мог? Что этому типу надо? Если он опять приехал за машинкой для разметки теннисного корта, скажите ему, что она у нас сломалась. -- Нет, сэр, Уокер привез последние новости о войне. Наконец-то, кажется, произошла решающая битва. -- Правда? Ну и слава Богу. И кто же победил? -- Уокер сказал, но я забыл. -- Не важно. Он сам мне все расскажет. Передайте ему, что я скоро спущусь. Дайте ему клюшку, пусть покамест поиграет в часовой гольф. И дайте знать на кухне, что Уокер остается обедать. Через полчаса сэр Самсон спустился вниз и протянул Уокеру руку: -- Рад вас видеть, голубчик. Простите, что не сразу вас принял -- ' Почетному атташе, посольство Великобритании (франц.). утром, знаете ли, всегда столько дел. Надеюсь, вы не скучали? По-моему, Уильям, сейчас самое время выпить по коктейлю. -- Посол подумал, что вас заинтересуют новости о сражении. Вчера мы связались по телеграфу с Матоди. Вечером пытались вам дозвониться, но не смогли. -- Ничего удивительного, после ужина я всегда отключаю телефон. Надо же когда-нибудь и отдохнуть, верно? -- Пока, разумеется, мы еще не знаем всех подробностей. -- Разумеется. Но Уильям сказал, что война кончилась, -- и это самое главное. Я лично очень этому рад. Слишком уж долго она продолжалась. Масса из-за нее неудобств. Интересно, и кто же победил? -- Сет. -- Вот как? Сет, говорите. Очень рад. Он ведь был... минуточку... дайте вспомнить... Сет... Сет... -- Сын покойной императрицы. -- Ну да, конечно, теперь вспомнил. Скажите, а что с самой императрицей? -- Она в прошлом году умерла. -- Очень за нее рад. Женщине ее возраста перенести все эти катаклизмы было бы нелегко. А как зовут ее мужа? Он что, тоже умер? -- Сеид? О нем пока нет никаких известий. Думаю, что больше мы его не увидим. -- Жаль. Славный был человек. Мне он всегда нравился. Кстати, кто-то из них, кажется, учился в Англии? -- Да, Сет. -- В самом деле? Значит, он говорит по-английски? -- Свободно. -- Бедный Байон. А он-то старался, учил сакуйю. А вот и Уильям с коктейлями. -- Боюсь, что сегодня коктейль не получился, сэр. У нас кончилось бренди. -- Ничего, скоро опять все появится. За обедом обязательно поделитесь вашими новостями, Уокер. Я слышал, ожеребилась кобыла миссис Шонбаум. Любопытно, как это вам удается? Наши, например, лошади потомства не дают, как мы ни бьемся. По-моему, местные конюхи ни черта не смыслят в породах лошадей. До французского посольства тоже дошли известия о победе Сета. -- Что ж, -- сказал мсье Байон, -- выходит, англичане и итальянцы взяли верх. Но игра еще не кончена. Старого Байона не так-то просто перехитрить. Вся борьба еще впереди. Разумеется, сэр Самсон будет стремиться не упустить достигнутого. В это же время Неполномочный говорил: -- Все решает климат. Я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь в здешних широтах выращивал спаржу. А с другой стороны, почему бы и не попробовать? Горох же мы тут имеем -- и преотличный. 3 Спустя два дня в европейской прессе появилось сообщение о битве на горном перевале Укака. На миллионы лондонцев, развернувших в тот вечер газеты, сообщение это не произвело ровным счетом никакого впечатления. "Что-нибудь интересное, дорогой?" "Нет, дорогая, ничего интересного". "Азания? Это, кажется, в Африке, да?" "Спроси Лил, она же в школе учится, а не я". "Лил, где находится Азания?" "Не знаю, папа". И чему вас только учат?" "Сплошные черномазые". "Эта Азания недавно попалась мне в кроссворде: "Независимое островное государство". Ты бы, наверно, решила, что это Турция". "Азания? А я думала, это название парохода. "Неужели ты не помнишь этого черномазого красавчика в Бейллиоле?" "Сбегай принеси атлас, детка... Да, в папином кабинете, за журнальным столиком -- он всегда там стоит". "В Восточной Африке стало вроде бы поспокойнее. Наконец-то в этой Азании взялись за ум". "Ты хочешь посмотреть вечернюю газету? Там ничего нет". На Флит-стрит, в редакциях ежедневных газет: -- Ренделл, в Азании творятся любопытные вещи. Оказывается, их новый царек учился в Оксфорде. Посмотрите, может, получится статья? "Его величество и по совместительству бакалавр искусств... -- отстукивал на машинке Ренделл. -- Выпускник Бейллиола среди людоедов... Отчаянная попытка бывшего студента Оксфорда завладеть троном... варварское великолепие... кровожадные орды... слоновая кость... верблюды... Восток идет навстречу Западу..." "Сандерс, в нашем лондонском выпуске надо бы разнести эту статью об Азании". "В утренней газете есть что-нибудь интересное?" "Нет, дорогая, ничего особенного". Во второй половине дня, зайдя в клуб по дороге к леди Метроленд, чтобы получить деньги по фальшивому чеку, Бэзил Сил просмотрел колониальную и зарубежную хронику в "Таймс". Последние четыре дня Бэзил, как он сам выражался, прожигал жизнь. Час назад он проснулся на диване в совершенно неизвестной ему квартире. Играл патефон. В кресле, у газового камина, сидела женщина в халате и рожком для обуви ела из консервной банки сардины. Глядясь в зеркальце, стоящее на каминной полке, брился мужчина в рубашке с засученными рукавами. -- Проснулся... теперь проваливай, -- сказал Бэзилу мужчина. -- А я уж решила, что ты помер, -- сказала женщина. -- Не пойму, как я здесь оказался, -- сказал Бэзил. -- А я не пойму, как бы выставить тебя отсюда. -- Господи, как мне Лондон осточертел! -- У меня была с собой шляпа? -- Лучше бы у тебя ее не было. -- Почему? -- Господи, уйди ты наконец. И Бэзил, спустившись по обитой потертым линолеумом лестнице и выйдя через боковую дверь какого-то магазина, очутился на Кингз-роуд в Челси. В клубной гостиной у камина сидел очень старый джентльмен и пил чай с горячими булочками. Бэзил присел рядом и раскрыл "Таймс": -- Про Азанию читали? К такому вопросу старый джентльмен был явно не готов. -- Н-нет... в общем, нет. -- Сет победил. -- В самом деле? Знаете, сказать по правде, я не очень внимательно слежу за событиями в Азании. -- А зря. Там сейчас очень интересно. -- Не сомневаюсь. -- Кто бы мог подумать, что этим кончится, а? -- Нельзя сказать, чтобы я всерьез об этом думал. -- Ведь в сущности борьба шла между арабами и обращенными в христианство туземцами из племени сакуйю. -- Вот как? -- По-видимому, наша ошибка состояла в том, что мы недооценили престиж королевской династии. -- Гм... -- Откровенно говоря, мне и раньше казалось, что старая императрица узурпировала власть. -- Вас, я вижу, молодой человек, всерьез занимают события в Азании. Но поймите, мне о них ничего не известно, а расширять кругозор в моем возрасте пожалуй что поздновато. С этими словами старый джентльмен отвернулся от Бэзила и погрузился в чтение. -- Ни один из двух номеров не отвечает, сэр, -- доложил, войдя в комнату,слуга. -- Лондон вам не осточертел? -- А? -- Лондон, говорю, вам не осточертел? -- Нет, я всю жизнь здесь прожил. Мне Лондон никогда не надоест. Помните: "Если надоел Лондон, значит, надоела жизнь"?' -- Какой вздор, -- сказал Бэзил. -- Я на время уезжаю, -- сообщил он портье, выходя из клуба. -- Очень хорошо, сэр. Как прикажете поступить с корреспонденцией? -- Сжечь. -- Очень хорошо, сэр. -- Мистер Сил оставался для него загадкой. Портье ведь прекрасно помнил отца мистера Сила, почетного члена клуба. Совсем другой человек был. Всегда подтянут, одет с иголочки, на голове -- цилиндр, орхидея в петлице. Член парламента от консервативной партии. На протяжении двадцати лет -- бессменный парламентский партийный организатор. Кто бы мог предположить, что у него вырастет такой сын, как мистер Сил? "На неопределенный срок выехал из города. Корреспонденцию не пересылать", -- пометил портье в своем гроссбухе против имени Бэзила. В это время из гостиной вышел старый джентльмен: -- Артур, этот молодой человек -- член клуба? -- Мистер Сил, сэр? О да, сэр. -- Как, ты говоришь, его зовут? -- Мистер Бэзил Сил. -- Бэзил Сил, да? Бэзил Сил. Уж не сын ли это Кристофера Сила? -- Да, сэр. -- В самом деле? Бедный Сил. Грустно, ничего не скажешь. Кто бы мог подумать? Чтобы у Сила -- и такой... -- И старый джентльмен зашаркал обратно в гостиную к жарко натопленному камину и горячим булочкам. На душе у него было легко и спокойно -- как бывает у стариков, когда они раздумывают о неудачах своих сверстников. Бэзил пересек Пиккадилли и поднялся по Керзон-стрит. У леди Метроленд был прием с коктейлями. -- Бэзил,--сказала она, -- зачем ты пришел? Я ведь тебя не звала. -- Знаю. Я совершенно случайно услышал, что у вас прием, и пришел узнать, нет ли здесь моей сестры. ' Хрестоматийное высказывание известного английского критика и лексикографа Сэмюэла Джонсона (1709--1784). -- Барбары? Она обещала быть. Какой у тебя жуткий вид. -- Грязный? -- Да. -- Небритый? -- Да. -- Естественно, я же только что встал. Еще дома не был. -- Бэзил огляделся по сторонам. -- Я смотрю, народ все тот же. Друзей у вас, Марго, как видно, не прибавилось. -- Говорят, ты отказался участвовать в выборах? -- В общем, да. Это лишено всякого смысла. Я так и сказал премьер-министру. Тарифную реформу я защищать не стану. Премьер имел возможность отложить обсуждение законопроекта, но оппозиция рвала и метала, и я решил, что с меня хватит. К тому же хочу за границу съездить. Что-то я в Англии засиделся. -- Коктейль, сэр? -- Нет, принеси мне рюмку перно и стакан воды. Что? Перно нет? Тогда виски. Не сюда -- в кабинет. Мне надо позвонить. Я сейчас вернусь, Марго. "Господи, и что я нашла в этом мальчишке?" -- подумала леди Метроленд. -- Какой симпатичный, -- сказала одна девица другой, посмотрев вслед Бэзилу. -- Где? -- Только что вышел. -- Ты имеешь в виду Бэзила Сила? -- Бэзила Сила? -- Одет черт знает как, небрит. -- Да. Расскажи мне про него. -- Дорогая, он очарователен... Это брат Барбары Сотхилл. Последнее время ему здорово не везет. Сил выставил свою кандидатуру в парламент от какого-то северного округа, и отец говорил, что на следующих выборах он обязательно победит. Анджела Лайн оплачивала его расходы на предвыборную кампанию, но что-то у них, как видно, сорвалось, а Анджела, сама знаешь, денег попусту тратить не станет. Мне-то всегда казалось, что Бэзил ей не пара. Уж очень они разные... -- А щетина ему идет. Обсуждали Бэзила и другие гости: -- Главная беда Бэзила в том, что он -- зануда. Ладно бы только хамил, а ведь он еще и поучить любит. Как-то раз меня посадили рядом с ним на одном званом обеде, и он, поверишь ли, весь вечер об индийских диалектах рассуждал. Ну что тут сказать? Потом я навела справки, и выяснилось, что он и сам в этих диалектах абсолютно ничего не смыслит. -- Чем он только не занимался... -- Именно. А все почему? Потому что зануда. Вечно он участвует во всяких там революциях, заговорах, убийствах... Ну что тут сказать? Бедняжка Анджела совершенно на нем помешалась. Вчера я была у нее, и она весь вечер только и говорила о том скандале, который Бэзил учинил в своем окружном комитете. Да и на приеме, устроенном местными консерваторами, он тоже вел себя не лучшим образом. А потом он, Аластер Трампингтон и Питер Пастмастер загуляли: пили, расплачивались фальшивыми чеками и даже попали в автомобильную аварию, за что одного из них арестовали... Впрочем, вам и без меня известно, что такое попойки Бэзила. И ладно бы еще в Лондоне -- а то ведь в провинции. Вы же знаете эти провинциальные городки. Как бы то ни было, пришлось ему свою кандидатуру снять. Все бы ничего, только бедняжка Анджела по-прежнему к нему неравнодушна. -- И что же с ним теперь будет?.. -- Спросите меня что-нибудь полегче. Барбара божится, что больше для него ничего делать не станет. -- А мне, признаться, ваш Бэзил порядком надоел, -- вступил в разговор еще один гость. -- То он меня не замечает, а то читает длиннейшие лекции о положении в Азии. Поразительно, что Марго его к себе приглашает, --ведь Питеру больше всех от него достается. В это время в гостиную вернулся Бэзил. Держа в руке стакан виски и откинув назад голову, он с наглым видом смотрел на гостей. Сутулый, с тяжелым подбородком, темные спутанные волосы лезут на лоб, под презрительно прищуренными серыми глазами мешки, надменный, по-детски