и болезнь ли это -- страх высоты?! когда смотришь вниз и тебе хочется прыгнуть, это вовсе не потому, что тебе страшно и ты желаешь поскорее ощутить землю, нет! Напротив, это тебя увлекает высота, она заставляет лететь, но ты не можешь, у тебя нет крыльев, и тогда в могучем сопротивлении себе ты делаешь либо шаг назад, либо жмуришься или за что-нибудь крепко хватаешься, и так, -- удерживаешь свою нестерпимую страсть. Вика сидела у окна, я рядом с ней, Юра -- напротив нас. Мы все втроем мерно покачивались под стук колес, а мне вспоминалось, как Юра сегодня знакомился с Викой: он поцеловал ей руку... Вика обладала магнетизмом! Да и сейчас Юрины глаза светились добродушно будто они смотрели на цветочную поляну, но и "жульничали" тоже, схватывая образ Вики, отворачивались с ним к окну. И когда образ девушки таял в них, эти глаза снова обращались ко мне и будто просили у меня разрешения посмотреть на Вику... Я не сомневался, что Юре Вика приглянулась, но у меня уже не было того тесного чувства в груди, какое испытывал я, стоя вечером на открытом морозе во дворе у Долланского. Потому что внутренне я уже был готов убить Вику. Я знал, что это произойдет в любой момент, как вспышка, и все погаснет... Да, Юра заболевал страхом высоты и этот страх вызывал в нем я. И мне захотелось приблизиться к нему, как земля, и не дать разбиться ему, либо уйти, чтобы он смог лететь... У меня даже появилась мысль: просто, ничего не говоря, встать и выйти на первой попавшейся остановке из электрички, но я одолел себя одним всполохом памяти: Вика была моей! Она прилегла мне на плечо и нежно улыбнулась Юре. Я не знал, что со мной творится! Но понимал, что от всего этого надо отказываться, что все это мои нелепые привязки к моим же мыслям! Но как? Как суметь, как поступить мне? -- Ребята, ради Бога -- не обижайтесь! -- неожиданно сказал Юра. По неловким движениям его рук, которые он потирал, рассматривал, всовывал в карманы куртки и снова потирал, было видно, что он испытывает чувство вины за нашу неблизкую поездку, оказавшуюся теперь напрасной. -- Ничего страшного, -- успокаивал я его, -- подумаешь, великое дело, просто прокатимся! Погуляем, правда? -- обратился я к Вике и слегка притиснул ее к себе за плечо. -- Конечно! Ну когда мы еще сможем выбраться, чтобы пройтись пешком по Подмосковью! -- подтвердила мое настроение Вика, хотя я заметил, что сказал она это с тяжелым удовольствием. Ее сердце было готово на праздник... За одну остановку до Абрамцева, на которой мы собирались выйти, в электричку село множество людей. Вагон оживился, наполнился дыханием и суетой. Все вошедшие люди взволнованно переговаривались, хотя, судя по всему, не были из одной, перезнакомленной компании, но что-то объединяло их, и мы стали прислушиваться к тому, о чем они говорят. И как же мы были удивлены тому, что памятник Сергию Радонежскому, еще при вывозе его из Москвы -- "арестован" и что этот памятник сопровождал некий Облаухов, и он тоже арестован! И что скульптор памятника Сергию Радонежскому, Клыков, как и весь народ, ожидавший открытия, очень расстроен тем, что даже фундамент под памятник был срочно вырыт этой ночью по решению исполкома и вывезен в неизвестном направлении! И еще мы узнали совершенно невероятное: все дороги к селу Радонеж -- перекрыты милицейскими караулами, и что в селе Радонеж сейчас идет антисоветский митинг! Туда никого не пускают, но есть шанс! Надо выйти в Абрамцеве, прошагать километров двадцать: только так можно пробраться в село Радонеж, минуя заслоны... И мы, Вика, Юра и я, тут же решили во что бы то ни стало, но проникнуть на окраину села Радонеж, к собору, где должно было состояться открытие памятника святому, но не состоялось. Проникнуть, хотя бы ради солидарности с теми, кто сегодня там против этой несправедливости. С собою у меня была кинокамера, и я предвкушал хорошие кадры! Когда мы подъезжали к Абрамцеву, то действительно увидели милицейский пост, он стоял в полный рост возле ступенек, ведущих с платформы к автобусным остановкам. Около молоденьких ребят в милицейской форме возвышался огромный деревянный щит, напоминавший страшные кадры оккупации из кинохроники. На нем размашисто, крупными буквами было написано: "Автобусная линия до села Радонеж сегодня не работает -- ремонт дороги. Открытие памятника переносится!" Милиция подозрительно осматривала каждого прохожего и с недоверием сопроводила и нас своими бесцеремонными взглядами, когда мы спускались по ступенькам. Шоссейная дорога и в самом деле оказалась перекопанной. Яма была совсем свежей. И мы пошли пешком, другой дорогой, через все Абрамцево. Но из Абрамцева, как оказалось -- не выпускали никого! Тогда мы снова вернулись в центр поселка. И тут нам повезло! Две молоденькие девочки из абрамцевского художественного училища -- знали дорогу. И мы ринулись за ними, как за проводниками! Шли очень быстро: по пригоркам и оврагам, спотыкаясь об окоченевшие земляные кочки, путаясь ногами в рытвинах с переплетенными корнями. Снега было мало, он изрядно подтаял от недавней оттепели. Наша тропа извивалась вдоль какого-то, казалось, бесконечного забора из колючей проволоки, а за этим забором располагался бесконечный охраняемый объект. Забор тянулся возле русла узенькой, замерзшей речки. Изредка за ним не так далеко от нас возвышались среди голых веток деревьев деревянные часовые вышки. А иногда нам приходилось перелезать забор, чтобы преодолеть наиболее трудные участки пути, где тропа, видимо, подмытая весенними половодьями, отвалилась от забора в речку. По льду идти мы не решались, и тогда страх пружинил в ногах, хотелось побыстрее перелезть обратно,к речке: так и казалось, что сейчас раздастся автоматная очередь! Но я сдерживал себя и даже специально притормаживал свой ход и начинал громче разговаривать, на что Вика отвечала явно с волнением, и тогда вспоминал, что не я один преодолеваю страх: страх часовых вышек и колючей проволоки... Теперь мы шли по жилистой тропе в густо ветвистом лесу. Деревья и кустарники, опустошенные осенью и обветренные зимой, казалось, рады были встрече с человеком, и каждая веточка, зависавшая над тропою, будто тянулась навстречу, чтобы прикоснуться к нам. Впереди шагали юные художницы. Они, крупные, спортивно сложенные, вырвались намного вперед. Я увлекся их напористым порывом к цели и тоже вышагивал нога в ногу сразу же за ними. Я и не заметил, как Вика и Юра отстали от нас и опомнился от забытья только тогда, когда меня где-то издалека, позади, окликнул протяжно приглушенный голос Вики: -- Се-ре-жа! -- жалобно позвала Вика. Я остановился... Юные художницы скрылись за поворотом и погнались за тропою дальше, а я, отмахиваясь от паривших неподвижно перед моим лицом ветвей, зашагал обратно. Я разыскивал глазами Вику. Вдруг сердце у меня неожиданно екнуло. Я почувствовал, что Вика там не одна, -- с Юрой!.. Через несколько секунд Юра и Вика показались вместе... Юра нес Вику на руках. Нес мою нежность, и она обвивала его шею мягкими руками. У Вики что-то случилось с ногой! Она оступилась в одной из ветвистых рытвин. Мы усадили девушку на широкий пенек. Я ласкал и уговаривал ее не беспокоиться. Юра же, имея диплом медучилища, быстренько стащил с поврежденной ноги сапог, определил небольшой вывих и резко выправил его. Вика вскрикнула. -- Ну, вот и все, малышка, -- сказал он и, стоя на коленях перед нею, посмотрел в глаза девушки: выразительно и покорно. -- Пусть Сережа не обижается, -- сказала Вика. И она нагнулась к Юре и мягко поцеловала его щеку. -- Поцелуй моему спасителю, -- сказала она... Вскоре мы оказались на автостраде в километре от окраины села Радонеж. Движения по шоссе почти не было, а многочисленные толпы людей шли туда и обратно, будто прогуливались по Садово-Кудринскому тротуару, но хмурые и говорливые. Изрядно уставшие, мы приближались по этой дороге к селу. Я на ходу вынул кинокамеру и, приблизив с помощью трансфокатора место людского волнения, отснял несколько метров кинопленки. В конце шоссе, не доезжая до пригорка, на котором располагался небольшой собор, притормаживали и уже вытянулись метров на сто вереницей автобусы, видимо, их пригоняли из Москвы. На пригорке расхаживали милиционеры не ниже капитана, а также, сразу узнаваемые по пристальности взгляда и озабоченности в лицах, агенты в штатском. Людей было много. Они собирались кучками и разговаривали. Митинг уже с час как закончился, мы не успели на него, но зато мы стали бродить от одной кучки к другой, и кое-какие обрывки митинга дошли и до нас. Эхо митинга теперь угасало, вновь подходящие дослушивали его как и мы. Оказывается, памятник "арестован" по причине того, что он выполнен не из того материала, из которого принято законом изготавливать и устанавливать памятник в стране. Якобы его открытие не было согласовано с властями и что его открытие организовало общество "Память", и что даже духовенство Всея Руси не поддержало этого мероприятия, и что открытие памятника обязательно состоится, но позже, по изготовлению такого же, но из другого материала. На месте вчерашнего бетонного основания для памятника мы увидели возвышающуюся в полтора человеческих роста груду всевозможных цветов, и вся эта