тоятельности, то можно не сомневаться, что ничего специфически "национального" руководители чехословацкой партии в эти проблемы не внесли: они лишь повторяли аргументы московских эпигонов. Некоторые доходившие до меня образцы чешских дискуссий, особенно речи Шмераля, Крейбиха324, Илека325 и др[угих] на совещаниях Коминтерна, заставляют меня думать, что чешские зиновьевцы, сталинцы и бухаринцы не только повторяли московские аргументы, но и чрезвычайно упрощали их. Да и как же иначе? Без такой операции они не могли бы извлечь необходимые аргументы против "троцкизма" из своих по существу социал-демократических арсеналов. Не могу не отметить мимоходом, что борьба против "троцкизма" в Чехословакии осложнена особенно грубыми извращениями. Сперва зиновьевцы, затем сталинцы неутомимо подбрасывали мне таких "единомышленников", с которыми я не мог иметь никаких точек соприкосновения. Я не стану называть этих мнимых "троцкистов", так как вряд ли они заслуживают упоминания. Система фальсификаций -- "грубая и нелояльная", по известному определению Ленина, -- входит необходимой частью в общую систему эпигонского руководства Коминтерном. В чехословацкой партии Шмерали, Крейбихи и им подобные выступали и выступают в защиту ленинизма против контрреволюционного "троцкизма". Эти же господа обвиняют меня и моих друзей в нежелании защищать Октябрьскую революцию от империализма. Иной раз не веришь ни глазам, ни ушам своим, наблюдая подобный маскарад. Нужно, однако, сказать, что такого рода наглые издевательства над рабочими со стороны дежурных чиновников Коминтерна чрезвычайно облегчаются недостаточным теоретическим уровнем чехословацкой коммунистической партии. Причины этого не трудно понять. Коммунистическая партия Чехословакии вышла преемственно из чешской социал-демократии. Идейная жизнь этой последней не была ни богатой, ни самостоятельной. Она развивалась в оппозиции к немецкому австро-марксизму и в то же время под его определяющим влиянием. По своим боевым качествам молодой, восприимчивый, активный чешский пролетариат уже до войны стоял неизмеримо выше своего социал-демократического руководства. Он это не раз доказал в политических боях, которые неизменно тушила австрийская социал-демократия. Она видела свою главную задачу в том, чтобы тормозить революционную борьбу масс и тем облегчала подготовку великой империалистской бойни. Не случайно сигнал к ней был подан из Вены. Чешская коммунистичская партия не унаследовала, таким образом, от прошлого серьезных теоретических традиций. Это могло бы явиться в известном смысле преимуществом, если бы чешская партия сразу открыла новую, подлинно революционную страницу своего теоретического воспитания, т. е. если бы она непосредственно и серьезно приобщилась к подлинному марксизму, очищенному от ревизионистских шлаков в горниле Октябрьской революции. К несчастью, чешская коммунистическая партия оборвала свою социал-демократическую пуповину к тому моменту, когда Коминтерн под руководством эпигонов приступил к искоренению самостоятельной идейной жизни во всех его национальных секциях и превратил "теорию" в покорную служанку бюрократии. Создались кадры новых "вождей", которые считают, что суть коммунизма состоит в организационных комбинациях; теория же есть лишь второстепенная приправа. В борьбе групп и клик чехословацкой партии "вожди" и кандидаты в вожди заботились прежде всего о том, чтобы своевременно визировать свои паспорта в тех учреждениях, которые ведали борьбою с "троцкизмом". Это было не сложно и обещало в то же время верный успех. Шмерали и Илеки терпели поражение за поражением, обнаруживая везде и во всем полную свою несостоятельность, зато они неутомимо выступали против теории перманентной революции, о которой они, к слову сказать, не имели ни малейшего понятия. Нынешние мнимолевые вожди чехословацкой партии в основных вопросах теории и стратегии не многим отличаются от Шмералей, Крейбихов, Илеков и братии. Они совместно с последними проделывали грубейшие ошибки V конгресса, который означал официальное открытие эпохи упадка Коммунистического Интернационала. Они, эти мнимолевые сталинцы, несут полную ответственность за разгром китайской революции, как и за упрочение позиции британской тред-юнионистской и лейбористской бюрократии. Они проделывают блок с Перселем и Куком, с Чан Кайши и Ван Цзинвеем, с Радичем326 и Лафоллетом327. Они поддерживали и поддерживают маскарадные фикции "Крестьянского Интернационала" и "Антиимпериалистической лиги". Они покорно проделали под руководством Бухарина VI конгресс, который на новой стадии развития сочетал, подобно V конгрессу, оппортунистические предпосылки с мнимореволюционными выводами. Ограждая "монолитность" партии методами бюрократического насилия, мнимолевые совместно с правыми привели партию к дроблению на ряд групп и клик. Запретив на бумаге фракции, они довели не только партию, но и профессиональные союзы до раскола. Сейчас уже не нужно доказывать, что партия крайне ослаблена. Но хуже и страшнее всего то, что партия и сейчас лишена возможности открыто и во весь рост поставить вопрос о причинах своих поражений. То, что прежде всего необходимо сейчас передовым чешским рабочим, это теоретическая ясность как предварительное условие политики. Настоящая работа совершенно не касается внутренних вопросов Чехословацкой республики. Но я думаю, тем не менее, что она имеет известные права на внимание передовых рабочих Чехословакии. Политические методы коммунизма интернациональны по своему существу. Нельзя делать правильную политику в Чехословкии, не имея ясного марксистского взгляда на причины разгрома китайской революции или великих стачек Великобритании и не создав себе правильного понимания центристской политики Сталина в обеих ее стадиях, т. е. 1925-[19]28 гг., когда он из оппортунистических посылок, общих всем эпигонам, делал чудовищно оппортунистические выводы, и 1928-[19]29 гг., когда, испугавшись последствий этой политики, он, под ударами нашей критики, открыл эру "левого курса", непродуманного, противоречивого, чреватого авантюрами и в то же время открывающего дорогу новому повороту вправо. Вопросы теории и стратегии Коммунистического Интернационала в эпоху эпигонов разобраны мною в моей "Критике программы Коминтерна"328. Настоящая работа посвящена одному из спорных вопросов, именно теории перманентной революции. Но вопрос этот усилиями моих противников и отчасти логикой самого положения так расширился, что включил в себя теоретические предпосылки почти всех других спорных вопросов. Вот почему без понимания происхождения и значения теории перманентной революции ни один мыслящий рабочий не может составить себе правильное представление о том глубочайшем сдвиге от марксизма к оппортунизму, который проделали эти эпигоны. Все это дает мне право надеяться, что предлагаемая книжка найдет своих читателей в Чехословакии. Л.Троцкий Константинополь, 17 декабря 1929 г. [Письмо В. Франку] 20 декабря 1929 г. Дорогой эсквайр! 1. Посылаю вам на всякий случай начало серии статей по французским делам: это составная часть моей предполагаемой книжки о "третьем периоде", как и статья моя об австрийском кризисе. Не знаю, удастся ли выпустить брошюру в целом. Пока что буду печатать отдельными статьями. 2. Я получил от тов. Берндля письмо, в котором он предлагает свои услуги в качестве переводчика, секретаря и проч. Это венгерский товарищ, судя по письму -- высокой квалификации. Жена его русская, врач. Вместе они перевели уже ряд произведений. О том, что я нуждаюсь или нуждался в немецком секретаре, он узнал от венгерского товарища, который был в Вене исключен из партии, как оппозиционер (я вас очень прошу как можно скорее навести необходимые справки об этом товарище). Я думаю, что в случае создания нами периодического органа он был бы в высшей степени полезен. Если вы еще в Берлине, необходимо вам немедленно вступить с ним в связь и написать мне все, что вы о нем узнаете, и какое впечатление произведет он на вас. Адрес сообщаю в конце письма. 3. Надеюсь, вы получили прошлое письмо, в котором я под влиянием быстрого испарения "фонда оппозиции" писал, что немецкий журнал можно было бы начать только при условии серьезной организационной и финансовой базы. Одной из проверок этой "базы" должна явиться история распространения моей брошюры о защите СССР. Будьте на сей счет тверды, как кремень. Надо навести порядок, иначе в Германии все будет безнадежно расползаться. [Л.Д.Троцкий] ПИСЬМО В "THE MILITANT"329 Уважаемые товарищи! Вы запрашиваете меня, какую фактическую "ценность" имеют обильные разоблачения Беседовского. Каюсь, я не читал их, так как первый попавшийся мне в руки фельетон показался мне пустопорожним. После вашего запроса я просмотрел несколько статей. Я не имею, конечно, никакой возможности проверить все его сообщения, так как ряд фактов, о которых он рассказывает, мне не известен даже понаслышке. Но я натолкнулся, по меньшей мере, на десяток фактов, которые известны мне самым непосредственным образом. О других же могу судить на основании знакомства с обстановкой, лицами и пр. В этих довольно все же широких пределах воспоминания Беседовского поражают своей фантастичностью, притом того особого типа, который у нас называется хлестаковским (по имени одного из героев Гоголя330, Хлестакова331). Это есть очень своеобразная лживость, в которой элемент личной заинтересованности сочетается с бескорыстной фантастикой, порождаемой отсутствием задерживающих центров. В ряде случаев измышления Беседовского имеют совершенно определенные низменные цели, т. е. рассчитаны на заказчика. Он стремится оказать услугу тем, которые хотели бы запутать отношения между Германией и СССР или вызвать разрыв между Москвой и Парижем. В то же время он хочет доставить аргументы наиболее воинственным элементам в Польше и в других пограничных государствах. Так как он, несмотря на свой внешним образом импозантный пост, играл в действительности роль третьего и четвертого ранга, то он пользуется для своих комбинаций жалкими крохами, падавшими к нему со столов, за которыми он сам не имел места. Но во многих случаях его фантастика бесцельна и свидетельствует скорее о расшатанности психики. Кстати сказать, мне пишут, что Беседовский до самого последнего времени не только входил в бюро коммунистической ячейки, но и играл одну из руководящих ролей в комиссии по чистке ячейки от... оппозиционеров. Самый подходящий для этого, как видите, человек! Этот факт бросает вместе с тем свет на ту политическую "эволюцию", которую проделал Беседовский -- даже не в 24 часа, а в гораздо более короткий срок. Л.