капризный рот, на щеке шрам. -- Боже, как хорош, -- шепнула одна из девиц. Бэзил обвел взглядом комнату: -- С кем бы мне хотелось увидеться, Марго, так это с Рексом Мономарком. Он здесь? -- Да, в том конце гостиной, кажется. Но, Бэзил, я категорически запрещаю тебе дразнить его. -- Хорошо, не буду. Лорд Мономарк, газетный король, стоял в противоположном конце комнаты и рассуждал о диете. Вокруг него, то и дело исчезая в клубах сигарного дыма, мелькали мужские и женские лица его свиты: три броско одетые красавицы с изысканно-неправильными чертами лица, не спускавшие глаз со своего патрона; два потасканных светских льва вульгарного вида, громко сопевших от натуги, и с иголочки одетый, вертлявый пожилой секретарь с розовой плешью и тусклым, затуманенным взором, какой бывает у моряков и секретарей великих мира сего и вызван недостатком сна. -- Последние восемь месяцев я ем на обед только две сырые луковицы и тарелку овсянки, -- говорил лорд Мономарк. -- И должен сказать, чувствую себя на пять с плюсом -- и физически, и интеллектуально, и морально. Лорд Мономарк со свитой держался в стороне от остальных гостей. Он вообще крайне редко и неохотно соглашался покидать свои многочисленные особняки и появляться в свете. Несколько близких друзей, которых он удостаивал этой чести, должны были, если хотели его видеть, выполнять поставленные им жесткие условия: представлять лорду новых знакомых можно было, только предварительно заручившись его согласием; политиков надлежало держать от него на почтительном расстоянии; всех тех, кого он к себе приблизил, следовало приглашать вместе с ним; вдобавок хозяин дома обязан был готовить специальные блюда -- в зависимости от того, какой диете в данный момент отдавал предпочтение лорд Мономарк. На таких условиях он время от времени появлялся в обществе; играя роль непереодетого Гаруна аль-Рашида, он наблюдал за прихотью моды, а иногда, потакая собственному капризу, выбирал в этом призрачном мире какую-нибудь приглянувшуюся ему тень и, вдохнув в нее жизнь, переносил в свой мир, мир реальных ценностей. Остальные гости тем временем скользили мимо, словно не замечая его присутствия, стараясь всем своим видом показать, что нисколько на его общество не претендуют. -- Моя б воля, -- говорил лорд Мономарк, -- я бы обязал всю страну сесть на эту диету. По моему распоряжению была составлена и распространена по всем редакциям бумага, рекомендующая эту систему питания. Мы, не задумываясь, тратим на обед фунт и шесть шиллингов, а то и целых два фунта ежедневно, а ведь это составляет восемь-девять фунтов в неделю. -- Рекс, вы просто великолепны. -- Прочтите эту бумагу леди Эвримен, Сандерс. -- "Лорд Мономарк настоятельно рекомендует всем сотрудникам редакции воспользоваться преимуществами тщательно составленной диеты..." -- Как удачно, что я нашел вас, Рекс, -- вмешался в разговор Бэзил. -- Вы вот рассуждаете о луковицах и овсянке, а Гриффенбах, когда я был в Вене три года назад, эту диету раскритиковал. Но я, собственно, хотел с вами поговорить не об этом. -- Это вы. Сил? Какими судьбами? Вы, по-моему, мне некоторое время назад писали. О чем мне писал мистер Сил, Сандерс? -- Об Афганистане. -- Да, верно. Я передал ваше письмо одному из своих главных редакторов. Надеюсь, он вам все объяснил? В свое время, когда Бэзил был еще совсем юн и подавал надежды, лорд Мономарк им заинтересовался и пригласил его в круиз по Средиземному морю на своей яхте. Сначала Бэзил отказался, однако затем, когда лорд Мономарк с друзьями уже уплыл, передумал и дал телеграмму, что он присоединится ко всей компании в Барселоне. Целых два дня, изнывая от жары, лорд Мономарк прождал Бэзила в Барселоне, но так его и не дождался. Когда же, после возвращения из круиза, он встретился с Бэзилом в Лондоне, тот довольно сбивчиво принялся объяснять своему покровителю, что очень хотел поехать, но буквально в последний момент не смог. Впрочем, подобных историй у Бэзила набралось немало, отчего, собственно, и пострадала его репутация. -- Видите ли, Рекс, -- сказал он, -- меня интересует ваше отношение к Сету. -- К Сету? -- Лорд Мономарк бросил на Сандерса вопросительный взгляд.-- Каково мое отношение к Сету? -- К Сету? -- На мой взгляд, в Азании сейчас складывается очень любопытная ситуация. Вы же читали сообщения из Укаки. Из газет, впрочем, ничего понять нельзя. Я хочу иметь информацию из первых рук. Возможно, я отправлюсь туда в самое ближайшее время. Вот мне и пришло в голову, что вы могли бы использовать меня в одной из ваших газет, например в "Эксцессе", в качестве специального корреспондента в Азании. И тут только лорда Мономарка, который с полным недоумением слушал эту длинную речь, осенило: да этот молодой человек просто ищет работу. -- К сожалению, -- сказал он, -- сам я такими мелочами не занимаюсь. Вам надо обратиться к одному из моих редакторов. Но сомневаюсь, чтобы сейчас кто-нибудь из них согласился взять в штат нового сотрудника. -- В таком случае я сошлюсь на вас. -- Нет, нет, оказывать протекцию не в моих правилах. Обратитесь в газету обычным порядком. -- Ладно, дам вам знать, если из этого что-нибудь получится. А заодно, если найду, пришлю вам статью Гриффенбаха о луковицах и овсянке. А вот и моя сестра. Простите, мне надо с ней поговорить. До моего отъезда, надеюсь, еще увидимся. Барбара Сотхилл уже не относилась к своему брату с тем обожанием, которое наложило отпечаток на первые двадцать лет ее жизни. -- Бэзил, -- сказала она, -- что ты вытворяешь? Сегодня я завтракала у мамы. Она ужасно на тебя зла. Ты, оказывается, обещал быть на ее званом обеде, и она до сих пор не знает, придешь ты или нет, -- тебя ведь всю ночь дома не было. Ты же знаешь, если тебя не будет, ей придется для пары приглашать еще одного мужчину. -- Я загулял. Начали мы у Лотти Крамп. Что было потом -- забыл, помню только, что Аллана избили какие-то подонки. -- Кроме того, мама узнала про скандал, который ты устроил в окружном комитете. -- Подумаешь! Я все равно собирался отказаться от участия в выборах. Сейчас стать членом парламента -- не фокус. Лучше в Азанию съезжу. -- В Азанию? Что ты там будешь делать? -- Рекс Мономарк хочет, чтобы я ехал специальным корреспондентом "Эксцесса", но, по-моему, будет лучше, если я смогу принадлежать самому себе. Единственное, что мне нужно, -- это деньги. Как ты думаешь, мамаша подкинет мне пять сотен? -- Уверена, что нет. -- Ничего, на ней свет клином не сошелся. Если честно, мне сейчас в Англии лучше не оставаться. Неудачная полоса. А ты меня, конечно, не ссудишь? -- Бэзил, ты же прекрасно знаешь, что для этого мне придется просить у Фредди, а он прошлый раз пришел в бешенство. -- Не понимаю, кстати, почему. У него же денег куры не клюют. -- Да, но ты бы мог быть с ним повежливей -- хотя бы на людях. -- Ну, разумеется, ведь твой супруг полагает, что, одалживая мне несколько фунтов, он совершает великий подвиг... В бытность сэра Кристофера парламентским партийным организатором леди Сил вела светскую жизнь. Теперь же, когда сама она овдовела, дочь Барбара удачно вышла замуж, а сыновья разъехались, она давала не больше четырех-пяти званых обедов в год, да и те -- строго придерживаясь этикета. Леди Метроленд, дама довольно богатая, имела обыкновение, когда уставала, вызвать в пять часов вечера своего дворецкого и заявить ему как бы между прочим: "Сегодня я дома. К обеду будет человек двадцать", после чего садилась к телефону и приглашала на вечер гостей, повторяя всем одну и ту же фразу: "Нет, вы просто обязаны все отменить и приехать -- мне так одиноко, я такая несчастная". Иное дело леди Сил, которая еще за месяц до званого обеда рассылала гостям пригласительные билеты с тиснением, спустя неделю подыскивала отказавшимся замену по резервному списку; когда же приходили открытки, извещавшие, что приглашение с благодарностью принято, она начинала волноваться, как бы не перепутали именные карточки возле кувертов, посылала к сестре за поваром, к дочери -- за лакеями, а утром, в день обеда, без устали бегала по всему дому на Лаундз-сквер, лихорадочно расставляя в вазах цветы. Затем, в половине шестого, удостоверившись, что все идет по плану, леди Сил удалялась вздремнуть к себе в спальню; будить ее с блюдцем овощного пюре и чашкой китайского чая через два часа приходила горничная; в ванну выливалась ложечка нашатырного спирта, на щеки наносился тонкий слой румян, на шею и за уши брызгалась лаванда; еще полчаса она проводила перед зеркалом, надевая, пока ее причесывали, драгоценности; последнее совещание с дворецким -- и обворожительная улыбка в гостиной, предназначавшаяся всем тем, кто опоздал не больше, чем на двадцать минут. Начинался обед с суфле из омаров и седла барашка, а на десерт неизменно подавали шоколадное мороженое и какие-то особые, разложенные на позолоченных блюдах конфеты, которые леди Сил уже лет двадцать покупала у одного французского кондитера, чье имя она иногда под большим секретом сообщала подругам. Бэзил пришел одним из первых. На ступеньках перед входом был расстелен ковер, дверь, вопреки обыкновению, открылась незамедлительно. Холл был полон -- хризантем и лакеев. -- Привет! У ее светлости прием? А я-то совсем забыл. Пойду переоденусь. -- Фрэнк не смог найти ваш фрак, мистер Бэзил. Мне кажется, вы не привезли его, когда вернулись из последней поездки. И, по-моему, ее светлость не ждала вас к обеду. -- Меня кто-нибудь спрашивал? -- Да, два человека, сэр. -- Кредиторы? -- Не могу знать, сэр. Я сказал им, что мы не располагаем сведениями о вашем местопребывании. -- Правильно сделал. -- Миссис Лайн звонила пятнадцать раз, сэр. Передать ничего не просила. -- Если будут меня спрашивать, скажешь, что я уехал в Азанию. -- Сэр? -- В Азанию. -- За границу? -- Да, если угодно. -- Прошу меня извинить, мистер Бэзил... Это приехали герцог и герцогиня Стейлские. -- Так вы сегодня с нами не обедаете? -- сказала Бэзилу герцогиня. -- Еще бы. Занятая теперь молодежь пошла. На развлечения времени не остается. В вашем избирательном округе, я слышала, дела идут хорошо. -- Герцогиня обо всем узнавала с опозданием. Когда они стали подыматься по лестнице, герцог сказал: -- Смышленый парень. Впрочем, еще вопрос, выйдет ли из него толк. Пройдя в маленький темный кабинет, находившийся рядом с входной дверью, Бэзил позвонил Трампингтонам: -- Соня? Какие у вас с Аластером планы на вечер? -- Мы дома. Бэзил, что ты сделал с Аластером? Я на тебя ужасно злюсь. Он ведь еле жив. -- Да, гульнули мы здорово. Можно прийти к вам обедать? -- Приходи. Мы лежим в постели. Приехав на Монтегю-сквер, Бэзил поднялся в спальню. Соня и Аластер лежали на широкой низкой кровати, а между ними стояла доска для игры в трик-трак. У каждого на столике у изголовья стояло по телефонному аппарату и по бокалу шампанского с портером, а в ногах резвились бультерьер и чау-чау. В комнате были еще какие-то люди: один крутил ручку патефона, другой читал, а третий стоял перед Сониным туалетным столиком и красил губы ее помадой. -- Ужасно обидно по вечерам сидеть дома, -- сказала Соня. -- Но из-за кредиторов мы боимся нос на улицу высунуть. -- О каком обеде может идти речь, когда по комнате бегают эти проклятые твари, -- сказал Аластер. -- С таким брюзгой, как ты, лежать в постели одно удовольствие! Какой нехороший! Обозвал тебя тварью, да? -- Первая фраза предназначалась Аластеру, а вторая -- чау-чау. -- О Боже, она опять сделала лужу! -- Эти люди будут с нами обедать? -- поинтересовался Аластер. -- Нет, мы приглашали только одного. -- Кого? -- Бэзила. -- А остальные? Они что, тоже останутся? -- Очень надеюсь, что нет. -- К сожалению, нам придется остаться, -- сказали не знакомые Бэзилу молодые люди. -- Уже поздно идти куда-нибудь еще. -- Какая грязная у тебя кровать, Соня, -- сказал Бэзил. -- Знаю. Это все из-за собаки Аластера. Можно подумать, что ты очень чистый. -- Тебе Лондон не осточертел? -- Не вполне понимаю, почему бы этим людям не пообедать внизу? -- сказал Аластер. -- Нам будет только лучше, -- откликнулись они. -- Кто это такие? -- Одного мы подобрали вчера