  Уж  чего лучше  в его-то
положении? Там тебе и столовая, и прачечная.
     - Вот-вот. Добрые люди пригрели, а ты и рад.
     - Он там напарником работает!
     -  Напарник, что надо, - засмеялся кто-то, - с таким  на  воздух быстро
взлетишь! Слава Богу, хоть от берега далеко.
     - Просто  вырос твой  Федя  при институте,  так и повелось, - заключила
баба Нюша.
     - Слова сказать не дадут! - обиделся Иван  Петрович. - Завидуют. Я ведь
уличный комитет, - пояснил он пожарнику.
     - Да-а, - понимающе протянул тот, - есть чему позавидовать.
     А баба Нюша тут же оказалась в центре внимания. Поворачивая голову то к
одному, то к другому, она охотно отвечала на вопросы.
     - Баба Нюша, а что, истопник и вправду сорок лет на острове живет?
     -  Живет. Я-то  сама его с пятьдесят седьмого году так и не  видала. Он
тогда  вернулся  с эвакуации тощий, седой, загорелый, чуть ли  не обугливши.
Все считали,  что  он в голод помер. Дом его снесли. А он  вдруг и появился.
Оказывается, уезжал вместе с институтом.
     - С каким еще институтом?
     - Да ты не знаешь, тебя  еще на свете не  было.  Тут институт был,  где
нынче комбинат. Дуня-то там уборщицей работала.
     - Какая Дуня?
     -  Да  ты  не знаешь,  она  уж померла  давно.  Дуня, Федина-то  мать и
этого-вон, Ивана Петровича. На остров-то с  тех пор никто  уборщицей идти не
хочет.
     - Странно  однако:  истопник с  институтом эвакуировался. Что  ж его на
фронт не взяли?
     - Дак первый-то призыв был до сорока пяти лет.
     - Что? Сколько же ему лет?
     - Да вот считай. Больше моего.
     Лодка причалила  к  острову.  Все  замолчали,  пытаясь разглядеть  хоть
что-нибудь. Только все скрывали заросли. Потом моторка снова затарахтела.
     Иван Петрович обратился к пожарнику:
     - Вот Вы, как специалист, скажите свое  мнение:  откудова столько вдруг
воды?
     -  Это выяснить  нужно. Скорее  всего,  из других водоемов пришла после
таяния льдов.
     -  Наше озеро с другими водоемами не связано, - сказал Иван Петрович. И
никто ему не возразил, потому что это было очевидно.
     -  Тогда  трудно сказать,  -  пожал плечами  пожарник.  -  Но  если это
действительно так, то потопа быть не должно.
     - Во-во. Так нам власти и скажут: не должно его быть и нету! - заключил
какой-то шутник. - С нашим озером вечно что-нибудь неладно.
     - А что еще неладно? - заинтересовался пожарник.
     - Бывает, тонут. Приезжие, конечно.
     - Почему именно приезжие?
     - А мы предпочитаем не купаться. По крайней мере, далеко не плаваем.
     - А почему? - спросил пожарник.
     - Не принято у нас. Так с давних пор повелось.
     - В наше-то время совсем в  воду не заходили, - вставила баба Нюша. - А
в старое время и дома по берегу не строили, русалок боялися.
     - А как же эти пять домов ?
     - Так это новые  считалися дома. Дед мой рассказывал, как их всем селом
отговаривали у  воды строиться. Старики пугали: ключи придут. Только и тогда
стариков-то плохо слушали.
     - Да, ключи в озере есть,  - сказал Сан Саныч - Я-то сам не здешний. Но
думаю, потому здесь и тонут.
     - Да от ключей уж ничего не осталось! - убежденно сказал Иван Петрович.
-   Их   там  илом,  небось,  завалило.   Раньше  вода  возле  них  воронкой
закручивалась, даже с берега было видать. Там-вон, у мостков. А теперь нет.
     Моторка приближалась. В  ней сидели трое. Это  вызывало недоумение. Все
молча ждали.
     На гору  поднялись Тимоня,  пожарник и Федя. Федя шел  последним, являя
собой,  как обычно, жуткое зрелище: небритый, седые клочья вокруг лысины, на
беззубом  лице блаженная  улыбка. Кто угодно испугается. Только пугаться тут
некому. Федю знают все, особенно его лучшие друзья - собаки. Что называется,
каждая   собака  его   знает.  А  пожарники  -  народ   крепкий,  на  всякое
насмотрелись.
     Ликующий, неуправляемый голос Феди, звучал не умолкая:
     - Сижу,  думаю:  все, думаю, Федя. Допрыгался, Федя. Крышка. А истопник
молчит, как рыба. Даже не обернулся. Привет, Серега! - закричал Федя, увидев
Сережку.
     - Здравствуй, Федя.
     - А истопник-то где? Где второй-то? - раздавалось со всех сторон.
     - Наотрез  отказался плыть,  - сказал пожарник, с  недоумением  пожимая
плечами. - Что с ним сделаешь? Если вода дальше пойдет, опять поплывем.
     -  Пьяный,  небось!  - громогласно  предположила баба  Груша,  Гришкина
бабушка.
     - Да нет, - возразил Федя. - Он вообще с острова редко выходит.
     - Вот до  чего  человека обидели! - укоризненно сказал Иван Петрович. -
Даже спасаться не захотел. Одичал. Сорок лет по острову с багром бегает. Как
к мосткам подплывешь, того и гляди по башке хватит.
     - И нечего там делать! -  строго оборвала его баба Нюша. -  У него там,
говорят, свои сети натянуты. Не один ты рыбу ловишь.
     - Уж не  знаю, что за рыба в  вашем озере может водиться, - с сомнением
сказал пожарник Ивану Петровичу. - Мы летом  возле комбината воду брали, так
пена там вот таким слоем!
     -  На  территорию не пускают,  у них секретность,  - насмешливо добавил
второй, - а воду зачерпни обычной банкой, и все секреты налицо.
     - Да. Крутая помойка, - задумчиво произнес Тимоня.
     - И рыбы больной много, - добавил кто-то.
     - Да больная-то рыба  спокон веку здесь  попадалася, -  опять  вставила
баба Нюша.
     - Странно, с чего бы это, - с сомнением произнес пожарник.
     - Только  раньше-то ее мало было, не то что нынче, - не унималась  баба
Нюша.  - Нынче-то совсем не то. А в старые времена вода до чего чистая была!
Настоящее зеркало! Специально приезжали посмотреть. И очень холодная.
     - Русалок-то не видно было? - спросил веселый пожарник.
     - Не знаю. Не видала. Наши-то  на лодках не плавали.  Не положено было.
Лодку только графский сторож держал, да урядник. Только помню, в тринадцатом
году  на праздник один художник  поплыл к ключам, да стал тонуть. Сторож его
еле вытащил! А потом рассказывал:  глаза  у того художника выпученные, прямо
белые. Что-то, говорит, увидел, а что - не мог объяснить.
     - Ну, пошло-поехало, - буркнул Иван Петрович. - Опять сказки.
     - Интересно. Что же все-таки он увидел? - спросил кто-то.
     - Да русалку и увидел, - опять засмеялся пожарник.
     Примчались явно разочарованные мальчишки: вода больше не поднималась.
     Они проверили свои отметины на высоком собачьем пляже.
     - Ну ладно, пошли, что ли,  - с  неудовольствием сказал  Иван  Петрович
Феде.
     - Да нет, Иван Петрович, - засмущался Федя, - я лучше на остров...
     -  На остров, -  пробурчал  Иван  Петрович, - кто  тебя  туда  повезет,
интересно.

     12 мая
     Вода  значительно отступила. Похоже, она  уходила  в болото: там  стало
больше топей. Теперь граница озера  пролегла  по  злополучному забору  Ивана
Петровича. Крыльцо Настасьи просохло на  ветру. И только  в  подполье у  нее
стояла вода. Иван Петрович лично это проверил и пообещал вызвать  спасателей
из  районной  организации.  А  вопросами  загрязнения  водоема  в результате
прорыва труб на комбинате должна была заняться Санэпидстанция района.

     15 мая, утро
     В  это  холодное  утро  на  небо было страшно  смотреть. Оно  полнилось
черно-белыми облаками.  Облака эти медленно перемещались, наползали  друг на
друга, выталкивали  друг друга вверх,  громоздились  все выше и выше,  пугая
невероятными  размерами  небес. И  под этим трехэтажным  небом морщилось  от
ветра озеро, сжавшееся уже почти до прежних размеров. Светлое и колючее, как
алюминиевая   терка.  Из-за  Вороньей  горы,  слегка  оперившейся   зеленью,
показалась  крупная  фигура  бабы  Груши.   Приложив  руку  козырьком,   она
внимательно  вглядывалась  в перекресток  дорог. По шоссе со  стороны центра
приближался  "уазик"  темно-зеленого  цвета.  Когда  он свернул  направо, на
Озерную, баба Груша затрусила в том же направлении.
     Через  час баба  Груша  стояла  посреди магазина и произносила  гневный
монолог. Покупателей не было. Две молоденькие продавщицы и  кассирша слушали
ее, подперев кулаками щеки.
     - В Санэпиднадзор  должны были  сообщить  еще  когда! А  оттуда  вторую
неделю никого нет!  Это о чем-то  говорит?  Не больно зовут, значит. Еще бы!
Трубы-то лопнули где? На комбинате!  Ясное дело: ни к  чему им эта проверка.
Им и  спасатели не нужны: зачем лишний раз о себе напоминать? Главное, чтобы
все  шито-крыто  было.  Поначалу-то  я  решила,   что   приехали  нормальные
спасатели. Пошла просто поглядеть, как воду у Настасьи откачают. Я ж у нее с
тридцать  девятого году не была. Тогда еще девчонкой молоко им носила. У нее
еще  мать была  жива. А теперь-то  к ней никто не  ходит. Вы ж ее знаете: ей
никто не нужен. Так  вот,  вхожу  в  дом,  а там  уже  наш  Петрович торчит.
Спасателей этих двое. Один, потолще такой, с  насосом, другой налегке. Этот,
с  насосом,  в  подпол  полез.  Встал  на  одну  ступеньку,  чтобы  до  воды
дотянуться. Не знаю, что он там  вытанцовывал  на этой лесенке,  только  она
треснула, он  в  воду  и  ухнул.  Я уж  другому-то  говорю:  руку  ему  дай,
спасатель! Утонет ведь! Ну, дал он ему руку. Тот вылез, переоделся в ватник.
Сели в машину и укатили.
     - А кто теперь воду вычерпает? - поинтересовалась кассирша.
     - Так вот и  я к Петровичу пристала! Кто, говорю, воду-то вычерпает?  А
он:  да они же и  вычерпают. Вот очухаются маленько и вернутся. Они  же свои
ребятки,  комбинатские. Вот тут мне все и стало ясно! Даже аварийку районную
вызвать не хотят: есть,  значит, чего скрывать. А Петровичу я так и сказала:
а ты,  говорю, Петрович,  дурак. Под чужую  дудку пляшешь,  а сам  знать  не
знаешь, какие они тут дела  делают. Дождешься,  что  внук родной,  Валька, в
озере какой-нибудь отравы наглотается! И этих циркачей чтобы больше не было,
говорю! Так он пообещал сам воду вычерпать.
     - Он вычерпает, пожалуй, - усомнилась продавщица.
     В этот момент хлопнула дверь и в магазин вошел Федя. Сияя как всегда он
бодро прошел к кассе и, почти целиком просунув голову в окошко, сказал:
     - Здравствуй, тетя Таня!
     Тут одна из продавщиц, новенькая, развеселилась. Она, видно, к Феде еще
не привыкла. А баба Груша лишь сочувственно вздохнула: Федя старше тети Тани
лет на двадцать. Но мальчишки зовут ее так, и он туда же.
     - Я вообще-то в аптеку, - доверительно сообщил он.
     - А зачем же в магазин зашел? - спросила тетя Таня.
     - Да так. Здесь все свои.
     - В аптеку-то не опоздаешь? Иди поскорей.
     - Да успеется! Они до семи работают. А мне только таблетки.
     Новенькая продавщица затряслась от смеха:
     - Таблетки? А тебе какие помогают?
     - Да не мне, истопнику! - укоризненно сказал Федя, повернувшись к  ней.
- Мне-то зачем?
     Продавщица покатилась со смеху. Тетя Таня сердито посмотрела  на нее  и
покачала головой.
     -  А  к  нам  на  остров  главный  инженер  пришел,  проверяет  склад и
котельную. Так  я и  рад,  что таблетки  понадобились! Не хочу  я зря ему на
глаза попадаться.
     Федя счастливо улыбнулся.
     -  Вот! - вскричала баба Груша, - подняв указательный палец. - Слыхали?
Вот об  этом я и говорю!  Сами все прилижут, все  последствия уничтожат -  и
концы в воду! Потопа как не бывало!
     Федя внимательно выслушал ее и согласно закивал:
     -  Да! Ничего себе  был  потоп!  Вода-то  поднялась как, а? Поликлинику
совсем затопило!
     - Все три  этажа! - опять не удержалась  новенькая продавщица. Ей одной
было так  смешно, хотя  все прекрасно знали, что поликлиника стоит далеко за
Вороньей горой, а там никакого потопа не было.
     - Да не та поликлиника! - Федя выпрямился во весь рост и повернул к ней
покрасневшее лицо. - Старая поликлиника! Там еще было написано "Продукты".
     Девушка совсем  уже неприлично расхохоталась. Все  осуждающе замолчали.
Замолчал и Федя. Теперь стало слышно, как шумно он дышит.
     - Федя, Федя! Ты что? - забеспокоилась баба Груша.
     Все разом повернулись в его сторону.
     Лицо  Федино  покраснело, лишь резко  белела  кожа  над бровями. Теперь
отчетливо стали  видны  Федины  смешные  веки:  они у  него, как у черепахи,
сверху  и  снизу  одинаковые. И  между  этими  набухшими  веками  беспомощно
метались  зрачки. Губы  дергались. Федя пытался  что-то сказать,  но не  мог
выдавить из себя ни звука.
     - Была, была там поликлиника до войны! - отчеканила баба Груша так, что
в ушах зазвенело.- И еще в пятидесятые годы была! Потом там магазин сделали,
а  после  подсобку  комбинатскую.  А потом  там крыша упала,  так  ее вообще
забросили.
     Она  повернулась  к новенькой продавщице и  выразительно похлопала себя
ладонью по лбу: мол, ума у тебя куда меньше, чем у Феди.
     Федя притих, заскучал.
     - Там специалисты принимали... - печально сказал он. - Картинки были  с
лампочкой внутри. Я же помню. Что ж я совсем уже, что ли?
     Взгляд его устало скользнул по окнам.
     -  Ну,  пойду  за таблетками, -  сказал  он и пошел  к  дверям,  шаркая
пятками.