Троцкий 21 декабря 1929 г. [Письмо В. Франку] 21 декабря 1929 г. Дорогой эсквайр! На сей раз у меня к вам дело вот какого порядка. Французские синдикалисты группы Монатта борются против вмешательства партии в жизнь синдикатов, ссылаясь при этом на слова Маркса о необходимости полной независимости профессиональных союзов. Слова эти цитируются по интервью, которое Маркс дал Либкнехту, кажется, для "Фольксштат"332. Вопрос этот стал во французском движении крайне боевым. Слова Маркса печатаются в органах синдикалистов огромными буквами на первой странице в качестве программного лозунга. С этим шарлатанством необходимо покончить во что бы то ни стало. Я хотел написать об этом статью, но я смутно помню этот эпизод. Необходимых материалов у меня нет под рукой, да и не хочется отрываться от других забот. Займитесь, пожалуйста, вы этим вопросом или сговоритесь с кем-нибудь другим, напр[имер], с Нойманом. Нелепо, конечно, по такому вопросу, отнюдь не теоретическому и отвлеченному, опираться на несколько слов Маркса из интервью в конце 60-х годов, игнорируя весь опыт мирового рабочего движения, которое только после того и развернулось. Этот аргумент, конечно, остается основным, но очень важно было бы осветить хотя бы вкратце ту обстановку, при которой Маркс давал свое интервью, и те тенденции, против которых он направлял его. Думаю, что Маркс не мог при этом не иметь в виду вмешательства либералов, филантропов333, оуэнистов334 в жизнь британских трэд-юнионов. Известно, с какой энергией Маркс поддерживал левое крыло чартистской партии, которая стремилась опираться на трэд-юнионы. Еще важнее было бы показать немецкую обстановку и сектантские тенденции лассальянцев335 в профессиональном вопросе. Маркс должен был их иметь первым делом в виду. С другой стороны, в рабочих организациях большое влияние имеет левая демократия. Дело шло таким образом, чтобы освободить пролетарские организации от опеки демократов и лассальянцев. Эти мои соображения имеют в значительной мере априорный и не вполне надежный характер. Я не сомневаюсь, что тема эта в свое время всесторонне разрабатывалась в марксистской полемике по вопросу о партийности или нейтральности профессиональных союзов. Можно найти, вероятно, поучительные статьи в "Нойе Цайт"336 за старые годы. По поводу интересующего нас интервью имеются несомненно исчерпывающие комментарии Рязанова, как "профессионалиста", с одной стороны, марксоведа -- с другой. Было бы очень хорошо, если б вы разработали эту тему для "Веритэ", начав с прямой полемики против злоупотребления марксовым интервью. Я попрошу Ранка337 приложить соответствующую цитату к этому письму. Если вы перечитаете мои тезисы по поводу французского синдикализма338, то вам будет совершенно ясно, в какую точку надо бить. Я ссылаюсь на эти тезисы, потому что вы, к сожалению, не можете следить за французской печатью. Указанной работой вы окажете несомненно ценную услугу французской оппозиции и движению в целом. [Л.Д.Троцкий] P.S. Мне приходит в голову еще следующее соображение: пожалуй, самое основное. Маркс не считал коммунистическую партию одной из партий буржуазного общества. Для Маркса коммунистическая партия была лишь сознательным выражением рабочего движения в целом. Вспомните известные слова "Коммунистического Манифеста" о том, что коммунисты не противопоставляют себя рабочему классу. Я думаю, что эту цитату надо привести и пояснить, особенно господам синдикалистам, которые в коммунизме видят одну из парламентских партий. [Л.Д.Троцкий] [Письмо В. Франку] 27 декабря 1929 г. Дорогой эсквайр! Отвечаю снова на ваше письмо No 8 по совокупности с только что полученным мною письмом No 9 (от 22 декабря). 1. Мне кажется, что из всей обстановки вытекает необходимость возвращения тов. Ландау в Вену для активной работы в Австрии. Если бы состоялось объединение с Фреем, то работа Ландау вне Австрии, может быть, могла бы облегчить слияние организаций на первых порах. Это, конечно, соображение второстепенное, но и оно сейчас отпадает. В Австрии положение остается кризисным. Положение коммунистов там благоприятное. Поле деятельности там для тов. Ландау более широкое, чем в Германии. Из всего этого вытекает, по моему, необходимость скорейшего его возвращения в Вену. В таком же духе высказывается и Росмер. 2. Вы ничего не упоминаете о распределительном аппарате в связи с моей брошюрой "О защите СССР". Ведь это же экзамен организации, в смысле ее способности поставить газету! Каковы точные финансовые итоги сего предприятия? 3. Вы пишете о недовольстве друзей по поводу того, что мою брошюру "Кто руководит Коминтерном?" издает "Акцион"339. Что же друзья предлагают вместо этого? Первоначально, месяцев 8 тому назад, предлагал издать эту брошюру, как и некоторые другие, Урбанс. Я, разумеется, немедленно согласился. Но он ничего не издал (не говоря уж о том, что его переводы ужасны). Что же вы предлагаете сделать другое? Опять издавать ее за счет фонда, т. е. бросать доллары в реку, которая называется Шпрее340? Фонд для этого недостаточно богат. "Акцион" издает брошюру за свой счет, без каких бы то ни было, разумеется, предисловий и проч. Специально написанное мною предисловие противопоставляет партийную точку зрения анархо-синдикалистскому отрицанию партии. Следовательно, все гарантии, и прежде всего политические, тут налицо. 4. Вы спрашиваете, какой смысл имеет переход к еженедельной газете? Мне кажется, что это имело бы большое значение, не только техническое, но и политическое. "Фольксвилле" просто отвлекает внимание левых рабочих от острых и спорных вопросов всякими злободневными пустяками, информацией, сенсацией, объявлениями и пр. Получается искусство для искусства и жизнь по инерции. В еженедельнике пришлось бы занимать оформленную принципиальную позицию по отношению ко всем вопросам. Здесь наш перевес сразу обнаружился бы. Читатели должны были бы сравнивать, размышлять и делать вывод. Наконец, переход на еженедельник означал бы фактическую ликвидацию плана "второй партии", и стало быть, нашу победу в этом принципиальном вопросе. Редакция еженедельника может быть построена гораздо свободнее и гибче, чем редакция "ежедневной" газеты. В еженедельной газете мы могли бы пойти на совершенно оформленную коалицию. Наконец, вы правы, что крушение Ленинбунда, при тупом и слепом упрямстве Урбанса неизбежное, было бы ударом и для нас. Более толковые патриоты Ленинбунда, даже из числа наших противников, не могут не видеть опасности полного краха. Надо предложить им якорь спасения: своевременный переход на еженедельную газету. 5. Нарисованная вами картина фактического положения показывает, что в настоящее время базы для самостоятельной газеты нет. Конечно, это не только финансовый вопрос, хотя и этот последний играет большую роль. Ваша примерная смета кажется мне совершенно нереальной уже по одному тому, что она рассчитывает на правильный доход от продажи. Вы при этом забываете образ брошюры: живые факты много ценнее кабинетных расчетов. Однако главный вопрос все-таки в слабости организационной базы. Вы пишете о большом количестве разбросанных, рассеянных, распыленных революционных рабочих. Это бесспорно. Но это значит, что должны быть и распыленные кадровые элементы. Имеем ли мы к ним пути? Не слишком ли ограничен наш горизонт тесными пределами Ленинбунда? Я вам послал адрес венгерского товарища. Познакомились ли вы с ним? Может быть, таких (или иных) одиночек в Германии немало. Очень желательно, чтобы вы расширили круг ваших знакомств и связей, пользуясь всякими зацепками (если вы еще в Берлине). Ставить еженедельник в Лейпциге совершенно невозможно. Ради чего это? Ради соблюдения лояльности по отношению к Урбансу? Нет, это слишком дорогая цена. Тогда уж лучше, как я и предлагаю, ставить коалиционный с ним еженедельник, а тем временем готовить базу -- более систематически и длительно -- для собственного издания. 6. Вы спрашиваете, почему я не откликаюсь до сих пор на немецкую декларацию и платформу? Я все это время был занят французскими делами. Завтра заканчиваю серию статей о положении французского рабочего движения -- в свете фактов и цифр, с одной стороны, теории "третьего периода", с другой. Только после этого я смогу перейти к немецким делам. Но и тут не обещаю очень скорых результатов, так как я сейчас по-настоящему приступил к своей книге о русской революции. 7. Не думаете ли вы, что книгу о "структуре системы послевоенного капитализма" мог бы издать Малик? Я считаю это вполне возможным и мог бы с ним об этом поговорить, если б вы мне конкретнее сообщили содержание книги. Лучше всего, если бы вы составили проспект на немецком языке. 8. Вы хвалитесь вашим завоеванием Изы Ш[трассе]... Гм! Я бы, знаете, голосовал против ее принятия в группу. Нельзя каждые два месяца переходить слева направо и справа налево. Надо за это публику наказывать. 9. Грустны ваши сообщения насчет организации распространения Бюллетеня. Я все же думаю, что это дело можно было бы поставить гораздо лучше именно из Берлина. 10. Мне не ясно, о каком хронологическом материале с 1903 до 1913 г. вы говорите. Язык, конечно, безразличен. 11. Вы явно недооцениваете наши кадры во Франции и их работу. Это очень серьезная группа. Редакция "Ля лютт де клясс" принесла нам четырех молодых образованных марксистов. Все они настоящие писатели. Организация систематически растет. Создались ценные группы среди иностранных рабочих (венгры, евреи). "Ля лютт де клясс" превращается в серьезный ежемесячник. Содержание каждого номера "Веритэ" пропускается, как пишет Навилль341, через решето: каждую неделю несколько десятков человек перебирают все вопросы по косточкам. Газета продается на собраниях и у входов. Навилль и Жерар342 были в связи с этим уже не в одной переделке. Им наносили колотушки, тащили в полицию и проч. После периода первых трений в центральном ядре установилась полная гармония. Организация парижского района приступила к выпуску прокламаций. Все в совокупности имеет обнадеживающий характер. Очень хорошо выглядит также американский еженедельник. [Л.Д.Троцкий] ОБЪЯСНЕНИЯ ПО ПОВОДУ ЗАЯВЛЕНИЯ ШУМАНА СУДУ (от 18 декабря 1929 г.)343 1. Прежде всего -- о присяге. Мне неизвестно, какова форма присяги в немецких судах. Если существует форма присяги для атеистов, то я готов под присягой показать, что Шуман мне не только не передавал своего проспекта, но что весь его образ действий был построен на моем незнакомстве с этим проспектом. Это будет видно из всего дальнейшего. 2. "Переговоры длились десять дней". Шуман действительно провел в Константинополе дней 8-10. Вызвано это было его стремлением во что бы то ни стало получить мою "Автобиографию". Шуман мне категорически заявил, что издательство Фишера, как строго антимарксистское и вынужденое считаться с реакционными тенденциями Гауптмана344, ни в каком случае не напечатает "Автобиографии", когда убедится в ее революционном характере. Он предложил мне это проверить путем телеграммы Фишеру. Так как ответ Фишера был невыгодным для Рейснера345, то он предложил дополнительные телеграммы, якобы в ограждение моих интересов. Телеграфная переписка с Берлином заняла около недели, чем и объясняется затяжка переговоров. В течение этих 8-10 дней Шуман заходил ко мне неоднократно, чтобы предложить новую телеграмму Фишеру или справиться, нет ли от Фишера ответа. Мы с ним разговаривали более или менее длительно несколько раз: я думаю, четыре-пять раз. Разговоры имели общий характер: о немецких издателях, о новых писателях и пр. Чисто деловые разговоры происходили в последние два дня, когда для Шумана стало ясно, что издательство Фишера от "Автобиографии" не собирается отказываться и что я, вопреки всем настояниям Шумана, не считаю возможным передать "Автобиографию" Шуману, после того как я в принципе согласился передать ее Фишеру. При наших разговорах с Шуманом -- длительность и значение которых Шуман явно преувеличивет -- никто не присутствовал. С содержанием разговоров были лишь знакомы моя жена и мой сын, находившиеся в соседней комнате. 3. Шуман явился ко мне не просто как издатель, а как издатель "симпатизирующий". Он привез мне свою книжку о К.Либкнехте со следующей надписью: Trotzky, dem Grossen, in dem gleichen Gefuhl der Vereheung und Bewunderung, mit der ich dies Buch ber Liebknecht geschrieben habe, berreicht vom Verfasser, Stambul, 25.III.[19]29. 346 Характер бесед Шумана со мною лучше всего характеризуется следующими строками из его позднейшего письма ко мне (Дрезден, от 16 мая): Brauche ich noch zu sagen, dass ich die Errinnerungen (Kerensky's) nie herausgegeben hatte, wenn ich sie vorher gekannt hatte? -- Jedes Wort hieruber durfte wohl gerade Ihnen gegenuber uberflussig sein, nach unseren Gesprachen und dem Liebknecht-Buch347. Для характеристики своего издательства Шуман привез мне тринадцать книг, тенденциозно подобранных. Они все стоят у меня на полке в том виде, в котором были привезены. Я их перечисляю: 1. Karl Liebknecht, von Harry Schuman. 2. Das Kaethe Kollwitz348 -- Werk. 3. Volk in Not, von Kaethe Kollwitz und Dr. Crede. 4. Bilder der Grostadt, von Frans Masereel. 5. Rings um den Alexanderplatz, von Heinrich Zille. 6. Spiesser-Spiegel, von George Gross. 7. Reise durch Russland, von Heinrich Vogeler-Worpswede. 8. Himmelhoch Jauchzend, von Ernst Haeckel. 