вечером. А другой живет у нас уже несколько дней. -- Почему, собственно, я должен кормить этих болванов? -- Если бы нам было куда пойти, мы бы вас не стеснили. -- Позвони, милый, пусть несут обед. Я забыла, что мы будем есть, но, кажется, что-то вкусное. Я сама заказывала. На обед были рыба, жареные почки и тосты с сыром. Бэзил сидел между Соней и Аластером на кровати, держа тарелку на коленях. Соня бросила почку собакам, и между ними началась драка. -- Фу! -- сказал Аластер. -- Кусок в рот не лезет. -- Как поживают внизу наши гости? -- спросила Соня горничную, когда та вошла в комнату с подносом. -- Они требуют шампанского. -- Пусть пьют. Оно ведь все равно никуда не годится. -- Шампанское превосходное, -- сказал Аластер. -- Не знаю, лично мне оно показалось отвратительным. Бэзил, дорогой, расскажи о себе. -- Я еду в Азанию. -- Ты так говоришь, как будто я знаю, где это. Это далеко? -- Да. -- Там интересно? -- Да. -- Ой, Аластер, давай тоже поедем? -- Черт побери, опять эти проклятые собаки все опрокинули. -- Господи, какой ты скучный. После ужина стали играть в "садовника": "Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме... розы". "Я". "Что такое?" "Влюблена". "В кого?" "В гладиолус". Бэзил ушел рано, чтобы успеть перед сном поговорить с матерью. -- До свидания, дорогой. Пиши мне. Только мы, наверно, скоро отсюда переедем. -- Вы не могли бы одолжить мне пятерку? -- обратился к Бэзилу один из неизвестных молодых людей. -- У меня свидание в "Кафе де Пари". -- Нет, попросите лучше у Сони. -- Я и так все время беру у нее в долг. Сколько можно! Во время обеда леди Сил подошла к своему старому другу сэру Джозефу Маннерингу, взяла его за локоть и шепнула: -- Не уходите вместе со всеми, Джо. Мне надо с вами поговорить. Когда последние гости ушли, Джо Маннеринг, заложив руки за фалды фрака, подошел к камину с выражением мудрости, такта, сочувствия, многоопытности и довольства на лице. Играя необременительную и в то же время почетную роль друга семьи, этот старый олух был призван усложнять большинство щекотливых ситуаций, возникающих в жизни его круга. -- Обед был бесподобен, Цинтия. Просто бесподобен. Иногда мне кажется, что ваш дом -- единственный в Лондоне, где одинаково безупречны и бордо, и компания. Но вы ведь, кажется, хотели со мной посоветоваться? Уж не о Барбаре ли? -- Нет, Барбара тут ни при чем. А что, у девочки разве неприятности? -- Да нет, что вы. Так, ерунда, прошел тут кое-какой слушок... Я рад, что вас это не волнует. Признавайтесь, наверняка Бэзил опять что-нибудь натворил? -- Вы угадали, Джо. Ума не приложу, что с ним делать. Скажите все-таки, что с Барбарой? -- Говорю же, пустяки. Не обо всем сразу. Я тоже слышал, что у Бэзила опять что-то стряслось. В принципе ведь он парень неплохой. Дайте срок, перебесится. -- Я иногда в этом сильно сомневаюсь. -- Полно, Цинтия, вы просто перенервничали. Расскажите-ка лучше все по порядку. И леди Сил, путаясь и сбиваясь, начала свое горькое повествование: "...если б его отец был жив... все деньги, которые оставила ему тетя, потратил на эту идиотскую экспедицию в Афганистан... я назначила ему очень приличное содержание... делаю для него все, что могу, и даже больше... сколько раз оплачивала его долги... никакой благодарности... никакой силы воли... пора бы уже повзрослеть -- в этом году, слава Богу, двадцать восемь стукнуло... отец в его годы... сэр Уильям, по доброте, пристроил его в Бразильский банк, место -- лучше не придумаешь, да и работа такая интересная... ни разу не ходил на службу... неразборчив, дружит Бог знает с кем: Соня Трампингтон, Питер Пастмастер, еще какие-то темные личности... его связь с миссис Лайн тоже не вызывает у меня большого энтузиазма -- впрочем, в ней вроде бы ничего плохого нет, поначалу я даже надеялась, что она приведет его в чувство... решил выдвинуть свою кандидатуру в парламент... его отец... в своем избирательном округе вел себя самым непотребным образом... премьер-министр... Центральный совет... Соня Трампингтон швырнула этим в мэра... на приеме, устроенном местными консерваторами... одного из них даже арестовали... терпение мое лопнуло, Джо.... я твердо решила, больше я ради него пальцем не пошевелю; почему, собственно, Бэзил имеет все, а Тони -- ничего... где же справедливость?.. пусть сначала женится и остепенится... если б его отец был жив... такой, как он, и в Кении был бы не у дел", -- закончила она с тяжелым вздохом. Сэр Джозеф выслушал этот рассказ с выражением мудрости, такта, сочувствия, многоопытности и довольства на лице, в нужные моменты важно кивал, что-то понимающе бурчал себе под нос и, наконец, заговорил: -- Дорогая Цинтия. Признаться, я не представлял себе, что все настолько плохо. Как же тяжело вам приходится и как мужественно вы держитесь! Но впадать в отчаяние не стоит. Поверьте, даже эта весьма неприятная история может пойти ему во благо. Возможно даже, в жизни вашего мальчика она станет поворотным пунктом. Эта история многому научила его. Я не удивлюсь, если окажется, что дома он не ночевал потому, что ему было стыдно взглянуть вам в глаза. Знаете, по-моему, будет лучше, если я сам с ним переговорю. Когда он объявится, посылайте его ко мне. Мы пойдем с ним в клуб обедать и поговорим с глазу на глаз. По-мужски. Быть может, к моим советам он и прислушается. Мне кажется, он когда-то начинал изучать право? Вот и давайте снова определим его на юридический факультет. Держите его при себе. Не давайте ему много денег. Пусть зовет своих друзей домой -- не станет же он приглашать к вам в дом невесть кого! Мы поменяем ему окружение. Я же помню, вы сами говорили, что за все лето он ни разу не был на балу. А значит, у него не было возможности познакомиться с хорошей девушкой нашего круга. И потом, пусть идет работать. У парня ведь есть голова на плечах, и рано или поздно работа его увлечет. А когда вы убедитесь, что он взялся за ум, снимите ему квартирку в "Линкольнз инн". Пусть видит, что вы ему доверяете. И я уверен, он оправдает... Почти полчаса они строили планы относительно будущего Бэзила, воздавая должное той силе воли, которую молодой человек проявит на пути нравственного перерождения. -- Джо, как вы мне помогли! -- сказала, наконец, леди Сил. -- Что б я без вас делала? -- Дорогая Цинтия, одно из преимуществ преклонного возраста состоит в том, что в этом возрасте старая дружба обретает новую силу и красоту. -- Я никогда не забуду этот вечер, Джо. Старикан нырнул в такси и покатил в клуб "Сент-Джеймс", а леди Сил стала медленно подыматься по лестнице к себе в спальню -- оба под большим впечатлением от зажигательной детской игры "А что, если?..", в которую они только что с таким энтузиазмом играли, сидя у камина. Леди Сил сняла платье, опустилась в кресло у огня и позвонила в стоявший на каминной доске колокольчик. -- Дай мне стакан молока, Брэдшо. Я ложусь. Горничная сняла кувшин с молоком с каминной решетки, где он стоял, чтобы молоко не остыло, и, ловко придержав серебряной ложечкой пенку, налила горячее молоко в стакан. Затем принесла шкатулку с драгоценностями, и в нее -- медленно, одно за другим -- попадали снятые с пальцев кольца, браслет, ожерелье, серьги. После этого горничная стала вынимать шпильки из волос хозяйки, а леди Сил, держа стакан обеими руками, начала неторопливо пить горячее молоко. -- Можешь сегодня долго мне волосы не расчесывать. Я устала. -- Надеюсь, обед прошел с успехом, миледи? -- Думаю, да. Безусловно. Капитан Кратуэлл, правда, ужасно глуп, но слава Богу, что он пришел, -- я ведь позвала его в последний момент. -- Младшая дочь ее светлости впервые на званом обеде? -- Кажется, впервые. Выглядела она превосходно. Щебетала без умолку. Леди Сил пила горячее молоко, погрузившись в благостные раздумья, которые вызвал в ней сэр Джозеф. Она представляла себе, как Бэзил утром спешит на работу -- на первых порах на автобусе, а потом, когда на деле докажет, что образумился, -- в двухместном автомобиле. Одет он будет неброско, но элегантно, а в руке будет держать портфель или кожаную сумку. Перед обедом, как правило, он будет просматривать бумаги. Обедать они будут вместе, а после обеда -- ходить в театр или в кино. Аппетит у него к вечеру разыграется не на шутку -- ведь днем он будет завтракать на скорую руку, в каком-нибудь недорогом кафе возле работы. Время от времени она, чтобы ему не было скучно, будет звать гостей, человек семь-восемь: умных, респектабельных молодых людей его возраста и хорошеньких благовоспитанных девушек. Летом он будет ходить два раза в неделю на танцы и рано возвращаться домой... -- Брэдшо, где ложечка? Надо снять пенку... ...Потом, уже позже, она будет приезжать к нему в "Линкольнз инн" пить чай. Когда она войдет, он снимет с кресла груду книг, чтобы дать ей сесть. "Я привезла тебе зеркало". -- "Ой, мама, огромное тебе спасибо". -- "Сегодня утром я заметила его в витрине "Елены Рубинштейн" и решила, что ты повесишь его над камином. А то без зеркала в комнате мрачновато. Только оно с маленькой трещинкой, но это не беда". -- "Спасибо, я сейчас же его повешу". -- "Оно у меня в машине, дорогой. Пусть Эндрюс сбегает"... Стук в дверь. -- Даже в такое время нет покоя. Брэдшо, посмотри, кто там. -- Мистер Бэзил, миледи. -- О Боже! Вошел Бэзил. На стряпчего из "Линкольнз инн" он был настолько не похож, что леди Сил с трудом его узнала. -- Брэдшо, я позову тебя через две минуты... Прости, Бэзил, но сейчас я не смогу уделить тебе время. Нам надо серьезно поговорить, но я ужасно устала. Где ты был? -- Лучше не спрашивай. -- Мог бы предупредить, что не придешь обедать. Я же на тебя рассчитывала. -- Извини, надо было съездить к Аластеру с Соней. Обед удался? -- В общем, да. Пришлось вместо тебя срочно приглашать безотказного Тоби Кратуэлла. Кто бы еще согласился прийти в последний момент? Прошу тебя, не верти в руках драгоценности. Закрой шкатулку, будь добр. -- К твоему сведению, я бросил политику. Тебе, это, известно? -- Да, меня вся эта история ужасно огорчила -- огорчила и возмутила. Но сейчас у меня нет сил это обсуждать--я очень устала. Я уже обо всем договорилась: на днях ты завтракаешь в клубе с сэром Джозефом Маннерингом, и он тебе все объяснит. Мы познакомим тебя с новыми, приличными девушками, а потом подыщем тебе зеркало... что я говорю, квартиру в "Линкольнз инн". Ну что? Доволен? Только, пожалуйста, сейчас ни о чем меня не спрашивай. -- Я, собственно, пришел сказать, что уезжаю в Азанию. -- Нет, нет, милый, ты что-то путаешь. На днях ты завтракаешь с Джо в "Странниках". -- И мне понадобятся деньги. -- Это решенный вопрос. -- Пойми ты, мне осточертел Лондон. Мне осточертела политика. Я хочу уехать. Причем именно в Азанию. В свое время, когда я еще учился в Оксфорде, я как-то завтракал с их императором. Забавный малый. Дело в том, -- продолжал Бэзил, ковыряя в трубке изящными золотыми маникюрными ножницами, которые он взял с туалетного столика, -- что каждый год на земном шаре есть всего одно место, куда действительно стоит поехать, где происходят любопытные вещи. Вся штука в том, чтобы найти это место и вовремя туда попасть. -- Бэзил, милый, не ковыряй в трубке ножницами. -- История одновременно во всех странах не делается. В Азании сейчас потрясающе интересно. Короче, завтра я туда отправляюсь. До Марселя -- самолетом, а дальше -- морем. Но на поездку мне нужно как минимум пятьсот фунтов. Барбара мне эту сумму предлагала, но я решил, что проще всего потратить на путешествие свое годовое содержание. Возможно, пока меня не будет, придется оплатить кое-какие мои долги... Вот я и подумал, не сделать ли тебя своим поверенным... -- Мой мальчик, ты несешь какой-то вздор. После встречи с сэром Джозефом ты сам все поймешь. Завтра же утром мы с тобой ему позвоним. А пока пойди хорошенько выспись. У тебя неважный вид. -- На худой конец попробую обойтись и тремястами фунтов. -- Ну, будет, будет. Я уже позвала Брэдшо. Завтра утром ты и думать забудешь про эту свою Азанию. Спокойной ночи, детка. Слуги уже поднялись к себе. Не забудь выключить внизу свет, ладно? Когда Бэзил