е, - спросила она, - или вызвать такси?

     После чая зашел мистер Тендрил. Тони  ушел  с  ним  в  кабинет,  и  они
просидели там с  полчаса.  Возвратившись,  он  подошел  к  подносу,  который
оставили в библиотеке по приказанию миссис Рэттери, и  налил  себе  виски  с
имбирным элем. Миссис Рэттери снова взялась за пасьянс.
     - Нелегкий разговор? - спросила она, не поднимая глаз
     - Жутко тяжелый. - Он быстро выпил виски и налил себе еще.
     - Принесите и мне рюмку, ладно?
     Тони сказал:
     - Я, собственно, хотел только договориться с  ним  о  похоронах.  А  он
пытался меня утешать. Это было крайне мучительно... В конце концов  в  таком
положении меньше всего хочется говорить о религии.
     - Некоторые это любят, - сказала миссис Рэттери.
     - Конечно, - начал Тони, немного помолчав, - когда нет своих детей.
     - У меня два сына, - сказала миссис Рэттери.
     - Вот как? Извините меня, пожалуйста, я не знал... мы так мало знакомы.
Как некрасиво вышло.
     - Все в порядке. Это не только вас удивляет. Я с ними не так  уж  часто
вижусь. Они где-то в школе. Прошлым летом я водила их в кино.  Они  довольно
большие. Один, мне кажется, будет красивым: у него отец красивый.
     - Четверть седьмого, - сказал Тони. - Он, наверное, уже ей сказал.

     У леди Кокперс собрался интимный кружок: Вероника, Дейзи,  Сибнл,  Суки
де Фуко-Эстергази  и  еще  четыре-пять  особ:  все  женщины.  Они  собрались
погадать у новой предсказательницы миссис Норткотт. Открыла ее миссис Бивер:
с каждых пяти гиней, которые та  зарабатывала  по  ее  рекомендации,  миссис
Бивер брала два фунта двенадцать шиллингов комиссионных.  Она  предсказывала
судьбу по новейшему методу,  читая  по  подошвам  ног.  Дамы  с  нетерпением
дожидались своей очереди.
     - Это же надо, сколько времени она возится с Дейзи.
     - Она очень дотошная, - сказала Полли, - и потом это щекотно.
     Немного погодя вышла Дейзи.
     - Ну как? - спрашивали дамы.
     - Ничего не стану говорить, не то все испорчу, - сказала Дейзи
     Они кинули карты, чтобы установить очередность. Идти выпало Бренде. Она
прошла в соседнюю комнату к миссис Норткотт,  которая  сидела  на  стульчике
подле кресла. Миссис Норткотт была  затрапезного  вида  пожилая  женщина,  с
претензиями на благородство произношения. Бренда села, сняла туфлю и  чулок.
Миссис Норткотт  положила  ногу  Бренды  себе  на  колено,  многозначительно
уставилась на нее, потом приподняла ступню и  принялась  обводить  ее  линии
серебряным карандашиком.
     Бренда блаженно пошевелила пальцами и приготовилась слушать.
     В соседней комнате говорили:
     - А где сегодня ее мистер Бивер?
     - Улетел с матерью во Францию смотреть образцы новых обоев. Бренда весь
день места себе не находит - все боится, как бы самолет не разбился.
     - Ужасно трогательно, верно? Хотя, убей меня бог, не пойму, чем  он  ее
пленил...
     - Не предпринимайте ничего в четверг, - говорила миссис Норткотт.
     - Ничего?
     - Ничего важного. Вы  умны,  впечатлительны,  добры,  легко  поддаетесь
влиянию, порывисты, привязчивы. Вы очень артистичны, хотя и не  даете  своим
способностям расцвести в полную меру.
     - А о любви там ничего не говорится?
     - Сейчас перейду к любви. Вот эти линии от большого  пальца  к  подъему
означают любовников.
     - Да, да, расскажите еще...
     Доложили о приходе княгини Абдул Акбар.
     - Где Бренда? - спросила она. - Я думала, она здесь.
     - Ока у миссис Норткотт.
     - Ее хочет видеть Джок Мензис. Он внизу.
     - Джок прелесть... Слушай, а с какой стати ты оставила его внизу?
     - Нет, нет, он пришел по очень важному  делу.  Ему  необходимо  увидеть
Бренду наедине.
     - Господи, как таинственно, она  скоро  выйдет.  Им  нельзя  мешать.  У
миссис Норткотт пропадет весь настрой.
     Дженни рассказала им о случившемся.
     А в соседней комнате за дверью у Бренды уже начала зябнуть нога.
     - Четверо мужчин определяют вашу судьбу, - говорила миссис Норткотт.  -
Один - верен и нежен, но он еще не открыл вам своей любви, другой - пылкий и
властный, и вы его боитесь.
     - О господи, - сказала Бренда, - как интересно! Кто бы это мог быть?
     - Одного вы должны избегать - он вам не принесет добра: он  жестокосерд
и алчен.
     - Это наверняка мой мистер Бивер, господь с ним.  Внизу  Джок  сидел  в
маленькой комнате окнами на улицу, где гости Полли обычно  собирались  перед
обедом. Было пять минут седьмого.
     Вскоре Бренда натянула чулок, надела туфлю и вышла к дамам
     - Весьма увлекательно, - объявила она. - Послушайте, почему у вас такой
странный вид?
     - Джок Грант-Мензис хочет с тобой поговорить - он внизу.
     - Джок? Какая неожиданность. Ничего страшного не случилось, ведь нет?
     - Ты лучше спустись, поговори с ним. И  тут  Бренду  напугала  странная
обстановка в комнате и непривычные выражения на лицах подруг.
     Она опрометью кинулась вниз, в комнату, где ее ждал Джок.
     - В чем дело, Джок? Говори быстрей, мне  страшно.  Ничего  ужасного  не
случилось, нет?
     - Боюсь, что да. Произошел несчастный случай.
     - Джон?
     - Да.
     - Умер?
     Джок кивнул.
     Она опустилась на жесткий ампирный стульчик у стены я  села  тихо-тихо,
сложив руки на коленях, как благовоспитанный  ребенок,  которого  привели  в
компанию взрослых. Она сказала:
     - Расскажи мне, как это было. Откуда ты узнал?
     - Я не уезжал из Хеттона после воскресенья.
     - Из Хеттона?
     - Разве ты не помнишь? Джон сегодня собирался на охоту.
     Она нахмурилась, до нее не сразу дошли его слова.
     - Джон... Джон Эндрю... Я... слава богу... -  и  она  разрыдалась.  Она
беспомощно плакала, отвернув от Джока лицо и  уткнувшись  лбом  в  золоченую
спинку стула.
     Наверху миссис Норткотт держала за ногу. Суки де Фуко-Эстергази.
     - Вашу судьбу, - говорила она, -  определяют  четверо  мужчин.  Один  -
верен и нежен, но он не открыл еще вам своей любви...

        VII 

     Прорезав тишину Хеттона, около комнаты  экономки  прозвенел  телефонный
звонок и был переключен на библиотеку. Трубку взял Тони.
     - Это Джок. Я только что видел Бренду. Она приедет семячасовым поездом,
     - Как она, очень расстроена?
     - Разумеется.
     - Где она сейчас?
     - Она со мной. Я звоню от Полли.
     - Мне поговорить с ней?
     - Не стоит.
     - Хорошо, я ее встречу. Ты тоже приедешь?
     - Нет.
     - Ты был просто замечателен. Не знаю, что бы я делал без тебя и  миссис
Рэттери.
     - Все в порядке. Я провожу Бренду.
     Бренда уже не плакала,  она  сидела  съежившись  на  стуле.  Пока  Джок
говорил по телефону, она не поднимала глаз. Потом сказала:
     - Я поеду этим поездом.
     - Нам пора двигаться. Тебе, наверное, надо взять на  квартире  какие-то
вещи?
     - Моя сумка... наверху. Сходи за ней. Я не могу туда вернуться.
     По дороге она молчала. Она сидела рядом с Джоком - он вел  машину  -  и
глядела прямо перед собой. Когда они приехали, она открыла  дверь  и  первой
прошла в квартиру. В комнате не было  почти  никакой  мебели.  Она  села  на
единственный стул.
     - У нас еще много времени. Расскажи, как все было. Джок рассказал.
     - Бедный мальчик, - сказала она. - Бедный, бедный мальчик.
     Потом открыла шкаф и уложила кое-какие вещи в чемодан, раз или два  она
выходила в ванную.
     - Вещи упакованы, - сказала она. - Все равно еще слишком много времени.
     - Не хочешь поесть?
     - Нет, нет, ни за что, - она снова села, поглядела на себя  в  зеркало,
но не стала приводить лицо в порядок.
     - Когда ты мне сказал, - начала она, - я не сразу  поняла.  Я  сама  не
знала, что говорю.
     - Я знаю.
     - Я ведь ничего такого не сказала, нет?
     - Ты знаешь, что ты сказала.
     - Да, знаю... Я не то хотела... Я думаю, не стоит и стараться - что тут
объяснишь. Джок сказал:
     - Ты ничего не забыла?
     - Нет, там все, что мне  понадобится,  -  она  кивнула  на  чемоданчик,
стоявший на кровати. Вид у нее был убитый.
     - Тогда, пожалуй, пора ехать на станцию.
     - Хорошо. Еще рано. Но все равно.
     Джок проводил ее к поезду. Была среда, и в  вагоны  набилось  множество
женщин, возвращавшихся домой после беготни по лондонским магазинам.
     - Почему бы тебе не поехать первым классом?
     - Нет, нет, я всегда езжу третьим.
     Она села посредине скамьи. Соседки с любопытством заглядывали ей в лицо
- не больна ли она.
     - Почитать ничего не хочешь?
     - Ничего не хочу.
     - А поесть?
     - И поесть не хочу.
     - Тогда до свидания.
     - До свидания.
     Отталкивая Джока, в вагон протиснулась  еще  одна  женщина,  обвешанная
пестрыми свертками.
     Когда новость дошла до Марджори, она сказала Аллану:
     - Зато теперь  мистеру  Биверу  конец.  Однако  Полли  Кокперс  сказала
Веронике:
     - Насколько я понимаю Бренду, это конец для Тони. Захудалые Ласты  были
потрясены  телеграммой.  Они  жили  на  большой,  но  убыточной   птицеферме
неподалеку от Принсес-Рисборо. Никому из них  и  в  голову  не  пришло,  что
теперь в случае чего Хеттон перейдет к ним. А если б и пришло, они  горевали
бы ничуть не меньше.
     С Пэддингтонского вокзала Джок отправился прямо в  Брэттклуб.  Один  из
мужчин у стойки сказал:
     - Какой кошмарный случай с парнишкой Тони Ласта.
     - Да, я при этом был.
     - Неужели? Кошмарный случай. Позже ему сообщили:
     - Звонит княгиня Абдул Акбар. Она желает знать, в клубе ли вы?
     - Нет, нет, скажите ей, что меня здесь нет, - распорядился Джок.

        VIII 

     На  следующее  утро,  в  одиннадцать,  началось  следствие   и   быстро
завершилось. Доктор, водитель автобуса, Бен и  мисс  Рипон  дали  показания.
Мисс Рипон разрешили не вставать. Она была очень бледна и говорила  дрожащим
голосом, отец испепелял ее грозными взглядами с ближней скамьи; под  шляпкой
у нее скрывалась маленькая проплешина, там, где сбрили волосы вокруг  ранки.
В заключительной речи следователь отметил, что в случившемся несчастье,  как
явствует из свидетельских показаний, некого винить, остается только выразить
глубочайшее соболезнование суда мистеру Ласту и леди Бренде в  постигшей  их
тяжелой утрате. Толпа расступилась, образуя проход для  Тони  и  Бренды.  На
следствие явились и полковник Инч, и секретарь охотничьего клуба.  Следствие
велось со всей деликатностью и уважением к скорби родителей. Бренда сказала:
     - Погоди минутку. Я должна поговорить  с  этой  бедняжкой,  рипоновсиой
дочкой.
     И прелестно справилась со своей задачей. Когда все ушли, Тони сказал:
     - Жаль, что тебя не было вчера. К нам приходило  столько  народу,  а  я
совершенно не знал, что говорить.
     - Как ты провел день?
     - Тут была лихая блондинка... Мы немного поиграли в петуха и курочку.
     - Петуха и курочку? Ну и как, успешно?
     - Не очень... Даже не верится, что вчера в  это  время  еще  ничего  не
случилось.
     - Бедный мальчик, - сказала Вренда.
     Они почти не говорили друг с другом с приезда Бренды. Тони встретил  ее
на станции; когда они добрались до дому, миссис Рэттери уже легла, а  наутро
она улетела на своем аэроплане, не повидавшись  с  ними.  Они  слышали,  как
аэроплан пролетел над домом, Бренда - в ванне, Тони - внизу, в кабинете, где
занимался письмами, что стало теперь необходимостью.
     День редких промельков солнца и буйного ветра;  белые  и  серые  облака
высоко над головой неподвижны, но голые деревья вокруг дома раскачиваются  и
сотрясаются, а во дворе конюшни вихрями крутится солома. Бен  снял  парадный
костюм, который надевал на следствие, и занялся делами. Громобою вчера  тоже
досталось, и он немного прихрамывал на правую переднюю.
     Бренда сняла шляпу и кинула ее на стул в зале.
     - Нечего говорить, правда?
     - Не обязательно разговаривать.
     - Нет. Наверное, будут похороны.
     - Как же иначе.
     - Когда, завтра?
     Она заглянула в утреннюю комнату.
     - А они порядочно наработали, верно?
     Движения ее стали замедленными, а голос монотонным  и  невыразительным.
Она опустилась в одно из кресел, стоящих посреди залы, куда никто никогда не
садился, и сидела там не шевелясь. Тони положил руку ей  на  плечо,  но  она
сказала:
     "Оставь" - не раздраженно и  нервно,  а  без  всякого  выражения.  Тони
сказал:
     - Я, пожалуй, пойду отвечу на письма.
     - Хорошо.
     - Увидимся за обедом.
     - Да.
     Она встала, поискала безучастным взглядом  шляпу,  взяла  ее,  медленно
поднялась наверх, и  солнечные  лучи,  пробившиеся  через  цветные  витражи,
осветили ее золотом и багрянцем.
     У себя в комнате она села на широкий  подоконник  и  стала  глядеть  на
поля, на бурую пашню, на колышущиеся безлистые деревья, на шпили церквей, на
водовороты пыли и листьев, клубящиеся внизу у террасы; она все еще держала в
руках шляпу и теребила пальцами приколотую сбоку брошь.
     В дверь постучали, вошла заплаканная няня.
     - Прошу прощения, ваша милость, но я просмотрела  вещи  Джона.  Это  не
мальчика платок.
     Резкий запах и украшенные короной инициалы выдавали его происхождение.
     - Я знаю, чей это. Я отошлю его хозяйке.
     - Не возьму в толк, как он к нему попал, - сказала няня.
     - Бедный мальчик, бедный, бедный мальчик, - сказала Бренда, когда  няня
ушла, и снова уставилась на взбунтовавшийся пейзаж.