9. Nietzsche349 und sein Werk, von Elisabeth Forster-Nietzsche und Henri Lichtenberger. 10. Mein Kampf um Wahrheit und Recht, von Emile Zola. 11. Frankreich und Deutschland, von Aristide Briand. 12. Stresemann350, von R. Freiherrn v. Rheinbaben. 13. Der Morgen, 50 Jahre Verlag Carl Reissner (Almanach) 351. 4. Утверждение Шумана, будто с этими книгами он передал мне проспект, в котором значится книга Керенского, не только ложно, но и выдумано им -- как я это докажу ниже -- только в самое последнее время. В письме от 16 мая 1929 г. Шуман указывает на то, что в альманахе его издательства "Дер Морген"352 Керенский сознательно не упомянут ввиду того, что Шуман считал вообще невозможным рекламировать книгу Керенского. Шуман не мог бы приводить этот довод, если бы он считал, что я знаком с его проспектом, где издательство делает Керенскому величайшую рекламу, как раз в связи с клеветой Керенского против Ленина, меня и других. В том же письме, в ответ на мои обвинения в умолчании о книге Керенского, Шуман отвечает, что он сделал это по соображениям "такта". Он и не подумал в том письме ссылаться на совершенную им будто бы передачу проспекта и на мое будто бы ознакомление с этим проспектом. Подобного рода ссылка в письме ко мне была бы настолько явной ложью, что могла бы только ускорить разрыв; между тем Шуман еще надеялся в этот момент на примирение, поэтому он ссылался не на передачу мне проспекта, а на "тактичную"... непередачу. О проспекте Шуман заговорил лишь тогда, когда дело перешло на судебные рельсы. Если бы Шуман заявил, что он прислал мне свой проспект из Дрездена в Константинополь еще до своей поездки, то я не решился бы это оспаривать, так как я получал тогда от разных издательств из разных стран десятки писем, проспектов, телеграмм, альманахов. В тот период я не мог отличать Шумана от всякого другого, столь же неизвестного мне издательства. На предложение Шумана приехать ко мне я ответил, как известно, отказом. Тем меньше я имел основания интересоваться его проспектом, если бы он мне был даже прислан. Но Шуман утверждает, что передал мне проспект лично в Константинополе вместе с книгами. Как отчасти показано выше и как будет еще видно далее, это противоречит всем фактам и письменным показаниям самого же Шумана. 5. Ставил ли я Шуману вопрос о том, издавал ли он книги, враждебные Советскому Союзу и большевистской партии? Такого прямого и формального вопроса я ему не ставил. Почему? Потому что все его поведение и подбор доставленных им мне книг исключали не только необходимость, но и уместность такого вопроса. Не лишнее будет сказать, что Шуман очень настойчиво подчеркивал, что изданные им книги о Бриане и Штреземане (для меня совершенно безразличные) -- негодные книги и для его издательства имеют случайный характер. Хотя, как сказано, я не ставил формального вопроса об издании враждебных Советскому Союзу книг, тем не менее я утверждаю, что Шуман не только умолчал о книге Керенского, но и сознательно ввел меня в этом пункте в заблуждение. Это вытекает не только из изложенных выше обстоятельств, но из нижеследующего эпизода, который один исчерпывает вопрос. Во время одной из первых бесед я сказал Шуману, что, поскольку я вынужден печататься не в коммунистических издательствах, я тем самым должен мириться, что в тех же издательствах выходят книги разных направлений, но, прибавил я, при выборе между разными буржуазными издательствами я, конечно, выберу такое, которое не ведет борьбы против Советского Союза и коммунизма. Это замечание было мною направленно не против Шумана, а скорее в его пользу: я хотел этим сказать, что, если издательство Фишера имеет действительно антимарксистский характер, -- издательство же Шумана, хотя и не политическое, относится с сочувствием к "миросозерцанию Либкнехта и Троцкого" (эту фразу Шуман повторял десятки раз), -- то я, разумеется, выберу издательство, не ведущее борьбы с коммунизмом и Советским Союзом. Шуман реагировал на это мое вскользь брошенное замечание очень активно; он сказал буквально или почти буквально следующее: "Я не только не веду борьбу против Советской Республики, но, наоборот, я издал книгу Гейнриха Фогелера353, которая исполнена горячей симпатии к Советской Республике". Шуман охарактеризовал при этом Фогелера как современного Христа и проч. Эта беседа, занявшая несколько минут, была целиком основана со стороны Шумана на моем неведении того, что он издал книгу Керенского. Умалчивая в этот момент о Керенском и выдвигая книгу Фогелера, Шуман сознательно и преднамеренно обманывал меня. 6. Упоминал ли Шуман в разговоре со мною о Штейнберге354 и возможном издании его книги? Я не могу ответить на это категорически, так как совершенно не помню подобного эпизода. Шуман называет Штейнберга моим смертельным врагом. Мне бы никогда такая характеристика не пришла в голову. Штейнберг был несколько месяцев народным комиссаром, затем вместе со своей партией порвал с нами. Он принадлежит несомненно к враждебному мне идейному течению. Но ведь в данном случае вопрос идет не о разногласиях, хотя бы и непримиримых, а о чудовищной клевете (подкуп немецким штабом). Если допустить, что Шуман упоминал о мемуарах Штейнберга, относящихся к тому периоду, когда Штейнберг работал в Совете народных комиссаров вместе с Лениным и со мною, то я никак не мог предполагать, что дело может идти о какой-либо враждебно-клеветнической книге, тем более, что издателем был Шуман, автор книги о Либкнехте, издатель книги "современного Христа" Фогелера, человек, сочувствующий "миросозерцанию Троцкого". В этом контексте эпизод со Штейнбергом, если он имел место, прошел для меня совершенно незамеченным. 7. Анжелику Балабанову я знаю в течение четверти века как человека идейного, честного и бескорыстного. Мы с ней глубоко разошлись и сейчас принадлежим к разным лагерям. Наши личные отношения лишены какой бы то ни было враждебности, наоборот, вполне доброжелательны. Предполагавшаяся книга Балабановой о Ленине355 (Шуман мне о ней действительно говорил) ни в каком случае не могла иметь в моих глазах ни враждебного, ни тем более клеветнического характера. Наоборот, свои переговоры с Балабановой Шуман приводил в связь с своей симпатией "миросозерцанию". 8. В том же заявлении Шумана суду (от 18 декабря) заключается целый ряд утверждений, не только не относящихся непосредственно к вопросу, но представляющих совершенно фантастическую ложь, и притом клеветнического характера. В первом параграфе Шуман сообщает, что до его прибытия в Константинополь я заключил договор с большим американским издательством, причем договор этот принес мне столь большой доход, что я снял виллу, в которой поселился с обширным персоналом, свободный от каких бы то ни было забот. До приезда Шумана я по телеграфу согласился дать американскому агентству (Consolidated Press; 19 Rue d'Antin, Paris) две серии статей, причем предупредил агентство, что гонорар предназначается мною целиком не для личных, а для общественных задач. Агентство внесло в Париже по указанному мною адресу (M-lle M. Thevenet, 187, Cite-Jardin, Les Lilas /Seine/ France) 10000 долларов. В Париже существует созданный по соглашению со мною комитет, который заведует распределением этой суммы для издания на разных языках марксистских произведений того направления, к которому я принадлежу. Из этой суммы я не воспользовался для личных надобностей ни одним долларом. Все это может быть подтверждено десятком свидетелей. 9. Совершенно верно, что прибывшие в Константинополь из Франции друзья, озабоченные моей безопасностью, сняли виллу на острове Принкипо, благоприятную с точки зрения личной охраны. В этой вилле, кроме моей семьи, с небольшими перерывами жило все время несколько семейств наших друзей. Если мое личное финансовое положение вообще может интересовать суд, то я готов дать исчерпывающие объяснения. Мне нечего скрывать. Я живу исключительно литературным заработком. 10. Шуман утверждает в том же первом параграфе, что он не мог ввести меня в заблуждение уже по тому одному, что я в своей жизни заключил бесчисленное количество договоров с издательствами. На самом деле до своего приезда в Константинополь я за всю свою жизнь не заключил ни одного договора с частным издательством, если не считать совсем незначительных договоров с русским издателем в годы моей юности. За последние тринадцать лет (до приезда в Константинополь) я никогда не получал никакого гонорара за свои книги и статьи, выходившие на многочисленных языках. Единственный гонорар, присланный мне Британской энциклопедией356 за статью о Ленине в 1926 г.357, я передал в пользу бастующих английских углекопов. С советским Государственным издательством у меня был генеральный договор на полное издание моих сочинений358. По этому договору я отказался полностью от авторского гонорара, который исчислялся многими десятками тысяч рублей -- в интересах удешевления моих книг. Все перечисленные мною факты могут быть без труда доказаны документально, как и при помощи неограниченного числа свидетелей. 11. В седьмом параграфе Шуман сообщает, будто я обязался перед советским правительством прекратить всякие отношения с некоммунистическими газетами и издателями. Во всем этом нет ни единого слова правды. Мои политические заявления, которые могут иметь прямое или косвенное отношение к этому вопросу, имели всегда гласный характер и все они напечатаны в "Бюллетене" русской оппозиции, выходящем в Париже и доступном всем. Никаких секретных переговоров с советским правительством у меня не было, никаких обязательств никто у меня не требовал, и никаких обязательств я никому не давал. Все это выдумано с начала до конца. Достаточно, впрочем, прочитать последние главы моей "Автобиогрфии", чтобы понять всю несообразность утверждения Шумана359. 12. Столь же основательно утверждение Шумана (со ссылкой на "Кассельскую народную газету"), будто из Москвы мне пригрозили в случае сохранения связи с буржуазными издательствами лишить меня доходов со стороны Государственного издательства. Политически совершенно юмористическое, это утверждение тем более нелепо, что, как сказано выше, я от Государственного издательства никогда никаких доходов не получал. 13. О существовании мемуаров Керенского я узнал впервые из телеграммы Ф.Пфемферта, полученной мною через несколько дней после подписания договора и после отъезда Шумана из Константинополя. О том, что в этих мемуарах имеется клевета на Ленина и меня, я узнал несколькими днями позже, из письма Пфемферта. Книгу Керенского я получил от Пфемферта в мае и немедленно по ознакомлении с ней написал Шуману письмо с требованием разрыва договора. Наконец, только в июне я получил от Ф.Пфемферта проспект Шумана с рекламой книги Керенского. 30 июня я ответил Пфемферту следующими словами: "Признаться, я совершенно потрясен той цитатой из шумановского проспекта, которую Вы мне сообщаете. Бесчестность этого человека, пожалуй, отступает назад перед его глупостью или, вернее сказать, легкомысленной наглостью". Эти строки явно свидетельствуют о том, что впервые я ознакомился с проспектом Шумана в июне. Вся переписка моя с Пфемфертом, устанавливающая приведенные выше факты, имеется у меня полностью. 