махина из цветов была уставлена свечками, которые горели красными лучиками. Казалось, что откуда-то с неба, будто из рая, сюда, на землю, рухнула огромная цветочная люстра и угасал ее божественный свет. С другой стороны пригорка, там, внизу, возле рощицы, я увидел группу захвата: человек двести, в специальных комбинезонах, со щитами, в касках, с дубинками в руках. Люди наперекор всему начали веселиться, танцевать, петь, читать стихи. Милиционеры активно призывали в рупоры всех расходиться. Они вежливо зазывали в автобусы, на которых гарантировался бесплатный проезд до ближайшей станции электрички. Я снова нажал спуск кинокамеры и отснял все происходящее вокруг. По моему плечу кто-то похлопал, я повернул голову назад: капитан милиции, представший во всем своем величии, ростом выше меня на голову, тихо сказал: -- Ваши документы, -- и мне стало ясно, что он обратился ко мне, а не к кому-то другому, хотя сказал он эту фразу совершенно не глядя мне в глаза, а так, исподволь, чтобы никто не обратил внимания. Я полез во внутренний карман куртки, достал свой паспорт и подал его капитану, а тот взял документ и так же тихо проговорил: -- Прошу следовать за мной. -- За что? -- спросил я. Вика и Юра в это время находились в стороне, возле одной из гудящих людских кучек и увлеченно слушали перекрестные разговоры, и я не решился позвать их, дабы не ввязать в эту ситуацию тоже. -- Пройдемте со мною, -- непоколебимо подтвердил капитан мою участь и махнул рукой вдаль. От железного частокола, невысокого заборчика, что окружал весь храм вокруг, отделились два здоровенных человека в штатском и направились к нам. Я понял, что обстановка осложняется, и тут же повиновался, и покорно пошел в сопровождении капитана навстречу этим парням и тому, что меня ожидало. Меня завели за храм. Здесь стояла огромная машина -- радиостанция на колесах, как я понял, когда оказался внутри ее. Капитан предложил мне сесть, переписал данные моего паспорта карандашом на какой-то листок бумаги. -- Ну, давай, -- сказал он. -- Что? -- недоумевая, спросил я. -- Засвечивай пленку. Ничего не говоря, я вскрыл крышку кассетного отделения кинокамеры, вытащил кассету, размотал всю кинопленку и подал пустую кассету и скомканный пучок кинопленки капитану. Он взял это у меня из рук и, морщась, как от заразы, выбросил в корзину для мусора, стоявшую тут же, возле железного стола, за которым он сидел. -- Вы сюда специально приехали? -- спросил он. Я понял, что говорить правду ему нельзя, ибо я вырвался с работы всего на два дня, тайком, незаконно, никто из начальства моего об этом не знал! Теперь надо было выкручиваться и рассчитывать на судьбу. В любом случае я попытался, а что будет, то и будет! -- Нет, -- сказал я. -- Как попали сюда? -- поинтересовался капитан. -- Я в гостях у друга в Москве, а об открытии памятника узнал случайно, на вокзале... -- И... меня отпустили, а я даже не испугался своего зловещего пребывания, но когда вышел из машины и сделал несколько шагов от нее, то вслед себя я услышал: -- Иногда птицы могут и клевать! Я обернулся и увидел, как мой капитан скрылся в машине, захлопнул дверь. "Может, мне и послышалось!" -- подумал я. Все это произошло настолько быстро, что Вика и Юра даже и не заметили моего отсутствия. Я подошел к ним, но промолчал о случившемся. Побродив по пригорку еще с полчаса и вдоволь наслушавшись всевозможных разговоров, которые смутно жужжали в моем сознании, мы спустились вниз к автобусам. Люди наотрез отказывались ехать в них и наперекор услужливым приглашениям направлялись в сторону станции пешком. У Вики побаливала нога, и потому мы вынуждены были направиться в готовившийся к отправлению автобус. Автобус уже дернулся на месте, и нам пришлось немного пробежаться. Но тут произошло неожиданное! Только я и Юра посадили Вику в автобус, как двери его со скрежетом захлопнулись, и автобус тронулся, и поехал, и стал набирать скорость. Я и Юра бежали за ним метров двести, Вика металась по автобусу, но он не останавливался, видимо, такова была установка властей. В надежде на то, что Вика будет ожидать нас на станции, мы бегло зашагали вслед удаляющемуся автобусу. По пути мы с Юрой обменивались короткими фразами, на длинные не хватало дыхания, надо было спешить! Я видел, как Юра волновался: он постоянно оглядывался назад в надежде, что следующий транспорт догонит нас и все-таки подхватит, подвезет до станции... Я же в абсолютном спокойствии перебирал ногами, как во сне, и хорошо, что мы стремительно шли, ибо одышка вполне походила на взволнованность и озабоченность о случившемся, и, таким образом, я мог скрывать от своего друга мои чувства. -- Послушай! -- обронил Юра на ходу. Он размашисто шагал, раскачивая в такт широкими плечами. -- Что? -- тут же отреагировал я на обращение друга. -- Вика тебе кто? -- В смысле? -- спросил я, будто не понимал, в чем дело. -- Я имею в виду, -- Юра сглотнул воздух, -- невеста? -- Не знаю... -- Не понял... -- удивился Юра. -- А кто же знает? -- Я шучу, -- сказал я. Мы свернули на обочину и пропустили прошумевшую крутыми шинами "Волгу". -- Так все же? -- настаивал Юра на продвижении разговора. -- Соседка! -- определил я. Юра замолчал... и уже проплыло справа от нас три-четыре телеграфных столба, как друг снова обратился ко мне. -- А Вика... -- задохнулся он от быстрого шага,- сказала, что вы... поженитесь!.. -- Нет! -- отрезал я. -- Ты опять шутишь? -- заволновался Юра и в который раз оглянулся назад в надежде на попутный транспорт. -- Я серьезно! -- подтвердил я. -- Поругались? -- поинтересовался Юра, перешагнув большой, угловатый камень на обочине, о который едва не споткнулся я. -- Нет! -- сказал я. -- Разлюбил? -- Нет! -- снова ответил я отрицательно. -- Ну, хватит... Сереж... Я промолчал, но тоже оглянулся назад и продолжал идти, и думал: "Сколько же слов людьми было обронено на этой дороге!.. И многие слова теперь дремлют под асфальтом автострады... Наверное где-то здесь же можно прислушаться и услышать незримо зависшие на века слова Сергия Радонежского, а сейчас сквозь них проезжают автобусы, проносятся "Волги", шагаем сейчас и мы!.." -- Ну, так что? -- опять спросил меня Юра. -- Это... Долго объяснять! -- сказал я. -- Ясно... А мне Вика понравилась, -- застенчиво признался Юра. -- Я женился бы... Не раздумывая! -- сказал он. -- Ну и женись!.. В чем же дело?! -- определил я. -- А что... Женился бы! -- подзадорил себя Юра. -- Она хорошая, -- сказал я и опять обернулся назад: метрах в ста нас догонял, свирепо рыча, автобус. Мы остановились и стали усердно махать, сигнализируя руками шоферу. Через минуту мы уже сидели в полупустом салоне автобуса и мчались в сторону станции. -- Откуда ты узнал об открытии памятника? -- поинтересовался я у Юры. -- В литинституте, ребята подсказали, -- ответил он. -- Ты что, и в "Памяти" состоишь? -- Нет, но в группе у нас есть люди оттуда. Мы помолчали и проехали с полкилометра. -- Откуда этот отрывок? -- спросил Юра. -- Какой? -- не понял я. -- Тот, в твоем письме, -- уточнил Юра. -- А-а, -- вспомнил я. -- Приедем в Москву, расскажу... Вику Юра заметил первым: она стояла на обочине шоссе. Мы разразились криками на весь автобус так, что ошеломили всех пассажиров! Шофер остановил машину... Снова мы были все вместе: Юра, Вика и я. Вика очень радовалась! Она хотела меня поцеловать, но я, глянув на погрустневшего Юру, игриво увернулся от поцелуя. Вика рассказала, что она долго протестовала в салоне того, увезшего ее, автобуса, и в конце концов надоела шоферу, и он высадил ее на полдороге... Теперь, уже не спеша, мы пошли к ближайшей станции электрички, пошли напрямик, через редкий лесок. Юра шел впереди метрах в десяти по тропе, вымощенной деревянными досками, выложенной, видимо, жителями неподалеку расположенного поселка. По всему было видно, что Юра старался не мешать мне разговаривать с Викой. Он, вероятно, еще надеялся на то, что я пошутил, и все-таки примечал я, как он нет-нет, да прислушивается к нам. -- Смотри! -- театрально воскликнул я для Вики, так, чтобы и Юра услышал. Он обернулся и глянул на нас. -- Смотри внимательно на деревья! -- предложил я все так же громко Вике. -- А что? -- насторожилась Вика, озираясь вокруг. -- Ты видишь -- это все женщины! И мужчины! А не деревья! -- С чего ты взял?! -- удивилась она. -- Смотри, смотри, внимательнее! Деревья с одним-единственным стволом -- это мужчины, а деревья, стволы у которых ветвятся на двое, трое, -- это женщины, они все закопаны головою в землю, по пояс! Видишь: и две ноги у этих деревьев-женщин, и кривые полоски -- между ног!.. Что же эти полоски напоминают, -- разыгрывал я ситуацию. -- Сейчас вспомню! Минуточку!.. -- Вот дурак! -- весело крикнула на меня Вика и пихнула меня в плечо с деревянной тропинки. -- А что, разве я не прав?! -- выкрикнул я, как бы окликая тем самым Юру и приглашая его в разговор. -- Да, есть что-то похожее, -- поддержал меня друг. Он на мгновение оглянулся в мою сторону: я шел неподалеку от деревянного настила: Вика не пускала меня на него и мне приходилось перепрыгивать с кочки на кочку, чтобы не угодить в заснеженные по колено рытвины. -- Ну ладно, иди по тропе! -- заботливо окрикнула меня