     29 мая, 9 часов
     Небосвод   до  краев  залит  яркой   голубизной.  Все   вчерашние  тучи
растворились  в ней  без остатка.  Оттого,  наверное, эта небывалая свежесть
небес.  Из-за Вороньей горы  слепящим белым  пламенем рвется  солнце. А  над
заборами роятся новенькие, глянцевые цветки вишни с пушистыми тычинками. Они
похожи на белых пчел.
     Тимоня  вышел  из  гаража  с  ведром  голубой  краски  и  направился  к
перевернутой моторке.
     - Привет, Тимоня! - крикнул Сережа с крыльца.
     - Здорово. Что не в школе?
     - А у нас каникулы начались.
     - Поздравляю.
     - А ты что, лодку будешь красить?
     - Пора.
     Тут  Сережка  услышал  глухой  щелчок.  От  стены  прямо  ему под  ноги
отскочила  "пулька" и исчезла  в  траве. Сережка  повернул голову  и  увидел
Вальку, хихикающего и готового в любой момент смыться.
     - Поймаю - мало не будет, - пообещал Сережка.
     Валька  немедленно скрылся  за дверью дедовой веранды и  моргал оттуда,
расплющив нос о стекло.
     А Тимоня обмакнул кисть и провел  ею по  металлическому борту.  Голубая
полоса  слилась с небом.  Цвет в цвет!  Тимоня даже усмехнулся.  Он  перевел
взгляд на озеро. Вода была гладкая  и  голубая,  как небо. Вернее, почти как
небо: прибавился еле ощутимый мрачноватый тон. Как бы капля чернил.
     Всего несколько дней,  как наладилась погода, а  все вокруг  совершенно
изменилось! Комаров  появилось  несметное количество.  Зелень  рванула,  как
сумасшедшая. Возле бабы-Шуриной  калитки в момент вымахали несколько  кустов
полыни. Пока Сережка спохватился, они стали совершенно неистребимы и грозили
совсем  блокировать вход.  Совсем еще недавно из кленовых почек выпростались
кулачки на тонких черенках,  а теперь это уже развернутые листья.  И  только
медлительный шиповник  еще  распрямляет сложенные  сначала пополам, потом  в
гармошку, проглаженные и прихотливо упакованные кем-то зеленые пальцы.


        ИЮНЬ

     5 июня, 14 часов
     День был  ветреный,  небо  - пронзительно  синее.  Солнце ныряло  между
клочьями  облаков, разметавшимися  по  небу. Оно яростно жгло,  вынырнув  на
чистое  пространство. Зато когда  скрывалось, все вокруг  резко  хмурилось и
становилось таким же мрачным, как озеро. По синей воде пролегла черная рябь.
Озеро словно надело непробиваемую кольчугу в два пальца толщиной.
     Сережка вошел в дом. Баба Шура громко двигала по плите кастрюли.
     - Все готово! - сказала она, обернувшись. - Иди мой руки.
     Сережка загромыхал умывальником и не услышал, как в дверь постучали.
     - Здравствуйте,  соседи, - бесстрастным голосом сказала бабка Настасья,
неожиданно возникшая в дверях. Сережка вытаращил глаза. Настасья никогда еще
не заходила к ним в дом.
     Баба Шура тоже сразу все оставила и внимательно посмотрела на нее.
     - Здравствуй, Настасья. Заходи, присаживайся.
     - Дай, соседка, семенной картошки, если осталась. Моя вся в подвале под
водой пропала.
     - Конечно-конечно, - заспешила баба Шура, -  два  ведра  оставалось. Мы
ведь уже посадили. А тебе воду-то откачали?
     - Нет.
     - Да ты садись, Настасья. Мы как раз обедать собрались.
     - Нет. Спасибо. Пойду. Картошки-то дашь?
     - Сейчас-сейчас. Хоть чаю выпей!
     Настасья  так  и  стояла,  прислонившись  к  косяку.  Тогда  баба  Шура
отправилась в  сарай  за картошкой  и  вернулась  с двумя ведрами  проросших
клубней.
     - Шура! Ты дома? - раздалось с улицы.
     Торопливо шаркая пятками, в дом чуть ли не вбежала баба Груша.
     - Утопленника выловили!
     - Да ты что! Мужчину? Женщину?
     - То-то и оно, что неизвестно. Вот бегаю, своих проверяю: целы ли. Надо
бы к Настасье заскочить, только...
     Тут баба Груша  увидела Настасью  и вытаращила глаза. Но быстро сменила
выражение лица и сказала:
     - Ну и слава богу. И идти не надо.
     - Пойду, - сказала Настасья.
     - Сережа, отнеси картошку-то до дому - сказала баба Шура.
     - А где утопленника выловили? - спросил Сережка.
     - На той стороне, возле комбината.
     - А Гришка-то знает? - спросил Сережка.
     - Еще бы. Он, поди, уже там.
     - То есть как это? И за мной не зашел?
     Он  выскочил из-за стола  и кинулся  к  калитке,  размахивая  ведрами с
картошкой.
     - Баба Шура, я быстро! Картошку закину и сгоняю за озеро. Одна нога там
- другая здесь!
     -  Надо  же,  Настасья-то к  тебе  пожаловала,  - сказала  баба  Груша,
присаживаясь к столу.  - А к ней-то  самой  так  просто  не  зайдешь. Совсем
нелюдимая. И что за человек такой?
     - Оказывается, вода у нее в подполье так и стоит, - сказала баба Шура.
     -  Ну,  возьмусь  я  за Петровича,  -  пообещала  баба Груша. -  Уж как
божился, что сам вычерпает.
     - Этот вычерпает, жди.
     - Вот  и  я говорю,  никудышный  мужик.  Не поймешь, кто  из них больше
ущербный, он или Федя.
     - Оба ущербные, каждый на свой манер, - заключила баба Шура.

     Сережка решил бежать напрямик через болото.
     - Серега! Подожди! - послышалось сзади.
     Его догонял Гришка.
     - Я сначала за Васькой забежал! Он тоже хочет посмотреть!
     Сережка обернулся на бегу и увидел этого неизвестного Ваську.
     - Он наш дачник! - пояснил Гришка.
     Выбежали на болото. Сережка прыгал с кочки на  кочку, перемахивая через
хлюпающие ямы.  Потом нырял сквозь сплошную  сеть  веток. За ним след в след
нырял  Гришка. Васька  только  успевал  выставлять  вперед  локти, чтобы  не
получить веткой в глаз.
     - Скоро? - кричал Васька.
     - Скоро!
     Внезапно болото  кончилось. Показался  ровный зеленый берег и кирпичное
здание комбината.
     Возле  воды толпились люди.  Иван  Петрович уже  расхаживал  с  суровым
видом, засунув руки в карманы своих коротковатых брюк. Сан Саныч  и еще один
молоденький милиционер стояли возле утопленника, накрытого брезентом.
     - Опоздали, - разочарованно протянул Гришка, - уже накрыли.
     - Не мешайте, - строго сказал Иван Петрович.
     - Кого ждут-то? - громким шепотом поинтересовался Гришка.
     - Следователя, - ответил Васька с видом знатока.
     Ветер разогнал облака. Солнце пекло нещадно.
     Среди собравшихся были совсем незнакомые лица: видно, комбинатские. Все
вполголоса  переговаривались  между  собой,  а  мальчишки  прислушивались  к
разговорам.
     -  Эту лодку первым заметил вахтер. Он ее еще вчера  в камышах  увидал.
Смотрит, лодка вверх дном.
     - Что же, этот утопленник уже два дня здесь плавает?
     - Может, и больше.
     - А еще вахтер говорит, будто вначале он как бы шевелился.
     - Ага,  сейчас,  шевелился!  -  саркастически вставил Иван Петрович.  -
Шевелился бы - встал бы да пошел. Тут мелко.
     - Вахтер лодку-то на  берег вытянул, а под ней труп этот вниз лицом. Он
его перевернул на спину, а лица вообще нет. Каша какая-то.
     - А одет во что?
     - Не знаю, сейчас посмотрим.
     Наконец рядом  остановилась машина. Следователь вышел, хлопнув дверцей,
и зашагал прямо сквозь  толпу. Все послушно расступились, вытягивая  шеи ему
вслед.  Мальчишки   короткими  перебежками  продвигались  поближе,  пока  не
оказались  в  первом  ряду.  Но  следователь  отодвинул  всех  на  приличное
расстояние. Он переговорил о чем-то с Сан Санычем, а потом коротко сказал:
     - Откройте.
     Молоденький  милиционер откинул  брезент...  Все, кто хоть  что-то  мог
увидеть, невольно ахнули.  Вернее сказать, прозвучал глубокий, громкий вдох.
К сожалению следователь не подпустил ближе.  Видно было  лишь,  как за углом
ткани потянулись липкие нити, переливаясь в ярких лучах солнца  разноцветной
радугой.
     - Чушь какая-то, ей богу, - изумленно произнес Сан Саныч.
     Мальчишки чуть  шеи не  свернули, пытаясь  разглядеть утопленника. Тело
было темным,  синеватым и  каким-то склизским на  вид. И от него повсеместно
тянулись эти странные нити. Будто развернули мокрую конфету.
     - Не могу разобрать... Может это одежда? - предположил Гришка.
     - А по-моему, никакой одежды нет, - сказал Сережка.
     - Возьмите образцы массы, -  распорядился  следователь  после короткого
молчания. - Вахтера вызывали?
     Он подошел к Сан Санычу, и опять не стало слышно, о чем они говорят.
     - В кислоте растворили! - дошло до Ивана Петровича.
     - В какой еще кислоте! - нервно воскликнул интересный мужчина с тонкими
усиками и с галстуком. - Вы думаете, что говорите? Откуда в озере кислота?
     - Да нет, Булат Васильевич, -  заискивающе произнес Иван Петрович,  - Я
говорю, его еще до озера кислотой побрызгали. Чтобы было не узнать. Мафия. А
про озеро-то вопрос другой. Надо санэпидстанцию вызвать.
     - Да кто вы такой, чтобы санэпидстанцию вызывать? - взвился мужчина.
     - Я-то? Я председатель уличного комитета с того берега.
     - Попрошу всех разойтись! - гаркнул Сан Саныч.
     Молоденький   милиционер   и   человек   в   штатском,   приехавший  со
следователем, подняли носилки и понесли к милицейской машине.
     -  Слушай, этот,  в галстуке, кто  такой? -  спросил  Сережка Гришку  в
расчете на то, что он как бабы-Грушин внук всех знает.
     - Главный инженер с комбината, - ответил тот.