14. Какой интерес у меня мог быть рвать с Шуманом? Правильно или неправильно, но я считал и считаю мой договор с ним в материальном смысле наиболее выгодным из всех, какие я заключил. Гипотеза Шумана, что я хочу порвать со всеми буржуазными издательствами вообще, опровергается фактами: только на днях я передал книжку "Что такое перманентная революция?" одному русскому и одному чешскому буржуазному издательству. У меня с американским издательством Бони договор на четыре книги, причем я совершенно не собираюсь с ним рвать, и т. д., и т. д. Следовательно, эта гипотеза отпадает. Остается единственное объяснение, то, которое соответствует действительности: решающим обстоятельством является для меня книга Керенского, заключающая клевету против Ленина, меня и других лиц. Как же можно логически, политически и психологически допустить, что я оставил бы без внимания эту клевету до подписания договора, если бы был знаком с ней? Между тем, в проспекте Шумана вся реклама книги Керенского построена именно на выдвигании его основной клеветы. Мне не нужно, кажется, доказывать, что вполне определенные взгляды и столь же определенные критерии имелись у меня и до визита ко мне Шумана в Константинополе. Значит, я не мог бы остаться равнодушным к проспекту ни одной минуты, если бы Шуман мне доставил его. Это суд должен ведь понять. Далее, если я не только получил от Шумана проспект, но и прочитал его -- по инициативе самого же Шумана -- то как объяснить, что в числе привезенных им мне тринадцати книг не было книги Керенского, т. е. той, которая была наиболее уместна, ибо сам Шуман претендовал в тот период на мою "Автобиографию"? Если я не придал, по словам Шумана, книге Керенского никакого значения, то почему Шуман, по его словам (см. письмо от 16 мая), считал необходимым умалчивать об этой книге "по соображениям такта"? 15. Я надеюсь, что д-р Франкфуртер внимательно прочитал чрезвычайно важное письмо Шумана ко мне из Дрездена, No 6, 16 мая 1929. Заявление Шумана суду находится в вопиющем противоречии с этим письмом, в котором Шуман тщательно подчеркивает, что явился ко мне не в качестве нейтрального издателя, одинаково готового издать и Керенского и Троцкого, а в качестве человека, "с восторгом", "с воодушевлением" писавшего свою книгу о Либкнехте и готового "на всю жизнь" вступить в связь с Троцким и поставить весь свой аппарат и все свои силы на службу делу распространения книг Троцкого в Германии. Все это подлинные выражения письма Шумана. Это ни в каком случае не может быть истолковано как условная вежливость коммерсанта. Такой саморекомендацией Шуман исключал возможность предположения с моей стороны, что он мог только накануне издать клеветническую книгу против того дела, которому служили Либкнехт и Ленин и которому служу я. Шуман подчеркивает свои многочисленные и длительные разговоры со мной, даже преувеличивая их удельный вес. Но этим он дает только лишнее показание против себя. Ведь в письме своем от 16 мая сам Шуман резюмирует содержание этих разговоров, вернее их общий дух, не в смысле разговоров нейтрального издателя с одним из случайных авторов, а в смысле особого духовного общения, основанного на исключительной нравственной симпатии и проч. и проч. Если даже откинуть патетические преувеличения стиля, то все же вывод получается несомненный и притом двойной: этого тона бесед не могло бы быть, если бы Шуман показал мне проспект, в котором он о Керенском говорит с таким же "воодушевлением" и "восторгом", как и о Либкнехте; с другой стороны, я лично, как бы скептически ни относился к излияниям Шумана, не мог все же допустить, что этот человек вчера только издал гнусную книгу, направленную против Ленина и меня. Мне кажется, что это есть центральный момент всего дела, более убедительный для умного судьи, чем всякая присяга. Л.Троцкий Принкипо, 31 декабря 1929 г. О ГИЛЬФЕРДИНГЕ360 ...Если желаете знать персональную причину поведения Гильфердинга, возьмите мою книгу Terrorismus und Komunismus (Anti-Kautsky)361, найдите там главу "Kautsky, Seine Schule und sein Buch"362, там есть характеристика Гильфердинга, которой он не может мне простить, потому что он слишком явно узнал в ней себя. Хорошо бы теперь перепечатать эту характеристику: всего полстраницы. Есть и еще причина. Вскоре после октябрьского переворота я получил от Гильфердинга письмо, в котором он просил меня освободить из плена одного из его приятелей, из породы венских "докторов" (Herr Dr.)363. Ни строчки, ни слова о самой революции! Только просьба о приятельской "услуге", которую я мог бы оказать только в порядке беззакония, личного произвола и грубой несправедливости по отношению ко всем немецким и русским пленным. Нужно еще прибавить следующую деталь. В 1907 году, познакомившись со мною у Каутского, Гильфердинг сразу предложил мне перейти на "ты". Не без удивления я вынужден был согласиться. Так вот письмо начала 1918 г. о беззаконном освобождении приятеля было написано на ты, и в то же время ни слова об Октябрьской революции. Я не верил своим глазам, хотя и знал, что Гильфердинг - филистер364 насквозь. Я рассказал о просьбе Гильфердинга Ленину. -- А что он пишет о революции? -- Ни слова. -- Не может быть!! -- Однако так. -- Вот дрянь. Таков примерно был наш диалог. Я Гильфердингу на его письмо не ответил и просьбы его, конечно, не удовлетворил. А позже я дал вышеупомянутую характеристику его в книге против Каутского. [Л.Д.Троцкий] [1929] 1930 [Письмо В. Франку] 2 января 1930 г. Дорогой эсквайр! Придется. пожалуй, и вас втянуть в мой процесс против Шумана. Я посылаю вам при сем справку, написанную мною для моего адвоката. Из этой справки вам станет ясно, в чем дело. Так как вы в качестве секретаря по немецким делам вели переписку с Шуманом, то вы, вероятно, помните основные моменты этого дела. Самый важный вопрос таков: при вас или не при вас я получил впервые от Ф.Пфемферта проспект Шумана, в котором книга Керенского рекламировалась главным образом его клеветническими "разоблачениями"? Я помню, до какой степени я был поражен вопиющим противоречием между характером рекламы Керенскому и всем поведением Шумана в переговорах со мной. Я помню хорошо, что несколько раз с возмущением рассказывал обо всей этой истории товарищам. Если в вашей памяти сохранились по этому поводу убедительные воспоминания, то изложите их, пожалуйста, с возможной точностью и краткостью и перешлите д-ру Франкфуртеру. Если это нужно, заверьте ваше показание у нотариуса. Есть и еще вопрос, по которому вы можете дать показание, -- даже, пожалуй, два вопроса: о фонде и о вилле. Вы достаточно в курсе всех дел фонда, чтобы в качестве бывшего моего секретаря вполне авторитетно подтвердить то, что я на этот счет сообщаю адвокату. Равным образом, вы достаточно в курсе внутренних и внешних отношений виллы Изет Паши365, чтобы открыть адвокату ее "тайны". Копию ваших показаний пришлите, пожалуйста, мне: если дело развернется и получит неизбежно большую огласку, то придется, пожалуй, все эти документы напечатать. [Л.Д.Троцкий] [Письмо К. Михалецу] 3 января 1930 г. Дорогой товарищ Михалец! Сегодня я получил ваше письмо и одновременно письмо от товарищей так называемой пражской фракции. В этом последнем письме сообщается по поручению тов. Нойрата366, что он готов обратиться непосредственно к социал-демократическому министру Майснеру367 с вопросом о допущении меня в Чехословакию. Тов. Нойрат через посредство тов. Поллака368 испрашивает от меня "полномочий" на это. Насколько я понимаю, речь идет не об юридических полномочиях, которые вряд ли нужны. Достаточно того, что я этим письмом прошу через ваше посредство тов. Нойрата предпринять все необходимые шаги для выяснения вопроса о визе. На всякий случай сообщаю, что если бы правительство не сочло возможным дать мне визу на общих основаниях, то я просил бы разрешить мне приехать на курорт, на время лечебного сезона. Я мог бы прожить два-три месяца инкогнито, не принимая, разумеется, никакого участия в политической жизни страны и даже не входя ни в какое общение с печатью. По истечении лечебного сезона, если бы правительство Чехословакии потребовало того, я вернулся бы в Турцию. Возможно еще возражение насчет моей "безопасности". Ссылками на свое беспокойство о моей безопасности правительства чаще всего оправдывают свой отказ в визе. Настоящим письмом я уполномочиваю тов. Нойрата заявить правительству, что, поскольку моя жизнь может подвергаться опасности, ни одному здравомыслящему человеку не придет возлагать за это ответственность на правительство Чехословацкой республики. Если есть вообще правительство, которое несет в этом вопросе моральную ответственность, так это то правительство, которое меня выслало, а отнюдь не то правительство, которое предоставит мне временное убежище. В заключение считаю еще нужным прибавить, что те меры предосторожности, которые принимаю я сам при участии моей семьи и ближайших друзей, достаточны, чтобы избавить чехословацкое правительство от необходимости принимать какие бы то ни было меры для моей охраны. Необходимость лечения на курорте для меня и для моей жены может быть в любой момент подтверждена самыми авторитетными медицинскими свидетельствами. Вот все, что я вас прошу, по возможности дословно, передать тов. Нойрату. Я написал вам о визе на отдельном листке. Здесь же хочу высказаться кратко по поводу вашего письма, которое дало мне много ценной информации, за что вам большое спасибо. Прежде всего надо устранить одно недоразумение. Вы как будто относите тов. Леноровича к составу пражской фракции, которую вы называете студентами. Насколько я знаю, пражская фракция действительно состоит из студентов, находящихся под влиянием тов. А.Поллака. Что касается т. Леноровича, то он старый профессиональный работник, отнюдь не студент и с пражской фракцией организационно не связан. Тов. Ленорович в переписке со мной отнюдь не преувеличивал силы своей группы. Все это в порядке чисто фактической информации. Я получаю за последнее время "Арбайтер политик"369. Очевидно, посылает т. Нойрат по вашему предложению. Передайте ему за это мою искреннюю благодарность. Я очень внимательно слежу за газетой. Разумеется, очень охотно вступлю с тов. Нойратом в переписку. Должен, однако, сказать с самого начала, что я не могу присоединиться к той тактической линии, которую вы защищаете в вашем письме: входить в общую организацию с правыми и за кулисами толкать их влево. А где же ваша собственная позиция? Предъявляете ли вы ее открыто массам? Нет. Следовательно, она политически не существует. За последние годы только и было, что о "троцкизме". А между тем, я на каждом шагу убеждаюсь, что молодое поколение Коминтерна понятия не имеет о том, в чем состояла ошибка так называемого "исторического" троцкизма370. Отнюдь не в перманентной революции, а именно во внутрипартийной политике. Я слишком большие надежды возлагал в свое время на объективную логику вещей, которой нужно только за кулисами помогать, подталкивая правых влево. Я недостаточно оценивал необходимость повседневно-принципиального воздействия на рабочий авангард и повседневного, неутомимого отбора революционных элементов на основе определенных принципов и лозунгов. Вне этого -- большевизма нет. То, что вы сейчас делаете, -- это и есть воспроизведение ошибки "троцкизма" в новой обстановке, когда тяжесть этой ошибки еще усугубляется. Говоря более конкретно, вы воспроизводите ошибку "августовского блока"371 (1912 года). Результат можно предсказать заранее безошибочно: вы поможете правым сколотить партию, ограждая их левый фланг, а затем все-таки вынуждены будете порвать с ними, и останетесь ни с чем. Руководство чехословацкой оппозиции выработало программную резолюцию, которая с начала до конца проникнута духом оппортунизма. Коммунистическая фразеология играет в этой резолюции роль тоненькой пленки, еле прикрывающей оппортунистическое содержание. Я собирался об этой резолюции написать специальную статью. Высказываться в таком духе могут только люди, которые рвутся в ряды социал-демократии. Терпеть такую резолюцию могут только центристы, которые больше всего боятся оказаться изолированными от завтрашней социал-демократии. Как же поступает по отношению к этой резолюции "Арбайтер политик"? Она печатает оппортунистическую резолюцию без единого слова критики. Лишь после того, как резолюция подверглась атаке официального руководства, "Арбайтер политик" заявила, что эта резолюция предназначена для дискуссии и что, хотя в резолюции есть некоторые недостатки, они будут, несомненно, исправлены в результате дискуссии. Ведь это же и есть те "оговорочки", против которых Ленин всегда вел смертельную борьбу. Знаете, что сказал бы Ленин по поводу всего этого эпизода в целом: "Вот вам еще один пример, когда левый центрист, боясь