вышел, леди Сил разделась и наконец-то опустилась на свою роскошную постель. А Брэдшо тем временем бесшумно плавала по комнате, выполняя свои последние дневные обязанности: отнесла халат, белье и чулки леди Сил к себе в комнатку, навела порядок на туалетном столике, задвинула ящики комода, протерла ваткой маникюрные ножницы, приоткрыла на четыре дюйма окна, взяла совок, набросала в камин мелкого угля, подняла каминную решетку, поставила на столик у кровати бутылку "Виши" и стакан, после чего, прихватив поднос с кувшином молока, подошла к двери и замерла на пороге, держа свободную руку на выключателе. -- Что-нибудь еще, миледи? -- Нет, Брэдшо. Все в порядке. Утром я позвоню. Спокойной ночи. -- Спокойной ночи, миледи. Бэзил спустился в холл к телефону и позвонил миссис Лайн. В трубке раздался тихий, слегка раздраженный голос: -- Алло. Кто это? -- Бэзил. Пауза. -- Алло! Как дела, Анджела? Это я, Бэзил. -- Я узнала тебя, милый. Я молчу потому, что не знаю, что сказать... Я только что вернулась... Ужасно было скучно... Я тебе сегодня звонила... Никак не могла тебя застать. -- У тебя какой-то странный голос. -- Правда? Да... Почему ты позвонил? Ведь уже поздно. -- Я сейчас приеду. -- Ты с ума сошел. -- Я хотел попрощаться -- я уезжаю. -- Что ж, правильно делаешь. -- Ты хочешь меня видеть? -- С одним условием, милый, -- если ты будешь со мной ласков. Последнее время я что-то совсем скисла. Ты будешь со мной ласков, обещаешь? Если нет, я этого просто не перенесу. Через час они лежали рядом на спине и курили. Ее нога касалась под одеялом его ноги. -- Может, хватит про этот остров? -- наконец перебила его Анджела. -- Давай поговорим о чем-нибудь другом... Мне ведь будет плохо, когда ты уедешь. -- Поскорей бы! -- Я знаю, -- сказала Анджела. -- Я не обольщаюсь. -- Ты -- фантастическая девушка, Анджела. -- Тебе уже пора.... Знаешь что? -- Пока нет. -- Я дам тебе денег. -- Хорошая мысль. -- Понимаешь, когда ты позвонил, я сразу догадалась, что тебе нужны деньги. Правда, сегодня ты был со мной по-настоящему ласков, хотя и надоедал с этим своим островом. Когда ты положил трубку, я подумала, что было бы хорошо, если бы хоть сегодня ты не просил у меня взаймы. Раньше ведь, честно говоря, я любила тебя подразнить. Ты не замечал? Должна же я была доставить себе удовольствие, и, по-моему, иногда мне удавалось вывести из равновесия даже такого, как ты. Я любила наблюдать, как ты юлишь, как ходишь вокруг да около. Видела, как бегают у тебя глаза... Надо же мне было хоть как-то поднять себе настроение, согласись? От тебя ведь не дождешься. Но в этот раз мне хотелось, чтобы ты не волновался, чтобы был со мной ласков. И сегодня мне было хорошо. Пока ты ехал ко мне, я выписала чек на твое имя... Он на туалетном столике. Сумма вполне приличная... -- Ты фантастическая девушка, Анджела. -- Когда ты едешь? -- Завтра. -- Я буду скучать без тебя. Счастливого пути. Без двадцати десять утра леди Сил позвонила в колокольчик. Брэдшо раздвинула занавески, закрыла окна, а затем принесла апельсиновый сок, письма и газеты. -- Спасибо, Брэдшо. Я прекрасно спала. Проснулась всего один раз, но тут же заснула опять. Дождь? -- Увы, миледи. -- Мне необходимо сейчас же поговорить с мистером Бэзилом. -- Мистер Бэзил уже уехал. -- Так рано? Не сказал куда? -- Сказал, миледи, но я забыла. Куда-то в Африку, кажется. -- Какая досада, он был мне сегодня очень нужен. В одиннадцать часов от сэра Джозефа Маннеринга принесли корзину цветов, в полдень леди Сил отправилась на заседание комиссии и только через четыре дня обнаружила пропажу браслета с изумрудом -- однако к тому времени Бэзил был уже далеко. Кройдон, Ле-Бурже, Лион, Марсель; серенький, ветреный день; по окнам хлещет, растекаясь тонкими струйками, нескончаемый мелкий дождик; к вечеру гул пропеллера стихает; под ногами пропитанный влагой дерн; всю дорогу, от аэродрома до гавани, сильно пахнет влажным кустарником; на набережной ряды побитых ветром пакгаузов, мальчишка-вьетнамец драит палубу; угрюмый стюард: "Отплываем только завтра... распределением кают занимается сommissaire`... сейчас он на бе- ' Здесь: чиновник морского министерства (франц.) регу... когда вернется -- неизвестно... багаж оставить негде... багажное отделение закрыто, ключ у соmmissairе... попробуй оставь его на палубе -- украдут... спасибо (прячет двадцать франков в карман)... можете положить чемоданы в одну из кают, там их никто не возьмет... да. ключ у меня... конечно, присмотрю, не беспокойтесь"; обед в Верденском ресторане; Бэзил наедине с бутылкой отличного бургундского. На следующий день после полудня немецкий трофейный пароход, старая, уродливая посудина, наконец отплыл; с утра до ночи в баре на палубе играют на скрипке и на пианино два маленьких человечка в пальто из альпака; второй завтрак -- в двенадцать, обед -- в семь; красное алжирское вино; на десерт -- сморщенные, в крапинку яблоки; в маленькую кают-компанию набились дети; в курительной комнате играют в карты французские колониальные чиновники и плантаторы. Большие пароходы в Матоди не останавливаются. За обеденным столом Бэзил говорит не закрывая рта на безупречном французском языке, по вечерам ухаживает за мулаткой с Мадагаскара; вскоре, однако, и мулатка, и пароход ему надоедают, за обедом он сидит с надутым видом и читает книжку, жалуется капитану, что газетам нельзя верить, часами валяется на койке у себя в каюте, дымит манильской сигарой и пялится на трубы под потолком. Из Порт-Саида он отправил Соне несколько неприличных открыток, за бесценок продал индийскому ювелиру материнский браслет, познакомился в баре "Истерн иксчейндж" с инженером из Уэльса, на глазах у изумленного египетского полицейского с ним подрался и на следующее утро, заметно повеселевший, вернулся на пароход за несколько секунд до поднятия трапа. На Суэцком канале -- штиль; мулатка с Мадагаскара изнемогает от любви. Красное море; на нижней палубе неподвижно, словно трупы, лежат вповалку пассажиры третьего класса; надрываются неугомонные скрипка и пианино; в плескающемся на дне стакана лимонном соке плавает грязный кубик льда; Бэзил лежит на койке и с угрюмым видом курит сигару за сигарой, не обращая внимания на страдания соседа по каюте. Джибути; иллюминаторы задраены, чтобы внутрь не попадала пыль; на пароход по трапу взбегают кули с корзинами угля; на улицах, натирая зубы ивовыми прутьями, злобно скалятся туземцы; во французском универмаге у прилавка стоит богатая абиссинка в зеленой вуали; возле почты на акацию с хитрым видом забралась черная обезьяна. Бэзил познакомился с буром из Южной Африки; пообедав прямо на мостовой перед отелем, они поехали в кабриолете в сомалийский квартал, где в грязной, залитой тусклым светом хижине Бэзил принялся рассуждать о финансах различных стран, пока бур не уснул, повалившись на плетеную кушетку, а четыре танцовщицы не забились в угол и не начали, жестикулируя, точно шимпанзе, о чем-то с негодованием шептаться. Пароход отплывал в Азанию в полночь. Три ряда далеких огней отражались в черной неподвижной воде; из темноты до берега доносились звуки скрипки и пианино, которые время от времени заглушались прерывистым воем возвещавшей об отплытии корабельной сирены. Бэзил сидел на корме маленькой лодки, опустив одну руку в воду; когда лодка уже подплывала к пароходу, лодочник перестал грести, поднял весла и стал уговаривать Бэзила купить у него корзину лайма; некоторое время они препирались на ломаном французском, а затем весла снова зашлепали по воде. На носу корабля раскачивался фонарь; Бэзил взбежал на палубу и спустился в каюту; его сосед уже спал и, когда зажегся свет, сердито повернулся к стенке; иллюминатор не открывался весь день, и в каюте нечем было дышать; Бэзил закурил сигару, лег и раскрыл книгу. Вскоре старенький пароход стало покачивать, а когда он вышел из бухты в открытый океан--легонько подбрасывать на волнах. Бэзил выключил свет и, счастливый, закурил очередную сигару. В Лондоне леди Метроленд устраивала прием. -- Теперь никто не приглашает нас в гости, кроме Марго. Может, правда, только она одна и устраивает приемы, -- сказала Соня. -- Идешь на званый обед в надежде встретиться с новыми, интересными людьми, а встречаешь старых, скучных знакомых, с которыми можно было бы и по телефону поговорить. -- Непонятно, почему нет Бэзила. У Марго он всегда бывает. -- А разве он не уехал за границу? -- По-моему, нет. Ты что, забыла, на днях он у нас обедал. -- Правда? Когда? -- Дорогая, не могу же я все помнить... Вон стоит Анджела, спроси ее, она наверняка знает. -- Анджела, Бэзил уехал? -- Да, в какую-то невероятно экзотическую страну. -- Дорогая, так ты, наверно, на седьмом небе от счастья? -- Да как тебе сказать... Бэзил проснулся от лязга падающей якорной цепи и, как был, в пижаме вышел на палубу. Все небо переливалось зелеными и серебряными бликами рассвета. Развалившись на скамьях и шезлонгах и укрывшись чем попало, спали пассажиры. Между ними, открывая люки, бегали босоногие матросы; младший офицер что-то кричал с мостика людям на лебедке. К пароходу уже подплыли принять груз два лихтера, а вокруг них сновало с десяток груженных фруктами лодок. Вдалеке, на расстоянии примерно четверти мили, выступала из воды набережная Матоди; над белыми и мшистыми крышами домов возвышались минарет, португальский форт, миссионерская церковь, несколько самых крупных городских магазинов, отель "Император Амурат"; за городом и по обеим его сторонам вдоль побережья тянулись луга и зеленые плантации, а у самой воды раскинулись пальмовые рощи. Над городом высоко в небо уходили еще окутанные предутренним туманом крутые отроги гор Сакуйю, где через перевал Укака вилась дорога в Дебра-Дову. К облокотившемуся на поручни Бэзилу подошел интендант: -- Вы здесь сходите, мистер Сил? -- Да. -- В таком случае вы -- единственный. Мы отплываем в полдень. -- Я уже готов, мне только одеться. -- Вы в Азанию надолго? -- Возможно. -- По делу? Говорят, страна интересная. Однако на этот раз Бэзил был не склонен просвещать своего собеседника и, буркнув: "Нет, на отдых", возвратился в каюту, оделся и собрал вещи. Его сосед посмотрел на часы, выругался и повернулся к стене; проснувшись, он обнаружил пропажу крема для бритья, комнатных туфель и отличного тропического шлема, который он всего несколько дней назад приобрел в Порт-Саиде. 