споминании и что-либо представить себе в данный момент. Если вы умеете различать людей, наблюдать их характеры, вы вскоре сможете убедиться, что изучение человека показывает, что при этом имеют дело с двумя моментами: вы увидите, что есть люди, которые быстро схватывают, но у которых ужасно плохая память, и наоборот, есть люди совершенно тупые в смысле быстрого схватывания, но обладающие хорошей памятью, особенно хорошей способностью представления и суждения. Эти два момента идут совершенно рядом и во многих отношениях духовная наука должна будет указать на правильное соотношение вещей в действительности. Когда мы таким образом постигаем в жизни то или иное, а мы с раннего утра от пробуждения до засыпания постигаем нечто в мире, мы белее или менее сознательно развиваем наши симпатии иди антипатии к тому, что мы постигаем и мы большей частью бываем довольны, если мы что-либо поняли. Деятельность же, которая затем ведет к воспоминанию, имеет гораздо более широкую область действия, чем та, которая необходима для усвоения впечатлений. В нашей душе действительно происходит много подсознательного, и это подсознательно происходящее иногда странным образом противоречит тому, что в нас происходит сознательно. Может иногда случиться, что мы ощущаем антипатию к производимому на нас чем-либо впечатлению. Подсознание совершенно не ощущает этих антипатий, оно вообще ощущает впечатления совершенно иначе, чем обычное сознание. А именно, подсознательное развивает странное ощущение по отношению ко всем впечатлениям: ощущение, которое я не могу обозначить иначе (хотя, когда к духовному применяют выражения, взятые из физического мира, они всегда имеют значение лишь сравнения, но здесь это выражение очень хорошо подходит) не могу обозначить иначе, как сказав: независимо от того, что происходит в сознании, подсознательное всегда развивает по отношению к каждому впечатлению некоторое чувство благодарности. Это не будет неправильно, если я скажу: перед нами может стоять человек, и сознательное впечатление, которое вы от него получаете, может быть для вас ужасно неприятно. Человек может говорить вам в лицо величайшие грубости -- подсознательное впечатление переживает по отношению к нему некоторое чувство благодарности. Это чувство благодарности существует по той простой причине, что все, что в жизни подходит к более глубоким элементам нашего существа, обогащает нашу жизнь, действительно обогащает ее. Также и вес неприятные впечатления обогащают нашу жизнь. Это не стоит ни в какой связи с тем, как мы должны сознательно относиться к внешним впечатлениям. Должны ли мы сознательно реагировать так или иначе -- это не имеет ничего общего с тем, что разыгрывается подсознательно. В подсознании все приводит только к некоторому чувству благодарности; подсознательно воспринимают каждое впечатление, как дар, за который оно долж- но быть благодарно. Это мы делаем в нашем подсознании. В высшей степени важно принять в соображение этот протекающий за порогом сознания факт. То, что здесь действует и разрешается в чувстве благодарности, действует в нас подобным же образом, как то, что действует в нас при впечатлении из внешнего мира и что потом должно стать воспоминанием. Оно протекает наряду с представлением и осознать эти вещи может только тот, у кого будет ясное чувство, что он непрерывно грезит от пробуждения до засыпания, Я уже указал в публичной лекции "Историческая жизнь человечества и ее загадка" от 14 марта, что в отношении наших чувств и нашей воли мы непрерывно спим и грезим также и в бодрственной жизни. Когда мы даем воздействовать на себя миру, наши впечатления и представления непрерывно продолжаются, но в то же время мы грезим обо всех вещах и эта жизнь грез гораздо богаче, чем мы думаем. Только она затмевается сознательными представлениями подобно тому, как слабый свет затмевается сильным. Вы можете как бы в виде опыта уяснить себе эти вещи, обратив внимание на различные интимные стороны жизни. Попытайтесь, например, произвести в самом себе следующий эксперимент: представьте себе, что вы лежите в постели и просыпаетесь. Конечно, человек дотом не следит за собой, потому что тотчас же вслед за этим мир производит на него различные впечатления, но может случиться, что он еще некоторое время останется в покое, после того, как проснется. Тогда он сможет заметить, что он, собственно, получал восприятия уже прежде, чем проснулся. Он может наблюдать это особенно в случае, если кто-нибудь постучал в дверь и затем перестал, он может это констатировать, не просыпаясь, он знает: что-то произошло, это явствует из всей общей ситуации. Делая подобное наблюдение, человек бывает уже недалек от признания того, что констатирует наука о духе: а именно, что мы воспринимаем наше окружение в гораздо более широком объеме, чем мы это сознаем. Когда вы идете по улице, встречаете человека, который только что вышел из-за угла и которого вы поэтому не могли видеть -- у нас будет чувство, что вы все же видели его раньше, в бесчисленных случаях у вас может явиться такое чувство, что вы уже видели что-либо прежде, чем это действительно произошло. Это верно: мы уже заранее находимся в душевно-духовной связи о тем, что мы воспринимаем впоследствии. Это действительно так, только мы бываем "оглушены" последующим чувственным восприятием и мы действительно упускаем из виду то, что происходит в интимных глубинах душевной жизни. Это опять-таки нечто такое, что происходит подобным лее образом, как образование памяти, или как то, что я изложил как чувство благодарности по отношению ко всем окружающим явлениям. Умершие могут говорить к нам только через ту стихию, которая проходит через наши, пронизывающие жизнь, сновидения. С этим интимным, подсознательно происходящим восприятием говорят умершие. И это возможно для них, когда мы в состоянии жить в общем с ними духовно-душевном воздухе, Ибо, когда они хотят говорить с нами, им необходимо, чтобы мы восприняли в наше сознание нечто из того, что я только что развил, как чувство благодарности по отношению ко всему, что нам раскрывается. Если в нас совершенно нет этого чувства благодарности, если мы не в состоянии быть благодарными миру, за то, что он дает вам возможность жить, что он все время обогащает нашу жизнь новыми впечатлениями, -если мы не в состоянии углубить нашу душу чистыми и постоянными воспоминаниями о том, что, собственно, вся жизнь целиком есть дар: -- умершие не найдут с нами общего воздуха. Ибо они могут говорить с нами через только чувство благодарности, иначе между ними и нами -- стена. Вы увидите, сколько препятствий встает именно тогда, когда вопрос идет об общении с умершими. Ибо, как мы видели из предыдущих соотношений, вопрос всегда в общении с теми умершими, с