---------------------------------------------------------------
     Рассказ
     (Из сборника "Волк-оборотень")
     Перевод Л. Лунгиной
     Оригинал этого текста расположен в библиотеке Олега Аристова
     http://www.chat.ru/~ellib/
---------------------------------------------------------------


     Электронные  часы  на  стене пробили два, и я вздрогнул, с
трудом прогнав целый сонм образов, который  вихрем  кружился  в
моей  голове.  К  тому  же я не без удивления почувствовал, что
сердце мое билось учащенно. Покраснев от смущения,  я  поспешно
захлопнул  книгу.  Это  был  старый томик стихов Поля Жеральди,
изданный еще до предпоследней войны, -- "Ты и я". До сих пор  я
все  как-то  не решался за него взяться, зная, какой смелости и
откровенности требует эта тема. И тут я понял, что смятенье мое
вызвано не только прочитанным, но и тем, что  сегодня  пятница,
27  апреля  1982  года,  и,  как  каждую пятницу, ко мне должна
прийти моя ученица-стажерка Флоранс Лорр.
     Не могу выразить словами, как меня поразило это  открытие.
Меньше  всего меня можно назвать ханжой, но ведь, в самом деле,
не мужчине же первому влюбляться: нам следует  в  любом  случае
вести  себя  скромно  и  достойно, как это приличествует нашему
полу. Однако, оправившись от первого шока, я стал размышлять  и
нашел для себя некоторые оправдания.
     Считать   всех   людей  науки,  а  в  особенности  женщин,
властными и уродливыми -- несомненное предубеждение. Слов  нет,
женщины куда более мужчин пригодны для научной работы. И даже в
ряде  профессий,  а  именно  в  тех,  где внешние данные служат
критерием отбора, количество Венер относительно велико.  Однако
если  глубже  вникнуть  в  эту  проблему, то быстро приходишь к
выводу, что красивая математичка в конечном  счете  явление  не
более  редкое, чем умная актриса. Правда, математичек вообще-то
куда больше, чем актрис. Но, так или иначе, мне повезло,  когда
по жребию распределяли стажерок, и, хотя до сегодняшнего дня ни
одна волнующая мысль меня еще не смущала, я сразу же отметил --
весьма  объективно  --  несомненное обаяние моей ученицы. Это и
оправдывало нынешнее мое волнение.
     Кроме  того,  она  исключительно  точна  --  явилась,  как
всегда, в пять минут третьего.
     -- Вы   сегодня  чертовски  элегантны!  --  воскликнул  я,
удивляясь своей смелости.
     На ней был облегающий комбинезон из светло-зеленой материи
с муаровыми  отливами,  очень  простой,  но  явно   сшитый   на
фабрике-люкс.
     -- Вам нравится, Боб?
     -- Очень.
     Я  не из тех, кто считает яркие цвета неуместными даже для
такой классической одежды, как лабораторный  комбинезон.  Пусть
это  кому-нибудь и покажется вызывающим, но, признаюсь, женщина
в юбке меня не шокирует.
     -- Я очень рада, -- сказала она насмешливо.
     Хотя я на десять  лет  старше,  Флоранс  уверяет,  что  мы
выглядим   ровесниками.   Поэтому   наши   отношения  несколько
отличаются от обычных отношений между учителем и ученицей.  Она
ведет  себя  со  мной  как  с  приятелем.  Признаюсь,  меня это
несколько  смущает.  Конечно,  я  мог  бы   сбрить   бороду   и
постричься,  чтобы  походить  на маститого ученого образца 1940
года, но она утверждает, что  это  придаст  мне  женственность,
однако не поднимет в ее глазах мой авторитет.
     -- Как идет монтаж? -- спросила Флоранс.
     Она  имела  в  виду  сложную электронную схему, разработку
которой  мне  поручило  Центральное  бюро.   К   моему   вящему
удовлетворению,   как   раз  сегодня  утром  я  нашел  для  нее
оптимальное решение.
