ачиваясь даже на голос библиотекарши, произнес дьявол. -- Если этот поэт прорвется на коллективную память, то многие наши потеряют авторитет, а следовательно, будет ущемлена наша власть, последствия непредсказуемы! -- отрапортовала ведьма. -- Ясно! -- согласился дьявол, но спросил еще: -- А Созерцатель знает об этом? -- Да! -- тут же, не задумываясь, подтвердила Зоя Карловна. -- Это его собственное пожелание, посыл! -- добавила она. -- Хорошо! Что там у этого поэта сейчас намечено из ближайших публикаций? -- будто задал вопрос молчаливому экрану дьявольский магистр. На экране появилась книга, она выглядела объемно, увеличенно. Наблюдая за всем этим из своего астрального укрытия, я без труда прочел название книги: "Счастливый сон" -- это был поэтический сборник на двенадцать авторов. Заперелистывались страницы, и вот я прочел название очередной подборки стихов, имя ее автора -- Игорь Золотов, "Память моя..." Затем начали перелистываться страницы самой подборки. -- Стоп! -- оранул Магистр, страницы замерли. -- Это то, что нам надо, -- уверенно сказал Остап Моисеевич. И вот на экране -- только одна страница: крупным текстом напечатано название стихотворения -- "По кругу", а ниже названия -- самтекст стихотворения. Неожиданно первые две строки увеличились до размеров экрана, и я прочел их: "Передаем дыхание по кругу... Но жалко, что не все, и в том беда..." Магистр, немного помедлив, громко прочел эти строки вслух, помолчал, прочел еще раз, но тише, как бы раздумывая, потом перечитал еще раз, врастяжку. -- Так, -- сказал, заметно оживившись, дьявол. -- Нам надо, всему тому, что дано этому поэту от Бога, -- не дать воплотиться полностью, убрать его навсегда из поэтической среды!... Сделаем так, -- подытожил магистр, -- в слове "передаем" -- опустим букву "е", и тогда получится другое совершенно слово: "передам". А значит, не "Передаем дыхание по кругу...", а "Передам дыхание по кругу... Но жалко, что не все, и в том беда..." Во второй строке "е" в слове "все" заменим на "е"! И получится: "Передам дыхание по кругу... Но жалко, что не все, и в том беда..." Отлично! В мире все есть энергия, и даже напечатанные буквы! Ха-ха! Пусть этот поэт и передаст дыхание "по кругу" -- наши люди подхватят его с превеликим удовольствием! Он -- уступит свое место в коллективной памяти, что ему суждено, не выполнит от Бога! Не правда ли, ребята?! -- обратился Остап Моисеевич к членам своей шайки, все так же не поворачиваясь к ней лицом. -- Твоя правда, Магистр! -- хором воскликнули его подчиненные. -- Магистр! Остап Моисеевич!... -- заискивающе, вкрадчивым голосом проговорила Зоя Карловна. -- Что такое? -- прислушался дьявол. -- Но ведь верстки-то вычитываются автором в обязательном порядке! Золотов прочтет эту опечатку и исправит ее! -- обиженно подсказала библиотекарша. -- Вот тебе, Зойка, и задание! -- невозмутимо подытожил Остап Моисеевич. -- Твоя забота и будет заключаться в том, чтобы Золотов -- не вычитал верстки! -- Но как же... -- только и успела сказать Зойка, как дьявол, тут же взвизгнув, прервал ее. -- Ты что, Зойка, страну эту не знаешь?! Кругом бардак! А нам на руку! Сделай дым, подбрось мысль редактору сборника, что, мол, так и так, слишком мало времени на выпуск книжки и рассылать верстки всем авторам и ожидать их потом обратно -- не резон! Ну и прочее, подобного рода там. Сама знаешь, мне тебя не учить, Зойка! -- прикрикнул Остап Моисеевич. -- Да, да... К...кы... конечно! -- заикаясь, смиренно согласилась библиотекарша. Проблема послушания в астральной шайке была решена отменно: все ее члены являли собой нечто похожее на пространственно-материализованное продолжение астральной воли Магистра. -- Что еще?! -- величественно и самодовольно воспросил дьявол у своих подчиненных, не отрывая повелительного взгляда от экрана, на котором уже растаяла книжная страница, она унеслась обратно, в океан людских начинаний, чтобы выполнить свою губительную задачу. На вопрос Магистра отозвался художник: -- Надо бы разбить одну парочку! -- Что, жених тебе насолил? -- осведомился дьявол. -- Нет! -- А что же, почему?! -- У этого жениха, как я выяснил, весьма большая перспектива в познании тайн Астрала!... Сами понимаете, Остап Моисеевич, необходимо срочно направить его энергию на поиск подруги или ее удержания возле себя, словом, пусть он будет все время находиться где-то посередине пути, пусть в нем тем самым воспитывается озлобленность, неуверенность в себе, агрессивность, и... дело сделано!... В противном случае, если он воссоединится со своей невестой, то мало того, что он будет смедитированным, а значит непроницаемым под броней счастья и любви, и сможет свою увеличенную энергию направить на познание тайн астрального мира, а тогда... -- Хорошо! Не убеждай меня! -- перебил художника Магистр. -- На какой он, этот жених, стадии сейчас? -- У него состоялось несколько выходов, но все они -- весьма спонтанны, беспомощны и непродолжительны, правда, под некоторой корректировкой учителя, -- отрапортовал художник. -- Ясно! Будем разбивать! Где он сейчас? -- теперь дьявол обратился к экрану. Экран высветил мгновенно: часть автобусного салона, в салоне, крупным планом, стояли парень и девушка. Парень нежно обнимал девушку за талию, она держалась за его плечи, и они раскачивались в такт движения автобуса, всецело поглощенные друг другом. -- Так! -- сказал сосредоточенно Остап Моисеевич. -- На следующей остановке должно войти много пассажиров... И действительно, через несколько мгновений в салон, откуда ни возьмись, ввалилось бурлящее множество людей: они стали наступать друг другу на ноги, толкаться, оскорблять друг друга. -- Давай, давай! -- подкрикнул Магистр экрану. И вот одна женщина, довольно плотная и наиболее суетливая среди других, будто нашла долгожданную жертву -- начала озлобленно притеснять парня и девушку, прижимать их ласковое перешептывание к массивным, черным поручням салона. На какое-то мгновение она словно оглянулась в сторону Магистра, ища руководства своим действиям, и, будто понимающе, стала продолжать свое остервенелое насилие. Дьявол жадно следил за каждым ее движением, он словно обратился в эту женщину! Парень, этично, но твердо и решительно протестовал против подобных действий, он пружинисто выставил немного свой локоть в сторону женщины, тем самым пытаясь хоть как-то защитить, смягчить неудобство для девушки. Но суетливая, дьявольски озлобленная женщина продолжала свои неумолимые попытки придавить, крепко притиснуть девушку к поручням! И локоть парня ей очень мешал выполнить свои намерения, и тут она не выдержала, заорала от досады на весь автобус, ища как бы поддержки со стороны окружающих пассажиров: -- Дома обниматься будешь! Ишь ты... нашли место, в общественном транспорте! Ну-ка, убери немедленно локоть, кому сказала, слышишь, -- убери, тебе говорят! Парень противился, пытался оправдываться: -- Я не обнимаюсь, взволнованно, но сдерживаясь, говорил он. -- Я просто -- не даю вам раздавить мою невесту... -- Хам! Убери локоть, -- не унималась еще пуще обозленная женщина. -- Я сказала тебе, что дома обниматься надо, а не в общественных местах! Тогда парень тоже не выдержал неотступной несправедливости и задерзил в ответ: -- Да! Здорово получается! -- выкрикивал и он. -- Убери ты, мол, свой локоть, чтобы я смогла спокойно и полноценно давить на твою девушку, мол, незачем ее охранять, оберегать! Да ты посмотри на себя и на нее! -- тоже уже заорал оскорбленно и обиженно парень. -- Ты такая толстая -- громило, а она, -- парень кивнул на свою приумолкшую девушку, -- такая худенькая! Ты же ее в один миг, как соломинку переломаешь, раздавишь! -- Убери локоть! -- продолжала требовать дьявольская пассажирка. -- Да пошла ты вон! -- истерически выкрикнул в ее сторону раскрасневшийся в схватке парень. Тут в разговор вмешалась еще одна женщина, стоявшая с другого бока парочки: -- Ты смотри, какой зануда! -- обвинила она парня. Магистр широко и удовлетворенно улыбнулся: -- Подлей ему, подлей! -- будто скомандовал он второй женщине, которая тоже уже начинала подтачивать парня. Парень огрызался направо и налево: -- Да тебя наверно муж давно не обнимал, вот ты и стоишь завидуешь! -- насмешливо и громогласно съязвил он первой, толстой женщине, которая вроде бы немного угомонилась уже, будто ей и было нужно-то всего -- привести в раздражение парня. -- Вот зануда! -- продолжала заводить разговор другая женщина. -- Вот твоя девушка послушает, послушает тебя, и... -- и тут-то эта женщина и высказала ту самую фразу, которую так ожидала за чертой экрана астральная шайка во главе с Магистром, -- уйдет от тебя, от такой зануды!... -- проговорила женщина. Дело было сделано. Вся астральная шайка облегченно вздохнула, на экране все исчезло, снова Остап Моисеевич откинулся на спинку своего массивного кресла... Минуты две все астральщики сидели, будто настороженно раздумывая о чем-то. И вот: -- Можно Людочку?! -- нарушил тишину Купсик, обратившись к Магистру. -- Валяй! -- равнодушно скомандовал дьявол. -- Гы-гы! -- обрадовался Купсик, подлетая к экрану. -- Люду из сорок пятой! -- нетерпеливо проговорил он, то ли приказал, то ли попросил у экрана. Во мгновение на экране возникла та самая девушка, Люда... "Из-за которой и нахожусь я теперь в сегодняшнем астральном заточении", -- подумал я, увидев старую знакомую. Она некоторое время будто протирала глаза, потом... -- О, Господи! -- воскликнула негромко девушка. -- Это опять ты, гадина?! -- Снова трахать будешь?! -- прихихикнул дьявол, окликая Купсика. -- Сегодня или когда-нибудь -- она его трахнет! -- шутливо подсказала Екатерина. Но Купсик был уже ожесточенно увлечен своей жертвой! -- Людочка, -- лепетал усладительно он, обцеловывая тонкую шею девушки. -- В позу девочка, в позу... Ну, давай же, нагнись, детка!... -- Нет! -- изнеможенно вырывалась, но как-то замедленно, девушка, она слепо шевелила руками и ногами, мотала головой, изгибалась в талии, но все ее беспорядочные движения были в клейком, волевом пространстве Купсика. -- Нет! Нет! Пошел вон! Тогда Купсик схватил девушку за волосы и, не обращая внимания на ее изламывающееся тело, стал наклонять ее голову... Люда, словно надломленная, поддалась, от боли сильно наклонилась вперед, будто отвесила поклон мучителю. И вот Купсик уже обхватил несопротивляющуюся девушку сзади за бедра вспотевшими руками и засопел надрывно, в предчувствии наслаждения... Девушка вскрикнула... Через несколько минут все было закончено... -- Ух! -- сказал Купсик, как пиявка отвалившись от девушки, и завис у экрана. Изнасилованная Люда исчезла. -- И охота тебе каждый раз познавать заново ее девственность?! -- хохотнул Магистр. -- А-а-ха-ха-ха! -- расхохоталась Зоя Карловна. -- Да он сам себя каждый раз мальчиком чувствует! А-а-ха-ха-ха! -- Вы не представляете, как это приятно, девочку насильно превращать в женщину! -- сказал горделиво, но рабски ссутулившись, Купсик, пролетая мимо дьявола в свое пустующее кресло. -- Ладно! Будем считать, что разминка... Тьфу ты! Разрядка... -- поправился Магистр, -- окончена. Что еще из дел на сегодня? -- вопросил он у своих подчиненных, слегка покосившись на них через плечо. Отозвалась жена контролера, она, в образе всего того же удава, кольцами, уложенными в отвратительно шевелящуюся пирамиду, возвышалась в своем кресле. -- Надо зарядить несколько фотографий в газетах и журналах! -- будто простуженно прошипела, кривляясь она. -- Вот-вот! -- подкрякнул ее муж, контролер кинотеатра, сидящий возле своей жены в прежнем образе старичка, в контрасте фиолетовой бороды и белых волос на голове. -- А еще, -- подсказал он, и расправил плечи, и выпрямился для солидности, -- нужно бы несколько радио- и телепередач по сбору энергетики провести! -- Созерцателю понадобилось? -- уточнил Магистр. -- Что? -- не понимая, переспросил старичок. -- Энергия! Зуд бы тебя побрал! Прикидываешься мне! -- Да, да! -- активно закивал старичок. -- Ему самому, кому же еще! -- Смотри, если узнаю, что себе что-то прихалтуришь, в этот раз -- накажу! -- убедительно и строго произнес дьявол, и тут же отвернулся от своей шайки, и уставился притихшим взглядом на экран. Все молчали, ожидали действий своего Магистра... На экране замельтешили, плавно выплывая из его непроглядной глубины и так же уплывая обратно, всевозможные газеты и журналы. Только на короткое мгновение своеобразного программного выкрика Магистра, и тут же -- хорового подтверждения этого, я сказал бы -- астрального заклинания шайкой, останавливались, замирали газетные или журнальные страницы с крупными фотографиями на них различных физиономий. Честно говоря, я немного утомился от этой процедуры и на некоторое время перестал видеть, астрально отвернулся от действий преступной группы, но я продолжал слышать эти ужасающие фразы: -- Эпидемия ......... заболеваний в .........! -- выкрикивал Магистр. -- Да! -- торжественно-злорадно подтверждали его астральную волю члены шайки, подтверждали хором, на едином дыхании. -- Смерть академика... -- но я не расслышал его фамилию. -- Взрыв атомной электростанции! -- неистовствовал дьявол. -- Да! -- вслед гремела ватага астральных голосов. -- Кораблекрушение в районе ........ моря, затонет корабль "......" -- громко определял задачу Магистр. -- Да! -- злобно подтверждали остальные преступники. -- Убийство Председателя .........! -- Да! -- Продолжительный дождь в районе .........! -- Да! -- Закон о .........! -- Да! -- Пробуждение у пятилетних девочек направленности телесных наслаждений! -- Да! -- Взрыв отчаяния у одиноких стариков, самоубийства! -- Да! -- снова воскликнул астральный хор. Потом начались зарядки радиотелепередач, рассчитанные на выкачку энергии из радиослушателей и телезрителей. Прием был прост: вызывались определенные чувства, эмоции, состояния мышления, и все эти извержения энергии планировалось направлять для поддержки энергетической воли Созерцателя. А уж куда он, Созерцатель, эту свою волю применит, видимо, не знала даже эта астральная шайка... Когда с телерадиопередачами было закончено, голос подала Екатерина! -- Магистр, -- сказала величественно она, Магистр уважал ее и тут же повернулся к ведьме лицом. -- Я слушаю тебя, Екатерина! -- Магистр, -- еще раз повторила свое обращение Катерина, -- есть такой литератор, Павел Мечетов. -- Так, и что надо? -- заострил вопрос дьявол. -- Он являлся другом ныне обестеленного Сергея Александровича. -- Какого Сергея Александровича? -- переспросил, припоминая, Остап Моисеевич. -- Того самого, что был здесь, у нас в кинотеатре, директором! -- А! Как же! -- усмехнулся дьявол. -- Помню! -- Если Паша Мечетов будет и дальше развиваться в литературном русле, то того и гляди, что он когда-нибудь да прикоснется к Великим тайнам Астрала! Нежелательно, чтобы это произошло, потому что, как я уже сказала, Павел Мечетов являлся другом Сергея Александровича, а друзей обычно стараются выручать! Вы меня поняли, Остап Моисеевич? -- с женственной вкрадчивостью спросила дьявола Екатерина. -- Да. Мне ясна перспектива, -- согласился Магистр, кивая уродливой головой. -- И что ты предлагаешь? -- У Мечетова в следующем месяце будет публикация подборки стихов, надо бы на него наслать какую-нибудь противную, изматывающую болезнь, чтобы и не умер, а развиваться и писать нормально не мог, -- заронила идею Екатерина. "Ну, Екатерина Васильевна! Не ожидал от тебя! -- подумал я, сидя в своем астральном укрытии. -- Ничего не пойму: меня укрыла здесь для того, чтобы я подслушал и подсмотрел, а теперь моего друга -- уничтожает! Ну, Екатерина! Не удивлюсь, что и меня ты сейчас продашь этим вершителям зла!.." -- Сейчас сделаем! -- определился дьявол, а я еще более затаился, ожидая, что очередь дойдет и до меня. На экране появился будущий номер журнала "Д...". Страницы разлистнулись: вся подборка Мечетова вмещалась на одной страничке -- пять стихотворений, а на противоположной странице были набраны стихи какого-то другого автора. Магистр убрал подборку этого автора из номера, а вставил стихи иные, так называемого "своего человека"! Таким образом на странице, противоположной подборке стихов Павла Мечетова, появилось три стихотворения, которые и должны были определить состояние здоровья моего друга! А дело все заключалось в особом расположении названий, да и в самом смысле таковых. Когда я прочитал эти названия стихотворений сверху вниз, то я ужаснулся заложенному в них чудовищному приговору Павлу Мечетову. Названия огласили следующее: "ЗЕМЛЯ", "ПРОСТУДА", "НЕБО"! Паша по гороскопу принадлежал Земле, и эти названия вражеских стихотворений, а в особенности их расположение по вертикали означали не что иное, как: Простуженная Земля придавит своею болезненной тяжестью небо вдохновения, и будет тяжело всем творческим начинаниям Мечетова, и будет болеть он, постоянно простужаясь, и в конце концов его обессиленная душа может покинуть Землю и упасть в изнеможденное небо! Противостояние Противостояние! Именно Противостояние воле астральной шайки теперь волновало и полностью занимало мое успевшее стать осторожным воображение. Нет, Екатерина не предала меня! Она специально взяла на себя задачу опекунства моего друга Мечетова среди своих, чтобы другим этим не заниматься, ибо она же и научила меня, как помочь Паше -- избавиться от публикационной атаки на его волю и здоровье, вдохновение, а следовательно и продвижение по ступеням развития. Ведь если бы случилось другое и Пашей заинтересовался кто-нибудь иной из астральной шайки, а это бы рано или поздно, но произошло, тогда не исключено, что я не смог бы уже помочь Мечетову, а коли и сумел бы это сделать, то не с такой легкостью, как после того, чему научила меня Екатерина! Что ни говори, а свой человек есть свой человек! Да, ведь если бы не Екатерина занялась Пашей, а кто другой, то тот бы неминуемо в скором времени добрался бы и до меня, но теперь открывалась перспектива: под крылышком Екатерины Васильевны продолжать мне совершенствовать свою астральную волю, подыскать и подготовить поле для решающей схватки, поле -- моей Победы! Противостояние! Мне необходимо было выполнить удивительно взрывоопасную задачу! Если выразиться образно, то мне надо было все равно что привязать к каждому из членов преступной группы по прочной, металлической веревке, причем привязывать не одновременно, а по очереди, да следить при всем этом, чтобы веревки, волочащиеся за моими врагами, -- не перепутались между собою, не порвались бы да не были бы обнаружены до того, как я успею запрячь врагов в свою астральную упряжку и погнать их по своему собственному усмотрению, и если таковое потребуется, то загнать до смерти! ... А может, и не до смерти... Не исключено, что, находясь в таком суровом положении, ожесточился я. К чему уничтожать барьеры, в особенности те, которые ты преодолел сам, оглянись, и ты увидишь, как необычайно много людей тоже рвутся и жаждут этих барьеров, что же тогда преодолевать им, остальным, отставшим от тебя людям? Ведь тогда они никогда не смогут возвыситься! Оставь барьеры, ты их покорил не для того, чтобы стать эгоистом! Да, пожалуй, если ты их, эти барьеры уничтожишь, то всему твоему возвышению придет конец: барьеры отделяли тебя ото всего преодоленного, они характеризовали твою личность, они, будто духовные шлюзы, постепенно поднимали тебя к высотам Божественного духа, -- но -- открой шлюзы, уничтожь их, и сой-дет, схлынет в низовье вся накопленная вода первородной, незамутненной мудрости, и ты снова обмельчаешь духом своим и окажешься там же, откуда ты начинал путь свой, только труднее тебе будет подниматься в этот раз, ибо, зная, что тебя ждет впереди, всегда кажется, что ты ищешь неимоверно медленно... Только тот путь быстротечен, о котором не задумываешься!.. Да. Астральную шайку уничтожать -- нельзя, она необходима другим, таким же, как и я, несмышленым, не уничтожать ее надо, а преодолеть! И вообще: ничто в жизни нельзя уничтожать. Через Противостояние -- преодолевать! И только! ...Планы мне мои были куда как ясны, другое дело -- их осуществление! Побеждает всегда не просто количество, а количество объединенное. Астральную шайку объединяла воля Остапа Моисеевича. Мне предстояло только два пути: первый -- явиться незримым, но ощутимым Победителем астральной воли каждого члена преступной группы в отдельности и потом, в один прекрасный момент, выступить в полный рост их вседержителем; второй -- превзойти астральную волю Остапа Моисеевича, волю, которая простиралась на всех остальных его подчиненных. И в первом, и во втором случае мне предстояло генеральное сражение с астральным Магистром -- обязательно! Я понимал, что если я выйду на дьявола, не ослабив его волю в его подчиненных, я проиграю. Если же я сразу буду пытаться развенчать волю Магистра, то для этого понадобится уйма времени на совершенствование себя, в противном случае я опять-таки -- проиграю... Тратить свое земное время на совершенствование своей астральной воли и потом, быть может, уже более не возвратиться на Землю в свое земное тело, потому что постареет оно ужасно и умрет... Не хотелось мне: я еще не мог вообразить себе, представить такое, что я больше не увижу Наташу, маму, свою дочь, Вику, друзей... Хотя я же не знал, что меня ожидало тогда, быть может, еще более, и наверняка еще более, близкое соприкосновение с ними, но меня пугала неизвестность, пусть даже самая прекрасная, и я прощал себе эту слабость, потому что еще не имел я иного уровня Посвящения, а только догадывался о нем... Итак, мне хотелось успеть победить в самый короткий срок земного времени астральную волю Магистра, и вернуться, все-таки вернуться в земное тело свое, дабы дожить свое воплощение во плоти. Вот почему я и ринулся по первому пути к своей Победе, я ринулся уничтожить астральную волю дьявола в его подчиненных по Астралу, только сделать это надо было вне ведения самого Магистра, иными словами, отрубить руки и ноги дьяволу, да еще и при условии, чтобы он этого не почувствовал! Задача восстала из глубины моего мышления не из легких. Но мне ничего не оставалось делать... И я ринулся наудачу, пошел туда, откуда еще ни разу не возвращалось мое воображение в живых... Наудачу! За подборку стихов "Память моя..." Игоря Золотова в коллективном поэтическом сборнике "Счастливый сон" отвечала Зоя Карловна, ведьма с основательным астральным стажем. С ослабления ее астральной воли я и решил начать... Но я не успел! Не успел опередить ведьму... Поэтический сборник уже вышел в свет, когда я прибыл к Игорю Золотову в гости, Игорь сидел на своем кожаном потрепанном диване, на котором под шелушащимся дерматином упруго шевелились кулачищи пружин. Они словно поддавали в зад садящемуся или встающему с дивана, это я испытал на себе, когда позволил присесть своему астральному телу на параллельный земному миру чувственный образ дивана. Золотов как раз разлистнул книгу в том самом месте, на котором она была открыта на зловещем экране Магистра. -- Надо же! -- опечалился Игорь. -- Опечатка! -- Он говорил вслух. -- Что значит не дали верстки вычитать! Тянули два года, а тут на тебе: надо быстрее, план, авторам рассылать верстки на вычитку -- некогда! Вот же суки проклятые! Долбаная страна дураков! -- Игорь нервно отложил сборник в сторону и, пошмыгивая носом, нагнулся, взял со стола валявшийся окурок и прикурил его. Отмахивая дым от лица ладонью, Игорь будто не курил, а тяжело вздыхал и поглядывал искоса на досадное место в книге... -- Что же делать? -- размышлял он. -- Весь смысл стихотворения испоганили, сволочи! В Астрале я сидел рядом с Игорем, я знал, как ему помочь, но раздумывал над тем, в какой форме это осуществить. -- Послушай! -- произнес я в Астрале, и мой голос чувств громко прозвучал в голове Золотова. -- Что-о? -- оранул он в испуге и потом, чуть тише: -- Что? Кто это?.. -- Ты меня не знаешь, -- продолжил