Вика, сжалившись. -- Не хватало, чтобы еще и ты себе ногу вывихнул! -- Я повиновался. -- Вот, слушай, -- сказал она, когда я уже снова шел с нею рядом по деревяшкам. -- Я сейчас вспомнила! Скажи: ты знаешь, что такое -- бесстрашный, бескорыстный, бесстыдный?! -- она тоже говорила громко, чтобы слышал и Юра, который шагал теперь метрах в пяти от нас. -- В общем, что значит все слова, начинающиеся на "бес"? -- договорила Вика. -- Нет! -- шутливо ответил я. -- Не знаю! -- Ну!... Бес же! Бес! -- улыбаясь, вопрошала Вика и как бы пытаясь подсказать ответ интонацией своего голоса. -- Не знаю! -- снова ответил я. -- Бес!.. Дьявол значит! Недогадливый ты! -- торжествующе выкрикнула Вика и глянула на Юру. -- И что же получается: бес страшный! -- Вика хохотала, а я продолжал перечислять, -- бес стыдный! Слушай! -- остановился я, обращаясь к Вике. -- А как же тогда понимать бес корыстный, ведь само слово -- бескорыстный -- хорошее слово?! -- В том-то и дело, что -- нет! -- объяснила Вика, забегая вперед меня и, тем самым, притесняя меня с деревянной тропы. -- Ведь люди, -- говорила она, -- двойные и корыстные, как ни крути! Двойные и корыстные в своей душе, а бескорыстный только притворяется таким, а на самом деле он -- дьявол в маске. Бес корыстный, такой же бескорыстный, как, помнишь, в сказке "Коза и семеро козлят!, -- волк шкуру одевал и голосок утончал! "Козлятушки -- ребятушки!", а сам о себе думает, о желудке. -- Откуда ты такого нахваталась?! -- удивился я. -- Это не я! -- А кто? -- Мария Федоровна! -- Какая Мария Федоровна? -- припоминая, спросил я. -- Ну что ты, не помнишь! Соседка моя! Бабушка! -- воскликнула Вика. -- А-а... -- только и вымолвил я с понимающим видом, шутливо оттопырив губы. -- Мудрая бабушка! -- отозвался Юра впереди... До Москвы мы добрались без проблем... Всю ночь напролет я пробеседовал с Юрой полушепотом, сидя у окна в его комнате в общежитии. Вика сладко спала на Юриной кровати, и Юра нежно, время от времени поглядывал на нее. На следующий день Юра проводил нас в аэропорт рано утром, я спешил объявиться на работе, так как та запись карандашом моих паспортных данных, сделанная капитаном милиции в помещении радиостанции, помнилась, хотя и холодно, но близко, и мне надо было, на всякий случай, хотя бы упредить сообщение о моем, если таковое последует, задержании. Тогда, по крайней мере, один день можно будет объяснить, как отгул. О засвеченной пленке я так никому и не сказал... Надо было кончать с Викой. Всю дорогу в самолете я хладнокровно обдумывал, а точнее, настраивался это сделать. Еще утром, там, в Москве, у Юры, когда мы все втроем завтракали, я сидел молчаливо, и Вика наверное начинала понимать или чувствовать приближение чего-то нехорошего, потому что в самолете она уже совсем расстроилась, ей было неуютно сидеть в тесном кругу моего молчания, а если я и отвечал на ее какие-нибудь вопросы, то очень кратко и сухо... Но, к моему счастью, все произошло абсолютно свободно, без паники, легко для меня... Вика мешала мне, она являлась свинцовой привязкой, может быть, именно она больше всего удерживала меня в моем теле! ... Когда мы оба приехали из аэропорта на такси, и поднялись на Викин этаж, и остановились у ее двери, она уже была готова к убийству... Ее глаза метались по сторонам под непоколебимостью моего взгляда. Ко мне она не прикасалась, а просто -- стояла рядом. Нет! Я вовсе не был зло настроен к этой девушке, и я не ревновал! Я должен был выполнить задуманное: убить Вику сейчас. -- Вика, -- сказал я. -- Что? -- тут же отозвалась она, и в ее глазах еще промелькнула надежда! "Нет!.. -- подумал я. -- Пора!.." -- Уйди прочь! -- резко сказал я и равнодушно впялился глазами в бедную девушку. -- Уйди прочь! -- сказал я еще раз Вике в упор, и добавил. -- Я больше не хочу тебя видеть!.. Вика прислонилась к своей двери и тихо заплакала так, будто доплакивала то, что уже отрыдалось в душе. Так я убил Вику... Проститутка И снова одинокий в поселке, опустошенный от суеты дня кинотеатр. Приземистый, доверчивый свет ночника. Я хожу в кабинете по скрипучему полу и думаю. Прошел целый месяц, как Вика убита... С тех пор я ее даже не видел! Но я до сих пор так и не в силах был покинуть свое тело, хотя и продолжал заниматься энергетическим дыханием и жить по образу, определенному учителем. Всего один раз, с неделю назад, мое тело, когда я лег было уже спать, разуверившись научиться покидать его, начала сотрясать неведомая мне сила! Будто могучие волны перекатывались от ступеней до макушки. Тело содрогалось как резиновое, волны словно ударялись в какое-то препятствие и пружинили в голове. Но, не находя выхода -- метались по всему телу! И улеглись наконец... Как в прошлый раз, -- не случилось хлопка в макушке (будто вылетевшей пробки), и волны не вырвались наружу, как я ни силился им помочь: будто мою макушку заварили, запаяли, заклеили!.. И все... И больше ничего, даже подобного, до сих пор... И все-таки я понимал, Вика, Вика держала меня!.. Она несомненно вспоминала Сережу и мешала ему.. А думала она обо мне все потому, что я сам был в этом виноват, все потому, что где-то что-то никак не могло отключиться у меня в сознании, как я ни настаивал на этом! А может и потому, что я слишком настаивал, хотел опустошенности памяти о девушке и тем только усугублял свою принадлежность к этому, воспитанному мною символу... Несомненно нужно было построить противоположность, довести свою бессознательную привязку к Вике -- до абсурда, до противоречия, до самоотрицания. Надо было сжечь, растворить мыслительную тропу, по которой так долго и нежно прогуливалась девушка в моем сознании. На любовь ни в коем случае нельзя тратить энергию! Лучше, когда тебя любят, а ты хладнокровен, чем когда любишь ты и сгораешь! Когда любят тебя, -- тебе посылают, передают энергию, но этой же энергией, если ты среагировал на нее положительно, связывают тебя по рукам и ногам!.. Неожиданно дверь кабинета резко открылась настежь! Я встрепенулся!.. Еще бы!.. В двух шагах от меня, я сразу же узнал ее, стояла в разноцветном восточном халате, и кто бы мог подумать, -- Екатерина! -- Екатерина Васильевна? -- пробормотал я и отступил пару шагов назад. -- Не ждали? -- сказал она своим осипшим от сигарет голосом. В этот момент на моей руке прожужжали электронные часы. Машинально я протянул потяжелевшую руку к лицу, чтобы глянуть, который час. -- Не трудитесь, Сергей Александрович, -- двенадцать! Самое время, не правда ли? Я ничего не сказал на это, молчал... Не шевелившись, стоял я в тупике кабинета... Нет, я не боялся ведьму, это мое тело, оно упрямилось подчиняться мне... -- Ну, что? -- спросила Екатерина. -- А что? -- переспросил я. -- От тебя не требуется много, -- сказал она. -- Но одну-то ты в состоянии сегодня обслужить? -- Тебя? -- поинтересовался я. -- Да! -- подытожила ведьма. -- Пойдем наверх, в библиотеку, попьем чайку. -- Пойдем, -- согласился я. Когда мы вышли в темную тишину малого фойе, в руках у Екатерины откуда-то появилась зажженная свеча... Мы поднимались по ступенькам на второй этаж, и две наших тени властно сопровождали нас, проплывая над нами. Вскоре мы оказались в книгохранилищной комнате библиотеки. Здесь, прямо на полу была разостлана кипельнно-белая постель. Ведьма поставила свечу на стол и обратилась ко мне: -- Садись, попою чайком... Я послушно сел на стул, но задрал на секунду голову на потолок и глянул на тени, а когда снова обратил внимание на стол, то убедился, что передо мною уже стоит в черной подставке стакан горячего чая. Чай золотисто шевелился в стакане, будто кипел. -- Не бойся, не обожжешься! -- успокоила Екатерина. Я взял стакан, осторожно поднес его к напряженным губам и только хотел сделать крохотный глоток, как чая в мгновение не стало! Даже черной подставки со стаканом не оказалось у меня в руке... Ведьма неистово расхохоталась! Потом она подошла ко мне и бесцеремонно уселась на колени. -- Ты хотел сделать глоток? Тебя мучает жажда? Да? Я тебе помогу ее утолить! Екатерина умело стянула с меня свитер. Затем расстегнула и сняла с меня рубашку, освободила меня от майки... -- Ну, что, голенький мой?! -- спросила она и, не дожидаясь ответа, сочно вцепилась своими горячими губами в мои губы и гибко обвила руками мою шею. Я сидел, будто вкопанный, и повиновался. Нацеловавшись, ведьма погладила мою мускулистую грудь, нащупала и расшевелила своими острыми пальчиками смуглые ядрышки моих сосков и принялась покусывать их острыми зубками. И вот ведьма встала с моих коленей, подошла к постели, остановилась, помедлила секунду-другую и сорвала с себя разноцветно переливающийся халат. С минуту я продолжал сидеть на стуле, околдованный блеском голого тела ведьмы. Я ощущал, как обсыхают обслюнявленные ядрышки моих сосков... Я встал со стула и потянулся к ведьме. И когда я обнял ее, она, будто подкошенная, ослабела, обмякла у меня в руках, и тяжесть ее тела начала увлекать меня за собой на постель. Екатерина ложилась так женственно и уступчиво, но слегка капризничая в едва ощутимых движениях бедер, что, когда я подмял ее тело, у меня все преждевременно содрогнулось, и мне стало не по себе, и я стыдливо оставил Екатерину, и, глубоко