ом. Напротив, мы становимся особенно пригодными к тому, чтобы получить ответы, вести в момент пробуждения, если мы способны и склонны к тому, чтобы познавательно вникать в существо данного умершего при жизни. Подумаете только, как мы -- в особенности в настоящее время - проходим мимо людей, в действительности не узнавая их ближе. Что, собственно, знают в настоящее время люди друг о друге? Возьмем этот, несколько удивительный пример: существуют браки, длящиеся десятки лет. Причем оба супруга совершенно не знают друг друга. Это бывает. Однако, вполне возможно, что это зависит не от таланта, это зависит от любви, с пониманием вникнуть в существо другого и таким образом (путем) нести в себе действительный мир представлений другого. Это особенно хорошо подготовляет к тому, чтобы в момент пробуждения получать ответы от самого умершего. Поэтому мы также бываем более предрасположены к тому, чтобы при пробуждении получать ответы от ребенка, от молодого умершего, так как мы молодых узнаем ближе, чем тех, которые ушли более во внутрь себя и состарились. Таким образом люди могут содействовать правильному установлению отношений между живыми и умершими. В сущности, вся наша жизнь пронизана этими отношениями. Как души, мы погружены в сферу, в которой находятся и умершие. Степень нашей набожности очень сильно связана с воздействием на нас рано умерших и если бы рано умершие не посылали свое воздействие в жизнь, то вероятно, вообще не было бы набожности. Поэтому по отношению к рано умершим душам лучше всего сохранять более общие воспоминания. Торжества в память умерших детьми или в юном возрасте должны были бы всегда иметь в себе нечто обрядовое или более общее. На смерть рано умерших следовало бы иметь особый обряд. Католическая церковь, у которой все рассчитано на юношескую, на детскую жизнь, которая вообще предпочитала бы иметь дело только с детьми, управлять детскими душами, поэтому мало применять обычай произносить "индивидуальные" речи о детской жизни, окончившейся смертью. Это особенно благотворно. Наша печаль о детях иная, чем наша печаль о пожилых людях. Печаль о детях мне бы больше всего хотелось назвать "печалью сочувствия", ибо печаль, которую мы испытываем об умершем у нас ребенке, является, собственно, большей частью размышлением нашей собственной души о существе ребенка, который остался вблизи нас. Мы переживаем жизнь ребенка и существо ребенка сопереживает печаль. Это печаль сочувствия. Когда же, напротив, появляется печаль, в особенности, по отношению к умершим в позднем возрасте, то ее нельзя обозначить как "эгоистическую" и она больше всего питается размышлением, что умерший "берет нас с собой", если он умер в более старом возрасте. Он не теряет нас, если мы пытаемся приготовить себя к встрече с ним. Поэтому мы можем память о поздно умершем оформить более "индивидуально", более в сфере мысли, мы можем продолжать оставаться соединенными с ним в мыслях, которыми мы при жизни общались с ним, если мы постараемся не быть по отношению к нему неприятным собеседниками. Он остается с нами, но странным образом, если у нас такие мысли, которых он вовсе не может воспринять. Мы остаемся с ним, но мы можем стать ему в тягость, если он принужден тащить нас за собой, раз у нас нет таких мыслей, с которыми он может соединиться, которые он может соответствующим образом духовно созерцать. Подумаете, насколько конкретными являются наши отношения к умершим, раз мы можем действительно духовнонаучно осветить наши отношения к умершим, раз мы действительно в состоянии окинуть взором все отношение живых к умершим. В будущем для человечества будет очень важно окинуть это взором. Как тривиально это ни звучит -- потому что можно сказать, что каждое время есть "переходное время": все же наше время есть переходное время. Наше время должно перейти в более духовное время. Оно должно знать, что приходит из царства умерших, должно знать, что мы также окружены умершими, как мы здесь окружены воздухом. В будущем это просто будет реальным ощущением: если кто-нибудь умер более старым, мы не должны становиться в тягость, но мы становимся ему в тягость, если мы несем в себе мысли, которых он не может принять в себя. Подумайте, как может обогатиться жизнь, если мы это примем в себя. Только таким образом совместная жизнь с умершими станет реальной. Я часто говорил: духовная наука не стремится основать некую религию, не хочет принести в мир сектантство, иначе ее совершенно неверно понимают. Напротив, я часто подчеркивал, что она может углубить религиозную жизнь людей, создавая реальные основы. Конечно: память об умерших, культ умерших имеет свою религиозную сторону. Когда жизнь освещается духовно -- научно, то подводится основа под эту сторону религиозной жизни. Вещи перестают быть абстрактными при правильном отношении к ним. Так, например, для жизни не безразлично, совершается ли правильные поминки по молодому умершему или по старому. Ибо тот факт: совершаются ли правильные или неправильные поминки по умершем, т. е. поминки, не исходящие из сознания о том, что такое рано умерший человек и что такое старый умерший этот факт для совместной жизни людей гораздо важнее, чем какое-либо решение совета общин или парламента, как бы странно это не звучало. Ибо действующие в жизни импульсы сами проявятся из человеческих индивидуумов, когда люди станут в правильное отношение к миру умерших. В наше время люди хотели бы все устроить путем абстрактной структуры социального порядка. Люди рады, когда им приходится мало думать о том, что им делать. Многие даже рады, если им мало приходится размышлять над тем, что они должны думать. Но совсем иное дело" когда обладают живым сознанием, -- не с пантеистической, а в конкретной совместной жизни с миром духа. Можно предвидеть, что религиозная жизнь будет пропитана конкретными представлениями, если эта религиозная жизнь будет углублена духовной наукой. В 869 году на восьмом вселенском соборе в Константинополе "дух" был отменен для западного человечества. Тогда было возведено в догмат, что католики не должны считать человека состоящим из тела, души и духа, а только из тела и души, а душе были приписаны также и "духовные" качества. Эта отмена духа имеет огромное значение. Принятое в 869 году в Константинополе решение, о том, что человека не следует понимать как одаренным "духом" и "душой", а только "одной душой рассудочной и разумной", это догмат, о том, что "душа обладает духовными качествами", -- с IX века ввергли в сумерки духовную жизнь Запада. Это необходимо преодолеть. Дух должен быть снова признан. Тот, вследствие чего в Средние века считался в высшей мере еретиком, если он признавал тройственное деление -- на тело, душу и дух --это должно снова считаться правильным, подлинным человеческим воззрением. Это нелегко дается тем, кто в наше время отрицает всякий "авторитет" и клянутся, что человек состоит только из телаи души, тем более, что это люди не просто какого-нибудь определенного религиозного исповедания. Почти всюду вы можете прочесть,что различают только тело и душу, и пропускают дух. Таково "непредвзятое" миросозерцание, происходящее, однако, от того, что некогда в 869 году на вселенском соборе было принято решение непризнавать духа. Но об этом не знают. Философы, ставшие мировыми известностями, так например, Вильгельм Вундт, великий философ по милости своего издателя, -- но вес же мировая известность, разумеется, тоже делит человека на тело и душу, потому что он считает это "непредвзятой наукой" и не знает, что он только следует решению Собора 869 года. Необходимо обращать взор на подлинные факты, если мы хотим понять то, что совершается в мире действительности. Если в затронутой нами сегодня области обратить взор на подлинные факты, то человеку раскроется сознание о связи с тем миром, который история проводит во сне и сновидениях. История, историческая жизнь -- ее можно будет увидеть в истинном свете только тогда, когда сумеют также развить истинное сознание о связи так называемых живых с так называемыми умершими. Об этом мы поговорим в следующий раз. ЛЕКЦИЯ 4 НАШИ УМЕРШИЕ и мысли МИРА 5, 03-1918 г. Дорогие друзья! В одной из наших последних лекций я говорил о том отношении, в котором могут находиться воплощенные здесь в теле человеческие души, к развоплощенным человеческим душам, к так называемым умершим. Мне сегодня хотелось бы к этим размышлениям прибавить еще несколько замечаний. Из различных сообщений, дошедших до наших душ через науку о духе, мы знаем, что в ходе земного развития человеческий дух прошел через свое развитие. Далее мы знаем, что человек может познать самого себя, только плодотворно поставив вопрос: как относится человек к определенной инкарнации, в данной инкарнации к духовным мирам, к духовным царствам? Какая ступень общего развития всего человечества достигнута тем, что мы сами живем в данной определенной инкарнации? Мы знаем, как нам показывает более подробное рассмотрение этого общего развития человечества, что в более ранние времена, в более ранние эпохи развития человечества в нем было распространено некоторое ясновидение, которое мы назвали "атавистическим", что в более ранние эпохи развития человечества человеческая душа была некоторым образом ближе к духовным мирам. В то время, как она тогда была ближе к духовным мирам, она была дальше от своей собственной свободы, от своей собственной свободной воли, к которой она опять-таки ближе в наше время, когда она, в общем, более отделена от духовных миров. Если действительно познать существо человека в настоящем, то нужно сказать себе: в неосознанном, в подлинно духовном человеке существует, конечно, такое отношение ко всему духовному миру; но в знании, в сознании сам человек в настоящее время не может в общем таким же образом осознать это отношение. Некоторые единичные люди могут это сделать, но в общем человек не может осознать это так, как это было ему возможно в более ранние эпохи. Если мы спросим о причинах, почему в настоящее время человек не может осознать своего отношения к духовному миру, которое, конечно, существует с большей силой, чем когда бы то ни было, только в ином роде, то это происходит оттого, что мы уже перешли середину земного развития, что мы находимся, известным образом, в нисходящем потоке развития земного бытия, что мы в нашей физической организации стали более "физическими", чем это было раньше и что мы таким образом в период между рождением или зачатием и смертью, уже не обладаем организацией, необходимой для того, чтобы вполне осознать нашу связь с духовным миром. Как бы мы ни были материалистичны, мы в настоящее, время фактически переживаем в наших подсознательных душевных областях гораздо больше того, чем мы можем в общем осознать. Но это идет еще дальше. И я здесь подхожу к очень важной точке в современном развитии человечества. Человек в настоящее время вообще не в состоянии действительно продумать, проощутить и прочувствовать все то, что в нем могло бы быть помыслено, ощущено и почувствовано. Человек в настоящее время предрасположен к гораздо более интенсивным мыслям, к гораздо более интенсивным чувствам и ощущениям, чем те, которые он может пережить, хотелось бы сказать, благодаря грубой вещественности своего организма. Это имеет известное последствие, а именно то, что мы в данный период развития человечества не в состоянии в нашей земной жизни справиться с полным развитием наших задатков. На это, в сущности, мало влияет то, умираем ли мы в раннем или позднем возрасте. Для рано и поздно умирающих остается в силе то, что современный человек, вследствие грубой вещественности своего организма не может полностью изжить то, что он изжил бы, если бы он был тоньше, интимнее организован в смысле своего тела. И таким образом, рано или поздно ли мы проходим сквозь врата смерти -- во время нашей земной организации остается некоторый остаток непроработанных мыслей, непроработанных ощущений и чувств, которых мы действительно не можем проработать по указанной причине. Все мы, до известной степени, умираем так, что оставляем непроработанными мысли, чувства и ощущения. Эти мысли, чувства и ощущения остаются непроработанными и после того, как мы прошли врата смерти, у всех нас, в сущности, еще есть стремление продолжать мыслить в