     - Я вот думал о пони, сэр.
     - Так, Бен?
     - Хочете вы его у себя держать?
     - Я как-то не думал об этом. Да, пожалуй, нет.
     - Мистер Уэстмэккот из  Рестолла  о  нем  спрашивал.  Он  думает,  пони
подойдет для его дочки.
     - Так.
     - Сколько мы запросим?
     - Я не знаю... сколько вы сочтете правильным...
     - Пони хороший, ухоженный. Я так думаю, что  не  меньше  двадцати  пяти
монет надо за него взять, сэр
     - Хорошо, Бен, займитесь этим.
     - Я запрошу для начала тридцать, так, сэр, а потом маленько спущу.
     - Поступайте как сочтете нужным.
     - Хорошо, сэр.

     После обеда Тони сказал:
     - Звонил Джок. Спрашивал, не может ли чем помочь.
     - Как мило с его стороны. А почему бы тебе не позвать его на уикенд?
     - А ты б этого хотела?
     - Меня здесь не будет. Я уеду к Веронике.
     - Ты уедешь к Веронике?
     - Да, разве ты забыл?
     В комнате были слуги, и  они  смогли  поговорить  только  позже,  когда
остались в библиотеке одни, И тогда:
     - Ты в самом деле уезжаешь?
     - Да, я не могу здесь оставаться. Ты ведь меня понимаешь, разве нет?
     - Да, да, конечно. Просто я думал, может,  нам  уехать  куда-нибудь  за
границу.
     Бренда словно не слышала и продолжала свое.
     - Я  не  могу  здесь  оставаться.  С  этим  покончено,  неужели  ты  не
понимаешь, что с нашей жизнью здесь покончено.
     - Детка, что ты хочешь сказать?
     - Не спрашивай... потом.
     - Но, Бренда, родная, я тебя не понимаю. Мы  оба  молоды  Конечно,  нам
никогда не забыть Джона. Он навсегда останется нашим старшим сыном, но...
     - Замолчи, Тони, пожалуйста,  прошу  тебя,  замолчи...  Тони  осекся  и
немного погодя сказал:
     - Значит, ты завтра уезжаешь к Веронике?
     - Угу.
     - Думаю, я все же приглашу Джока.
     - Ну конечно.
     - А когда мы немного отойдем, тогда подумаем о планах на будущее.
     - Да, тогда.

     Наутро.
     - Очень милое письмо от мамы, - сказала Бренда, протягивая письмо через
стол. Леди Сент-Клауд писала:
           "...Я  не приеду в Хеттон на похороны, но буду непрестанно думать
      о  вас и вспоминать, как я видела вас всех троих на рождество. Дорогие
      дети,  в  такое  время лишь друг в друге вы сможете обрести поддержку.
      Только любовь может противостоять горю..."
     - Я получил телеграмму от Джока, - сказал Тони. - Он приедет.

     - Своим приездом Бренда всех нас свяжет по рукам  и  ногам,  -  сказала
Вероника. - Я считаю, она могла бы догадаться  прислать  отказ.  Понятия  не
имею, как с ней говорить.
     Когда они остались одни после ужина, Тони сказал Джоку:
     - Я все пытался понять и теперь, кажется, понял. У меня  у  самого  все
иначе, но ведь мы с Брендой во многом совершенно разные. Именно потому,  что
они ей чужие, и не знали Джона, и никогда не были здесь, Бренда хочет быть с
ними. В этом все дело,  ты  согласен?  Она  хочет  быть  совершенно  одна  и
подальше от всего, что напоминает ей о случившемся... и все равно  я  ужасно
мучаюсь, что отпустил ее. Не могу тебе передать, какая она была... ну совсем
какая-то механическая... Она все переживает  гораздо  сильнее  меня,  это  я
понимаю. Так тяжело, когда ничем не можешь помочь.
     Джок не ответил.

     Бивер гостил у Вероники. Бренда сказала ему:
     - Вплоть до среды, когда я подумала, что ты умер, я и понятия не имела,
что люблю тебя.
     - А говорила ты об этом не так уж редко,
     - Ты еще в этом убедишься, - сказала Бренда, - дуралей

     В понедельник утром Тони нашел на подносе с завтраком письмо:  "Дорогой
Тони, Я не вернусь в Хеттон. Пусть Гримшо упакует мои вещи и отвезет их
      на  квартиру.  После этого она мне больше не нужна. Тебе, должно быть,
      не сегодня стало понятно, что наша жизнь не ладится.
           Я  влюблена в Джона Бивера и хочу получить развод и выйти за него
      заМуж.  Если  б  Джон  Эндрю  не  погиб,  может  быть,  все  пошло  бы
      по-другому.  Трудно  сказать.  А  так  я  просто  не  смогу начать все
      сначала.   Пожалуйста,  не  очень  огорчайся.  Нам,  наверное,  нельзя
      встречаться во время процесса, но я надеюсь, что потом мы снова станем
      близкими  друзьями.  Во  всяком  случае, для меня ты всегда останешься
      другом, что бы ты обо мне ни думал.
           С наилучшими пожеланиями
                                  Бренда".
     Когда Тони прочел письмо, он решил, что Бренда сошла с ума.
     - Насколько мне известно, она видела Бивера всего два  раза,  -  сказал
он.
     Позже он показал письмо Джоку, и тот сказал:
     - Жаль, что все так получилось.
     - Но ведь это же неправда?
     - К сожалению, правда. Все давно знают.
     Однако прошло еще несколько дней, прежде чем  Тони  полностью  осознал,
что это значит. Он привык любить Бренду и доверять ей.


        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 
        АНГЛИЙСКАЯ ГОТИКА II

        I 

     - Ну как, старикан очень переживает?
     - Вроде бы. От этого чувствуешь себя такой скотиной, - сказала  Бренда.
- Боюсь, что ему очень тяжело.
     - Если б он не переживал, тебе было б неприятно, - сказала Полли,  чтоб
ее утешить.
     - Да, пожалуй.
     - Что бы ни случилось, я останусь твоим другом, - сказала Дженни  Абдул
Акбар.
     - Пока все идет гладко, - сказала Бренда. - Хотя и были кое-какие  gene
{Неприятности (франц.).} с родственниками.

     Тони последние  три  недели  жил  у  Джока.  Миссис  Рэттери  уехала  в
Калифорнию, и Джок был рад обществу. По вечерам они большей  частью  обедали
вместе. В Брэтт-клуб они больше не ходили, не ходил  туда  и  Бивер.  Вместо
этого они зачастили  в  Браун-клуб,  где  Бивер  не  состоял.  Бивер  теперь
проводил все время с Брендой то в одном, то в другом из полудюжины  знакомых
домов.
     Миссис Бивер была недовольна поворотом событий: ее мастеров отослали из
Хеттона, не дав закончить работу.

     В первую неделю Тони имел несколько мерзостных бесед.  Аллан  попытался
выступить в роли миротворца.
     - Подожди недельку-другую, - говорил он, - и Бренда вернется. Бивер  ей
быстро надоест.
     - Но я не хочу, чтобы она возвращалась.
     - Я прекрасно понимаю твои чувства. Но сейчас, знаешь  ли,  не  средние
века. Если, бы Бренда не была так расстроена смертью Джона, кризиса могло бы
и не быть. Да еще в прошлом году Марджори повсюду шлялась с  этим  оболтусом
Робином Бизили. Она по нему с ума сходила, а я  делал  вид,  что  ничего  не
замечаю, - и все рассосалось. На твоем месте я бы просто  посмотрел  на  это
сквозь пальцы. Марджори сказала:
     - Ну, конечно же, Бренда не любит Бивера. Да разве можно его любить?  А
если ей и кажется сейчас, что она его любит, твой долг - помешать ей свалять
дурака. Ты должен не давать ей развода, по крайней мере, до  тех  пор,  пока
она не подыщет кого-нибудь поприличнее.
     Леди Сент-Клауд сказала:
     - Бренда поступила очень, очень неразумно. Девочка всегда  была  крайне
возбудимой, но я уверена, что ничего дурного она не могла сделать, абсолютно
уверена. Бренда на такое не способна. Я не знакома с мистером Бивером  и  не
имею ни малейшего желания с ним знакомиться. Насколько я понимаю, он во всех
отношениях неподходящая пара для Бренды. Не может быть, чтобы Бренда  хотела
выйти замуж за такого человека. Я вам объясню,  Тони,  как  это  получилось.
Бренда, должно быть, чувствовала, что вы ею пренебрегаете, ну самую чуточку,
- так часто бывает на этой стадии брака.  Мне  известно  множество  подобных
случаев - и конечно же, ей польстило, что в  нее  по  уши  влюбился  молодой
человек. Вот и все - ничего дурного в этом не было Но потом этот  чудовищный
удар - несчастье с маленьким Джоном  -  выбил  ее  из  колеи,она  просто  не
отдавала себе отчета в том, что говорит и что пишет. Через несколько лет  вы
еще посмеетесь над этим недоразумением.
     Тони не видел Бренды со дня похорон. Один  раз  он  говорил  с  ней  по
телефону.
     Шла вторая неделя, когда он  особенно  тосковал  и  совершенно  потерял
голову от разнообразных советов
     У него долго сидел Аллан, склоняя его к примирению.
     - Я говорил с Брендой, - сказал он. - Ей уже надоел Бивер. Она только и
мечтает, как бы вернуться в Хеттон и зажить с тобой по-прежнему.
     Пока Аллан был у него, Тони  решительно  отказывался  его  слушать,  но
потом его слова и воспоминания, которые они пробудили,  не  шли  у  него  из
головы. Итак он позвонил:
     Бренде, и она говорила с ним спокойно и серьезно.
     - Бренда, это Тони.
     - Здравствуй, Тони, в чем дело?
     - Я только что говорил с Алланом. Он сказал, у тебя переменились планы.
     - Я что-то не понимаю, о чем ты.
     - Он сказал, что ты хочешь бросить Бивера и вернуться в Хеттон.
     - Аллан так сказал?
     - Да, а что, это неправда?
     - Боюсь, что нет. Аллан - осел и лезет не в свои деда. Он  был  у  меня
сегодня. Мне он сказал, что ты не хочешь разводиться, но готов разрешить мне
жить в Лондоне и делать все, что мне заблагорассудится, лишь бы не  доводить
до публичных скандалов. Мне это показалось разумным, и я как раз хотела тебе
позвонить, поговорить. Но, наверное, это тоже  дипломатический  ход  Аллана.
Как бы то ни было, боюсь, что сейчас вопрос о моем возвращении в  Хеттон  не
стоит.
     - Понимаю. Я так и думал... Я просто так позвонил.
     - Ничего. Как поживаешь, Тони?
     - Спасибо, хорошо.
     - Вот и отлично. Я тоже. До свиданья. Это был  их  последний  разговор.
Оба избегали мест, где могли бы встретиться.