     8 июня, 13 часов
     Настала жара. Это  обычное дело  в здешних краях:  недели  две жара,  а
потом  до конца лета  солнце из-за облаков не показывается. Если  не открыть
вовремя купальный сезон, то можно его и совсем пропустить. Но  именно теперь
Сан  Саныч  повесил у  магазина  и  на двух столбах  возле озера объявление:
"Купаться  запрещено  до официального заключения комисси Санэпиднадзора".  А
комиссия что-то не спешила.
     Жара здесь и всегда-то  плохо  переносится. Но в эти дни было  особенно
тяжко:  ни ветерка!  Озеро замерло,  разогретое. Камыш не шелохнется,  будто
воткнутый  в студень. Лишь ночами ветер  гонит тучи куда-то на север,  будто
вагоны с дождем проездом.
     Сан Саныч,  пользуясь  обеденным перерывом, окучивал свою картошку. А к
нему спешил Иван  Петрович. Лысина его была прикрыта кепкой. Широкие брючины
зацепляли головы  одуванчиков.  Иван  Петрович старался  бежать прошлогодней
тропинкой,  но ее,  к сожалению,  практически  не было:  мощный дерн,  густо
утыканный цветами, напирал со всех сторон, не оставляя места даже для  одной
ступни.
     Еще не добежав, Иван Петрович во весь голос сообщил:
     - Сан Саныч! В нашей округе никто не  пропал. Но это и так все знают. А
я вот  установил, что на комбинате тоже все целые.  Так  что утопленник - не
нашинский. Пришлый.
     - Все сказал? -  Сан Саныч поспешно шагнул через борозду ему навстречу.
- Знаешь, Петрович, у тебя свои дела, у меня - свои.
     - Напрасно ты мной пренебрегаешь, - сказал Иван Петрович, - я лицо тоже
ответственное.  Хоть  у  меня  и  так  дел  по  горло.  Воду-вон  у Настасьи
вычерпать. Козу-вон купил. Все я да я. Рук не хватает.
     И он зашагал было прочь, но тут же развернулся и затрусил обратно.
     - Вот что я думаю: надо с разных точек зрения подойти. Может, человек в
лодке просто химикаты вез, да перевернулся?
     Сан  Саныч  сердито  обрабатывал  борозду,  не поворачивая головы. Иван
Петрович продолжал мыслить вслух:
     - Может собутыльник? Пил с истопником на острове да утонул?
     - Когда это у истопника собутыльники были? Ты хоть одного видел?
     - Ну,  может этот утопленник поначалу на мостки  забрел, а истопник его
багром огрел?  Вот  что! - Иван  Петрович оглянулся и  с  таинственным видом
закончил: - надо Федора допросить.
     - Знаешь что! - возмутился Сан Саныч. - Федора  своего сам  допрашивай.
Вот прямо сейчас иди и займись!

     8 июня, 14 часов
     В кабинете Сан Саныча раздался телефонный звонок.
     - Добрый день, Сан Саныч. Вас беспокоит главный инженер комбината.
     - Я Вас внимательно слушаю.
     -  Сан Саныч! Что за объявления Вы развешали на столбах? Опоздали!  Это
уже  лишнее: наши специалисты взяли пробы воды по всему берегу и на глубине.
Проведенный анализ показал, что все примеси в пределах нормы. Так что будьте
добры, снимите свои бумажки!
     - Я готов их снять.  С превеликим удовольствием. Но мне нужен документ,
на основании которого я это сделаю. И  по  закону это должно быть заключение
Санэпиднадзора.
     - Ну что ж, ждите комиссии. Мы свое дело сделали.
     - Это уж точно.
     - Только заметьте: у нас работают научные сотрудники. Люди имеют ученые
степени, между прочим. И мне непонятно: зачем Вам, человеку,  отвечающему за
спокойствие  в  населенном  пункте,  нужно  привлекать к  озеру  скандальное
внимание? Тем более, что причин для этого нет!
     Повесив  трубку, Сан  Саныч  несколько  раз  недовольно хмыкнул.  Потом
произнес вслух:
     - Ученые.  Где они, ученые? Ученые  -  это подвижники! Они своей жизнью
рискуют. А не чужой.

     8 июня, 15 часов
     В  кабинете  Сан  Саныча  снова  раздался  звонок.  Звонил  следователь
районной прокуратуры.
     - Что у вас нового? - поинтересовался он.
     - Ничего существенного, обстановка нормальная.
     - Хорошо. Только я  попрошу Вас не  делать  самостоятельных  выводов  о
существенности  происходящего. Я должен быть  в курсе всех  событий.  Будьте
внимательны ко всему, что касается озера. Приеду на следующей неделе.
     -  Да  я и так здесь как привязанный! Комиссии  все нет, люди вот-вот в
воду полезут. А в воде неизвестно что!
     -  Я  позвоню  Вам  накануне  своего  приезда.  Подготовьте пожалуйста,
подробный отчет по обстановке на озере.

     11 июня, 12 часов
     Баба Груша вела  разговор  в  магазине.  Покупателей  было  мало.  Двое
дачников  разочарованно  топтались  в хлебном  отделе,  рассматривая  пустые
витрины. Продавщицы облокотились на прилавок.
     - Народ дурной до чего! - говорила баба Груша голосом, рассчитанным  на
большую аудиторию.  - Подъезжает машина.  Оттуда выходит  такой, в цветастых
шортах вот посюда, и к воде. Я только рот открыть успела, а он свои шорты на
куст - швырк, в воду  плюхнулся и  поплыл. Написано русским языком: купаться
запрещено. Ну  просто  не терпится идиотам! Ладно, не отравился, не утоп.  А
глядишь, прыщами какими пойдет?
     - Это точно,  - закивала продавщица, - пока эта комиссия соберется, все
тут неизвестно чем покроемся.
     - Комбинат закрыть надо! - митинговала баба Груша. - Да  разве закроют!
Потому и комиссию тормозят!
     -  Наверняка.  Только  не  верится мне, чтобы  труп  из-за  загрязнений
растворился, - вступила в разговор кассирша.
     - Почему бы и нет? Теперь химию используют и надо и не надо.
     -  Да  что  уж лишнее говорить.  Тогда бы уже  давно вся  рыба в  озере
растворилась.
     Этот аргумент кассирши оказался очень веским. Баба Груша задумалась, но
не надолго:
     - А заметили, как много в этом году больной рыбы?
     - А у нас этой больной рыбы полно! - раздался радостный голос Феди.
     За разговорами не заметили, как он вошел.
     - Я тут попробовал одну: ну, там, поджарил, посолил.
     - Ну и как? - усмехнулась продавщица.
     -  Не знаю, - Федя  пожал плечами.  - Хрустит.  Как  все равно лампочку
съел.
     - Ну и здоровье у тебя, Федя!
     Подойдя к кассе, Федя просунул голову в окошко, насколько смог:
     - Здравствуй,  тетя  Таня! Веришь, нет, тетя Таня,  я  сейчас  чуть  не
заблудился! На маршрутку сел у горы. Еду-еду, гляжу: где я?
     - Пешком ходи! - поучительно сказала баба Груша. - Все в магазин пешком
ходят, один ты на маршрутке.
     - А маршрутка удачно  подошла, я  и сел. Так  вот:  выхожу  - ничего не
понимаю.  Хорошо, ребята  с  молокозавода  ехали. Садись, говорят,  Федя, до
магазина подкинем.
     - Ну ладно. Идти надо, - с сожалением произнесла баба Груша. - В общем,
нечего в  этом озере купаться.  И раньше-то за озером слава  дурная  была, а
теперь еще утопленники растворяться начали!
     - А  вот  интересно,  почему  он  под  лодкой лежал?  -  ни к  кому  не
обращаясь, спросила тетя Таня.
     - Да он топляк! - Федя пренебрежительно махнул рукой. -  С ним возиться
- только зря время терять.
     Все ошарашенно взглянули на него. А Федя продолжал:
     - У нас тоже такой под мостками мотался.
     Все молчали.
     -  Тебя,  Федя,  только  и  слушать!  - сказала,  наконец,  баба Груша,
неодобрительно покачав головой.
     В магазин  вошел Тимоня.  Он прошел к  витрине и  углубился в  изучение
скудного ассортимента колбас.
     -  А  к нам  на остров Сан Саныч пришел.  Иди,  говорит, Федя, погуляй.
Только  зря он меня  прогнал. Лучше  бы  меня расспросил.  Что ему  истопник
расскажет? Он уже и говорить-то почти разучился.
     -  Ну,  пора тебе  уже наверное, Федя, - рассудила  тетя Таня.  -  Иди.
Истопник там тебя заждался.
     - Да вряд ли, он топляков наверное ловит.
     И опять все уставились на него.
     - Ну хватит, Федя! - строго сказала баба Груша. - Тебя послушаешь - всю
ночь спать не будешь.
     Когда дверь за Федей закрылась, тетя Таня сказала:
     - Не хотела бы я оказаться на  этом острове. Как они только там  живут?
Ужас какой-то.
     - А что еще за топляки? Это же надо такое придумать! - недоумевала баба
Груша.
     - Топляки - это бревна, которые по воде сплавляют, - пояснил Тимоня.
     - Ах, бревна. Ну ладно. И то слава богу.

     14 июня, 8 часов
     Тимоня допил кофе, надел на спину  рюкзак и попрощался с родителями. Он
отправился  на  два  дня  на практику, а мать  с отцом собирались  ехать  за
билетами в далекий город, в гости к Тимониной бабушке.
     - Так брать на тебя билет? - поинтересовалась еще раз мать.
     - Нет. Я решил с вами не ехать.
     - Ну, смотри. Ты, конечно, очень самостоятельный. Но нас не будет целый
месяц. С голоду не умрешь?
     - Это вряд ли.
     По соседству Сан Саныч закрывал за собой калитку.
     - Здорово, Тимофей. Зайди в участок, - строго сказал он.
     - Сейчас не могу, Сан Саныч,  уезжаю до послезавтра. Допрашивайте прямо
здесь.
     - Ну, ладно, вопрос такой: лодка-то, под которой  утопленник обнаружен,
оказывается, твоя.
     - Ну, моя. То есть не моя, а еще деда. Старая лодка, она мне  не нужна.
Ее в потоп унесло, я ее и не искал.
     - А почему мне сразу не сказал?
     - Вот спросили - я и сказал.
     -  Приедешь  - зайди в  участок, распишись в  показаниях.  Больно уж ты
независимый. И  вообще странный ты парень:  зачем тебе лодка,  если рыбу  не
ловишь?
     И добавил:
     - Впрочем,  и  дед твой странный был.  Плавал-плавал а рыбы  вечно -  с
гулькин нос.