которыми мы кармически связаны. Если, потеряв их, мы желаем, чтобы они были снова в живых, то мы не можем подняться до мысли: мы благодарим за то, что они с нами были совершенно независимо от того, что они уже не с нами -- и у нас нет чувства благодарности именно по отношению к тому, существу, к которому мы хотим приблизиться. Тогда оно нас не находит или по крайней мере не может с нами говорить. Именно ощущения, очень часто переживаемые по отношению к близким умершим, являются препятствием к тому, чтобы умершие могли говорить о нами. Другие умершие, не связанными с нами кармически, обыкновенно с большим трудом говорят с нами, но по отношению к близким мы слишком мало испытываем ощущение, что мы им благодарны за то, что они в жизни имели значение для нас, и такое ощущение, что мы не должны удерживать представление о том, что они уже не с нами, ибо в более широком смысле жизни -- это неблагодарное ощущение. Достаточно только уяснить себе, насколько чувство утраты перевешивает все остальное, тогда можно будет учесть все значение того, что я говорю. -- Мы думаем, мы потеряли дорогого близкого. Тогда мы действительно должны уметь подняться до ощущения благодарности за то, что мы его имели. Мы должны уметь самоотверженно думать о том, чем он был для вас до своей смерти, а не о том, что мы теперь ощущаем оттого, что он больше не с нами. Ибо, чем дольше мы можем ощутить, чем он был для нас при своей жизни, тем легче находит он возможность говорить с нами, тем больше будет у него возможности подойти к нам со своими словами сквозь общий воздух благодарности. Правда, для того, чтобы все более и более сознательно вступать в мир, из которого это исходит, необходимо еще многое другое. Предположим, вы потеряли ребенка. Необходимое чувство общности вы можете пробудить в себе, например, представив, как вы сидите с ребенком, играете с ним, так что вас игра интересует в такой же степени, как самого ребенка. И если вы можете таким образом думать о ребенке, чтобы игра интересовала вас в такой же мере, как и самого ребенка, у вас будет соответствующее чувство общности, точно так же, как только тогда имеет смысл играть с ребенком, если можешь сам стать точно таким же ребячливым, как сам ребенок. Это создает атмосферу, необходимую для чувства общности. Итак, если представляют себе, что играют с ребенком и очень живо переносятся в это представление, то создается место, на которое может упасть направление нашего и его взгляда. Если я в состоянии постичь, что говорит умерший, я нахожусь с ним в сознательной связи. Этому опять-таки может способствовать многое. Некоторые люди, например, относятся к мышлению чрезвычайно легко. Вы скажете, это неправда! И все же есть люди, которые относятся к мышлению в высшей степени легко. Если люди находят его "трудным", то это, собственно, другое чувство. Именно те люди, которые легче всего относятся к мышлению, считают, что оно труднее всего. Это происходит от того, что, собственно, ленятся мыслить. Но я думаю, что большинство людей чрезвычайно легко относятся к своему мышлению (нельзя даже сказать, насколько легко, потому что это происходит так необыкновенно легко, что люди мыслят) можно только сказать: они просто мыслят, они даже не имеют понятия о том, что это могло бы быть "трудно". Они просто мыслят, они создают свои представления, имеют их тогда и так и живут в них. Но затем к людям подходит нечто иное и я сейчас же укажу, пример: духовная наука. Духовную науку избегают многие не потому, что ее трудно понимать, а потому, что необходимо известное усилие, чтобы воспринять в себя духовнонаучные представления. Эти люди боятся усилия, и кто все дальше и дальше будет проникать в духовную науку, тот постепенно заметит, что образование в ней мыслей действительно требует усилия воли, что усилие воли происходит не только тогда, когда поднимают вес в 10 пудов, но также и тогда, когда образуют мысли. Но люди этого не хотят, они мыслят "легко". Именно тот, кто подвигается вперед в мышлении, приходит к сознанию, что он все с большим и большим трудом мыслит, все более и более тяжеловесно, если можно так сказать, так как он все больше и больше ощущает: для того, чтобы в нем могла, улечься мысль, он должен сделать усилие. Собственно, для проникновения в духовный мир нет ничего более благоприятного, как когда человеку становится все труднее и: труднее образовывать мысли и, собственно, всегда удачнее продвигался бы в духовной науке тот, кто вовсе перестая бы применять мерку легкого мышления, к которому обыкновенно привыкают в жизни, но сказал бы себе: собственно, мышление такая же работа, как молотьба. Приходится делать такое же усилие, как когда молотишь цепом. Я могу только указать на такое чувство, но оно может образоваться. Хорошо и благотворно, если это так. С этим связано еще многое другое, например, чтобы постепенно отошло то, что бывает со многими. Многие мыслят так быстро, что достаточно кому-нибудь сказать только что-либо из какого-нибудь комплекса мыслей, и они уже постигли общую связь и уже все знают, они сейчас же могут ответить. Какой, вообще смысл имел бы салонный разговор, если бы трудно было мыслить. Но можно заметить: по мере того, как человек постепенно знакомится с внутренними соотношениями вещей, ему становится все труднее просто болтать и на все сразу иметь готовый ответ, ибо это бывает от легкого мышления. Также и в смысле успехов в знании человек становится все более подобен Сократу. Он все больше убеждается в том, что нужно делать большие усилия и что только с трудом приобретаешь право высказывать свое мнение в том или ином. Это чувство -- что для образования мыслей необходимо усилие воли, родственно другому чувству в нас, которое у нас иногда бывает, когда мы должны что-либо заучить, "зазубрить" и не можем залом-нить того, что должны. Вполне возможно ощутить родство между этими двумя явлениями: трудность удержать что-либо в памяти и трудность, когда в своем собственном мышлении делают усилие воли, чтобы понять что-либо. Но можно в этом упражняться, можно применить то, что я мог бы назвать: добросовестность, чувство ответственности по отношению к мышлению. Со многими людьми, например, бывает, что когда кто-нибудь из известного личного опыта говорит, например, "такой-то или такой-то -- очень хороший человек", другой выпаливает: "ужасно хороший человек". Подумайте только, как часто бывает в жизни, что ответы заключаются только в том, что вместо положительной степени отвечают сравнительной. Конечно, часто не бывает ни малейшего основания для сравнительной степени, это только абсолютное отсутствие мысли. Чувствуешь, что ведь нужно было бы что-нибудь пережить из того, что надо выразить, из того, о чем хочешь говорить. -- Разумеется, такое жизненное