вдохнув, лег рядом с нею на спину, и замер... -- Слабачок, -- просипела возле моего уха ведьма и пожурила меня, потрепав за щеку. -- Что поделать, -- снова вздохнул я. -- Я уже месяц не был с женщиной... -- Ладно, на первый раз прощаем, -- сказала ведьма. Где-то с пару минут мы пролежали молча... Я набирался новых сил. -- Екатерина, -- позвал я. -- Что, уже?! -- обрадовалась она. -- Да... Прошло часа два -- два с половиной. Мы лежали, утомленные, поодаль друг от друга, отдыхая. Приподнявшись на локти, я предложил ведьме: -- А хочешь, я тебе прочту стихотворение? -- Новое? -- весело поинтересовалась ведьма в искорках радости. -- Да! -- подтвердил я ее догадку. -- Читай! И я заговорил, снова опрокинувшись на спину, заговорил громко и облегченно и посматривал на почему-то сказочно до сих пор не догоревшую свечу на столе: Включать сегодня, почему-то, Электролампу не хочу! Я запалю огарок, чудо, - Медово-желтую свечу... Смотрю я влажными глазами, Как обливается, горя, Она горячими слезами, - Моя настольная ЗАРЯ!.. Я закончил читать. Екатерина любила стихи, и сейчас, завороженная, прижалась ко мне. -- Хорошо! -- сказал ведьма. -- Ты знаешь, а я тебе, пожалуй, скажу одну очень важную для тебя вещь. -- Какую? -- спросил я. -- Ведь меня специально подослали, чтобы совратить тебя! -- Организовать новую привязку? -- уточнил я. -- Да!.. Чтобы ты не научился выходить из тела! У тебя золотистое начало, правда, с помесью светло-коричневого и коричневого, но и этого достаточно! Ты мешаешь кое-кому!.. -- Я понимаю, -- проговорил я. -- Но почему же ты мне все это выложила? -- Потому что ты -- настоящий мужчина и поэт! И мне тебя жаль... Они тебя погубят... Так задумано... Ведь все равно ты где-то, да промахнешься, и тогда... -- она замолчала. Я тоже молчал... -- О чем думаешь? -- через некоторое время спросила ведьма. -- О Наташе... -- ответил я. -- О той, что похоронили? -- поинтересовалась Екатерина. -- Как -- похоронили?! -- подскочил я с подушки от неожиданности. -- Да так!.. Как всех хоронят! -- А когда? Она же была жива?.. -- С месяц назад, -- сказал Екатерина и добавила, припоминая. -- Да ты как раз в Москве был, вот, на открытии... -- и больше она ничего не сказала, умолкнув. Но меня уже не интересовало то, что им известно: где и зачем я был, я снова, но опечаленно, лег на подушку. -- Красивая она была в гробу: лежала в подвенечном платье, -- вспоминала ведьма, будто и не для меня, а просто так, вслух. -- А дочь?! -- опомнился я и всполошился. -- А дочь? Ее дочь жива?! -- Какая дочь?! -- удивилась Екатерина. Тихо я перевернулся лицом в подушку и проговорил про себя: "Вот и все..." Разговор с телом Тело!.. Освободи меня, дай мне вольную!.. Я раб твой, крепостной житель... Мне все чаще и все нестерпимее хочется порою прикоснуться к горизонту, погладить Луну, разбушевать океан или заглянуть по ту сторону пространства, а ты, мое неуклюжее тело, -- на это не способно, и ты не позволишь мне этого сделать, потому что тебе этого -- не понять!.. Ты повелеваешь мне жить в своем одномерном пространстве, где такая спрессованная теснота и духота, что с непостижимым трудом едва вмещаюсь в тебя, и зачем же я в тебя втиснулся! Но как только я начинаю протестовать и отвергать тебя, то ты, мое тело, таешь и тускнеешь! И уверен, что если мне удастся вырваться надолго из твоего заключения, а если повезет -- навсегда, то ты погибнешь, растворишься в пространстве моего сознания!.. Вот почему я нужен тебе, и вот почему ты ежесекундно привязываешь меня к себе страстью всех новых и все больших ощущений! Ты хочешь, чтобы я забыл о Свободе, забыл о своей Родине!.. А иногда, когда я совсем отчаиваюсь верить в удачу покинуть тебя, я пробую распирать тебя, шевелиться в тебе, мое тело -- изнутри! И это, хоть нанемного, но открывает передо мною иные возможности. И я начинаю ощущать: упругость твоих мышц, тело, и прочность твоих костей!.. О! Мое тело! И тогда я хватаю в руки музыкальные инструменты, и многие окружающие восторгаются, будто твоей изумительной игре, тело; я принимаюсь ласкать женщину, и она не нарадуется опять же тобою, тело!.. Каждый день ощущать твой соблазнительный вкус, мое тело, и оставаться собою, это ли не мука!.. Все, все вокруг думают, что это ты такое красивое и веселое, мое тело, что это ты поднимаешь тяжести и творишь грациозные жесты, что это ты, и то -- тоже ты... А на самом деле -- это я, и даже, когда ты якобы -- плачешь, плачу я, а не ты, мое тело!.. Но мало кто об этом догадывается!.. Отпусти меня, тело, дай мне вольную или я начну убегать из тебя в "самоволку"!.. И когда-нибудь уйду и не вернусь. Я раб твой.. Но почему же это так?! Ведь это я в тебе хожу, думаю, ем, сплю, целуюсь, а не ты во мне!.. Ты должно служить мне!.. И я добьюсь этого, ты слышишь, тело?! А пока, уже тридцать лет подряд, я сижу в твоей одиночной камере, в тюрьме твоих страстных ощущений, и потому одинок океан и некому его разбушевать так, как я смог бы это сделать, одинок горизонт, и никто к нему не прикоснется, пока ты не отпустишь меня, тело, и одинока Луна, и никто не погладит ее так, как это смог бы сделать я... И вот что еще удивительно: я стал замечать, что все люди обязательно проходят через тюрьму!.. Одни проходят -- застенки своего тела, а те, кого сильно увлекают страсти твоих ощущений, тело, те, кто из-за этого забывает о твоей телесной тюрьме, попадают в еще одну, земную тюрьму людей, чтобы там, в теснине камеры, наконец-таки понять и осознать свою истинную тюрьму, тебя, тело!.. Итак, я отсидел в тебе, мое тело, уже тридцать лет, и одному Богу ведомо, сколько мне осталось еще... Но, видимо, еще много... Я твой раб, тело, но, позволь мне хотя бы иногда, хотя бы ненадолго, хотя бы в ошейнике и на цепи, но покидать твои застенки, где каждая стена окровавлена мною и полна наслаждения и боли!.. Записки из дневника 1 Где-то на протяжении трех часов состоялось несколько выходов! Такое -- впервые, как по количеству, так и по качеству. Если раньше мне приходилось самому усиленно работать и удавалось вылезать по пояс, малоосознанно, но, сглотнув слюну, возвращаться тут же -- обратно! Или же вообще не смочь выскочить, сложно, что-то закупорено -- только порывы, и не более того! Но теперь все стало по-другому! Усилий минимум, осознанности максимум!.. Под утро, около четырех часов, в состоянии, достаточном для ощущения сна, а также и для ощущения себя в состоянии бодрствования (полное ощущение личности и хода времени!), вспыхнуло мое тело, словно оно превратилось в колыхания, во всполохи ветра и вот: слышится шум, будто проносишься с невероятно огромной скоростью куда-то, шум, слегка напоминающий отдаленный гул реактивного самолета. Бездна и тьма вокруг, а тела твоего нет, оно как бы не существует, ты -- ветер! Вместо тебя -- всполохи ветра, но ты в полном резком сознании себя! Через некоторое время, будто ты вонзился и замер в объемном кадре, пробуешь незримый трансфокатор, и он -- срабатывает, хотя, как ты его передвигаешь -- неведомо! Видимо, с помощью мысли, чувств! Трансфокатор приближает, очень близко, землю под твоими воображаемыми ногами, приближает настолько близко и резко, что ты начинаешь видеть мельчайшие трещинки ее, соринки и пылинки! Озираюсь по сторонам, оказывается, я на старой улице, там, где я начинал свою жизнь, с пеленок! Да, чуть не забыл: освещение вокруг какое-то едва уловимое, необъяснимое, то ли фиолетовые полусумерки, то ли еще что-то подобное?! Появляется желание (понимаю, что здесь, в этом мире, в котором я сейчас нахожусь -- дозволено все!), желание отыскать какую-нибудь девушку, чтобы утолить свой пыл, но нет, совесть подсказывает, чтобы я попробовал как ветер -- просто отрешенно пощупать ее, сделать то, что мы так часто себе не позволяем в обществе -- свободу движения и мыслей, их неразрывную гармонию! Проплываю или прохожу мимо частных домов: где же, в каком из них может быть девушка? Потому что, чувствую, что смогу пройти сквозь любое препятствие: забор, стену. Для моих размышлений и реализации желаний -- нет преград!.. Сворачиваю налево, в сторону таксопарка, полулечу... Появляются мысли, что я еще все-таки невежественный человек в своих помыслах и желаниях! О девушке забываю сам, легко и свободно! Ощупываю себя сзади, вот это -- да! -- у меня небольшой хвост! Хохочу! Но снова мысль: "Мира и добра всему окружающему меня..." -- и вдруг: навстречу, такой же, как и я, с небольшим хвостом, человек, и тоже -- полулетит! Он тоже говорит, но не так, как говорим мы обычно, а говорит как бы -- мысленно: "Мира и добра, мира и добра!" Я понимаю, что это он мне желает. Проплываем мимо друг друга. Он -- крестится, я -- тоже! Потом: еще и еще один, такой же проплывает мимо меня, один из них особенно черный! А мы все -- серые... А вот какой-то очень крупный! Я думаю: "Наверное, вышел подраться!" Его мышцы так и играют, что-то заставляет меня обратиться к нему, хотя я его и боюсь немного. Меня тянуло к этому крупному, проплывающему медленно мимо меня. Начинаю думать: "Нет, я тянусь к нему, к своей опасности, для того, чтобы преодолеть страх". Я предполагаю, что мы, те, что помельче, -- все-таки добрее тех, кто покрупнее, здесь, в переулке, и начинаю обращаться к этому крупному, которого я заметил первым и к которому я потянулся: "Давайте мы, те, что добрые, и вы, "злые", -- но это я говорю не впрямую, а только подразумеваю такой смысл, как это происходит -- не понимаю, -- давайте между нами проведем философскую беседу!" -- говорю я. Вокруг меня и него останавливаются еще другие крупные и такие, как я, помельче, они оживленно разговаривают, соглашаясь на философскую беседу. И тут... у меня не хватает энергетики, -- все тает, и я возвращаюсь в свое физическое тело, лежащее на диване у меня в комнате... 