     17 июня, утро
     Жара все такая же.  И где только проливались тучи, предназначенные  для
этих мест?  Огород нужно поливать каждый вечер. Ягоды  черной  смородины уже
начали  темнеть,  а  красной  -  светлеть.  Высоченный  укроп  вытянулся над
грядками, как сахарный тростник.  Сумасшедшее  лето! Но  лучше всего удались
лопухи и крапива, хотя их никто никогда не поливал.
     Душно.  Только в  доме  и  спасение:  дома-то  здесь  скрыты  от солнца
вековыми деревьями.
     Оба озерных пляжа  -  один против другого - весь день усеяны полуголыми
людьми.  Напрасно  Сан Саныч  лично  разъезжал на милицейской машине  вокруг
озера  и  вещал  в  мегафон:"Купаться запрещено! Опасно  для жизни!"  Стоило
машине  отъехать к другому пляжу,  как вновь прибывшие тут  же  плюхались  в
воду.
     Ясно было, что ничего особенного ни с кем не происходит.
     - Да ну, тут париться! Пошли купаться! - не выдержал Васька. - Зря, что
ли, дачу возле озера сняли?
     -  Я  бы  искупался, - с  сомнением сказал  Гришка,  да баушка говорит,
прыщами пойдем.
     - Ерунда! - решительно сказал  Сережка. - Пацаны из класса уже купались
- и ничего. Ну что, Васька, поплыли? Ты же, говоришь, плавать умеешь?
     - А то! Разряд имею. Давайте втроем наперегонки!
     - Вдвоем. Гришка не умеет.
     - Не то  что  не умею, - Гришка повел плечом, - просто  на середину  не
плаваю.
     - Почему? - удивился Васька.
     - А никто из наших на середину не плавает.
     - Кто умеет, тот плавает, - сказал Сережка.
     - А баушка говорит, что родному внуку и баба Шура не разрешила бы.
     -  Слава богу, я двоюродный, - холодно ответил  Сережка. - Мне, считай,
повезло. Ну что, плывем?
     Решили плыть с ближайшего пляжа на противоположный, где их  будет ждать
Гришка со шмотками.
     Возле дома Сан Саныча мальчишки с интересом остановились: по тропинке к
мостику бежал сам Сан Саныч в двухцветных  плавках. Добежал, присел, вытянул
руки и бухнулся в воду.
     - Тоже спекся! - пояснил Сережка. Оба расхохотались.
     Вода даже в такую жару показалась прохладной.
     -  Макнемся! - Завопил Сережка и  понесся,  распихивая народ и поднимая
вокруг тучи брызг. А уж брызги-то хороши: один ил!
     Васька на бегу лупил кулаками по воде. Все вокруг возмущались.
     - Вот кто  прыщами-то пойдет!  - кричал Сережка.  -  Которые  у  берега
толкутся!
     Мальчишки оттолкнулись от  мягкого дна и, окунув лица в  воду,  сделали
первый рывок. Чем дальше от берега,  тем чище становилась вода. Водоросли на
дне очищались от ила. В них застыли без движения стаи рыб. Их не видно, пока
не спугнешь, пока внезапно не сорвется с места кучка темных спинок.
     - Не смотри в воду! - крикнул Сережка Ваське.
     - Почему?
     - Лучше не надо.
     И для убедительности прибавил:
     - Береженого бог бережет: вдруг в озере кислота? Глаза все-таки.
     Васька плыл грамотно: выставлял углом локоть, потом  плавно уводил руку
под воду, легко перекатываясь с  одного бока на другой.  Сережка предпочитал
плыть  нестандартным "паровозиком". Он таранил воду головой,  безостановочно
работая  руками,  как  мельница,  и через  равные  промежутки  времени резко
выталкивался из воды. Скорость отличная!
     -  Отдыхать будем? - крикнул Сережка, когда поравнялись  с островом.  -
Можно за проволоку подержаться!
     Он  обернулся... На пляшущей поверхности металось перепуганное Васькино
лицо,  исчезая  и  появляясь  вновь  среди  беспорядочных  толчков  воды.  В
следующий момент Васькина голова выдернулась,  громко  глотая воздух. Волосы
плотно, как тина, облепили лоб над выпученными  глазами.  Васька бил по воде
руками. Удержаться  на поверхности таким  образом  было невозможно.  И когда
прилизанная  голова  снова  скрылась  под  водой, Сережка  нырнул и с  силой
толкнул Ваську снизу вверх. Он читал: так делают дельфины.
     - Плыви! Я тебя страхую!
     Васька плыл плохо, неуверенно.  Только  возле берега стал  приходить  в
себя и выровнялся.
     Гришка сидел на берегу.
     - Вы чего так долго? - удивился он.
     Сережка не ответил. Васька отплевывался  и тер глаза.  Натянули треники
прямо на мокрые ноги и пошли.
     -  Слушайте,  что я видел...  -  начал  Васька, - в  воде что-то  очень
противное было.
     - Да где ты увидел-то? - удивился Сережка.  - Мы же рядом  плыли. Я еще
нырнул в том месте.
     - Может, утопленник? - предположил Гришка.
     - Может быть, - испуганно сказал Васька.
     - А как он выглядел-то?, - спросил Гришка.
     - Даже не  знаю. Нет,  наверно  не утопленник.  Прозрачный.  Как медуза
огромная. Только у нее такие, как бы, розовые ручки... гадкие.
     Васькино лицо перекосила нервная гримаса.

     17 июня, 21 час
     Баба Шура пришла от бабы Груши  и  начала ругаться. Оказывается,  нужно
было сразу сообщить ей о том, что Васька чуть не утонул.
     - Зря я тебе разрешила с Тимонькой плавать. Теперь покою никакого нет.
     - Да ну, баба Шура. Наслушалась бабы Груши. Ей всегда все не так. А мне
плыть еще легче, чем пешком идти.
     -   Я  знаю,   сама   виновата.  Так-то  подумать:  отправляю  парня  в
Нахимовское, так как же плавать не научить? Должен же человек  хоть на  воде
держаться! Только прошу  тебя,  Сережа, не плавай ты  больше в нашем  озере.
Хорошо, что все обошлось. И хватит Бога гневить.
     - Ну вот, уже и Бога. Ты что, теперь в Бога веришь?
     -  Да где уж  там! Где теперь настоящие-то  верующие?  То-то  и  плохо.
Может, стариков бы слушали. Не лезли бы в эту проклятую лужу. А Бог - он все
видит.
     - Ну  да, видит. Что же тогда  Настасью залило,  а  не Ивана Петровича?
Несправедливо.
     - Типун тебе на язык. Наш-то дом ближе к воде стоит, чем Петровича. Нас
тогда бы вперед залило. А от Настасьи вообще бы одна труба осталась.
     - А помнишь, ты говорила, что сама в озере купалась?
     - Ну как же, когда в пионерах были, так целыми отрядами в воду лезли, с
предрассудками боролись! Про озеро всегда плохо говорили, да кого  ни спроси
- сам никто ничего не видел. Ну и плюнули: не видели - значит ничего и нету.
Никто из озера на берег  не выполз и за ноги никого не  схватил. Но была все
же история: Валька Боков  однажды чего-то испугался, так его никакими силами
больше в  воду было  не затащить! Уж как мы  над ним  потешались. А в  школе
сколько  стыдили за суеверие!  А теперь  вот ваш Васька,  говоришь,  увидел.
Может, и вправду что-то есть.
     Когда улеглись спать, баба Шура опять принялась за свое:
     - Не лезь в воду, Сережа, договорились?
     - Что-то ты, баба Шура, на себя не похожа. Никогда ничего не боишься, а
тут вдруг испугалась.
     -  Да нехорошо как-то нынче с озером. И  потоп, и утопленник  этот... И
Васька  ваш вот теперь... Ты-то сам ничего такого не видел? Может, просто не
говоришь мне?
     - Я в воду не гляжу. Мне Тимоня сразу запретил.
     - Почему?
     - Не  объяснил. Да мог и  не запрещать,  я и сам ни за что не посмотрю:
боюсь Шарика увидеть.
     -  Ну вот,  опять про Шарика.  От него последние косточки - и те, поди,
илом занесло.
     Баба  Шура замолчала. Сережке тоже не хотелось больше разговаривать. Но
уснуть все не удавалось
     За  окном  светилось  лиловое  небо. Слышно  было,  как  шумят  листья.
Начинался ветер. Он гудел, залетая в  трубу, завывал в щелях чердака.  Потом
затихал. Но это лишь  усиливало беспокойство,  потому что в эти минуты ветер
копил  силы,  чтобы снова наброситься  на  человеческое жилье. Что-то в этом
тревожило  Сережку. Он  попытался привыкнуть к повторяющимся  звукам и долго
лежал  с закрытыми глазами, внушая себе,  что ветер отдаляется, перемещается
куда-то  за озеро.  В результате  получилась  странная  картина,  будто воют
одновременно  два ветра:  один близко, другой далеко.  Словно две  тоскующие
собаки на разных концах поселка.
     -  Все-таки, баба Шура, как это  Иван  Петрович смог Шарика утопить? Да
Шарик его просто  покусал бы! Мне не верится. Как я тогда жалел, что в школу
пошел! Сколько раз просто так мотал, а тут как назло отправился. Хоть бы мне
знать, что Иван Петрович свои прирезки делать начнет! И почему ты мне до сих
пор не хочешь рассказать, как все случилось?
     - Да зачем тебе зря душу калечить. История-то плохая.
     - Все равно расскажи. Иначе я его все время жду.
     -  Ну ладно, - вздохнула баба Шура. - Может и вправду лучше рассказать.
Он  когда на  Петровича бросился, тот,  может, с перепугу,  лопатой  его  по
голове огрел. Шарик-то и затих. Не  знаю, убил он его или оглушил. Рана была
между ушами  огромная. Сказал, дохлый. Пока я Сан Санычу звонила, он  его  в
лодку погрузил да к ключам отвез.
     Сережка почувствовал,  как  по  виску к подушке  съехала слезинка.  Под
щекой стало мокро. Он перевернулся на другой бок и закрыл глаза.

     22 июня, вечер
     Медленно спадала  жара. Пришел тяжелый, душный  вечер.  Только  к самой
ночи непонятно откуда пахнуло холодом. Тимоня недавно перебрался ночевать  в
маленькую  комнатенку, оборудованную на чердаке.  Единственное  окно  здесь,
затянутое  сеткой  от  комаров,  открыто  настежь  уже  третью  неделю.  Под
раскаленной крышей жара еще сильней. Но зато отсюда хорошо видно озеро.
     Стены, воздух, стволы деревьев  наполнены избытком солнечного жара. Все
тяжко дышит. Живые ткани  распарены, разбудоражены и  вот-вот забродят,  как
тесто, рискуя взломать отведенные границы. Что будет с этой землей,  если не
настанет ночь?
     Но планета медленно перевалилась пылающей щекой в тень. Где-то в вышине
раскаленные массы воздуха,  шипя, схлестнулись с пустотой.  И понеслась вниз
эстафетой, перескакивая по кирпичикам мироздания, команда "стоп".
     Даже в самую длинную белую ночь, когда солнечные лучи так и не покидают
этот край земли  насовсем,  настает  такой момент. Лаборатория  жизни сводит
свой баланс.
     Тимоня перевернулся на живот  и уперся подбородком в сложенные руки. Он
смотрел на светлое, дымящееся, как парное молоко, озеро, пока не уснул.