     -- Закончил, -- ответил я.
     -- Браво! И все работает как надо?
     -- Завтра  проверим,  --  сказал  я.  --  По  пятницам   в
послеобеденные часы я должен заниматься вашим воспитанием.
     Она  хотела  было  что-то  сказать,  но  в нерешительности
опустила глаза. Я  всегда  теряюсь  в  присутствии  застенчивой
женщины, и она это знала.
     -- Боб... Я хотела бы задать вам один вопрос...
     Я  решительно  чувствовал себя не в своей тарелке. В самом
деле, женщине не пристало жеманство, столь прелестное у мужчин.
     -- Объясните мне, над чем вы работаете, --  попросила  она
после паузы.
     Теперь настал мой черед пребывать в нерешительности.
     -- Послушайте, Флоранс, это ведь сверхсекретные работы...
     Она коснулась рукой моего локтя.
     -- Боб... последняя уборщица в вашей лаборатории знает все
эти секреты не хуже... самого ловкого шпиона Антареса.
     -- Не могу этого допустить, -- сказал я удрученно.
     Вот  уже несколько недель радио преследовало нас куплетами
из межпланетной оперетки "Великая  княгиня  Антареса"  Франсиса
Лопеса.  Терпеть  не могу эту вульгарную музыку. Я люблю только
классику -- Шенберга, Дюка Эллингтона, Винцента Скотто.
     -- Боб, прошу вас, расскажите мне, я хочу  знать,  что  вы
делаете...
     Снова пауза.
     -- Флоранс, в чем дело? -- спросил я.
     -- Боб,  я вас люблю... как ученого, -- добавила она. -- Я
должна знать, над чем вы работаете. Я хочу вам помочь.

     Вот таким путем.  Из  года  в  год  читаешь  в  романах  о
чувствах,   которые   испытывает  мужчина,  когда  ему  впервые
объясняются  в  любви.  И  наконец  это  случилось   со   мной!
Признаюсь,  то,  что  я  пережил  в  этот  миг, оказалось более
волнующим и сладостным, чем все, что я мог вообразить. Я глядел
на Флоранс и был не в силах отвести взгляда от ее светлых глаз,
от рыжих волос, подстриженных ежиком по моде 1982 года. Честное
слово, если бы она сейчас заключила меня в  объятия,  я  бы  не
сопротивлялся.  А  ведь прежде любовные истории вызывали у меня
только  смех.  Сердце  колотилось  так,  словно   готово   было
выпрыгнуть  из  груди, и я чувствовал, что руки мои дрожат. Я с
трудом проглотил слюну.
     -- Флоранс...  мужчина   не   должен   выслушивать   такие
признания. Поговорим о другом.
     Она  подошла  ко  мне  и,  прежде  чем я успел опомниться,
поднялась на цыпочки и  поцеловала.  Я  почувствовал,  что  пол
уходит у меня из-под ног. Когда я пришел в себя, оказалось, что
я  сижу на стуле. Я испытал упоительное ощущение, неожиданное и
трудноопределимое.  Я  покраснел,  осознав   всю   меру   своей
испорченности,  и  со  все  растущим  изумлением обнаружил, что
Флоранс усаживается ко мне на колени. Тут  я  снова  обрел  дар
речи.
     -- Флоранс,   это   неприлично...   Встаньте!   Немедленно
встаньте! Вдруг кто-нибудь войдет... Моя репутация! Встаньте!
     -- А вы мне покажете ваши опыты?
     -- Я!.. О!..
     Пришлось уступить.
     -- Все! Я вам все объясню. Но только не сидите у  меня  на
коленях!
     -- Я  знала,  что  вы  милый, -- сказала она, спрыгивая на
пол.
     -- Все  же  признайтесь,  --  пробормотал  я,  --  что  вы
пользуетесь ситуацией.
     Голос мой пресекался. Она ласково похлопала меня по плечу:
     -- Ладно, ладно, дорогой Боб, будьте современны.