земном, продолжать чувствовать в земном и ощущать. Рассмотрим, какие это имеет последствия. После смерти мы освобождаемся для того, чтобы только теперь развивать известные мысли, чувства и ощущения. Мы гораздо больше могли бы дать Земле, если бы мы могли полностью изжить эти мысли, чувства и ощущения во время нашей физической жизни. Мы этого не можем, фактически дело обстоит так, что каждый человек, по мере заложенных в нем задатков, мог бы дать Земле гораздо более того, что он дает. Это было иначе в более ранние эпохи развития человечества, когда организмы были тоньше и существовало некоторое сознательное созерцание духовного мира и люди могли действовать из духа. Тогда люди обыкновенно давали все, что они могли дать сообразно со своими задатками. Как бы человек не гордился теперь своими задатками -- все же дело обстоит так, как было описано. Но тем самым мы можем также и для настоящего времени признать необходимость, чтобы для земной жизни не пропадало то, что умершие проносят непроработанным сквозь врата смерти. Это может быть только в том случае, если мы в вышеупомянутом смысле действительно будем развивать связь с умершими по указаниям духовной науки и поддерживать ее, если мы будем стараться сделать сознательной у вполне сознательной связь с теми умершими, с которыми мы кармически связаны. Тогда неизжитые мысли умерших через нашу душу будут проводиться в мир и благодаря этому более могущественные мысли -- эти мысли, которые может иметь умерший оттого, что он освобожден от тела, смогут действовать в наших душах. Наших собственных мыслей мы также не можем развивать полностью, но эти мысли могли бы действовать. Из этого мы видим: то, что нам принес материализм, должно было бы в то же время обратить наше внимание на то, как, собственно, необходимо, безусловно необходимо для нашего времени и для ближайшего будущего искание конкретного действительного отношения к духам умерших. Вопрос только в том: как можем мы соответственным образом ввести в наши души те мысли, ощущения и чувства, которые стремятся из того царства, где находятся умершие. Но уже и для этого мы указали опорные точки и в последней лекции я говорил здесь о важных моментах, которые человек должен иметь в виду: о моменте засыпания и о моменте пробуждения. Я хочу сегодня еще точнее охарактеризовать некоторые, связанные с этим подробности. В тот мир, в котором мы живем в нашей обыкновенной бодрственной жизни, который мы воспринимаем извне и в котором мы действуем нашей волей, покоящейся на наших побуждениях, -- в этот мир умерший не может входить непосредственно. Он отрешается от этого мира тем, что он прошел врата смерти. И все-таки мы можем иметь общий с умершим мир, если мы, побуждаемые духовной наукой, сделаем попытку, которая в наше материалистическое время является трудной попыткой -- наложить некоторую узду на наш внутренний мир мышления, так и на мир нашей жизни и не давать им воли, как мы это обычно делаем. Мы можем развить способности, которые дадут нам общую почву с душами, прошедшими через врата смерти. Конечно, именно в настоящее время в общей жизни существует необычайно много препятствий к тому, чтобы найти эту общую почву. Первое препятствие это то, которого я еще, может быть, меньше касался. Но то, что об этом следует сказать, вытекает из других, уже приведенных здесь размышлений. Первое препятствие в том, что мы вообще слишком расточительно обращаемся с нашими мыслями в нашей жизни. Все мы в настоящее время расточительны в отношении нашей жизни мысли. Я мог бы также сказать, что мы доходим прямо-таки до мотовства по отношению к жизни наших мыслей. Что под этим подразумевается? Современный человек живет почти целиком под впечатлением поговорки -- "мысли беспошлинны". Это значит, что можно, собственно, пропускать через мысли почти все, что хочет проходить через них. Вспомните только, что разговоры суть отображение нашей жизни мысли, и подумайте о какой жизни мысли можно заключить по разговорам большей части людей, когда они так болтают, переходя от одной темы к другой, выпаливая мысли, как они приходят. Это называется расточать ту силу, которая нам дана для мышления. И мы все время производим это расточение, это мотовство в нашей жизни мысли. Мы разрешаем себе любые мысли. То мы хотим чего-либо, что нам только что пришло в голову, то бросаем эту мысль, переходя к другой. Словом мы не склонны к тому, чтобы в известном отношении взять под контроль наши мысли. Как это, например, бывает иногда неприятно: кто-нибудь начинает говорить; слушаешь его одну или две минуты и он уже перешел на совершенно другую тему. Но чувствуешь потребность продолжать говорить о том, о чем начал. Это может быть важно. Тогда бываешь вынужден обратить внимание на то, о чем мы, собственно, начали говорить. Если хотеть действительно внести серьезность в жизнь, то каждую минуту приходится вспоминать о начатом разговоре. Это расточительство силы мысли, это мотовство силы мысли препятствуют тому, чтобы из глубины нашей душевной жизни к нам поднимались те мысли, которые не наши, но которые у нас общие с духовным, с всюду господствующим Духом. Это произвольное перескакивание с одной мысли на другую отнимает у нас возможность ждать в бодр-ственном состоянии, пока из глубин нашей душевной жизни поднимутся мысли, не дает нам ждать "наитий", если можно так выразиться. А между тем это и есть именно то, что нужно развивать, и в особенности в нашу эпоху, по указанным причинам, так развивать, чтобы действительно создать в душе настроение, состоящее в том, чтобы бодрствуя, уметь ждать, пока к нам как бы из глубоких подо-снов души не поднимутся мысли, которые явственно возвещают о себе, как "данное" нам, а не созданное нами самими. Не следует думать, что выработка подобного настроения может идти быстрым темпом. Это невозможно. Над ним надо поработать. Но если его развивать, если мы действительно стараемся просто бодрствовать, а не засыпать тотчас после выключения непроизвольных мыслей, а просто бодрствовать и ждать того, что нам будет дано, тогда постепенно разовьется это настроение. Тогда в нас разовьется возможность дать к нашей душе доступ таким мыслям, которые идут из глубины души и благодаря этому приходят из того мира, который лежит дальше нашей самости. Если мы это действительно разовьем, то заметим, что в мире существует не только то, что мы видим глазами, слышим ушами, воспринимаем внешними чувствами и то, как наш рассудок комбинирует эти восприятия, но заметим, что в мире существует объективная жизнь мысли. Теперь еще очень немногие знают об этом по собственному опыту. Это переживание всеобщей жизни мысли, в которой душа живет, еще не является каким-либо значительным, оккультным переживанием, это есть нечто такое, что может пережить каждый человек, если он разовьет в себе указанное настроение. При таком переживании он может сказать себе: в повседневной жизни я нахожусь в мире, который я воспринимал своими чувствами и который я скомбинировал своим рассудком. Но затем я прихожу в такое состояние, как если бы я, стоя на берегу, погружался в море и плыл в волнующейся воде: тогда я действительно нахожусь как бы в волнующемся море. Тогда мы имеем ощущение жизни -предчувствуем, по крайней мере жизнь, которая сильнее, интенсивнее жизни сновидений, но которая, однако, между собой и внешней чувственной действительностью имеет такую же границу, как и между сновидением и чувственной действительностью. При желании, о таких переживаниях можно говорить, как о "сновидениях". Но это не сновидения! Ибо мир, в который мы здесь погружаемся, этот мир волнующихся мыслей, который не суть наши мысли, а мысли, в которые мы погрузились, это тот мир, из которого встает наш физически -- чувственный мир, встает как бы уплотненным. Наш физически-чувственный мир подобно льдинам в воде: вот вода, льдины отвердевают, плавают в ней. Подобно тому, как лед состоит из вещества воды, будучи только в другом агрегатном состоянии, так из этого подвижного, волнующегося мира мыслей поднимается наш физически-чувственный мир. Таково действительное происхождение, физика говорит только о своем "эфире", о кружащихся атомах, потому что она не знает, каково действительное первичное вещество. Шекспир стоял ближе к этому первичному веществу, когда он вложил в уста одного из своих действующих лиц слова: "Мир действительности соткан из сновидений". По отношению к этим вопросам люди слишком охотно предаются заблуждениям. Они желали бы за физической действительностью найти грубый мир атомов. Но вообще, если захотеть говорить о таком мире" стоящем "за физической действительностью", то нужно говорить об объективной жизни мыслей, об объективном мире мыслей. Но и к нему можно придти только, прекратив мотовство, расточительность по отношению к мыслям и развив то настроение, которое приходит, когда умеют ждать того, что популярно обозначают, как "наитие". Тем, которые немного занимаются духовной наукой, нетрудно развить замеченное здесь настроение. Ибо тот род мышления, который необходимо развить, когда занимаются антропософски ориентированной духовной наукой, приводит душу к развитию подобного настроения. А когда серьезно занимаются духовной наукой, то приходят к потребности развить в себе такую интимную жизнь мысли. А эту жизнь мысли дает нам та общая сфера, в которой на одной стороне находимся мы, на другой -- так называемые умершие. Это та общая почва, на которой "можно встретиться с умершими". В мир, который мы воспринимаем нашими чувствами и комбинируем нашим рассудком, умершие не входят. Но они входят в тот мир, который я только что охарактеризовал. Второе дело в том, о чем я однажды говорил в прошлом году: в наблюдении тонких, интимных связей жизни. Вы помните: для уяснения того, что я здесь, собственно, имею в виду, я указал на один пример, который можно найти в литературе по психологии. Шуберт тоже указывает на него: он исходит еще из более старой литературы, но подобные примеры всегда можно найти в жизни. Какой-нибудь человек привык ежедневно совершать определенную прогулку. Совершая ее однажды и придя к определенному месту своего пути, он ощущает, что должен остановиться, отойти в сторону и у него является мысль, правильно ли тратить время на эту прогулку. В это время на дорогу падает камень, который откололся от скалы и который, наверно, попал бы в него, если бы его мысли не заставили его отступить на шаг в сторону. Это грубое переживание, который замечает каждый, с кем нечто подобное случилось в жизни. Но подобные переживания, хотя и более тонкие, ежедневно проникают в нашу обычную жизнь. Мы обычно их не замечаем. Мы в жизни считаемся только с тем, что происходит, но не с тем, что могло бы произойти и не произошло от того, что случилось нечто такое, что нас удержало от этого. Мы считаемся с тем, что произошло из того, что мы дома задержались на четверть часа позже, чем рассчитывали. Часто оказывалось бы много странного, если бы мы задумались над тем, как многое сложилось бы иначе, если бы нас ничего не задержало и мы ушли бы из дома на четверть часа раньше. Попытайтесь систематически наблюдать в жизни, как многое сложилось бы иначе, если бы в последний момент, когда мы собирались уйти, не пришел кто-то, на кого вы может быть, очень рассердились и кто задержал вас на несколько минут. В человеческую жизнь непрерывно врывается вес то, что по своим возможностям могло бы сложиться иначе. Мы ищем "причинной связи" между тем, что действительно совершается в жизни. Мы не стараемся проходить через жизнь с той чуткостью, которая заключалась бы в допущении перерыва возможных цепей событий так, чтобы на нашу жизнь непрерывно проливалась атмосфера возможностей. Если мы это примем во внимание, то делая что-либо в полдень, после того, как нас утром задержали на 10 минут, у нас, собственно, всегда будет чувство: то, что мы делаем в полдень, часто бывает не только под влиянием предыдущих событий, но также и под влиянием того бесчисленного, что не случилось и от чего мы были удержаны. Тем, что мы мыслим возможное -- не только внешне -- чувственно действительное -- в связи с нашей жизнью, мы бываем приведены к "смутному сознанию", что при нашем действительном положении в жизни отыскание связей между последующим и предыдущим есть очень односторонний