2 Отделяюсь от тела, поднимаюсь к потолку в свой комнате, останавливаюсь в углу, там, где стыкуются две стены и потолок. Очень отчетливо вижу мельчайшие детали поверхности потолка, покачивается крохотная паутинка, прилеплена какая-то соринка... Рук нет, но я начинаю мысленно воображать, что я дотрагиваюсь до потолка руками, но на самом деле рук своих -- даже не вижу, и все же, -- дотрагиваюсь до потолка! Неведомо чем, но ощупываю его! Мыслями или чувствами... Потом, словно уцепившись за потолок, я начинаю подтягиваться к нему весь, целиком, своим энергетическим воздушным пузырем. Подтягиваюсь и вхожу, втискиваюсь в потолок! И вот бездна, тьма, ощущение все того же полета, мое тело -- всполохи ветра, гул турбинный, приглушенный. Я начинаю понимать, что я в Космосе! Потому что звезды роятся впереди меня, но тускло! Мысль: "Надо попасть на планету, очень хочу на планету!..", но я боюсь заблудиться, не найти обратной дороги к своему телу, лежащему там, на земле, дома, на диване! Может быть, потому не получается попасть на планету, хотя я уже улавливаю ее очертания впереди... И тут: неожиданное приземление! Я точно свалился с неба неподалеку от какой-то автобусной остановки, стоит автобус, из него выходят люди, вокруг тоже ходят люди. Из автобуса вышла какая-то девушка, я бросаюсь к ней навстречу, у меня одно, единственное желание -- овладеть ею! По пути к ней я подворачиваю свою ногу на обочине тротуара, но, удивительно -- нет никакой боли, и нога слушается, будто я ее и не подвернул! Девушка отошла от автобуса метров на пять, я то ли подбегаю, то ли подлетаю к ней, хватаю ее, она в ужасе кричит что-то, но никто не вмешивается, потому что я ощущаю это и чувствую -- это мой мир. Я резко бросился на перепуганную девушку, я даже не помню ее лица: она больно ударилась о тротуар, я это почувствовал, но я ожесточенно терзаю ее тело. Мысль: "Мне не больно, а ей-то наверное больно сейчас!" Девушка кричит умоляюще: "Мне же больно!.." Но я уже наслаждаюсь ее телом. 3 Полета не было и потолка не было... Улица, дом крупным планом: деревья, дверь на петлях, открываю ее. Мне нужна девушка! Иду, ищу ее в доме, рыская по комнатам. Вижу, как в одну из комнат открыта дверь, но я пробую протиснуться через стену! И тут вдруг опять полет, но энергетики не хватает. Может, истратил ее на желание или на проход через стену, а может, еще не совершенные занятия по дыханию. Я снова в теле... 4 Накануне я очень сильно отвергал весь мир! Все его святыни, формы и цвета. Высвечивал себя до предела! Будто превращался в черную дыру: ни одной мысли за ее пределами! В копчике -- мурашки, они особенно усилились перед сном. Легкий жар, ощущение тепла на протяжении позвоночника и на макушке. Кажется, что простыл или переохладился, состояние такое, словно начинаю заболевать. Спать лег в спортивной майке и повязал вокруг шеи старый, мохеровый шарф, чтобы погреться. Вроде бы спал, вроде бы снился сон... Улица, пятиэтажный дом, иду со знакомыми, мужем и женой, он -- муж, впереди, я позади него иду и разговариваю с его женою. Начинаю на воле приподниматься, отталкиваться от земли, поднимаюсь вверх над крышей пятиэтажки: внизу двор и макушки тополей, вверху -- черное небо и кое-где сверкают звезды. Мысль: "Только бы не упасть!" Неожиданный переход в физическое тело, словно бы проснулся, но ощущаю себя только лишь в теле, и больше нигде! Все мысли, и чувства, и восприятия, и ощущения -- сконцентрированы, легко и свободно, без напряжения, -- только в моем теле. Все хорошо и спокойно. Понимаю, что не сплю, что я -- это я. Лежу в это на правом боку, ноги контактируют в области ступней. Опять выход... Ощущения -- те же! Ветер, выдвижение, будто в пространстве ее. Потом бездна, полет, а может, ощущение полета. Опять включился словно тормоз, остановка полета и снова постепенный приход в тело... Оно оттаивает и проявляется частями, а не все сразу, я сказал бы, что тело проявляется проталинами! Да, чуть не забыл! Вечером мало ел, ночью вставал, съел яблоко с хлебом, запил несколькими глотками чая, стоявшего в стакане с вечера. Продолжительность полета секунд 15-20, приблизительно... 5 Днем расслаблялся -- внутренняя сосредоточенность и спокойствие, прочь все привязки! Встретил смертного врага своего, сказал ему прямо в лицо все, что я о нем думаю, и приласкал его парой горяченьких слов!.. Дрожание (с вечера) в ногах, только дрожание не тела физического, а как бы чего-то необъяснимого (видимо, вибрация астрального тела от мощного энергетического заряда)... Когда же лег спать, то выход в сознании себя не удается! Только отключился -- резко перед мною тот столб, на котором я вывешивал в своем старом дворе, когда-то, игрушечные объявления шаловливого детства... В общем, старый двор... Внутренняя уверенность и спокойствие. Тела своего не вижу и не ощущаю, но присутствие сознания -- есть, и больше ничего! Просто как-то, но начинаю перемещаться в пространстве двора детства, как некий объем, себя не видящий. Если надо посмотреть направо или налево, то разворачивается весь мой объем, потому что головы нет. Щупаю забор, соседский, чем щупаю -- не знаю. Щупаю кирпичи соседских домов, поднимаюсь на их крышы: ощущение нестерпимых, приятных чувств прикосновения к чему-то, давно забытому, но близкому, родному. Радость и восторг! Мысли все будто чувственного плана. Попытаюсь перевести их на земной язык: "Не буду торопиться. Я совершенно спокоен, никуда не рвусь, буду просто рассматривать и ощупывать". В стены влезать я отказался и вообще куда-либо втискиваться. Я заглядываю через забор и думаю: "Может ли мое тело -- объем, пролететь отсюда до дома в глубине двора, который расположился там уютно и привлекательно". Волевым усилием начинаю лететь: возникает устремленная напряженность, беспокойство, хотя и отдаленное, я хорошо чувствую свое желание лететь, но и восторг тоже есть, и сильный! Но, вместе с тем, ощущается внутренняя суета. Справа, там, вдалеке -- светятся два окна. Будто глазами поворачиваюсь к ним, а обратно не удается: появляется черно-белый наплыв там, откуда я их сейчас отвернул. Потом абсолютная темнота. И наконец все исчезает. Но снова мое тело -- вихрь, порыв к полету, но ничего не получается: то ли энергетики не хватает опять вернуться во двор детства, то ли слишком хочу этого?! Потом какая-то картина, словно заставка (на телевидении), но она плохо видна, и она тоже тает; кажется, это был фундамент дома... Потому хорошее, сладко-здоровое ощущение своего тела физического и духа... 6 Снова выход!.. Как бы проплываю у себя во дворе, на футбольном поле: неподалеку идет та самая соседка, Толстуха ("переносчик заразы из квартиры в квартиру" в нашем доме), та самая, с которой я перестал здороваться, но она идет без своей гадостной подруги -- "Щепки". Подлетаю к Толстухе, она кинулась от меня бежать, но убегает медленно, ватно, и я быстро настигаю ее, хватаю за горло и начинаю душить. Она вырывается, кричит. Мысль: "Все, что ты делала мне плохого, теперь перейдет на тебя!.. Теперь ты будешь болеть душой и телом, как болел я столько времени от твоего ехидства". Она наконец-таки вырывается и убегает от меня. Снова в теле... Меня не видели. После того как художник осведомил о чем-то Остапа Моисеевича, тот громко вопросил: -- Где?! -- Где-то здесь! -- насупившись, точно прислушиваясь, определил художник. И мне стало немного не по себе висеть в углу зрительного зала: возможно, что говорили обо мне, ведь не исключено, что этот художник обладает астрально-энергетическим "нюхом"! "Может, покинуть зал?.." -- подумал я, но уж больно важно мне было разведать, чем сегодня будут заниматься мои недоброжелатели, и тогда мне намного легче будет совладать с ними на земном плане!.. -- Купсик! -- прикрикнул на провинившегося следователя Дьявол. -- Га-го! -- откликнулся тот. -- Лети в сорок пятую! -- приказал Магистр. -- За Людочкой?! -- обрадовался Купсик. -- За ней, Купсик, за ней! И быстро! -- властно распорядился Дьявол и чуть спокойнее добавил. -- Важно не опоздать... -- Пока все хорошо, -- огласил художник, снова будто принюхиваясь к чему-то. Купсик, обрадованный, крикнул: "Адью!.." -- и опять обернулся черной вороной и куда-то стремительно, все так же, через оконное стекло, улетел... А все астральщики в зрительном зале -- замерли в ожидании. Где-то через минуту ворона спланировала обратно через стекло в окне, на то же кресло в центре зрительного зала. В клюве у нее трепетало что-то серебристо-бесформенное. И вот птица снова приняла астральный облик следователя Васильева, и в руках, теперь уже у следователя, вместо прежней серебристой бесформенности трепетало дымчатое облачко. -- Принес? -- спросил негромко художник у следователя. -- Га-го! -- подтвердил тот. Магистр подошел к Купсику, отставил свою правую руку влево и раскрыл ее ладонь широко по направлению к потолку зала, а правую руку свою он выставил вперед и направил тоже раскрытой ладонью на дымчатое облачко. Теперь облачко стало быстро расти в объеме и вскоре приняло форму красивой девушки. -- Опять вы! -- воскликнула она и пугливо осмотрелась по сторонам! -- Людочка! -- обрадовался Купсик и принялся ласкаться у ее ног на четвереньках, будто кобель. -- О, как же я тебя ненавижу, гадина!.. -- печально проговорила девушка. Зоя Карловна, до сих пор отрешенно молчавшая по причине того, что ходила по пятам за Дьяволом, вдруг неожиданно для всех выкрикнула: -- А-а, ха-ха-ха! -- и отскочила от хвоста черта. *** ...