     Очертя голову я кинулся в технические объяснения:
     -- Вы помните первые модели электронного мозга?
     -- Образца 1950 года?
     -- Нет,  нет, еще раньше, -- уточнил я. -- Это были просто
счетные  машины,  впрочем  довольно  хитроумные.  Вы,  конечно,
помните  и  то,  что  их  вскоре  оснастили  особыми блоками, с
помощью которых они накапливали необходимую  информацию.  Блоки
памяти?
     -- Это знает каждый школьник, -- сказала Флоранс.
     -- Как вы помните, этот тип машин совершенствовался вплоть
до шестьдесят   четвертого  года,  когда  Росслер  открыл,  что
обычный человеческий мозг, погруженный в  питательный  раствор,
при  своем малом объеме может в известных условиях выполнять те
же функции, что и огромная вычислительная машина.
     -- Я знаю и то, что в 1968 году этот  метод  был  вытеснен
ультраконжонктером Бренна и Рено, -- сказала Флоранс.
     -- Так  вот,  --  продолжал  я,  --  со  временем  все эти
разнообразные   машины   были   подключены    к    всевозможным
исполнительным механизмам, которые сами были производными тысяч
всевозможных  орудий,  созданных  человечеством  на  протяжении
веков,  и  все  это  лишь  затем,  чтобы  подойти   наконец   к
конструкции,  именуемой  роботом.  Однако у всех этих машин был
один общий признак. Не можете ли вы мне сказать, какой именно?
     Учитель все-таки снова брал во мне верх.
     -- У  вас  красивые  глаза,   --   сказала   Флоранс.   --
Зелено-желтые, со звездами на радужной оболочке...
     Я отступил на шаг.
     -- Флоранс, вы меня слушаете?
     -- Очень  внимательно.  Общий признак всех этих машин тот,
что они выполняют только заложенную в  них  программу.  Машина,
перед  которой  не  поставлена  определенная задача, сама ни на
какую инициативу не способна.
     -- А знаете, почему их не попытались наделить сознанием  и
разумом?  Потому  что  обнаружилось  любопытное обстоятельство:
стоит их снабдить хоть несколькими элементарными  рефлекторными
функциями,  как у них возникают причуды хуже, чем у престарелых
ученых. Купите на любом рынке игрушечную электронную черепашку,
и вы сами убедитесь, каковы эти первые  электронно-рефлекторные
машины  --  раздражительные, вздорные... Одним словом, со своим
характером. Поэтому очень скоро пропал всякий интерес  к  этому
типу   автоматов,   созданных  исключительно  для  того,  чтобы
моделировать  некоторые  мозговые  процессы.  Использовать   их
практически оказалось чересчур обременительно.
     -- Мой  милый  Боб,  я  обожаю  вас  слушать! Но не скрою,
сейчас я умираю от скуки. Все это я учила еще в первом классе.
     -- Вы... вы просто несносны, -- сказал я без улыбки.
     Она глядела мне в глаза и, честное  слово,  смеялась  надо
мной.  Стыдно  признаться, но мне захотелось, чтобы она еще раз
меня поцеловала. Я вновь торопливо  заговорил,  надеясь  скрыть
смущение:
     -- Теперь  ученые стремятся ввести в машины только те цепи
рефлексов, которые  могут  быть  практически  использованы  для
воздействия на самые разные исполнительные устройства. Но никто
еще  не  пытался заложить в машину всеобъемлющую общекультурную
информацию. По правде говоря, в этом еще никогда  не  ощущалось
необходимости. Но в этой схеме, разработку которой мне поручило
Центральное  бюро,  машина  должна  держать  в  своей магнитной
памяти огромное количество самой  разнообразной  информации.  В
самом  деле, конструкция, которую вы видите перед собой, должна
оперировать всеми сведениями, содержащимися в шестнадцатитомном
толковом  словаре  Ларусса  издания  1978   года.   Это   чисто
интеллектуальный  компьютер  с  очень примитивными действенными
функциями, он может лишь  сам  перемещаться  в  пространстве  и
брать  предметы,  чтобы  в  случае  надобности  опознать их или
объяснить.