порвать с оппортунистами, превращается в их адвоката, защищает их перед массами, маскирует их действительные намерения, а затем вместо благодарности получает от них щелчок". В фельетоне по поводу моей книги тов. Нойрат проводит строгое и совершенно правильное различие между своим довоенным центризмом и большевизмом (революционным марксизмом). Но увы, "Арбайтер политик" в целом есть воплощенный центризм. Мало того. Бывают эпохи, когда центризм эволюционирует влево, стремясь блокироваться с большевизмом. Бывают эпохи, когда центризм ищет союзников справа и приспосабливается к ним. Линия "Арбайтер политик" представляет собою центризм этого второго типа. Вы можете сказать мне следующее. В рядах оппозиции есть много хороших по настроению, если не по сознанию, революционных рабочих, которых надо спасти от влияния оппортунистов. Это есть обычный довод в таких случаях. Я нисколько не сомневаюсь, что в состав вашего "августовского блока" попало очень много революционных рабочих. Но отсюда вытекает только то, что революционеры должны поднять революционное знамя, а не склонять голову перед оппортунистическим. Ваше пребывание в одной организации с оппортунистами могло бы быть в течение некоторого времени оправдано, если бы вы оппортунистической резолюции руководства противопоставили боевую и непримиримую резолюцию в духе ленинизма, и превратили бы "Арбайтер политик" в орудие непримиримой борьбы за эту резолюцию. Разумеется, эта политика привела бы неизбежно к расколу с оппортунистами. Но для большевика такой раскол совершенно неизбежен. Зато вы оторвали бы от них лучшую часть рабочих. При нынешних же условиях вы помогаете оппортунистам удерживать в рядах своей организации революционных рабочих, усыпляя сознание этих рабочих и приучая их терпеть над собою руководство оппортунистов. Это самый большой грех, какой только можно себе представить. Вот самое главное, что я хотел вам сказать о принципиальной стороне дела. Вы совершенно правы, когда пишете, что "политика не дело личных реминисценций". Я думаю, что наша группа (1923 года) достаточно ясно показала свою свободу от всяких личных воспоминаний и предубеждений, когда вступила в блок с Зиновьевым на почве определенной принципиальной платформы372. Само собою разумеется, что я и сегодня готов работать рука об руку с любой группой, с любым товарищем независимо от того, боролись ли они вчера против троцкизма или нет, если только сегодня меня объединяет с ними общая принципиальная позиция. Поэтому я и спрашиваю: где ваша позиция? В резолюции объединенной оппозиции? Нет, ибо "Арбайтер политик" от этой резолюции робко отмежевывается. Этого недостаточно. Надо ей противопоставить свою собственную позицию. Вы пишете о неудобстве действовать через "уполномоченных" с мандатами и ссылаетесь при этом на письмо Шолема373 по поводу тов. Ландау. Все это, право же, совершенно несерьезно. А аналогии с эмиссарами сталинского аппарата374 и вовсе неуместны. Там мы имеем государственный аппарат и грубую финансовую зависимость партии от бюрократической верхушки. Эмиссар является с мандатом, в силу которого он может лишить центральный комитет любой партии огня и воды. Разве в положении левой оппозиции есть что-либо подобное? Наше влияние может иметь чисто идейный характер. Никакого мандата у Ландау не было и быть не могло. Он поехал, как молодой единомышленник, чтобы выяснить положение в Ленинбунде, тщательно скрываемое Урбансом, воспитавшемся на старых зиновьевских методах -- интриге и фальсификации. Разногласие по поводу советско-китайского конфликта приобрело исключительно острый характер. Откладывать вопрос нельзя было ни на один час: сталинцы возлагали на русскую оппозицию ответственность за чудовищную позицию Урбанса. Я сам в Берлин поехать не мог. Личных связей с единомышленниками у меня в Берлине не было. Надеяться на лояльность Урбанса я, к сожалению, не мог. Что же мне оставалось делать, как не просить тов. Ландау съездить в Берлин и издать там мою брошюру? Как же вообще можно действовать иначе? Как действовала циммервальдская левая оппозиция375 во время войны? Люди вроде Шолема тем охотнее цепляются за внешнюю форму, чем меньше у них осталось за душой революционного существа. Какова позиция Шолема, Рут Фишер, Маслова? Этого никто не знает. Люди довели себя до такого состояния, когда по их собственному мнению интересы пролетариата требуют, чтобы они молчали. Ведь это же прострация. Они утешают себя тем, что, проявляя, с одной стороны, долготерпение, а, с другой стороны, сплетничая в частных беседах и письмах насчет троцкизма, они разжалобят сердце Сталина и Молотова и будут вместе с Зиновьевым призваны к власти. Разве это революционеры? Разве можно такими методами завоевать уважение и доверие передовых рабочих? А без нравственного доверия руководство революционными рабочими немыслимо. Эти люди просчитаются и практически. Сталин может допустить Зиновьева к полуучастию в полуруководящей полуработе, но он никогда не допустит, чтобы Зиновьев создал себе личную опору против него, Сталина, в секциях Коминтерна. Попав в безнадежное и постыдное положение, люди вроде Шолема отводят душу на писании кляузных писем насчет эмиссаров с мандатами. А по вопросу о советско-китайском конфликте, как и по всем другим вопросам, они молчат. Bы спрашиваете о Переверзеве376. Если не ошибаюсь, он покаялся. Было бы очень хорошо, если бы "Арбайтер политик" вступила в обмен с изданием "Ля Веритэ" и "Милитант" в Нью-Йорке. Это два наших лучших издания. Бюллетень вам будет посылаться аккуратно: он выходит раз в месяц. Bы пишете, что хотели бы, чтобы я завоевал тов. Нойрата для деловой линии. Я готов сделать для этого все что угодно, не щадя ни времени, ни сил. Революционное крыло сведено сейчас к микроскопическому минимуму, и мы обязаны бороться за каждого отдельного товарища, особенно имеющего столь серьезный опыт. Я готов поэтому предложить и развить эту переписку. [Л.Д.Троцкий] [Письмо В. Франку] 8 января 1930 г. Дорогой эсквайр! Отвечаю на ваше последнее письмо из Берлина от 30/XII. Из последнего письма Ландау я вижу, что события приняли совершенно неожиданное развитие: вы будто бы внесли предложение об исключении Ландау из оппозиции и проч. Так ли это? В чем тут дело? Я совершенно поражен. На письмо Ландау я ответил несколькими строками. Копию при сем прилагаю. Напрасно все же, мне кажется, вы не повидали Берндля, если это заслуживающий личного доверия товарищ. Вы пишете, что это "пятидесятилетний легочно-больной член КПГ". Первых двух обстоятельств нельзя ему поставить в вину. Третья характеристика (член КПГ), к сожалению, неверна. Он уже не член КПГ, иначе через него можно было бы иметь интересную информацию. Вы спрашиваете, почему у нас "нет людей". Вопрос этот в вашем письме звучит нотой пессимизма. Мне кажется, что это безосновательно. Нынешние коммунистические партии возникли в результате войны и Октябрьской революции, т. е. двух величайших событий мировой истории. Величайшая ошибка Урбанса состоит в том, что он считает возможным без новых событий и независимо от хода развития построить рядом с существующей компартией новую. Он игнорирует тот гигантский человеческий отбор, который был произведен не Сталиным и Тельманом, а войной и революцией. Мы по этому пути не идем, за его полной безнадежностью в данной исторической обстановке. Но в каком же состоянии находится этот отбор? Лучшие элементы обескуражены и растеряны, не успев созреть. Верховодят горланы, чиновники, наемники. Выбирать надо между маленькой оппозицией (оболганной со всех концов) и между Октябрьской революцией. Чтобы сделать такой выбор, надо подняться на теоретическую высоту. Но ведь за последние шесть-семь лет Коминтерн теоретически не повышался, а снижался. Чтобы поднять слой рабочих вождей, нужно десять-пятнадцать-двадцать лет. Между тем, за последние семь лет вожди и теории сменялись каждые два года, и даже чаще. В головах ужасающий хаос, с большой примесью теоретического нигилизма и всякого цинизма вообще. С другой стороны: что сделали мы для внесения ясности в головы? Микроскопически мало. Русская оппозиция в течение всех этих лет была пленницей бюрократии и оставалась отрезанной от Запада. К нам примыкали по случайным признакам. Например, Урбанс усвоил себе не взгляды оппозиции, а те взгляды, которые Сталин приписывал оппозиции. Во всех странах были и еще есть элементы, которые свою мелкобуржуазную анархичность прикрывали флагом русской оппозиции. Такого рода "друзья" (напр[имер], Паз, с одной стороны, Монатт, с другой) не могли не отталкивать от нас рабочих революционеров. Из работ оппозиции издана ничтожная часть, и притом с огромным запозданием, когда противной стороне уже удалось внести хаос в умы. Время -- важный фактор борьбы. Сколько-нибудь систематическая работа оппозиции, приуроченная к западным странам и реагирующая на живые события, началась, в сущности, за последний год. Чего же тут ждать и требовать? Тем не менее то, что мы говорим и пишем, по кусочкам зацепляется в разных мозгах. Это даром не пропадает, но чтобы посев наш, пока еще очень скудный, дал живые ростки, нужна хорошая весенняя гроза с громом и молнией, да, может быть, и не одна, а две-три. Вот почему я так настаиваю на молодежи, на зеленой молодежи 18-20 лет, у которой мозги еще свежи, а не похожи на грифельную доску, исцарапанную во всех направлениях. Не слишком ли вы все-таки строго обошлись с Ландау? Вы пишете, в частности, что это он подал Майеру мысль обратиться к Международному Бюро377 за субсидией. Что же тут, собственно, плохого? Этого ему никак в вину поставить нельзя. Впрочем, вы сами, вероятно, об этом напишете в ближайшие дни. Крепко жму руку. [Л.Д.Троцкий] ПИСЬМО АВСТРИЙСКИМ КОММУНИСТАМ378 Копия: Джозефу Фрею. Уважаемый товарищ! Вы спрашиваете совета относительно линии поведения революционных элементов австрийской социал-демократии. К сожалению, я слишком мало для этого знаю состав, цели и методы вашей группы (только на основании No 1 вашей газеты "Революционный социал-демократ", письма тов. Фрея и вашего письма). Поэтому вместо тактических "советов" в собственном смысле этого слова я вынужден остановиться на некоторых принципиальных вопросах, без предварительного уяснения которых обмен мнений по практическим вопросам оказался бы построенным на песке. Вам кажутся сомнительными слова "терпеливо разъяснять", которыми я характеризую основную задачу австрийских коммунистов. Вы говорите, что года два тому назад терпеливое разъяснение было бы уместно, но что при нынешнем бурном развитии событий для этого уже нет времени. "Теперь слишком поздно", повторяете вы далее. Я вижу в этом какое-то недоразумение. В своей небольшой работе об австрийском кризисе я нарочно отметил в скобках, что формула "терпеливо разъяснять" была дана Лениным в апреле 1917 года. Через семь месяцев после того мы были уже у власти. Это значит, что "терпеливое" разъяснение со стороны революционной партии не имеет ничего общего с кунктаторством379, медлительностью или сектантской замкнутостью. "Терпеливо разъяснять" вовсе не значит разъяснять лениво, вяло, через день по столовой ложке. Своей формулой Ленин говорил в апреле 1917 года своей собственной партии: "Поймите и признайте открыто, что вы -- маленькое меньшинство; не ставьте себе задач, для которых у вас нет сил (напр[имер], немеделенное низвержение Временного правительства); не бойтесь противопоставить себя оборонцам, за которыми сейчас идет подавляющее большинство народных масс; вдумайтесь в психологию честного оборонца -- рабочего или крестьянина и терпеливо разъясняйте ему, как вырваться из войны"380. Совет Ленина означал другими словами: "не думайте, что существуют какие-либо рецепты или фокусы, при помощи которых сразу можно стать сильнее, не завоевав сознания масс; посвятите все ваше время, все ваше революционное нетерпение -- "терпеливому разъяснению". Вот подлинный смысл ленинских слов. Не надо, конечно, впадать в противоположную крайность