требование не должно быть слишком преувеличено, ибо иначе во многих салонах наступило бы "великое молчание". Но дело все же обстоит так: это чувство, которое просыпается из чувства ответственности по отношению к мышлению, из чувства, что мыслить трудно, это чувство обусловливает возможность и способное получать просветления. Ибо просветление не приходит таким образом, как у большей части людей приходит мысль. Просветление всегда приходит так, что оно дается с таким же трудом, как и то, что мы ощущаем именно, как трудное. Мы сначала должны научиться ощущать мысль, как "трудное", мы должны сначала научиться ощущать, что запоминание на память есть нечто иное, чем чистое мышление, но тогда, мы сможем пережить чувство того слабого сновидческого появления мыслей в душе, которые не хотят задерживаться, которые, собственно, хотят исчезнуть тотчас же, как появляются, которые трудно охватить. Мы помогаем себе, когда развиваем в себе чувство реальной жизни мыслями. Уяснить себе, что происходит в вашей душе, если у вас, например, было намерение пойти куда-либо и затем вы приходите к цели. Конечно, человек обыкновенно не задумывается над этим, но можно задуматься над тем, что происходит в душе, когда у нас было какое-либо намерение, когда мы его выполнили а затем достигли того, что предполагали. В душе фактически произошел переворот. Иногда это бывает очень ярко выражено: когда путешественник должен сделать большие усилия, чтобы подняться вверх, на гору, когда он отдувается и когда, наконец, достигнув вершины, восклицает: "Слава Богу, что мы дошли", тогда замечает, что в чувствах произошел известный переворот. Но можно в этом направлении усвоить себе и более тонкое ощущение и это более тонкое ощущение может продолжиться в более интимную душевную жизнь. Тогда оно подобно следующему чувству: кто начнет вспоминать какую-нибудь ситуацию, пережитую с умершими, кто попытается пережить общие интересы с умершими, попытается связать себя с его мыслями и ощущениями, тот почувствует, что он как бы находится в пути и затем наступает момент, когда ощущаешь себя как бы достигшим покоя в этой мысли. Кто это умеет: сначала двигаться в мысли и затем придти в равновесие с этой мыслью, тот ощутит, как если бы он остановился в то время, как он раньше шел. Этим человек много сделал для того, чтобы соответствующим образом идти навстречу тем просветлениям, которые ему могут дать мысли. Можно также содействовать просветлению мыслями тем, что приводят в действенное состояние всего человека, между тем, как обычно в жизни делают это только частично. Это, разумеется, ведет в более интимные глубины этого переживания. Кто несколько внесет в свое сознание то чувство благодарности, о котором я говорил раньше, тотчас же заметит, что это обычно остающееся бессознательным чувство благодарности, когда оно входит в сознание, действует не так, как обыкновенное чувство благодарности. Но оно действует так, что его можно было бы связать с человеком в его целом, по крайней мере вплоть до его рук и кистей рук. Здесь я должен обратить ваше внимание на то, что я сказал об этой части человеческого ощущения, где постигаются обычные представления, а более интимные представления проходят сквозь мозг, к как сквозь решето и воспринимающими их органами являются собственно руки и кисти рук. Но это можно действительно пережить. Можно при этом, разумеется, оставаться спокойным, но все же можно пережить такое ощущение, как если бы нам руками нужно было бы по отношению к известным впечатлениям жизни выразить это чувство благодарности и тому подобные чувства, например, чувство удивления, чувство почитания. Отрывочные проявления этого переживания бывают, когда испытываешь подергивания в руках и кистях, чтобы сопережить подсознательные импульсы при впечатлениях -- они проявляются, когда человек, например, чувствует побуждение соединять руки перед лицом прекрасной природы или перед чем-нибудь иным, что с ним случилось, молитвенно сложить их. Все, что с нами случалось, подсознательно, фрагментарно проявляется в жизни. По отношению к тому, что можно было бы назвать "желание рук и кистей соучаствовать во внешних впечатлениях", человек может оставаться в покое. В таком случае двигается только его эфирное тело, его эфирные кисти и эфирные руки. Чем больше это осознают, чем больше научаются соучаствовать организмом рук во внешних впечатлениях, чем больше развивают проявляющееся таким образом ощущение: "когда ты видишь красное, тебе хотелось бы сделать такое -- то движение рукой, ибо оно относится сюда. Когда ты видишь синее, тебе хотелось бы сделать другое движение руки, ибо оно сюда относится". Чем больше это осознают, тем больше также развивают чувство для просветлений, для того, что таким образом должно войти в душу, что мы должны получить, как впечатление. Когда мы отдаемся таким образом, как я описал это по отношению к играющему ребенку, мы растворяемся во впечатлении, но находим самих себя. Затем приходит просветление, если мы развили в себе способность приготовить для впечатления всего человека, если мы, и погружаясь в наши собственные мысли с умершими, самое это догружение можем связать с чувством общности, и просыпаясь затем, может в действительном переживании связать его с человеком в его целом, как я это теперь описал -- если мы можем ощутить это чувство благодарности, идущие до кистей рук. Ибо та духовная сущностность, в которой находится умерший между смертью и новым рождением, говорит к живому человеку и таким образом, что можно сказать: мы находим его, если мы можем встретиться с ним в общей области духа на такой мысли, которую и он видит, если мы можем встретиться с ним на этой общей мысли в полном чувстве общности, И мы имеем материал для этого через посредство ощущения благодарности. Ибо из пространства, сотканного из чувства общности через воздух, образованный из ощущения общей благодарности по отношению к миру говорят умершие к живым людям. ЛЕКЦИЯ 7 28. 