способ рассмотрения жизни. Если мы действительно поставим перед собой подобный вопрос, то тем самым в нашем духе будет пробуждено нечто такое, что иначе осталось бы не пробужденным. Мы приходим к наблюдению как бы "между строк жизни". Мы приходим к пониманию жизни в ее многозначности. Мы начинаем тогда как бы видеть себя среди окружающего, как оно нас образует, как оно шаг за шагом ведет нас в жизни вперед. Обыкновенно мы обращаем на это слишком мало внимания. Мы, большей частью, обращаем внимание только на то, какие внутренние силы побуждения ведут нас от ступени к ступени. Возьмите какой-нибудь обыкновенный пример, на котором вы можете увидеть, как вы лишь очень отрывочно приводите внешнее в связь, в отношение с вашим внутренним миром. Попытайтесь обратить ваше внимание на то, как мы привыкли представлять себе наше вставание по утрам. Если вы попробуете уяснить его себе, вы большей частью получите об этом весьма одностороннее представление: представление о том, как вы испытываете побуждение встать, но может быть и это вы представите себе очень туманно. Но попробуйте несколько дней кряду подумать о той мысли, которая вас гонит из постели всякий раз. Попытайтесь совершенно уяснить себе, какая отдельная мысль вас конкретно гонит из постели, т. е. уяснить себе: вчера ты встал оттого, что слышал, как в соседней комнате готовили кофе; это обратило на себя твое внимание, это побудило тебя почувствовать себя вынужденным встать. Сегодня с тобой случилось нечто другое. Я хочу сказать: уясните себе конкретно не то, что вас погнало из постели, а что явилось внешним побуждением. Человек обычно забывает искать себя во внешнем мире, поэтому он так мало находит себя во внешнем мире. Кто хоть немного обратит внимание на подобные вещи, тот может быть легко разовьет то настроение, перед которым в наше время люди испытывают положительно священный, -- нет "не священный" трепет, настроение, состоящее в том, чтобы в течение всей жизни иметь, по крайней мере, сопровождающую подсознательную мысль, которой, собственно, не имеют в обыкновенной жизни. Человек, например, входит в какую-нибудь комнату, входит в какое-нибудь место, но он мало думает о том: как изменяется место, когда он входит? Иные люди иногда имеют об этом представление, но даже это представление извне не очень распространено в наше время. Я не знаю, сколько человек ощущают, что когда в каком-нибудь помещении находится общество, то один человек бывает вдвое сильнее другого; один силен, другой слаб. Это есть нечто, зависящее от невесомых обстоятельств. Вы в этом можете легко убедиться: вот человек в обществе, он легко входит, легко выходит и переживаешь чувство, будто здесь был ангел, который впорхнул и выпорхнул. Иной же так сильно присутствует, что он присутствует не только на своих двух видимых ногах, но, хотелось бы сказать, и на всяких невидимых ногах. Другие обыкновенно очень мало замечают это, хотя это и может быть для них весьма ощутимо, но сам по себе человек этого вовсе не замечает. Человек обычно не ощущает того "сверхтона", который он может ощущать по отношению к изменению в окружающем, вызванному его присутствием. Он остается в себе, не спрашивает у окружающего, какое он вызвал в нем изменение. Но чуткость к восприятию отклика своего бытия в окружающем можно воспитать в себе. И подумайте только, насколько интимнее стала бы внешняя жизнь, если бы это воспитывали более систематически, если б люди не только населили местность своим присутствием, но чувствовали бы, что это значит, что они находятся в данном месте, что они представляют себя в нем, что они вызывают изменения своим присутствием в этом месте. Это только один пример. Такие примеры можно было бы привести для всевозможных положений в жизни. Иными словами, можно совершенно здоровым путем -- без больших натяжек -- уплотнить жизненную атмосферу так, чтобы почувствовать то место, которое занимаешь в жизни. Благодаря этому мы познаем начало того, что является ощущением кармы, ощущением судьбы, ибо если бы мы вполне ощутили го, что происходит благодаря тем или иным нашим поступкам, благодаря нашему нахождению там или здесь, если бы мы до известное степени постоянно имели перед собой тот образ, который мы вызываем в окружающем нашими действиями, своим бытием, то мы имели бы перед собой явственное чувство своей кармы, ибо карма соткана из этого сопережитого. Теперь же я хочу указать только на то, как жизнь обогащается включением в нее подобных интимностей, когда мы таким образом наблюдаем между строк жизни, когда мы научаемся так смотреть на жизнь, что мы как бы обращаем наше внимание на то, что мы существуем, если мы существуем "сознательно". Тогда мы подобным сознанием опять-таки развиваем нечто из сферы, общей с умершими. И если мы будем развивать подобное сознание, которое обращено к этим двум, только что охарактеризованным мною столпами: к добросовестному прослеживанию жизни и бережливости, а не к расточительству в мыслях. Если мы будем развивать подобное внутреннее настроение, то мы описанным путем будем с успехом приближаться к умершим, с успехом, необходимым для настоящего и будущего. Если мы затем будем развивать мысли, которые мы свяжем с совместным бытием с умершим -- но теперь уже не только в мыслях, а и в чувствах, с совместным бытием полным интереса, если мы будем развивать мысли о жизненных ситуациях с умершим, мысли о том, как мы с ним жили, так что между нами звучал тон чувства, если мы свяжем с ним налги мысли не равнодушно, но с моментами, когда нас интересовало, как он мыслил, жил, действовал и когда его интересовало то, что мы в нем пробуждали, тогда вы можете использовать подобные моменты, чтобы известным образом продолжать беседу в мыслях. И если мы можем отрешиться от этой мысли так, чтобы перейти в своего рода медитацию и эту мысль как бы принести на алтарь внутренней духовной жизни, то наступает момент, когда мы как бы получаем от умершего ответ, когда он может объясниться с нами. Нам достаточно только установить мост от того, что мы развиваем по отношению к умершему, к тому, благодаря чему он со своей стороны может снова найти доступ к нам. А этому доступу будет особенно способствовать наше умение действительно в самой глубине души создать образ существа умершего. Но это совершенно чуждо нашему времени, так как люди часто проходят мимо друг друга, часто бывают соединены в самом интимном жизненном круге и затем расходятся, не узнав друг друга. Знакомство не должно быть основано на взаимном анализе. Кто знает, что живущий с ним анализирует его, тот чувствует себя высеченным, если у него более тонкая душа. Но дело не в том, чтобы анализировать друг друга. Наилучшего познания другого человека можно достигнуть, если созвучно настроить сердце. Для этого вовсе незачем анализировать. Я исходил из того, что развитие отношения к так называемым умершим особенно необходимо в наше время, так как мы живем в эпоху материализма не по собственному произволу, не просто в силу эволюции человечества. Так как мы не в состоянии прежде, чем пройти через врата смерти развить и выработать все наши задатки мыслей, чувств и ощущений, так как после прохождения через врата смерти у нас еще остается нечто, то поэтому необходимо, чтобы живые поддерживали общение с умершими. Если бы только можно было убедить людей в том, что жизнь неизбежно должна будет оскудеть, если забудут об умерших! А правильную память об умерших могут развивать только те, кто был с ними как-либо кармически связан. Если мы стремимся к непосредственному общению с умершими, которое принимает такую же форму, как общение с живыми (я также говорил и о том, что все эти вещи обыкновенно потому кажутся особенно трудными, что они не осознаются, но не все, что действительно бывает также и осознанно, и не все, что осознанно бывает поэтому недействительно), если мы таким образом развиваем общение с умершими, то оно и существует, тогда неразвитые в жизни мысли умерших посылают воздействие в эту жизнь. Конечно, этим высказывается большое требование к нашему времени: но говорить, однако, такие вещи приходится, когда духовные факты убеждают в том, что наша социальная жизнь, наша этическая, наша религиозная жизнь бесконечно обогатилась бы, если бы живые спрашивали "совета" у умерших. В наше время нет склонности ждать, чтобы человек дошел до известного возраста, для того, чтобы спрашивать его совета. Подумайте только о том, что в наше время единственно правильным считают, чтобы человек как можно раньше вступил в исполнение своих гражданских и государственных обязанностей, потому что, по его мнению, он уже в ранней юности "созрел" для всего. В те эпохи, когда обладали лучшим знанием о существе человека, ждали, чтобы люди достигли определенного возраста для участия в том или ином совете. И вот оказывается, что люди должны ждать, пока другие умрут, чтобы спрашивать у них совета. И все, именно наше время, должно было бы прислушиваться к совету умерших. Деятельность людей будет благотворной только в том случае, когда они указанным образом захотят прислушиваться к совету умерших. Духовная наука требует от человека энергии. Это должно быть понято, должно быть постигнуто. В известном направлении духовная наука требует, чтобы человек действительно стремился к последовательности и ясности. И мы стоим теперь перед необходимостью искать ясности среди наших катастрофических событий, ибо это искание ясности есть самое важное. Снова затронуты здесь вопросы, которые связаны больше, чем думают, с величайшими требованиями нашего времени, Я уже упоминал здесь этой зимой, как за много лет до этой мировой катастрофы я пытался указать в моих циклах лекций о европейских народных душах на многое, что можно найти теперь в общей связи человечества. Если вы возьмете цикл "Миссия отдельных народных душ", который я читал в Христиании, то вы сможете понять, что разыгрывается в современных событиях. Еще не слишком поздно и произойдет много такого, что станет вам понятно из этого цикла, даже еще на будущие годы. Современные взаимоотношения людей на Земле действительно проницаемы только для того, кто умеет видеть духовные импульсы. И все более и более приближается время, когда станет необходимым, чтобы люди поставили себе вопрос: как, относится, например, ощущение и мышление Востока к мышлению и ощущению Европы, особенно Средней Европы? И как последнее относится к мышлению Запада, к мышлению Америки? Этот вопрос должен был бы во всевозможных вариантах встать перед человеческой душой. Уже теперь следовало бы спросить себя: как теперь смотрит на Европу человек Востока? Человек Востока, который много смотрит на Европу, получает от нее теперь такое ощущение, что европейская культурная жизнь приводит к тупику, что она уже привела к пропасти. Человек Востока испытывает в наше время такое чувство, что, принимая то, что может ему дать Европа, он не должен утрачивать той спиритуальности, которую он принес с собой из своей древности. Человек Востока не презирает, например, европейских машин, но он говорит себе: "Мы согласны принять созданные европейцами машины и орудия, но мы поставим их в амбары, а не в храмы и не в наши домашние жилища, как это делают европейцы". Человек Востока говорит, что европеец утратил возможность видеть дух в природе, видеть красоту в природе. Обращая свой взор на то, что только он один может видеть, а именно, как в поступках и созерцании европеец хочет остановиться на внешнем механическом, на внешне чувственном (ибо это может видеть только он один), человек Востока думает, что он призван к тому, чтобы вновь пробудить древнюю духовность, спасти древнюю духовность для земного человечества. Человек Востока конкретно говорящий о духовных существах -- недавно это сделал Рабиндранат Тагор -- человек Востока говорит: "Европейцы ввели в свою культуру те импульсы, которые могут быть введены только благодаря тому, что они в колесницу своей культуры впрягли сатану, для движения вперед они пользуются силой сатаны. " Человек Востока призван к тому -- думает Рабиндранат Тагор -- чтобы выключить этого сатану и принести Европе спиритуализм. Это явление, мимо которого в наше время, к сожалению, слишком легко проходят. Мы много пережили, но мы, например, многое упустили из внимания в нашем развитии такого, что