я было говорить, как Золотов мгновенно вскочил с дивана и, прихлопнув свои уши ладонями, стал пристально и жалобно осматриваться по сторонам, будто выискивая владельца голоса, и он так надеялся кого-нибудь увидеть! Я это чувствовал... -- Зря стараешься, -- подсказал я Игорю. -- Меня нигде нет вокруг, я в тебе. И тут случилось совсем для меня непредвиденное событие: Игорь кинулся на колени перед старенькой иконой, висевшей в самом углу комнаты высоко под потолком. Он стал, наспех бормоча "Отче наш...", озабоченно и бегло молиться, так, будто его сейчас вот-вот должны были силой оттащить от Божьего образа. Я продолжал сидеть на астральном диване Золотова и, честно говоря, даже не ведал, что и предпринять в такой ситуации. Я никак не рассчитывал на столь набожную реакцию Игоря! -- Успокойся же ты! -- наконец не выдержал я. -- Прочь! Прочь, нечистая! -- завопил Золотов, вскочил на ноги и выбежал в прихожую. Здесь он, продолжая бормотать молитву, скоро оделся и, страшно громыхнув дверью, уже через несколько мгновений очутился на улице. Я проследовал за ним. -- Дубина! Я же тебе помочь хочу! -- попытался я еще раз образумить своего подопечного, но он только лишь плотно опять зажал свои уши ладонями и устремленно ринулся в полубег по улице. Со стороны могло показаться, что Золотов куда-то спешил отнести свою драгоценную голову, он словно боялся уронить ее и оттого крепко стискивал голову руками. Прохожие расступались, приостанавливались и пожимали плечами ему вслед... Я же неотступно следовал за ним в надежде, что все-таки удастся войти в контакт с Игорем. Минут через десять Золотов суетливо вбежал в церковь: он пересек храм, и остановился слева от алтаря, и упал на колени перед громадной иконой Матери Божьей Казанской. В храме я говорить не мог, потому что все было насыщено медитационной энергетикой чувств и образов, в которой мои чувственные посылы Игорю тут же растворялись. -- Царица Небесная! -- возопил Золотов. -- Прости меня, грешника! Отведи от меня дьявола!.. Господи! Помоги мне, спаси меня! -- неистово молился Игорь и уже начал рыдать, густо всхлипывая, содрогаясь плечами. Старушки пристально молились поодаль от него и время от времени одобрительно кивали друг другу. Игорь вскочил в растерянности, раскрасневшийся и заплаканный, и подбежал к какой-то девушке, она драила церковный пол, состругивала с него особой лопаткой налипшие капли воска. -- Девушка! -- прохрипел, оглядываясь по сторонам, Игорь. -- Он во мне! -- Что случилось? -- переспросила она. -- Он во мне, -- повторил Золотов. -- Кто? -- подозрительно, но спокойно и непоколебимо посмотрела на него девушка и заботливо прикоснулась к его плечу, пока Игорь молчаливо ошаривал глазами углы церкви. -- Ну, что с вами случилось? -- добродушно спросила она. -- Во мне кто-то говорит! -- тихо признался Золотов. -- Ясно, -- тут же подытожила девушка. -- Вам необходимо молиться и обязательно принять причастие! Вы крещеный? -- засуетилась девушка возле Игоря, обрадовавшись своей роли наставника. -- Да. Я крещеный, -- доверчиво ответил поэт. -- Боже мой! -- снова взмолился Игорь. -- Он говорит все время во мне! -- Вы одержимы лукавым, и от него надо избавиться, -- подытожила девушка. Я притаился в Астрале Храма поодаль от Игоря и девушки, и, честное слово, они оба выглядели в моих глазах -- заговорщиками против меня, Лукавого! "Боже мой! -- подумал я. -- Этого еще не хватало!" Игорь было уже направился, озираясь по сторонам, на выход из храма, как девушка негромко крикнула ему вслед: -- Обязательно по четыре молебна в трех церквах!.. И я оставил затею как-то помочь поэту, решил посоветоваться прежде с Екатериной Васильевной. Конечно же было очень жаль, что пока не вышло у меня подчинить, рассеять астральную волю Зои Карловны, но надежда унеслась вместе с моим астральным воображением навстречу следующему астральному бою. Теперь уже мне предстояло столкнуться с проделками художника... "Я еще вернусь к Игорю Золотову!" -- подумал я, нащупывая своим воображением энергетические проявления недавно знакомой мне влюбленной парочки из салона автобуса. Как я уже и предчувствовал, я и здесь опоздал с предупреждением, избежать "заклятия" дьявольски настроенной женщины влюбленным не удалось! Воля художника торжествовала воочию: парень и девушка находились в ссоре, и оба страдали от этого и даже не понимали, отчего же так вышло -- скорое расставание?.. А поссорились они совершенно необычно! Собственно говоря, они даже и не ссорились вовсе, а просто в один прекрасный день, в день, когда должно было состояться их новое свидание, назначенное искренне и влюбленно с обоих сторон, они почему-то не явились обоюдно в условленное место и в условленный час! В этот день отчего-то каждый из них находился у себя дома и припоминал всевозможные обиды, нанесенные партнером, на-думывал несусветный смысл совершенно ветрено сказанным, невзначай, случайно произнесенным словом и фразам любимого человека. Так они просидели оба дома, абсолютно не зная, что они сидят оба! Каждый из них был уверен, что их любимый пришел на свидание, но ушел огорченный, и поделом ему! Они сидели и взмысливали глубочайшую пропасть между собою, пропасть, в образном русле которой, на самом сокровенном дне текли их одурманенно медленные чувства. И грозила беда этим чувствам: утечь, просочиться из русла в глубочайшие трещины невежества. Вот уж воистину передо мною был живой пример того, как часто мы тормозим, и порою даже вовсе останавливаем бег настоящего времени, если начинаем думать прошлым, а в особенности чувственно думать, переживать его заново! Да, да! Именно заново, слово "заново" как никогда уместно здесь! Потому что мы действительно видим прошлое вторично, с высоты нашего сегодняшнего опыта, а разве можно судить поступки детского, или, скажем, более детского происхождения? Наверное -- нет! Ибо жизнь остановить нельзя, а можно только продолжать! Человек, думающий прошлым, о прошлом -- слепой человек, его душа горит пламенем, и таким образом он бесцельно прожигает каждый свой сегодняшний день. Такой человек мучительно выглядит со стороны для окружающих его людей. У него все время что-то сосет в груди, и печальность и бесцельность на пути его. Забывать прошлое по возможности не надо, но и не надо его чувствовать! Пусть оно будет лишь сверкающими камешками, холодными и красочными, и из этих камешков иногда не помешает строить мозаику, чувственную мозаику сегодняшнего дня... Я долго размышлял над тем, как помочь влюбленным нарушить заклятие, посланное художником. Мне очень не хотелось повторить печальный опыт моего контакта с поэтом и потому я особенно тщательно конспектировал модель помощи. Я рассуждал приблизительно так: если легло заклятие на этих влюбленных людей и оно неведомо для своих жертв держит последних на расстоянии друг от друга, значит, необходимо высветить обратное, но не тайно, а открыто! Это означало, что необходимо было воссоединить эту влюбленную парочку путем тоже заклятия!.. Но как это сделать? Объявиться внутренним голосом в одном из них, но такая практика уже усомнила меня в своей общедоступности! Это отпадало... Но кто-то же должен нанести заклятие, и сделать он это должен воочию, в открытую, то есть сказать в лицо... "Может, мне направить прямо на улице к одному из влюбленных, скажем, цыганку... Она подойдет к парню или девушке, а я вполне смогу чувственно внушить цыганке, направить ее на это действо... Итак, она подойдет и произнесет заклятие". Подобного рода вариантов я много перефантазировал, но ни один не убеждал меня в своей мощной и надежной астральной силе, ибо во всех случаях, которые подворачивались моему воображению, отсутствовал самый главный элемент, который должен стать поворотным, основой победоносности встречного заклятия, что полностью обеспечит отрицание и уничтожение астрального художника! Отсутствовал элемент активности! В самом деле, надо, чтобы кто-то из влюбленных сам возжелал бы встретить спасительное, противовесное заклятие... Задача возникла не из легких... Мне посредством чего-то или кого-то, надо было предложить одному из влюбленных, именно предложить, а не внушить, потому как требовалось его самостоятельное решение, желание, предложить пойти и воспринять заклятие! Неожиданно меня осенило: все, за исключением некоторых, девушки любят гадать, а еще охотнее похаживать к гадалкам, и, если гадалка пользуется должным уважением и авторитетом, то успех моего предприятия -- гарантирован! Она-то, гадалка, и выскажет необходимое мне заклятие! Уж гадалке-то я мог внушить, и даже без страха напугать, мог вполне объявиться в последней как внутренний голос. Теперь оставалось найти, подстроить обстоятельства, при которых бы влюбленная девушка решилась бы пойти к гадалке. Я долго присматривался ко многим подругам, окружающим заклятую художником девушку, и, наконец-то мой выбор пал на одну из них! У этой подруги никак не налаживалась личная жизнь: все ей было тяжело познакомиться с кем-нибудь, а когда познакомится, то парень быстренько сбегал от нее по неизвестным для нее причинам. Вот этой-то подруге я и вложил мысль сходить к гадалке. И моя подопечная девушка -- согласилась поехать с подругой! В результате поездки девушка сама позвонила своему возлюбленному, извинилась перед ним, трепетно объявила, что безумно любит его, и договорилась о свидании. А когда парень и девушка встретились, то девушка рассказала, как ездила к гадалке и та открыла ей сокровенное таинство, когда речь зашла о парне. "Только он будет твои мужем, и больше никто другой! -- сказала гадалка. -- Вот попомнишь мои слова! Он -- твоя судьба! Выйдешь за него замуж и ко мне еще с конфетами придешь! Сама потом удивишься!.." Вот так прозвучало мое ответное заклятие в противовес астральной воле художника. Я победил его воображение, а это означало, что и первая, крохотная доля астральной воли Магистра была усечена мною, теперь ею владел я!.. И еще, что тоже являлось немаловажным обстоятельством, теперь влюбленный парень не будет тратить свое земное время на поиски женщины, подруги, не будет мучиться от ее отсутствия, а значит -- сохранит свою энергию для познания астральных тайн! А когда он окажется способным понять, кто ему помог, подал своевременно руку помощи, он обязательно поможет и мне, и это не корысть какая-то, а закон всемирного, космического равновесия! Добро возвращается! Только зло вечно блуждает рядом, ему всегда уходить не хочется, и оно докучает присутствием своему родителю. Восторг тела Юра Божив, мой друг, уже несколько месяцев вместо меня работал директором кинотеатра. Он продолжал жить у Вики, они роднились друг с другом все ближе и ближе... С каждым днем у них появлялись новые узелки на память о совместной жизни. Эти узелки связывали их взаимоотношения. То в кинотеатре Вика своеобразно улыбнется, а Юра запомнит эту улыбку, то Юра подаст руку выходящей из автобуса Вике, и она не забудет неповторимую свежесть этого жеста. А человеческая жизнь так и устроена: важно не просто жить с кем-то, когда-то и где-то, а важно... цветение жизненных узелков на память. Именно они и создают неповторимую гармонию памяти, чувств и образов человеческой жизни, вырастают на почве повседневности и превращают обыденность в цветущую поляну... Юра все чаще, чем обычно, просиживал за чтением книг, особенно когда Вика, усталая, укладывалась вечерами спать пораньше. Сидя в соседней комнате у ночника, он находил над чем поразмышлять. С позволения моей мамы, некоторые книги из моей библиотеки Юра взял для изучения... Достался Боживу и мой конспект Священной Книги Тота... Сложность эзотерических знаний, мистических наук доставляла моему другу отнюдь не измотанность и бессилие разочарований, а, скорее, укромный, рабочий кабинет в пространстве его судьбы, в котором Юра усидчиво отрабатывал навыки осознанного мышления... Меня радовало это! Светлела моя надежда, и я все чаще навещал друга