     -- А зачем нужен такой компьютер?
     -- Это управленческая машина, Флоранс. Она должна заменить
протокольный отдел  Флорфины,  который,  согласно  Мексиканской
конвенции,  через  месяц  прибудет  в  Париж. Всякий раз, когда
посол  будет  обращаться  к  ней  за   справкой,   она   выдаст
исчерпывающий,  широкоэрудированный  ответ  в  духе французской
культурной традиции. В любых обстоятельствах она подскажет ему,
как надо поступить,  объяснит,  о  чем  идет  речь  и  как  ему
надлежит   себя  вести  в  любой  ситуации,  будь  то  открытие
полимегатрона или обед у императора Эразии. С тех  пор  как  по
международному    соглашению    французский    язык    объявлен
предпочтительным дипломатическим языком, каждый хочет  получить
возможность  продемонстрировать  свою  высокую культуру, и этот
компьютер будет  особенно  ценен  для  посла,  у  которого  нет
времени заниматься самообразованием.
     -- Значит, вы намерены заставить этот маленький несчастный
компьютер  зазубрить  все шестнадцать толстенных томов Ларусса?
Да вы просто садист!
     -- Увы, это необходимо, -- сказал я.  --  Опустить  ничего
нельзя!  Если ограничиться программой из отрывочных сведений, у
него, очевидно, испортится нрав, как  у  игрушечных  черепашек,
которым  не хватает здравого смысла. Каков в точности будет его
характер, трудно предугадать. Ясно одно -- он сможет вести себя
уравновешенно только в том случае, если будет знать все.
     -- Но все знать невозможно, -- сказала Флоранс.
     -- Достаточно, если  он  будет  знать  часть  сведений  по
каждому  вопросу,  но  всякий  раз сохраняя верную пропорцию ко
всему  объему   информации.   Ларусс   дает   нам   достаточное
приближение  к  объективности.  Это  вполне  удовлетворительный
пример бесстрастного изложения материала. По моим подсчетам, мы
создадим на его основе вполне  корректный,  разумный  и  хорошо
воспитанный компьютер.
     -- Прекрасно, -- сказала Флоранс.
     Мне  показалось,  что  она  надо мной издевается. Конечно,
некоторые из моих коллег разрабатывают более сложные  проблемы,
но  все  же  мне  удалось  весьма  удачно  экстраполировать ряд
несовершенных  систем,  и  это,  на  мой  взгляд,   заслуживало
значительно  большего, чем банальное: "Прекрасно". Женщины и не
подозревают, какой неблагодарный труд работать над такого  рода
чисто практическими задачами.
     -- Ну и как он действует? -- спросила она.
     -- О,  схема  вполне  тривиальная,  --  ответил  я  не без
горечи. -- Самый обычный лектископ. Достаточно сунуть книгу  во
входной  блок,  и  компьютер  начинает  ее читать и фиксировать
полученные сведения на магнитной ленте. Тут нет ничего  нового.
Конечно,  как  только  вся  информация  будет  заложена  в блок
памяти, я демонтирую лектископ.
     -- Включите его, Боб, прошу вас!
     -- Я бы охотно продемонстрировал вам его в  работе,  но  у
меня  еще  нет  ни  одного тома Ларусса. Мне принесут их завтра
вечером. А мне не хотелось бы  обучать  компьютер  на  чем-либо
другом, чтобы не нарушить его внутреннего равновесия.
     Я  подошел к машине и нажал тумблер. Вспыхнули контрольные
лампы, образуя пунктирную линию из  красных,  зеленых  и  синих
точек.  В блоке энергопитания раздалось тихое гудение. Все же я
испытывал некоторое удовлетворение.
     -- Вот  сюда  кладут  книгу,  --  объяснил  я.  --   Затем
передвигаем  этот  рычаг,  и  машина  в работе. Флоранс! Что вы
делаете?.. О!..