03-1918 г. Мои дорогие друзья! Для сохранения связи вернемся к тому, что было здесь приведено восемь дней тому назад. Я сказал: когда вопрос идет о том, чтобы направить свое внимание на отношение воплощенных в теле человеческих душ к развоп-лощенным человеческим душам, живущим между смертью и новым рождением, то важно, направить духовный взор как бы на тот "душевный воздух", который должен связать живых с так называемыми умершими, чтобы между обоими могло установиться некоторое отношение. И мы видели, что известные настроения души, которые должны быть у живых, как бы перекидывают мост в те царства, в которых находятся так называемые умершие. Душевные настроения всегда означают также и присутствие известного душевного элемента и можно сказать: именно, если присутствует этот душевный элемент, если он выявляет свое присутствие в живом человеке соответствующими чувствами, тогда получается возможность подобного отношения. Затем нам пришлось указать, что подобная возможность, т. е. известная связь через воздух создается у живого человека путем двух направлении чувств. Одно направление чувств это то, которое можно было бы назвать "чувством универсальной благодарности", по отношению ко всем жизненным знаниям. Я сказал: общий характер отношения человеческой души к окружению распадается на подсознательную часть и сознательную. Сознательную часть знает каждый: она заключается в том, что человек симпатиями и антипатиями и своими обычными восприятиями, следит за тем, что с ним случается в жизни. Подсознательная же часть состоит в том, что мы фактически за порогом сознания: развиваем чувство лучшее и более возвышенное, чем те чувства, которые мы можем развивать в обычном сознании. Чувство, которое не может быть обозначено иначе, как так, что мы в нашей подсознательной части души всегда знаем: мы должны быть благодарны за каждый приходящий к нам жизненный опыт, даже за самый малый. Нас, конечно, в каждый данный момент может горестно настроить столкновение с тяжелыми жизненными переживаниями, но при более широком кругозоре эти горестные жизненные переживания получают такое значение, что если и не в верхнем сознании, то, по крайней мере, в подсознании мы можем быть благодарны за них, благодарны за то, что Вселенная снабжает нашу жизнь непрерывными дарами. Это есть нечто такое, что как действительно подсознательное чувство существует в человеческой душе. Второе состоит в том, чтобы связать наше собственное "я" с тем существом, о котором мы при жизни были как-либо связаны в деятельности. Наши поступки простираются на те или иные существа жизни, -- это могут быть даже неодушевленные существа. Но там, где мы совершили что-либо, где наше существо в действии связало себя с другим существом, остается нечто, и это остающееся обосновывает длительное родство нашего существа со всем тем, о чем мы когда-либо связали себя. Я сказал: что это чувство родства является основой для более глубокого, для верхней части души обычно остающегося неизвестным чувства общности с окружающим миром. Человек может все более и более сознательно изживать оба эти чувства -- благодарности и общности с окружающим, с которым он был как либо кармически связан. Он может как бы поднять в свою душу то, что живет в этих чувствах и ощущениях. И в той мере, в какой он поднимает в свою душу именно эти два ощущения, он подготовляет себя к тому, чтобы перекинуть мост к душам, проходящим жизнь между смертью и новым рождением. Ибо мысли этих душ могут найти к нам путь только в том случае, если они действительно могут проникнуть сквозь область развитого нами чувства благодарности и мы можем найти к ним путь единственно при условии, что наша душа по крайней мере до некоторой степени приучится к тому, чтобы развивать действительное чувство общности. То, что мы бываем в состоянии ощущать благодарность по отношению к Вселенной, позволяет также иногда войти в нашу душу такому настроению благодарности, когда мы хотим вступить в какое-либо общение о умершими. То, что мы упражнялись в таком настроении благодарности, то, что мы в состоянии чувствовать его -это прокладывает к нам путь мыслям умерших и то, что мы можем ощущать: "наше существо живет в органической общности, частью которой оно является подобно тому, как наш палец часть нашего тела", это дает нам зрелость и для того, чтобы ощутить подобную благодарность по отношению к умершим, когда они уже не живут в физическом теле и для того, чтобы мы могли достигнуть их нашими мыслями. Только в случае, если мы в какой-нибудь области усвоили в себе настроение благодарности, ощущение общности -- только тогда имеем мы возможность применять его и в указанном случае. Эти ощущения не единственные. Существуют еще разнообразные подобные подсознательные ощущения и подсознательные душевные настроения. Все, что мы развиваем в наших душах, все больше прокладывает путь в тот мир, где живут умершие между смертью и новым рождением. Таково совершенно определенное ощущение, которое подсознательно всегда существует, но постоянно может быть поднято к сознанию наряду с благодарностью, ощущение, которое тем больше утрачивается человеком, чем больше он склоняется к материализму. Но в подсознательном оно до известной степени всегда существует и его собственно нельзя искоренить даже самым сильным материализмом. Но обогащение, повышение, облагорожение жизни зависит от того, будут ли подобные вещи подняты из подсознания в сознание. Ощущение, которое я имею в виду, это то, которое можно было бы обозначить, как общее доверие к проходящей через нас и мимо нас жизни, доверие к жизни. В материалистическом понимании жизни очень трудно найти настроение доверия к жизни. Оно даже подобно благодарности по отношению к жизни, но это опять-таки иное ощущение, которое стоит рядом с этой благодарностью. Ибо доверие к жизни состоит в том, что в душе существует непоколебимое настроение: в какой бы форме не подходила к нам жизнь, она всегда может дать нам нечто, и нам никогда не должна приходить в голову мысль, что жизнь тем, что она нам приносит, ничего не может нам дать. Разумеется, мы проходим через тяжелые жизненные испытания, горестные жизненные испытания; но в более широкой жизненной связи именно горестные тяжелые жизненные испытании оказываются теми, которые больше всего обогащают нашу жизнь, которые больше всего укрепляют нас в жизни. Вопрос в том, чтобы это непрерывно продолжающееся и живущее в нижней части души настроение, несколько поднять в верхнюю часть души, это настроение: "Жизнь, ты поднимаешь и несешь меня, ты заботишься о том, чтобы я шел вперед". Если бы в системе воспитания было сделано нечто в смысле развития такого настроения, то этим было бы достигнуто очень многое. Направить воспитание и обучение таким образом, чтобы именно на единичных примерах показать, как жизнь заслуживает доверия именно благодаря тому, что часто трудно бывает проникнуть в нее, это имело бы совершенно особое значение, если бы это настроение вошло в систему воспитания и обучения. Ибо именно тогда, когда рассматривают жизнь с такой точки зрения: "заслуживаешь ли ты доверия, о жизнь?" оказывается, что находишь много такого, чего обыкновенно не находят в жизни. Только не относитесь поверхностно к такому настроению, это не должно привести к тому, чтобы находить в жизни все блестящим и прекрасным. Наоборот, именно это "доверие к жизни" может в единичных случаях приводить к резкой критике дурных и нелепых явлений. И именно отсутствие доверия к жизни часто приводит к тому, что избегают критики всего дурного и нелепого, так