и истолковывать мои слова так, будто я исхожу из предположения, что австрийские коммунисты через семь месяцев придут к власти. Это, по меньшей мере, маловероятно. Но если предположить, что события будут действительно развиваться в ближайшее время бурным темпом (чего нельзя считать исключенным), то это значит только, что успехи "терпеливого разъяснения" будут быстро возрастать. Поэтому слова "теперь уже слишком поздно" кажутся мне совершенным недоразумением. Какие же другие могут быть методы у пролетарских революционеров? Голое политическое нетерпение, которое хочет жать раньше, чем посеяло, ведет либо к оппортунизму, либо к авантюризму, либо к сочетанию одного с другим. За последние пять-шесть лет мы имеем во всех странах десятки примеров как оппортунистических, так и авантюристских попыток искусственно усилить позиции пролетариата без сознательного участия в этом самого пролетариата. Все эти попытки закончились крахом и только ослабили революционное крыло. Вы пишете, что соцал-демократические массы в Австрии настроены революционно, но что их революционность парализуется мощным аппаратом австрийской социал-демократии. Массе не хватает, говорите вы, "только соответственного руководства". "Только"! Но ведь это словечко "только" охватывает как раз всю деятельность революционной партии, от первых шагов пропаганды -- до захвата власти. Без завоевания доверия масс на опыте борьбы нет революционного руководства. В одни периоды на завоевание этого доверия нужны десятилетия. В революционные периоды -- месяцы дают (при правильной политике) больше, чем мирные годы. Но перескочить через эту основную задачу партии нельзя. Она целиком стоит перед пролетарскими революционерами в Австрии. Слова о "терпеливом разъяснении" прежде всего напоминают об этой задаче: "завоюй доверие рабочих!" и предостерегают против бюрократического самообмана, обязательно ведущего к авантюризму, против маскарадных методов работы, против закулисных махинаций, имеющих задачей перехитрить историю или изнасиловать класс. Вы можете сказать, что все это может быть принципиально правильно для коммунистов, но не заключает в себе никаких указаний для "революционных социал-демократов". Я не буду здесь останавливаться на том, что "революционный социал-демократ" есть для нашей эпохи внутреннее противоречие: если это не коммунист, то это, очевидно, левеющий центрист. Ни из вашего письма, ни из газеты мне ни база вашей группы, ни ее политическая физиономия не ясна. В противовес тому, что говорит о вас социал-демократия, ваша газета заявляет, что ваш временный комитет далеко отстоит от коммунистов (см[отри] статью о Лойтнере381 в No 1). В чем же ваши разногласия с коммунистами в таком случае? На это указания нет. Отделяют вас от коммунизма принципиальные основы или только ошибки официального коммунизма? Я считаю, что теоретически несостоятельная, политически бесплодная формула социал-фашизма представляет сейчас одно из главных препятствий для дела "терпеливого разъяснения". Согласна ли ваша группа с этой формулой или нет? Ясный ответ на этот вопрос абсолютно необходим: этим определяется, особенно в Австрии, вся перспектива и вся тактика. Но, заявляя, что вы далеко отстоите от коммунистов, вы в то же время не снимаете с себя ответственности за ту политическую формулу, которая парализует официальный австрийский коммунизм. В другой статье того же номера вы говорите, что основная демократическая установка австро-марксизма фальшива и что в этом корень всех бед. Не мне отрицать это. Но ведь предательство социал-демократии в данный момент состояло в том, что она отказалась от борьбы за демократию и чисто парламентскими методами выдала демократию фашизму. Именно по этой линии, как я себе представляю, должно идти сейчас возмущение социал-демократических рабочих. Между тем этому возмущению ваша газета противопоставляет общую формулу о несостоятельности демократии вообще. В газете нет принципиальной ясности, которая, как известно, имеет в политике большое преимущество. Но, с другой стороны, в половинчатости газеты я не вижу отражения половинчатости оппозиционно-социал-демократических масс. Оппозиционный социал-демократический орган, который действительно выражал бы настроение честных рабочих социал-демократов, возмущенных своим руководством, имел бы гигантское симптоматическое значение (что, конечно, не исключало бы с нашей стороны, а предполагало бы непримиримую борьбу против его половинчатости). К сожалению, первый номер вашей газеты не имеет этого симптоматического характера. Его половинчатость и недоговоренность имеют верхушечный характер. К этому присоединяется еще то, что в самой газете я встретил одно единственное имя [-- имя] д-ра Райха, мне, к сожалению, не известное. Временный комитет выступает анонимно. Если это определяется полицейскими причинами, тогда делать нечего. Но надо все же отдать себе ясный отчет, насколько анонимность новой группы затрудняет борьбу за доверие масс. Вы выражаете опасение, что австро-марксистская бюрократия может намеренно заполнить ваш временный комитет своими агентами. Да, провокация неразрывно связана с бюрократизмом. Бороться против нее можно, однако, только более тесной связью с низами. Если ваша группа представляет течение в среде социал-демократических рабочих, то надо при их посредстве выдвинуть руководство, не гоняясь за двусмысленными чиновниками. Рабочие прекрасно знают, кто в их среде слепо верит вождям, кто критикует вождей и кто возмущен ими. Отбор снизу в таких случаях в тысячу раз надежнее отбора сверху. Но для этого, конечно, нужно иметь опору внизу. Имеете ли вы ее? Разумеется, я не допускаю и мысли, что здесь дело идет просто о маскировке, т. е. о попытке коммунистов выступить под флагом "революционной социал-демократии" и создать таким искусственным путем независимую социал-демократическую партию как мост к коммунизму. Маскарадные методы в революционной пролетарской политике никогда не доводили до добра. Последние годы дали на этот счет немало примеров. С товарищеским приветом Л.Троцкий 10 января 1930 г. [Письмо А. Мюллеру] Мюллер 11 января 1930 г. Дорогие товарищи! Я получил от вас два письма (одно индивидуальное, другое коллективное) по поводу инцидента с тов. Ландау. Прежде всего я бы хотел устранить недоразумение, касающееся так называемого "мандата". Никакого "мандата" тов. Ландау не имел и иметь не мог, так как никакой оформленной организации интернациональной оппозиции до сих пор, к сожалению, еще нет. Я обратился к тов. Ландау, которого я лично, к сожалению, не знаю, ввиду того, что тов. Ландау открыто и совершенно правильно выступил в издании Ленинбунда против ложной политики тов. Урбанса. Задача тов. Ландау состояла в том, чтобы разыскать в составе Ленинбунда товарищей, стоящих на марксистской позиции, и побудить их повести активную борьбу за изменение линии Ленинбунда. Работа тов. Ландау должна была опираться лишь на солидарность его с активными руководящими элементами немецкой левой оппозиции (большевиков-ленинцев). Никаких формальных полномочий у тов. Ландау не было и по самому существу дела быть не могло. Факт таков, что руководящая группа оппозиции в Ленинбунде резко разошлась с тов. Ландау и отказалась с ним совместно работать. Я жалею об этом конфликте, но, разумеется, не может быть и речи о том, чтобы путем формального мандата (от какой организации?) навязать оппозиции Ленинбунда нежелательное ей сотрудничество. Я вынужден просто считаться с фактом, и только. Вы пишете, что работа тов. Ландау в Берлине принесла пользу. Я в этом не сомневаюсь; в частности, вы указываете на то, что тов. Ландау мог сыграть положительную роль в качестве нейтрального лица в деле объединения вашей группы с оппозицией Ленинбунда. К сожалению, после того, как одна из групп порвала с ним, он перестал быть для нас нейтральным лицом. С этим опять-таки приходится считаться, как с фактом. Думаю, что объединение двух групп остается по-прежнему необходимым, иначе левая оппозиция не выйдет из того незавидного состояния, в котором она ныне находится в Германии. Французская оппозиция сделала за последнее время серьезные успехи. Кроме еженедельника она теперь приступила к изданию теоретического ежемесячника382. Первый номер его выходит на днях. То, что необходимо немецкой оппозиции, -- это серьезный орган. Для органа нужна организационная база. Начало ей должно быть положено путем объединения двух групп большевиков-ленинцев. Эта задача остается не только обязательной, но и неотложной, независимо от тех или других неприятных инцидентов личного характера. Крепко жму вам руки и желаю успеха. [Л.Д.Троцкий] [Письмо В. Франку] Дорогой эсквайр! 1. Посылаю вам при сем русский текст моего ответа товарищу С.Канагуру. Адрес его сообщаю ниже. Канагур обратился ко мне через посредство Фрея с письмом, содержание которого достаточно ясно видно из моего ответа. Очень вас прошу перевести это письмо и переслать Канагуру. Пошлите, пожалуйста, копию Фрею. Надеюсь, что на этой почве "осложнений" не выйдет. 2. Только что получил обширное письмо от Соболева383 по поводу немецких дел. Я едва успел это письмо пробежать. Впечатление у меня такое, что он, будучи настроен по отношению к Ландау критически, все же не считает возможным подвергать Ландау остракизму. Признаюсь, те формы, какие приняла ваша "примирительная" миссия, меня немножечко удивляют, несмотря на то, что я по этой части немало перевидал на своем веку. Не погорячились ли вы немножко, а? От веддингцев получил письмо, в котором они выражают свое горячее огорчение по поводу так называемого "отзыва" Ландау. Во всяком случае, по части этого личного вопроса я никаких шагов, кроме тех, которые уже сделал, не предприму. Разумеется, берлинская группа сама должна решать, с кем она хочет работать и с кем не хочет. О каком бы то ни было навязывании не может быть и речи. 3. Каковы ваши личные планы? Остаетесь, как видно, в Вене? Каковы, в частности, ваши конкретные намерения насчет книги "О структуре современного капитализма"? 4. Сообщите при случае, каков был тираж моей брошюрки об австрийском кризисе и сколько ее разошлось. Меня это интересует с точки зрения силы (вернее, слабости) оппозиционной группы, с одной стороны, интенсивности политико-теоретических интересов, с другой стороны. 5. Что делает, кстати, группа в целом и каждый в отдельности? [Л.Д.Троцкий] [13 января 1930 г.] [ Письмл В. Франку] 15 января 1930 г. Дорогой эсквайр! Получил ваше письмо No 11 от 10 января со всеми приложениями. Ваше показание, отправленное Франкфуртеру, мне кажется совершенно достаточным. Если ему понадобятся еще какие-нибудь разъяснения, он может поставить вопросы. От него я получил архиоптимистическое сообщение: он не сомневается в выигрыше дела. Насчет дела Блюмкина. Я, признаться, не только удивлен, но и огорчен вашими словами насчет того, что корреспондент кельнской газеты, может быть, сообщает неправду. Я дважды подчеркнул в письме, что по всей совокупности обстоятельств я не сомневаюсь в правильности этого сообщения. Значит, дело не в одном кельнском корреспонденте. Если я упоминал об отсутствии юридического доказательства, то лишь в том смысле, что остается еще место для запросов, посылки делегаций и других приемов раскачки кампании. Переслали ли вы мое письмо насчет Блюмкина Фрею? Я очень прошу вас это сделать. У него все же возможностей больше. А вопрос настолько важный, острый и жгучий, что требует мобилизации всех сил, притом безотлагательно и со стопроцентной нагрузкой. Относительно Ландау я вам написал в прошлом письме. Никто не может, разумеется, воспрепятствовать ему оставаться в Берлине и вести ту агитацию, которую он считает необходимой. О том, что он не имеет никакого мандата, я сообщил. Обострять дальше дело, по-моему, нет никакого смысла. Вы спрашиваете о новой идее Сталина насчет кулака. Я сейчас как раз хочу заняться его последним докладом, который представляет собой совершенно исключительное даже для Сталина сочетание невежества, недобросовестности и наглости384. Напишите, пожалуйста, о ликвидации кулака поскорее и пришлите мне. Я хочу целый номер "Бюллетеня" посвятить русским делам. Вы пишете (в связи с делом Блюмкина), что для двух кампаний у вашей группы сил не хватит. Какая это вторая кампания, или первая? Я не могу догадаться. [Л.