Удивительно, но теперь я больше не пользуюсь для выхода в Астрал символом Шамбалы!..  * Часть седьмая Летаргия *  Удар Прошло время. Отшумели майские грозы, все вокруг было приготовлено к лету, зелень отглянцована обильными дождями, а люди уже примеряли летние вещи... Давно я не видел тех старух: Толстушку и Щепку, что всегда раздражали меня. Но однажды я сидел хорошим солнечным вечером в своем дворе, из подъезда медленно вышла и прошла поодаль от меня Толстуха. Какая-то женщина, стоявшая на балконе, окликнула ее по имени и поинтересовалась у нее, почему ее так долго не было видно, на что Толстуха ответила то, в чем я еще сомневался! Она пожаловалась той женщине на балконе, что уже, дескать, очень долго и сильно болеет, и даже лежала в больнице... А на меня Толстуха удивительно и как-то робко посмотрела, совсем едва мелькнули ее пугливые глаза. Толстуха постаралась быстренько скрыться с моих глаз за поворотом нашего дома! Во мне, как это и не грешно было восторгаться чужой болезнью, но вскипели силы уверенности в себе... "Астрал -- сработал!" -- подумал я. Если раньше я предполагал, что все мои полеты и прочее -- это всего лишь -- проказы моего воображения, то теперь я в действительности уверился в истинности существования астрального мира и своих возможностей в нем!.. Я уже хорошо мог работать в новом для меня существовании, владеть своим астральным телом. Пора шаловливого ученичества, астрального детства и юности: стремительных порывов к женщинам и прочих желаний, -- прошла... Теперь появилась созерцательная хладнокровность, отрешенная воля, рассудительность и доброта... Мне все время не терпелось встретиться в Астрале с кем-нибудь из моих старых знакомых недоброжелателей, которые, как я чувствовал и как меня предупреждала Екатерина, готовили мне что-то неприятное. Да, в Астрале я уже был хладнокровен, по крайней мере мне так казалось, но вот в реальном, если конечно так можно выразиться, мире, я еще грешил неустойчивостью настроения. Но, оказывается, я ошибался в том, что можно здесь, на физическом плане земли -- быть неустойчивым, а в Астрале -- совершенным. И вскоре мне довелось в этом убедиться воочию, на собственной шкуре! Моя неустойчивость в теле земли сказалась и в Астрале, и в самый неподходящий момент!.. Однажды мне удалось подслушать разговор Зои Карловны и Остапа Моисеевича, который, оказывается, не только начальник отделения милиции, но еще и читатель нашей библиотеки! Они разговаривали во все том же складском помещении об очередном, как я понял, астральном развлечении и намечалось оно -- в зрительном зале нашего кинотеатра сегодня вечером после последнего сеанса. В условленный час я тайно, чтобы никто не заметил, скрылся у себя в рабочем кабинете и потихонечку заперся там на ключ. Я сидел за рабочим столом и время от времени посматривал на кабинетные электронные часы. Последний сеанс уже закончился, зрители вышли, площадь опустела... В помещениях кинотеатра, будто вспыленная за день, оседала тишина... Все замерло... Теперь я развалился поудобнее в кресле, так, чтобы, когда я оставлю сидеть мое земное тело здесь, в кабинете, оно не упало бы на пол. На электронных часах, которые стояли передо мной на столе, сменялись зелененькие цифры секундного столбика. Все было как перед стартом, и ответственным стартом!.. Ровно в двенадцать я привычно сосредоточился, переключился в объем своего земного тела, окружающий мир угас, будто его и не было никогда. А дальше все произошло автоматом: я вышел из тела... Некоторое время висел возле стола, очень близко приблизившись к своему земному телу и рассматривая его. "Постарел!.. -- размышлял я. -- Седые волосы... Прибавилось их!.. И морщинки на лбу... Трудолюбиво движется мое тело к своем совершенству, чтобы в один прекрасный день раствориться в земле... Однако! -- я обратился к электронным часам, -- пора!.." Навылет я проплыл стену кабинета и оказался в большом фойе. И тут я решил обезопаситься, и на всякий случай осознал свое астральное тело невидимым. Нельзя было рисковать и появляться воочию в зрительном зале, ибо весьма непредсказуемые последствия могли меня ожидать там!.. От Остапа Моисеевича и его подручных, подчиненных по Астралу, можно было ожидать всего: они, по сравнению со мной, имели и долгий опыт жизни в Астральном мире! И потому даже за свою невидимость я не смел поручиться полностью, как за стопроцентную благонадежность. Ведь вдруг у энергетического чутья моих недоброжелателей, а попросту говоря -- врагов, появится возможность не подвести своих хозяев?! В любой момент мое невидимое астральное тело могло быть высвечено за счет чего-нибудь такого, чего я еще и не знал по неопытности, и тогда неведомо что ожидало меня!.. Я вылетел в зрительный зал, но здесь еще никого не было... Тогда я завис под потолком в углу зала, справа от экрана, и притаился в ожидании... Честно говоря, я предполагал, что мои недоброжелатели появятся так же, как и я, в астральных телах своих, но...случилось неожиданное: в зрительный зал, после того, как вначале послышались голоса в большом фойе, вошли в своих обычных земных телах -- Остап Моисеевич, Зоя Карловна, Екатерина, муж и жена -- контролеры. "В земных телах?.. -- подумал я настороженно. -- Странно однако..." Все вошедшие, как по команде, уселись в мягкие кресла в заднем ряду и сосредоточенно застыли в расслабленных позах. А через пару десятков секунд совершилось то, что я теперь и предположил, созерцая эту картину: все они медленно отделились от своих земных тел и приняли удивительные формы Астрала! Остап Моисеевич оказался самым настоящим чертом: с рогами козла, но когда я присмотрелся, у этого черта вырисовывались груди! "Чертиха?!" -- недоумевал я. Зоя Карловна приняла форму удивительно обаятельной, будто невинной девушки-красавицы! "Ева до совершения греха, и только!" -- подумал я. Екатерина осталась верна форме своего земного тела, и потому ее астральное тело явилось точной его копией. Муж-контролер засуетился шустрым старичком, с белыми волосами на голове и фиолетовой щетиной на лице. А его жена теперь представала в облике толстенного удава, стоящего на узловатом хвосте своем во всю свою длину в рост со старичком. Я переплыл в противоположный угол зала, чтобы проверить, не виден ли я им всем. Но никто из них не обратил на меня внимания. Даже Остап Моисеевич -- черт, смотревший, казалось, на меня в упор, не среагировал на мое передвижение. "Значит, невидим!" -- успокоил я себя и принялся наблюдать далее. А далее меня ожидало -- удивительное! Еще бы! В зрительный зал влетела, прямо сквозь стекло окна, ворона, и мне показалось, что я где-то видел эту птицу, потому что уж больно знакомо корявились в своих надломистых размахах ее растрепанные крылья! Ворона села на спинку кресла в центре зала лицом к присутствующим, и тут, можно ли было подумать, птица приняла форму -- следователя Васильева!.. А дальше я удивился еще больше! Черт или чертиха, не знаю, но я склонялся думать о нем, об астральном обличии Остапа Моисеевича, как о некоем среднем, как о Дьяволе, так вот, Дьявол взмахнул своим длинным хвостом и раздраженно стегнул его жестким кончиком по ближайшему креслу так, что клочки пыли поднялись над ним, и Дьявол окликнул следователя Васильева: -- Купсик!!! "Вот это да!.. -- подумал я. -- Так вот ты каков, Купсик, -- птица с огненными глазами и когтями..." -- Га-го! -- откликнулся Купсик Дьяволу. -- Почему ты без тела?! Мерзавец!.. -- обрушился на него тот. -- Ведь мы же договорились, все, и только с телами сегодня! Гадина! Я тебя!.. Гнида!.. -- Остап Моисеевич, -- взмолился Купсик. -- У меня обстоятельства! Удав со старичком перешептывались, и ехидно растекались их мясистые рты, змеились в улыбках. Зоя Карловна погладила Дьявола по спине, от чего он немного разомлел и потерся своей шершавой щекою о свое угловатое плечо. Екатерина подошла к Купсику. -- Купсик, ты же нас всех подводишь! -- возмутилась она. -- Ну, простите меня... -- Что, опять?! -- крикнул на Купсика Дьявол. -- Да... -- ответил Купсик. -- Напился, мерзавец! -- зло сказал Дьявол. -- А где тело сейчас, небось в отделении оставил?! -- спросил он у подчиненного. -- Да нет, -- ответил тот, -- дома оно сейчас, в кресле у камина. -- Хорошо, что не под забором! -- воскликнула Екатерина. Я не знаю, как бы наказали Купсика за его невыполнение