4 Конечная станция Grand Chemin de Fer d'Azanie находилась в миле от Матоди. К ней вела широкая, совершенно разбитая дорога, с обеих сторон обсаженная акациями, между которыми были развешены разноцветные флажки. Посреди дороги, на покрытой рытвинами и выбоинами красной земле лежал на боку заржавевший грузовик, который пытались оттащить в сторону скованные цепью каторжники. Грузовик валялся здесь уже полгода после того, как шофер-араб на большой скорости врезался на нем в идущее навстречу стадо. В настоящее время шофер за отказ оплатить стоимость ремонта отбывал срок в городской тюрьме. Автопокрышки были изъедены белыми муравьями, многие детали разворованы на починку других машин, а между задними колесами, отгородившись от мира сложнейшим сооружением из лохмотьев, листового железа, грязи и травы, устроилась жить семья туземцев. Под машиной туземцы нашли себе пристанище еще в то спокойное время, когда император был в горах. Теперь же он вернулся и отдал приказ оттащить грузовик на обочину, чтобы освободить дорогу на станцию. С возвращением Сета Матоди наводнили солдаты и государственные чиновники, и уже три недели город бурлил, стены домов были оклеены прокламациями, по улицам маршировали войска, играла музыка, на городской площади вешали пленных -- покоя не было ни днем, ни ночью. В арабском клубе росло возмущение новым режимом. Махмуд аль-Хали ибн-Саид, болезненный отпрыск старейшего в Матоди арабского рода, сидел в окружении своих соотечественников и с мрачным видом жевал кхат. Сквозь зарешеченные ставни в комнату пробивалось солнце, бросавшее узорчатый свет на потертые ковры и диваны; у кальяна не хватало двух янтарных мундштуков, у стоявшего в углу кресла-качалки сломалась спинка, на старинном, сандалового дерева столе треснула крышка и отошла фанеровка. Только эти несколько человек, шесть стариков и двое изнеженных юнцов, один из которых вдобавок страдал эпилепсией, и остались от исконного населения Матоди -- все арабские конники давным-давно полегли в бою. Разговор в клубе шел о том, что сейчас в городе нет места истинным аристократам, уже не расскажешь на улице забавную историю, не постоишь на набережной, во всех подробностях обсуждая цену земельного участка или чистокровного жеребца; теперь не то что постоять -- пройти нельзя: столько понаехало чернокожих, индусов, этих грязных, необрезанных, неверных рабов; в судах заседают выскочки и мошенники, с которыми невозможно иметь дело... евреи скупают землю.... налоги... беззастенчивая наглость во всем... никакого уважения к досугу... повсюду развесили эти идиотские флажки, освобождают улицы, куда-то тащат разбитые машины, пользуясь тем, что их владельцы не могут этому помешать... Сегодня вышел указ, запрещающий одеваться в арабское платье. Неужели теперь придется, точно каким-то клеркам, ходить в пиджаках, брюках и тропических шлемах?.. И это при том, какие бешеные деньги берут сейчас портные... Нет, все это специально подстроено, не иначе... Такое впечатление, что живешь в английской колонии. С самого утра с ведущей на станцию дороги доносились крик, ругань надсмотрщиков, удары палок -- это город готовился к пуску первого с начала войны поезда "Матоди--Дебра-Дова", который должен был отойти во второй половине дня. Пустить поезд оказалось делом непростым. Накануне сражения на перевале Укака начальник станции и все его подчиненные, наиболее крупные чиновники железной дороги, сбежали на материк. Правда, через неделю после победы Сета все они, один за другим, каждый по-своему объясняя причину бегства, вернулись обратно. Немало времени ушло и на ремонт железнодорожных путей, которые враждующие армии серьезно повредили в нескольких местах; не хватало также дров для топки паровоза и проволоки для телеграфных линий, отчего возникали наибольшие сложности, -- не успевали с материка привезти дерево и проволоку, как солдаты из расформированной армии генерала Коннолли крали их на украшения своим женщинам. Наконец, когда все трудности остались позади, было решено подождать с пуском поезда до прибытия почтового парохода из Европы -- того самого, на котором плыл в Азанию Бэзил Сил. Таким образом. Сил прибыл в Матоди в тот самый день, на который было намечено триумфальное возвращение Сета в Дебра-Дову. Вся церемония была тщательно продумана самим императором, что и отразилось в специальном приказе, развешенном по всему городу на сакуйю, арабском и французском языках наряду с множеством других постановлений, знаменующих наступление Прогресса и Новой Эры. Отъезд императора в Дебра-Дову 1) Император отправляется на железнодорожный вокзал в Матоди в 14.30 (8.30 по мусульманскому времени) в сопровожден нии личной свиты, а также главнокомандующего и его штаба, В почетный караул встанет первый батальон императорской лейб-гвардии. Всем военным, независимо от званий, надлежит быть в полной парадной форме (офицерам -- в сапогах); гражданским лицам -- в пиджаках, с орденами в петлицах; боевых патронов войскам не раздавать. 2) У входа на вокзал императора встретит начальник станции, который проводит Его величество в вагон. В помещение вокзала, а также на перрон публика не допускается, за исключением (в порядке очередности): дипломатического корпуса, несторианского митрополита Матоди, викария апостольской церкви, старейшины мормонов, офицеров Его императорского величества, директоров железнодорожной компании Grand Chemin de Fer d'Azanie, высшей знати Азанийской империи, представителей прессы. Ни один человек, независимо от его положения, не будет допущен на перрон, если он неряшливо одет или находится в состоянии алкогольного опьянения. 3) Публике разрешается стоять вдоль дороги на станцию, по пути следования торжественного кортежа. Полиции надлежит внимательно следить, чтобы встречающие не пустили в ход огнестрельное оружие. 4) Продажа спиртных напитков запрещается с полуночи до отправления императорского поезда. 5) Один вагон поезда предназначается для пассажиров, следующих в Дебра-Дову по частным делам. За билетами обращаться к начальнику станции. Ни один пассажир не будет допущен на перрон после 14.00. 6) Всякое нарушение вышеизложенных правил будет караться тюремным заключением сроком до десяти лет либо конфискацией имущества и поражением в правах, либо -- и тюремным заключением, и конфискацией имущества одновременно. Это объявление Бэзил прочел на вокзале, куда он приехал на извозчике прямо с набережной. Он пошел в кассу и купил билет первого класса до Дебра-Довы, который обошелся ему в двести рупий. -- Пожалуйста, зарезервируйте мне место в сегодняшнем поезде. -- Это невозможно. Билеты продаются только в один вагон. Все места зарезервированы уже несколько дней назад. -- А когда будет следующий поезд? -- Кто знает? Возможно, через неделю. Ведь паровоз должен вернуться обратно. Он у нас один -- все остальные сломаны, а механик занят танком. -- Позовите начальника станции. -- Я начальник станции. -- Послушайте, мне совершенно необходимо попасть в Дебра-Дову именно сегодня. -- В таком случае вам надо было закомпостировать ваш билет заранее. Поймите, мсье, вы не в Европе. Бэзил двинулся было к выходу, но тут увидел маленького человечка, который, соскочив с груды чемоданов, засеменил в его сторону. Он был в полушерстяном костюме и в ермолке, с живыми глазами, круглым сальным желтоватым лицом и чаплиновскими усиками. -- Хелло! Вы англичанин? Вам что-то нужно? -- Мне нужно попасть в Дебра-Дову. -- 0'кей, могу устроить. -- Буду вам очень благодарен. -- Почту за честь. Знаете, кто я? Вот, смотрите. -- И человечек протянул Бэзилу визитную карточку, на которой значилось: "М. Krikor Youkoumian, Grand Hotel et Bar Amurath Matodi, Grande Hotel Cafe Epicerie, et Bibliotheque Empereur Seyid Debre Dowa. Touts les renseig nements"`. Имя "Сеид" было замазано красными чернилами и сверху подписано "Сет". -- Оставьте карточку у себя, -- сказал господин Юкумян. -- Вы едете в Дебра-Дову. Со мной едете. Я все устрою. Как ваше имя, сэр? -- Сил. -- Послушайте меня, мистер Сил. Вы хотите ехать в Дебра-Дову. У меня есть два места. Вы платите мне двести рупий, и я пересаживаю госпожу Юкумян в товарный вагон. Договорились? -- Нет, двести рупий я вам не заплачу. -- Послушайте меня внимательно, мистер Сил. Я все устрою. Вы же не знаете этой страны. Гиблое место. Если не попадете на поезд, будете сидеть в Матоди одну, две, три, может, шесть недель. Тогда придется платить больше. Я англичан уважаю. Настоящие джентльмены. Давайте так: вы мне даете сто пятьдесят рупий, и госпожа Юкумян едет в телятнике. Вы не понимаете, что такое ехать в телятнике вместе с мулами. Это мулы генерала. Злые, как черти. Весь день будут бить ее копытами. И воздуха в телятнике нет. Вонь, микробы. Она может задохнуться, ее могут затоптать мулы. А ведь она хорошая жена, работящая, любящая. Не будь вы англичанином, я бы меньше чем за пятьсот рупий никогда бы не пересадил госпожу Юкумян в товарный вагон. Ну что, договорились? -- Договорились, -- сказал Бэзил. -- По-моему, вы хороший малый. -- Послушайте, дайте мне деньги сейчас, хорошо? А я поведу вас в свое кафе. Тут вам не Лондон -- кафе маленькое, грязное, но бренди у меня отличное. Сам его только в воскресенье настаивал. В два часа пополудни Бэзил и господин Юкумян заняли свои места в поезде и стали ждать прибытия императора. В вагоне, кроме них, было еще шесть пассажиров: один грек, который сразу же предложил купить у него апельсины и вскоре уснул; четыре индийца, которые жарким шепотом жаловались друг другу на то, что их здесь за людей не считают, и азанийский аристократ с супругой, которые молча и почти непрерывно жевали завернутый в газету пирог с бараниной. Личные вещи господина Юкумяна поместились в одном небольшом чемодане, однако у него было еще несколько корзин с товаром, которым он собирался торговать в Дебра-Дове и который теперь, за незначительную мзду, удалось пристроить в почтовый вагон. Что же касается госпожи Юкумян, то она тихо всхлипывала, забившись в угол телятника и прижимая к груди банку вишневого варенья, которую, чтобы компенсировать отсутствие удобств, подарил ей муж. В нескольких футах от нес из темноты время от времени раздавались тревожное мычанье, храп и хруст соломы под копытами. Освободить вокзал от зевак, несмотря на приказ императора, полиции нс удавалось. Над железной оградой то и дело появлялись курчавые головы, по которым полицейские, человек двадцать -- тридцать, с остервенением колотили бамбуковыми дубинками. Немало зрителей залезло и на крышу вокзала. Индиец, продававший представителям Международного пресс-агентства открытки с экзотическими видами Азании, теперь поспешно фотографировал местных знаменитостей, которые, кстати, также не до конца выполнили приказ императора: митрополит, например, был так пьян, что не держался на ногах и, качаясь, виснул на руке своего капеллана; корреспондент "Courier d'Azanie"`` явился на вокзал в расстегнутой рубахе, продавленном тропическом шлеме и парусиновых туфлях; грек, агент по погрузке и отправке судов, он же -- вице-консул Великобритании, Нидерландов, Швеции, Португалии и Латвии, приступил к выполнению своих обязанностей, напялив ` "Мсье Крикор Юкумян. Гранд-отель и бар "Амурат" в Матоди; Гранд-отель-кафе-магазин и библиотека императора Сеида в Дебра-Дове. Любые услуги" (франц.). `` "Курьер Азании" (франц.). плащ поверх пижамы и еще толком не проснувшись; директор банка, наполовину индиец, по совместительству -- вице-консул Советской России, Франции и Италии, еще спал у себя дома, а один из главных коммерсантов страны, представитель других великих держав, человек загадочного происхождения, вообще находился в настоящее время на материке, занимаясь отправкой из Александрии в Матоди долгожданной партии гашиша. Несколько сановников, облачившись в национальные костюмы, уселись в кружок на расстеленном прямо на перроне ковре и завели, почесывая голые пятки, пространный разговор о женщинах. Две козы и несколько небольших индеек, принадлежавших начальнику станции, были, по случаю праздника, выпущены из женской уборной, где их обыкновенно держали, и теперь, копаясь в отбросах, разбрелись по всему перрону. Только через час после назначенного времени барабаны и дудки гвардейцев возвестили о прибытии императора, задержавшегося в пути из-за сломанного грузовика, который, несмотря на все усилия, так и не удалось сдвинуть с места. Прежде чем императорский кортеж вновь двинулся в путь, губернатор, которому надлежало освободить дорогу, был поколочен дубинками и разжалован из виконта в баронеты. Императору же пришлось выйти из машины и продолжать путешествие верхом на муле, за которым, с императорскими чемоданами на голове, шли человек десять тут же мобилизованных зевак. На вокзал император прибыл в скверном расположении духа, накричал на начальника станции и на обоих вице-консулов, не обратил никакого внимания на местную аристократию, в том числе и на подвыпившего епископа, а фотокорреспонденту лишь кисло улыбнулся в объектив. Гвардейцы взяли на караул, незаконно проникшие на крышу зрители устроили нестройную овацию, и император, в сопровождении генерала Коннолли и свиты, направился к предназначенному для него вагону. Начальник станции с фуражкой в руке стоял по стойке "смирно" в ожидании дальнейших распоряжений. -- Его величество дал сигнал к отправлению. Начальник станции махнул фуражкой машинисту, гвардейцы вновь взяли на караул. Грянул национальный гимн. Две дочери директора железной дороги бросили лепестки роз на ступеньки императорского вагона. Паровоз засвистел, Сет продолжал улыбаться... но ничего не произошло. Доиграв куплет до конца, оркестр смолк; солдаты с нерешительным видом переминались с ноги на ногу; в наступившей тишине митрополит продолжал отбивать рукой какую-то одному ему известную мелодию; среди