     25 июня, 19 часов
     Жара  спадала.  Сережка,  Гришка  и  Васька  пришли  на  собачий  пляж.
Вообще-то этот пляж действительно предназначен для того, чтобы купать собак.
Но, как правило, здесь всегда пусто. Солнце начало спуск к  линии горизонта.
Длинные тени  пролегли через пляж. Гладкая вода старательно копировала небо,
розоватые облака и очертания берегов.
     - Давайте друг друга пугать! - предложил Гришка.
     - Ну еще, - буркнул Васька. - Тут у вас и так-то не больно весело.
     - Почему? - удивился Гришка.
     - Утопленники всякие. Истопники.
     - А ты что, истопника видел? - удивился Гришка.
     - Нет, слышал как-то. А он что, страшный?
     - Да не очень. Вот Федя - тот вообще атас!
     - Да брось  ты про Федю.  Нашел над кем  смеяться, -  сказал Сережка. -
Давай лучше свою страшную историю.
     -  Чего  я-то сразу? Ну,  вообще,  ладно,  - он немного подумал. - Это,
э-э... Одна тетенька  и  с ней еще  дяденька поехали в какую-то  там область
картошку  убирать. А там  были  грибные  места. Вот они  и попросили  одного
старика показать им, где  грибы  растут. Он их повел. И  правда, грибов было
много. А  тетенька оглянулась - видит, сквозь деревья озеро  виднеется. И  в
той стороне  грибов еще больше. Она туда пошла, а старик  ей строго говорит:
"Туда  не ходи".  А  дяденька  не слышал этого  и тоже  туда направился. Вот
прошло время, смотрят они, а дяденьки-то и нет.  Побежали они к озеру, а там
из воды торчит девушка с длинными  волосами и синими глазами и  его за  руку
тянет. Тетенька подбежала, схватила его за другую руку, и к себе как дернет!
И  вытянула  его. А русалка  та как зубами лязгнет! Злющая  сразу такая! Вся
скривилась. Они и убежали.
     Помолчали.  Васька  опасливо  покосился  на воду.  Озеро  окрасилось  в
розовый цвет. Очертания противоположного берега и острова теряли четкость.
     - А у нас, когда мы во Львове жили, - начал Васька, - сосед был геолог.
Так он говорил, что они  вот так же в  глухой  тайге  вокруг костра сидели и
страшные  истории  рассказывали.  Вот  так  они  говорили-говорили  и  вдруг
смотрят: лишняя голова! Они все свои пересчитали, а сзади еще одна, с черной
такой рожей. Потом  этот неизвестный увидел, что на него смотрят,  и побежал
такими огромными прыжками.
     - Кто это был-то?
     - Не знаю. Может, снежный человек.
     - Тоже послушать приходил?
     Сережка вдруг резко  повернул  голову и  уставился куда-то в промежуток
между Гришкиной и Васькиной головами.
     - Ты чего, Серега? - испуганно спросил Гришка.
     Сережка молчал,  все  так  же  пристально глядя  в некую точку.  Васька
побледнел и уставился  туда же. В темной зелени будто мелькнула  голова. Что
такое?
     - Валька! - разозлившись, крикнул Сережка. - Подслушиваешь, гад?
     Тут  все  трое вскочили,  ясно  разглядев в кустах  толстую  физиономию
Вальки.
     - А  я  все слышал! А я  все  слышал!  - Валька скорчил рожу  и кинулся
бежать. Мальчишки за ним.
     - Сейчас мы  тебя макнем! - кричал Сережка. - Не бойся, не утонешь! Жир
не тонет. Может, немного растворишься!
     Валька вдруг будто на что-то  налетел да чуть  не упал. Выяснилось, что
он не  один,  а  с  козой Рамоной. Видно, он  рассчитывал,  что  Рамона, как
собака, побежит вместе с  ним. А та встала как вкопанная, передними копытами
уперлась, рога в землю. Валька отчаянно дергал веревку и плаксиво подвывал:
     - Козу напугаете! У нее молоко пропадет!
     Сережка, подбоченившись, встал перед ним, закрыв тропинку.
     - Деда! Деда! - истошно заорал Валька.
     И тут навстречу его воплям понеслись другие.
     - Валька! Валька! - с неподдельным ужасом кричал  Иван Петрович. - Беги
отсюдова!
     Мальчишки резко остановились, озираясь по сторонам.
     - Беги-и!
     Куда  бежать? Все четверо сбились в  кучу. А  в зарослях, совсем рядом,
уже что-то происходило, но в сумерках ничего было не разобрать. Потом что-то
плюхнулось.   Кусты   закачались,  ветки  пригнулись  к   земле.   Мальчишки
попятились...  С куста  свесилась,  облепив каждую  ветку,  сверкая розовыми
бликами, странная студенистая масса.
     - А-а! -  сдавленно  заорал Васька  и кинулся сквозь густой  малинник к
дороге.  Валька  и Гришка тут же бросились за  ним.  Коза тоже вдруг рванула
галопом через распоротый надвое малинник.
     А бесформенное  нечто  тыкалось  вместе  с  ветками в траву,  сползало,
растягиваясь и истончаясь. И внутри него  вырисовывались какие-то веревочки.
Сережка пятился  к малиннику. Масса  раскачивалась вместе с кустом.  Сама по
себе  она, вроде,  не шевелилась. Но в последний  момент, когда Сережка  уже
сорвался с места, длинная липкая капля, свисающая к  земле, резко дернулась.
И вслед за  этим вся передняя  половина массы скользнула  с  нижних  веток к
земле  и  неловко  перевернулась,   обнажив  сморщенную,  изрытую  какими-то
складками изнанку...
     Вся Озерная улица высыпала на дорогу. Соседи окружили Ивана Петровича и
недоверчиво слушали его рассказ:
     - Из ейного подпола вылез! Кого она там развела? Нечистая сила!
     Он неуверенно перекрестился слева направо.
     - Я у ней лестницу свою оставил. Ей богу, не пойду туда больше!
     Никто не перебивал  Ивана  Петровича,  но  никто ему особенно-то  и  не
верил.
     - А Настасья сама где?
     - Да разве ж она выйдет из дому без надобности? Она не из любопытных.
     - Милые мои, да жива ли она?
     Внимательнее всех слушал Ивана Петровича Тимоня. Сережка подошел к нему
поближе:
     - Тимонь! А мы тоже его видели. На поляне.
     - Правда? - строго спросил Тимоня.
     - Да! - закричал Гришка, крепко держась за руку подоспевшей бабы Груши.
     Валька испуганно закивал. А Васька еще раньше убежал домой.
     - Пошли, - сказал Тимоня.
     Гришка не  двинулся с места.  Про  Вальку  и говорить  нечего. Сережка,
стараясь скрыть легкую дрожь, направился к собачьему пляжу.
     -  Куда тебя  понесло!  -  закричала баба  Шура  и даже попыталась  его
догнать. - Вечно тебе больше всех надо!
     Заметно стемнело. С неба уходили розовые краски. Но и в сумерках хорошо
был  виден сверкающий след на ветвях. Тимоня наклонился. В углублениях между
сухими  кочками стояли  лужицы густой  массы. А на поляну  тянулся  длинный,
стеклянистый, постепенно пропадающий след. Сережка посмотрел на Тимоню.
     Резко затрещали ветки, и на поляну вышел Сан Саныч.
     - Почему мне не сообщили? Тебе, Тимоня, видать, нужней.
     Он наклонился и стал рассматривать сохранившиеся следы.
     А Тимоня сказал Сережке:
     - Идем.
     Сначала они пошли к Ивану Петровичу и взяли насос, а  потом отправились
к Настасье.  Народ разошелся. Кроме опоздавшего к месту событий Сан  Саныча,
на собачий пляж никто больше не пошел.
     У бабки Настасьи в доме было, в  общем-то,  не  страшно.  Только как-то
голо. Настолько голо, что Сережке все  время хотелось поскорее уйти.  Тимоня
наладил насос  и  выкачал воду.  Они  с Сережкой залезли в подвал и вытащили
ящик прогнившей картошки. Ничего подозрительного они там не увидели.
     -  Вы, баба  Настасья,  поставьте в  подвал электрообогреватель.  Иначе
сырость до осени продержится, - посоветовал Тимоня.
     - Дорого, - сказала Настасья.
     - Тогда крышку не закрывайте. Но это опасно:  сами  можете свалиться. У
вас подвал под самой дверью.
     - Стульями загорожу.
     По дороге Тимоня молчал.
     - Тимонь! Как ты думаешь, что это такое?
     - Мало ли, что я думаю. Думаю, что все бывает.

     25 июня, 22 часа
     -  И что тебе все неймется, - не могла успокоиться баба Шура. -  Что за
черт в  тебе сидит? Где что  ни случись -  тебе сразу  надо встрять.  Что  я
матери скажу? Она же скоро на день рождения приедет. И что? Я ведь последний
раз  с ней  даже  поссорилась.  Сказала: ребенка  я  тебе  не  доверю.  Сама
неустроенная, где уж тебе за ребенком смотреть! И что? Я-то сама что могу? Я
и сама не знаю, куда ты завтра влезешь.
     - Что  я такого сделал-то? - оправдывался  Сережка. -  Наоборот, доброе
дело: воду у бабы Настасьи откачали.
     -  Вот-вот.  Взрослые  мужики побоялись, а  ты полез.  Тоже  мне, герой
нашелся.  Неизвестно, что  там у нее в  подвале  творится.  Пусть  Сан Саныч
занимается! Тут такие дела непонятные происходят, а ты во все суешься.  Нет,
ты меня точно до инфаркта доведешь!
     - Ну конечно, доведу я тебя, - пробурчал Сережка, - всегда одно и то же
говоришь.
     - Сережа,  обещай сейчас же, что в  озере купаться не будешь! -  начала
вдруг баба Шура с новой силой. - Все сегодня так испугались! Дачники Грушины
с этим твоим Васькой собрали вещи и укатили в город.
     - Правда?
     - Да. Груша-то  в убытке осталась. А  мы с тобой  не дачники. Нам здесь
жить. Другого дома у меня нет.
     - Может, озеро тут и не при чем.
     - Может, и так. Только слишком уж подозрительно. У меня, кстати, до сих
пор  тетрадка лежит,  которую  ученый  Дуне оставил, просил спрятать,  когда
институт уезжал. Почему прятать надо  было, не сказал. Но Дуня говорила, что
человек он был очень порядочный.
     - Как это, Дуне оставил, а тетрадка у тебя?
     -  А  Дуня  когда  слегла,  Федю  за мной  прислала,  попросила тетрадь
забрать.  На  кого  ей было  оставить?  Ивану  своему  она  даже  словом  не
обмолвилась. Ему такие вещи доверить нельзя.
     - А где тетрадка? Я хочу почитать.
     -  Возьми,  почитай.  Я  читала.  Ничего  особенного.  Все  только  про
водоросли, про институтские  дела. Но что-то есть, значит, раз просил никому
не  отдавать.  Сказал, обязательно  вернется за  тетрадью. Да теперь  уж  не
вернется. Полвека прошло.
     Приближалась  ночь. Сережка не спал. Он никак не мог забыть эту мерзкую
дергающуюся каплю. А  особенно  морщинистую изнанку. Фу! Как мозги какие-то.
Сережка поежился. Поднялся с постели и вышел в коридор.
     - Ты куда? - спросила баба Шура.
     - Пить захотелось.
     Только пить  он  не стал, а просто еще раз проверил, хорошо ли  заперты
двери.
     А над  озером опять  пронесся  ветер, проложив  по воде черные  зигзаги
волн. Макушки деревьев закачались из  стороны в сторону,  замотали головами.
Потом несколько веток вырвались из  общей массы и указали направление ветра.
Тогда вся листва всех деревьев ринулась в одну сторону, оголив стволы с юга.
И снова взвыли щели чердака. И снова казалось, что где-то завыла собака.