мы внесли бы в него, если б в нашем культурном развитии действительно жила, например, духовная субстанция, как она исходит от Гете. На это могут возразить: человек Востока может в наше время взглянуть на Европу и может знать: в этой европейской жизни жил Гете. Он может это знать. Видит ли он это? Можно сказать: немцы основали, например, Общество, Общество имени Гете. И предположим, что человек Востока пожелал бы с ним познакомиться (великий вопрос о Востоке и Западе уже пришел в движение, в последнем счете он весь зависит от духовных импульсов), хотел бы получить сведения об обществе имени Гете и узнать реальное положение вещей. Тогда он сказал бы себе: Гете оказал такое сильное влияние, что даже в 80-х годах XIX столетия явилась редкая возможность сделать Гете плодотворным для германской культуры, так оказать, благоприятное обстоятельство, состоящее в том, что нашелся человек, вроде Великой герцогини Веймарской Софии, которая в 80-х годах XIX столетия взялась разобрать наследие Гете и притом так разобрать, как это еще никогда не делалось. Но рассмотрим общество имени Гете, как внешнее орудие. Оно также существует. Но вот несколько лет тому назад освободился пост председателя этого общества Гете. На всем горизонте духовной жизни нашелся только некий бывший министр финансов, которого избрали председателем общества Гете. Это то, что видимо внешне. Эти вещи важнее, чем, собственно, принято думать. Более необходимо, например, чтобы пламенеющий духовностью и понимающий духовность человек Востока получил возможность узнать, что в среднеевропейской культуре существует антропософски ориентированная духовная наука. Но этого он не может знать. Это не может дойти до него. Ибо это не может проникнуть сквозь то, что существует -- конечно, не в одном только явлении, оно только симптоматично, -- что существует благодаря тому, что председателем общества имени Гете является бывший министр финансов и т. д. Таких примеров без конца. Это, хотелось бы сказать, является третьим требованием: все проникающее, связанное с действительностью мышление, мышление, не останавливающееся на неясности, на неясных компромиссах с жизнью. Во время моего последнего путешествия, один человек обратил мое внимание на один уже раньше хорошо известный мне факт. Я вам приведу только краткое извлечение из статьи. "Кто когда-либо сидел на гимназической скамье, не забудет тех часов, когда он "наслаждался" у Платона чтением разговоров между Сократом и его друзьями, не забудет вследствие баснословной скуки, идущей от этих разговоров. И он, может быть" вспомнит, что он находил разговоры Сократа собственно очень глупыми. Но, конечно, он не смел высказать подобное мнение, ибо все-таки человек, о котором шла речь, был, ведь, Сократ, "греческий философ". Этой, совершенно неоправданной, чрезмерно высокой переоценке доброго, афинянина, кладет конец книга Александра Мошковского -- "Сократ" -- идиот". Разносторонний историк Мошковский намеревается в маленькой, интересно написанной книге не более и не менее как совершенно развенчать Сократа, как философа. Название "Сократ -- идиот" -- понимается буквально. Мы не ошибемся, предположив, что к книге будет присоединен научный разбор мнений". Первое ощущение, к которому приходит человек, познакомившись с чем-либо подобным выразится в словах: как странно, что явился какой-то Александр Мошковский и берется доказать, что Сократ был идиотом. Это первое, что люди ощущают. Но зато есть ощущение компромисса, проистекающее не из ясного всепроникающего мышления, не из противостояния истинной действительности. С этим я хотел бы сравнить еще нечто иное. Есть теперь книги написанные о жизни Иисуса с психиатрической: точки зрения. С точки зрения современной психиатрии, в них исследует все то, что совершил Иисус и сравнивается со всевозможными болезненными поступками и затем современный психиатр доказывает из Евангелий, что Иисус должен был бы быть болезненным человеком, эпилептиком, что все Евангелие следует вообще понимать только с точки зрения Павла и т. д. Существуют подробные исследования по этому вопросу. Очень просто с легкостью пройти мимо всех этих вопросов. Но все это лежит несколько глубже. Станьте целиком на точку зрения современной психиатрии: признайте эту точку зрения современной психиатрии, как она признается официально, тогда, если вы задумаетесь над жизнью Иисуса, вы должны будете придти к такому же результату, как и автор этих книг. Вы не можете иначе мыслить, ибо иначе вы были бы неправдивы, иначе вы не были бы в истинном смысле слова современным психиатром. И вы не являетесь в истинном смысле современным психиатром в духе взглядов Александра Мошковского, если не думаете, что Сократ был идиотом. И Мошковский отличается от тех, кто также являемся приверженцами этих теорий, но не считает Сократа идиотом, только тем, что последние неправдивы, а он правдив. Он не вдет на компромисс, ибо нет возможности быть правдивым, стоять на точке зрения Александра Мошковского -- и не считать Сократа идиотом. Если хотят и того и другого, если хотят одновременно быть приверженцем современного естественнонаучного мировоззрения, и все-таки признавать Сократа, не считая его идиотом, нужно быть неправдивым. Точно также нужно быть неправдивым, чтобы будучи современным психиатром, признавать жизнь Иисуса. Но современный человек не хочет доходить до этой ясной точки зрения, ибо тогда он должен был бы поставить вопрос совершенно иначе. Тогда он должен был бы сказать себе: допустим, я не считаю Сократа идиотом, я лучше ознакомлюсь с ним, но это также требует от меня отклонения мировоззрения, подобного мировоззрению Мошковского. И я вижу в Иисусе величайшего носителя идей, который когда-либо приходил в соприкосновение с Землей. Это требует, чтобы я отклонил современную психиатрию, чтобы я не признавал ее. В этом вся суть: в соответствующем действительности, ясном мышлении, не идущем на обычные гнилые компромиссы, которые существуют в жизни, но которые могут быть удалены из жизни только при условии действительного познания их. Легко представить себе или легко возмутиться, признавая доказательства Мошковского, что по его мнению Сократ -- идиот. Но правильно, что если делать выводы из современного мировоззрения, оно со своей точки зрения видит в Сократе идиота. Однако люди не хотят делать подобных выводов, не хотят отклонить современное мировоззрение, ибо иначе они могли бы попасть в еще более неприятное положение: тогда нужно было бы идти на компромиссы и, может быть, уяснить себе, что Сократ не был идиотом. Но если тогда, может быть, натолкнулись бы на то, что Мошковский -- идиот? Он, разумеется, не Бог весть какой могущественный человек, но если бы это были бы более могущественные люди, то могло бы приключиться многое гораздо худшее. Да, для того, чтобы проникнуть в духовный мир, необходимо соответствующее действительности мышление. С другой стороны для этого нужно ясно представить себе, как обстоит дело. Мысли суть действительности и ложные мысли суть злые препятствия, разрушающие действительности. Не к чему закрывать глаза на собственную неправдивость, выражающуюся в том, что мы наряду с мировоззрением Мошковского хотели бы признавать мировоззрение Сократа. Ибо это ложная мысль, когда мы в своей душе устанавливаем рядом и то и другое, как это делает современный человек. Правдивыми мы становимся только тогда, когда мы уясняем себе, что, либо нужно стать на точку зрения чистого естественно -- научного механизма, подобно Мошковскому и признавать тогда Сократа идиотом: тогда, мы будем правдивы, либо мы знаем из другого источника, что Сократ не был идиотом, тогда необходимо уяснить себе, как сильно следует отклонить другое мировоззрение. Быть правдивым -- вот идеал, который должна поставить перед собой душа современного человека. Ибо мысли суть действительности. А правдивые мысли суть целебные действительности, А ложные мысли, как бы они не были прикрыты покровом снисходительности по отношению к собственному существу, ложные мысли, сложившиеся внутри человека суть действительности, ведущие мир и человечество назад. ЛЕКЦИЯ 6 СВЯЗЬ ЧЕЛОВЕКА С ДУХОВНЫМ МИРОМ 12. 03-1918 г. Дорогие друзья! Мы пытались в связи с вопросом о человеческих душах, которые уже прошли врата смерти, найти отношения, существующие между миром, в котором человек живет между рождением и смертью и тем миром, в котором он живет между смертью и новым рождением. Попытаемся рассмотреть эти отношения с самых различных точек зрения. Если с течением времени человечество через познание подойдет к духовному миру, и что оно принуждено будет сделать, чтобы в ближайшее время выполнить свое человеческое назначение -- оно убедится в том, что правильное исчерпывающее познание мира и его отношения к людям далеко, далеко превосходит то, что может быть исследовано с помощью физически-чувственной науки и связанного с этой наукой рассудка. Человек знает в известном смысле лишь очень небольшую часть действительного мира (я имею в виду: действенного мира, в котором он сам действенно стоит), когда он опирается только на то, что воспринимается чувствами и что может быть установлено связанным с чувствами рассудком. В течение лекций я указывал на то, как человек может, как бы утончить свое наблюдение, как он может распространить на многое, существующее в жизни, но, в сущности, не замечаемое в жизни, что мы обращаем внимание только на то, что совершается во время бодрственной жизни человека между утром и вечером и не обращаем внимания на то, что могло бы произойти и что не происходит оттого, что мы бываем от этого в известном смысле удержаны. Для того, чтобы дать вам предварительные понятия об этих вещах, которые нужно сначала больше "почувствовать", чем помыслить о них, я указал на то, что достаточно подумать, как, например, можно задержаться перед уходом, к которому мы готовились в какой-нибудь час дня, благодаря тому, что кто-нибудь пришел к нам в гости: человек может быть собирался выйти в 11 часов утра, но мог выйти лишь на полчаса позже. Представьте себе, как возможно, конечно, только возможно, что день прошел бы совершенно иначе, если бы мы вышли в назначенный час, как в эти полчаса, на которые мы опоздали, могло бы случиться что-нибудь другое, чего мы теперь вообще избежали и что с нами не случилось. Подумайте, сколько таких и подобных событий происходит с человеком в течение дня, и вы получите представление обо всем, что только могло бы случиться. Чувством можно будет сравнить это представление с тем, что могло бы случиться, с тем, что затем действительно фактически произошло -- по связи между причиной и действием -- от утра до вечера. Для того, чтобы составить себе ясное представление об этих вещах, хорошо будет сравнить их с подобными же вещами в природе во вне, ибо в природе известным образом совершаются вещи, которые следует рассматривать подобно этим. Я часто указывал, что следовала бы обратить внимание на то, как, например, в природе постоянно в большом количестве пропадают силы размножения. Подумайте только о том, сколько из огромного количества икры сельдей в течение года превращается в действительных сельдей и сколько из нее пропадает. Распространите это представление на всю жизнь. Попытайтесь представишь себе, сколько из одаренных возможностей жизни зародышей в кругообороте мира не достигают известного развития, сколько задерживается в кругообороте мира из того, что не может постигнуть развития, что отсутствует во вполне развитой, бьющей ключом жизни. Но не следует думать, что и это не принадлежит к действительности. Это также принадлежит действительности, как и то, что достигает должного развития, оно только не достигает известной точки, а берет иное направление, -- точно так же, как наши собственные явления жизни принимают иное направление, когда нас что-либо задерживает. Только в одном случае задерживаются процессы жизни, в другом -- процессы природы, которые будучи задержаны, продолжаются затем иным образом. Подобные вещи можно рассматривать еще гораздо дальше. Спросите себя, не очень ли похоже на эти два примера другое обстоятельство, которое в виде вопроса и загадки сильно врезаются в человеческую жизнь. Мы знаем, что нормальная продолжительность человеческой жизни 70 -- 90 лет. Но мы также