как хотят пройти мимо того, к чему не имеют доверия. Вопрос не в том, чтобы иметь доверие к отдельным вещам, это относится к другой области. К одной вещи имеешь доверие, к другой нет, в зависимости от того, как предстают перед нами эти вещи и существа. Но нужно иметь доверие к жизни в целом, к жизни всеобщей связи -- вот в чем вопрос. Ибо если уметь несколько поднять постоянно живущее в подсознании доверие к жизни, то это проложит путь к тому, чтобы действительно наблюдать "Духовное" и полное мудрости устройство и водительство в жизни. Кто -- но не теоретически, а в ощущении -- все снова и снова будет говорить себе: "то, как явления жизни следуют друг за другом -- они означают для меня нечто тем, что они принимают меня в себя и имеют ко мне некое отношение, к которому я могу питать доверие", тот именно этим самым подготовляет себя к тому, чтобы действительно постепенно видеть то, что духовно живет в явлениях. У кого нет этого доверия, тот закрывается перед тем, что духовно живет в явлениях. Теперь о применении этого в отношении живых и умерших. Развивая это настроение доверия, мы даем умершему и его мыслями возможность найти к нам путь: ибо на этом внутреннем доверии (настроении доверия) мысли могут как бы переплыть от него к нам. Если мы вообще питаем доверие к жизни, если у нас есть вера в жизнь, мы сумеем привести душу в такое настроение, что в ней смогут явиться такие наития, которые суть мысли, посланные умершими: благодарность по отношению к жизни, доверие к жизни, в описанной форме известным образом связаны друг с другом. Если у нас нет этого общего доверия к миру, то мы не можем развить столь сильного доверяя к человеку, которое простиралось бы за смерть. Иначе, это будет "воспоминание" о доверии. Вы должны представить себе, что чувства, если они хотят дойти до умершего, должны быть иными, чем те ощущения, чувства, которые направляются к человеку, живущему в физическом теле. Конечно, мы можем питать доверие к человеку, живущему в физическом теле. Это доверие будет вам также отчасти полезно для состояния после смерти. Но необходимо, чтобы это доверие было усилено всеобщим доверием, ибо после смерти умерший живет в других условиях, ибо мы должны не только "помнить" о доверии, которое мы к нему питали уже при жизни, но мы так же должны постоянно вызывать все снова оживленное доверие к существу, которое уже не пробуждает доверия своим физическим присутствием. Для этого необходимо, чтобы мы как бы излучали в жизнь нечто такое, что не имеет ничего общего с физическими вещами. А ничего общего с физическими вещами не имеет описанное всеобщее доверие к жизни. Точно также, как доверие стоит рядом с благодарностью, так рядом с чувством общности стоит и нечто такое, что всегда существует в нижней душе, но что всегда может быть поднято в верхнюю душу. Это опять-таки есть нечто такое, на что также следовало бы обратить больше внимания, чем это делают. И это было бы возможно, если бы в нашу материалистическую эпоху в системе воспитания и обучения принимался во внимание этот элемент, о котором я сейчас буду говорить. От этого зависит очень многое. Если человек хочет в современном цикле развития правильно включить себя в мир, ему необходимо выработать нечто такое, -- я мог бы также сказать: поднять из нижней души нечто такое, что в прежние времена атавистического ясновидения приходило само собой, чего не нужно было развивать, чьи скудные остатки еще существуют, но они постепенно исчезают, как исчезало все, исходящее из древних времен, но что необходимо развивать и при этом развивать из познания духовного мира, а не из неопределенных инстинктов. Человеку в этом отношении необходимо иметь возможность все снова и снова обновлять, освежать, самой жизнью свои чувства по отношению к тому, что с ним случается в жизни. Мы можем провести жизнь таким образом, что начиная с определенного возраста мы будем чувствовать себя более или менее "утомленными", так как мы утрачиваем живое участие в жизни, так как у нас уже нет достаточно сил навстречу жизни для того, чтобы ее явления доставляли нам радость. Сравните только две крайние противоположности: схватывание и принятие переживаний в ранней юности, и усталое принятие явлений жизни в позднем возрасте. Подумайте, сколько разочарований связано с такими вещами. Есть разница в том, в состоянии ли человек давать своей душевной силе некое непрерывное воскресение, так что для нее каждое утро ново для душевного переживания, или же он в течении жизни некоторым образом устает для ее явлений. В наше время чрезвычайно важно обратить на это внимание, так как важно, чтобы это приобрело влияние и на систему воспитания. Именно в подобных вещах мы идем навстречу значительному повороту в развитии человечества. Суждение о прежних эпохах человечества происходит под влиянием нашей истории, которая является действительно в высшей степени условностью. Неизвестно, каким образом последние столетия привели людей к тому, чтобы все больше и больше так направлять воспитание и особенно преподавание, что в своей дальнейшей жизни человек получает от воспитания и преподавания не то, что он, собственно, должен был бы от них получить. Самое большее, что мы под влиянием современных условий в более позднем возрасте можем пробудить в себе по отношению тому, что мы затратили в юности во время воспитания, это "воспоминание". Мы вспоминаем то, что мы учили, что нам говорили и обыкновенно бываем довольны, когда вспоминаем это. Но при этом совершенно не принимают во внимание, что человеческая жизнь подлежит, хотя и многим тайнам, но по отношению к этим вещам подлежит одной значительной тайне. В одной из прежних лекций я с другой точки зрения уже указывал на эту тайну. -- Человек -- многогранное существо. Мы рассматриваем его прежде всего поскольку он является двойственным существом. Эта двойственность, как я уже говорил прежде, выражается уже во внешней форме тела. Эта последняя являет нам человека, как головного и как остального человека. Разделим человека прежде всего на голову и на остального человека. Если мы обратили внимание на разницу во всем строении человека, то можно было бы естественнонаучно сделать очень значительное открытие. А именно: если рассматривать строение головы чисто физически, анатомически, то именно голова оказывается тем, к чему может быть применена более материалистически задуманная теория происхождения, то, что в настоящее время именуется "дарвиновой теорией". В отношении головы человек известным образом поставлен в это течение развития, но только в отношении головы, а не в отношении остального организма. Для того, чтобы понять это происхождение человека, мы должны представить себе дело так, чтобы представить себе человеческую голову совершенно независимо