в ожидании подходящего момента... Я отчетливо чувствовал, что Боживу самому по себе вряд ли удастся прийти к астральному сознанию, -- нужен учитель. И все понятнее становилось: путеводителем друга должен стать я... Юра уже твердо знал: Сергей Истина продолжает жить, но в более энергетически тонком мире, и ему надо помочь выбраться оттуда, но что это такое -- более энергетически тонкий мир?! В тупике земного тела Столько лет я, словно джин... Я сижу совсем без дела, Соблюдая свой режим... День и ночь: страна, законы, Раздражения сучки, И людские монотонно Суетятся тупички... В полумраке сигарету Все щипает огонек: Я курю на всю планету -- Хлопьев дыма самотек. Мятно тает сигарета, Скоро брошу я курить. Наложу на все запреты, Чтобы вне режима жить!.. Накурил я на планете, Надо б форточку открыть И проветрить все на свете, - Скоро, так тому и быть!.. Комнатенка в комнатенке - Это дома я один... Вход и выход очень тонкий: Ну, смелее, Алладин... Мне доставило удовольствие услышать в этот вечер свое стихотворение, прозвучавшее голосом друга у все того же ночника, в одной из Викиных комнат, прозвучавшее возле кипы книг и вороха моих бумаг, за которыми Божив засиделся и теперь. Стихотворение было написано мною очень давно. Немного помолчав, Юра отложил только что прочитанный им листок в сторону... Я, конечно же, мог объявиться в качестве своеобразного внутреннего голоса, прозвучать в голове у друга, пообщаться таким образом и раньше, но у меня уже был опыт энергетического контакта с Игорем Золотовым, и я не хотел ошибиться еще раз. Юра сидел в майке и трико, он увлекся рассматриванием и перечитыванием бумаг. Неожиданно, в пространственном кабинете его сознания, будто разлистнули белую страницу, пробел, ибо почувствовал Божив позади себя снежное прикосновение к своим плечам, словно и в самом деле прохладный и легкий снег прилег на его плечи. Юра даже не вздрогнул и не насторожился, напротив, казалось -- он ожидал этого прикосновения... Медленно он стал поворачивать голову назад. Его вечерние одиночества никогда еще не нарушались подобным образом. Он поворачивал голову так, с таким выражением лица, словно определенно знал, что он должен увидеть.. Божив поворачивался с закрытыми глазами. И вот... Когда он обернулся назад и невесомо приоткрыл веки, ему пришлось туманно улыбнуться и согласиться с реалиями обманчивости. Перед Юрой стояла Вика... Он обезмолвленно смотрел на нее, точно определяя, кто же есть возникший человек?.. И есть ли он в действительности?.. Или это дитя, определенная метоморфоза тонкого мира, которая теперь явилась перед ним в облике любимого человека -- не испугать... -- Ты кто? -- спокойно спросил Юра. -- Юрочка... -- настороженно прошептала Вика и обняла его своими прохладными руками. -- Ты совсем растерялся в этих бумагах и книгах... Мне холодно, я почему-то замерзла... -- Что? -- отрешенно переспросил Юра. -- Замерзла?.. Разве призраки могут... -- Юрочка, не надо больше этим заниматься, я прошу тебя, оставь, возвратись хотя бы ты! -- выкрикнула последние слова растерянная Вика. -- Вика, -- будто позвал свою подругу Божив. -- Не пугайся меня. -- Ну да! Как же я могу не волноваться, если ты уже заговариваться начинаешь, близких, -- Вика всхлипнула, -- не узнаешь... -- Ну что ты, хорошая, что ты говоришь... -- зауспокаивал Юра свою любимую. -- Мне нельзя поступить иначе или ты не... -- Божив помолчал несколько мгновений, -- не любила Сергея?.. -- ропотно все-таки промолвил он, как бы к чему-то прислушиваясь... Вика отшатнулась от Божива, насторожилась, будто ребенок, что-то натворивший, но еще не знающий: накажут ли его за это... -- Я... и сейчас... люблю... его, -- надрывно и безнадежно, но с непоколебимым оттенком уверенности в голосе, уверенности в том, что она не лжет, проговорила девушка сокровенные слова, и похоже было, что эти слова всего лишь заштрихованы, некогда, случайно залиты чернилами отчаяния, но все-таки еще читаемы до сих пор трудолюбивой памятью... Божив стремительно встал, шагнул от стула и отчаянно, будто прощаясь -- обнял безмятежно спокойную в этот момент Вику... Но вдруг... -- Ты должен ему помочь... -- проговорила девушка. -- Ты... обязательно сможешь... ему... помочь, Юра! -- Нарастало движение Викиных слов. -- Помоги ему, спасс...cи...спаси его!!! -- неистово выкрикнула она... Тишина остановила пространство. Они стояли посреди комнаты, обнявшись: Юра, объятый любимой, а Вика... объятая только что отзвучавшим... криком. Время разрасталось во всю комнату и вскоре заполнило ее всю... Времени становилось тесно. Первой молчаливое пространство нарушила девушка, она будто шевельнула губами тишину. -- Я беременна, -- прошептала, целуя плечо Юры, Вика. -- Да-да... конечно, -- ответил на ее ласку Божив. -- Беременна я, -- словно попросилась в его глаза девушка. -- Беременна... -- снова прошептали ее губы у самого лица Божива. А мне стало неловко, я зависал рядом с ними, за кадром физического плана, и мое невидимое присутствие немало мешало естественному общению этих людей. Я готовился сейчас, в этот выбранный мною вечер, к контакту с Боживым и находился, в некотором смысле, в единой медитационной плоскости с другом, мое невидимое присутствие сосредоточенно связывало, пластично затормаживало личностность Юры. Его сущность будто бы присутствовала в теле, но реакции на окружающее проявление пространства Земли не возникали в соответствии с нормой человеческих представлений на этот счет, и получалось: своеобразный энергетический ступор завораживал его сознание и привычные скульптуры чувств опознавались, но с опозданием. Но я не мог поступить иначе!.. Мне нельзя было удалиться и теперь: необходимость действовать заставляла поступиться правилами хорошего тона, ибо... я выполнял записи своего астрального дневника, а не капризы свободного художника. Признания и смятения Вики мешали моим сегодняшним планам. Очень важно войти в общение с другом: я не посмел переубеждать свое настроение, пусть даже Вика и подумала в этот не принадлежащий ей вечер о безумии Божива. Этот вечер принадлежит мне. В этих раздумьях я несколько раз медленно облетел вокруг стоящих в обнимку моих земных друзей. Астральная голограмма их физических тел, ярко святящаяся, словно вращалась на планшете паркетного пола. Юра продолжал не понимать происходящей ситуации. Что-то предпринять, решительно действовать -- я просто был обязан! ... Именно сегодня, а не в другое время, произойдет, улыбнется мне чудо, которого я так неприкосновенно долго ожидал, восторг земного тела!.. И наконец, все-таки я решился... Вход в Юрино тело был открыт, и я его прекрасно видел: оставалось воспользоваться им!.. Слава Богу, опыт подобного у меня уже имелся: но тогда, в теле маленькой девочки, моей дочери Сабины, я не мог почувствовать всей полноты и прежнего, подлинного вкуса земного тела. "Вот оно, то самое, к чему ты стремишься, даже не осознавая истинно, зачем тебе это нужно!.. -- подумал я про себя о себе. -- Что ж, давай, входи и хозяйничай! Божив прекословить не будет. Он явно стремится помочь тебе сам... Однако жестким же ты стал и бесповоротным, Сергей Истина!.. Да... но иначе нельзя. Вперед, и без сентиментальных пауз!.." Я опускался вслепую, будто в темный подвал, доверху наполненный водою или густым влажным трепетанием ветра. Медленно погружался я в земное тело моего друга. Божив стоял парализованным. Я-то мог это представить себе: как все выглядело со стороны для Вики. Но меня больше не волновало ничего на свете, кроме погружения. Все равно когда-то, но должно было это произойти, и неминуемо, иначе я не смогу победить в одиночку астральную шайку, вернуться в свое земное тело для доработки собственной инкарнации, моего теперяшнего воплощения на планете!.. Теперь я оказался в безмолвной и тесной темноте. Мне показалось, что это мое состояние напоминает мне ту самую Вселенную комнату, в которой проходил мой первый урок Астрала, некогда преподанный мне моим учителем, Иваном. Ветер улегся, и я отчетливо ощущал необъяснимым пространственным соприкосновением неподчиняющиеся моему волевому воображению контуры чьего-то земного тела. "Туда ли я попал?!" -- внятно и громко подумал я. -- Кто ты?.. Не молчи!.. -- послышалось будто мне в ответ, а я притаился в ожидании: что же проявится дальше? И тут мое положение прояснилось: снова откуда-то издали до меня донеслись простые человеческие слова, и сказаны они были знакомым голосом! Именно не в обратно-чувственной символике Астрала, а как обычно, как раньше я слышал их на Земле... -- Что с тобой, хороший мой, Юрочка?! -- отзвучали слова. Это говорила, несомненно, Вика! Но слышал я ее голос приглушенным, и надо было когда-то очень сильно любить его интонации, чтобы безошибочо узнать сейчас. -- Юрочка... -- как я понимал, суетясь, причитала Вика, -- ... пойдем, отдохнешь, поспишь ... Все хорошо ... Хорошо, родненький?.. Я находился будто в глубокой пещере, а там, наверху, люди. -- Юра... Ты меня узнаешь? -- как можно спокойнее, ласково промыслил я свое обращение к другу и отчетливо насторожился в ожидании ответа. -- Вот... -- донеслось опять же сверху. -- Я слышу... он меня спрашивает: узнаю ли я его!.. Он здесь, Вика! Во мне!.. -- Не надо, Юрочка, не надо! -- выкрикнула безумно Вика. -- Не шути так со мною... -- рыдала она. -- Сережа, это ты?! -- торжествующе прокричал Божив, что меня немножко оглушило. -- Да... Это я... -- как и прежде, на пределе спокойствия отозвался я на оклик. -- Вика! -- еще пуще прежнего завопил обрадованный Божив. -- Он меня слышит!! Слышит!! -- Господи! -- рыдая, причитала Вика. -- Прости его, милый мой Господи! Отведи от него лукавого, спаси Юру, Господи!.. Божив не обращал внимания на стенания любимого человека, может потому, что для него важнее была наша дружба или же дикая устремленность к неведомому, а может, он услышал, узнал забытый от рождения голос, превыше всего, своей Вселенной Родины... -- Как тебе помочь, друг?! -- снова проорал Божив, заглушая рыдания девушки. -- Прежде всего, не кричи... Я тебя прекрасно слышу. -- Да-да... -- сконфузился Юра. -- Конечно же я не буду кричать. -- Тогда вот что, -- продолжил говорить я, -- успокой сейчас Вику, идите оба спать, а через неделю, когда ты немного свыкнешься с мыслью о реальности существования нашего сегодняшнего с тобой общения, я снова приду, -- торопливо сказал я. Божив молчаливо и покорно выслушивал меня, а девушка в смятении чувств продолжала громко рыдать. На каждое движение Юры она взрывалась причитаниями и молитвами, она неумолимо помышляла о безумии своего спутника. -- Господи! Ну за что же мне это? За что ты меня наказываешь?! Юрочка, молчи... Ничего не говори... -- немного успокоилась она. -- Пойдем спать, хорошо?... -- Хорошо, -- ответил мне Божив. -- Хорошо. -- Ну вот и хорошо... -- всхлипывая, обрадовалась Юриному ответу Вика. И я удалился из тела друга... Сатана Стою, а горизонт как кафедра Земли, Над ним Луна как микрофон истории, И переглядываются вдали Все звезды, как глаза аудитории... Я стоял теперь на астральной поверхности Земли, где-то на берегу неведомого мне моря, да я и не хотел знать его имени! Стоял и распахнуто созерцал доступные мне, в любой самый крохотный или самый взглыбленный момент времени, звезды, стоял, опираясь на свои размышления, и целая пучина моих чувств, с глубинами и отмелями, ласкалась у моих ног. А Луна была какая прекрасная! Тогда... когда я посвящал ей стихи. Сейчас же я могу, если мне это понадобится, дойти даже до горизонта и осмотреть его как обычный предмет. Боже! Как же мне мечталось и хотелось раньше, но теперь... Удивляются мои удивления, где-то в стороне, поодаль, они больше не ожидают меня. Я подарил им судьбу, я породил и воспитал их, и я им больше не нужен и они мне. Им не понять меня, потому что я сам порожден удивлением, сам удивление, и мне стало скучно, а мои, такие осамостоятельнившиеся, удивления ныне