знаем, что большая часть людей умирает гораздо раньше и мы видим из этого, что законченность жизни не достигается. Подобно тому, как в природе на известной ступени задерживаются зародыши семян и не достигают полного созревания, так не достигают полного созревания и явления человеческой жизни. И опять-таки мы видим, как не достигают полного созревания наши повседневные поступки по только что указанным причинам. Все это может обратить наше внимание на то, что как бы "между строк жизни" заключено много такого, чего люди не замечают и что вместо того, чтобы перейти в те царства, где еще может сделаться чувственно видимым, задерживается в духовных областях. Если вы посмотрите на это не только, как на фантазию, но действительно плодотворно обдумаете, вы найдете переход, если не к полновесному доказательству, то все же к представлению о чем-то очень значительном. При обычном нашем способе действия в жизни события происходят таким образом, что мы для обыкновенных жизненных поступков взвешиваем наши действия, наши волевые импульсы. Мы взвешиваем, что нам делать и затем выполняем то, что решили. Но жизнь протекает не только таким образом, что мы задумываем поступки и затем выполняем их, но она протекает так, что в жизнь входит нечто, что нам представляется, как сумма случайностей, что нам кажется беспорядочным, как бы случайно связанным и что мы обозначаем словом "Наша судьба". Для материалистически мыслящего человека судьба есть то, что соединяется из событий, которые, как он говорит -- с ним происходят изо дня в день. Конечно, многие предчувствуют, что в этой судьбе есть известный "план". Но от мысли о таком плане судьбы до действительного прозрения того, что здесь происходит, дело обыкновенно не доходит, ибо в жизни не считают значительным то, что я сейчас имею в виду. В настоящее время так называемая психология, "психоанализ" пришла ко многому, что в настоящее время стучится в двери человечества. Только представители этой аналитической психологии подходят к вещам с непригодными средствами познания. Я часто в кругу наших друзей указывал на один парадоксальный пример, постоянно приводимый теперь психоаналитиками, потому что он у исходной точки психоанализа натолкнул людей на то, что в жизни существует нечто "духовное", о чем, обыкновенно люди не составляют себе никакого представления. Проведем еще раз перед душой этот парадоксальный случай, хотя некоторые из вас уже его знают. Одну даму приглашают на вечер и она участвует в этом вечере, который устраивается по поводу отъезда в этот вечер хозяйки дома, где происходит собрание. Она уезжает на воды, так как она больна. Вечер проходит безукоризненно. Хозяйка дома уже уехала, гости поднимаются одновременно с ней, уходят. Одна группа гостей находится уже на улице и в то время как они идут, из-за угла появляется экипаж. Я определенно говорю: экипаж, а не автомобиль. Экипаж этот несется по улице. Одна из дам отделяется от остального общества. В то время, как остальные гости, идущие вместе с ней, отходят в сторону, чтобы пропустить экипаж, у нее является мысль бежать впереди лошадей: она продолжает бежать по улице впереди лошадей, лошади позади, и она все время перед ними, пока у нес не появляется мысль, что она должна что-нибудь сделать, чтобы спастись из этого положения. Пробежав впереди лошадей, она достигает моста через реку и думает про себя: если теперь броситься в воду, она будет в безопасности от лошадей. Но остальные гости, идущие вместе с ней, как вы представляете себе, побежали ей вслед и остановили ее в последнюю минуту. И в результате получилось: ее приводят обратно в дом, который она только что оставила и она находит там приют. Итак, хозяйка дома уехала; ее там принимают и она имеет возможность продолжать с хозяином дома связь, которая однажды завязалась у нее с ним во время одного совместного пребывания. Психоаналитик ищет "скрытых уголков души". Он находит, что эта дама однажды, будучи ребенком, имела какие-то переживания с лошадьми, что эти переживания теперь поднимаются из подсознательного и т. д., (что совершенно не отрицается), все же они являются только подготовителями того, в чем заключается главная суть" а не самой этой сутью. Суть же эта состоит в том, что человек, в данном случае упомянутая дама, обладает подсознательным сознанием, которое подчас бывает гораздо хитрее и утонченнее, чем верхнее сознание. В своем верхнем сознании эта дама, как большинство из вас думает, повела себя довольно "нескладно", но в подсознании жило "нечто", мыслившее гораздо лукавее, чем то, что мыслило в верхнем сознании. В подсознании это нечто мыслило: "сегодня хозяйка дома уехала, я должна как-нибудь постараться встретиться с ее мужем, нужно что-нибудь придумать, нужно воспользоваться для этого ближайшей возможностью". Подсознание является даже несколько пророческим, оно предчувствует, что случится, если бежать впереди лошадей. Все это может быть самым утонченным образом устроено подсознанием. Верхнее сознание не так хитро: подсознание же обладает этой хитростью, которая еще более усиливается присоединением этого пророческого дара. Я упоминаю этот пример потому, что он частный случай очень распространенного явления. Каждый человек несет в себе нечто гораздо более всеобъемлющее, гораздо более интенсивное в самых различных направлениях, чем его обычное сознание. Да, если бы человек "знал" все то, что он действительно знает в своем подсознании: он был бы страшно умен и к тому же утончен и мог бы невероятно много придумать. Можно спросить: совершенно ли бездеятельно то, что живет в подсознании человека. Для того, кто умеет духовно наблюдать мир, оно не бездеятельно. То, что у этой дамы однажды проявилось совершенно особым образом, а в подобных случаях события проявляются только ненормальным образом под влиянием совершенно особых явлений, вожделений и наклонностей, -- это всегда существует у человека в совершенно определенной области, это сопровождает его в течение всей его бодрственной жизни. Как же это происходит? Тот факт, что у этой дамы (это могло случиться и с мужчиной), это однажды проявилось таким образом, происходит от того, что это подсознательное знание, которое человек имеет в жизни, иногда выступает наружу. Это бывает и с обыкновенным сознанием, что делаешь иногда что-либо необычное, что, собственно, выпадает из обыкновенных жизненных привычек, что является в жизни исключительным случаем. Так оно бывает и с этим подсознанием. Но здесь, в этом случае только выявилось нечто особенное, что всегда действенно в человеке. Как действенно? То, что мы зовем судьбой, есть очень сложная вещь. Кажется, что наша судьба подходит к нам так, что ее события с нами "случаются". Возьмем яркий случай судьбы, случай, известный многим. Предположим, что один человек знакомится с другим, который затем в жизни становится его другом или его мужем или женой, и т. д. Обычное верхнее сознание истолковывает это так, что это с нами "случалось", что мы сами ничего не сделали для того, чтобы данный человек вступил в сферу нашей жизни. Но на самом деле это не так. На самом деле это обстоит иначе. С того момента, как мы через рождение вступаем в бытие, а еще более, когда, мы начинаем говорить себе "я", мы, с помощью той силы, которая покоится в подсознании, таким образом кладем начало нашего жизненного пути, что он, в определенный момент, перекрещивается с путем другого человека. Люди только не подмечают, какие странности обнаружились бы, если бы они проследили какой-нибудь определенный жизненный путь, например, человека, который в определенный момент становится женихом. Если бы проследили его жизнь, как она развивалась в детстве и юности, от одной местности до другой, пока человек пришел к тому, что стал женихом, то нашли бы в ходе его жизни много глубоко осмысленного. Тогда увидели бы, что этот человек вовсе не так просто и не случайно пришел к этому, но что он очень осмысленно шел туда, где нашел этого другого человека. Вся жизнь пронизана таким исканием. Вся судьба есть такое искание. Правда, мы должны представить себе, что это искание протекает не так, как поступки, совершаемые обдуманно. Эти последние происходят по прямой линии: поступки же в подсознании проистекают о большой силой и более лично. Но тогда они протекают осмысленно в подсознании человека. Неправильно даже говорить о "бессознательном", следовало бы сказать: сверхсознателъное или подсознательное, ибо "бессознательно" оно только для обычного сознания. У той дамы, которая так утонченно устроила свои дела, чтобы снова попасть в дом того человека, подсознательное само по себе гораздо сознательнее, чем сама дама в своем верхнем сознании. И это относится также и к тому, что нами руководит в жизни, так что наша судьба -- очень определенная ткань, которая руководит нами и она очень, очень, сознательна. Этому нисколько не противоречит то, что человек так часто бывает не согласен со своей судьбой. Если бы он мог обозреть все сферы, он увидел бы, что он может быть с ней согласен. Именно потому, что верхнее сознание не так прозорливо, как подсознание, оно неправильно судит о фактах последнего, и говорит себе: со мной приключилось нечто несимпатичное, в то время, как в действительности человек из глубокой продуманности искал того, что в верхнем сознании он находит "несимпатичным". Познание более глубоких соотношений привело бы к тому, что некто более умный ищет того, что затем становится судьбой. На чем все это основано? Это основано на том, что наше обыкновенное головное сознание, которым многие так гордятся, есть, так сказать, решето. Это -- сравнение, но верное сравнение, указывающее на действительность. Наше головное сознание -- решето. Если в решето налить воды, она протечет, она не наполнит решета. Эти вещи, которые мыслятся и обдумываются и затем выражаются в ткани судьбы, проходят сквозь наше головное сознание, как сквозь решето. В этом причина того, почему мы ничего об этом не знаем в верхнем сознании. Головное сознание пропускает их сквозь себя, как сквозь решето, но подсознание человека не пропускает их сквозь себя. Только потому, что они в верхнем сознании проходят как сквозь решето, человек ничего не "знает" о них, но все же они задерживаются в человеке. Когда впоследствии действительно разумно будут заниматься естествознанием, люди спросят себя: как представляются подобные явления у животного, и как у человека? У животного эти переживания таковы, что они целиком проходят сквозь животное. Здесь все животное является решетом. У человека они задерживаются, правда, не головой, но всем человеком. Только потому, что в обыкновенной жизни мыслит только голова, а не весь человек, при обыкновенных условиях человек не включает их в свое мышление. Только, например, при истории, заключающейся в том, что начинает мыслить и другая часть человека (что наступает при болезненных условиях, вообще же не должно было бы наступать), бывают также исключения, когда в мышление включается то, что обыкновенно протекает в порядке судьбы, и когда у человека, как можно было бы сказать, который "кует свою судьбу", как та дама, которая создала свою судьбу. Итак, человек все же задерживает это в себе, и тогда обнаруживается нечто весьма замечательное. Почему животное пропускает это сквозь себя, почему это задерживается у человека? Это происходит потому, что у животного нет рук у т. е. его конечности всегда бывают связаны с Землей, что они суть ноги или крылья, и это несколько меняет дело. Но тот факт, что человек преобразил те конечности, которые у животного являются, как ноги, способствует тому, что его руки и кисти рук таким образом включены в его организм, что он задерживает в себе свои мысли в своей судьбе. Только нельзя думать руками, ими только можно задерживать судьбу, поэтому человек не видит своей судьбы. Руки точно так же являются "органами мысли", как и эфирная часть головы. Эфирная часть головы проделывает при мышлении нечто совершенно подобное тому, что человек делает в жизни своими руками: человек руками задерживает поток поступков, проходящий через его судьбу. У человека устроено так, что проявляется только его более грубые рассудочные действия рук и кистей рук. Каждый человек знает, что его руки, особенно кончики пальцев обладают особым осязанием. Но это