озадаченных зрителей, то появляясь, то вновь исчезая, важно разгуливали козы и индейки. И тут, когда все замерло, паровоз вдруг дернулся, тряхнул весь состав, от тендера до товарных вагонов с мулами, и, к неописуемому восторгу сидящих на крыше чернокожих, уехал. -- Император не давал указаний задерживать отправление поезда. -- Этого я не учел, -- сказал начальник станции. -- Наш единственный паровоз ушел, а поезд остался. Теперь мне несдобровать. Но Сет никак не отреагировал на случившееся. Пассажиры стали выходить на платформу, закуривали, шутили. Сет старался в их сторону не смотреть. Он был оскорблен до глубины души: его опозорили в момент величайшего триумфа; планы, которые он с таким увлечением строил, рухнули в одночасье; нерадивость служащих железной дороги компрометировала его в глазах всего мира, подрывала его авторитет. Проходя мимо императорского вагона, Бэзил мельком увидел в окне мрачное, но весьма решительное лицо чернокожего в белом тропическом шлеме. "У меня никудышный народ, -- размышлял между тем император. -- Я отдаю приказы, которые не выполняются. Я сродни великому музыканту, у которого нет инструмента. На пути моего кортежа валялась разбитая машина... императорский поезд без паровоза... козы на платформе.... Эти люди неисправимы. Митрополит пьян. Старые болваны хихикали, когда ушел паровоз... Мне нужен образованный, современный человек... представитель Прогресса, Новой Эры". И тут Бэзил снова прошел мимо, на этот раз беседуя с генералом Коннолли. В это время паровоз, под улюлюканье толпы, пыхтя, подкатил задним ходом к перрону. Рабочие побежали чинить сцепку. Наконец поезд тронулся. Бэзил пребывал в отличном настроении -- с генералом он сразу же нашел общий язык и на вокзале в Дебра-Дове получил приглашение: "Заходи -- гостем будешь". Поезд доставил в Дебра-Дову не только императора Азании, но и почту из Европы. В английском посольстве по этому поводу царило всеобщее ликование. Все собрались в столовой и стали рыться в мешках с корреспонденцией, раздавая посылки, сличая почерк на конвертах; письма читали, заглядывая друг другу через плечо... "Наконец-то Флора объявилась". -- "Мейбл, дашь потом прочесть письмо от Энтони?" -- "Вот следующая страница". -- "Кто-нибудь хочет прочесть письмо Джеку от Сибил?" -- "Я хочу, но я еще не дочитала письмо Мейбл от Агнес". -- "У Уильяма огромные долги. Пришел счет на восемьдесят два фунта от его портного". -- "И еще один счет на двенадцать фунтов из книжного магазина". -- От кого это письмо, Пруденс? Что-то я не узнаю почерк... -- Полно официальных бумаг, -- пожаловался сэр Самсон. -- У меня сейчас нет времени этим заниматься. Питер, сделайте одолжение, просмотрите их на досуге. -- Боюсь, сэр, в ближайшие дни не получится. У нас сейчас из-за этой джимкханы ' и так работы невпроворот. -- Да, да, конечно, голубчик, я понимаю. Всему свое время. Никогда не надо делать два дела одновременно. Насколько я могу судить, отвечать на эти бумаги особой необходимости нет, да и потом, кто знает, когда еще будет оказия?.. Смотрите-ка, а вот что-то действительно любопытное. Ничего не понимаю... "Перепишите это письмо девять раз и разошлите девяти вашим знакомым. Желаем удачи..." Странная идея. -- Папа, пожалуйста, не так громко. Я хочу послушать новые пластинки. -- Нет, Пруденс, ты только подумай. Все это дело затеял какой-то американский офицер во Франции. Если это письмо не разослать и цепочка порвется, беды не миновать, а если разослать -- наоборот, улыбнется счастье. Тут написано, что одна женщина потеряла мужа, зато другая выиграла в рулетку целое состояние -- и все из-за этого письма... Чудеса, да и только... Пруденс поставила пластинку. Каждый из присутствующих не мог отделаться от мысли, что теперь предстоит слушать эту мелодию день за днем, неделю за неделей, до тех пор, пока из Европы не придет очередная почта. Слушать везде: у себя в коттеджах, на территории посольства... даже во время редких, кратковременных выездов слова этих песенок будут преследовать их, звучать в ушах... А пока открывались новые письма, распечатывались пакеты с газетами. -- Что это у тебя? -- Дорогая, еще одна совершенно невероятная вещь. Смотри. Это про Великую Пирамиду. Понимаешь, все это "космическая аллегория". Связано с "Категорией вытеснения". Вот послушай: "Общая длина двух Галерей Рока составляет ровно 153 дюйма; 153 -- это символическое число Божьего Избранника в мистическом законе о пятидесяти трех Великих Рыбах". Надо будет в этом разобраться. Чертовски интересно! Ума не приложу, кто бы мог послать мне такое. А впрочем, какая разница. ' Спортивные соревнования (инд. англ.). Дошла очередь до газет и журналов. Одиннадцать номеров "Панча", одиннадцать "Грэфикс", пятьдесят девять номеров "Таймс", два "Вога", а также "Нью-Иоркеры", "Уик-энд-ревьюз", "Сент-Джеймс-газетт", "Хорсиз энд хаундз" и "Ориентал стадиз". Были в посылке также библиотечные детективы, сигары, кристаллы для приготовления содовой. -- В следующий раз, когда придет почта, надо будет устроить новогоднюю елку. Вместе с пустыми конвертами и обертками в камине сожгли несколько депеш из министерства иностранных дел. -- По всей видимости, внутри Пирамиды находится тайник, где хранится Тройной Покров Древнеегипетского пророчества... восточная стена олицетворяет собой Перемирие в Хаосе... -- Завтра в "Попугае" торжественный прием. Пришло приглашение. Пойдем, папа? -- "Четыре известняковые глыбы символизируют Окончательный Крах в 1936 году..." -- Папа! -- Что? Прости. Да, конечно, пойдем. А то я уже несколько недель никуда не выезжал. Засиделся... -- Да, чуть не забыл, -- сказал Уильям, -- сегодня у нас был посетитель. -- Епископ? -- Нет, я его вижу впервые. Он записал свое имя. Бэзил Сил. -- Что ему надо? Вам это имя что-нибудь говорит? -- Да, имя знакомое. Не помню только откуда. -- Вы считаете, надо пригласить его погостить у нас? Писем он с собой не привез? -- Нет. -- И слава Богу. Ладно, позовем его как-нибудь обедать. Думаю, что он и сам по такой жаре не станет к нам часто ездить. -- Господи, -- сказала Пруденс. -- Наконец-то новый человек. Об этом можно было только мечтать. Может, хотя бы он научит нас играть в трик-трак. В тот же вечер мсье Байон получил весьма неутешительный рапорт: "Мистер Бэзил Сил, британский политик, путешествующий по частным делам, прибыл в Дебра-Дову и остановился в доме господина Юкумяна. Связь с посольством всячески скрывает. Сегодня вечером нанес послу неофициальный визит. Его приезд, разумеется, неожиданным не является. Видели, как он беседовал с генералом Коннолли, новоявленным герцогом Укакским". -- Что-то не нравится мне этот мистер Сил. Эта старая лиса сэр Кортни затеял опасную игру. Но старый Байон себя в обиду не даст. По своему размаху и веселью бал-маскарад в ознаменование Победы превзошел самые смелые ожидания устроителей. На нем были широко представлены все слои азанийского общества: двор и дипломатический корпус, армия и правительство, церковь, деловые круги, местная аристократия, лица неопределенной национальности. Из Европы в самом широком ассортименте были заблаговременно выписаны фальшивые носы, бумажные колпаки, хлопушки и маски -- однако спрос значительно превышал предложение. По танцевальной площадке в непрерывном хороводе кружились фески и тюрбаны, мужчины были в мантиях и белых пиджаках, в мундирах и во фраках с длинными фалдами; женщины -- на все вкусы и всех цветов -- были разодеты по предпоследней моде и демонстрировали необъятных размеров фальшивые бриллианты и аляповатые украшения из чистого золота. На балу присутствовали городская куртизанка "мадам Фифи" -- Фатим Бей -- и ее нынешний покровитель, министр внутенних дел виконт Боз; несторианский патриарх со своим любимым дьяконом; герцог и герцогиня Укакские; распорядитель, князь Федор Крононин, элегантный джентльмен, который, стоя в дверях, с угрюмым видом приветствовал запаздывающих гостей; Бэзил Сил и господин Юкумян, потративший весь день на то, чтобы приглашенные на бал не испытывали недостатка в шампанском. У стены за длинным столом разместились сотрудники английского посольства в полном составе. -- Дорогой, послу не пристало надевать фальшивый нос. -- А почему бы и нет? По-моему, это очень забавно. -- Если хочешь моего мнения, тебе вообще не стоило ехать на этот бал. -- Но ведь мсье Байон поехал. -- Да, но вид у него, если ты обратил внимание, совсем невеселый. -- Как ты думаешь, может, вручить ему одно из тех писем, которые я должен был размножить и разослать? -- А что, это идея. -- Представляю, как он удивится. -- Папа, кто этот молодой человек? Он англичанин, сразу видно. Бэзил подошел к столику генерала Коннолли. -- Привет, старина. Присаживайся. Познакомься, это моя Черномазая. -- Очень приятно. -- Маленькая негритянка отложила хлопушку, с важным видом кивнула головой и протянула Бэзилу руку: -- Только теперь я не Черномазая, а герцогиня Укакская. -- Рожа у нее -- страшней не бывает, -- сказал Коннолли. -- Но сама бабенка -- что надо. Черномазая густо покраснела и, польщенная, ослепительно улыбнулась. Сегодня она была на вершине счастья: муж наконец-то вернулся с войны да еще взял ее с собой в общество, где сплошь белые дамы... и все это в один день... -- Видите, -- спросил мсье Байон своего первого секретаря, -- вон того человека, рядом с Коннолли? Вы установили за ним слежку? -- Разумеется. Мои люди не спускают с него глаз. -- Вы дали указания официанту подслушивать разговоры англичан? -- Да, но официант только что вызывал меня в гардероб: он не понимает, о чем идет разговор у них за столом. Сэр Самсон все время говорит о размерах какой-то Великой Пирамиды. -- Очередная уловка, я в этом ни секунды не сомневаюсь. Император дал понять, что намеревается почтить бал-маскарад своим присутствием, и в конце зала была сооружена специальная ложа из позолоченного картона, окруженная кадками с пальмами и развешенными по стенам национальными флагами. Император приехал вскоре после полуночи. По знаку князя Федора, оркестр перестал играть танцевальную музыку и грянул азанийский гимн. Танцующие расступились, сидящие за столиками начали поспешно вставать, роняя бокалы и гремя ножами и вилками. Все присутствующие, за исключением разве что сэра Самсона, который по рассеянности остался в маске, стали незаметно, смущаясь, поправлять галстуки и снимать бумажные колпаки. Наконец, в окружении гвардейцев, одетых в обшитые тесьмой мундиры, в зал, торжественно ступая по натертому паркету и не глядя по сторонам, вошел император -- черный фрак, белые лайковые перчатки, белоснежная, туго накрахмаленная сорочка, крохотные жемчужные запонки и черное, как вакса, лицо. -- Разоделся, как на свадьбу,-- процедила леди Кортни. Князь Федор скользнул вперед, провел императора в ложу и усадил за стол. Император сидел в одиночестве, а свита разместилась у него за спиной. Устроившись, Сет едва заметно кивнул князю Федору, и оркестр вновь заиграл танцевальную музыку. Некоторое время Сет с безразличным видом наблюдал, как гости вновь начинают веселиться, однако затем, через посредство одного из своих приближенных, пригласил на танец жену американского посла. Остальные пары отошли в сторону, Сет с важным видом вывел свою даму на середину зала, сделал с ней два круга, отвел ее обратно за столик, галантно поклонился и, не проронив ни слова, вернулся в свою в ложу. -- Между прочим, он отлично танцует, -- сообщила миссис Шонбаум. -- Интересно, что бы сказали в Америке, если б видели, что я танцую с цветным. -- Вот бы он маму пригласил! -- сказала Пруденс. -- Может, попробовать его соблазнить? Или он интересуется только замужними женщинами, как ты думаешь? Бал продолжался. Метрдотель с обеспокоенным видом подошел к князю Федору: -- Ваше высочество, гости недовольны шампанским. -- Кто именно? -- Французы. -- Скажешь им, что оно идет в полцены. -- ...Ваше высочество, продолжают поступать жалобы на шампанское. -- От кого теперь? -- От герцога Укакского. -- Унеси бутылку на кухню, долей в нее стакан самогона и принеси обратно. -- ...