от соотношения величин, а остальное приросшим к ней. Представьте себе, что развитие шло бы так, что человек развивался бы в будущее и какие-либо органы приобрели бы еще особые "придаточные органы". Развитие, видоизменение могло бы пойти дальше. Но так еще и было в прошлом: в прежние времена человек существовал, собственно, только как головное существо и эта голова развивалась все дальше и дальше и стала тем, чем она является в наше время. И то, что привешено к голове, хотя оно физически и больше, присоединилось лишь впоследствии. Это является более молодым образованием. В отношении своей головы человек происходит от старейших организмов, а все остальное, кроме готовы присоединилось лишь впоследствии. Отсюда и происходит, что голова у современного человека всегда занимает такое важное место, так как она напоминает о предшествующей инкарнации. Остальной организм -- на это я тоже уже обратил ваше внимание -- является, напротив, предварительным условием для более поздней инкарнации. В этом отношении человек является совершенно двойственным существом: у головы совершенно иные задатки, чем у остального организма. Голова -- это окостеневший орган. Она такова, что если бы у человека не было остального организма, он хотя и был бы очень одухотворен, но был бы "одухотворенным животным". Голова, если она не будет к этому инспирирована, никогда не сможет чувствовать себя "человеком". Она указывает на прошлые времена Сатурна, Солнца и Луны. Остальной организм указывает только до эпохи Луны, а именно на более позднюю эпоху Луны. Он только присоединился к головной части и в этом отношении действительно является как бы паразитом головы. Вы хорошо можете себе это представить: голова была некогда всем человеком, она имела по направлению вниз выделительные придаточные органы, с помощью которых она питалась. Это было очень своеобразное существо. Но по мере того, как оно развивалось дальше, по мере того, как развивались отверстия по направлению вниз, так что они уже больше не раскрывались в окружающее и поэтому уже больше не могли служить для питания и приводить голову в связь с получающимися из окружения влияниями, так что голова также костенела и по направлению кверху по мере этого оказывался необходимым и остальной придаток. Лишь вследствие этого оказался необходимым этот остальной организм. Эта часть физической организации возникла лишь в то время, когда для остального животного мира исчезла возможность возникновения. Вы скажете: трудно помыслить то, что я только что изложил. Но на это я могу только опять возразить: нужно именно потрудиться помыслить нечто подобное, ибо мир не так прост, каким хотели бы его видеть люди, не желающие утруждать свою мысль, чтобы понять его. В этом отношении можно пережить много разных требований, которые ставят люди для того, чтобы как можно легче понять мир. В этом смысле у людей весьма странные взгляды. Существует богатая кантианская литература, созданная всеми теми, кто считает Канта во всех смыслах огромным философом. Это происходит только оттого, что люди не понимают других философов и должны потратить так много силы мысли уже для того, чтобы понять Канта. А так как он все же великий философ, то других они тем более не понимают. И так как им так трудно понять Канта, они считают его великим философом. С этим также связана боязнь считать мир сложным и необходимость истратить силы на то, чтобы понять его. Мы уже говорили об этих вещах с самых различных точек зрения. И когда впоследствии появятся мои лекции по "ок-культной физиологии", можно будет и в частности прочесть о том, что можно и эмбриологически доказать, что бессмысленно говорить: головной мозг развился из спинного. Верно обратное: головной мозг есть видоизменный спинной мозг былых времен и современный спинной мозг присоединился лишь как придаток к современному головному мозгу. Нужно только научиться понимать, что то, что в человеке является простейшим, возникло позднее того, что является более сложным, более примитивное, стоящее на подчиненной ступени, возникло позднее. Эту вставку о двойственности человека я сделал лишь для того, чтобы вы поняли нечто другое, являющееся следствием этой двойственности. А следствием является то, что мы с нашей душевной жизнью, развивающейся в зависимости от условий телесности, также живем в этой двойственности. Мы не только органически имеем развитие головы и развитее остального организма, но мы имеем также два различных темпа, две различных скорости в нашем душевном развитии. А именно: наше головное развитие идет сравнительно быстро, а развитие, которое должен выработать остальной организм, -- я его назову развитием сердца -- идет сравнительно медленнее, идет приблизительно в три-четыре раза медленнее. То в человеке, что обусловлено головой, бывает обыкновенно закончено в своем развитии уже к 20-ти годам, в отношении к голове мы в 20 лет уже старики. И только потому, что непрерывно идет обновление от остального организма, развивающегося в три-четыре раза медленнее, мы продолжаем еще кое-как приемлемо жить. Развитие нашей головы идет быстро, развитие же сердца, которое является развитием остального организма, идет в три, четыре раза медленнее и мы своим переживанием стоим в этой двойственности. Развитие нашей головы может принять в себя очень много именно в детстве и юношестве. Поэтому мы учимся в детстве и юношестве. Но то, что тогда воспринимается, должно непрерывно обновляться, освежаться, должно быть непрерывно охвачено более медленным ходом развития остальных органов развитием сердца. Теперь подумайте, когда воспитание таково, как в нашу эпоху, когда воспитание и преподавание имеют ввиду только развитие головы и считаются как бы только с головой, то результатом этого является то, что голова, как мертвый организм включается в более медленный ход остального развития, что она задерживает это последнее и что люди душевно рано старятся, в существенном связано с системой воспитания и преподавания. Разумеется, вы не должны представлять себе, что можно теперь поставить такой вопрос: как направить преподавание так, чтобы оно не было таким? Это очень значительный вопрос, на который нельзя ответить в двух словах, ибо в преподавании все почти должно быть иначе направлено для того, чтобы оно являлось для памяти не только чем-то таким, о чем помнят, но чем то освежающим, обновляющим. Спросите себя, сколько в настоящее время людей, когда они оглядываются назад на что-нибудь в своем детстве, на вес, что они тогда пережили, что им говорили учителя и тетки, сколько людей могут вспомнить об этом таким образом, что они не только помнят: "это ты должен сделать так-то и так-то", но так, чтобы они все снова погружались в то, что они пережили в юности, любовно обращали