осязание представляет собой в этом отношении самое грубое чувство, ибо здесь имеется в виду нечто весьма тонкое: то, что люди развивают и проявляют, при художественной деятельности, есть очень слабое, едва теплящееся мышление. Но руки, собственно, таким образом включены в поющий организм человека, что они являются органом мышления для судьбы. В современном цикле развития человек еще не учится мыслить руками. Если бы он этому научился, если бы он познал тайну рук, это было бы в то же время введением в познание основных связей судьбы. Это звучит очень странно, но это так. Мы имеем здесь один из пунктов, где духовная наука с одной стороны говорит: в руках, которые развивают подсознательное мышление, мыслится судьба. Естествознание теперь еще с этим не считается. Конечно, если только совсем грубо рассмотреть человеческую организацию, приходится сказать: человек есть более совершенное животное. Так оно и есть. Но в том, что при этом упускают из виду, именно и заключается существенное отличие человека от животного. Подумайте только, как устроена голова у животного. У животного голова покоится непосредственно над землей. У человека голова покоится так, что то, что у животного несет земля, человек несет сам. Линия центра тяжести головы, прежде, чем дойти до земли, попадает в человеческий организм, если можно так грубо выразиться: она проходит через грудобрюшную преграду. Человек стоит по отношению к самому себе так, как животное к земле. Коли мы возьмем линию центра тяжести головы у животного, то она падает прямо на землю, не проходя сквозь грудобрюшную преграду и сквозь организм. В ориентировке организма по отношению ко всему Космосу заключается самое существенное человека и с этой ориентировкой связано то, что его руки и кисти рук организованы иначе, чем соответственные конечности у животного. Здесь, с одной стороны в будущем будет работать естествознание. Оно спросит: как относится у человека его динамические, его силовые отношения ко всей Вселенной? Тот факт, что человек создан из космоса не с четырьмя ногами, а с двумя руками, -- это организуется у него из Космоса. И он идет навстречу этому тем, что он так организуется из Космоса, что линия центра тяжести его головы падает в него самого и он сам становится своей землей. Организуя особым образом свои кисти и руки, он тем самым живет навстречу тому, что его руки с своей стороны могут охватить судьбу, точно так же, как организация человеческой головы тоже связана с его вертикальным положением. Человек обладает более совершенным мозгом, благодаря тому, что линия центра тяжести его головы проходит сквозь него, а не падает прямо на Землю. Во Вселенной всюду есть силы и если что-либо ориентировано иначе, то масса бывает иначе распределена. Это допускают по отношению к неорганической природе, но в человеке этого теперь еще не могут увидеть. Из-за этого не могут разобраться в том, что материальное в человеке работает навстречу духовному, как в нем всюду духовное пронизывает материальное. Это одна сторона. Мы можем сказать: мы обращаем внимание человека на то, как он покоится на своей собственной грудобрюшной преграде и если мы мыслим подсознанием вплоть до грудобрюшной преграды, то мы пребываем в разуме судьбы, как мы обыкновенно пребываем лишь в разуме продуманных поступков. Но человек стоит в жизни еще иначе, ибо мы видели, что если мы односторонне рассмотрим не только его голову, но и весь остальной его организм, то оказывается, что он, раздумывал, но подсознательно раздумывал, определяет свою судьбу, знает свою судьбу. Но в жизни человека есть нечто иное. Мы совершаем поступки, эти поступки приносят нам в жизни известное удовлетворение или неудовлетворение. Подумайте только об этом: вы кому-нибудь сделали добро, это принесло вам удовлетворение; или вам пришлось что-нибудь сделать для отклонения какого-нибудь события и это было связано с неудовлетворением и т. д. Итак, бывают различные поступки, которые человек совершает в жизни. Да, мы не только совершаем наши поступки и ощущаем по поводу их сознательное удовлетворение или неудовлетворение. Это мы можем лучше всего увидеть, если мы духовнонаучно исследуем поступки, которые меньше вторгаются в жизнь. Когда мы, например, рубим дрова, то это уже есть поступок, хотя он и не имел морального значения. Рубя дрова, мы совершаем поступок, он вызывает в нас утомленно. По поводу утомления люди думают различно. Вы знаете из последней публичной лекции (Природа и ее загадки в свете духовного исследования 7. 03-1918 года), что люди представляют себе, что они засыпают от утомления, что причиной засыпания является утомление. Об утомлении каждый знает, что оно наступает, как сопутствующее явление при таких действиях, как например, рубка дров. Но это утомление имеет очень глубокое значение, если его исследовать духовнонауч-но. Утомление есть, собственно, не то совсем, чем оно нам является. Мы его переживаем как то, что мы называем "утомлением", но оно есть нечто совершенно иное. Вы также можете легко представить себе, что утомление, появляющееся при таких действиях (поступки, более проникающие в моральную или интеллектуальную жизнь лишь более утончены в этом отношении, в них утомление не всегда бывает так заметно, как тогда, когда мы рассматриваем более элементарные действия, как например, рубку дров, что это утомление есть явление, носящее двойственный характер. Сначала мы применяем бьющие ключом силы жизни, связанные с нашим ростом, но затем эти силы оказывается истраченными и в нашем организме происходит процесс разрушения. Этот процесс разрушения переживается, как "утомление", но на самом деле это утомление есть оглушение, более глубокое значение которого мы переживаем в действительности, как нечто совершенно иное, как последствие -- в данном случае -- рубка дров. Для обычной жизни утомление есть только оглушение. Что же переживается в действительности? Конечно, на это можно ответить только из действительного ду-ховнонаучного исследования. Когда мы утомляемся после рубки дров, то в тех областях, которые мы знаем, как области духовного организма человека и которое также называют цветами лотоса (подробности об этом вы найдете в книге "Как достигнуть познания высших миров?"), показывается некоторое излучение, настоящее излучение из одного из цветов лотоса. Это -- некоторый положительный результат: он не доходит до сознания человека. Этот духовный результат не осознается им. До его сознания доходит только то, что его оглушает для того, чтобы он не воспринял в себе этого духовного результата. Ибо то, что собственно излучается, есть действительно нечто духовное. И это становится еще более понятно, когда, чтобы увидеть духовность этих излучений, рассматривают, скажем, подлежащий моральному суждению поступок. Предположим, что мы не дрова рубили, но сделали нечто такое, что подлежит моральному суждению. Правда, что обыкновенно подобное суждение имеется в виду только для тесно ограниченного круга жизни, но оно имеет еще и другое значение. Все, что делает человек, имеет ценность во всем ходе развития человечества. Также и отдельный поступок имеет значением в общем ходе развития человечества. Это суждение насколько поступок ценен в этом ходе развития -человек так же мало постигает своим обыкновенным сознанием, как головой -- действия судьбы. Но он не дает этой оценке пройти сквозь свое существо, как сквозь решето, а подобно излучению как бы сквозь цветы лотоса оно излучается наружу. Человек непрерывно подсознательно производит обсуждение, оценку каждого отдельного своего поступка. Вы можете быть "ангелоподобным" существом и всем людям делать добро. В подсознании вы судите о цельности подобных поступков для общего развития человечества и при этом очень объективно и тогда он получает совершенно иное значение, чем можно было бы подумать в верхнем сознании. Если же вы можете быть вором (я этим, конечно, ничего не хочу сказать), но совершая кражу, вы оцениваете ее совершение объективно, по ее значению в общем процессе развития человечества. И это вы неуклонно излучаете перед собой сквозь цветы лотоса. Подобно тому, как приговоры нашей судьбы, которые проходят через голову, как через решето, задерживаются нашими руками и кистями, так с помощью нашей астральной организации цветов лотоса направляются наши суждения, которые мы высказываем о наших действиях, а также и о наших мысленных действиях. Подобно сиянию излучаются они сквозь нашу организацию цветов лотоса, выходят из нас. И это сияние распространяется очень далеко. Оно переходит во время, не остается в пространстве. Потому так трудно представить себе цветы лотоса, что они находятся в непрерывном движении и непрерывно переходят во время. Здесь пространство действительно становится временем. Человек излучает сияние перед собой, но так, что это сияние переходит во время, непрерывное сияние, которое далеко переходит границы смерти. В течение всей жизни в нашем подсознании некто в нас производит суждения. Подобно тому, как нечто в нас мыслит нашу судьбу, так некто составляет суждения о всех наших поступках, и мы это суждение излучаем, как сияние. Вследствие того, что это имагинативное действие, оно опять-таки выражается образно, но это образное выражение соответствует действительности. Жизнь такова, как если бы прожектор на большое расстояние излучал сияние. Только вы должны представить себя не в пространстве, а во времени. Например, вы теперь в сорок лет совершили какой-нибудь поступок. Ваша жизнь продолжается, проходит через 50-Й, 60-й годы, затем через смерть и далее в бытие, которое вы проводите между смертью и новым рождением. И, проходя через это бытие, вы шаг за шагом вживаетесь в то, что вы в течение вашей земной жизни непрерывно излучаете в то бытие через ваши цветы лотоса. Вы встречаете все то, что вы излучали в будущее. Опять выражаясь образно, это приблизительно то же самое, как если бы вы посредством прожектора бросали свет далеко перед собой и затем вы бы шли вдоль этого света и говорили себе: весь этот излученный свет я опять встречаю. Но только это суждение о ваших поступках, которые вы таким образом встречаете в жизни между смертью и новым рождением. В этом отношении человек - не решето или же, если хотите, "решето": оно пропускает то, что он сам подсознательно порождает. Итак, в человеке живет нечто, что является непрерывным критиком (если вы возьмете это слово не в педантически-филистерском смысле) его собственных поступков и что им излучается в его собственное будущее. И тут при желании можно привлечь естествознание. Благодаря тому, что человек построен вертикально, то есть в своем обычном аппарате сознание покоится на себе, как на собственной земле, благодаря этому в областях цветов лотоса задерживается то, что исходит из его странствования, преломляется под прямым углом и посылается в жизнь. Итак, мы видим: то, что обыкновенно охватывается общим выражением "бессознательное" сложным, но вполне обозримым образом входит в человеческую жизнь. Именно вследствие того, что человек с одной стороны заканчивается внизу своей грудобрюшной преградой, он включается своим подсознанием в свою судьбу. У животного это излучение через цветы лотоса не идет в расчет. Почему? Это опять-таки связано с ориентировкой животного во Вселенной. Благодаря тому, что спинной хребет человека стоит вертикально под прямым углом к спинному хребту животного, человек преимущественно развивает то, что у животного совершенно не может развиваться, так как его спинной хребет горизонтален, а не вертикален и они оба нейтрализуют друг друга. Поэтому животное не может поставить рядом с собой критика, а также не может посылать в будущее суждения о поступках в животной жизни. Очень важно было бы, чтобы естествознание собралось с духом, а не останавливалось на тривиальном суждении, что можно сравнивать конечности животных в их структуре и формах с конечностями человека или голову животных с головой человека. Правда, человек обладает более совершенным мозгом, но, в сущности, человеческая голова не настолько отличается от головы животного, и потому материалистическая теория с такой легкостью причислила человека к ряду животных. Но человека отличает от животного его ориентировна во Вселенной. Когда ее когда-нибудь будут изучать, то и в