обездивились, они, как и я прежде, -- хотят и мечтают. А я лишь завидую им! Потому что есть им чему удивляться... Поздно... И хотелось бы, да не вернешь обласканность обратно. И как бы я сейчас проорал на всю планету Земля: не притрагивайтесь ни к чему, люди! Не касайтесь ничего на свете! Не обласкивайте -- не привыкайте к удивлениям, пусть они будут и будете вы. К чему делать удивления насчастными, как, впрочем, делают несчастными нас они. Но никогда и никто не внемлет моему крику, и правильно сделает, потому что... всегда так будет: что-то порождает что-то. Кто-то перестает мыслить нами, и тогда мы начинаем... мыслить удивлениями... Неожиданно вспомнилось мне о Корщикове... Раньше я лишь помышлял о встрече с ним, а тут, после моего первого, отчаянного контакта с Юрой на Земле, когда я так внезапно побывал в планетной обители человека -- физическом теле -- и на самом изломе сдержанности удалился обратно в просторы невозмутимого ожидания, когда я снова, у вселенского микрофона Луны сейчас поразмышлял о своей вседоступности и проникновенности во все, мне безумно, неуправляемо одержимо захотелось во что бы то ни стало испытать неповторимое торжество удивления! ... И я, абсолютно без колебаний, как сплошной поток устремленности, обратился в глубинный полет, в космос. Я уносился без управления, и лишь только цель -- увидеть Сашу Корщикова, как бесповоротная Вера, остановилась во мне в это бесконечное мгновение. Я словно первратился в плоскатика, которому никак нельзя было обернуться назад, да и некому было оборачиваться, плоскатик не имеет объема; я, как зеркальная поверхность -- отражал свою цель, и все... И тут вспыхнула в зеркальном переди, в отраженном пространстве Вселенной, среди космических иероглифов созвездий, как ослепительный тоннель, разрастающийся во все мое беспре-дельное видение, звезда. И в следующее мгновение я почувствовал, что начал таять, растворяться в ее чувствительно чистом свете. И тут.. Ослепительный свет словно ожил, самостоятельно отслоился от меня, и мы зависли неподалеку друг от друга... Неожиданно, отрезанный черным бездоньем космоса, в котором парил невесомо я, свет обратился в мириады красочно мерцающих квадратиков, они ужимались и разрастались, суетливо кишели. И вот... Квадратики растворились. А на их месте возникло вселенское видение: облокотившись на покатую поверхность массивного деревянного стола, сидел в пристальном чтении человек, спиною ко мне, под ним будто разрастался резными виноградными лозами стул и зеркалился пол из небесно-голубого мрамора, а книга, на страницах которой построчно пробегали его глаза -- едва уловимо человек покачивал головою -- книга нежно светилась, искорки висели над нею, перламутровыми переливами сиял переплет. И все... И вокруг светоносная пустота... Смутно я начинал узнавать читающего. Какое-то время моя догадка стояла рядом, но почему-то не решалась открыться. Наконец... "Корщиков!.." -- неудержимо взмыслил я. -- Саша, -- позвал я учителя. Человек медленно полуповернул ко мне свое лицо, несколько озадаченных мгновений молчал, потом, так ничего и не ответив, отвернулся, поднял правую руку и обратил ее раскрытую ладонь, с раздвинутыми пальцами, в мою сторону, как бы останавливая тем самым дальнейшие мои действия, словно упредил -- не мешать... Корщиков опустил руку на стол, продолжал читать. Еще некоторое время задумчиво стоялось на мраморном полу мне, сознание прорывалось, убеждало все-таки обратиться к учителю. Но... Я не согласился на это. Я уплотнил свою волю и единым желанием оттолкнулся от намагниченного чувствами воспоминаний энергетического построения сущности Сашиного бытия, теперь намагниченного моими чувствами воспоминаний, но и пропитанного, как я незримо ощутил, чем-то неведомым еще мне, предстоящим, подлежащим осознанию. Опять я вернулся поближе к физическому плану Земли... Земля будто заострилась вниманием ко мне. Я тоже склонился к ней всем своим существом. Я не знаю, сколько я находился в остановленном состоянии, созерцая планету. Множество чувств, и все родны и доступны. Бесчисленное количество ощущений, словно шевелящиеся щупальца, тянулись ко мне -- всосаться, впиться в меня. Совсем другой показалась мне колыбель моего земного тела: бессмысленное копошение, все мысли, если таковые случаются там, на земле, в присосках чувств и ощущений, они бессильны, но тянутся друг к другу, и только лишь догадка, что их обронили сюда, оставляет за ними право одиночить на планете. Если человек не хочет -- он уходит, приспосабливается или просто лжет. Лгать и приспосабливаться я не стал. Я ушел. Мое стремление во что бы то ни стало вернуться в земное тело было всего лишь ублажено многочисленными поцелуями ощутительно чувственных присосок -- этого крохотного невежественного спрута земли. И я даже не знал сейчас, зачем... зачем я все так же хочу вернуться? Ведь мне давно уже этого не нужно, ведь я уже не смогу больше жить вне этих вседоступных просторов Астрала! Я находился в естественном изначалии, в естественном по-ложении человека, ушедшего, некогда покинувшего социум и живущего соками природы в лесу. У него были денежные сбережения в банке, и он ими пользовался, расплачивался, платил за всевозможные поцелуи присосок. но к чему ему теперь деньги, они остались там, среди таких же, как он когда-то, они еще числятся за ним, принадлежат ему, но зачем... зачем ему они: придет время, и об этом человеке забудут, а деньги, некогда его деньги, перейдут в распоряжение стихий. Так и мое тело, которым я ежесекундно расплачивался на земле, тоже умрет для меня. Огонь, вода, земля и воздух -- вот что останется от моего земного тела. Итак, я уже не знал точно: действительно ли мне было теперь так уж необходимо нужно вернуться на физический план. Я забыл, для чего трачу столько невероятных сил на то, чтобы всего лишь возвратиться в прошлое. Ведь что-либо ясно понятное всегда означено минувшим. Но Юра! Я позвал на помощь близкого друга, и он распахнуто скользнул по моим стопам. Да, сейчас, если и есть какой-то смысл в моих действиях по отношению к Земле, то это... Нет. Не только так. Я забыл... о Наташе. Я не любил ее, как если бы она была человеком, но я любил ее, как есть она -- моя тайна. Я тут же ринулся все-таки в прошлое, ибо есть своя прелесть и в бессмысленности, наверное. Я ринулся в прошлое настоящее, в уже переболевшее мною множество вещей и предметов, эмоций, и чувств. И вскоре... Я несколько взмыслил физический план, призраком просочился в его многолюдных окрестностях. Я даже не знал, где я нахожусь, одно лишь осознавал уверенно, что это город моего рождения, и в нем покоится мое земное тело, и неподалеку от него живут Юра и Вика, моя мама, Наташа и Сабина. Смутно я огляделся по сторонам. Невероятно! Раньше мне никогда не удавалось в астральном теле своем созерцать планету так же, как это я мог, будучи в объеме земного тела, но теперь я великолепно все видел! До тех пор пока я испытывал необходимость в обладании физическим планом -- я не обладал им, и как только я отказался от этого, отвернулся, пошел прочь, но как-то ненароком, в безразличии обернулся -- увиделось все, и пришло обладание. Я отказался от обладания физическим планом, но сейчас оглянулся на него без жажды и прозрения... Когда я более осмысленно осмотрелся, куда я попал, -- догадался: я нахожусь в подвальном помещении. "Какая-то организация?" Деревянный стол в шелухе отслоившейся лакировки, на него навалено множество женских сапог, два небольших квадратных окна почти под потолком забиты фанерой и прочно заштрихованы металлической решеткой, распахнутый диван у стены, с замусоленной обивкой, на диване сидит какой-то мужчина: усиленно потирает виски, жмурится, не открывая глаз, а у его ног валяется несколько пустых спиртоносных бутылок. Если бы он сейчас открыл глаза, он наверняка увидел бы меня, я не сомневался в этом, и тогда, понимая, что могу быть замечен, я шагнул за старинный громоздкий шкаф и продолжал подглядывать за сидящим на диване человеком сквозь этот шкаф. Мужчина сидел брюзгливо, ему было лет сорок. В угол дивана забился вопящий магнитофон, будто ему дали пинка. Посредине комнаты прямо на полу стояла настольная лампа, она охватывала диван своим светом, жестко светила мужчине прямо в лицо, как на допросе. Наконец мужчина отщерил свои глаза, прищуренно рассмотрел руки, потом пару раз слегка приподнял свой увесистый мешок живота и оставил его лежать на коленях. Позади сидящего на диване лежал еще один голый человек, девушка, но когда она приподнялась на локти и слепо улыбнулась в сторону лампы, я увидел, что это была не девушка, еще не девушка: это была совсем юная девочка-подросток. Она села рядом с мужчиной, зевнула и протяжно потянулась. Тогда ее сосед наклонился к магнитофону и немного приглушил громкость. Теперь, если бы сидящие на диване стали разговаривать между собой, их истомные голоса мог бы разобрать и я. -- Детка, -- обратился мужчина к девочке, -- сапоги выбери себе там, на столе, -- он небрежно махнул в сторону, будто повелитель этого подвала. -- О-о! -- воскликнула юная женщина, ей всего было лет тринадцать на вид. -- Малыш мой расщедрился, -- восторженно проорала она ему в ухо и укусила за это же ухо. -- Ты что! Оху..., дура, -- мутно проговорил он и тяжеловесно отмахнул ее, слово бабочку. Она свалилась на пол и расхохоталась, катаясь по полу перед лампой. Бутылки, позвякивая, раскатились по сторонам. -- Встань, сука, потом я сосать тебя буду грязную. -- Пусть лучше он у тебя встанет, -- снова расхохоталась она. Девочка подползла к нему поближе, ухватилась за его колени и подтянулась, ее голова возникла между его колен. -- Помочь? -- дерзко вопросила она. -- А-а, -- брезгливо протянул он и, раздвинув колени, развалился на диване, его живот метнулся налево и отвис на правый бок. Посматривая на прибалдевшего партнера, девочка, стараясь не шевелиться, дабы не насторожить его, пошарила рукой под диваном и через некоторое время в ее руке оказался флакон лака. Она оттянула на себя доселе обвисшее мужское достоинство, ее рука пьяно пошатывалась, девочка прицеливалась... прицеливалась и... лаковая пыль, всшипев, змеино вспенилась между ног мужчины. -- А-а, га...! Г...гадина! -- бессильно пытаясь подняться, завопил он. -- Что ты делаешь, стерва!.. -- Лакирую, чтобы стоял, -- надрывно реготала она. -- Ладно, -- словно пережевывая слова, сглатывая одышку, сказал мужчина. -- Тьфу, -- отплюнулся он. -- Пошла вон... кому сказал, сапоги посмотри. Слышишь? -- Любые? Взять могу... -- Бери, дарю, сказал. -- Надо же, -- расшвыривая по комнате разноцветные пары сапог, рассуждала девочка, зябко пошатываясь у стола. -- Ты что, ху..шь, -- будто взмолился мужчина, когда одна пара сапог отшарахнулась ему на живот. -- Ты все равно богатый, малыш, я просто кайфую от твоих бабок. -- Ты думаешь, они мне легко достаются? Я пашу, как пидар, за них. Ну кончай, тебе говорят! Слушай, -- сочно отплюнувшись, продолжал говорить он. -- Какая х..ня получается. -- Девочка продолжала рыться в куче сапог. -- Х..ня получается. -- Да-да, х..ня, малыш всегда прав. -- Ты что думаешь, я бы здесь, в этом пидарастическом подвале был, если бы там, на Западе развернулся!.. Да я бы контору отшиковал как надо. А тут... в подвале... Только бухать и е....ся, да об....вать всех подряд, пока перестройка не закончилась. Разогнали, как вонючих крыс, по подвалам. А что делают крысы? Все тянут в подвал, а они там, наверху, крысоловки свои узаконивают. Но нас, крыс, не проведешь, мы же умные, с высшим образованием, сахарку сп..