условия сегодняшнего вечера, но тут внимание всех присутствующих в зале привлек влетевший, вернее, вбежавший в зал художник моего кинотеатра! "И этот здесь, -мыслил я. -- Не кинотеатр, а скопище оборотней!.." Он быстренько уселся в заднем ряду, как и все остальные тела принял позу расслабленную, но устойчивую, и уже через несколько мгновений тоже вышел в Астрал, но принял форму своего же физического тела, как и Екатерина. Художник поцеловал Екатерину в носик, а та, в свою очередь, шлепнула его по заднице. Потом художник поздоровался со всеми остальными и низко кланялся каждому. Выглядел он привлекательно и даже красиво: греческий нос, на подбородке -- ямка, волосы кудрявые, черные, глаза -- голубые, ростом высок, фигура атлета. -- Магистр! -- обратился художник к Дьяволу. -- Я должен тебе сообщить интересную вещь! -- Говори! -- величественно повелел Магистр. Но художник не стал говорить громогласно, приблизился к Магистру и что-то нашептал ему в корявое ухо. На всякий случай, проверить еще раз, не видят ли меня, я снова переместился над экраном в тот угол, в котором висел с самого начала. Нет. Меня не видели. После того как художник осведомил о чем-то Остапа Моисеевича, тот громко вопросил: -- Где?! -- Где-то здесь! -- насупившись, точно прислушиваясь, определил художник. И мне стало немного не по себе висеть в углу зрительного зала: возможно, что говорили обо мне, ведь не исключено, что этот художник обладает астрально-энергетическим "нюхом"! "Может, покинуть зал?.." -- подумал я, но уж больно важно мне было разведать, чем сегодня будут заниматься мои недоброжелатели, и тогда мне намного легче будет совладать с ними на земном плане!.. -- Купсик! -- прикрикнул на провинившегося следователя Дьявол. -- Га-го! -- откликнулся тот. -- Лети в сорок пятую! -- приказал Магистр. -- За Людочкой?! -- обрадовался Купсик. -- За ней, Купсик, за ней! И быстро! -- властно распорядился Дьявол и чуть спокойнее добавил. -- Важно не опоздать... -- Пока все хорошо, -- огласил художник, снова будто принюхиваясь к чему-то. Купсик, обрадованный, крикнул: "Адью!.." -- и опять обернулся черной вороной и куда-то стремительно, все так же, через оконное стекло, улетел... А все астральщики в зрительном зале -- замерли в ожидании. Где-то через минуту ворона спланировала обратно через стекло в окне, на то же кресло в центре зрительного зала. В клюве у нее трепетало что-то серебристо-бесформенное. И вот птица снова приняла астральный облик следователя Васильева, и в руках, теперь уже у следователя, вместо прежней серебристой бесформенности трепетало дымчатое облачко. -- Принес? -- спросил негромко художник у следователя. -- Га-го! -- подтвердил тот. Магистр подошел к Купсику, отставил свою правую руку влево и раскрыл ее ладонь широко по направлению к потолку зала, а правую руку свою он выставил вперед и направил тоже раскрытой ладонью на дымчатое облачко. Теперь облачко стало быстро расти в объеме и вскоре приняло форму красивой девушки. -- Опять вы! -- воскликнула она и пугливо осмотрелась по сторонам! -- Людочка! -- обрадовался Купсик и принялся ласкаться у ее ног на четвереньках, будто кобель. -- О, как же я тебя ненавижу, гадина!.. -- печально проговорила девушка. Зоя Карловна, до сих пор отрешенно молчавшая по причине того, что ходила по пятам за Дьяволом, вдруг неожиданно для всех выкрикнула: -- А-а, ха-ха-ха! -- и отскочила от хвоста черта. -- Все? -- спросил Магистр Зою Карловну, на секунду повернувшись к ней через плечо. -- Да-а... -- только и вымолвила она утомленно. -- Ну, ладно! -- сказал Екатерина в сторону своей подруги, спугнув тем самым с лица Зои Карловны усладительную гримасу. А я в это время рассматривал Люду. Насколько я начал понимать, эти астральные развратники -- частенько притаскивал сюда, в зрительный зал, эту девушку, попросту говоря, насильно воруя ее астральное тело по ночам. "Не исключено, -- подумал я, -- что они развлекались здесь с нею и тогда, когда я рванул на себя дверь зрительного зала и контролер чуть не вывалился мне под ноги, а мальчик, что выскакивал в фойе и наткнулся на Палыча, мог вполне оказаться астральной шалостью Магистра... Да, конечно же я им мешаю, и еще как!.. Вот, наверное, почему в этом кинотеатре директора так часто меняются!.." -- подумал я. А Люда действительно выглядела красиво: она была одета в легкое, полупрозрачное платье голубого цвета, сама -- стройна, волосы распущены -- золотистые, вся такая гибкая, будто балерина. -- Оставьте меня, я прошу вас, -- взмолилась девушка. -- Купсик... Приступай! -- приказал Магистр, не обращая внимания на просьбы. И Купсик приступил!.. Господи, это было настолько невыносимо!.. Купсик выхватил из астрального пространства огромный кнут и принялся стегать девушку куда попало: она изгибалась под ударами, будто деревце, и вскоре ее голубое платье все иссеклось и клочками опало под ноги Купсику. Все астральные развратники прикованно наблюдали за избиением. -- Огонь! -- крикнул Дьявол. -- Сожги ей груди, Купсик!.. Я уже начинал понемногу раскачиваться у себя в углу под потолком, даже подумывал: "Не вмешаться ли!.. К примеру: обрушить на них ураган и выдуть их отсюда, негодяев!.." Магистр взмахнул хвостом, и Людины руки взмахнулись вверх, они оказались теперь привязаны к толстому канату, висевшему от потолка. Канат натянулся, и девушка зависла в двадцати сантиметрах от пола. В руках у Купсика возник факел... Его пламя тянулось к девушке, чтобы лизнуть ее!.. И тут я не выдержал!.. Я бросился на канат и в одно мгновение растворил его в астральном пространстве: Люда была свободна! Затем я выхватил факел у Купсика и ткнул его ему прямо в лицо! Купсик неистово заорал, но я не успел опалить его как следует, ибо он отпрыгнул в сторону! -- Молись! -- выкрикнул я девушке, что стояла, покачиваясь на ногах и облизывала окровавленные губы -- рассеченные кнутом. -- Молись, скорее молись! -- выкрикнул я Люде еще раз. -- Это единственное, что тебя избавит от них! Девушка начала молиться, крестить свое тело и таять на глазах! И я понимал, что она сейчас просыпалась где-то там, у себя, возвращалась в земное тело! -- Проклятый! -- заорал на меня Купсик. -- Магистр, убей его! ... Я совсем забыл: моя невидимость теперь была высвечена этим благородным порывом, и начинал понимать, что пора позаботиться и о собственной безопасности! Вот и сказалась моя неустойчивость в земном теле... -- Видимый! -- спокойно крикнул Магистр и все, что были в зрительном зале, даже Екатерина, по крайней мере, я видел, что она шевелила губами, -- выкрикнули вслед за Дьяволом: -- Видимый!.. Я попытался подумать, что я невидимый, но оказалось, что их коллективный Астрал, моих врагов -- довлел надо мной и невидимость не наступала! Я метался по залу, и тут помыслилось мне: "Прочь отсюда! Сквозь стену, в Космос, вперед!.." Но мои планы сразу же были остановлены: -- Бронь! -- так же спокойно крикнул Магистр. -- Бронь! -- заорали все его приспешники по Астралу. И я, разогнавшись на полном лету -- ударился о стену! Ужас обуял меня... Тогда я устремился в потолок -- нет! И он тоже -- непроницаем!.. Теперь я начинал понимать, что я в западне! -- Где его тело? -- вопросил громко Дьявол и добавил, как приказ, -- художник, ищи! Художник стал принюхиваться... -- Ну! -- пропищала Зоя Карловна, подгоняя художника. Мельком я увидел, как Екатерина -- волнуется: ей, наверное, хоть немного, но было жаль меня... -- Не могу определить! -- отчаянно сказал художник. А я подумал: "Зачем им понадобилось мое земное тело?" Но в следующее мгновение страшная догадка -- ужалила меня! "Они хотят заблокировать! Лишить меня возможности вернуться обратно в тело!.." И тут, по приказу Магистра, ко мне подлетел старик с фиолетовой щетиной. Он размахнулся здоровенно в этот момент выросшим кулаком, чтобы ударить меня, но я, мысленно, остановил его кулак перед собой на расстоянии. И немного успокоился, что астральная сила меня не покидает. -- Удар! -- крикнул Магистр. -- Ударр! -- в злобном торжестве подхватили все. Старик размахнулся и ухнул в меня своим кулачищем! Проломил мою оборону. В следующее мгновение я оказался у себя в кабинете, в физическом теле, у меня была сильно разможжена верхняя губа, от астрального удара -- ломило зубы, голова шумела... Засада Прошло с пару недель... Теперь я прекрасно понимал, что и кража кинотеатровского магнитофона, и тот сволочной капитан на открытии памятника, что засветил мне пленку, и все остальные мои неудачи и горести по работе, -- дело рук астральной шайки Остапа Моисеевича!.. Моя губа заживала: вначале -- спала припухлость, а вскоре зарубцевалась и рана, чернота стаяла... Но для того, чтобы меня прекратили преследовать и для того, чтобы беспрепятственно продолжать мне развиваться и познавать тайны бытия, я, все-таки, на свой страх и риск, должен был узнать опорные точки своих недоброжелателей! Я чувствовал, что им кто-то покровительствует!.. Что собирались делать в зрительном зале астральные развратники, я так и не узнал в прошлый злополучный раз... Одно усматривалось несомненно: мои враги -- не предполагали, по крайней мере в ту ночь, заниматься истязанием астрального тела Люды, ибо тогда незачем им