свой взор к каждому приему, к каждому отдельному замечанию, к звуку голоса, к чувству, которым было пронизано то, что предлагалось им в детстве и ощущали бы это так, что это является постоянно освежающим их источником молодости. Это связано с темпами, которые мы в себе переживаем: с тем, что человек должен следовать своему более быстрому развитию головы, которое заканчивается к 20-ти годам и более медленному ходу развития сердца и остального человека, которого нужно питать всю жизнь. Мы можем давать голове не только то, что предназначается только для головы, но мы должны давать ей также и то, из чего остальной организм в течение всей жизни может все снова и снова черпать освежающие силы. Для этого, например, необходимо, чтобы все отдельные предметы преподавания были пронизаны некоторым художественным элементом. В настоящее время, когда избегают художественного элемента, так как думают, что известным культивированием жизни фантазии (а ведь фантазия есть нечто такое, что выводит человека за грань повседневной действительности), в преподавание могла бы быть внесена фантастика, в настоящее время совершенно нет никакого стремления считаться с подобной тайной жизни. Достаточно только в некоторых областях увидеть то, что я теперь имею в виду -- это, разумеется, еще существует то -- там, то -- здесь -- тогда увидят, что это вполне можно осуществить. Но это можно осуществить только таким образом, что люди снова станут "людьми". Для этого необходимы различные вещи. Я в этом отношении хотел бы указать на одну из них. В настоящее время подвергают испытаниям тех, которые хотят стать учителями, в смысле тех или других знаний. Но что этим устанавливают? Обычно только то, что данный человек однажды во время, когда, именно, он должен был пройти испытание, "зарубил" нечто в своей голове, что при некотором умении он мог бы для каждого отдельного урока, вычитать из известного количества книг, что день за днем можно было бы усвоить для преподавания и что вовсе не нужно усваивать себе таким образом, как это делают в настоящее время. Но прежде всего во время такого экзамена было бы необходимо узнать, имеет ли данный человек такое сердце и чувство, такую кровь, которые необходима для постепенного установления связи между им и детьми. Не знание следовало бы испытывать на экзамене, но следовало бы узнать, в какой степени и в какой мере данное лицо является "человеком". Я знаю, предъявлять подобные требования к настоящему времени означает для современности двоякое. Либо скажут: кто требует нечто подобное, совершенно безумец, такой человек вовсе не живет в действительном мире. Или же, если не захотят дать подобного ответа, скажут: ведь это происходит постоянно, ведь мы все к этому стремимся. Дело в том, что люди думают, что тем, что происходит, все уже бывает исполнено, так как они в вещах понимают только то, что они сами в них вносят. Я привел это, разумеется, для того, чтобы, во-первых, с одной стороны, пролить свет на жизнь, а также еще с целью правильно осветить то, что всегда чувствует нижняя душа человека, что так трудно именно в наше время поднять в верхнюю душу, но чего жаждет душа человека и чего она все более и более будет жаждать в будущем -- правильно осветить то, что нам необходимо для души; способствовать постоянно таким образом обновлять силы этой души, чтобы по мере того, как жизнь подвигается вперед, мы не уставали, а всегда были полны надежд и говорили: каждый новый день будет для нас точно таким же, как и первый пережитый нами сознательно. Но для этого необходимо, чтобы мы, в некотором роде, не были принуждены стареть. Когда мы в настоящее время видим, как сравнительно молодые люди, мужчины и женщины душевно уже собственно так страшно стары, так мало склонны к тому, чтобы ежедневно все снова ощущать жизнь, как нечто такое, что им дается, как ребенку, когда мы знаем, что в этой области должно быть дано, сделано духовной культурой нашей эпохи. А в конечном результате чувство, которое я здесь имею в виду, это чувство никогда неослабевающей жизненной надежды делает вас способными к ощущению правильного отношения между живыми и так называемыми умершими. Иначе то, что должно обосновать отношение к какому-либо умершему, слишком сильно застревает в воспоминании. Можно вспомнить о том, что мы пережили с умершим при жизни. Но если мы не в состоянии после физического ухода умершего развить такое чувство, чтобы все снова переживать то, что мы пережили с ним при жизни, то мы не можем достаточно сильно чувствовать, достаточно сильно ощущать, как необходимо ощущать при этом новом отношении: "умерший живет только, как духовное существо и должен действовать, как дух". Если мы настолько притупились, что совершенно не можем освежить жизненных надежд, мы уже не сможем почувствовать, что произошло полное преображение. Раньше нам помогало то, что мы встречались с человеком в жизни; теперь же помощником нам является только дух. Мы идем ему навстречу только путем развития этого чувства непрерывного обновления жизненных сил для сохранения в свежести жизненных надежд. Я хотел бы здесь сделать одно замечание, которое, быть может, покажется вам странным. Здоровая жизнь, здоровая особенно в тех направлениях, на которые здесь теперь указывалось, если только не происходит затемнения сознания, никогда не приводит к утомлению жизнью, но совершенно здорово прожитая жизнь ведет в более зрелом возрасте к желанию каждый день сызнова начать эту жизнь с новыми свежими силами. Здоровье заключается не в том, что мы в более зрелом возрасте думаем: "Слава Богу, что жизнь моя прошла", а в том, что мы можем сказать себе: "Несмотря на мои 40 или 50 лет, я хотел бы вернуться и еще раз прожить жизнь". И нечто здоровое заключается в том, что мы от мудрости научаемся примирению с мыслью, что мы чего-либо не можем совершить в этой жизни, но в исправленном виде совершим это в другой. В этом заключается нечто здоровое: уметь принять все то, что мы пережили, и если для этого необходима мудрость, не желать исправить этого в настоящей жизни, а уметь ждать следующей. Зато это и есть доверие, построенное на настоящем доверии к жизни и на сохранившихся жизненных надеждах. Так развиваем мы чувства, которые действительно одушевляют жизнь и которые в то же время образуют мост между живущими здесь и живущими там: благодарность по отношению к обступающей нас жизни. Доверие к узнаванию этой жизни. Интимное чувство общности. Способность оживлять жизненные надежды с помощью все вновь возникающих свежих жизненных сил. Эти внутренние этические импульсы, которые, если их правильно почувствовать, могут также дать самую лучшую внешнюю социальную этику, ибо этическое точно так же, как и историческое может быть понято только в том случае, если оно