естественнонаучном отношении придут к совершенно иным результатам. И здесь духовная наука будет давать направление, как отпадает направление в иных областях, указывая на определенные явления жизни, которые могут быть поняты лишь при условии получения соответствующего направления в духовной науке. Итак, человек организован таким образом, что в нем живет много такого, о чем можно сказать, что еще с одной стороны умнее его -- иногда и утонченнее- например, в суждениях о судьбе, но что, с другой -- в нем есть также нечто, являющееся более объективным критиком, нежели каким является он сам в своей сознательной жизни. В человеке уже как бы живет в сложном виде то, что можно назвать другим человеком и это проявляется в жизни. Человек обыкновенно не присматривается к своим поступкам. Критик остается в нем подсознательным. Он становится сознательным лишь между смертью и новым рождением, когда всюду, шаг за шагом он встречается с тем "сиянием", о котором я говорил. Однако уже при разумном внимательном наблюдении жизни можно обнаружить, как в отдельных людях этот критик проявляется по разному. Сравните два типа людей, которые можно встретить в жизни. Один тип часто обозначается, как "пострел, который везде поспел". Есть люди, которых можно всюду встретить, у них никогда нет времени, они постоянно в бегах, всюду суют свой нос, должны всюду принимать участие и т. д. Люди над этим не задумываются. Они считают это просто жизненной привычкой, покоящейся на различных подсознательных вещах. Но с этим связано то, что критик в этой инкарнации, когда человек является "пострелом, который везде поспел" -- занимает особое положение. Эти критики тоже имеют свою особую индивидуальность. Люди убеждаются в этом после смерти. У такого "пострела" (очень хорошо, если о таких вещах умеют говорить с юмором, ибо благодаря тому, что люди не дают юмору окончательно зачахнуть в себе, при своем вступлении в духовную науку они преодолевают то настроение, которое приносит такой ущерб духовной науке, ибо это настроение действительно приносит сильный ущерб духовной науке) у такого "пострела" этот критик является своего рода "актером", который очень хочет, чтобы его видели не только люди, но и всякие духовные существа. Ему приятно, чтобы все, что водится в духовном мире, всегда могло видеть, как он носится кругом. Этот тип "пострела" из тех, которые постоянно носятся кругом в духовном мире и хотят, чтобы их видели и от этого желания быть увиденным претворяющегося в подсознательное влечение, происходит характер "пострела, который везде поспел". Возьмем противоположный характер. Это человек, совершающий то, что на него налагает жизнь, на что жизнь его наталкивает, чего она от него требует. Его не увидишь всюду, но он действует и там, где его не видно, где этого требует жизнь и т. д. У него тоже критик занимает особое положение. Эти вещи становятся понятны, если рассматривать их духовно. Здесь критик становится в особое положение, происходящее из бессознательной веры в то, что все, что он делает, даже если этого и не видят, реющие кругом духи, -- как это хотелось бы "пострелу" -- не бывает тщетно. Что ни одна сила в мире не тщетна, но имеет значение в мире. Это прекрасная вера: "все, что ты делаешь, если бы это даже выявилось через тысячелетия, получит свое значение в общей мировой жизни" -- это созна-ние лежит в основании типа противоположного "пострелу" -- известное покойное пребывание в мире, уверенность, происходящая из только что охарактеризованной веры. Из этого мы видим, как проясняется жизнь, если принять во внимание, что у человека действительно существует на только те отношения к жизни, которые внешне видимы в чувственном мире, но что у него действительно есть такие отношения к жизни, которые основаны на его отношение к духовному миру. Я привел сегодня эти мысли главным образом потому, что я этим показал вам два элемента человеческого существа: один элемент, который таким образом связан с физической организацией человека между рождением и смертью, что эта организация указывает на подсознательное, например, когда я вам показал, что руки и кисти рук суть органы мышления, хотя и такие своеобразные органы мышления, что они дают особые методы для удержания того, что голова пропускает сквозь себя, как решето. Человек в этом отношении своеобразный сосуд: его голова служат решетом для судьбы, но когда мысли, которые мыслит судьба, текут, они подхватываются руками и кистями рук. Второй элемент в человеке, это то, что получается через цветы лотоса и входит в жизнь между смертью и новым рождением. От отношения, которое установится к этим двум течениям человека, зависит нечто очень важное. Ибо рассмотрите всего человека таким образом, чтобы действительно представить себе плоскость грудобрюшной преграды, тогда он предстанет перед вами, как двойственное существо: нечто входит в него, застревает, застревает благодаря силе рук и кистей, но все-таки спускается вниз до поверхности грудобрюшной преграды. Это есть то, что застревает благодаря тому, что человек есть вертикальное существо, а не горизонтальное, как животное. Другое фактически проявляется таким образом -- (как странно это ни звучит, но мир полон загадок), что ноги и ступни одного находятся в таком же отношении к нему, как у другого -- руки. Это связано с Землей. Ибо можно видеть, как излучения проходят сквозь Землю, проникают сквозь человека, но они направляются цветами лотоса и излучаются в будущее. Это два течения, являющие человека, как существо двойственное. В обычной жизни эти два течения бывают совершенно отделены друг от друга и на этом основана жизнь. Если бы эти два течения соединились в жизни, жизнь не была бы такой, как она есть, так как если бы они слились, человек не мог бы развить Я-сознания, ибо Я-сознание основано на том, что оба течения в жизни разделены. И все же они разделены лишь отчасти. В некотором ином смысле они сливаются. В действительности это происходит так: то, что излучается из человека, чтобы излучением войти в жизнь между смертью и новым рождением, это может -- если человек достигнет этого -- вне человека соединиться с теми излучениями, которые затем задерживаются руками, прежде чем пройти сквозь решето. Оба течения обыкновенно проходят сквозь тело человека, но не могут слиться. Если человек их задерживает, они могут соединиться. Это соединение дает возможность встречи человека с умершим, с теми, кто прошел врата смерти. Таким образом характеристикой этих обоих течений я дал введение к тому, о чем мы будем говорить в следующей лекции -- об отношениях человека, которые он отсюда может завязать с этими умершими, для того, чтобы опять рассмотреть эти отношения с другой точки зрения. ЛЕКЦИЯ 6 19. 03-1918 г. Мои дорогие друзья! Неделю тому назад мы говорили о более интимных вопросах человеческой душевной жизни, о таких вопросах, которые способны подготовить почву для представлений, простирающихся на отношение так называемых живых, то есть людей, живущих в физическом теле, к душам, покинувшим тело, к тем людям, которые живут между смертью и новым рождением. Дело в том, чтобы именно тогда, когда мы обсуждаем подобную тему, мы знакомились с основными представлениями, которые душевно могут нас правильно ввести в то, как человек должен и может мыслить себя в подобных отношениях; ибо от того, осознает ли живущий здесь на Земле человек, что он стоит в каком-то отношении к умершему или вообще Б отношении к тому или иному существу духовного мира, вовсе не зависит действительность этого отношения. То, что я теперь говорю, собственно, само собой разумеется для того, кто задумывается над этими словами; но именно в области духовной науки бывает иногда необходимо уяснить себе то, что "само собой разумеется". У человека всегда существует отношение к духовному миру, у него также всегда существует известное отношение к тем умершим, которые с ним кармически связаны. Итак, это нечто совершенно иное, -- говорить ли о действительности этого отношения -- или же о более сильном или более слабом сознании, которое мы можем иметь об этом отношении. Но для каждого важно узнать, также и для того, кто может полагать, что подобное сознание ему совершенно чуждо -- что говорит такое сознание, ибо оно сообщает каждому о действительностях, среди которых он всегда, всегда живет. Именно в смысле отношения так называемых живых людей к так называемым умершим, необходимо уяснить себе одно: в некотором смысле его труднее уяснить себе, чем отношение к другим существам духовного мира. Видением, созерцанием достигнуть сознания существ высших Иерархий, даже получить определенные откровения от высших Иерархий сравнительно легче, нежели осознать совершенно определенное отношение к умершим, т. е. действительно правильно осознать это. И это происходит по следующей причине: Проходя период времени между смертью и новым рождением, человек живет в условиях бытия, сильно отличающихся от условий жизни физического мира. Достаточно вам только бросить взгляд на то, что говорится в цикле лекций о жизни между смертью и новым рождением и вы увидите, насколько отличные от физического мировоззрения представления и мысли необходимо применять для того, чтобы говорить о жизни между смертью и новым рождением. Почему же, собственно, так отличны от того, к чему привыкло обыкновенное человеческое сознание, представления, которые необходимо здесь применить? Оттого, что вследствие известных условий, между смертью и новым рождением человек известным образом предвосхищает то, что будет жизненным условием следующего воплощения Земли -- природы Юпитера. Человек действительно живет в духовном утончении так, что то, что он теперь переживает между смертью и новым рождением, уже напоминает то, что будет первым условием жизни развитая на Юпитере. Так как человек известным образом здесь в своей жизни во время земного воплощения удержал нечто из жизненных воплощении Земли -- из бытия Луны, Солнца и Сатурна, поэтому он воспринимает нечто из будущего во время жизни, которую он проходит между смертью и новым рождением. Напротив -- существа Высших Иерархий, поскольку в них может проникнуть человеческое видение, хотя все и связаны -- связаны сообразно условиям настоящего времени -- разумеется, со всем духовным миром, но поскольку с духовным миром, поскольку он уже изживается в настоящее время в какой-либо форме. В грядущем они будут открывать будущее. Как ни парадоксально известным образом звучит то, что я теперь говорю -- однако это так. Это звучит парадоксально оттого, что может возникнуть вопрос, каким же образом существа Высших Иерархий оказывают действие на умерших, раз умершие уже несут в себе будущее? Конечно, и существа Высших Иерархий несут в себе будущее и имеют в себе возможность образовывать будущее. Но они делают это, образуя при этом нечто такое, что характерно непосредственно для настоящего времени. То же самое относится и к умершим. Поэтому для познания общения с умершими необходимо, как своего рода подготовка, видение того, что совершают Высшие Иерархии. И лишь в том случае, если своей душой установишь более или менее сознательное ощущение к существам Высших Иерархий душа постепенно получит возможность благодаря способности восприятия и ощущения по отношению к высшим Иерархиям, осознать нечто из общения с умершими. Я этим не имею в виду сказать, что необходимо ясно-видчески постигнуть Высшие Иерархии. Но необходимо понять, поскольку этому способствует духовная наука, а она способствует этому, -- то, что из Высших Иерархий изливается в бытие. Во всех этих явлениях вопрос сводится к пониманию. Тогда, конечно, если постараться понять эти явления духовнонаучно, могут также наступить те условия бытия, которые вводят в сознание нечто из связи так называемых живых с так называемыми умершими. Для того, чтобы понять это, необходимо принять во внимание следующее: Духовный мир, в котором человек живет между смертью и новым рождением, имеет свои совершенно особые условия бытия, которые мы в нашей обыкновенной земной жизни собственно едва замечаем, которые нам звучат довольно парадоксально и кажутся странными, если они даются нам в составе какого-нибудь жизнепонимания. Прежде всего здесь следует помнить, что, если человек хочет сознательно ощущать подобные вещи, он должен