было являться в кинотеатр в земных телах своих! Ясно, что девушку они притащили спешно, после сообщения художника о моем присутствии в зале, притащили как приманку, чтобы высветить меня и уничтожить, или, по крайней мере -- наказать, что им и удалось!.. Итак, я снова подстерег момент очередного сборища моих астральных врагов, но на этот раз свое земное тело я оставил у себя дома лежать на диване... Когда я опять влетел в заветное время в зрительный зал кинотеатра, к моему удивлению, меня тут же обнаружили! Видимо, коллективный Астрал этих негодяев, уже заведомо -- ожидал моего появления! -- Ты опять здесь! -- злобно проговорил Купсик. И я наполовину втиснулся в стену, чтобы на этот раз в любой момент быть готовым ринуться обратно домой! -- Не надо было тебе прилетать сегодня! -- крикнула мне Екатерина. -- А теперь, -- сказал она, окинув грустным взглядом своих соратников, -- извини, Сергей Александрович -- сам виноват!.. Зоя Карловна радостно потирала свои ладошки, пританцовывая возле извивающегося хвоста Дьявола. Старик и удав посматривали на меня, успевая миловаться друг с другом. -- Пора кончать с ним! -- будто подсказал Остапу Моисеевичу художник. -- Бронь! -- оранул, оскалившись, Магистр. -- Бронь! -- завопили все астральщики. -- Бронь ему! Бронь! Я рванулся в стену и беспрепятственно -- выскочил на улицу и подумал на лету: "Бронь не сработала..." ". Я летел свободно, за мною никто не гнался... И вот я оказался уже дома, у себя в комнатке, завис над диваном и помыслил. "Да... И сегодня мне не удалось задуманное: рассекретить этих негодяев!.. Ну, да ладно, Остап Моисеевич, -- еще встретимся!.." После этих размышлений я подплыл к своему земному телу и начал привычно возвращаться в него, но не тут-то было! К моему удивлению и ужасу, я не мог этого сделать!.. "Что за чертовщина?!" -- возмутился я и попробовал еще раз вернуться в свое земное тело, но и на этот раз у меня ничего не вышло!.. Потом я попробовал еще и еще, но все мои попытки вернуться обратно в земное тело оказались тщетными... Я стал волноваться: я метался туда и сюда над своим лежащим неподвижно земным телом... И уже наступило утро, а я так и не вошел, так и не проснулся на диване... Призрак Шли томительные дни... На улице теперь с самого утра просыпалась ливневая, обильная жара, засыпала лишь в сумерки... Врачи поставили диагноз -- летаргия... Моя мама не ездила больше в творческие командировки, после своих лекций в университете спешила скорее домой. Под ее глазами теперь появились отеки, но мама оставалась гордой пред горем, уверенной в близкой благополучности. Она ухаживала за моим земным телом и, бывало, часами просиживала возле моего изголовья, и ей даже и невдомек было, что я в это время -- все вижу. Чувствую и медленно оплываю свою комнатку, пробую дотрагиваться до вещей, прежде доступных мне, а иногда обнимаю маму, пытаюсь ее успокоить, и от этого она, случалось, вздрагивала всем телом, будто приходя в себя от дремы... Конечно же я мог продолжать жить, и неплохо, в астральном мире, и меня, часто, так и манило -- вырваться из комнатки и "надышаться" астральным всевозможьем!.. Но я ожидал чуда. Я надеялся: а вдруг как удастся мне возвратиться в свое земное тело, и потому, каждый день, и по нескольку раз, -- я пытался это сделать... ...Иногда приходили врачи, а иногда товарищи, родственники, знакомые... Навещала Аня... Но каждый день прибегала Вика и заботилась обо мне: она целовала меня в губы, а я не мог ощущать этих поцелуев, слов, ведь целовали не меня, а тот манекен, спящий слепок моей души на диване... Однажды навестил меня и Паша Мечетов, мой друг, прозаик и поэт. -- Я же говорил, -- сказал он вслух, обращаясь к моему земному телу, когда моя мама вышла на кухню приготовить для Паши чашку чая. -- Не стремись к Богу, Сергей!.. Как-то приехал и Юра Божив, друг и поэт из Москвы: он часто приходил ко мне, остановился пожить у Вики. Медленно шло время... В один из глубоких вечеров в дверь нашей квартиры кто-то постучался, потом продолжительно просигналил звонок. Мама уже спала... Сонная, она вышла в халате в прихожую и включила свет. Я тоже выплыл в прихожую. Но я не протиснулся сквозь стену, чтобы посмотреть первому на таинственного гостя, стоящего там, на лестничной клетке: хотелось встретить его по-земному, вместе с мамой. Мама открыла дверь... "Господи!.. -- воскликнули все мои чувства. -- Господи!... " И я заметался по прихожей в надежде: объяснить, вмешаться или еще что-нибудь!.. На пороге стояла Наташа!.. Живая, а на руках у нее был ребенок, запеленутый в легкое одеяльце!.. -- Вам кого? -- спросила удивленно мама у возникшей пред нею девушки. -- Я Наташа... -- сказала девушка. -- А это, -- и она бережно откинула треугольник одеяльца, и лицо младенца обнажилось. -- А это Сережина дочь, Сабина... -- А... Вы... -- медленно выговорила мама. Я замер в ожидании ответа и смотрел на Наташу тревожно. -- Жена... -- тихо сказал Наташа. Конец Первого Романа. * * * Если Вы хотите стать постоянным подписчиком на любые изданные и готовящиеся к изданию книги В.М. Соло, так же, если Вы желаете приобрести таковые на выбор, то Вы можете произвести заявку по адресу: 113152 г. Москва, а/я No 57 или позвонить по телефону: из Москвы - 8 (гудок) 257 4-61-06; из других городов - 8 (гудок) 09657 4-61-06. По этому же адресу и телефону принимаются отзывы о книгахВсеслава Соло, рассматриваются возможные контактынапредмет издания и реализации таковых. В мире Астрального тела Мой мистический роман "Переодетые в чужие тела" написан совершенно не случайно. Если Астрально-Мистическую Эпопею "Астральное тело" можно назвать своеобразным крупным планом идеи, которая старательно и планомерно воплощается мною в литературе (я имею в виду идею о "Растворении Земли"), то, "Переодетые в чужие тела" и другие мои подобного плана книги станут повествовать панораму мира, что располагается за кадром крупного плана Эпопеи. Герои "Переодетых в чужие тела" тоже примут свое участие в очередных романах "Астрального тела", но, конечно же, в рамках их сюжетов. Читая Эпопею, читатель благодаря таким романам как "Переодетые в чужие тела", сможет, будет иметь возможность узнать о том или другом герое Эпопеи более подробно, узнать то, каким образом тот или другой герой пришел на ее страницы. Если Астрально-Мистическую Эпопею я называю крупным планом моей идеи, то "Переодетых в чужие тела" и другие подобные ближайшие книги можно обозначить как крупные планы того мира, в котором грани идеи формируются и рождаются, подрастают для реализации в Эпопее. Вот почему роман "Переодетые в чужие тела" является книгой из Астральной библиотеки главного героя Эпопеи Сергея Истины, и не могло быть иначе. Всеслав Соло Настроение Вы имеете эту книгу стихов "Кафедра Земли", но вы даже и не подразумеваете о том, что согласно Основополагающему Магическому Закону Аналогии, Эта книга имеет Вас. Да, это именно так. Вдумайтесь внимательно и вам откроется то, что обязательно существует энергетическая обратная связь не только с автором, но и со стихотворной сутью изложенного в данной книге, ибо развивая себя, читая и осознавая эту книгу, вы не меньше развиваете автора и саму суть, которую он описал. Отсюда, от вашего правильного понимания материала книги, зависит скорость, глубина и объем развития как автора, так и сути его стихотворений. Будьте осторожны и не ленивы, испытывая такую ответственность. Конечно же, эту книгу стихов можно читать, изучать, осознавать и другое, но автор знает о том, что прежде всего эта книга стихов явится источником настроения для адепта Высшей Магии, обнаружится исключительным подспорьем, почвой для изучения и осознания, практического освоения учебников Школы Высшей Магии Соло, потому что эта книга заключает в себе энергетический потенциал автора, несет энергию его устремленности, которая не может не помогать. Школа Высшей Магии или Как Стать Магом? Книги моей школы Высшей Магии Мысли, а на сегодняшний день их вышло уже пять (в конце данной книги они проименованы) рассчитаны на самостоятельное теорико-практическое освоение изложенных в них материалов по движению и превращениям как предметных так и беспредметных мыслей. В серии книг моей щколы, я впервые излагаю свои таинственные практические вечера по Магии Мысли, которые совершенствовал и проводил на протяжении последних, теперь уже, семи лет в среде своих, как я обычно выражаюсь, соучеников. В данной серии книг, независимо от уровня уже имеющихся знаний, подготовки, читатель найдет для себя ответы на всевозможные необъяснимые до этого вопросы, она изложена доступно и организованно. Экстрасенсы, Сенситивы, Лекари, Врачи, Астральщики, Ментальщики, Энергетики, Политики, Бизнесмены, Педагоги, Психологи, Философы и многие другие, даже самые обычные люди, просто Мужчины и Женщины, все, кому понадобятся эти книги, извлекут из них то, что они пожелают, и, как говорю я обычно: "Удачи вам, Мира и Добра, Осознания Себя." Вы действительно можете научиться управлять своими предметно-беспредметными мыслями, материализовывать их во времени и пространстве, ибо каждый человек -- маг, только неосознанный. Мира и Добра моему трудолюбивому читателю! Всеслав Соло.