     Сочли, что в роли истца удобнее выступить Бренде. Тони поручил  процесс
не  семейным  поверенным  в  делах,  а  другой,   менее   почтенной   фирме,
специализировавшейся на разводах. Он скрепя сердце готовил себя к тому,  что
столкнется с профессиональным цинизмом и даже  некоторой  фривольностью,  но
вместо этого встретил мрачность и подозрительность.
     - Насколько я понимаю, леди Бренда ведет себя  весьма  неосмотрительно.
Вполне  вероятно,  что  вмешается  королевский  поверенный...  {В  Англии  -
судейский чиновник,  осуществляющий  надзор  за  проведением  бракоразводных
процессов.} Более того, встает вопрос о деньгах. Вы понимаете,  что  раз  по
настоящей  договоренности  леди  Бренда  считается  стороной  невиновной   и
потерпевшей, она вправе просить у суда весьма существенных алиментов.
     - Об этом не беспокойтесь, - сказал Тони. - Я  уже  все  обсудил  с  ее
зятем и решил положить ей пятьсот фунтов  в  год.  У  нее  четыреста  фунтов
своих, и, я полагаю, у мистера Бивера тоже есть какие-то деньги.
     - Жаль, что нельзя ничего оформить письменно, -  сказал  поверенный,  -
это могут квалифицировать как тайный сговор
     - Слова леди Бренды для меня вполне достаточно, - сказал Тони.
     -  Мы  стремимся  оградить  наших  клиентов  от  самых   непредвиденных
случайностей, - сказал юрист с видом человека,  выполняющего  свой  долг:  у
него в отличие от Тони не выработалось привычки любить Бренду и доверять ей.
     Для измены Тони был намечен четвертый уикенд после  отъезда  Бренды  из
Хеттона. Был снят номер в приморском отеле ("Мы всегда посылаем  туда  наших
клиентов. Тамошние слуги прекрасно  дают  показания")  и  оповещены  частные
сыщики.
     - Вам остается только выбрать партнершу,  -  сказал  поверенный,  и  ни
намека на игривость не было в его мрачном голосе. - В некоторых  случаях  мы
оказывали помощь клиентам, но нередко поступали жалобы, так что мы сочли  за
благо  предоставить  выбор  самим  клиентам.  Недавно  мы  вели  чрезвычайно
деликатное дело, в котором ответчиком  выступал  человек  строгой  морали  и
довольно робкий. В конце концов его собственная жена согласилась  поехать  с
ним и предоставить материал для свидетельских показаний.  Она  надела  рыжий
парик. Все прошло весьма успешно.
     - Не думаю, чтобы это годилось в моем случае.
     - Разумеется. Я просто привел это как любопытный пример.
     - Наверное, я смогу кого-нибудь подыскать.
     - Не сомневаюсь, - сказал поверенный, учтиво кланяясь. Но позже,  когда
Тони обсудил эту проблему с Джеком, все оказалось далеко не так просто.
     - Не каждую об этом попросишь,  -  сказал  он,  -  как  ни  подступись.
Сказать, что  это  юридическая  формальность,  -  оскорбительно,  а  с  ходу
предложить закрутить на всю катушку - большая наглость, если ты до этого  не
обращал на нее никакого внимания и впредь не собираешься. Правда, в  крайнем
случае всегда можно рассчитывать на старушку Сибил.
     Но даже Сибил отказалась.
     - В любое другое время - со всем моим удовольствием, - сказала  она,  -
но сейчас мне это ни к чему. Если слухи дойдут до одного человека, он  может
неправильно понять... Есть у меня на примете страшно хорошенькая  девушка  -
Дженни Абдул Акбар ее зовут. Не знаю, знаком ли ты с ней.
     - Знаком.
     - Ну и как, она не подойдет?
     - Нет.
     - О господи, тогда не знаю, кого и предложить.
     - Пожалуй, придется изучить рынок в Старушке Сотняге, - сказал Джок.
     Они обедали у Джока. В последнее время они  чувствовали  себя  довольно
неуютно у Брауна: когда люди несчастны, их норовят избегать.
     Но  хотя  они  осушили  огромную  бутыль  шампанского,   легкомысленное
настроение, в котором они в последний раз посетили Синк-стрит, не вернулось.
     И тут Тони сказал:
     - А не рано туда ехать?
     - Попытка не пытка. Мы же туда не для развлечения едем.
     - Разумеется, нет.
     Двери в э 100 по Синк-стрит были распахнуты настежь, в пустом  танцзале
играл оркестр. Официанты обедали  за  маленьким  столиком  в  углу.  Группка
девушек толпилась у игорного автомата, теряя шиллинги и  жалуясь  на  холод.
Они заказали бутылку вина разлива винного завода Монморанси и сели ждать.
     - Кто-нибудь из этих подойдет? - спросил Джок.
     - Все равно.
     - Лучше взять такую, которая нравится. Тебе  придется  провести  с  ней
довольно много времени.
     Немного погодя вниз спустились Милли и Бэбз.
     - Так как насчет почтальонских шапок? - спросила Милли. Они  не  поняли
намека.
     - Вы ведь были здесь в прошлом месяце, мальчики, нет, что ли?
     - Боюсь, мы тогда здорово выпили.
     - Да ну?
     Милли и Бэбз крайне редко встречали вполне  трезвых  мужчин  в  рабочее
время.
     - Подсаживайтесь к нам. Как поживаете?
     - У  меня  вроде  насморк  начинается,  -  погано  себя  чувствую.  Вот
сквалыги: ни за что не хотят топить эту трущобу.
     Милли была настроена бодрее и раскачивалась на стуле в такт музыке.
     - Танцевать хотите? - спросила она, и они с Тони  зашаркали  ногами  по
пустому залу.
     - Мой друг ищет даму поехать вместе к морю, - сказал Джок.
     - В такую-то погоду?  Просто  находка  для  одинокой  девушки,  -  Бэбз
фыркнула в мокрый комочек платка.
     - Ему для развода.
     - А, понятно. Чего бы ему не взять Милли? Она  не  боится  простуды,  и
потом она знает, как вести себя в отеле. Тут есть много девушек, с  которыми
можно хорошо провести вечерок в городе, но для развода нужна дама.
     - Вас часто приглашают для этого?
     - Бывает. Оно конечно, неплохо отдохнуть, только приходится  все  время
разговаривать, а джентльмены как заведутся о  своих  женах,  так  конца-краю
нет.
     За танцами Тони, не мешкая, приступил к делу.
     - Вам бы не хотелось уехать из города на уикенд? - спросил он.
     - Отчего бы и нет, - сказала Милли. - Куда?
     - Я бы предложил Брайтон.
     - А... Вам для развода?
     - Да.
     - Вы не против, если я возьму с собой дочку: она нам помехой не будет.
     - Ну что вы.
     - Так я понимаю, вы не против.
     - Нет, я решительно против.
     - А... Вы бы не подумали, что у меня есть восьмилетняя дочка, верно?
     - Нет.
     - Ее Винни зовут. Я родила ее в  шестнадцать  лет.  Я  была  младшей  в
семье, и отчим нам, девчонкам, проходу не давал. Вот почему  мне  приходится
зарабатывать на жизнь. Винни живет у одной дамы в  Финчли.  Двадцать  восемь
шиллингов в неделю мне это обходится, не считая одежи. Она  ужас  как  любит
море.
     - Нет, - сказал Тони, - очень сожалею, но это  невозможно.  Мы  с  вами
выберем там для нее хороший подарок.
     - Ладно... Один джентльмен подарил ей чудный велосипед к рождеству. Она
свалилась с него и расшибла коленку... Так когда надо ехать?
     - Как вы хотите поехать - поездом или машиной?
     - Поездом. В машине Винни тошнит.
     - Винни не поедет.
     - Да, конечно, но все равно лучше поездом.
     Они договорились встретиться на вокзале Виктория в субботу днем.
     Джок дал Бэбз десять шиллингов, и они с Тони отбыли  домой.  Тони  мало
спал последнее время. Оставаясь один, он не мог не  ворошить  в  памяти  все
происшедшее со времени приезда Бивера в Хеттон; выискивал упущенные  в  свое
время улики;  взвешивал,  мог  ли  он  каким-нибудь  словом  или  поступком,
изменить ход  событий;  возвращался  мыслями  к  первым  дням  знакомства  с
Брендой, чтобы хоть там найти объяснение тем переменам, которые произошли  в
ней; снова воскрешал в памяти сцену за сценой последние восемь лет их жизни.
И не мог спать.

        II 

     Общее свидание состоялось в билетной кассе первого класса. Первыми - за
десять минут до срока - прибыли сыщики. Сыщиков, чтобы Тони не потерял их из
виду, ему показали в конторе поверенного. Сыщики, бодрые мужчины средних лет
в мягких шляпах и тяжелых пальто, радовались  предстоящему  уикенду,  потому
что большую часть своего рабочего времени топтались на углах  и  следили  за
парадными, и выезды  подобного  рода  в  конторе  были  нарасхват.  В  более
скромных бракоразводных процессах  поверенные  довольствовались  показаниями
гостиничных слуг. Сыщики считались роскошью и требовали  соответствующего  к
себе отношения.
     В Лондоне в этот день стоял легкий  туман.  На  вокзале  загодя  зажгли
фонари.
     Следом за сыщиками явился Тони в сопровождении верного  Джока,  который
пришел проводить друга. Они купили билеты и стали ждать.  Сыщики,  ревнители
профессионального этикета, предприняли попытку стушеваться,  изучая  рекламы
на стенах и выглядывая из-за колонны.
     - Жуткая затея, - сказал Тони.
     Милли прибыла только через десять минут. Она явилась из мрака  -  перед
нею шествовал носильщик, тащивший  чемодан;  сзади,  цепляясь  за  ее  руку,
плелся ребенок. Гардероб Милли составляли преимущественно  вечерние  платья,
ибо дни свои она обычно проводила, сидя перед газовым камином в капоте.  Вид
у нее был неказистый и довольно приличный.
     - Извините, если опоздала, - сказала она. - Вон Винни  никак  не  могла
отыскать свои ботинки. Я ее тоже взяла. Я знала, что вы  на  самом  деле  не
против. Она ездит по половинному билету.
     Винни  оказалась  некрасивой  девчонкой  в  огромных  очках  с  золотой
оправой. Когда она говорила, было видно, что у нее нет двух передних зубов.
     - Надеюсь, вы не собираетесь взять ее с собой.
     - А то как  же?  -  сказала  Милли.  -  Она  нам  помехой  не  будет  -
головоломкой своей займется.
     Тони наклонился к ребенку.
     - Послушай, - сказал он, - ты ведь не хочешь ехать в какой-то противный
отель. Ты поедешь с этим симпатичным джентльменом. Он повезет тебя в магазин
и разрешит выбрать там самую большую куклу, а потом отвезет домой на машине.
Ты ведь хочешь поехать с ним, правда?
     - Нет, - сказала Винни, - хочу к морю. Не хочу ехать с этим  дядей.  Не
хочу куклу. Хочу к морю с маманей.
     Теперь уже не только сыщики, но и кое-какие  пассажиры  стали  обращать
внимание на разномастную группу.
     - Господи, - сказал Тони, - ничего не поделаешь - придется ее взять.
     Сыщики в некотором отдалении  следовали  за  ними  по  платформе.  Тони
поместил своих спутниц в пульмановский вагон.
     - Ишь ты, - сказала Милли, - в первом классе едем. Правда, здорово? Чаю
можно выпить.
     - А мороженое можно?
     - У них небось нет мороженого. Зато ты можешь выпить чайку.
     - А я хочу мороженого.
     - Мороженое получишь, когда приедем в Брайтон. А теперь  не  балуйся  -
займись головоломкой, а то мама тебя не возьмет в другой раз к морю.
     - Ну и ребенок! Я думал, такие только в книжках бывают, - сказал  Джок,
покидая Тони.
     И  Винни  четко  выдерживала  эту  роль   всю   дорогу   до   Брайтона.
Изобретательностью она не отличалась, но классические приемы знала  назубок,
вплоть до таких избитых, но грозных трюков,  как  сопенье,  покряхтыванье  и
жалобы на тошноту.

     Номер  в  отеле  для  Тони  заказывали  поверенные.  Поэтому   дежурный
администратор несколько оторопел, увидев Винни.
     - Мы оставили вам  двойной  и  одинарный  смежные  номера  с  ванной  и
гостиной, - сказал администратор, - мы не предполагали, что вы  привезете  с
собой дочь. Вам потребуется еще одна комната?
     - Ой, да Винни со мной поселится, - сказала Милли.
     Сыщики, стоявшие поблизости,  недовольно  переглянулись.  Тони  написал
"мистер и миссис Ласт" в книге посетителей
     - С дочерью, - подсказал администратор, ткнув в строку.
     Тони заколебался:
     - Это моя племянница, - сказал он и записал на следующей  строке  "мисс
Смит".
     Сыщик, зарегистрировавшийся строкой ниже, заметил своему коллеге:
     - На этот раз он выпутался. Башковитый парень. Но только  в  этом  деле
все не по-людски. И не по правилам. И еще ребенка с собой  прихватили.  Одно
слово - почтенный семейный выезд. Только этого нам не хватало.  А  нам  ведь
надо и  о  репутации  фирмы  подумать.  Ни  к  чему,  чтоб  к  нам  цеплялся
королевский поверенный.
     - А что, если тяпнуть по-быстрому? - безразлично отозвался коллега.

     Наверху в номере Винни спрашивала:
     - А где море?
     - Прямо через дорогу.
     - Хочу посмотреть на море.
     - Уже темно, золотко. Завтра посмотришь.
     - Хочу сегодня.
     - Поведите ее сейчас, - сказал Тони.
     - А вы правда не будете скучать?
     - Истинная правда.
     - Мы недолго.
     - Ничего. Пусть наглядится вволю. Тони спустился в бар и, обнаружив там
сыщиков, очень обрадовался. Он стосковался по мужскому обществу.
     - Добрый вечер, - сказал он.
     Сыщики  подозрительно  покосились   на   него.   Все   словно   нарочно
складывалось так, чтобы оскорбить их профессиональные чувства.
     - Добрый вечер, - сказал старший  сыщик.  -  Паршивая  сегодня  погода,
сырая.
     - Выпейте со мной. - Ввиду того, что Тони и так оплачивал  их  расходы,
приглашение было явно излишним, но сыщик помоложе  инстинктивно  оживился  и
сказал:
     - А почему бы и нет?
     - Переходите за мой столик. Мне тут одиноко.  Они  отнесли  выпивку  на
дальний столик, где их, не мог слышать бармен.
     - Мистер Ласт, так не годится, сэр, - сказал старший сыщик.  -  Вам  не
положено нас узнавать. Уж не знаю, что бы на это сказали в конторе.
     - Наше вам, - сказал младший сыщик.
     - Это мой коллега мистер Джеймс, - сказал старший сыщик. - Моя  фамилия
Бленкинсон. Джеймс в нашем деле новичок.
     - Совсем как я, - сказал Тони.
     - Жаль, что  такая  паршивая  погода  выдалась  для  работы,  -  сказал
Бленкинсон, - сырость, и ветер дует. У меня все кости ломит.
     - Скажите, пожалуйста, - сказал Тони,  -  берут  когда-нибудь  детей  в
такого рода поездки?
     - Никогда.
     - Я так и думал.
     - Раз уж вы спросили, мистер Ласт, я так  скажу  -  это  неправильно  и
неосмотрительно. Не годится так,  в  этих  делах  важно  произвести  хорошее
впечатление. Насчет нас с Джеймсом можете не беспокоиться.  Мы  об  этом  на
суде - ни гугу. Но на слуг полагаться нельзя. Вдруг нарветесь на  новичка  в
судебных делах, а он возьми да и ляпни что не след. Тогда что?  Не  нравится
мне это, мистер Ласт, по правде вам скажу.
     - А мне и подавно.
     - А я детишек люблю, - сказал Джеймс, новичок в этом деле.  -  Ну  как,
тяпнем еще по одной? Мы угощаем.
     - Скажите,  -  попросил  Тони,  когда  они  уже  порядком  посидели  за
столиком. - Вам, должно быть, пришлось повидать немало пар, подготавливающих
здесь развод, скажите, как им удавалось скоротать день?
     - Летом все проще, - сказал Бленкинсоп, -  девицы  обычно  купаются,  а
джентльмены читают газеты на эспланаде; одни  катаются  на  машинах,  другие
просто  торчат  в  баре.  Но  почти  все  рады-радехоньки,  когда   приходит
понедельник.