дим, и хвостик не прищемит. Ты думаешь, я что? А я не просто так. Университет закончил, в свое время, конечно. Но на х.. он мне сдался? Да если бы я на Западе, так ты думаешь, я с тобой бы здесь, что ль... -- словно сам себе сказал последнюю фразу он и, помолчав, добавил: -- У меня бы все красиво было, по-человечески. -- Красиво? -- отвлеклась на минуточку девочка от разбрасывания сапог. -- Ты мне нравишься, малыш. А можешь ты мне купить машину? -- Тебе еще рано, детка. -- Что, не заслужила разве? -- она продолжала рыться в сапогах. Мужчина ничего не ответил. Я стоял за шкафом, наблюдал, слушал. Ведь я мог сделать с ними все что угодно. Я не знаю, может, безразличие к муравью в траве, может, желание растормошить вялое пьяное затишье этого подвала, а может, шалость, вседоступность или еще что, но я вышагнул из-за шкафа, мне захотелось, чтобы они меня увидели. -- А-а! -- коротко и удушливо простонал мужчина, будто его ударили. -- Во-о...т... стоит... -- Что, уже встал? Ну малыш, ты даешь, неисчерпаемый мой! -- воскликнула девочка, еще не обернувшись в сторону дивана. -- Уйди! Уходи сейчас же! -- зверино проорал мужчина и, подскочив, как мячик, забился в угол дивана, под ним что-то хрустнуло, видимо, магнитофон, потому что музыка замерла. Девочка испуганно повернулась лицом к дивану. -- Ты что? -- осторожно проговорила она и огляделась по сторонам. -- Ты это мне? -- И я понял, что она меня не видит, тогда я почувствовал себя еще увереннее, я бы сказал, потому-то еще злее, и какая-то неистово сладкая агрессивность овладела мною. Я обратился к мужчине, ибо знал, что он только слышит меня, я заговорил чувствами уверенно и жестоко: -- Не ори, мне нужно твое тело. -- Караул! Грабят! Уходи, пшел прочь! -- завопила моя жертва. -- Малыш, малышок, я все, я ухожу, -- ошалевшая, не спуская глаз со своего благодетеля, говорила девочка, на скорую руку натягивая джинсы и кофточку. Она бросила в свою вместительную сумку первую попавшуюся пару сапог, которая лежала прямо возле меня, потом она прошла сквозь меня, остановилась у двери, она еще надеялась на благополучие. -- Ну что тебе надо? -- неистово вопрошал мужчина. -- Кто ты? Господи, спаси! Спаси меня, Господи! Отведи эту сатанищу! Каждую секунду девочка порывалась вышагнуть за дверь, но что-то удерживало ее. -- Заткнись, дурак. Мне нужно твое тело, и все, ненадолго. Я человек, такой же, как ты. -- Ай-я-я...е...еб....ный в рот, не дам! Мое! -- Ну, знаешь, малыш, это уж слишком, -- злобно воскликнула девочка, суетливо, нервничая, она будто вырвала с корнем пару сапог из сумки и дерзко швырнула их в "малыша". -- Пошла в пи...у со своими сапогами, -- бегая по дивану на четвереньках из угла в угол, прошипел девочке мужчина и швырнул эти сапоги обратно. Она едва поймала их на лету. -- Совсем оху.., -- сказал она, укладывая неожиданно возвратившуюся пару сапог обратно в сумку. В это время я приблизился к метавшемуся в ужасе мужчине вплотную: словно паучок, он ловко семенил руками и ногами по дивану. И тут я остановил его, его беспорядочные движения, остановил, парализовал своей волей. И тогда незамедлительно, властно и уверенно, я метнулся к мужчине и всем своим призрачным состоянием я прильнул к его увесистому животу. Я вонзился ему в пупок. Теперь я настойчиво протискивался внутрь земного тела мужчины. Когда я полностью вошел, просочился в тело, опять же чувственно произнес: -- Подвинься, дурак, я ничего плохого тебе не сделаю. Потом я вытащил своеобразные энергетические лучи мужчины из его собственных ног и опустил в его ноги основательно свои лучи, будто примерил сапоги. Затем я встал с дивана, точнее мужчина встал с дивана. Таким образом я вытащил энергетические лучи из рук и примерил руки, освоился в позвоночнике, мой одержимый взгляд проклюнулся в глаза мужчины, его мышление трогать я не стал, я оставил за ним эту возможность... Решив проверить голосовые связки, я отчетливо прокашлялся, связки подчинились, способность слышать осталась на двоих. -- Ну, что смотришь? -- сказал я девочке. -- Забирай сапоги и иди отсюда. -- Малыш, -- просительным шепотом произнесла она. -- Иди, иди отсюда, мне необходимо одеться, -- абсолютно трезво произносил я слова и с великолепной спортивной координацией прошелся по комнате, разыскал майку и трусы, и они ловко скользнули по голому телу мужчины на свои места, обозначенные этикетом. Девочка замерла в шоке. -- Придурялся, гад... -- снова прошептала она. Я улыбнулся. Волевым посылом расслабил я девочку, чтобы она могла двигаться. -- Ладно, детка, иди, не мешай мне, -- и девочка отвернулась и собралась уже выйти в коридор, как я остановил ее, на одном из высоких подоконников перед моим взглядом промелькнул телефонный аппарат. -- Постой, -- потребовал я. Она замерла на месте в ожидании, пугливо прислушалась и, немного помолчав, тоскливо и жалобно ответила: -- Что тебе? -- Как тебя зовут? -- Меня-а? -- Ну а кого же еще! -- дико расхохотался я. -- Тебя, конечно. -- Лена... -- взволнованно прозвучал ее голос. -- Хорошо, Лена, -- еще немного подхохотнул я. -- Иди и смотри: никому ничего не рассказывай! -- пригрозил я. Девочка молчала. -- Ты меня поняла? -- вопросительно прикрикнул я на нее. -- По-ня-ла... -- с проблесками пауз между слогов произнесла она. -- Тогда все, иди... Иди отсюда! -- притопнул я ногой на нее, и девочка вспышкою исчезла во мраке проема двери, и только судорожные, заплетающиеся звуки ее шагов по коридору скоро отзвучали и обратились во внимательную тишину вокруг меня. Теперь, находясь между двух состояний: меня окружающим физическим планом и сущностью мужчины, тело которого я позаимствовал сейчас, -- я озадачился, что же делать дальше. -- Эй, ты, -- обратился я к мужчине, -- как тебя там? -- Гриша, -- послышались в ответ робкие чувства мужчины. -- У тебя что, кооператив? -- Да. -- Председатель ты? -- Да. -- Ты меня не бойся, я немного похожу в твоем теле, сделаю, что нужно, и уйду. -- Послушай... братишка, ты Сатана, да? -- обратился ко мне мужчина. -- Я же тебе сказал, что я такой же, как ты, -- человек. -- Братишка, а ты не ограбишь меня? -- Знаешь, ты мне уже надоел со своими глупыми вопросами, ты можешь помолчать немного и не мешать. -- Я подошел к телефонному аппарату. -- Телефон работает? В ответ послышалось молчание. -- Гриша, ты где там пропал? -- настойчиво вопросил я мужчину. -- Да. -- Что "да"? -- Работает телефон. -- Отлично, -- сказал я и потянулся к аппарату. -- Куда ты хочешь звонить? -- забеспокоился Григорий. -- Это тебя не касается, ты бы поспал немного. -- Я ничего не вижу, и мне жутко. -- Успокойся, если я разрешу тебе видеть, будешь глазеть по сторонам, не туда, куда мне нужно, мешать, я должен все сделать быстро и четко. -- Слышишь, Сатана, а может, я сошел с ума и тебя нет. -- Есть-есть. Успокойся, еще раз тебе говорю. -- А может, все-таки ты уйдешь, а? -- Заткнись, надоел! -- не выдержал я. -- Мало того что мне приходится мириться с твоим разжиревшим телом, так еще и твои бессмысленные вопросы. -- Я же тебя боюсь. -- Ты заткнешься или я тебя отсюда вообще вытолкаю, и тогда ты познакомишься с настоящим Сатаною, ты вполне достоин этого общения. -- Но я же... -- Заткни-ись!! -- вконец обозлившись, проорал я, оборвав тем самым последнее Гришино обращение ко мне. Проскользнуло некоторое время. -- Что молчишь? Спишь? -- запросил я ответа у бывшего хозяина тела, но тот ничего не ответил: может, чересчур испугался, а может, и действительно уснул, во всяком случае он перестал мне мешать. -- Ну спи, спи, Гриша, -- на всякий случай благодарно похвалил я. Пухленькими, коротенькими пальцами Гриши я набрал номер своего домашнего телефона, и диск вращался будто ромашка, и указательный палец мужчины в этот момент напоминал вопросительный знак. Хотелось предугадать, что меня ожидает, хотя я сам без особого труда мог бы выстроить исполнение любых своих ожиданий, но... но я поступал как человек, а не как бестелесная астральная сущность. Зуммер протяжно отсигналил несколько черточек мелодичных звуков, эти черточки, словно многозначительная цепочка из тире, приготовили меня к прямой речи. Впервые за все это несусветное время безмолвно любовного одиночества я начинал понимать, как я люблю Наташу, как я люблю свою тайну, как я не хочу и не могу еще определить ее обязательное предназначение. Мелодичные тире остановились. -- Алло-о, -- услышал я голос Наташи. -- Здравствуйте, -- кротко и официально сказал я. -- Да, я слушаю вас, здравствуйте, -- отозвалась Наташа. -- Это вас беспокоят из домоуправления, -- сию минуту нашелся я, хотя несколько секунд назад я даже не знал, о чем и как я буду говорить с Наташей. -- В настоящий момент, -- продолжал я официальным тоном, -- в нашем районе участились ограбления, квартирные кражи, наш кооператив уполномочен начальником ЖЭУ, в соответствии с договором нашего кооператива и ЖЭУ, производить укрепление дверей. -- Да, ну и что? Честно говоря, у нас красть нечего. -- Мы работаем, так сказать, на перспективу и, знаете, довольно неплохо и надежно укрепляем двери, а главное, почти задаром. -- И сколько же это стоит? -- Двадцать пять рублей, и ваша квартира, как танк, надежно защищена от посягательств, ну так как? Будете укреплять? -- Нет. Я вам уже объяснила, что у нас брать нечего. -- А жаль. Был бы Сергей, он бы согласился, ну ладно, всего доброго, -- бегло проговорил я, чтобы не выдать волнения. -- Постойте-постойте, не кладите трубочку, молодой человек, вы что, знали Сережу? -- засуетился на том конце провода голос Наташи, и радость блеснула в его интонации. -- Да, конечно, мы были друзьями... близкими друзьями... я действительно очень хорошо знал Сергея. -- Вы знаете... Вы приходите. -- Хорошо. -- Когда мне вас ждать? Сегодня? -- Пожалуй, нет. Я бы с удовольствием, но вы же понимаете, у нас очередь. -- Молодой человек, вы нас на очередь поставьте, а в гости приходите сегодня, я очень вам буду рада! Я пирог испеку. -- Правда? -- Отчего же я буду вас обманывать! -- Да... Серега был интересным человеком. -- Почему же был, он и есть! -- Да... Извините меня... -- Ну что вы, не обижайтесь, пожалуйста. -- Да ну там! Это вы не обижайтесь, говорю сдуру, что на язык попадет. -- Так что... придете? -- Я постараюсь, и, возможно, сегодня... -- Приходите, я буду ждать. -- Что ж... -- А вы знаете, у вас удивительно...близко... -- приумолкла Наташа. -- Что "близко"? -- Близко... стоит... К Сережиному стиль мышления, -- сосредоточенно проговорила Наташа, будто припоминая что-то. -- Не люди встречаются друг с другом... Господь -- находит их, -- внушительно сказал я и, не смотря на слова Наташи, не разобрать какие, торопливые, будто вдогонку она о чем-то еще пыталась... заговорить... я... положил... трубку... на... аппарат...  * Часть третья ЮРА БОЖИВ *  Кража сновидений ...Даже когда я пребывал в летаргии, я продолжал вести свой астральный дневник... Сергей Истина ...