     26 июня, 9 часов
     Сережка решил прямо с утра почитать тетрадь, пока не явился Гришка. Все
старье у бабы Шуры, как известно, хранилось в ободранном  трофейном сундуке,
который  ее  отец  привез, как она  говорила, "еще  с той германской войны".
Стоял  этот  сундук во внутреннем дворе.  Сережка  откинул  крышку  и  сразу
закашлялся.  Сквозь взлетевшее  облачко пыли он  увидел  множество  странных
вещей. Кроме старых журналов с посекшимися краями и пожелтевших выкроек, там
был  золоченый  крест  на ленте  -  царская  награда,  старые  монеты и даже
поблекшие игрушки. Сережке не пришлось долго искать. Вскоре  он обнаружил на
дне  сундука, в углу, толстую общую тетрадь  в  голубой корочке. На ней было
написано:  "Группа комплексных  исследований". Сережка  уселся  на крыльце и
раскрыл тетрадь. На титульном листе  значилось: "Дневник научного сотрудника
Института медицинской генетики Старцева И.И."
     Нельзя сказать, чтобы  он читал внимательно. Несколько раз он готов был
уже  закрыть тетрадь.  Даже  заглянул в конец: долго  ли еще читать? Так что
вернее будет сказать, что он не прочел, а просмотрел эти записи.

     Голубая тетрадь
     26 июня 1940 г.
     Наконец-то   мне   это  удалось:  группа   "Комплексных   исследований"
существует!  Конечно,  произошло  это  после  длительного обивания  порогов.
Возможно, дело решило то обстоятельство, что я руководил рядом экспериментов
в Крымском университете  и  на Севастопольской базе. Как  бы то ни было, мне
удалось  доказать целесообразность  подобных исследований в  районе здешнего
озера,  как в достаточно обособленном  природном комплексе.  Весьма  удобным
представляется при этом расположить лабораторию на острове, поскольку  будут
вестись  гидробиологические работы. К  тому  же  мы не располагаем способами
консервирования живого вещества, которые бы в дальнейшем допускали анализ на
C, N, H и т.д., и поэтому анализ приходится проводить на месте сбора.
     В связи  с  организацией группы уже выделены средства и даже  проведены
некоторые работы. В частности, с  берега к острову настилаются новые мостки.
Заказаны  печи для элементарного анализа,  газомеры.  В состав группы входит
пока лишь один сотрудник,  он же начальник - это я.  Однако не теряю надежды
найти  толкового ассистента, который  умел  бы к  тому  же хорошо  плавать и
нырять. Последнее качество приобрело неожиданно решающее значение, поскольку
толковые  биологи в  моей лаборатории имеются, а ныряльщиков не оказалось. А
работы будет много. Лаборатория и основная научная тема остаются за мной. От
консультационного  приема  в  местной  поликлинике  я  тоже не  отказываюсь.
Собственно  говоря, именно вся эта работа в совокупности может  быть названа
комплексными исследованиями. И звучит убедительно.
     Я выбрал долгий путь. Но только так можно что-нибудь найти.
     На острове кроме  складских  помещений  есть чудесный старый  домик,  в
котором  вполне  можно  жить.  Говорят,  домик  этот  принадлежал  графскому
сторожу.  Нынешний  сторож,  он же  истопник,  Савельич  -  товарищ  хмурый,
страдает пристрастием к спиртному и всегда молчит. Я полагаю, что летом  ему
здесь делать особенно нечего и рассчитываю поработать в одиночестве....

     27 июня 1940
     Формальной задачей группы является:
     а)  проведение   полных  химических  элементарных   анализов  различных
организмов; б) определение радиоактивности путем нахождения в организмах Ur,
Rd и, возможно, Th.
     К прерспективным задачам можно отнести:
     а) изучение скорости воспроизведения живого вещества;
     б) изучение изменения озерного планктона в зависимости от времени года.
     При  этом  будет  использован  опыт   подобных  работ,  проведенных   в
Петергофском Естественно-научном институте.
     Метод описания должен:
     а) охватывать все сообщество, т.е. живое вещество в целом;
     б)   быть  чувствительным  к  интересующим   воздействиям,  таким   как
загрязнения;
     в) описание  должно использовать  количественные  данные  для  удобства
использования  математических  методов  и  возможности давать количественные
прогнозы.

     28 июня 1940
     На складе огромное количество оборудования и химикатов. Интересно, кому
пришло  в  голову сконцентрировать посреди чистейшего озера такое количество
отравы? Я даже попытался поговорить на  эту  тему с Савельичем.  Собственно,
просто поинтересовался:  неужели при  загрузке  ни  одного ящика в  воде  не
утопили?  Тут он посмотрел  на меня,  по-моему, в  первый  раз за все время,
поразмыслил и сказал, пожав плечами: "Зимой таскали".

     29 июня 1940г.
     Проведен начальный этап работы по определению химического элементарного
состава рясок (Lemna).
     Ряски  встречаютя всюду  в здешних  пресноводных водоемах, часто разные
виды вместе. В данном водоеме обнаружено три вида рясок -  Lemna polyrrhiza,
L.  minor, L. gibba.  Вопрос постоянства  состава  организмов  пресных  вод,
насколько   мне   известно,  до  1926г.  систематическому   исследованию  не
подвергался. Сборы  образцов  Lemna  произведены  в  трех  различных районах
озера.

     30 июня 1940
     Новые мостки пользуются большим успехом. Утро начинается с того, что на
берегу  появляются  две-три  хозяйки  с большими  плетеными  корзинами.  Они
преспокойно располагаются на мостках и начинают  полоскать белье. Я высказал
свой протест на этот счет и объяснил, что на острове ведутся научные работы.
На следующее утро  хозяйки вновь  появились, правда, очень рано  -  часов  в
шесть.  Я поинтересовался,  почему они  не хотят полоскать  белье со старого
мостика,  как раньше. Мне ответили,  что здесь вода  чище,  потому что рядом
подводные ключи. Думаю,  завтра все желающие придут еще раньше. Складывается
патовая  ситуация. Поэтому к числу необходимых плотницких работ прибавляется
изготовление и установка деревянных ворот в начале мостков.

     1 июля 1940
     Результаты сравнительного анализа химического состава  Lemna polyrrhiza
в % к живому весу.





     элемент
     название вида

     Lemna polyrrhiza

     проба 1
     проба 2
     проба 3
     Н О
     91,15
     93,10
     91,47
     С
     3,85
     4,20
     4,20
     N
     3,1*10(-2)
     2,6*10(-2)
     3,0*10(-2)
     H
     10,19
     -
     -
     O
     84,15
     -
     -
     K
     3,1*10(-1)
     2,1*10(-1)
     2,3*10(-1)
     Na
     3,2*10(-2)
     3,8*10(-2)
     5,5*10(-2)
     Ca
     1,3*10(-1)
     1,2*10(-1)
     1,8*10(-1)
     Mg
     5,3*10(-2)
     5,2*10(-2)
     3,9*10(-2)
     Mn
     1,4*10(-2)
     1,8*10(-2)
     1,4*10(-2)
     Fe
     6,6*10(-3)
     2,2*10(-2)
     1,4*10(-2)
     Cl
     1,2*10(-1)
     1,6*10(-1)
     1,5*10(-1)
     P
     4,8*10(-2)
     5,6*10(-2)
     6,4*10(-2)
     S
     4,1*10(-2)
     3,2*10(-2)
     5,0*10(-2)
     Si
     2,3*10(-2)
     1,6*10(-2)
     2,9*10(-2)
     Вывод: химический  элементарный состав  для Lemna polyrrhiza  мало  или
даже совсем не меняется.

     2 июля 1940
     Наконец-то! На  образце  ряски,  взятом в  районе  мостков,  обнаружено
несколько капсул.  Это единичные полупрозрачные  шарики. То есть, именно то,
что я  пытаюсь обнаружить в озере с  прошлого лета. Капсулы существуют!  Вот
что главное.  Мне  это  не приснилось!  Эти капсулы  - не  формальная  и  не
перспективная задача моих исследований. Это моя идея-фикс. Я  знаю: это дело
моей  жизни. Год  назад маленькая единичная икринка,  которую я обнаружил на
свае старых мостков, немало смутила  меня. Я,  ведущий  специалист в области
эмбриологии,  никогда  ничего  подобного не видел  и  о  таком не слышал.  В
висячей капле икры амфибий не может находиться одна икринка. Единичным может
быть,  при  том  весьма редко, яйцо  морского ежа. Прошлым летом я не уберег
капсулу. Она  быстро растеклась и высохла.  По-видимому, было слишком  много
света.  Больше  я капсул  не находил.  Нынче  я неизменно присутствовал  при
разборке старых мостков и внимательнейшим образом осмотрел все доски и сваи,
находившиеся  под водой. Но капсул не было.  И вот,  наконец, нашел. Правда,
радоваться  пришлось недолго.  Я поместил капсулы  в чашечку  Петри  и  стал
готовиться  к   детальному   анализу.  Однако  к  тому  моменту,  когда  мне
понадобились подготовленные образцы, на остров откуда-то вернулся Савельич и
уже успел устроить  из чашечки Петри пепельницу.  В ответ  на мое возмущение
Савельич сказал, что там и были "какие-то ошметки".

     4 июля 1940
     Капсул больше обнаружить не  удается.  Попробую  взять образцы в других
районах озера. Эти капсулы не идут у меня из головы. Пресные воды в принципе
изучены на сегодня меньше, чем океан. Но, разумеется, не до  такой  степени,
чтобы   допустить   обитание  здесь  морского  ежа.  Будем  искать  в  озере
таинственный пресноводный  вид. Во  всяком случае, принцип Реди-Валлисниери*
пока еще не опровергнут: каждый организм происходит от себе подобного.

     5 июля 1940
     При встрече со  мной А.Г. высказал сожаление по поводу моего  увлечения
живым  веществом. Он сказал,  что теряет во  мне ученика и соавтора.  И  еще
посоветовал не упоминать о живом веществе в  своих работах по эмбриологии. Я
понимаю  его  опасения.  Но  знал  бы  он!  Я  получил приглашение  посетить
лабораторию скандально  известной  особы, автора "новой  клеточной  теории".
Именно эта почтенная дама так  безграмотно раскритиковала в свое время книгу
А.Г. Однако несколько лет  назад в зарубежной печати появились две ее статьи
об  образовании клеток из  неклеточного  живого  вещества. Все  это не очень
вяжется одно  с другим. При всем  моем безмерном уважении  к А.Г.  я  должен
увидеть и  лабораторию и невероятные эксперименты собственными глазами. А.Г.
мне друг, но истина дороже.
     ___________________________________________________________________________
     8 июля 1940
     В  образцах Lemna  polyrrhiza  обнаружен  ряд элементов, количественное
определение которых потребует  дополнительного  времени: Al,  Ti, V, Ra, Sr,
Ba,  Rb, Cu.  Приступил  к сбору образцов  Lemna minor в шести точках озера.
Капсул на образцах, взятых в районе мостков, не обнаружено.

     9 июля 1940
     Спросил  Савельича,  не  водится  ли  в  озере  какая-нибудь  особенная
живность. Кроме лягушек, он ничего назвать не смог. На приеме в  поликлинике
наслушался  о  выдрах, тритонах,  пиявках и  пресловутом  "волосе",  которым
пугают купальщиков  в  каждом  водоеме.  Интересным  показалось упоминание о
больной  рыбе.  Это  странно,  поскольку  вода  в  озере  отличается  особой
чистотой, что связано, во-видимому, с подводными ключами.