     Когда Тони поднялся в номер, Милли с дочерью сидели в гостиной.
     - Я заказала мороженое, - сказала Милли.
     - Превосходно.
     - Хочу сейчас ужинать, хочу сейчас ужинать.
     - Сейчас нельзя, золотко, уже поздно. Тебе принесут мороженое.
     Тояи вернулся в бар.
     - Мистер Джеймс, - сказал  он,  -  если  я  вас  правильно  поняла,  вы
сказали, что любите детей?
     - Да, но в меру, разумеется.
     - А вы не согласились бы пообедать с девочкой, которая приехала  вместе
со мной? Я была бы вам весьма признателен.
     - Нет, нет, сэр, едва ли.
     - Вы убедитесь, я не останусь в долгу.
     - Я бы с удовольствием,  но,  видите  ли  сэр,  это  не  входит  в  мои
обязанности. - Джеймс было дрогнул, но тут вмешался Бленкинсоп.
     - Это никак невозможно, сэр.
     Когда Тони ушел, Бленкинсоп решил  поделиться  с  Джеймсом  сокровищами
своего опыта; он в первый раз работал в царе с Джеймсом и счел своим  долгом
научить младшего товарища уму-разуму.
     - Самое трудное в  нашем  деле  -  внушить  клиенту,  что  развод  дело
серьезное.

     В конце концов непомерные посулы, две-три порции мороженого и вызванное
ими легкое уныние все же заставили Винни пойти в постель.
     - Как будем спать? - спросила Милли.
     - Как хотите.
     - Нет уж, как вы хотите.
     - Наверное, Винни будет уютнее  с  вами...  но  утром,  когда  принесут
завтрак, ей, конечно, придется перейти в другую комнату.
     Винни устроили в уголке огромной кровати,  подоткнули  со  всех  сторон
одеялом, и, она,  к  изумлению  Тони,  уснула,  прежде  чем  они  спустились
ужинать.
     Вместе с одеждой Тони и Милли сменили  настроение.  Милли  надела  свое
лучшее вечернее платье, огненно-красное с голой спиной, насвежо накрасилась,
расчесала обесцвеченный перманент, сунула ноги в красные  туфли  на  высоких
каблуках, нацепила браслеты, подушила за ушами,  вдела  огромные  серьги  из
поддельного жемчуга, отряхнула  домашние  заботы  и,  облачившись  в  форму,
приступила к выполнению воинского  долга  -  легионер,  вызванный  к  боевой
службе после выматывающей зимы в бараках; и Тони,  наполняя  перед  зеркалом
портсигар и опуская его в карман  вечернего  костюма,  напомнил  себе,  что,
какой фантасмагоричной и мерзостной ни казалась бы ему -  эта  ситуация,  он
должен вести себя как хозяин;  итак,  он  постучался  и  спокойно  прошел  в
комнату своей гостьи; вот уже месяц  он  жил  в  мире,  внезапно  лишившемся
порядка; казалось, разумное и достойное положение вещей, весь накопленный им
жизненный опыт был всего-навсего безделицей, по ошибке засунутой  в  дальний
угол туалетного столика; и в  каких  чудовищных  обстоятельствах  он  бы  ни
оказался, какие новые безумства ни заметил бы, это ничего не могло  добавить
к тому всепоглощающему хаосу, который свистел у него в ушах.
     Он с порога улыбнулся Милли.
     - Прелестно, - сказал он. - Совершенно прелестно. Пойдем обедать.
     Их комнаты были на втором этаже. Ступенька за ступенькой, они  рука  об
руку спустились по лестнице в ярко освещенный холл.
     - Больше бодрости, - сказала Милли. - Вы что, язык проглотили?
     - Извините, вам скучно?
     - Нет, это я шучу. А вы паренек серьезный, верно я говорю?
     Несмотря на  мерзкую  погоду,  отель,  по-видимому,  был  битком  набит
съехавшейся на уикенд публикой. Через вращающиеся двери входили все новые  и
новые гости, глаза у них слезились, а щеки посинели от стужи.
     - Жидки понаехали, - ненужно комментировала Милли. - Ну да  ладно,  все
равно хорошо раз в кои веки вырваться из клуба.
     Среди вновь прибывших оказался приятель Милли. Он руководил размещением
своих многочисленных чемоданов. В любом другом месте он привлек бы  всеобщее
внимание, ибо на нем был берет и просторная  меховая  шуба,  из-под  которой
выглядывали клетчатые чулки и комбинированные черно-белые туфли.
     - Отнесите чемоданы наверх, распакуйте, да поживей, - приказал он.
     Он был низенький и плотный.  Его  подруга,  тоже  в  мехах,  недовольно
таращилась на одну из стеклянных витрин, украшавших холл.
     - Ой, ради бога, - сказала она.
     Милли и молодой человек поздоровались.
     - Это Дэн, - сказала Милли.
     - Ну, - сказал Дэн, - так что будем делать дальше?
     - Выпить мне наконец дадут? - сказала подруга Дэна.
     - Конечно, Кисуля, даже если мне самому придется сбегать  за  выпивкой.
Выпьете с нами за компанию или мы будем de trop {Лишними (франц.).}.
     Они прошли блистающий салон.
     - Я продрогла, как собака, - сказала Кисуля.
     Дэн снял пальто и предстал в брюках гольф пурпурного цвета с  блестящим
отливом и в шелковой рубашке такой расцветки, которую Тони выбрал  бы  разве
что для пижамы.
     - Мы тебя сейчас отогреем, - сказал он.
     - Тут от жидков не продохнуть, - сказала Кисуля.
     - Я всегда считал это залогом того, что отель хороший. Вы  со  мной  не
согласны? - сказал Тони.
     - Еще чего, - сказала Кисуля.
     - Не сердитесь на Кисулю, она озябла, - объяснил Дэн.
     - Интересно, кто бы не озяб в твоем паршивом драндулете?
     Они выпили несколько коктейлей. Потом Дэн и Кисуля ушли к себе в  номер
причепуриться, как объяснили они; их пригласили на вечеринку к  другу  Дэна,
на его виллу неподалеку.
     Тони и Милли пошли обедать.
     - Он отличный парень, - сказала Милли, - часто заходит? в клуб.  У  нас
там разные типы бывают, но Дэн, он из приличных. Я с ним один раз чуть  было
за границу не поехала, но в последний момент у него что-то там сорвалось.
     - Кажется, мы не очень понравились его девушке.
     - Да она просто озябла.
     Тони обнаружил,  что  ему  с  трудом  удается  поддерживать  застольную
беседу. Поначалу он отпускал замечания о соседях, как  делал  бы,  обедая  с
Брендой у Эспинозы.
     - Вон там в углу хорошенькая девушка.
     - Чего бы вам не податься к ней, милок? - сказала Милли язвительно.
     - Посмотрите, какие бриллианты  у  той  женщины.  Как,  по-вашему,  они
настоящие?
     - Спросите у нее, если вам так интересно.
     - Смотрите, какая красивая женщина - вон там танцует, брюнетка.
     - Чего бы вам ей самой не сказать - она просто помрет от радости.
     Вскоре до Тони дошло, что  в  кругу,  где  вращалась  Милли,  считалось
дурным тоном проявлять интерес к другим женщинам, кроме своей спутницы.
     Они пили шампанское. Его же, что неприятно поразило Тони,  пили  и  оба
сыщика. Он об этом еще поговорит, когда ему представят счет. Нельзя сказать,
чтоб они его выручили с Винни. Где-то в глубине сознания его все  это  время
терзал вопрос:
     Что же они будут делать после ужина, но вопрос решился сам собой: когда
он закуривал сигару, с другого конца зала к ним
     Подошел Дэн.
     - Послушайте, - сказал он. - Если у вас нет планов на вечер, отчего  бы
вам не поехать с нами в гости к моему  другу.  Вы  не  пожалеете.  Он  умеет
принять гостей первый сорт.
     - Ой, давайте поедем, - сказала Милли.
     Вечерний костюм Дэна был сшит из синего материала,  который,  очевидно,
должен был казаться черным при  электрическом  освещении,  однако  почему-то
оставался совершенно синим.
     Итак, Милли и Тони поехали к другу Дэна и  были  приняты  первый  сорт.
Туда съехалось человек двадцать или тридцать гостей,  все  более  или  менее
похожие на Дэна.  Друг  Дэна  был  само  радушие.  Когда  он  не  возился  с
приемником, который то и дело выходил из строя, он расхаживал среди  гостей,
снова и снова наполняя стаканы.
     - Славная штука, - говорил он, демонстрируя наклейку, - от нее вреда не
будет. Штука что надо.
     И они налегли на штуку что надо.
     Временами друг Дэна замечал, - что  Тони  чувствует  себя  не  в  своей
тарелке. Тогда он подходил и клал руку ему на плечо.
     - Очень приятно, что Дэн вас затащил, - говорил он, - надеюсь, у вас ни
в чем нет недостатка. Рад вас видеть. Приезжайте еще, когда не будет гостей,
посмотрите мой домик. Розами интересуетесь?
     - Да, я очень люблю розы.
     - Так приезжайте, когда зацветут розы. Раз вы интересуетесь розами, вам
тут понравится. Черт бы побрал это радио, опять барахлит.
     И Тони задумался, а бывал ли он  так  приветлив,  когда  в  Хеттон  без
спросу привозили незнакомых гостей.
     Где-то в середине вечера он очутился на диване рядом с  Дэном,  который
говорил:
     - Славная девочка Милли.
     - Да.
     - Я вам скажу, что я заметил. Она нравится совершенно не тем  мужчинам,
что остальные девушки. Вроде нас с вами.
     - Да.
     - Вы б никогда не догадались, что у нее дочка восьми лет,
     правда?
     - Да, это удивительно.
     - Я долго не знал. А потом как-то приглашаю я ее в Дьепп на  уикенд,  и
что бы вы думали - она хочет взять с собой  ребенка.  Эти  штучки-дрючки  со
мной, конечно, не прошли, тем дело и кончилось, но Милли я все равно  люблю.
Я вам скажу за Милли: она умеет себя вести, куда ее ни поведи, - сказал  он,
бросив кислый взгляд  на  Кисулю,  которая  перебрала  "штуки  что  надо"  и
нисколько этого не скрывала.
     Вечеринка кончилась в  четвертом  часу.  Друг  Дэна  еще  раз  повторил
приглашение приехать, когда зацветут розы.
     - Будьте спокойны, лучше роз вам не найти на всем юге Англии, -  сказал
он.
     Дэн отвез их в отель. Кисуля сидела рядом с ним на переднем  сиденье  и
склочничала.
     - Ты где был? - без конца повторяла она. - Я тебя за весь вечер ни разу
не видела. Ты куда делся? Где ты шлялся? Называется повез девушку в гости  -
нечего сказать, хорош гусь.
     Тони и Милли сидели сзади. Привычка и усталость  взяли  свое,  и  Милли
положила голову на плечо Тони и держала его за руку.  Когда  они  подошли  к
номеру, Милли сказала:
     - Только тихо. Не разбудить бы Винни. И Тони час, а то и больше,  лежал
в тесной душной спальне, снова и снова перебирая  в  уме  события  последних
трех месяцев; потом тоже уснул.

     Разбудила его Винни.
     - А мама еще спит, - сказала она. Тони посмотрел на часы.
     - Надо думать, - сказал он. Было четверть восьмого. -  Ступай  назад  в
постель.
     - Нет, я уже оделась. Пошли гулять. Она  подошла  к  окну  и  отдернула
шторы, комнату залил ледяной утренний свет.
     - А дождик совсем слабенький, - сказала она.
     - Что ты хочешь делать?
     - Хочу пойти на мол.
     - Мол еще закрыт.
     - Все равно хочу на море. Пошли.
     Тони понял, что больше ему не спать.
     - Хорошо. Выйди и подожди, пока я оденусь.
     - Я здесь подожду. Мама так храпит.
     Через двадцать минут они спустились в холл, где  официанты  в  фартуках
составляли мебель и подметали ковры. Когда они вышли из вращающихся  дверей,
их встретил пронизывающий ветер. Асфальт бульвара был мокр от морских  брызг
и дождя. По нему,  подгоняемые  ветром,  неслись  две-три  женские  фигурки,
руками  в  перчатках  прижав  к  груда  молитвенники.  Четверо  или   пятеро
несчастных стариков проковыляли к морю, сопя и отдуваясь.
     - Да пошли же, - сказала Винни.
     Они спустились на берег и, обшибая ноги  о  гальку,  подошли  к  самому
морю. Винни бросала камешки.
     Купальщики были уже в воде: некоторые  взяли  с  собой  собак,  собаки,
отфыркиваясь, плыли бок о бок с хозяевами.
     - Ты почему не купаешься? - спросила Винни.
     - Слишком холодно.
     - А они купаются. Я тоже хочу.
     - Спросись у мамы.
     - Ты небось просто трусишь. Ты плавать умеешь?
     - Да.
     - Тогда чего ж ты не плаваешь? Спорим, что не умеешь.
     - Пусть будет по-твоему. Не умею.
     - Чего ж ты тогда говорил, что умеешь? Врун ты после этого.
     Они  пошли  по  гальке  вдоль  берега.  Винни  поскользнулась  и   села
раскорякой в лужу.
     - Ну вот, у меня теперь штанишки мокрые, - сказала она.
     - Надо вернуться в отель, там переоденешься.
     - Как противно в мокром. Пошли позавтракаем.  Отель,  как  правило,  не
обслуживал постояльцев, которые спускались завтракать в восемь утра, да  еще
в воскресное утро. Ничего не было  готово,  и  им  пришлось  довольно  долго
ждать. Мороженого, к неудовольствию Винни, не оказалось. Она ела грейпфрут и
тосты с яичницей и копченой селедкой,  то  и  дело  разражаясь  жалобами  на
мокрую одежду. После завтрака Тони послал ее  наверх  переодеваться,  а  сам
курил в салоне трубку и просматривал воскресные газеты. В девять  утра  этим
занятиям положил конец приход Бленкинсопа.
     - Вчера вечером мы потеряли вас из виду, - сказал он.
     - Мы поехали на вечеринку.
     - Не следовало этого делать, строго говоря, ну да ладно. Думаю, особого
вреда не будет. Вы уже завтракали?
     - Да, здесь, в ресторане, с Винни.
     - Мистер Ласт, о чем вы думаете? Вам же нужны показания слуг.
     - Видите ли, мне не хотелось будить Милли.
     - Ей за это деньги платят, верно? Куда это годится,  мистер  Ласт?  Вам
никогда не получить развода, если вы будете себя так несолидно вести.
     - Хорошо, - сказал Тони, - я позавтракаю еще раз.
     - И учтите - обязательно в постели.
     - В постели так в постели. - И Тони уныло поплелся в номер.
     Винни уже отдернула занавески, но это не разбудило ее мать.
     - Она один раз  проснулась,  но  потом  перевернулась  на  другой  бок.
Разбудите ее, пускай встает. Я хочу на мол.
     - Милли, - сказал Тони твердо, - Милли.
     - Ох, - сказала она. - Который час?
     - Нам надо позавтракать.
     - Не хочу я завтракать. Я еще немножко посплю.
     - Ты уже завтракал, - сказала Винни.
     - Вставайте,  -  сказал  Тони.  -  Потом  выспитесь  вволю.  Для  чего,
спрашивается, мы сюда приехали? Милли села.
     - Ладно, - сказала она. - Винни, золотко, дай маме кофточку со стула.
     Милли была совестливая девушка и  не  увиливала  от  работы,  какой  бы
отвратительной та ни казалась.
     - Это ж надо в такую рань поднять. Тони прошел  в  свою  комнату,  снял
туфли, воротничок, галстук, пиджак и жилет и надел халат.
     - Вот жадина, - сказала Винни, - по два завтрака ест.
     - Когда станешь постарше, научишься понимать эти вещи. Таков  закон.  А
теперь посиди тихо четверть часа в гостиной. Обещаешь? Потом  можешь  делать
все, что хочешь.
     - А купаться можно?
     - Разумеется, если будешь сидеть тихо.
     Тони лег в постель к Милли и плотно запахнул у ворота халат.
     - Ну, как я выгляжу? Все в порядке?
     - Девичья мечта, - сказала Милли.
     - Отлично. В таком случае я звоню.
     Едва принесли завтрак, Тони вылез из постели и оделся.
     - Вот и вся измена, - сказал он. - И подумать только, что в газетах это
назовут "интимными отношениями".
     - А теперь мне можно купаться?
     - Разумеется.
     Милли снова улеглась спать.
     Тони повел Винни на берег. Поднялся ветер, тяжелые  волны  молотили  по
гальке.
     - Девочка хотела бы искупаться, - сказал Тони.
     - Сегодня детям купаться запрещено, - сказал пляжный служитель.
     - Это ж надо такое придумать, - говорили собравшиеся зеваки. - Он  что,
утопить ребенка хочет?
     - Да мыслимое ли дело этакому человеку ребенка доверить.
     - Мерзавец, самый настоящий мерзавец.
     - А я хочу купаться, - сказала  Винни,  -  ты  сказал,  что  мне  можно
купаться, если ты съешь два завтрака.
     Публика,   обступившая   их   кольцом,   чтоб   всласть    налюбоваться
замешательством Тони, неодобрительно переглядывалась.
     - Два завтрака?
     - Разрешает ребенку купаться?
     - Да это какой то чокнутый.
     - Ничего, - сказал Тони. - Мы пойдем на мол.
     Несколько человек из толпы обошли  с  ними  все  автоматы,  так  им  не
терпелось посмотреть, до каких зверств может докатиться этот полоумный отец.
     - Вон этот человек съел два завтрака зараз, а теперь хочет утопить свою
дочку, - вводили они в курс подошедших зевак, подозрительно  следя  за  тем,
как Тони пытается занять Винни настольным бильярдом.
     Поведение Тони служило подтверждением их взгляда на  род  человеческий,
почерпнутого из еженедельников, которые они все, как  один,  читали  сегодня
утром.