Уборщица Лидия Ивановна сидела прямо посреди площади, что напротив кинотеатра Лесного поселка, на перевернутом ведре. Троллейбусы один за другим останавливались у въезда на площадь, водители выскакивали из остановленных электрических машин и тут же бежали сорвать высоковольтные штанги с проволочных рельсов, они хохотали, натягивали на себя удила веревок, застегивали металлические трубы штанг в специальные крюки на крыше троллейбуса. Потом каждый из водителей начинал толкать свою электрическую машину вокруг площадного памятника Ленину, который грядуще стоял на своем невысоком постаменте, будто с протянутой рукою, обращенной к прошлому. Троллейбусные колеса сами неуклюже поворачивались, машины объезжали уборщицу Лидию Ивановну, эта пожилая женщина отдавала им честь, словно старенький, некогда разжалованный адмирал... Юра Божив озабоченно выскочил на площадь из кинотеатра. Не добежав нескольких метров до Лидии Ивановны, он остановился, немного постоял, достал из внутреннего кармана пиджака здоровенный брусок мела, нагнулся к асфальту и провел по нему жирную, раскрошенную черту возле своих ног. Затем Юра отпятился на некоторое расстояние от этой черты на асфальте, ненадолго, будто притаившись, вдруг с места рванулся в бег к уборщице. По пути он во мгновенном натиске обеих ног оттолкнулся от меловой черты и вспорхнул в протяжном прыжке. Он перелетел через Лидию Ивановну и плавно опустился на планшет площади, успев на лету развернуться лицом к пожилой женщине, продолжавшей сидеть на перевернутом ведре. Они, Юра Божив и Лидия Ивановна, долго отстраненно друг другу смотрели в глаза, будто узнавали что-то, догадывались, и наконец Лидия Ивановна активно заговорила: -- У памятника указательный палец отломили и десять копеек в ладошку положили, что будем делать?... -- Я сейчас пойду и вытащу десять копеек, -- тут же ответил Юра Божив и уверенно зашагал к памятнику. -- А палец указательный, как же с ним-то быть? -- Придется вылепить из гипса новый. Юра вскарабкался на постамент, пошарил рукою в протянутой ладони Ильича, извлек оттуда десять копеек, близко поднес их к глазам, долго рассматривал и положил обратно, затем спрыгнул с постамента и озабоченно вернулся к уборщице, сидящей на ведре, но Лидии Ивановны не оказалось на месте, словно ее там и не было никогда, на ведре сидела Екатерина Васильевна. Водители продолжали проталкивать свои электрические машины, и когда обесточенные троллейбусы делали полный объезд вокруг памятника по площади, металлические штанги сами выпружинивали из вопросительных крючков, будто булавки, и впивались опять в проволочные рельсы. Юра подошел к Екатерине вплотную. Екатерина встала с ведра. -- Ты хочешь меня трахнуть? -- спросила она у Божива. -- Еще бы, прекрасная вы женщина. -- У Юры взветренно пробудилось желание. Екатерина и Божив обнялись и обласкивали друг друга. -- А ты очень хочешь этого? -- словно предупреждая о чем-то, игриво шептала Екатерина Васильевна. -- Да что же вы меня об этом спрашиваете? Давайте, я прошу вас. -- Я пошутила, Юрий Сергеевич. -- Да ну же, как же так? Это нехорошо с вашей стороны, вовлечь и отвергнуть. -- Ну хорошо, Юрий Сергеевич, вы только сунете и сразу же вытащите. -- Что за ерунда! -- Нет-нет, только один раз, сразу же вытащите. -- Я не смогу этого сделать. Ничего не понимаю, почему, почему так? -- Так уж необходимо. -- Ну хорошо, я попробую, -- сказал Юра Божив, надеясь на то, что любая женщина сама не захочет прекратить это неизвестно ради чего, что она просто не в силах перед природою... но... и Божив обеими руками подлез под платье Екатерины и стащил с нее трусики, вскоре и его брюки медленно спружинили до колен. Божив прильнул к Екатерине, она простонала и тут же слегка присела. -- Да что же это такое? -- возмутился Юра, успевший всего пару раз судорожно дернуться всем телом. -- Екатерина Васильевна, это нехорошо, давайте же, это нехорошо с вашей стороны так поступать. -- Нет же, я опытная женщина. Божив агрессивно прижимал к себе Екатерину и тоже пытался присесть. -- Не пытайтесь, Юрий Сергеевич, у вас больше ничего не получится, я же говорила вам, только один раз, и он уже произошел. Не надо, не насилуйте меня. -- Божив продолжал упорствовать, настойчиво подергиваясь все телом. -- Какой же вы сексуальный, зависимый человек, Юрий Сергеевич! -- Еще бы, вы даже не можете себе представить, как мне хочется, жадная вы женщина... ... Как обычно в девять часов утра Юра Божив явился на работу в кинотеатр Лесного поселка. Он зашел к себе в кабинет. С расстановками: то журнал положить на место надо или расположение стула поправить, а то сейф открыть, проверить, печать на месте ли, и удовлетворенно закрыть этот железный ящик, -- Юра медленно опустился на стул за рабочий стол. Только он успел это сделать, как в кабинет без церемонного стука вшагала Екатерина Васильевна. -- Вы как всегда вовремя, Юрий Сергеевич. -- А как же иначе. Всегда кто-то должен кому-то помогать. -- Не поняла, Юрий Сергеевич. -- Я помогаю работе, а Господь помогает мне. Человек помогает Жизни, а Бог помогает человеку. -- Что-то вы с утра совсем зарассуждались, Юрий Сергеевич, что же будет к вечеру? -- Или в ночь... -- отрешенно проговорил Божив. -- Я не знаю, как в ночь, но... -- А кто поможет Богу? -- вопросительно остановил Юра Екатерину. -- О, это для меня слишком замысловато. -- А что для вас проще? Общение с мужчинами, да? -- Смотря с какими, смотря где и когда, Юрий Сергеевич. -- Вы хотите сказать -- днем или ночью? -- Не знаю, не знаю... может, и так. -- Вы хотели сказать -- наяву или во сне? -- А почему бы и нет? -- А вы знаете, я сегодня с вами во сне... довольно интересно общался. -- Знаю. -- Что? -- Предполагаю, в каком смысле, Юрий Сергеевич... и как? -- Что "и как"? -- Удало-ось ли? -- Нет. Вы были слишком принципиальны. -- Однако какая же я нехорошая женщина, Юрий Сергеевич, не правда ли? -- Да уж, это верно... -- Но вы должны понять, Юрий Сергеевич, что любой страстью надо уметь управлять, и тогда страсть не нападает, а припадает на колени перед вами, и вы... -- Можете рассмотреть эту страсть, а не она вас. -- Да, Юрий Сергеевич, абсолютная точка. Божив сидел у себя в кабинете, уютно расслабившись, он еще не знал, что ему предстоит... снова сегодня пройти по необъяснимым пока для него тропинкам Посвящения, и заблудиться можно, и обнаружить поляну и тогда -- залюбоваться успокоением желаемой сытости чувств и ума, или же, заметив очертания далекого пути, -- достичь безвозвратного окончания, что замечено Всевидящим Светом. Зачем? Спросите у Света: почему все имеет окончание? И Свет ответит вам: что бы можно было увидеть, как и познать, если бы не очертания, если бы, вначале, не контуры окончания, освещенные мною?.. Да здравствуют контуры окончания всего на свете!.. Бесконечный восторг устремления пути... Не познание, а всесильное окончание манит собраться в осознанный путь... В зеркале... Одинокое блуждание Отражения в зеркале. Не блуждай, Отражающийся! Смилуйся милосердно! Остановись... Или уйти от зеркала... Ведь если уйти от зеркала.... Ведь если уйдет за очертания зеркала Отражение...то... сможешь ли Ты увидеть, понять самого себя... сможешь ли Ты быть вообще?.. Так все-таки, кто же Бог, Ты или Отражение? Не два ли зеркала друг против друга, и кто на кого смотрит, и кто есть Бог, и кто есть Отражение?.. И рассудить это дано лишь тому, кто знает, кто видит, как Ты -- блуждаешь, как блуждает оно: Ты и Мы... Божив так и не понял, даже потому, когда он будет вспоминать об этом и пытаться оправиться ясностью успокоения, что же с ним произошло в то следующее мгновение, в его рабочем кабинете... Прямо перед Юрой внезапно, будто кто-то невидимой резинкой стал стирать, протирать пространственную картинку кабинета, след от этой резинки вращался по кругу и разрастался как снежный ком, все больше увеличивалась в размерах дыра, и вскоре она охватила все поле зрения Божива. А это была вовсе не дыра, а другой мир, словно протерли запотевшее окно. Теперь Юра оказался на неведомом аэродроме, и он даже не понимал, спится ли ему, дремлется или же это и в самом деле так: не должно озадачивать, а просто есть. Интерьер кабинета исчез, словно он был всегда лишь игрушечным представлением воображения минуту назад. Ни единой души, ни единого летательного аппарата, кроме внезапно откуда-то появившегося самолета, что почему-то бесшумно выкатился на взлетную полосу и остановился перед Боживым в нескольких десятках метров. Так же бесшумно, будто из-за кадра, к самолету подкатил трап. Неожиданно перед Юрой возникли какие-то люди, они будто вышли из-за спины, их было несколько человек, они молчали, но все-таки неведомо каким образом говорили, когда смотрели в Юрины глаза. Божив понимал их без слов. -- Проходи в самолет, -- предложил ему один из них. Легко, вместе с необъяснимыми людьми, Божив вбежал по трапу в салон самолета. В следующее мгновение они уже летели на фоне турбинного гула, Юра сидел в кабине пилотов и смотрел вниз, на скольжение земли. Через несколько минут самолет бесшумно опустился на какое-то автомобильное шоссе, его турбины отзвучали там, на высоте, и Боживу показалось, что турбинный гул оторвался, обронил безмолвный самолет на эту дорогу. По обе стороны шоссе высотно теснились тополя. И вот замысловатая посадочная полоса свернула в сторону огромного дома и вскоре остановилась неподалеку от него. Все, и Юра тоже, вышли из самолета и направились в дом. Вскоре Божив оказался в пустынном просторе зала: стены серебрились, вогнутые, они высоко смыкались в единый купол, а глянцевый пол был настолько глубинно прозрачен, что казалось -- Юра ступал по затвердевшей поверхности океана, и каждую секунду вода под ногами могла ожить, и Юра старался не глядеть на пол, чтобы вдруг случайно не подумать об оживающей воде; а глянцевый пол будто ожидал этого, и взгляд Божива, словно перепачканый этим ожиданием, неповоротливо слушался своего хозяина, то и дело приклеивался к полу, и тогда Божив не допускал ни единой мысли к себе, дабы не переглянуться случайно с единственной мыслью об оживающем глянце пола, ибо тогда она заговорит и Боживу предстоит выслушать ее до конца, и пол действительно оживет, неведомо почему Юра не сомневался в этом. Каждый взгляд Божива эхом потрескивал на поверхности стен: чувственный зал, отзывчивый зал. Они, впереди идущие, остановились и плавно развернулись лицами к Юре. Неожиданно для самого себя Божив близко подошел к одному из них и протянул руку. -- Юра, -- промыслил Божив, не говоря ни слова. -- Остап Моисеевич, -- возникла ответная мысль, и человек, к которому подошел Юра, как показалось Боживу, надежно пожал ему руку и на несколько мгновений Юра бесстрашно приблизил свое лицо особенно близко к лицу Остапа Моисеевича. Таким же образом Юра познакомился со всеми остальными, и они по очереди представились Боживу: старик с фиолетовой бородкой и белыми волосами назвался Помощником, а имена других Юра тут же забыл, только одно и всплыло из них на поверхность памяти -- Купсик. -- Мы -- астральная группа, -- осведомил Божива Остап Моисеевич, все так же телепатически. "Шайка, -- подумал Юра, -- астральная шайка!.." Астральщики заговорили между собой, а Божив, равнодушно прислушиваясь к их разговору, медленно поплыл вдоль объемных стен таинственного зала, в нескольких сантиметрах от океанского пола, словно исследователь. Когда он сделал полный круг, возле входной двери неожиданно завис, остановил невесомое парение своего тела: в эту дверь вошел красивый молодой человек, последний тоже замер напротив Юры и не сводил с него глаз, и тут Божив, почему-то ранее оплывая зал и не осознавая сути разговора астральной шайки, внимательно вслушался в чувствительно уловимые, телепатические голоса людей, оставленных им в центре этого загадочного помещения, он стал понимать смысл их разговора, понимать, о чем шла речь. -- Ты уже все продумал? -- убедительно вопрошал Остап Моисеевич. -- Не все, но многое, -- ответил вопрошаемый. -- Что же осталось еще? -- Пустяк, Магистр, последняя точка. -- Какова же... -- Точка? -- Да. -- Художник, вон, уже пришел, так что сейчас произойдет. -- Хорошо. Я жду... Жду результатов!.. Слышишь, Купсик, результатов, а не то... -- Будет вам, Остапа Моисеевич, сию минуту убедитесь! И тут Божив увидел, а точнее сию минуту же понял, о чем приготовился, будто в зверином прыжке, взмыслить стоящий напротив него, по всей вероятности, тот самый художник, о котором любезно проговорил только что Купсик. Художник стал усиленно взмысливать: Юра почувствовал, как океанский пол оживающе промягчился, и Божив теперь же начал медленно погружаться в бездонную пучину вод. Очнулся Юра от чарующего и насмехающегося взгляда художника, когда уже почти утонул по колено. Тут он активизировался: сопротивляясь жестокому, неумолимому взгляду, вспарил обратно на поверхность и сразу же -- взмыслил обратное, и художник ушел по колено в обмякший пластилиново океан. Противление друг другу шло у них несколько минут. То художник, то Юра, то снова художник вдавливались телепатическими взглядами в оживающий на короткие мгновения океанский пол. Наконец, Божив в клейком изнеможении рванул толчком воли океанскую твердь пола под своим нападающим, и художник пошатнулся и в одно мгновение, свинцово барахтаясь, размахивая