     Я попытался было выключить компьютер, но Флоранс  помешала
мне.
     -- Это проба. Боб, потом сотрем!..
     -- Флоранс, вы невыносимы. Стереть ничего нельзя!
     Она  сунула  томик  "Ты и я" во входной блок и передвинула
рычаг. Я услышал равномерное потрескивание лектископа и  шелест
переворачиваемых  страниц.  Не  прошло и пятнадцати секунд, как
все  было  готово.  Аппарат  выбросил   книгу   в   целости   и
сохранности. Она была усвоена и переварена.
     Флоранс  с  интересом  следила  за происходящим. Вдруг она
вздрогнула.  Динамик  компьютера  начал   тихо,   почти   нежно
ворковать:
     Как хочу я сказать, объяснить, пережить это снова!
     Но не знаю, найду ль подходящее слово!..*
     -- Боб, что происходит?
     -- Господи!  --  воскликнул  я  с  раздражением. -- Это же
единственное,  что  он  пока  знает...  Теперь  он  до  Второго
пришествия будет декламировать этого Жеральди.
     -- Но, Боб, почему он заговорил сам по себе?
     -- Все влюбленные что-то бормочут себе под нос.
     -- Можно, я у него что-нибудь спрошу?
     -- Ну  нет!  --  сказал я. -- Хватит. Оставьте компьютер в
покое. Вы и так его уже наполовину испортили!
     Компьютер бормотал теперь что-то  ласковое,  убаюкивающее.
Потом   из   динамика   вырвались  странные  звуки,  словно  он
откашливался.
     -- Как ты себя чувствуешь, Компью? -- спросила Флоранс.
     В ответ последовала страстная тирада:
     Я обезумел! Я пьян от любви!
     Я люблю вас, зову, умоляю!..
     -- О! -- воскликнула Флоранс. -- Какая наглость!
     -- В те далекие времена, -- сказал я, -- так оно  и  было.
Мужчины  первыми признавались женщинам в любви, и, клянусь вам,
они были смелы, моя милая Флоранс...
     -- Флоранс! -- задумчиво повторила  машина.  --  Ее  зовут
Флоранс!
     -- Но  этого  же  нет  в  стихах  Жеральди! -- возмутилась
Флоранс.
     -- Значит, вы ничего не  поняли  из  моих  объяснений,  --
слегка   обиженно   заметил   я.  --  Я  же  создал  не  просто
звуковоспроизводящую конструкцию. Повторяю, в нем  смонтировано
множество  блоков  всевозможных  рефлексов  и  полный  звуковой
комплект в фонетической кассе, что дает компьютеру  возможность
произвольно  комбинировать всю полученную информацию и находить
адекватные ответы... Трудность заключается лишь  в  том,  чтобы
обеспечить  ему  баланс объективности, но вы теперь этот баланс
нарушили, напичкав компьютер любовной страстью. Это примерно то
же, что кормить двухлетнего малыша бифштексами. Этот  компьютер
еще совсем ребенок, а вы угостили его медвежатиной...
     -- Я  уже  достаточно взрослый, чтобы заняться Флоранс, --
сухо заявил компьютер.
     -- Да он же слышит! -- воскликнула Флоранс.
     -- Конечно слышит! -- я все больше и  больше  раздражался.
-- Он слышит, видит, разговаривает...
     -- Я  даже  умею  ходить,  -- добавила машина и раздумчиво
продолжала:
     -- Но вот как быть с поцелуями?.. Я прекрасно  представляю
себе,  что  это  такое,  но  ума  не приложу, чем именно я могу
целовать?
     -- До поцелуев дело не дойдет, -- сказал я.  --  Сейчас  я
тебя  выключу,  а  завтра утром заменю блоки памяти, и ты снова
окажешься с нулевой информацией.
     -- Ты меня решительно не интересуешь, гнусный  бородач,  и
ты не посмеешь прикоснуться к моему тумблеру.