Д.Троцкий] [Письмо В. Франку] 20 января 1930 г. Дорогой эсквайр! Получил ваше письмо No 12. Прочитал внимательно. Убедить меня оно не убедило. Наиболее выразительным в вашем большом письме являются две фразы: "это меня взорвало" (стр. 5). "Меня такие австро-коммунистические методы взорвали" (стр. 6). Вот в этом, по-моему, и все горе, что вы стремились "к спокойному, безболезненному разрешению вопроса", но... вас "взорвало". Те грехи тов. Ландау, на которые вы указываете, распространены довольно широко. Товарищи с подобными качествами могут быть очень полезными работниками при условии наличия организации и ее контроля. У нас этого еще нет. Поэтому все минусы лезут наружу. "Взрываться" -- по-человечески понятно и простительно, но это приводит к наименее спокойному и к наиболее болезненному разрешению вопроса. Вы хаете почему-то "австрийский метод": "подружиться с рабочим, ходить к нему в гости, приглашать к себе... рассказывать анекдоты и проч., и проч." Несмотря на карикатурное изображение дела (немножко карикатурное), я должен сказать: мне такой метод кажется более правильным, чем непрерывное варение в собственном соку. Думаю, что ваша ошибка была в том, что, убедившись в неспособности верхушки сговориться, вы противодействовали апелляции к низам вместо того, чтобы самому пойти ей навстречу. Допускаю, что если бы верхушка могла бы выработать модус вивенди385, не привлекая низы к обсуждению конфликта, это было бы очень экономно, приятно, благородно и проч., и тому подобное. Но ведь это же оказалось недостижимым. Какой же другой выход у кучки склочной интеллигенции, как не призвать снизу рабочих и не покаяться перед ними чистосердечно во всем: так, мол, и так, либо примирите нас, либо разгоните нас. Я, ей-ей, других путей не знаю, их жизнь не выдумала. Когда же одна из спорящих сторон, считающая себя обиженной, обратилась к рабочим, то разумеется, не за тем, чтобы делать комплименты другой стороне. Это в порядке вещей. Австрийский ли это метод? Нет, это метод универсальный. Напрасно вы ему противодействовали. Надо было, после обнаружения непримиримости обеих сторон самому предложить этот путь: созвать всех своих рабочих и изложить им дело начистоту. Неприятно? Что поделаешь: чем богаты, тем и рады. Рабочие даже на таких склочных делах учатся, подрастают, приобретают навык ценить господ "вождей". Это и есть самое главное, почему я возражаю против вашей линии. Все остальное отсюда вытекает. Сейчас все равно этот путь навязан всей логикой положения. Но много времени потеряно зря. Требовать от Ландау, чтобы он покинул Берлин, я не считаю себя вправе. На каком основании? Что за нравы такие? Я мог просить его съездить в Берлин, мог оказать содействие его поездке. Сейчас эта его миссия ликвидирована. Он увяз в склоке, которая его затрагивает так же, как и всех других. По какому же праву я буду ему "приказывать" уезжать из Берлина? Вот это действительно был бы московско-австрийский сатрапский метод. Нет-с, извините. Берлинцы должны собственными силами урегулировать положение, привлекши к этому берлинских рабочих и провинциалов. Что касается Берндля, то вполне допускаю, что вы правы, и что, раз у вас была надлежащая информация, ходить к нему особенного смысла не было. Если бы у нас был даже формальный интернациональный центр, и то вмешиваться можно было бы только с величайшим тактом и осторожностью. Но центра у нас, к сожалению, все еще нет. В этом вопросе французские товарищи недопустимо тянут и канителят. Сколько уж месяцев прошло с тех пор, как мы вместе с вами вынесли постановление о создании интернационального бюро. Сперва остановка была за бельгийцами. Тем временем у бельгийцев произошла внутренняя, глубоко принципиальная борьба, которая поставила их на грань раскола. Росмер предложил инициативу предоставить одной только французской группе. "Веритэ" и так уже в значительной мере является "интернациональным" органом. Я с радостью на это согласился. И -- тщетно жду уже несколько недель обещанного циркулярного письма от "Веритэ". Я считаю, что вы, как участник нашего письменного соглашения на Принкипо, должны решительно протестовать письмом в редакцию "Веритэ" и требовать скорейшего исполнения обязательств. Думаю, что и ваша группа (если это вообще не миф) должна была бы вынести по этому вопросу явное решение и послать его в Париж. Пусть создадут хотя бы скромное информационное бюро для подготовки к будущей конференции и для издания информационного бюллетеня. Посылаю вам дополнительный материал по делу Блюмкина. Прошу распространить его теми способами, какими располагаете. Немецкий перевод прошу не забыть переслать Фрею на /орг. раз./ 386 Насчет невозможности работы с ним я тоже -- увы -- не убежден. С Ландау вы даже поклялись на священном писании никогда вместе не работать. С Фреем работа тоже невозможна. С вашей группой работа возможна, но работы этой как будто нет. Как же быть, дорогой мой эсквайр? Ей-ей, ума не приложу. Тем временем Фрей выпускает газету, ведет за нас борьбу, связался с "революционными" социал-демократами, связал одного из них со мною, приглашает рабочих на коллективное чтение автобиографии... Конечно, отсюда до пролетарской революции еще не близко, но это все же кое-что. А в других местах все больше... "взрываются". Сие неутешительно. Вы просили, чтобы я непременно всех "обругал". Ругаться не следует, это непорядок. Но поворчать я все-таки поворчал, как видите, изрядно. А засим крепко и с полной дружбой пожимаю вашу руку и жду от вас всяческих известий, по возможности хороших, но за отсутствием таковых хотя бы плохих. [Л.Д.Троцкий] [Письмо А. Грилевичу] 20 января 1930 г. Тов. Грилевичу387 Дорогие товарищи! Я получил ваше письмо No 4 от 14 января. Я отдаю себе полный отчет в трудности того положения, какое создалось в вашей группе и вокруг нее. Я не вижу, однако, причин для отчаяния. Худосочие выражается нередко прыщами. Политическая слабость группы выражается личными столкновениями. Вывод только один: надо стать сильнее. Вопрос только: на каком пути? В вашем письме, как и в некоторых других письмах, повторяется фраза, что решение по этому вопросу должно находиться в руках т. Троцкого. Я считаю это в корне неправильным с принципиальной точки зрения и лично для себя совершенно неприемлемым. Конечно, мы являемся интернациональным течением, не на словах, а на деле. Но каждая национальная организация должна ходить на собственных ногах. Я уже вам писал, как и почему я побудил т. Ландау отправиться в Берлин. Он имел своей задачей отстаивать там определенные идеи интернациональной оппозиции. У тов. Ландау была частная миссия, принятая им на себя по соглашению со мною и с тов. Росмером. Эта миссия касалась проявления инициативы в деле борьбы за марксистские взгляды против Урбанса. Только. Происшедшим у вас конфликтом эта миссия ликвидирована. Решать вопрос о том, где должен дальше работать т. Ландау: в Берлине или в Вене, я не имею ни права, ни возможности. Даже если бы у нас был уже формальный интернациональный центр, я бы посоветовал ему проявить в этом вопросе осторожность и предоставить немецким товарищам собственными силами урегулировать свою собственную работу. Первое условие и первый шаг для того, чтобы вырваться из безнадежного положения должен, мне кажется, состоять в расширении базы. Надо привлечь к решению вопроса о руководстве лучших берлинских рабочих-оппозиционеров и наиболее серьезных представителей провинции, не замешанных в склоке. Надо им откровенно сказать, как обстоит дело: так, мол, и так, три почтенных интеллигента повздорили так, что сделали невозможной работу. Центр оказался в тупике. Помогите нам, берлинские рабочие, лейпцигские и другие. Изучите все обстоятельства дела, поговорите с каждым из драчунов, чтобы определить его характер и степень его способностей к коллективной работе. Взвесьте все обстоятельства дела, твердо решайте, в каком составе должен работать центр. Кто этому не подчинится, того все будем считать штрейкбрехером. Разумеется, дело обстояло бы совсем иначе, если бы налицо были принципиальные разногласия. Но их нет, по крайней мере, нет ничего оформленного. Есть отдельные ошибочные замечания, неправильные формулировки или поспешные предложения. Есть деловые разногласия. В каждой коллегии всегда бывают оттенки, и при желании из этих оттенков всегда можно сделать любую склоку. Принципиальных разногласий, повторяю, я не вижу. Именно поэтому вопрос допускает строгое организационное решение: нечто вроде маленькой конференции из берлинцев и ближайших провинциалов для определения состава центра, с устранением тех элементов, которые в данный момент препятствуют коллективной работе. В таком отстранении не должно быть ничего одиозного. Тот самый товарищ, который сегодня приносит центру вред, а не пользу, через несколько месяцев, когда отношения наладятся и установится серьезный контроль организации, может оказаться полезным членом того же центра. Дело идет не о том, чтобы клеймить кого-нибудь, а о том, чтобы деловым порядком наладить работу. Другого пути я сейчас не вижу. Это не значит, конечно, что интернациональная оппозиция не должна вам прийти на помощь. Я постараюсь быть вам полезным всем, чем смогу, но бывают такие положения и такие вопросы, при которых вмешательство со стороны причиняет только вред. Помогите себе сами, тогда вам поможет и интернациональная оппозиция. Товарищи со всех сторон жалуются на отсутствие интернационального объединения и даже интернациональной информации. Это совершенно верно. Нам необходим интернациональный бюллетень, хотя бы гектографированный, для обмена мнениями, опытом и для подготовки интернациональной платформы. При настоящем положении вещей такой бюллетень легче всего поставить в Париже, где у нас имеется хорошая и дружная группа "Ля Веритэ". Эта группа уже сейчас поддерживает широкие интернациональные связи. Так как вы сейчас не могли бы еще послать своего представителя в Париж, то вы могли бы, может быть, иметь там по крайней мере своего постоянного корреспондента в составе интернационального бюро. Может быть, вы могли бы об этом сговориться с товарищем (женщиной) Дениз Навилль388. Она немка по происхождению, одинаково хорошо владеет немецким и французским языком и очень горячо предана делу оппозиции. Я думаю, она могла бы служить для вас постоянной связью с интернациональным бюро до тех пор, пока вы сможете послать в его состав вашего официального представителя. Но существует ли это бюро? -- спросите вы. Нет, к сожалению, оно не существует еще до сего дня, хотя давно должно было быть уже создано. Если вы согласны с необходимостью этого дела, то приложите и вашу руку, т. е.: вы вынесите резолюцию о необходимости создания небольшого информационного бюро и выпуска бюллетеня интернациональной оппозиции; перешлите эту резолюцию в Париж и другим национальным группам; наконец, попробуйте списаться с Дениз Навилль с указанной мною целью, если это предложение кажется вам целесообразным. Вы, надеюсь, получили первые материалы, касающиеся дела тов. Блюмкина. Посылаю вам при сем полученную вчера корреспонденцию из Москвы и небольшую статью по этому вопросу редакции русского "Бюллетеня"389. Мне незачем разъяснять всю важность этого дела. Надо мобилизовать все силы для того, чтобы рабочие коммунисты -- члены партии узнали, как и за что расстрелян Блюмкин. Надо действовать со всей решительностью, т. е. проникать на коммунистические собрания, распространять там небольшие листки и проч. Если вам удастся энергично провести эту кампанию, то она сразу укрепит вас, и многие склочные дела отвалятся сами собою. К этой кампании надо привлечь также и товарищей веддингцев. Можно собрать общеберлинское собрание левой оппозиции и поставить на нем один только этот вопрос, выработать план кампании, распределить роли и броситься в борьбу. А после этого опыта можно будет поставить вопрос об организационном объединении. Такой путь может оказаться самым здоровым. Я вынужден вам писать это письмо по-русски. Вы мне сообщили, что у вас есть переводчик. Прошу вас после перевода сообщить это письмо также товарищам Альбрехту, П.