руками и ногами, рухнул в глубину, понесся в бездонность и вскоре растаял, исчез в чернеющей далеко под ногами непроглядности, и Юра остался один стоять победителем. Картинка необъяснимого зала начала бледнеть и, растворяясь, медленно переливаться в непроглядную мглу. Напряженный поток ветра, густо перемешанный с гулом реактивного самолета, и где-то издали зловещий голос: "Художник утонул!.. Утону-ул!.." -- и все. И снова картинка рабочего кабинета в кинотеатре, когда Божив открыл глаза. И только неприятная вспышка мыслей: "Художник... Я утопил его!.. Но это же был..." Юра в предчувственном состоянии,но сосредоточенно спокойный, огляделся словно в беззвучном пространстве своего рабочего помещения, обеззвученном, будто подтененном тем, взветренным гулом, что теперь отзвучал... Неожиданно в дверь настойчиво постучались, будто ожидали "возвращения" Юрия Сергеевича на рабочее место. Божив насторожился. -- Да-да... -- негромко произнес он. Постучались еще. И тут Божив догадался: ведь он вовсе ничего не сказал вслух, он по привычке взмыслил свой отклик "да-да...". -- Войдите!.. -- словно громко окрикнул он дверь, стоящего за нею сейчас посетителя, и это "войдите!" прозвучало коряво и сухо, каким-то раздраженно-гортанным созвучием, так что Юрию Сергеевичу стало неловко от своей неподатливой неуклюжести. -- Войдите -- поспокойнее произнес Божив, и на этот раз "войдите!" прозвучало неплохо, естественно. Дверь наполовину распахнулась, вошла в кабинет Екатерина. Она остановилась и как-то рассеянно оглядела директора кинотеатра. -- Что случилось? -- догадливо опередил Екатерину Юра. -- У нас в коллективе -- несчастье... Юрий Сергеевич... -- Утонул художник? -- пристально осведомился Божив. -- И как же, и где это произошло? Насколько я знаю, у него сейчас отпуск? -- На море, -- огорченно покачивая головою в сторону директора, ответила Екатерина. -- Кто-то его утопил, -- добавила она таким тоном, словно знала кто. -- Я пока не получил официального извещения. -- Я вам его принесла, Юрий Сергеевич. Зое Карловне его только что доставил почтальон. -- Давайте сюда, -- потребовал Божив. Екатерина медленно подошла к рабочему столу директора и протянула распечатанный конверт, и Юра тут же вытащил из шелестящего нутра этого конверта сложенную в несколько раз бумагу, развернул ее. На официальном бланке некоего отделения милиции говорилось о гибели сотрудника кинотеатра Лесного поселка города Р... и еще о том, что обстоятельства самой смерти расследуются, разыскивается убийца... Урок Первый Как и обещал я Боживу, ровно через неделю земного времени порешил я навестить друга. Но теперь я находился в физическом теле Гриши, председателя кооператива, и если бы вдруг я, хотя бы и украдкой, хотя бы и ненадолго, ушел из его тела, то незамеченной бы моя временная отлучка не осталась: Гриша мог бы натворить для меня непредсказуемых препятствий, хотя бы и то, что он ринулся бы в психиатричку -- откуда не так легко мне было бы выйти в необходимый срок на встречу с Наташей, или же, того хуже, он опрометью бы понесся в храм и христианский эгрегор надежно бы заблокировал одержимого для моего посягательства. Да... христианство нельзя путать с Христом. Что же мне было делать? Как поступить: и встреча c Юрой, и желание увидеть Наташу, с одной стороны, а с другой -- Гриша, председатель кооператива, со своими маловерными представлениями и осатанелым до безумия психозом нечистой силы, шкурной неуравновешенностью. Мне ничего не оставалось делать, выход являлся реальным только один -- вытолкнуть, вывести Гришу из его собственного тела, пусть он себе постранствует по астральному безграничью, а потом, потом я его обязательно разыщу, верну в данную инкарнацию. Так решил я. И оставалась единственная проблема, это проблема: куда спрятать на время моего отсутствия Гришино тело. Эту задачу я увидел в разрешении очень легко: я оформил на имя Гриши командировку в один из далеких городов страны. Теперь необходимо было куда-то определить на хранение его земное тело на то время, когда я буду выполнять свои дела в Астрале, чтобы возвращаться обратно как на надежную земную базу, не пугаясь того, что Гриша сбежит, утащится в своем теле неведомо куда и неведомо под какую защиту. Оставлять председателя у него дома я не решался, ибо это могло вывести на исход, переполошье довольно неприятных последствий: в конце концов Гриша был женат, у него имелось двое детей, две девочки. А потому следовало мне придумать такой вариант, который обезопасил бы меня от непредсказуемых последствий на будущее. Но Юра.. ... заявиться к нему и попробовать объясниться на предмет того, чтобы спрятать Гришино тело в кинотеатре Лесного поселка хотя бы на ночь. Даже если бы и Гриша, то бишь я, заговорил с Боживым в стиле мышления Сергея Истины, в его узнаваемом объеме памяти бывших событий жизни, до летаргического сна, то Юра вряд ли бы воспринял это мое появление должным образом. А если бы Гриша позволил себе заговорить в нравоучительном тоне: сделай это, пойди туда -- Божив бы скорее насторожился, нежели стал бы без оглядки выполнять сказаное. Нет... С другом я должен был встретиться, используя астральный вариант общения, потому что в этом плане он уже приблизился более или менее к пониманию и восприятию естественному. Конечно, я мог бы и не продолжать испльзование тела кооператора в моих сегодняшних делах Земли -- пусть себе Гриша делает побег от меня, а я произведу астральное одержание другого человека. Но в том-то и дело, что для очередного одержания потребуется еще какое-то время, а я уже начинал чувствовать: неладное готовится, и надо, необходимо успеть воплотить задуманное в кратчайшие сроки -- опередить злоумышленное и ... как-то определиться, хотя бы в незначительном, но достижении намеченного, придвинуться к состоянию Победителя. И все-таки я пошел в кинотеатр. Когда я оказался в малом фойе, мне навстречу со второго этажа по лестнице спускалась, с растрепанными волосами, контролерша. Она выглядела так, будто кого-то потеряла, и, когда увидела меня, лицо ее исказилось в огорчении, ибо я был не тот, кого она искала. Чуть-чуть я не сорвался и не назвал ее по имени-отчеству, но сдержался, хотя "здравствуйте" все-таки вырвалось у меня. Контролерша окинула меня отрешенным взглядом, как обычно смотрят на временно скользнувшего перед глазами совершенно безразличного прохожего. Она открыла дверь, и тут же за нею скрылась в большом фойе. А я, теперь бегом, через ступеньку, Гриша, наверное, мог бы позавидовать своему телу, поднялся на второй этаж кинотеатра и оказался перед немного отворенной дверью библиотеки. Из помещения библиотеки доносились говорливые голоса, женские голоса. И я не замедлил прислушаться к ним, но одышка Гришиного тела изрядно мешала мне. "Надо же, как он разухабил свое тело", -- подумал я. С напряжением я то и дело сглатывал клокочущее дыхание и все время старался обезголосить его, переводя на шепот. -- Да что же она так волнуется? Подумаешь, дома не ночевал! Объявится, куда он денется! -- Да ты пойми, Зойка, художник погиб, а вдруг и муж ее драгоценный туда же отправился? -- Скажешь тоже. -- А что? -- Да ничего. Если бы что-то случилось, Остап Моисеевич уже бы дал знать. -- Слушай, Зойка, а может, наш контролер... хи-хи... -- подхихикнул голос, -- сегодня у дамы? А? Как ты думаешь? -- А-а ха-ха-ха-ха... -- расхохотался в ответ другой голос, -- вечно ты... ха-ха... в своем репертуаре, Катька! -- Послушай, Сатана... где я? -- Помолчи, Гриша, ты мне мешаешь слушать. -- А кто это говорит? Ведьмы, да? -- На сей раз ты не ошибся -- это ведьмы. -- Господи! -- воскликнул многострадальный председатель кооператива. -- Упаси, Господь! -- Я же тебя просил помолчать. -- Все, я молчу. -- Ну ты что, сейчас уже уходишь? -- О, кошмар! Катька, ты что, раньше не могла мне напомнить? -- Послышалась торопливая возня. -- Побежала я, побежала. -- Сумку, сумку не забудь! -- Все, -- мелодично клацнул поцелуй. Я отшатнулся за отделенную половинку двери, и тут же эта половинка двери распахнулась настежь, и Зоя Карловна высеменила на коротеньких ножках из помещения библиотеки. Слава Богу, она не захлопнула за собой половинку двери, за которой спрятался я. Но я забыл, что Гришино тело было довольно объемным, ибо я укрылся соразмерно габаритам своего земного тела, и теперь Гришин живот выдал мое присутствие, в нем пре-дательски шевелилось дыхание, и Зоя Карловна услышала его шипение и обернулась. Тогда она остановилась. "Да, -- подумал я, -- что же она обо мне может вообразить? Еще покажется ей, что я вор, или того хуже, онанист... Неловкая ситуация, однако". -- Молодой человек, вы что там делаете? -- обратилась ко мне укоризненно Зоя Карловна. -- Тише, -- нашелся я. -- Что значит "тише"? Я спрашиваю вас, что вы там делаете? -- Ну что вы так волнуетесь? Спрятался я здесь. -- Что значит "спрятался"? -- опешила Зоя Карловна. -- Ну все, вроде бы ушел, -- сказал я, и с этими словами объявился перед Зоей Карловной, вышагнув из своего жалкого укрытия. -- Не понимаю, кто ушел? -- озадачилась библиотекарь. -- Да сын мой, я здесь от него спрятался, пристал -- пойдем в кино да пойдем в кино, еле отделался, домой отослал. -- Ну и что? -- Ничего. Зайду в библиотеку, может, какую книжку подыщу для него, паразита, чтобы не мешал вечерами газеты читать, раз уж я сюда забежал... Некогда мне в кино ходить... Понимаете, некогда! -- И я тут же прошмыгнул в помещение библиотеки, но позади себя услышал догоняющие меня шаги Зои Карловны. Я остановился, оглядываясь по сторонам, напротив стола, за которым сидела, вольготно откинувшись на спинку стула, Екатерина Васильевна. Зоя Карловна прямо-таки вбежала в библиотеку и сразу же она метнула в меня взгляд бегающих глазок: -- Катя, ты смотри, этот молодой человек странный какой-то, прячется за дверью... -- Да я же уж сказал вам, что от сына укрылся, что вы такие подозрительные! -- Ладно, я уже побежала, Катька, -- словно опомнившись, быстро проговорила Зоя Карловна. -- А ты смотри. И вы, молодой человек, смотрите мне, не хулиганьте больше. Зоя Карловна незамедлительно ушла. А я начал прохаживаться среди книжных полок, изредка отшатывая на себя какую-нибудь книгу, и под негромкое "не то" ставил ее на место. Я чувствовал, как Екатерина настороженно прислушивается к моему передвижению в пространстве помещения библиотеки. Сквозь узкие длинные щели над книгами я иногда улавливал ее пристальный взгляд. -- Молодой человек, -- неожиданно обратилась ко мне Екатерина Васильевна, -- а вы у нас вообще-то записаны? -- Да, конечно, -- как бы между прочим, на сей раз между перелистыванием страниц какой-то брошюры, тут же отозвался я. -- А как ваша фамилия будет? -- деловито поинтересовалась Екатерина Васильевна. -- Истина. -- Что-о-о? -- Ис-ти-на, -- повторил я по слогам. Последовало молчание. -- Истина? -- переспросила Екатерина. -- Да... Он самый, Екатерина Васильевна, -- говорил я последние слова, подходя к столу Екатерины, и, остановившись в двух шагах от стола, улыбнулся, -- собственной персоной. -- М-м-да, -- призадумавшись, произнесла Екатерина. Она заботливо порылась в картотеке и вытащила мою карточку. -- Сергей Александрович?.. Давненько вы у нас не брали книги. -- Да уж, почитай несколько лет. -- А где этого типа раздобыли? -- Да тут, в одном подвальчике. -- Бомжик, что ли? -- Да нет, прописанный. -- Не валяйте дурака, кто он? -- Не беспокойтесь, милиция сюда не нагрянет, -- он в командировке. -- Фу, какой он толстый. -- Председатель кооператива. -- Понятно. -- А здесь у него, -- я показал между ног, -- бывают непо-ладки. -- Что, горючего не хватает? -- Да нет. -- Ясно, заезженный. -- Все может быть, Екатерина, но у меня нет времени об этом... -- А что? -- Мне бы тельце это, -- я старался говорить в тоне Екатерины, -- изредка оставлять где-нибудь под хорошим присмотром. -- Можно было бы у меня дома, но он же всю мебель переломает, к