развить в себе чувство, которое хотелось бы назвать чувством действительной общности с вещами бытия. Это является требованием для продолжения духовного развития человечества, начиная с современности, с нашей катастрофической современности, чтобы человек постепенно развивал это чувство общности с вещами бытия. В подсознании это чувство общности безусловно заложено, хотя и на низшей ступени. Но мы не должны, подобно пантеистам, болтать о каком-то "всеобщем духе", не должны говорить об этом чувстве общности так вообще. Но мы должны уяснить себе в конкретных частностях, как можно говорить о таком чувстве общности, как оно постепенно создается в душе. Ибо это чувство общности, как есть результат жизни. Здесь необходимо принять во внимание следующее: Вы вероятно, часто слышали о том, что у преступных натур, у которых инстинкт очень сильно действует подсознательно, после того, как они совершили что-либо, какой-либо поступок, является своеобразный инстинкт: их гонит к месту их поступка, они ищут место, где совершили поступок, их гонит туда неопределенное чувство. Но в таких вещах только выражается в особых случаях то, что является общечеловеческим по отношению ко многим вещам. Дело в том, что после того, как мы что-либо сделали, что-либо совершили, и будь это, казалось бы, самое незначительное действие, в нас остается -- этого нельзя иначе выразить, хотя это, конечно, опять-таки выражается в своего рода имагинации -- нечто из того, что мы сделали, от той вещи, которой мы касались при поступке. С нашим Я остается связана некоторая сила от той вещи, которой мы касались, с которой мы нечто совершили. Человек непременно должен вступать в связь со всеми существами, с которыми он встречается, с вещами, которых он касается, с вещами, с которыми он имеет дело в жизни. Мы всюду оставляем наши следы и в нашем подсознании остается чувство связи с вещами, с которыми мы пришли в соприкосновение через наши поступки. У натур, о которых я только что говорил, это выражается ненормальным образом, так как подсознательное очень интенсивно просвечивает в обычное сознание. Но в подсознании у каждого бывает чувство, что он должен вернуться к тому, с кем он пришел в соприкосновение через свой поступок. Это и есть то, что обосновывает нашу карму. Отсюда происходит наша карма. И из этого подсознательного чувства, которое лишь туманно проявляется в бытии, вытекает всеобщее чувство общности с миром. Хотелось бы сказать, подсмотреть, заметить на себе это чувство общности. Для этого необходимо принять во внимание некоторые более интимные стороны жизни. Необходимо попытаться действительно вчувствоваться в представление: ты теперь пересекаешь улицу и затем пересечь улицу и после того, как пересек ее, увидеть себе в своем представлении идущим: благодаря тому, что мы на ходу вызываем в себе нечто подобное, мы выращиваем в своей душе это всеобщее чувство общности с миром. У того, кто более конкретно осознает это чувство общности, оно разовьется таким образом, что он в конце концов скажет себе: все же существует связь, хотя и невидимая, со всеми вещами и между всем происходящим, поскольку это происходящее проникает в наш мир. Современные земные люди еще не обладают полным сознанием этого общего, этого органически взаимопроникающего в вещах, они этим еще не обладают в своем сознании, это остается еще в подсознательном. Во время развития Юпитера это чувство будет основным. Постепенно вырабатываясь из пятого после атлантического культурного периода в шестой, мы подготовляем развитие такого чувства, так что его выработка, необходимая для перехода из нашего периода времени в следующий, должна создать для человечества особую этическую основу, особую моральную основу, которая должна быть гораздо более живой, чем соответствующее чувство в настоящее время. Это значит следующее: В наше время люди не особенно задумываются, когда обогащаются за счет других или живут за счет других. Люди эти не только не включают в моральную самокритику эту жизнь за счет других, но даже не задумываются над этим. Если бы они над этим задумались, они увидели бы, что люди гораздо больше, чем они это замечают, живут за счет других. А именно каждый живет за счет другого. Впоследствии разовьется такое сознание, что жизнь за счет других, также и в общежитии, будет означать то же самое, как если бы какой-нибудь орган организма неправомерно развивался за счет других органов, и что счастье отдельного человека в действительности будет невозможно без общего счастья. Этого теперь, конечно, люди еще не подозревают, но это постепенно должно стать основным принципом действительной человеческой морали. В наше время каждый стремится прежде всего к своему собственному счастью, не думает о том, что, собственно, счастье в основе возможно только при условие счастья всех других. Итак, существует связь между чувством общности, о котором я говорил и чувством, что, собственно, вся общая жизнь есть организм. Это чувство может для человека очень усилиться, может чрезвычайно усилиться: он может развить интимное ощущение совместного бытия с окружающими его вещами. Если он усилит это интимное ощущение, он получит возможность постепенно достигнуть восприятия того, что я в последней лекции охарактеризовал, как то "сияние", которое человек излучает сквозь смерть в наше развитие между смертью и новым рождением, сияние, которое мы воспринимаем и из которого мы создаем нашу карму. Я хочу на это только указать. Но если развивать это чувство общности, то получается еще нечто иное: а именно, возможность действительно сживаться с особенностями, интуицией, мыслями, поступками другого человека так, как если бы они были нашими собственными. Для душевной жизни это бывает связано с некоторой трудностью -- таким образом вдуматься в человека, чтобы то, что он делает, мыслит и чувствует нами ощущалось, как наше собственное. Если же плодотворно задуматься над тем, что у нас было общего с умершими, которые во время жизни были с нами кармически связаны, то мы действительно достигаем их, как раз-воплощенных людей. Но мы достигаем их лишь в том случае, если мы будем в состоянии вспоминать о совместно пережитом с ними, хотя бы это была какая-нибудь мелочь -- вспоминать именно так, как мыслят, когда обладают этим чувством общности. Итак, представим себе, что мы мыслим о чем-либо, что происходило между вами и умершим, когда мы с ним сидели за столом или гуляли, или о чем-нибудь другом, будь это -- как было сказано -- даже самой мелочью. Но душа имеет возможность правильно вжиться в атом, чтобы достигнуть действительности лишь в том случае, если она на самом деле обладает этим чувством общности, иначе у нее будет слишком мало силы для того, чтобы вжиться в это. Ибо поймите как следует: только из такого места, на которое мы таким образом направляем это чувство общности, умерший может довести себя до нашего сознания. Вы можете представить себе это совершенно "пространственно", вы, конечно, должны будете запомнить, что вы при этом представляете себе только образ, но вы представля-ете себе образ настоящей действительности. Я снова возвращаюсь к тому, что я сказал раньше: вы представляете себе одну какую-нибудь ситуацию, как вы, например, сидели с умершим за столом или совершали с ним прогулку. Затем вся ваша душевная жизнь направляется в сторону этой мысли. Если вы в этой мысли разовьете такое совместное бытие души с умершим, какое соответствует этому чувству общности, то его взор может из духовного мира найти эту мысль точно так же, как ваша мысль, ваше направление мысли находит ту действительность, на которою эти мысли направляются. Благодаря тому, что вы с любовью даете ожить в вашей душе этой мысли об умершем и в той степени, в какой я указал, вы в направлении вашего душевного взора встречаетесь с направлением душевного взора умершего. Благодаря этому умерший может говорить с вами. Он может говорить с вами только из того места, на которое падает направление вашего чувства общности о ним. Такова связь между вещами. Если мы известным образом научаемся чувствовать вашу карму, получая представления о том, как мы всюду оставляем следы. Если мы научимся благодаря этому отождествляться с вещами, мы разовьем чувство, которое нас приведет все более и более к сознательной связи с умершими. Только таким образом умерший получает возможность говорить к нам. Другое необходимое -- это научиться слышать, научиться со временем действительно воспринимать это. Прежде всего мы должны принять во внимание то, что как "воздух" должно лежать между нами и умершими, чтобы он мог с нами говорить. Сравним это с физическим: если бы здесь между нами было безвоздушное пространство, вы не могли бы слышать того, что я говорю. Воздух должен это передать. Точно также должно быть нечто между живыми и умершими, чтобы умерший мог к нам подойти. Должен известным образом существовать "духовный воздух" и мы теперь можем говорить о том, из чего состоит этот духовный воздух, в котором мы живем совместно с умершими. Из чего состоит этот духовный воздух? Если мы хотим это постичь, мы должны вспомнить о том, что я уже излагал в другой связи; а именно, как возникает человеческое воспоминание, ибо все эти явления связаны друг с другом. Обычная психология говорит о человеческом воспоминании: я получил теперь впечатление из внешнего мира, оно вызывает во мне представление. Это представление каким-то образом бродит в моем подсознании, оно забывается и когда является особый к тому повод, оно снова выплывает из подсознательного и тогда я "вспоминаю". Ибо по отношению к воспоминанию почти у всех психологов такое ощущение, что в данный момент на основании впечатления мы получаем представление, затем через некоторое время утрачиваем его, тогда оно забывается и бродит в подсознательном, а затем при случае оно снова поднимается в сознание. Мы вспоминаем и думаем, что это то же самое представление которое составили себе вначале. Но это со- вершенная бессмыслица, которую, правда, преподают почти исключительно во всех психологиях, но которая, тем не менее, является все-таки бессмыслицей. Ибо того, о чем здесь говорится, вовсе не бывает. Когда мы образуем себе впечатления на основании внешнего переживания и впоследствии вспоминаем об этом, то в нас поднимается вовсе не то представление, которое мы образовали вначале. В то время, как мы теперь представляем себе нечто, происходит еще и подсознательный процесс, второй процесс, только он во время внешнего переживания не доходит до сознания, но все же он совершается. И путем процессов, о которых я теперь не хочу говорить, в нашем организме на следующий день разыгрывается то, что разыгралось сегодня, но что осталось неосознанным. И подобно тому, как сегодня внешнее впечатление вызывает представление, так то, что было вызвано внизу вызывает на следующий день новое представление. Представление, которое я имею сегодня, проходит, его больше нет. Оно не бродит в подсознательном, но когда, я на следующий день получаю из памяти то же самое представление, то это происходит оттого, что во мне есть нечто, что вызывает это самое представление. Но это было создано подсознательно. Кто думает, что представления воспринимаются нашим подсознанием, бродят там и в конце концов поднимаются из души, тот, если он, например, через три дня хочет вспомнить, что нечто произошло с ним, чего он не хочет забыть и что он заласил себе -- пусть он себе тогда представит: человек, о котором он хочет вспомнить, также заключен в том, что он записал себе и через три дня этот человек поднимается из записной книжки. Точно также, как в записную книжку вошли только "знаки", так и в воспоминании тоже только "знак" и он вызывает -- и при этом в более слабой степени -- то, что было нами пережито. В этом отношении можно привести много духовнонаучного, мы это и сделаем и оно вполне уяснит то, что я теперь излагаю, сегодня я хочу напомнить только об одном. Кто хочет заучить что-либо на память или же запомнить что-либо, что ему нужно, то, что в юности часто называют "зазубрить" и вы увидите, какие он делает усилия, чтобы придти на помощь этой бессознательной деятельности, которая при этом совершается. Этому подсознательному он старается как-либо помочь. Это две совершенно различные вещи -- запечатлеть что-либо в во