А.Иан, Шеллеру, Хипе Ремшеку и Хильдегард Шеллер, от которых я получил письмо по тому же вопросу. [Л.Д.Троцкий] P.S. Предложенный мною в этом письме путь для улажения конфликта не есть, разумеется, какой-либо идеальный и единственно мыслимый путь. Если вы найдете другой способ ликвидировать склоку и наладить правильную работу, я заранее готов его приветствовать. [Л.Д.Троцкий] [Письмо А. Мюллеру] 5 февраля 1930 г. тов. Мюллеру. Дорогие товарищи! Отвечаю кратко на ваше письмо от 25 января. К вопросу о тов. Ландау я здесь возвращаться не буду, так как ничего не могу прибавить к уже сказанному ранее. Объединение веддингцев и оппозиции Ленинбунда, разумеется, совершенно необходимо. Но извне тут можно сделать очень немного. По приказу еще люди никогда не объединялись, а когда объединялись, то из этого не выходило ничего хорошего. У нас к тому же и приказывать некому, так как интернациональной организации у нас еще нет. Как же можно осуществить слияние трех существующих групп (или двух, если веддингцы уже объединились между собою)? Я представляю себе дело так: надо формулировать основные принципиальные положения как можно короче, в виде десятка параграфов, написанных телеграфным языком. Каждый параграф в несколько строчек. Чем короче и проще формулировки, тем доступнее они каждому рабочему и тем меньше открывают путей для литераторских мудрствований. В числе этих параграфов один должен перечислять те группы международной оппозиции, с которыми немецкая оппозиция считает себя солидарной по основным вопросам. Эта декларация должна поместиться на одной странице, написанной на пишущей машинке, и под этой декларацией обе или три группы должны собирать подписи своих сторонников. На основе этих списков должны быть произведены выборы на объединительную конференцию. На этой конференции должен быть выбран центр. После конференции надо приступить уже общими силами к выработке платформы на основе объединительной декларации. Разумеется, я даю только самую грубую схему. Во всяком случае, чем скорее объединение будет проведено, тем лучше. Разумеется, дело идет не только о Берлине, но и о провинции (Пфальц и проч.). Чем скорее и решительнее будет завершено объединение, тем скорее, разумеется, сможет возникнуть и журнал. Некоторая иностранная помощь здесь, разумеется, вполне возможна. Но предварительно должна быть создана внутренняя база, способная обеспечить серьезную постановку дела. Если моя книга нужна для чтения в рабочих кружках, то я мог бы предоставить для этого известное количество экземпляров390. Книга должна составить собственность организации. Австрийские товарищи (группа Фрея) организуют коллективные чтения книги, как я вижу из их газеты. Я думаю, что это самый лучший способ, особенно по отношению к молодым рабочим, ибо это дает возможность более опытным товарищам руководить чтением. Если у вас имеются такого рода кружки для чтения, то я поручу издательству выдать для этого строго необходимое число экземпляров. Но я попрошу сообщить мне о наличии таких кружков и об их приблизительном составе. Жму руку и желаю успеха в работе. [Л.Д.Троцкий] P.S. Жду от вас сообщений о ходе кампании по поводу тов. Блюмкина. Это есть серьезный экзамен оппозиции: ее сил, ее выдержки, ее находчивости и ее настойчивости. [Л.Д.Троцкий] [Письмо Карлину] 5 февраля 1930 г. Тов. Карлину391 Дорогой товарищ! Большое спасибо за присланные вами справки от 25 и 29 января о Фрухтмане392. Дело в том, что иностранные издания моей книги попали совершенно случайно в руки французского издателя, который распоряжается этим делом с возмутительной небрежностью, чтобы не сказать хуже. То обстоятельство, что книга попала в руки какого-то лавочника Фрухтмана, для меня в высшей степени прискорбно. Воображаю качество перевода! Пожалуй, Фрухтман или его переводчик внесут еще в текст какие-либо изменения или смягчения? А может быть, присоединят к книге какое-либо высокопатриотическое предисловие, чтобы оградить себя от официальной критики. Нет ли у вас кого-либо в Варшаве, кто мог бы обратиться к самому Фрухтману, сославшись на мою просьбу? Задачей этого лица было бы выяснить, закончен ли уже перевод, насколько этот перевод хорош с литературной стороны, внесены ли в книгу какие-либо изменения и проч. За право издания автобиографии на польском и еврейском языках Фрухтман заплатил 120 долларов. Я охотно верну ему вдвое и даже втрое, если он откажется от договора, который представляет собой возмутительное издевательство над книгой и над автором. Во всяком случае, Фрухтман должен знать одно: если перевод будет плох, а тем более с какими-либо искажениями, то я поведу против него беспощадный процесс. Самым лучшим было бы, конечно, если бы он просто отказался от этого дела. Но на это он вряд ли пойдет. Нельзя ли все же оказать на него хоть небольшое давление в указанном выше смысле? Вы пишете в письме от 22 января, что "Бюллетени" и "Веритэ" пригодились местному кружку оппозиционеров. Значит, таковой существует? Это в высшей степени отрадное обстоятельство. Нельзя ли получить от вас и от других членов этого кружка корреспонденцию о положении дел в Польше и особенно в польской коммунистической партии? Такого рода статью мы бы с удовольствием напечатали в русском "Бюллетене", а также в других изданиях оппозиции ("Веритэ", нью-йоркский "Милитант" и проч.). В статье необходимо дать по возможности точные и фактические данные о положении в партии, об ее изданиях, собраниях, о голосовании за нее, о группировках в ней, о соотношении сил компартии и ППС393. Свою брошюру о перманентной революции я соединил со своей критикой программы "Коминтерна", в результате чего получилась большая книга, а это в свою очередь задержало ее выход в свет. Во всяком случае, немедленно по выходе вы ее получите. С товарищеским приветом [Л.Д.Троцкий] [Письмо Р.Т. Адлер] 5 февраля 1930 г. Дорогая Раиса Тимофеевна! Я получил ваше заявление на немецком языке. Оно производит очень хорошее впечатление. Послали ли вы его редакциям "Веритэ", "Милитант" (Нью-Йорк) и проч.? Это совершенно необходимо сделать. За отсутствием интернационального центра необходимо по крайней мере, чтобы национальные оппозиционные группы правильно обменивались всякими документами. Пришлите, пожалуйста, ваше заявление на русском языке для нашего "Бюллетеня" (сюда, в Константинополь). Вы как-то спрашивали, читал ли я статью Зегера в "Рундшау"394, и предлагали прислать номер журнала. Я вам был бы очень благодарен за это, так как статьи я не читал. Откликнулась ли социал-демократическая печать как-нибудь на мою брошюру об австрийском кризисе или же начисто замолчала ее? Вернее всего -- последнее. Я послал т. Франку письмо для перевода на немецкий язык. Получил ли он его? Я от Франка довольно давно не имею сведений и даже начинаю беспокоиться. Как у вас развернулась кампания по поводу Блюмкина? Неужели и здесь ведутся три параллельные кампании? Или, может быть, не ведется ни одной? На этот счет тоже желательно было бы иметь хоть небольшую фактическую заметку для нашего Бюллетеня. Я сейчас заканчиваю работу относительно сталинской экономической политики в России395 (призовые бега индустриализации; сплошная коллективизация и скоропостижная ликвидация кулака)396. Основная же работа, которою я занят -- это книга, которую я назову, вероятно, "Великая школа революций"397. [Л.Д.Троцкий] [Письмо А. Мюллеру] 7 февраля 1930 г. тов. Мюллеру. Дорогие товарищи! Посылаю вам для сведения свое открытое письмо членам Ленинбунда398. Раскол Ленинбунда можно рассматривать теперь как совершившийся факт. Отсюда вытекает необходимость и неотложность объединения веддингцев и бывшей оппозиции Ленинбунда в одну организацию большевиков-ленинцев. Это объединение может и должно быть произведено в самый короткий срок. При добром желании можно достигнуть объединения в течение 8-10 дней: один-два дня на выработку коротких объединительных тезисов, неделя -- на обсуждение этих тезисов в провинции, после чего -- конференция и создание единого центра. Все личные вопросы должны быть устранены. Кто будет поднимать эти личные вопросы и заводить склоку теперь, того надо устранять из рядов оппозиции. Из-за склоки австрийская и германская оппозиции ужасающе отстали. Это совершенно нетерпимо. При продолжении этих нравов оппозиция себя навсегда осрамит в глазах немецких рабочих. Объединение должно быть достигнуто во что бы то ни стало. Вся международная оппозиция будет внимательнейшим образом следить за каждым шагом руководящих товарищей обеих групп, чтобы проверить, кто и почему мешает сплочению рядов и прогрессу оппозиции в Германии. Теперь нужны дела, а не слова. С коммунистическим приветом [Л.Д.Троцкий] [Письмо В. Франку] 7 февраля 1930 г. Дорогой эсквайр! Посылаю вам копию своего письма членам Ленинбунда. 23 февр[аля] у них конференция, на которой будет окончательно оформлен раскол. Я думаю, что австрийская оппозиция не может оставаться безучастной. Может быть, и ваша группа могла бы вынести коротенькую резолюцию по поводу раскола и сообщить ее одновременно Урбансу и Грилевичу? Или ваша группа совсем скончалась? Передали ли вы материал о Блюмкине Фрею? Сделали ли три оппозиционные державы в Австрии что-либо по вопросу о Блюмкине или все свелось к нескольким строчкам в предпоследнем номере "Манруфа"? В последнем номере уж нет ничего. Каковы ваши личные планы? Где думаете оставаться? Жду от вас с нетерпением вестей. [Л.Д.Троцкий] [Письмо А. Грилевичу] 7 февраля 1930 г. т. Грилевичу Дорогие товарищи! Посылаю вам текст своего открытого письма к членам Ленинбунда. Я считаю, что это более целесообразно, чем писать к Конференции. Письмо вы можете издать за несколько дней до Конференции. Кроме того, оно может иметь распространение и после Конференции. Так как у вас, несомненно, большие денежные затруднения, то небольшую сумму вы, вероятно, могли бы получить в Париже (я думаю, марок 200). Итак, раскол надо считать совершившимся фактом. Тем самым объединение с веддингцами ставится в порядок дня. Затягивание этого объединения было бы преступлением. Мне кажется, что для объединения надо выбрать самый простой и короткий путь. Надо выработать коротенькую декларацию, из каких-нибудь десяти пунктов, каждый пункт -- из двух-трех строк (Партия или фракция? -- Отношение к центризму и правой фракции. -- Отношение к Ленинбунду. -- Профессиональный вопрос. -- С какими организациями интернациональной оппозиции немецкие большевики-ленинцы солидарны? -- Необходимость интернационального объединения оппозиции. -- Необходимость выпуска газеты.). Не надо никаких сложных формулировок, мотивировок и проч. Совершенно достаточна коротенькая схема на одной странице бумаги. Если вы на этом сговоритесь с веддингцами, то такую декларацию надо пустить на подписи. Затем на основании подписей надо собрать объединительную конференцию, которая выберет центральный комитет. Если при выработке объединительных тезисов встретятся затруднения, то есть разногласия и проч., то я охотно приду на помощь, если вы найдете это целесообразным. Самое главное -- не затягивать дела. Надо, чтобы объединение с веддингцами совершилось сейчас же после конференции Ленинбунда. Поэтому необходимо установить сейчас же строгий план действий. На выработку тезисов положить 48 часов. Еще лучше -- 24 часа. Все вопросы ясны. На обсуждение тезисов в группах и на присоединение групп или отдельных лиц к тезисам надо положить неделю. После этого созвать конференцию. А если это трудно по материальным причинам, то создать времен