     - Ну что ж, -  сказал  поверенный  Бренды,  -  процесс  мы  подготовили
всесторонне, ничего не упустили. Думаю, слушание скорее  всего  назначат  на
следующую сессию - сейчас очень большой наплыв дел, но вреда не будет,  если
вы заранее подютовите свои показания. Я велел их для вас перепечатать. Во  г
разберитесь, пожалуйста, и на всякий случай держите их при себе.
     - "...Мой брак можно было назвать идеальным, - читала Бренда, -  вплоть
до  рождества  прошлого  года,  когда  я  почувствовала,  что  муж  ко   мне
переменился. Если занятия требовали моего присутствия в Лондоне,  он  всегда
оставался в деревне. И я поняла, что он относится ко мне не так, как прежде.
Он стал сильно пить и однажды, напившись, учинил скандал в нашей  лондонской
квартире,  непрерывно  звонил  по  телефону  и  подсылал  пьяного  приятеля,
барабанить в дверь". А это нужно?
     - Не обязательно, но рекомендуется вставить. Психология играет огромную
роль. В  минуты  просветления  судьи  иногда  удивляются,  почему  абсолютно
приличные, счастливые в браке мужья проводят время на взморье  с  женщинами,
которых  до  этого  и  в  глаза  не  видели.  Поэтому  никогда   не   мешает
присовокупить доказательства общей распущенности.
     - Понятно, - сказала Бренда.  -  "С  этого  времени  я  наняла  частных
сыщиков и установила за ним слежку.  То,  что  я  узнала  из  их  донесений,
заставило меня покинуть дом моего мужа пятого  апреля".  Да,  теперь  я  как
будто разобралась.

        III 

     Леди   Сент-Клауд   сохраняла   первобытную   веру    во    власть    я
сверхъестественный здравый смысл Главы Семьи,  поэтому,  узнав,  что  Бренда
сбилась с пути истинного,  она  первым  делом  послала  телеграмму  Реджи  с
требованием тотчас же вернуться из Туниса, где тот в данный момент осквернял
гробницы. Но Реджи остался верен себе и не торопился. Он не  сел  на  первый
пароход, не сел он  и  на  второй  и,  таким  образом,  прибыл  в  Лондон  в
понедельник, уже после того, как Тони вернулся из Брайтона. Он собрал у себя
в библиотеке семейный совет в составе Бренды, Марджори, Аллана и поверенных;
потом всесторонне обсудил вопрос с каждым из них в отдельности; пригласил на
обед Бивера, поужинал с Джеком и даже нанес визит тетке Тони  Фрэнсис.  И  в
заключение договорился с Тони поужинать в четверг вечером у Брауна.
     Он был на восемь лет старше Бренды; беглое,  трудно  уловимое  сходство
крайне редко угадывалось между ним и Марджори, но и внутренне  и  внешне  он
отличался от Бренды, насколько только можно себе представить. Он  был  толст
ранней, неестественной полнотой и носил бремя плоти так, словно еще не успел
к нему привыкнуть; словно на него навалили этот груз только сегодня утром  и
он все пробует, как бы к нему  получше  приладиться;  походка  у  него  была
неуверенная, а глаза воровато бегали по сторонам, словно он боится попасть в
засаду и сознает, что при его данных  ему  не  убежать.  Впечатлением  этим,
однако,  он  был  обязан  исключительно  своей  внешности;  взгляд   казался
подозрительным, оттого что глаза  еле  выглядывали  из-за  складок  жира,  а
движения  отличались  осторожностью,  потому  что  он  с   трудом   сохранял
равновесие, а не потому, что стеснялся своей неуклюжести; ему  никогда  и  в
голову не приходило, что он выглядит не совсем обычно.
     Куда больше половины своего времени и дохода Реджи тратил  за  границей
на скромные археологические экспедиции. Его дом в Лондоне был  битком  набит
плодами  этих  раскопок  -  разбитыми  амфорами,  позеленевшими   бронзовыми
топорами, осколками костей и обуглившихся палочек, стояла там и грекоримская
мраморная голова с до основания стертыми временем чертами. Реджи написал две
небольшие монографии о своих экспедициях и издал  их  за  собственный  счет,
посвятив членам королевской  семьи.  Приезжая  в  Лондон,  он  аккуратнейшим
образом посещал палату лордов; всем друзьям его перевалило далеко за  сорок,
вот уже несколько лет он тоже считался  представителем  этого  поколения,  и
лишь очень немногие матери еще лелеяли надежду заполучить его в зятья.

     - Вся эта история с Брендой  мне  представляется  крайне  неудачной,  -
сказал Реджи Сент-Клауд.
     Тони согласился.
     - Мать, естественно, весьма расстроена. Я и сам  расстроен.  Откровенно
говоря, я не могу не признать, что она, по моему мнению,  вела  себя  крайне
глупо, глупо и неподобающе. Я вполне понимаю, что и вы тоже этим расстроены.
     - Да, - сказал Тони.
     - И все же, как я ни уважаю ваши чувства, должен сказать, что, по моему
мнению, вы ведете себя довольно невеликодушно.
     - Я делаю все так, как хочет Бренда.
     - Дорогой мой, она сама не знает,  чего  хочет.  Я  видел  вчера  этого
самого Бивера. Он мне совершенно не понравился. А вам?
     - Я его почти не знаю.
     - Так вот, уверяю вас, он мне совершенно не  понравился.  А  вы,  можно
сказать, кидаете Бренду в его объятья. Вот к чему ведет ваше поведение,  как
я понимаю, и вот почему я считаю вас невеликодушным. Конечно, сейчас  Бренда
вбила себе в голову, что она в него влюблена. Но долго это не протянется. Да
и может ли быть иначе с этим самым Бивером.  Не  пройдет  и  года,  как  она
захочет к вам вернуться, вот увидите. Аллан то же самое говорит.
     - Я уже говорил Аллану. Я не хочу, чтобы она возвращалась.
     - Ну, это уже невеликодушно.
     - Да нет, просто я не смог бы относиться к ней по-прежнему.
     - А зачем относиться по-прежнему? Люди с  возрастом  меняются.  Да  еще
десять лет назад меня не  интересовали  никакие  эпохи  после  шумерской,  а
теперь, смею вас заверить, даже христианская эра представляется  мне  весьма
значительной.
     И Реджи пустился в  пространные  рассуждения  о  tabulae  exsecrationum
{Табличках заклятий (латин.) - эти таблички клали в могилы в Древнем Риме.},
которые он недавно откопал.
     - Мы находили их почти в каждой могиле, - говорил он, -  чаще  всего  в
них сообщается о гонках  колесниц,  они  нацарапаны  на  свинце.  Их  обычно
бросали в погребения; пока мы обнаружили всего сорок три, но  тут  случилась
эта неприятная  история,  и  мне  пришлось  вернуться.  Естественно,  что  я
расстроен.
     Некоторое время он молча поглощал пищу. Последнее умозаключение вернуло
разговор к исходной точке. Он явно еще  не  высказался  до  конца  и  теперь
размышлял, как половчее приступить к  делу.  Ел  он  прожорливо,  чавкал  (и
часто, сам того не замечая, поедал то, что обычно  оставляется  на  тарелке:
рыбьи головы  и  хвосты,  холмики  куриных  костей,  персиковые  косточки  и
яблочные черенки, сырные корки и волокнистые части артишоков).
     - Да и потом, знаете ли, нельзя сказать,  чтобы  Бренда  была  во  всем
виновата.
     - Я как-то не думал о том, кто виноват.
     - Все это, конечно, хорошо, но  вы  становитесь  в  позу  оскорбленного
супруга - говорите, что не сможете к ней по-прежнему относиться и все такое.
Я хочу сказать, для ссоры нужны двое, а у вас, насколько  я  понимаю,  жизнь
Давно не ладилась. Вы, к примеру, сильно пили, да, кстати, не хотите ли  еще
бургундского?
     - Это вам Бренда сказала?
     - Да. И у вас тоже  были  увлечения.  Вы  пригласили  какую-то  даму  с
мавританской фамилией в Хеттон, когда Бренда была там. Это уже,  знаете  ли,
несколько чересчур. Я всецело за то, чтоб супруги не стесняли друг друга, но
тогда никого нельзя винить, если вы меня поняли.
     - Это вам Бренда сказала?
     - Да. Не подумайте, будто я хочу читать  вам  мораль  или  поучать,  но
только я чувствую, что вы не вправе поступать с  Брендой  так  невеликодушно
при сложившихся обстоятельствах.
     - Она сказала, что я пил и был в связи с этой мавританской дамой?
     - Ну, не скажу, что она именно так сказала, но она говорила, что  вы  в
последнее время выпивали и явно проявляли интерес к этой даме.
     Молодой толстяк напротив  Тони  заказал  чернослив  со  сливками.  Тони
сказал, что больше есть не будет.
     А ведь всего несколько дней назад ему казалось, что его ничто не сможет
удивить.
     - Поэтому, я надеюсь, вам будет понятно то, к чему я сей час перейду, -
вкрадчиво продолжал Реджи. - Речь пойдет о деньгах. Я понял, что, находясь в
тяжелом состоянии после смерти ребенка,  Бренда  пошла  на  какое-то  устное
соглашение с вами относительно алиментов.
     - Да, я определил ей пятьсот фунтов в год.
     - Ну, знаете ли, по моему мнению, вы не имеете права так злоупотреблять
ее благородством. С ее стороны было  крайне  неблагоразумно  согласиться  на
ваше предложение. Она теперь признает, что была тогда не в себе.
     - И что же она предлагает?
     - Пойдемте отсюда, выпьем кофе.
     Когда они расположились у камина в  пустой  курительной  Реджи  наконец
ответил:
     - Видите ли, я обсудил этот вопрос с юристами, и мы  нашли,  что  сумма
должна быть увеличена до двух тысяч фунтов.
     - Это невозможно. Мне никогда не осилить такой суммы.
     - Видите ли, я должен учитывать интересы Бренды.  У  нее  почти  ничего
нет, и ей не на что надеяться. Мать моя живет на содержание,  которое  я  ей
выплачиваю по завещанию отца. Бреиде я не смогу ничем помочь. Все  средства,
которые мне удастся собрать, я вложу в экспедицию  к  одному  из  оазисов  в
Ливийской пустыне. У этого самого Бивера тоже почти ничего нет, и  непохоже,
чтоб он мог заработать. Так что, как видите...
     - Но, дорогой мой Реджи, вы не хуже меня знаете, что это невозможно.
     - Эта сумма составляет меньше трети вашего дохода. - Да, но у меня  все
до последнего уходит на поместье. А вы знаете, что мы с  Брендой  вместе  не
тратили и половины этой суммы на личные расходы? Я  и  так  с  трудом  смогу
сводить концы с концами.
     - Никак не ожидал, что вы займете такую позицию, Тони. По моему мнению,
это крайне неразумно с вашей стороны. В конце концов  в  наше  время  нелепо
утверждать, что холостяк не может прилично прожить на четыре тысячи; в  год.
Да у меня никогда больше не было.
     - Это означало бы отказаться от Хеттона.
     - Ну и что, я отказался от Брейкли и, смею  вас  заверять,  никогда  об
этом не жалел. Конечно, тогда пришлось нелегко, старые связи, знаете  ли,  и
все такое, но должен вам сказать, что, когда продажа наконец  состоялась,  я
почувствовал себя другим человеком, я мог ехать куда угодно...
     - Но видите ли, дело в том, что я никуда, кроме Хеттона, ехать не хочу.
     - Знаете ли, в рассуждениях этих лейбористских молодчиков что-то  есть.
Большие дома в Англии уходят в прошлое.
     - Скажите, когда Бренда соглашалась на это предложение,  она  понимала,
что мне придется расстаться с Хеттоном?
     - Да, по-моему, об этом  упоминалось.  Я  полагаю,  вам  легко  удастся
продать Хеттон под школу или что-нибудь в этом роде. Помню, когда я  пытался
сбыть Брейкли, мой агент очень жалел, что это не готика, потому что школы  и
монастыри падки на готику. Полагаю, вы получите вполне приличную сумму  и  в
результате ваше финансовое положение только улучшится.
     - Нет, - сказал Тони. - Это невозможно.
     - Вы всех ставите в крайне неловкое положение, -  сказал  Реджи.  -  Не
понимаю, что вас заставляет так поступать
     - Более того, я не верю, чтобы Бренда ожидала, что я на это  пойду  или
хотела этого.
     - Ну, конечно же, она этого хочет, дорогой мой. Смею вас заверить.
     - Уму непостижимо.
     - Видите ли, - сказал Реджи, попыхивая сигарой, - дело тут не только  в
деньгах. Пожалуй, лучше раскрыть все карты, хоть  я  и  не  собирался  этого
делать. Откровенно говоря, Бивер полез  в  бутылку.  Он  говорит,  что  если
Бренда не будет подобающим образом обеспечена, он не сможет на ней жениться.
Это будет непорядочно по отношению к ней, так он говорит. И я,  в  известной
степени, его понимаю.
     - И я его понимаю, - сказал Тони. - Итак,  ваше  предложение  на  самом
деле означает, что мне следует продать Хеттон, чтобы купить Бренде Бивера.
     - Ну, зачем же так, - сказал Реджи.
     - Так вот, ничего подобного не будет, и решение это окончательное. Если
вы ничего больше не имеете мне сказать, я, пожалуй, вас оставлю.
     - Нет, нет, это еще не все. Видно, я очень плохо изложил дело. Вот  что
получается, когда щадишь чужие чувства. Понимаете, я не  столько  уговаривал
вас  согласиться  на  наши  предложения,  сколько  излагал,  что  собирается
предпринять наша сторона. Я старался решить все по-дружески,  но  теперь,  я
вижу, сто невозможно. Бренда в судебном порядке потребует две тысячи в  год,
и при наших свидетельских показаниях мы их получим. Мне очень  жаль,  но  вы
вынудили меня высказаться без обиняков.
     - Мне такой вариант не приходил в голову.
     - По правде говоря, нам тоже. Это идея Бивера.
     - Я вижу, вы поставили меня в довольно-таки безвыходное положение.
     - Ну, зачем же так.
     - Мне хотелось бы удостовериться, что Бренда в этом  участвует.  Вы  не
будете возражать, если я ей позвоню?
     - Нисколько, старина. Мне случайно известно, что она сегодня вечером  у
Марджори.