     12 июля 1940.
     Только что  вернулся из Москвы,  и  с очень  неприятным чувством. Скажу
сразу: то, что  я увидел, поразило меня. Я был  готов  ко многому,  но такой
беспомощной профанации  научного  эксперимента я не ожидал. "Новая клеточная
теория" опирается  на опыты  с  растертой  гидрой.  Растирание  производится
запросто,   в  ступке.  После  чего   в  допотопный   микроскоп  наблюдается
образование  новых клеток из полученного "неоформленного живого вещества"! И
автор  считает  это  точным  опытом,   убедительно   опровергающим   принцип
Реди-Валлисниери. Удивительна та  терпимость,  с  которой  эти  эксперименты
воспринимаются  руководством Института биологии.  После прочтения доклада  я
получил  записку  с  вопросом:  что  я  думаю  о  "новом  живом   веществе".
Разумеется,  я  высказался  на  этот счет.  Жалкую кашицу из  гидры  следует
выбросить. Из нее  никогда не образуются новые  клетки, потому что у них нет
для  этого причин.  Зачем вообще неклеточному веществу соединяться  в  более
сложный комплекс, скажем,  в клетку? Оно не сделает этого, по  крайней мере,
до тех пор, пока это  не станет по какой-то невероятной причине необходимым.
Автор новой теории  пытается разрушить основы традиционной клеточной теории,
не зная биологии! Я не отрицаю права  исследователя на любые сомнения. В том
числе  и  принцип "подобное от подобного" точно  так же уязвим,  как и любая
другая  биологическая модель. Но  это  вопрос вопросов! Тут  на  пальцах  не
объяснишься.

     15 июля 1940г
     Сегодня   привезли  заказанную   аппаратуру.  Для  группы   комплексных
исследований  это  газомеры. А лаборатория химической эмбриологии дождалась,
наконец,  кварцевых спектрографов и огромной кварцевой линзы,  изготовленной
по специальным  чертежам в  оптическом институте. Я возлагаю на  нее большие
надежды. Линза  усиливает ультрафиолетовое излучение. Видимый  свет, проходя
сквозь  нее,  сохраняет  обычную  интенсивность.  Это  происходит   за  счет
определенного радиуса  и специального  тонирования стекла.  С  помощью  этой
линзы,  а лучше сказать  - экрана, мы  надеемся провести  серию оригинальных
цитологических    и    гистологических    опытов    по   изучению   действия
формообразующего  поля. К тому  же я  намереваюсь  поставить эксперименты на
животных.

     18 июля 1940
     Имел  неприятный  разговор  с  директором.  Мои  выпады  против  "новой
клеточной  теории" широко обсуждались  и  получили  странную  окраску. Такое
впечатление, что и биология и клеточная теория здесь ни при чем. Но мне не в
чем  упрекнуть  себя.  Все сказанное  я могу подтвердить и  сейчас. Возможно
только, я был слишком резок в выражениях.

     20 июля 1940г.
     Сегодня  к  концу рабочего  дня в  соответствии  с  негласным  приказом
директора института вся  рабочая документация  лаборатории  была уничтожена.
Той же участи подверглись все лабораторные методики и регламенты. Аппаратура
размонтирована,  уложена в  ящики  и  перенесена на склад.  Кварцевый  экран
повидимому поразил  начальство своими размерами. Приказано его  утопить. Это
сделать поручено лично мне, ночью и без свидетелей.

     28 июля 1940
     Я больше не заведую лабораторией. Не одного меня "постигнул астракизм".
Тому  есть  скрытые  причины.  Последнее время  я  предпочитаю хранить  этот
дневник в укромном месте. Так что у меня теперь есть тайник.

     31 июля 1940
     Вытянул на берег  лодку  и  наконец-то увидел  еще  одну  капсулу.  Она
пристала  ко  дну вместе  с водорослями.  Крупная, несколько  иной  формы. И
размеры  ее увеличены не за счет развития  и роста.  Это другая  капсула!  Я
решил  до начала  анализа  держать ее  в воде. Не  хочу рисковать ею.  Думаю
понаблюдать за ней, ежедневно добавляя свежей воды.

     1 августа
     Работы на острове планируется сократить, поскольку  приближается осень.
"Купальный  сезон" скоро закончится. Я решил сменить подход  к теме и начать
совсем  с другой  стороны  -  с  краеведческой работы. Посижу  в библиотеке.
Надеюсь что-нибудь найти в летописях о местной фауне прежних лет.

     4 августа 1940
     Я  знаю об  этих  местах уже достаточно  много. Кажется,  пора  сделать
перерыв. На  днях нашел в  Летописи  упоминание  о том, что  в здешних краях
водились черти. С чем себя и поздравил. Неплохой итог для научной работы.

     5 августа
     Капсула - это нечто  дикое.  Она формируется. И  пугает меня кое-какими
аналогиями.  Не хочу  записывать столь дурацкие впечатления.  Все  выяснится
через несколько дней.

     6 августа 1940
     Я  так  и  не  решился уничтожить  дневник. Тем  более, все  как  будто
спокойно.
     Через пару дней после того, как экран был тайно спущен на дно, я нырнул
взглянуть на  него. Зрелище, представшее  передо  мной, трудно  описать. Это
было  нечто сказочное.  Подводное царство Садко, залитое ярчайшим светом.  Я
стоял на плотном песчаном дне, чистом до  неправдоподобия. Водоросли  - тоже
чистые, без единого пятнышка ила - шевелились в каком-то определенном ритме.
Я  не  сразу  разглядел родник - водяной поток в  воде. Только  почувствовал
вдруг, как по ногам резанул холод. Я нырял несколько раз. Солнечные лучи шли
сквозь экран, вошедший углом в
     песок. Ключевая  вода  омывала стекло. И тут я разглядел четкий рисунок
потока. Он бил  сверкающей,  жирной струей,  не смешиваясь с  озерной водой,
напоминая  более всего глицерин. Он  закручивался  кудрявыми вихрями,  будто
специально  подготовленный  для  съемок  учебного  фильма,  и  потом  нехотя
расходился, пропадая в воде. Я  укрепил экран вертикально. Свет залил меня с
головой.  Я  еще  раз взглянул на  озеро  сквозь  цветное стекло.  Это  было
потрясающее  зрелище. А  к вечеру меня  осенило:  родниковую воду  не так уж
трудно собрать, чтобы подвергнуть анализу.

     Это была последняя запись. Сережка закрыл тетрадь и отнес на место.

     26 июня, 12 часов
     Невеселым  выдался  этот  день.  Взрослые  были  какие-то  смущенные  и
растерянные.  Обычный разговор  не  клеился.  Но баба  Груша  была настроена
иначе.
     К  двенадцати  часам,  когда обычно привозили хлеб, она  была первой  у
прилавка.  Свежий   хлеб   -  единственный  товар,  за   которым   постоянно
выстраивалась  очередь. Собралось  практически  все население окрестности  -
отличная аудитория для  бабы Груши. Она купила круглый и два батона,  помяла
их немного и недовольно помотала головой. Высказалась она, однако, совсем по
другому поводу:
     - Ну, доволен, старый?
     Это относилось к Ивану  Петровичу. Напрасно он пытался скрыться от бабы
Груши за чужими головами.
     - Дачников моих напугал. Съехали. Не знаю, на что теперь жить буду.
     - Я, что ли, виноват? - попробовал оправдаться Иван Петрович.
     - А кто же  еще? Чушь несешь про  какую-то медузу! В  наших-то краях! А
мальчишкам только подскажи! Они такое увидят, что тебе и в голову не придет!
     -  Ну  хватит,  Аграфена! -  сказал Иван  Петрович,  стараясь сохранить
достоинство. - Может, это галлюцинация была.
     - Вот я и говорю: перегрелся, так хоть не болтай языком-то!
     Она сердито развернулась и пошла к другому прилавку. В  этот  момент  в
дверях показался Федя.
     - А я за хлебом! Смотрю, машина хлебная приехала, так я сразу сюда!
     Федя  прошел к  кассе  и топтался  там, ожидая, что его  пропустят  без
очереди. Так и
     бывало, когда его  болтовня становилась невыносимой. Федя был  счастлив
как всегда. Ивана Петровича он не  заметил, хотя тот раздраженно посматривал
на него.
     - Здравствуй, Серега! - просиял Федя, увидев Сережку.
     - Здравствуй, Федя.
     - Смотри, что  у меня есть! -  Федя схватился за карман и достал оттуда
коробок. - Смотри! Хочешь?
     Он приоткрыл коробок  и, не долго думая, дунул  туда.  На  его взмокшем
лице  сразу осели в огромном количестве темные пылинки.  И немедленно начали
расплываться коричневыми пятнами.
     -  Ну уж,  Федя, это ты  просто хулиганишь!  - возмутилась кассирша.  -
Закрой коробок сейчас же! Здесь же продукты! Откуда это у тебя?
     - В резервуаре взял! - беспечно ответил Федя.
     - Федор! Не корчи из себя ученого!  - прикрикнул на него Иван Петрович.
-  Только  и  слышно:  резервуар, лаболатория.  К вам на  остров давно  пора
комиссию направить!
     Федя смутился и попятился.
     -  Дошло наконец?  -  снова накинулась на  Ивана Петровича  баба Груша,
будто  только  этого и  ждала.  -  С комбинатом  воевать пора! А ты  ерундой
занимаешься! Глупости сочиняешь!
     Иван Петрович предпочел промолчать.
     Очередь  двигалась  медленно. На Федю  старались  не смотреть, не желая
пропускать его к окошку кассы. Тут кто-то из маленьких детей зашелся плачем.
Другие начали капризничать, жаться к родителям.
     -  Готовьте мелочь!  -  объявила кассирша,  окинув взглядом очередь...и
вскрикнула! Федя стоял  в  одиночестве посреди  магазина. Покупатели,  тесня
друг  друга,  отодвигались от  него  подальше.  По  старому  Фединому  лицу,
перекатываясь из морщины в морщину, струилась алая  жидкость. Она стекала по
щетине  вдоль уголков рта и  исчезала за воротом  спецовки. А  на  лице была
неизменная Федина улыбка. Это был кошмар.
     - Пойди умойся, Федя! - закричала кассирша.
     Тот  вытер лицо рукавом  и  с  удивлением  разглядывал  бурые  разводы,
отпечатавшиеся на рукаве.