понимается в подсознании, как я это показал в публичной лекции. Второе, на что мне еще хотелось указать из отношений живых к умершим, это вопрос, который может все снова и снова выступить, а именно: в чем, собственно, заключается разница в отношениях между людьми, поскольку эти люди воплощены в физическом теле, и между людьми, поскольку один из них живет в физическом теле, другой же не живет в нем, или ни один из них не воплощен в физическом теле? В связи с этим я хотел бы здесь дать особое указание. Когда мы духовнонаучно рассматриваем человека в отношении его Я и его подлинной душевной жизни, которую можно так назвать: "астральным телом" -- относительно Я я часто говорил, что оно является самым молодым, младенцем среди членов человеческой организации, в то время как астральное тело несколько старите, но относится только к лунному развитию, поэтому в отношении этих двух высших членов человеческого существа мы должны сказать: они еще не настолько развиты, чтобы, опираясь только на них, человек имел власть самостоятельно проявить себя по отношению к другим людям. Если бы мы здесь были все вместе, живя каждый только как Я и астральное тело и не живя также в наших эфирных и физических телах, мы были бы здесь вес вместе как бы, в своего рода, каше. Наши существа сливались бы друг с другом, мы не были бы разделены, мы также не могли бы различать друг друга. Совершенно нельзя было бы разобрать, где моя рука или моя нога, и где рука и нога другого. Даже свои чувства нельзя было бы отчетливо признать за свои. То, что мы, как люди, ощущаем себя отделенными, происходит от того, что каждый в форме капли вырван из общей текучей массы, которую мы должны представить себе в более ранний определенный период времени. Но для того, чтобы отдельные души снова не слились воедино, мы должны представить себе, что каждая капля-душа вошла как бы в кусочек губки и благодаря этому они разделяются. Так оно в действительности и произошло. Только благодаря тому, что мы, как люди, живем в физическом и эфирном телах, мы отделены друг от друга, действительно отделены. Во сне мы отделены друг от друга только благодаря тому, что у нас тогда бывает сильное влечение к нашему физическому телу. Это влечение, которое так всецело направлено к нашему физическому телу, разделяет нас во сне, иначе ночью мы совершенно сливались бы все друг о другом и чувствительным душам, вероятно, было бы очень неприятно, если бы они знали, как сильно они приходят в соприкосновение с существами своего окружения. Но это не так уже плохо по сравнению с тем, что произошло бы, не будь этого горячего влечения к физическому телу, пока человек физически воплощен. Мы можем спросить: что разделяет наши души друг от друга в период между смертью и новым рождением? Точно так же как между рождением и смертью мы нашим Я и нашим астральным телом принадлежим физическому и эфирному телу, так после смерти, т. е. между смертью и новым рождением мы нашим Я и астральным телом принадлежим к совершенно определенному созвездию, ни один не принадлежит к одному и тому же, но каждый к совершенно определенному созвездию. Исходя из этого инстинкта, говорят о "звезде человека". Вы поймете: созвездие, если вы возьмете его физическую проекцию, периферически прообразно и вы можете распределить их самым различным образом. Пространства покрывают друг друга. Но каждое принадлежит к другому созвездию. Выражая это душевно, можно также сказать: каждый принадлежит другому ряду Ангелов и Архангелов и так они встречаются здесь своими душами. На Земле, но тоже только видимо у каждого свое собственное физическое тело. Я говорю: "видимо" и вы удивляетесь, но это определенно исследовано, как у каждого свое собственное созвездие, но и как они открывают друг друга. Представьте себе определенную группу Ангелов и Архангелов. Каждой душе принадлежит тысячи архангелов и ангелов в течение жизни между смертью и новым рождением. Представьте себе только одного из них отсутствующим и замененным другим. Тогда это будет областью соседней души. На этом рисунке, кроме одной звезды, которую вы видите в другой области, две души имеют одинаковые звезды, но у двух душ не бывает абсолютно равных областей созвездий. Между смертью и новым рождением люди бывают индивидуализированы вследствие того, что у каждого своя особая область созвездий. Из этого можно видеть, на чем между смертью и новым рождением основано разделение душ. Здесь в физическом мире разделение действует так, как мы это знаем, через физическое тело: человек имеет свое физическое тело как бы покровом, из него он рассматривает мир и все должно доходить до этого физического тела. Все, что входит в душу человека, между смертью и новым рождением, в смысле отношения между его астральным телом и его Я, находится в подобном же отношении с областью звезд, как здесь души и Я связаны с физическим телом. Итак, на вопрос; вследствие чего наступает разделение? Следует ответить так, как я это только что сделал. Таким образом, вы из этих рассуждений сегодня увидели, как мы можем воздействовать на нашу душу в смысле развития некоторых чувств и ощущений в целью установления связующего места между так называемыми умершими и живыми. Также и последнее, о чем я говорил, способно развить в нас мысли, -- я могу сказать: ощущения мысли или мысленные ощущения, которые опять-таки могут принять участие в создании этого места. Это происходит таким образом, что мы по отношению к какому-нибудь умершему пытаемся все больше и больше развивать тот род ощущения, который, когда мы переживаем что-либо, создает тот в душе импульс к вопросу: как сопережил бы умерший то, что ты переживаешь? К этому создать имагинации, будто умерший рядом с нами проходит через это переживание. И сделать это нужно очень живо, тогда подражают известным образом тому, как умерший общается с живыми или с умершими, относя то, что им дают различные области, либо к своей душе, либо друг к другу. Тогда уже мы здесь подражаем тому, что идет от одной души к другой, благодаря причастности к звездным областям. Если мы через присутствие умерших концентрируемся на каком-либо непосредственно интересе, если мы таким образом ощутим умершего рядом с собой непосредственно живым, то из таких вещей, о которых я говорил сегодня, будет все больше и больше, вырастать сознание, что умерший действительно приближается к нам. И душа разовьет также сознание этого. Нужно в этом отношении иметь доверие к бытию, чтобы это совершилось. Ибо если у нас по отношению к жизни будет не доверие, а нетерпение, то окажется верной другая истина: то, что приносит доверие, прогоняет нетерпение. То, что можно было бы познать через доверие, затемняется нетерпением. Нет ничего хуже, как нетерпением наколдовывать туман перед душой.