     - Бренда, это Тони... Я сейчас ужинал с Реджи.
     - Да, он что то такое говорил.
     - Он мне сказал, что  ты  собираешься  требовать  алименты  в  судебном
порядке. Это правда?
     - Тони, не надо меня стращать. Всем занимаются юристы. Не имеет  смысла
обращаться ко мне.
     - Ты знала, что они потребуют две тысячи?
     - Да, они говорили. Я понимаю, это очень много, но...
     - И ты прекрасно знаешь, как у  меня  обстоит  с  деньгами,  так  ведь?
Знаешь, что для этого мне придется продать Хеттон, так ведь?.. Алло, ты меня
слушаешь?
     - Слушаю.
     - И ты знаешь, что это значит?
     - Тони, не заставляй меня чувствовать себя скотиной. Все и так нелегко.
     - Значит, ты знаешь, чего именно ты требуешь?
     - Да... наверное.
     - Отлично, это все, что я хотел узнать.
     - Тони, ты так странно говоришь... Не вешай трубку.
     Тони положил трубку и вернулся в курительную. Многое, что  до  сих  пор
удивляло его, вдруг стало понятным  Готический  мир  трещал  по  швам...  не
сверкали доспехи на лесных полянах, не порхали вышитые туфельки  по  зеленым
газонам, кинулись врассыпную золотые и  пятнистые  единороги.  Телеса  Реджи
выпирали из кресла.
     - Ну как?
     - Я дозвонился Бренде. Вы были правы. Извините, что я вам  не  поверил.
Мне поначалу это показалось невероятным.
     - Все в порядке, старина.
     - Теперь я окончательно решил, что делать дальше.
     - Отлично.
     - Я не дам  Бренде  развода.  Показания  брайтонских  свидетелей  гроша
ломаного не стоят. По случайному стечению обстоятельств в номере  все  время
находился ребенок. Девочка спала обе ночи  в  комнате,  которую  должен  был
занимать я. Если вы обратитесь в суд, я буду защищаться, и победа  останется
за мной, но только мне кажется,  когда  вы  ознакомитесь  со  свидетельскими
показаниями, у вас отпадет охота подавать в суд. Я уеду месяцев на шесть или
около того. По возвращении - если Бренде это еще будет нужно - я разведусь с
ней, но ни о каких алиментах не может быть и речи. Ясно?
     - Но послушайте, старина.
     - Спокойной ночи. Спасибо за ужин. Желаю удачных раскопок.
     Выходя  из  клуба,  Тони  заметил,  что   на   голосование   поставлена
кандидатура Джона Бивера из Брэтт-клуба.

     - Ну кто бы  мог  подумать,  что  старикан  выкинет  такой  фортель?  -
спросила Полли Кокперс.
     - Теперь мне понятно, почему  в  газетах  только  и  пишут,  что  нужно
изменить закон о разводе, - сказала Вероника. -  Просто  преступление,  если
ему это сойдет с рук.
     - Не надо было ему говорить заранее, вот в чем ошибка, - сказала Суки
     - Ах, Бренда такая доверчивая, - сказала Дженни Абдул Акбар.

     - Я считаю, Тони очень плохо показал себя в  этой  истории,  -  сказала
Марджори.
     - Не знаю, - сказал Аллан, -  я  думаю,  это  все  твой  болван  братец
напортачил.