     27 июня, 10 часов.
     В   одной   из   аудиторий   биофака   шел   экзамен:   четверокурсники
географического факультета сдавали биологию.
     Высокие  окна,  выходящие на тихую, практически пешеходную  улицу, были
распахнуты. За ними раскачивались тяжелые ветви столетних деревьев.
     Тимоня сидел за столом лицом к лицу с сонным экзаменатором.
     -  Ну  что ж,  -  меланхолично сказал экзаменатор,  - первый вопрос  вы
осветили,   я  бы   сказал,  богато.   Приятно  услышать  столько  волнующих
подробностей из  жизни  осьминогов. Думаю, на второй вопрос  вам  достаточно
ответить более лаконично.  Что  там  у  вас?  - он заглянул в  билет:  -  "О
происхождении жизни на Земле". Начинайте сразу с теории академика Опарина**.
     - Хорошо, - сказал  Тимоня,  мне все равно, с какой теории начинать. Ни
одна из них не в состоянии дать нормального ответа на вопрос.
     Экзаменатор запоздало вскинул брови. Тимоня продолжал:
     - Теория Опарина имеет тот же изъян: она проскакивает ключевой момент.
     - Постойте-постойте, - экзаменатор протестующе заморгал,  - давайте все
по порядку.
     - Хорошо,  - согласился Тимоня. -  Теория Опарина доказывает, что жизнь
зародилась на  Земле из  неживой  материи.  Сначала  появились  органические
молекулы. Они  стали  объединяться в  комплексы. А  потом эти комплексы ни с
того  ни  с  сего стали реагировать на  раздражители  и  приспосабливаться к
среде.
     Тимоня  выразительно замолчал, давая понять, что несовершенство  теории
очевидно.
     - И  что вам  не  нравится?  Молекулярные  комплексы?  А  вы слышали  о
последних  достижениях ученых  в  этой  области?  О том,  что  уже  получены
искусственным путем практически все  соединения, входящие в состав клетки? И
эти соединения, между прочим, самостоятельно объединяются в комплексы.
     -  Правильно, - спокойно ответил Тимоня. - Все, как у Опарина. А дальше
теория не работает.
     - Совсем? - у экзаменатора вытянулось лицо.
     - Нет,  только  в одной  части, но  зато самой главной:  функциональная
направленность поведения из этих комплексов никак не выводится.  С чего  это
они вдруг начнут хватать пищу?
     - Ну, знаете! - прервал его экзаменатор. - Вы что же, ничего не слышали
о  комплементарности?  О  том, что молекулы  соединяются строго определенным
образом? Молекулы "узнают" друг в друге собратьев по слагаемому комплексу.
     - Как детали собираемой машины? - невозмутимо продолжил Тимоня. - Вот и
я о  том же.  Детали  собирает человек,  мысленно представляющий себе  образ
целой машины. По крайней мере, существует чертеж.
     - Чертеж? Может быть, идея? - неприязненно спросил экзаменатор.
     - Можно и так сказать. Если  нет идеи, и молекулы никто не собирает, то
они просто слепятся в молекулярный ком.
     - Ком?! - экзаменатор окончательно проснулся.
     - Хорошо,  пусть  не  ком.  Узнавая друг  друга,  как костяшки  домино,
молекулы выстроятся в изогнутый хвост.
     - Хватит, пожалуй. Биологии  вы не  знаете. Нужно  прежде всего  хорошо
знать предмет, а уж потом позволять себе вольные рассуждения.
     -  Извините,  один  вопрос,  -  вежливо прервал его  Тимоня,  -  как Вы
думаете,   нет  ли  чего  либо  общего  между  микросомами  и  "микрозимами"
Бэшана***?
     Экзаменатор непонимающе взглянул на Тимоню:
     - Бэшана? Бэшан...Бэшан... - он, прищурившись,  вспоминал. - Напомните,
пожалуйста.
     -  Вот видите, -  холодно  заметил  Тимоня,  - я же не говорю,  что  вы
биологии не знаете. Бэшан работал  в середине девятнадцатого века.  Поставил
ряд блестящих  экспериментов, доказывающих  существование микрозим  - частиц
живой материи,
     независимых  от  клетки.  По его  мнению  они  прекрасно существуют вне
клетки и весьма распространены в природе.
     - Я понял,  о чем вы. Эти факты не нашли научного подтверждения. В наше
время Бэшан забыт.
     - Однако его эксперименты нормального опровержения не получили.
     - Хорошо, к чему вы об этом?
     - К тому, что,  может быть, не стоит так долго париться  над получением
неклеточного живого вещества, если его и так везде полно.
     -  Живого  вещества? -  экзаменатор  поморщился.  -  Вы  слишком  легко
употребляете  этот  термин  Вернадского****.   Им  следует  пользоваться   с
осторожностью. Так где же это его полно?
     - В грозовых  тучах, например, обнаружены  аминокислоты. Почему бы и не
микрозимы? Бэшан  мог иметь  в  виду  соединения, которые сейчас  называются
иначе.
     - А над чем же тогда стоит 'париться', как вы изволили выразиться?
     - Над изучением силы, диктующей форму. Без нее  молекулы узнавать  друг
друга не будут.
     - Стихийный  идеалист, - заключил экзаменатор. -  Больше  четверки  вам
ставить нельзя.
     - Из-за того, что идеалист?
     - Нет, из-за каши в голове.
     Тимоня  спокойно  взял  со стола зачетку, помахал ею  в  воздухе, чтобы
запись просохла, и сказал:
     -  Я ничего не имею против теории  Опарина. Но следует  добавить  в нее
недостающее звено.
     -  'Чертеж', да?  - язвительно  изрек экзаменатор. - Вы  меня  удивили,
молодой человек.  Я потратил на вас полтора часа экзаменационного времени! У
вас   какое-то   пристрастное,  нет,  личное  отношение  к  биологии.  Такое
впечатление,   что  вы  уже   готовы  получить  из  микрозим  своих  любимых
осьминогов, минуя все положенные этапы эволюции.
     - Этапы эволюции -  тоже не догма. Все зависит  от силы, действующей на
живое вещество. А природа сделает так, как ей проще.
     -  Понятно,  -  экзаменатор  медленно  закивал  головой, - первый  день
творения, второй день творения.
     - До свидания, - сказал Тимоня и с достоинством закрыл за собой дверь.

     27 июня, 14 часов
     Следователь включил карманный фонарик, поскольку лампочка в Настасьином
     подполье была совсем слабой. Большой желтый круг подрагивая перемещался
по
     стенам, хранившим следы  лопаты столетней  давности. Потом скользнул на
сырой пол.
     Подполье  было  абсолютно пустым. Следователь  сантиметр за сантиметром
изучал утрамбованную почву, осмотрел нишу.
     -  Ага,  -  сказал  он и  просунул  свернутую  газету  в  дыру, которую
обнаружил в глубине ниши. - Выходит где-то в районе завалинки.
     - Да в нее и кошка не пролезет, - разочарованно сказал Сан Саныч.
     После  этого они выбрались на поверхность. Фонарь выключать следователь
не стал, а  так же тщательно изучил пол в доме. Сан Саныч терпеливо наблюдал
за его действиями и медленно передвигался следом.
     Уже закрывая калитку, следователь негромко сказал:
     - Результаты экспертизы  очень  странные.  В  интересах следствия  этот
случай нужно сохранить в тайне.
     - Какая там тайна! Тарарам на всю округу!
     - И что говорят?
     - Да никто этому не верит. Говорят, померещилось.
     - Вот и придерживайтесь этой версии.
     Они  прошли немного  берегом и остановились на так называемом  собачьем
пляже. Внимательно осмотрели куст, едва хранивший следы медузы.
     -  Вот, видите?  -  Сан Саныч  указал  на  ветки, покрытые слабым белым
налетом.
     -  Разве это не паутина? - усомнился следователь, но принялся аккуратно
соскабливать  коричневую  кожицу  вместе  с  налетом.  Потом он отломил пару
веток.
     Осмотрели  поляну. Углубились в кустарник и пошли вдоль белесого следа,
протянувшегося  по  траве,  по  ветвям и листьям  и  постепенно пропадавшего
где-то на полпути к Настасьиному двору.
     Осмотр места происшествия закончился.

        ИЮЛЬ

     2 июля, 12 часов
     - Люди! Что это? - громогласно спрашивала баба Груша,  стоя на берегу и
указывая пальцем  на самую кромку воды. Туда, где  сбился  в  белую  полоску
тополиный пух. А вперемешку с пухом - странные розовые и  сиреневые чешуйки.
Ответа баба  Груша, разумеется, ни от кого не ждала. Рядом с ней помалкивали
Сережка с Гришкой.
     - Вот! - продолжала она. - Дождемся! Скоро  на  голову посыпется, а  мы
все молчим?
     Иван Петрович уже спешил к ней по Озерной улице:
     - Не  шуми, Аграфена!  - он подбежал, запыхавшись: - Аграфена. не шуми.
Это ветер с юга, вот к нашему берегу и прибило!
     - А  мне все равно, к какому берегу прибило! Это ж грузовик целый  надо
подогнать, чтобы все озеро трухой засыпать!
     - В понедельник комиссия. Вот они и разберутся.
     - После дождичка в четверг твоя комиссия!
     - Почему моя? - в голосе  Ивана Петровича зазвучала обида. - Ты  что же
думаешь, мне эта труха нравится? Мне сети-вон начисто забило! Так смотришь -
вроде рыба, а на самом деле труха! Пришлось сети вытащить да свернуть1
     Иван Петрович махнул в сердцах рукой и зашагал прочь.
     Сережка с Гришкой с  интересом смотрели на плавающие чешуйки. Некоторые
из них напоминали скорее твердую скорлупу. Другие наоборот казались легкими,
как  перья,  будто  кто-то  вспорол на  берегу  подушку.  Раскаленный воздух
искажал линии, в глазах рябило.
     - Смотри, стрекоза! - закричал Гришка.
     Над водой неподвижно зависла тоненькая синяя стрекоза, словно влетела в
расплавленное стекло и застыла.
     - Э-эх, стрекозу увидали и рады, - с сожалением произнесла баба  Груша,
-  тут раньше  стрекоз было видимо-невидимо. А птиц! А цветов!  Колокольчики
были: одни  синие, другие лиловые. Клеверу  целые  поляны белого и красного.
Гвоздика была, тоже два вида: одна высокая, тоненькая, цветок, как паутинка,
другая  коротенькая,  а цветок  крепкий,  темный.  Фиалки  росли,  вереск. А
ромашек  - море!  Вы этого уже не видали. Да что  уж говорить. Баба  Шура-то
дома?
     - Дома.
     - Пойду проведаю.
     Сережка и Гришка потоптались еще на берегу.
     - Слушай, - заговорил Гришка,  - А там,  на  собьачьем пляже, что было?
Мезуда, что ли?
     - Медуза, - снисходительно поправил Сережка.
     - А баушка говорит, что там вообще ничего не было. Помои, говорит.
     - Да  что  с тобой разговаривать, - отмахнулся Сережка,  - пойдем лучше
вокруг озера обойдем.
     - Опять? Вчера только обходили. И позавчера.
     - А что делать-то? Лучше прогуляться.
     Они не спеша  пошли берегом. Купающихся было много. Только далеко никто
не  плавал,  все  барахтались у  берега.  Значит, какие-то  слухи о  здешних
событиях известны и приезжим. С обоих берегов слышались голоса - смех, визг,
крики. Из-за  них собачьего воя все  равно было бы не услышать, даже если бы
он и был.

     2 июля, 13 часов
     Сан Саныч  и следователь  районной  прокуратуры  подошли  к  озеру чуть
дальше собачьего пляжа.
     - Здесь есть спуск к воде? - поинтересовался следователь.
     - Вот, тут лучше всего будет, - сказал Сан Саныч, вытирая взмокший лоб.
     Осторожно  ступая  по неровному прибрежному  дерну,  они приблизились к
кромке  воды.   Сан  Саныч  раздвинул   ломкие  стебли  таволги  высотой   в
человеческий рост. При  этом  на головы им посыпались мелкие белые цветочки,
похожие на крупу: в это  лето все отцветало очень рано.  Перед ними оказался
небольшой заливчик, отрезанный от  озера стеной камыша. Сверкающая солнечная
дорожка бежала через все  озеро  прямо им под ноги. А вся  поверхность воды,
вся солнечная дорожка были сплошь усеяны розоватыми скорлупками. Будто здесь
всю ночь чистили пасхальные яйца.
     - Вот еще новости, - удивился Сан Саныч.
     Он выломал из  куста  длинный  прут  и попытался  придвинуть  несколько
скорлупок поближе. Вода  заволновалась, заиграла,  слепя  глаза. Следователь
зажмурился.  В  этот  момент  от  камышей  отделилась  человеческая  фигура.
Незнакомец в синей спецовке выпрямился во весь рост.  В ладони у него лежало
несколько  розоватых  лепестков. Он взглянул светло-серыми  глазами  на  Сан
Саныча, потом на следователя. Потом шагнул в заросли таволги.
     - Местный? - спросил следователь, глядя на еще покачивающиеся стебли.
     - Нет. Первый раз его вижу.