Ваше высочество, министр внутренних дел требует вина, а когда я приношу, выливает его своей даме на колени. Может, его не обслуживать? -- Я тебе дам "не обслуживать"! Разноси вино и не задавай идиотских вопросов. За английским столом начали играть в "чепуху", записывая слова прямо на меню. Получалось довольно смешно: "Влюбленный герцог Укакский... Поджидал пьяную мадам Байон... Во дворце, в туалете... Он сказал ей: "Floreat Azania"... -- Папа, если ты будешь так громко смеяться, нам придется прекратить игру. -- Господи, как смешно... -- Мам, к нам заезжал тот самый молодой человек, который сидит сейчас рядом с Коннолли? -- Кажется, да. Надо будет как-нибудь его позвать. Может, на рождественский завтрак, если он еще будет здесь... А впрочем, у него и без нас уже знакомых хватает. -- Это все твой снобизм, мама! Не забудь, Коннолли ведь теперь герцог. Пожалуйста, давай всегда будем звать этого молодого человека, хорошо? На все обеды и завтраки... -- Пытаюсь встретиться с императором глазами, -- сказал Бэзил. -- Хотя вряд ли он меня помнит. -- Сейчас, когда война кончилась, он, я смотрю, здорово нос дерет. Ничего, еще поглядим, что он запоет, когда начнут приходить счета. Вот сейчас выпивка -- первый сорт, не то что в прошлый раз. За этим Федором глаз да глаз нужен. -- Хорошо было бы попасть к императору на прием. -- Послушай, старик, ты что, сюда дела, что ли, делать пришел? Дался тебе этот император! Я уже полгода с ним нянчусь, он у меня в печенках сидит, император твой. Забудь ты про него. Плесни-ка лучше Черномазой шампанского, да и себя не забывай. Все император да император -- как будто, черт побери, других тем нет! -- Мсье Жан, я только что узнал одну ужасную новость, -- сказал второй секретарь французского посольства. -- Рассказывайте, -- сказал первый секретарь. -- Язык не поворачивается. Это затрагивает честь супруги посла. -- Невероятно. Немедленно рассказывайте. Это ваш долг перед Францией. -- Да, вы правы, долг перед Францией... под воздействием спиртного она назначила свидание герцогу Укакскому. Он -- ее возлюбленный. -- Кто бы мог подумать? Где? -- Во дворце, в туалете. -- Но во дворце нет туалета. -- Мне удалось перехватить письмо, адресованное сэру Самсону Кортни. Сложенный лист бумаги. Шпионское донесение -- по всему видно. Не исключено, что этот листок был запечен в хлебе. -- Неслыханно. От посла мы эту информацию утаим. Установим за ними слежку. И никому ни слова. Такие сведения лучше не разглашать. Бедный мсье Байон. Он верил ей. Мы должны помешать этому. -- Ради Франции. -- Ради Франции и ради мсье Байона. -- ...Я никогда не замечал, что мадам Байон так плохо пьет... Карнавал возобновился. Что только не водружалось на головы всех цветов и оттенков -- черные, как вакса, белые, как бумага, коричневые и "кровь с молоком": колпаки фригийские и клоунские -- из тех, что надеваются в виде наказания нерадивым ученикам; жокейские фуражки, наполеоновские треуголки, шапки, шляпки и шляпы, в которых ходят пьеро и арлекины, почтальоны и горцы, матушка Хаббард и маленькая мисс Маффет'. В маски из раскрашенного картона, словно клинок в ножны, вкладывались любых размеров и антропологических типов носы: семитские -- с горбинкой; нордические -- маленькие, курносые, усыпанные веснушками; широкие, с огромными ноздрями носы туземцев с материка, из затопленных болотами деревень; красные, мясистые носы алкоголиков и отвратительные провалившиеся носы сифилитиков. Танцующие то и дело наступали на разбросанные по полу ленты из цветной бумаги, между столами летали разноцветные мячики. Один из них, брошенный мадам Фифи, едва не угодил в королевскую ложу, что привело министра внутренних дел в неописуемый восторг. Князь Федор с тревогой смотрел по сторонам -- гости разошлись не на шутку. Поскорей бы император уехал -- "инцидент" мог возникнуть в любую минуту. Но Сет неподвижно сидел среди пальм и гирлянд и, глубоко задумавшись, вертел в пальцах ножку бокала. Изредка он исподлобья быстрым взглядом окидывал зал. У него за спиной нетерпеливо переминались с ноги на ногу приближенные -- им тоже хотелось поскорее пуститься в пляс. Если бы его величество сейчас уехал почивать, они бы еще успели вернуться, пока праздник не кончился... -- Смотри, старик, все гуляют, веселятся, только твой дружок-император надутый сидит. Ехал бы лучше домой, остолоп черномазый, не портил бы настроения. -- Не могу понять, отчего Сет не танцует. Чем-то он, видно, расстроен. ' Персонажи шуточных английских песенок. Но император уезжать не собирался. Сегодня был его день. День победы. В этом зале собрались сливки столичного общества. Вон, словно взрослый на детском празднике, заливается счастливым смехом английский посол. Вон министр внутренних дел -- ведет себя совершенно недопустимо. А вон главнокомандующий азанийскими вооруженными силами разговаривает с Бэзилом Силом. Сет узнал Сила, как только вошел в зал ресторана и первый раз суровым взглядом окинул собравшихся. Увидев его, Сет, могущественный император, празднующий победу своего оружия в своей столице, почему-то вдруг испытал робость. Последний раз они встречались без малого три года назад... Шел мелкий дождик, слуга пересек двор колледжа с грязными тарелками на подносе, в воротах, облокотившись на велосипеды, стояли несколько старшекурсников в твидовых костюмах. В своем колледже Сет держался в тени, его ставили на одну доску с выпускниками государственных школ или какими-нибудь бенгальцами или сиамцами -- как и они, он был представителем далекой страны; как и их, его привела в Оксфорд похвальная тяга к знаниям. Бэзил же пользовался репутацией одного из самых блестящих оксфордцев. В тех редких случаях, когда сердобольные сокурсники приглашали Сета на чай или кофе, разговор неизменно заходил о Силе, имя которого упоминалось с благоговейным ужасом. Сил проигрывал баснословные суммы в покер; его завтраки кончались за полночь, а обеды длились до рассвета и заканчивались скандалом; из Лондона на роскошных автомобилях к нему приезжали юные красавицы; на выходные он уезжал без спроса и возвращался в колледж глубокой ночью, перелезая через каменную стену; он объездил всю Европу, свободно говорил на шести языках, называл оксфордских профессоров по именам и запросто обсуждал с ними их научные труды. Сет познакомился с Силом на завтраке у главы колледжа. Бэзил заговорил с ним о топографии Азании, о несторианской церкви, о диалектах сакуйю, об отличительных свойствах находящихся в Дебра-Дове дипломатов, а спустя два дня пригласил его на ленч, где были два пэра, президент Оксфордского дискуссионного общества, издатель только что созданной студенческой газеты и молодой профессор. За ленчем Сет сидел молча и, как завороженный, слушал, а затем, спустя еще несколько дней, после долгих переговоров со своим слугой, пригласил Сила к себе. Бэзил принял приглашение, однако в последний момент под каким-то предлогом отказался. На этом их отношения и кончились. За эти три года Сет стал императором, но Бэзил остался для него олицетворением той блестящей европейской культуры, к которой он так стремился. И вот теперь этот человек каким-то непостижимым образом очутился в Азании и сидит за одним столиком с четой Коннолли. Интересно, о чем он думает? Если бы только министр внутренних дел был потрезвее... Метрдотель опять подошел к князю Федору: -- Ваше высочество, в ресторан рвется какой-то человек. По-моему, его пускать нельзя. -- Хорошо, я сейчас посмотрю. Князь Федор двинулся было к выходу, но запоздавший гость уже стоял в дверях. Это был громадный негр в полном праздничном облачении: на голове у него красовалась косматая шапка из львиной гривы, на плечи была наброшена бесформенная меховая накидка. Красная атласная юбка, медные браслеты на запястьях, ожерелье из львиных клыков. На боку висела длинная сабля с инкрустированным эфесом, а могучая грудь была опоясана двумя патронташами с медными патронами. Глазки у него были маленькие, налитые кровью, а щеки и подбородок заросли густой черной щетиной. За его спиной сгрудились, слегка пошатываясь, шестеро рабов, вооруженных допотопными ружьями. Перед князем Федором стоял могущественный феодал, граф Нгумо, владелец раскинувшихся на пятьсот квадратных миль и заросших непроходимыми джунглями горных земель. На протяжении всей гражданской войны он упорно пытался созвать под свои знамена соплеменников, однако сражение при Укаке завершилось раньше, чем набор в его армию, что и позволило ему сохранить нейтралитет. Когда война кончилась, он, оставив армию в горах и взяв с собой лишь несколько сот воинов личной охраны, спустился в долину, дабы воздать должное победителю. Победу Сета Нгумо праздновал уже не первый день, что не могло не сказаться даже на его богатырском здоровье. Князь Федор преградил ему путь: -- Все столики заняты. Я очень сожалею, но свободных мест в ресторане нет. -- Дашь мне стол, джина и женщин, -- тупо прищурившись, сказал граф. -- А моим людям, которые на улице, -- сырой верблюжатины. -- Но все столы заняты. -- Не беспокойся, мои рабы место найдут, это им пара пустяков. Оркестр смолк, и в переполненном ресторане наступила мертвая тишина. Из-под масок и бумажных колпаков выглядывали перепуганные лица. -- Живо под стол, Черномазая, -- сказал Коннолли. -- Сейчас начнется заварушка. Упитанная спина господина Юкумяна исчезла за ведущей на кухню дверью. -- Что тут происходит? -- раздался голос английского посла. -- По-моему, кто-то чем-то недоволен. Но тут бычий взгляд графа, скользнув по перепуганным лицам, упал на сидевшего среди пальм и флагов императора. Его рука легла на выложенный драгоценными камнями эфес сабли, и в тот же миг десятки рук в разных концах зала потянулись к пистолетам и бутылкам. Сверкнул дамасский клинок -- и, издав громоподобный рев, граф рухнул перед императором на колени. Сет встал и, как того требовал местный обычай, сложил на груди руки: -- Мир дому твоему, граф. Вассал поднялся с блестящего паркета, после чего, к огромному облегчению князя Федора, император со свитой удалились. -- Я сяду за тот стол, -- сказал Нгумо, показывая пальцем на опустевшую ложу. И через несколько минут могущественный феодал как ни в чем не бывало уже сидел в императорской ложе, пил прямо из бутылки джин господина Юкумяна, попыхивал огромной манильской сигарой и миролюбиво подмигивал танцующим дамам. Поджидая императора, шофер заснул и проснулся далеко не сразу. Небо было усыпано звездами, холодный, пропитанный пылью воздух благоухал травами. За эвкалиптами, вокруг костра расположились воины Нгумо, от горящего помета тянуло вонючим дымком, из темноты раздавался глухой барабанный бой. Сет опустился на сиденье, и автомобиль двинулся к черневшим впереди зданиям дворца. "Неисправимые варвары, -- думал Сет. -- Уверен, английские лорды не ведут себя так в присутствии своего короля. Даже самые преданные мне офицеры -- негодяи и шуты. Мне нужен человек, которому я мог бы доверять... прогрессивный, культурный человек..." Прошло полтора месяца. Победоносная армия постепенно разоружалась и уходила в горы, разбившись на сотни беспорядочных отрядов; впереди брели женщины и скот, а сзади, груженные будильниками и прочим украденным на базаре разнообразным товаром, шли воины: борцы за дело Прогресса и Новой Эры возвращались домой по своим деревням. Матоди опустел, и городские улицы вновь погрузились в привычную тишину. Кокосовые орехи, гвоздичное масло, плоды манго и кхат; "Аллах велик", "Славься, пресвятая Матерь Божья"; старухи погоняют упрямых ослов; пирожные на подносах черны от мух; ученики миссионерской школы хором читают катехизис; на закате дня по набережной, как встарь, ходят взад-вперед прокаженные, разносчики и знатные арабы под старыми зонтами. В разбитом грузовике, лежащем на боку неподалеку от станции, вновь поселилась, отгородившись, как и раньше, грязью, хворостом, лохмотьями и сплющенными канистрами, безропотная семья местных жителей. В маленькой гавани у причала стоят два почтовых парохода из Марселя и еще три, что зашли в Матоди на положенные шесть часов по пути с Мадагаскара и из Индокитая. Из Матоди в Дебра-Дову уже четыре раза, пыхтя, проходил поезд; за окном вагона пальмовые рощи сменяются покрытыми лавой полями, поля -- бушем, буш -- предгорьем; на скудных пастбищах пасутся тощие коровы; мелкие борозды в сухой земле; азанийцы в белых рубахах пашут деревянным плугом неподатливую землю; из-за пальм и кактусов торчат конусообразные соломенные крыши; в чистом небе, словно нарисованный, вьется дым от костров. Из миссий из-под железных крыш слышны туземные гимны; в мрачных несторианских храмах звучит древняя литургия; тонзура и тюрбан; барабанный бой и перезвон бесчисленных колоколов из потемневшего серебра. А за горами, на низком берегу, там, где живут туземцы ванда, где джунгли тянутся до самого моря и куда никогда не пристают корабли, царят другие обычаи, совершаются иные, более древние и таинственные обряды. По лесам разбегаются погруженные во мрак заросшие дорожки, запретные тропы, где часовых заменяет неприметная на вид, сплетенная из травы гирлянда, которую как бы невзначай повесили между стволами соседних деревьев. Там, в глухой чаще, стучат в барабаны, творят заклинания и танцуют одетые в маски туземцы -- там прячутся тайна и смерть. Фанфары и трубы, барабанная дробь. Через весь бульвар Амурата, от левантийского кафе до индийской аптеки, протянулось трехцветное полотнище; под ним в своем "ситроене" на закладку Императорского института гигиены проехал Сет; по главной улице прошел, подымая пыль, духовой оркестр императорской гвардии. 