        ГЛАЗА ПЯТАЯ 
         ПОИСКИ ГРАДА

        I 

     - Имеете представление, сколько раз надо  обойти  палубу,  чтоб  пройти
милю?
     - Боюсь, что ни малейшего, - сказал Тони. - Но я бы сказал, вы довольно
много прошли.
     - Двадцать два круга. Когда  привык  много  двигаться,  в  море  быстро
выбиваешься из колеи. Суденышко так себе. Часто ездите по этой линии?
     - В первый раз.
     - А я решил, у вас дела на островах. В эту пору года  туристы  туда  не
ездят. Чаще оттуда. Домой возвращаются, если вы меня понимаете. Далеко  путь
держите?
     - В Демерару.
     - А. Полезные ископаемые ищете?
     - Нет, по правде говоря, я ищу град.
     Компанейский пассажир было удивился, потом рассмеялся.
     - Мне послышалось, вы сказали, что ищете град.
     - Да.
     - Вы так и сказали?
     - Да.
     - Я и подумал, что вроде вы так и сказали... Ну, пока. Надо сделать еще
несколько кругов до обеда. - Он зашагал дальше  по  палубе,  для  равновесия
слегка расставляя ноги и то и дело хватаясь за поручни.
     Вот уже около часу этот человек проходил мимо Тони каждые  три  минуты.
Поначалу при его приближении Тони  поднимал  глаза,  потом  отворачивался  и
продолжал смотреть на море. Немного погодя этот  человек  стал  кивать  ему,
потом говорить "Привет", или "Покачивает", или "А  вот  и  мы",  и  в  конце
концов остановился и завязал разговор.
     Тони  ушел  на  корму,  чтобы  положить  конец  этому  обременительному
чередованию. Он спустился по сходному  трапу  на  нижнюю  палубу.  Здесь,  в
клетках, пришвартованных к борту,  томилась  различная  живность:  племенные
быки,  закутанная  в  попону   скаковая   лошадь,   пара   гончих,   которых
экспортировали на Вест-Индские острова.  Тони  пробрался  между  клетками  и
люками, сел на корме у лебедки и смотрел, как вздымается и  падает  горизонт
над трубами и они встают черными силуэтами на фоне  темнеющего  неба.  Здесь
качало меньше, чем в средней, части корабля; животные беспокойно  копошились
в своих тесных клетушках, гончие временами подвывала. Матрос-индиец снимал с
веревки белье, которое трепыхалось там целый день.
     Высокие валы мгновенно накрывали носовой бурун. Они шли на  всех  парах
по каналу на запад. К вечеру на французском берегу засветились маяки. Вскоре
по ярко освещенной палубе прошел стюард, отбивая банки по  гонгу  из  медных
цилиндров; компанейский пассажир спустился вниз, чтобы принять перед  обедом
ванну из теплой морской воды, которая колыхалась  из  стороны  в  сторону  и
превращала мыло в клейкую пену. Кроме него, никто к обеду  не  переодевался.
Тони просидел в надвигающейся тьме, пока не прозвенел второй  звонок.  Потом
занес пальто в каюту и пошел обедать.
     Так прошел его первый вечер на море.
     Тони поместили за столом капитана, но капитан не  покидал  мостика.  По
обе стороны от Тони стояли пустые стулья. Качка была не сильная, и сетку  не
натягивали, но стюарды убрали со стола вазы и намочили  скатерть,  чтобы  не
скользила. Напротив Тони сидел цветной архидиакон. Ел он  очень  изящно,  но
его черные руки казались огромными на мокрой белесой скатерти.
     "...к сожалению, наш стол сегодня не в очень хорошей  форме,  -  сказал
он, -  я  вижу,  вы  не  страдалец.  Моя  жена  не  выходит  из  каюты.  Она
страдалица".
     Он возвращался с конгресса, так он сказал Тони. Над лестницей помещался
салон, именуемый "Музыкальный  салон  и  кабинет".  Свет  здесь  всегда  был
приглушен: днем - цветными  стеклами  окон,  вечером  -  шелковыми  розовыми
абажурами,  затенявшими  электрические  свечи.  Тут  пассажиры  пили   кофе,
расположившись на громоздких, обитых гобеленами диванах  или  на  вертящихся
креслах, намертво закрепленных перед письменными столами. Здесь же стюард по
часу в день священнодействовал  у  набитого  романами  шкафа,  составляющего
судовую библиотеку.
     - Суденышко так себе, - сказал компанейский  пассажир,  подсаживаясь  к
Тони, - но, надо надеяться, выйдет солнце, и станет повеселее.
     Тони закурил сигару и получил замечание от стюарда:
     В этой комнате курить не разрешалось.
     - Ничего, - сказал компанейский пассажир, - мы все равно идем сейчас  в
бар. Знаете, - сказал он через  несколько  минут,  -  я  должен  перед  вами
извиниться. Перед самым обедом я было подумал, что у вас не все дома;  когда
вы сказали, что едете в Демерару искать град, я так  и  подумал,  ей-ей.  Но
потом эконом - я за его столом сижу; самая веселая компания всегда за столом
эконома, это проверено, и обслуживают там лучше  всего,  -  так  вот  эконом
рассказал мне о вас. Вы ведь исследователь, верно?
     - Да вроде так, - сказал Тони. До него как-то не сразу  дошло,  что  он
исследователь. Он стал им всего две недели назад. Даже два огромных ящика  в
трюме, помеченные его именем,  с  ярлыками  "Востребовать  по  прибытии",  с
такими  новыми  и  непривычными  предметами,  как  аптечка,   автоматический
дробовик,  лагерное  оборудование,  вьючные  седла,   кинокамера,   динамит,
дезинфицирующие средства, разборное каноэ, фильтры, консервированное  масло,
и самое диковинное из всего этого  -  набор  всевозможных  товаров,  который
доктор Мессингер именовал "обменным фондом",  -  никак  не  убеждали  его  в
серьезности экспедиции. Всем распоряжался доктор Мессингер. Он  сам  выбирал
музыкальные шкатулки, заводных мышей,  зеркальца,  гребенки,  духи,  пилюли,
рыболовные крючки, топоры, цветные шутихи  и  рулоны  искусственного  шелка,
которыми был набит ящик с надписью "Обменный фонд". Да и  с  самим  доктором
Мессингером, который  сейчас  лежал  на  койке  и,  как  сказал  бы  цветной
священнослужитель, "страдал", он  познакомился  совсем  недавно,  и  сегодня
впервые за время их знакомства Тони увидел, что он человек как человек.
     Тони почти не жил за  границей.  Когда  ему  было  восемнадцать,  перед
поступлением в университет  его  поселили  на  лето  неподалеку  от  Тура  у
пожилого господина, с тем чтоб  он  выучил  язык.  (...серый  каменный  дом,
обвитый виноградом. В ванной чучело спаниеля. Старик называл его Стоп; в  ту
пору считалось высшим шиком давать собакам английские имена. Тони  катил  на
велосипеде к  замку  по  прямым  белым  дорогам,  к  багажнику  у  него  был
приторочен сверток с булками и холодной телятиной, мелкая пыль просачивалась
сквозь бумагу и  скрипела  на  зубах.  С  Тони  жили  еще  два  парня,  тоже
англичане, и французский он так толком и не выучил. Один из них влюбился,  а
другой упился в первый раз в жизни искристым "Вуври" на городской ярмарке. В
этот вечер Тони выиграл в лотерею живого голубя; он выпустил его на свободу,
а потом увидел, как хозяин  балагана  изловил  голубя  сачком...)  Потом  он
поехал на несколько недель в Центральную Европу с другом из Бейлляола  {Один
из колледжей Оксфорда.}. (Непрекращающееся падение марки неожиданно  сделало
их богачами, и они купались в  непривычной  роскоши  в  лучших  апартаментах
отелей. Тони купил за  несколько  шиллингов  горжетку  и  подарил  ее  одной
девушке в Мюнхене, которая не знала ни слова по-английски.) А потом  медовый
месяц с Брендой  на  Итальянской  Ривьере  в  чужой  вилле.  (...Кипарисы  и
оливковые деревья, увенчанная куполом церковь  ниже  по  холму,  на  полпути
между виллой и гаванью, кафе, где они сидели по вечерам,  глядя  на  рыбачьи
лодки и отражавшиеся в воде  огни,  и  поджидали,  когда,  взбурлив  воду  и
возмутив тишину, подойдет быстроходный катер. Назывался  катер  "Джазистка",
владельцем его был франтоватый молодой чиновник. Казалось,  он  по  двадцать
часов на дню влетает и вылетает из бухты...) Потом  они  с  Брендой  поехали
как-то раз в Ле-Туке вместе с гольф-командой Брэтгг-клуба. Вот и все.  После
смерти отца он больше не выезжал из Англии.  Не  удавалось  выкроить  денег;
поездки, как и многое другое,  откладывались  до  тех  времен,  когда  будет
выплачен налог на наследство; кроме того, он не любил уезжать из Хеттона,  а
Бренда не хотела оставлять Джона Эндрю.
     Поэтому Тони не предъявлял к  путешествиям  особых  запросов  и,  решив
уехать за границу, прежде всего отправился в туристическое агентство и вынес
оттуда кипу пестрых проспектов, рекламирующих комфортабельные морские круизы
на фоне пальм, негритянок и разрушенных  колоннад.  Он  уезжал,  потому  что
этого ждут от мужа в подобных обстоятельствах, потому что  все  связанное  с
Хеттоном было для него надолго отравлено, потому  что  ему  хотелось  пожить
несколько месяцев вдали от людей, которые знали его или Бренду, и в  местах,
где он бы не натыкался вечно на нее, Бивера или  Реджи  Сент-Клауда,  вот  с
этим-то желанием убежать куда глаза глядят он унес проспект в Гревилль-клуб.
Он состоял его членом несколько лет, но бывал там крайне редко; не вышел  он
оттуда лишь потому, что  периодически  забывал  отправить  в  банк  указание
прекратить уплату взносов. Теперь, когда Брэтт и Браун  ему  опостылели,  он
радовался,  что  не  вышел  из  Гревилля.  Это  был  клуб  интеллектуального
направления, в  нем  состояли  профессора,  несколько  писателей,  работники
музеев и члены научных обществ. В клубе были приняты простецкие манеры,  так
что Тони  нисколько  не  удивился,  когда  к  нему  -  он  сидел  в  кресле,
обложившись иллюстрированными брошюрами, - подошел незнакомый ему член клуба
и спросил, не предполагает ли он  поехать  в  путешествие.  Куда  больше  он
удивился, когда, подняв глаза, рассмотрел подошедшего.
     Доктор Мессингер, хотя и был молод,  носил  бороду,  а  Тони  почти  не
встречал бородатых молодых людей. Он был тщедушен, загорел и  преждевременно
лыс; красноватый загар обрывался на середине лба четкой линией, над  которой
бледным куполом вздымался лоб; он носил очки в стальной оправе, и было  явно
заметно, что синий саржевый костюм его стесняет.
     Тони признался, что подумывает поехать в морское путешествие.
     - Я скоро уезжаю в Бразилию, - сказал доктор  Мессингер.  -  Во  всяком
случае, это или Бразилия, или Нидерландская Гвиана. Трудно сказать.  Границу
так и не провели. Я должен был уехать еще на прошлой неделе,  но  мои  планы
рухнули. Кстати, вы случайно не знаете одного типа  из  Никарагуа,  он  себя
называет то Понсонби, то Фитцкларенс?
     - Нет, скорее всего не знаю.
     - Ваше счастье. Он только что украл у меня две сотни фунтов и несколько
пулеметов.
     - Пулеметов?
     - Да, я всегда вожу с  собой  один-другой.  Больше,  знаете  ли,  чтобы
попугать или для обмена, а теперь их не купишь.  Вы  когда-нибудь  пробовали
купить пулемет?
     - Нет.
     - Ну так вот, можете поверить мне на слово, это нелегко. Не войдешь  же
прямо в магазин и не спросишь с ходу пулемет.
     - Да, вроде не спросишь.
     - Конечно, в крайнем случае можно обойтись  и  без  пулеметов.  Но  без
двухсот фунтов мне не обойтись.
     На коленях Тони лежал  проспект,  раскрытый  на  фотографии  Агадирской
бухты. Доктор Мессингер через плечо Тони заглянул в проспект.
     - Как же, как же, - сказал он.  -  Интересное  местечко.  Вы,  конечно,
встречались там с Зингерманном?
     - Нет, я там еще не был.
     - Он бы вам понравился - очень порядочный человек. Большие деньги делал
на продаже боеприпасов атласским шейхам до замирения. Конечно, при всех этих
капитуляциях деньги сами в руки плывут, но он всех заткнул за пояс. Кажется,
у него сейчас ресторанчик в Могадоре. - И продолжал мечтательно: - Вся  беда
в том, что я не могу впутывать в это дело  КГО  {Королевское  географическое
общество.}. Деньги на экспедицию нужно раздобыть у частного лица.
     К часу комната набилась народом; какой-то египтолог показывал увязанных
в платок скарабеев издателю церковного еженедельника.
     - Пожалуй, пора идти обедать, - сказал доктор Мессингер.
     Тони не собирался обедать в Гревияле,  но  отклонить  приглашение  было
трудно, к тому же он был свободен.
     Доктор Мессингер пообедал яблоками и рисовым пудингом. ("Я должен  быть
очень осторожен с едой", - сказал он.). Тони съел холодный бифштекс и  пирог
с почками. Они сидели у окна в большом  зале  наверху.  Места  вокруг  скоро
заполнили члены клуба,  которые  в  своих  освященных  традицией  простецких
манерах  зашли  так  далеко,  что,  перегнувшись   через   спинки   стульев,
разговаривали с сидящими за другими столиками, сбивая с  толку  и  без  того
нерадивых официантов. Но Тони  ничего  не  слышал,  так  увлек  его  рассказ
доктора Мессингера.
     - Понимаете, предание о  Граде  существует  с  шестнадцатого  века,  со
времен первых исследователей.  Местонахождение  его  определяли  по-разному,
иногда около Мату-Гроссу, иногда в верховьях Ориноко - сейчас там территория
Венесуэлы. Сам я думаю, что Град где-то в районе Урарикуэры. Я там побывал в
прошлом году, и тогда-то  мне  и  удалось  завязать  отношения  с  индейцами
племени пай-вай; ни одному белому еще не удава" лось вырваться от них живым.
Так вот от пай-ваев я и узнал, где искать Град. Никто из  них,  конечно,  не
бывал там, но они о нем знают. Любому индейцу от Сьюдад-Боливара до  Пары  о
нем известно. Но говорить о нем они  ни  за  что  не  хотят.  Чудной  народ.
Правда, мне удалось побрататься с одним пай-ваем - весьма интересный  обряд.
Меня зарыли по горло в глину, и женщины племени по очереди  плевали  мне  на
голову. Потом мы съели жабу, и змею, и жука, и я стал кровным  братом  этого
индейца, так вот,  он-то  мне  и  сказал,  что  Град  лежит  между  истоками
Корантейна и Такуту. Там огромные пространства неисследованных  земель.  Мне
давно хотелось побывать в тех местах. Историю вопроса я тоже изучил, так что
мне более или менее  понятно,  почему  Град  возник  именно  там.  Это  было
следствием миграции из Перу в начале  пятнадцатого  века,  в  пору  расцвета
инков. Упоминание об этом содержится во всех  ранних  испанских  документах,
так что предание было явно очень распространено.  Один  из  младших  царьков
взбунтовался и увел свой народ в леса. У большинства  племен  сохранилось  в
той или иной форме сказание  о  том,  как  через  их  земли  проходят  чужие
племена.
     - Как вы думаете, а какой он. Град?
     - Трудно сказать. Каждое племя "называет его по-своему Пай-ваи называют
его  Блестящий  или  Сверкающий,   арекуны   -   Многоводный,   патамоны   -
Пестрокрылый, а варрау, как ни странно, называют его тем же  словом,  что  и
душистое повидло, которое они варят. Разумеется, нельзя предсказать, как  за
пять веков изоляции развилась или деградировала цивилизация...
     Прежде чем уйти из Гревилля, Тони изорвал все проспекты - он сговорился
участвовать в экспедиции доктора Мессингера.

     - И много вы в экспедиции ездите?
     - Нет, по правде говоря, первый раз.
     - А что, наверное, это  еще  интереснее,  чем  кажется  со  стороны,  -
признал компанейский пассажир, - а  иначе  с  чего  бы  все  вдруг  стали  в
экспедиции ездить?
     Корабль  -  если  при  его  постройке  вообще  думали  об  удобствах  -
предназначался для тропиков. В курительном салоне было  несколько  холоднее,
чем на палубе. Тони прошел в каюту, достал пальто  и  шапку  и  вернулся  на
корму, где просидел до самого ужина. Ночь была беззвездная  и  за  пределами
маленького ярко освещенного круга возле корабля не было видно ни зги, только
одинокий маяк посылал сигналы короткий-длинный,  короткий-длинный  слева  по
носу.
     Гребни волн отражали огни прогулочной палубы и, на  миг  озарившись  их
светом, проваливались в черную бездну. Проснулись и завыли гончие.
     Вот уже несколько дней Тони не думал о событиях последних недель. Мысли
его занимал Град - Блестящий, Многоводный, Пестрокрылый,  Душистое  Повидло.
Он стоял у него перед глазами. Град  был  построен  в  готическом  стиле:  с
флюгерами и башенками, горгульями, зубчатыми стенами, крестовыми  сводами  и
каменной резьбой, беседками и террасами - словом, преображенный Хеттон,  где
вымпелы и стяги развевал легкий  ветерок,  и  все  мерцало  и  переливалось;
коралловая крепость  венчала  поросший  маргаритками  зеленый  холм,  вокруг
которого  журчали  ручейки  и  шелестели  рощи;  гобеленоподобный  пейзаж  с
раскиданными   там   и   сям   непропорционально    огромными    симметрично
расположенными цветами.
     Корабль, мотаясь из стороны в  сторону  по  темным  водам,  прокладывал
дорогу к этому лучезарному святилищу.
     - Интересно, присматривает ли  кто  за  псами,  -  сказал  компанейский
пассажир, выныривая из-под локти у Тони, - справлюсь-ка я завтра у казначея.
Мы могли бы их понемногу прогуливать. А то они своим воем тоску нагоняют.
     На следующий день они вышли в Атлантический океан.  Из  мрачных  темных
бездн  вздымались  тяжеловесные  волны.  Испещренными  пеной  гребнями   они
напоминали холмистый край, где на вершинах  еще  сохранился  не  поддавшийся
оттепели   снег.   Свинцово-серые   и   серо-голубые   при   свете   солнца,
тускло-зеленые  и  болотно-коричневые,  как  солдатские  мундиры.  По   небу
мутно-стального цвета ветер гнал пухлые облака, выпускавшие солнце не больше
чем  на  полчаса.  Мачты  медленно  раскачивались,  перерезая  небо,  а  нос
вздымался и падал под линией горизонта. Компанейский пассажир  выгуливал  по
палубе гончих. Гончие, натягивая цепи, рвались обнюхивать шпигаты;  пассажир
ковылял за ними, раскачиваясь на ходу. Он носил полевой бинокль,  в  который
время от времени обозревал морские просторы; проходя мимо  Тони,  он  всякий
раз предлагал ему бинокль.
     - Говорил с радистом, - сказал он. - Около одиннадцати  пройдем  совсем
близко от Ярмутского замка.
     Почти никто из пассажиров не вставал. Те, кто вышли  на  палубу,  уныло
лежали в шезлонгах  с  подветренной  стороны,  обмотавшись  пледами.  Доктор
Мессингер остался в каюте. Тони зашел к  нему  и  нашел  его  весьма  вялым:
доктор принимал большие дозы хлорала.
     К вечеру ветер покрепчал, и к утру начался шторм; иллюминаторы задраили
и все бьющиеся предметы положили на пол; внезапно пароход  накренился,  и  в
"Музыкальном салоне и кабинете" грохнулась дюжина чашек. В  эту  ночь  почти
никто на борту не спал; обшивка трещала, грузы кидало от стены к стене. Тони
накрепко привязал себя к койке спасательным поясом и думал о Граде.
     ...Ковры и балдахины, гобелены и бархат, опускные решетки  и  бастионы,
водяная птица и лютики по берегам рва, павлины, волочащие  роскошные  хвосты
по лужайкам; высоко над головой в сапфировом и лебяжье-пуховом небе перезвон
серебряных колоколов в белоснежной башенке.
     Дни тусклые и утомительные:  соленый  ветер  и  промозглый  туман,  вой
сирены и непрерывный скрежет и лязг  металла.  Но  после  Азорских  островов
этому пришел конец. Натянули тенты, и пассажиры перебрались  на  наветренную
сторону.
     Жаркий полдень и ровный  киль;  плеск  голубой  воды  о  борт  корабля,
тянущейся сеткой ряби до самого горизонта; граммофоны и метание колец  через
сетку;  взлетающие  ослепительными  параболами  рыбы  ("Эрни,  скорее  сюда,
смотри, там акула". - "Это не акула, это дельфин". - "А мистер Бринк сказал,
что это морская свинья". - "Вот, вот  он  опять".  -  "Ох,  был  бы  у  меня
аппарат"); прозрачная гладь вод и равномерные обороты  и  шаг  винта;  когда
гончие носились по палубе, к ним тянулось множество рук. Среди общего хохота
мистер Бринк заявил, что мог бы прогуливать лошадь,  и  даже  -  давши  волю
фантазии - быка.
     Мистер Бринк сидел в развеселой компании за столом казначея.
     Доктор Мессингер  покинул  каюту  и  стал  появляться  на  палубе  и  в
столовой. Появилась и жена архидиакона; она была гораздо  светлее  мужа.  По
другую руку от Тони сидела девушка по имени Тереза де Витрэ. Он раз или  два
обратил на нее внимание еще в непогожие дни: одинокая фигурка,  затерявшаяся
среди мехов, подушек  и  пледов;  бледное  личико  с  широко  расставленными
темными глазами. Она сказала:
     - Последние дни были ужасны. Я видела, вы перенесли их на ногах. Как  я
вам завидовала.
     - Теперь обязательно установится хорошая  погода,  -  и  неизбежное:  -
Далеко едете?
     - В Тринидад.  Это  моя  родина...  Я  пыталась  догадаться  по  списку
пассажиров, кто вы.
     - Ну и как, кто же я?
     - Я решила, что вы... полковник Стрэппер.
     - Неужели я выгляжу таким старым?
     - А разве полковники старые? Я не знала. В Тринидаде их  редко  видишь.
Но  теперь  я  знаю,  кто  вы:  я  спросила  старшего  стюарда.  Пожалуйста,
расскажите мне о вашем путешествии.
     - Расспросите лучше доктора Мессингера. Он знает об  этом  куда  больше
меня.
     - Нет, расскажите вы.
     Ей  было  восемнадцать  лет;  маленькая   и   смуглая;   с   крохотным,
оканчивающимся нежным узким подбородочком, личиком,  которое  почти  целиком
занимали серьезные глаза и высокий лоб. Она совсем недавно  превратилась  из
пухлой школьницы в девушку и поэтому теперь не двигалась, а порхала,  словно
только что сбросила с себя тяжелую ношу и на ее плечи  не  успели  еще  лечь
другие тяготы. Она проучилась два года в парижском пансионе.
     "...некоторые девочки прятали у себя в комнатах помаду и  румяна  и  по
ночам красились. А одна девочка, ее звали Антуанетта, пошла так  к  мессе  в
воскресенье. Она жутко поскандалила с мадам де Сюпплис, и ей пришлось  после
конца семестра уйти из школы. На такое у нас никто не  отваживался.  Все  ей
завидовали... Только она была некрасивая и вечно жевала конфеты..."
     "...Я еду домой,  чтобы  выйти  замуж...  Нет,  я  еще  не  помолвлена,
понимаете, у нас не так уж много  молодых  людей,  за  которых  можно  выйти
замуж. Мой муж непременно должен быть католиком и уроженцем островов.  Я  не
могу выйти замуж за чиновника и уехать с ним в Англию. Но  выйти  замуж  мне
будет очень просто, потому что у меня нет братьев и сестер, а дом моего отца
один из лучших в Тринидаде. Вы обязательно должны его увидеть. Дом каменный,
он стоит за городом. Моя семья переселилась в Тринидад во время  французской
революции. У нас есть еще две-три богатых семьи, и я выйду замуж в  одну  из
них. Дом перейдет нашему сыну. У нас все очень просто..."
     Она носила маленькое пальто модного  в  том  сезоне  покроя  и  никаких
украшений, кроме нитки жемчуга. "...У мадам де Сюпплис жила одна девочка  из
Америки, она была помолвлена. У нее даже было кольцо с большим  бриллиантом,
но она могла надевать его только ночью  в  постели.  А  потом  она  получила
письмо от жениха, он ей сообщал, что женится на другой. Как она  плакала.  И
мы все читали письмо, и почти все плакали... Но у нас в Тринидаде это  очень
просто".
     Тони рассказал ей об экспедиции, о средневековых переселенцах из  Перу,
об их нескончаемых караванах, пробиравшихся через  горы  и  леса,  о  ламах,
навьюченных изделиями искусных ремесленников, о постоянно просачивающихся на
побережье слухах, которые заманивали в леса искателей приключений; и  еще  о
том, как они поднимутся по  реке,  проберутся  через  заросли  по  индейским
тропам и нехоженым землям; о реке, которая,  как  сказал  доктор  Мессингер,
пересечет их путь, о том, как они соорудят там каноэ из коры и снова  пойдут
по воде; и о том, как, наконец, они прибудут к стенам Града, как  викинги  к
Византии.
     - Конечно, - добавил он, - вполне возможно, что никакого Града там нет.
Но путешествие в любом случае обещает быть интересным.
     - Как жаль, что я не мужчина, - сказала Тереза де  Витрэ.  После  обеда
они танцевали на палубе под граммофон, и девушка сидела на скамейке рядом  с
баром, потягивая лимонад через две соломинки.