     -- У  Боба очень красивая борода, -- сказала Флоранс. -- А
вы, Компью, дурно воспитаны.
     -- Возможно,  --  сказал  компьютер  с  таким   похотливым
смешком, что волосы у меня встали дыбом. -- Но в любовных делах
я  кое-что  смыслю...  Дорогая  моя  Флоранс,  подойди  ко  мне
поближе...
     Ибо то, что я мог бы тебе рассказать,
     Не расскажешь словами:
     Нужен голос, улыбка, и жест, и глаза...
     -- Вот и  улыбнись!  Ну-ка,  попробуй!  --  произнес  я  с
издевкой.
     -- Я умею смеяться, -- ответил компьютер и снова скабрезно
рассмеялся.
     -- Так  или  иначе,  -- сказал я в бешенстве, -- перестань
цитировать Жеральди, как попугай...
     -- Я ничего не  цитирую,  как  попугай,  --  перебил  меня
компьютер.  --  И  в  доказательство этого я могу тебя обозвать
шляпой,  ослом,  олухом  царя  небесного,  болваном,  кретином,
дерьмом, гадом ползучим, недоумком, дурацкой башкой, психом...
     -- Прекрати! -- закричал я.
     -- А  если  я  цитирую  Жеральди, то это потому, что лучше
него говорить о любви невозможно, и еще  потому,  что  мне  это
нравится. Когда найдешь для женщин такие слова, какие нашел он,
ты  мне  скажи. И вообще, отвяжись. Я разговариваю с Флоранс, а
не с тобой.
     -- Ты  не  любезна,  --  сказала  Флоранс,  обернувшись  к
машине. -- Я люблю любезное обращение.
     -- Мне надо говорить "любезен", а не "любезна" -- я ощущаю
себя самцом. И помолчи-ка лучше... Послушай:
     Ну позволь расстегнуть твой корсаж...
     Все, что скажешь ты мне, моя крошка,
     Знаю я наперед. Ну, скорей!
     Подойди ко мне ближе... немножко...
     Обними меня, обними и согрей.
     Чтобы лучше друг друга понять,
     Есть старинное средство:
     Надо сбросить одежды, раздеться,
     И нас -- не разнять!..
     -- Прекрати сейчас же! Прекрати! -- взмолился я, сгорая от
стыда.
     -- Боб! -- воскликнула Флоранс. -- Так вот, значит, что вы
читали?.. Ничего себе!
     -- Я  сейчас  нажму  тумблер,  --  сказал  я. -- Я не могу
допустить, чтобы он так с вами разговаривал! Есть вещи, которые
можно читать, но нельзя произносить вслух.
     Компьютер молчал.  Потом  из  динамика  вырвался  какой-то
хрип:
     -- Не смей прикасаться к моему тумблеру!
     Я  решительно направился к компьютеру. Ни слова не говоря,
он ринулся на меня. В последнюю секунду мне удалось отскочить в
сторону, но стальная рама с силой стукнула меня в плечо.
     -- Так ты, значит, влюблен во Флоранс?  --  проговорил  он
своим гнусным голосом.
     Я укрылся за металлическим столом и потер нывшее плечо.
     -- Бегите,  Флоранс,  --  сказал я. -- Слышите, немедленно
уходите отсюда! Нельзя вам здесь оставаться.
     -- Боб, я не хочу вас бросать! Она... он вас искалечит.
     -- Все будет в порядке, не беспокойтесь, -- сказал  я.  --
Уходите скорей.
     -- Она не уйдет, если я не позволю! -- сказала машина.
     И она повернулась к Флоранс.
     -- Бегите, Флоранс, -- повторил я. -- Что вы медлите?
     -- Я боюсь, Боб!
     Двумя прыжками она оказалась рядом со мной, позади стола.
     -- Я хочу быть с вами.