5 К югу от дворца, между кухнями и забором, находился большой пустырь, где обычно забивали быков для званых обедов. Теперь там стояла небольшая виселица, которой пользовались лишь в тех случаях, когда следовало наказать кого-то из нерадивых придворных. Этим ясным солнечным утром на пустыре никого не было, если не считать небольшой группы чернокожих, которые с озабоченным видом собирались возле Управления однолетнего плана, да одинокой дворняги, которая грызла свой собственный хвост, лежа в тени, отбрасываемой двумя повешенными, что лицом к лицу, на высоте десяти футов вращались под перекладиной--один вполоборота на восток, другой -- на запад. Министерство модернизации разместилось в часовне покойной императрицы -- круглом здании с крышей из рифленого железа и бетонными стенами, увешанными красочными плакатами, где европейские и американские фирмы рекламировали станки, модные туалеты, туризм. Возле этих плакатов вечно толпился народ, а сегодня к зевакам, которые, как обычно, стояли, тупо уставившись на рекламу, присоединились еще пять-шесть солидного вида людей в синих хлопчатобумажных плащах, надевавшихся в Дебра-Дове по случаю траура. Родственники двух преступников, казненных за казнокрадство и клятвопреступление, они пришли к виселице, чтобы, по обычаю, подергать повешенных за пятки, и, потрясенные, остановились возле плакатов, знаменующих собой начало Прогресса и Новой Эры. На двери висела табличка на арабском, сакуйю и французском языках: МИНИСТЕРСТВО МОДЕРНИЗАЦИИ Верховный комиссар и генеральный инспектор БЭЗИЛ СИЛ Финансовый директор КРИКОР ЮКУМЯН Внутри еще стоял едва различимый запах ладана и оплывающих свечей; в остальном же бывшая часовня стала совершенно неузнаваемой. Перегородка разделяла ее на две неравные части; в большей находился кабинет Бэзила, где не было ничего, кроме нескольких стульев и заваленного бумагами и картами письменного стола с телефоном. На меньшей же половине, которую занимал господин Юкумян, было несравненно колоритнее: вся его финансовая деятельность ограничивалась двумя-тремя тонкими тетрадками, исписанными цифрами и какими-то каракулями, зато личность финансового директора в полной мере проявлялась во всей обстановке -- и в старом красном плюшевом диване, который он облюбовал себе в одном из дворцовых покоев; и в разбросанных по углам предметах туалета; и в висящих на стене парижских фотографиях, а также в объедках на эмалированной тарелке, в дезодоранте, окурках, плевательнице и маленькой спиртовке, на которой в медной кастрюльке постоянно варился кофе. Господин Юкумян имел обыкновение, приходя в кабинет, снимать обувь; поэтому если у окна стояли высокие кожаные ботинки с эластичными задниками, это означало, что финансовый директор находится на своем рабочем месте. В вестибюле, в ожидании вызова, собирались туземцы-рассыльные, без чьих услуг Министерство модернизации пока что обойтись не могло. Ровно в девять утра Бэзил и господин Юкумян уже сидели за своими письменными столами. Учрежденное всего месяц назад по указу императора Министерство модернизации уже развило бурную деятельность. Правда, насколько деятельность эта была эффективной, могли судить пока лишь те немногие, кто был вхож в круглое, увешанное рекламными объявлениями здание. Задача министерства, как говорилось в императорском указе, состояла в том, чтобы "способствовать внедрению прогрессивных веяний в жизнь Азанийской империи", что, по существу, давало министерству неограниченное право вмешиваться во все происходящее в стране. Пробежав глазами сложенную на столе корреспонденцию и мельком взглянув на сегодняшнее расписание, Бэзил вынужден был признать, что любой другой на его месте и на месте господина Юкумяна счел бы, что он свои силы переоценил. Сегодня Бэзилу предстояло изучить ответы восьми вице-королей из провинций на анкету, касающуюся экономических ресурсов и состава населения вверенных им территорий; присланные ответы отличались льстивой витиеватостью формы и полным отсутствием содержания. Сегодня предстояло также ознакомиться с поступившими от европейских золотоискателей заявками на концессии, с запросами туристических бюро относительно перспективы охоты на хищников, серфинга и альпинизма; с ходатайствами о назначении на государственную службу, с многочиcленными протестами от миссий и посольств, со сметами на строительство жилых зданий, с законопроектом о судейской этике -- все эти бумаги шли прямиком к Бэзилу. Министры двора его величества не только не видели в Бэзиле своего соперника, но чистосердечно верили в то, что этот англичанин послан им с небес, ведь он, не покушаясь на их доходы и титулы, совершенно освободил их от работы. На всех бумагах стоял штамп "В Министерство модернизации" -- уже через несколько дней после создания министерства и министр внутренних дел, и гофмейстер двора, и верховный судья, и мэр города, и даже сам Сет одним движением каучукового кружка перекладывали решение всех вопросов на бэзила. Только несторианский патриарх и главнокомандующий вооруженными силами не воспользовались услугами нового министерства и по старинке продолжали -- пусть медленно, пусть нерадиво, зато собственноручно -- управлять подотчетными им ведомствами. Накануне Сил допоздна просидел с императором над новым уголовным кодексом, однако количество дел, которыми ему предстояло заняться, отнюдь не повергло его в уныние. -- Юкумян! -- Вы звали, мистер Сил? -- Финансовый директор неслышными шагами вошел в комнату. -- Коннолли наотрез отказывается приобретать сапоги. -- Наотрез отказывается?! Но, мистер Сил, он должен приобрести сапоги. Я купил их в Кейптауне. Они придут следующим пароходом. Понимаете, купил по собственной инициативе. На собственные средства. Что мне прикажете делать с тысячью пар сапог, если Коннолли их не возьмет? -- Надо было подождать. -- Подождать?! А что будет, когда выйдет приказ, что гвардия должна быть в сапогах, а? Что будет, скажите? Какой-нибудь негодяй захочет на этом заработать, пойдет к императору и скажет, что достанет сапоги дешевле, чем Юкумян. И что я тогда, спрашивается, делать буду? По мне эти черномазые могли бы и дальше босиком ходить, я не против. Нет, мистер Сил, так дела не делаются. Я ведь все рассчитал: в один прекрасный день выйдет приказ всем гвардейцам надеть сапоги. Приказ приказом, а сапог-то нет. В этой вонючей дыре разве можно купить столько сапог? Одни обещают достать их за три недели, другие -- за месяц, третьи -- за полтора, и так дальше. А тут прихожу я и говорю: "У меня есть сапоги. Сколько вам пар надо? Тысячу? Пожалуйста. Устроим". Вот как делаются дела. И что же говорит генерал? Бэзил молча протянул ему резкое, до неприличия короткое письмо -- ответ Коннолли на вежливое, тщательно продуманное послание Бэзила, которое начиналось словами: "Министр модернизации рад засвидетельствовать свое почтение Главнокомандующему императорской армии и, в соответствии с полномочиями, каковыми наделил его императорский указ, настоятельно рекомендует..." На вырванном из записной книжки клочке линованной бумаги карандашом было нацарапано следующее: "Пусть министр вместе со своей модернизацией катится к чертовой матери. В сапогах мои люди и шагу ступить не смогут. Советую в следующий раз вместо сапог всучить Сету цилиндры и трости. Герцог". -- Цилиндры, говорите? -- переспросил, ненадолго задумавшись, господин Юкумян. -- Это можно. -- Ты не понял -- это генерал так шутит. -- Шутит?! Он, значит, шутит, а я -- оставайся с тысячью пар кожаных сапог на руках, так? Ха, ха, ха. Хороши шутки. Да во всей стране не найдется сотни человек, которые бы носили сапоги. И потом, такие сапоги никто не купит. Они же армейские. Вы меня поняли? -- Не волнуйся, -- успокоил его Бэзил. -- Мы найдем им применение. В крайнем случае продадим духовенству. -- Он снова, нахмурившись, перечитал записку генерала, подколол ее к остальной корреспонденции и бросил на армянина свой обычный дерзкий, угрюмый и в то же время наивный взгляд. -- Мне кажется, -- добавил он, -- Коннолли зарывается. Надо бы его проучить. -- Говорят, у генерала роман с мадам Байон. -- Не верю. -- И напрасно. Мне об этом под большим секретом рассказал парикмахер, который бреет все французское посольство. В городе об этом только и разговоров. Даже госпожа Юкумян слышала. А все потому, -- господин Юкумян самодовольному улыбнулся, -- что мадам Байон пьет. С этого у них с Коннолли все и началось. Через четверть часа Бэзил в господин Юкумян занялись более важными делами. Утром в Министерстве модернизации, как всегда, кипела работа. -- Послушайте, мистер. Говорю вам, как обстоит дело. Мы должны защищать интересы его величества. Вы меня поняли? Вы считаете, что в горах Нгумо есть большие залежи олова. Такого же мнения придерживаемся и мы. Такого же мнения придерживаются и другие компании. Думаете, вы один хотите концессий? Только сегодня ко мне с аналогичной просьбой приходили два джентльмена. "Устрой, -- говорят, -- нам концессии". А я им говорю, что концессии мы можем предоставить только той компании, которой доверяем. Послушайте, а почему бы вам не включить в совет директоров кого-нибудь, кто пользуется в стране репутацией хорошего финансиста? Кому доверяет его величество?.. Вы меня поняли?.. И чтобы у него тоже были свои акции... Такой человек защищал бы интересы его величества и интересы компании... Вы меня поняли? -- Ваша идея мне нравится, господин Юкумян, но ведь найти такого человека совсем не просто. Мне, например, в данный момент никто в голову не приходит. -- Неужели не приходит? А вы подумайте. -- Разве что вы сами, господин Юкумян... Признаться, вашу кандидатуру я не рассматривал. Вы же такой занятой человек. -- Послушайте, мистер, для интересного дела я всегда найду время, можете не сомневаться... За перегородкой Бэзил беседовал с американским коммерческим атташе: -- Вот какая ситуация, Уокер. Я... император хочет потратить в этом году четверть миллиона на строительство дорог. Налогами таких денег не соберешь, поэтому я намереваюсь, чтобы накопить нужную сумму, выпустить акции. Вы, насколько мне известно, представляете здесь две компании, нефтяную "Космополитен ойл траст" и автомобильную "Стетсон карз". Каждая миля азанийского асфальта обеспечит вам пятьсот лишних машин в год, а уж сколько галлонов нефти -- и не подсчитать. Если ваши компании согласятся приобрести мои акции, я готов предоставить им монополию на десять лет... Следующим посетителем был редактор "Courier d'Azanie". На вид -- как, впрочем, и по сути -- мсье Бертран был человеком незначительным. Его "Курьер" выходил раз в неделю на одном