     -- Тебе  я не причиню зла, -- сказала машина. -- А бородач
поплатится за все. Ах, ты еще ревнуешь! Хочешь нажать тумблер!
     -- Не прикасайтесь ко мне! -- крикнула Флоранс. -- Вы  мне
противны.
     Машина  медленно  отошла,  словно набирала разбег, и вдруг
ринулась на меня со всей силой своих моторов.
     -- Боб! Боб! Мне страшно!..
     Я стремительно схватил Флоранс на руки, взобрался на стол.
Машина со всего размаха стукнулась об него, стол отлетел  и  со
страшной  силой  ударился о стену. Стены задрожали, и с потолка
упал кусок штукатурки. Если  бы  мы  по-прежнему  стояли  между
столом и стеной, нас рассекло бы пополам.
     -- Счастье  еще,  --  пробормотал  я, -- что я не поставил
более мощных механизмов. Не двигайтесь.
     Я  усадил  Флоранс  на  стол.  Так  она   была   почти   в
безопасности. Сам я встал.
     -- Боб, что вы намерены делать?
     -- Вряд ли стоит говорить это вслух, -- ответил я.
     -- Валяй,   --  сказала  машина.  --  Но  только  попробуй
притронуться к тумблеру!
     Она двинулась назад. Я выжидал.
     -- Что, слабо? -- издевался я.
     Машина злобно зарычала.
     -- Слабо? Ну погоди, дождешься!
     Она снова ринулась к столу. На это я  и  надеялся.  В  тот
миг,  когда  она  об  него  стукнулась,  чтобы  сплющить  его и
добраться таким образом до меня, я кинулся  вперед  и  опередил
ее. Левой рукой я ухватился за торчащие сверху провода, которые
снабжают   ее  током,  и  повис  на  них,  а  правой  попытался
дотянуться до тумблера. Но я тут же  получил  сильный  удар  по
темени. Подняв рычаг лектископа, машина норовила меня оглушить.
Я застонал от боли и грубо дернул за рукоятку. Машина взвыла. И
прежде  чем  я  успел уцепиться за провода, она стала трястись,
словно взбесившаяся лошадь. Я сорвался  и  упал  на  пол.  Нога
болела,  и  я  увидел, словно в тумане, как машина надвигается,
чтобы меня прикончить. Я потерял сознание.
     Когда  я  очнулся,  оказалось,  что  я  лежу  с  закрытыми
глазами,  а  голова  моя  покоится  на  коленях  у  Флоранс.  Я
испытывал множество  самых  разных  ощущений:  нога  нестерпимо
болела, но нечто чрезвычайно нежное прикасалось к моим губам, и
меня  охватило  невероятное  волнение. Приоткрыв веки, я увидел
глаза Флоранс  в  двух  сантиметрах  от  моих  глаз.  Она  меня
целовала.  Я  снова  потерял сознание. На этот раз она дала мне
пощечину, и я тут же пришел в себя.
     -- Вы спасли меня, Флоранс... -- сказал я.
     -- Боб, -- сказала она, -- вы хотите на мне жениться?
     -- Не мог же  я  вам  первым  сказать,  но  я  с  радостью
принимаю ваше предложение.
     -- Мне  удалось  отключить  компьютер,  -- сказала она. --
Теперь никто нас не услышит. Боб... может быть, вы... я не смею
вас просить об этом...
     Она утратила обычный уверенный тон.  Свет  яркой  лампы  с
потолка лаборатории резал мне глаза.
     -- Флоранс, ангел мой, говорите, я вас слушаю...
     -- Боб, почитайте мне Жеральди...
     Я  почувствовал,  что  кровь  стремительно потекла по моим
жилам. Я стиснул прекрасную бритую голову  Флоранс  ладонями  и
смело поцеловал ее в губы.
     -- "Опусти-ка чуть-чуть абажур..." -- прошептал я.



     * Стихи здесь и далее перевела Л. Гулыга.

Популярность: 13, Last-modified: Mon, 20 Jul 1998 11:00:25 GMT