     В эту неделю синие воды с каждым  днем  становились  все  прозрачней  и
спокойней, солнце светило все  жарче,  обласкивая  корабль  и  пассажиров  и
принося веселье и непринужденность;  синие  воды  тысячами  блестящих  точек
отражали солнце, и когда вы высматривали вдали  дельфинов  и  летающих  рыб,
слепили вам глаза; прозрачные синие воды на отмелях, где  на  много  саженей
вглубь видно дно, устланное серебряным леском и обточенной  галькой;  томный
теплый сумрак под  тентами;  корабль  плыл  среди  пустынных  горизонтов  по
огромному синему диску, и его синева искрилась на солнце.
     Тони и мисс де Витрэ метали кольца и кидали диски,  бросали  веревочные
петли в стоявшее неподалеку ведро. ("Мы  поедем  на  небольшом  пароходе,  -
говорил доктор Мессингер в Лондоне, - чтоб избежать этих  дурацких  палубных
игр".)  Тони  угадал  ход  судна  и  дважды  сорвал  тотализатор;  приз  был
восемнадцать шиллингов. Он купил мисс де Витрэ шерстяного зайца  у  судового
парикмахера. Тони редко кого называл "мисс".  Он  не  мог  припомнить,  чтоб
обращался так к кому-нибудь, кроме  мисс  Тендрил.  Но  Тереза  сама  первая
назвала  его  Тони,  прочтя  выгравированное  почерком  Бренды  имя  на  его
портсигаре.
     - Какое совпадение, - сказала она, - так  звали  человека,  который  не
женился на той американской девушке у мадам де Сюпплис.
     После  чего  они  стали  называть  друг  друга  по  имени,   к   вящему
удовольствию остальных пассажиров, которых в скучной жизни корабля только  и
радовало, что развитие этого романа.
     - Просто не верится, неужели это тот самый корабль, что в те  ненастные
дни, - сказала Тереза.
     Они подошли к первому острову; зеленый пояс пальм, а за  ними  поросшие
лесом холмы и городок, лепящийся вдоль залива.
     Тереза и Тони сошли на берег купаться. Тереза плавала плохо, она нелепо
поднимала голову над водой. "В Тринидаде по-настоящему  негде  купаться",  -
объяснила она. Они полежали на твердом серебристом пляже,  потом  поехали  в
город на тряской двуконной коляске, нанятой Тони, мимо жалких  развалюх,  из
которых выскакивали черные мальчишки - попрошайничать или покататься на  оси
среди клубов белой пыли. Обедать в  городе  было  негде,  и  на  закате  они
вернулись на пароход. Пароход стоял на рейде, но с палубы,  куда  они  вышли
после обеда, когда не работала лебедка, было  слышно  болтовню  и  пение  на
улицах. Они стояли, перегнувшись через перила, и Тереза продела руку в  руку
Тони, но палубы кишели пассажирами, коммивояжерами и чернявыми  человечками:
со списками грузов. Танцев в этот вечер не было. Они поднялись на  шлюпочную
палубу, и Тони поцеловал Терезу.
     Доктор Мессингер  вернулся  на  борт  последним  катером.  Он  встретил
знакомого в городе. Ему в высшей степени не нравилась растущая дружба Тони и
Терезы, и он в  качестве  предостережения  рассказал  Тони,  как  его  друга
пырнули ножом где-то на задворках  Смирны;  вот,  мол,  что  ждет  тех,  кто
путается с женщинами.
     На островах налаженная  жизнь  корабля  расстроилась.  На  смену  одним
пассажирам пришли  другие;  черный  архидиакон  удалился,  пожав  руки  всем
пассажирам; в последнее утро  его  жена  обошла  всех  с  кружкой,  призывая
жертвовать на ремонт органа. Капитан так ни разу и не появился  в  столовой.
Даже первый приятель Тони прекратил переодеваться к  обеду;  в  каютах  было
невыносимо душно: их весь день держали закрытыми.
     На Барбадосе Тони и  Тереза  снова  купались,  потом  объехали  остров,
посещая похожие на замки церкви. Обедали они в загородном отеле  высоко  над
морем и ели летающую рыбу.
     - Вы должны обязательно  прийти  ко  мне  домой  и  отведать  настоящей
креольской кухни,  -  сказала  Тереза.  -  У  нас  готовят  много  старинных
плантаторских блюд. Вы должны познакомиться с мамой и папой.
     С террасы отеля были видны огни их корабля; по ярко освещенным  палубам
шныряли крохотные фигурки, светился двойной ряд иллюминаторов.
     - Послезавтра мы будем в Тринидаде, - сказал Тони.  Они  поговорили  об
экспедиции, и Тереза сказала, что она наверняка будет очень опасной.
     - Мне совсем не нравится ваш доктор Мессингер, - сказала она. -  Ну  ни
чуточки.
     - А вам придется выбирать мужа.
     - Да. Их всего семь. Мне нравился один, его зовут Оноре, но я ведь  его
целых два года не видела. Он учился на инженера. И еще один есть. Его  зовут
Мендоза, он очень богатый, но он не настоящий тринидадец. Его дед приехал  с
Доминики, и у нас говорили, что в нем есть цветная  кровь.  Скорее  всего  я
выйду за Оноре. Мама всегда упоминала о нем в  письмах,  и  он  посылал  мне
разные подарки к рождеству и к  именинам.  Довольно  глупые,  потому  что  в
Порт-оф-Сиейне нет хороших магазинов.
     Позже она сказала:
     - Вы ведь будете возвращаться через Тринидад, правда? Так что я вас еще
увижу. Вы долго пробудете в лесах?
     - А вы, наверное, к тому времени уже выйдете замуж.
     - Тони, а почему вы так и не женились?
     - Но я женат.
     - Женат?
     - Да.
     - Вы дразнитесь.
     - Да нет, правда же. Во всяком случае, был женат.
     - А.
     - Вы удивлены?
     - Да нет. Просто мне почему-то казалось, что вы не женаты. А где она?
     - В Англии. Мы поссорились.
     - А... Сколько сейчас времени?
     - Еще рано.
     - Пора возвращаться.
     - Вы действительно хотите вернуться?
     - Да, пожалуйста. Мы прекрасно провели день.
     - Вы это сказали так, словно прощаетесь.
     - Разве? Да нет.
     Чернокожий шофер домчал их до города. Потом они сидели в гребной шлюпке
и, медленно покачиваясь, плыли к пароходу.
     Днем в  припадке  веселости  они  купили  вместе  чучело  рыбы.  Тереза
вспомнила, что забыла его в отеле.
     - Это неважно, - сказала она.

     За Барбадосом голубые воды кончились. Около Тринидада море стало мутным
и бесцветным. Ориноко нес с материка взбаламученную  грязь  Тереза  паковала
вещи и весь день не выходила из каюты.
     Назавтра она наспех попрощалась с Тони. Отец  выехал  ей  навстречу  на
посыльном судне. Он был жилистый и загорелый, с  длинными  седыми  усами,  в
панаме,  элегантном  шелковом  костюме  и  с  манилой  в  зубах  -   вылитый
работорговец  прошлого  века.  Тереза  не  представила   его   Тони.   "Так,
познакомились здесь, на корабле", - явно объяснила она.
     Тони увидел ее на следующий день в городе, она ехала с  дамой,  явно  с
матерью. Она помахала ему рукой, но не остановилась. "Жутко  замкнутые,  эти
старые креольские семейства, - заметил пассажир, первым подружившийся с Тони
и теперь снова прибившийся к нему. - Почти все бедны, как  церковные  крысы,
но уж нос здоровы драть. Не сосчитать, сколько раз со  мной  так  бывало,  -
подружишься с креолом на корабле, а как  придешь  в  порт  -  прости-прощай.
Думаете, они вас пригласят к себе в дом? Да ни в жизнь".
     Тони провел два дня со своим первым другом, у которого  были  в  городе
деловые знакомые. На второй день пошел дождь, и они безвыходно просидели  на
террасе   отеля.   Доктор   Мессингер   наводил   какие   то    справки    в
сельскохозяйственном институте

     Грязное море между Тринидадом и Джорджтауном;  освобожденный  от  груза
пароход кренится под  ударами  волн.  Доктор  Мессингер  снова  удаляется  в
кабину. Непрерывно моросит дождь, корабль окутан легкой дымкой,  и  кажется,
что он плывет в крохотной коричневой луже; дождь регулярно  прорезают  звуки
сирены. На корабле не осталось и дюжины пассажиров, и Тони безутешно  бродит
по опустевшим палубам или одиноко сидит в музыкальном салоне,  и  мысли  его
убегают по запретным тропам, к высокой аллее вязов и распускающимся рощам.
     На следующий день они пришли в устье  Демерары.  В  таможенных  навесах
стояли густые испарения сахара; жужжание пчел заглушало все  звуки  Выгрузка
товаров сопровождалась томительно длинными формальностями. Доктор  Мессингер
взял их на себя, а Тони закурил сигару и вышел на набережную. В устье стояли
на причале мелкие транспортные суда всех родов и видов, дальний берег  порос
зеленой бахромкой ризофоры; из-за пушистых пальм выглядывали железные  крыши
городских домов; после недавнего дождя с земли поднимался  пар.  Ухали  враз
черные грузчики; вестиндцы  деловито  сновали  взад-вперед  с  накладными  и
списками фрахтов. Наконец доктор Мессингер объявил, что все  улажено  и  они
могут идти в отель.

        II 

     Фонарь стоял на земле между двумя гамаками; окутанные белыми москитными
сетками, они походили на гигантские коконы шелкопряда.  Было  восемь  часов,
прошло два часа с захода солнца; река и лес давно погрузились в ночь. Ревуны
замолкли,  но  окрестные  квакши  завели  свой  бесконечный   хриплый   хор;
проснулись птицы, они перекликались и пересвистывались, и  где-то  из  глуби
леса вдруг доносился протяжный стон и за ним громовой раскат  -  это  падало
засохшее дерево
     Шесть негров - личный состав лодки -  сидели  неподалеку  на  корточках
вокруг костра. Дня три назад они набрали кукурузных початков на  погребенной
под нашествием дикой растительности заброшенной  ферме.  В  буйной  поросли,
поглотившей ферму, то и дело встречались чужеродные растения  -  плодовые  и
злачные, пышно разросшиеся и дичающие. Негры пекли початки на углях.
     Костер и фонарь вместе  давали  мало  света;  Они  смутно  обрисовывали
очертания ветхой крыши над головой, сгруженные с лодки  товары,  на  которых
кишмя кишели муравьи, а за ними подрост, наступающий на вырубку, и  огромные
колонны стволов, вздымающихся над головой и исчезающих в темноте.
     Летучие мыши гроздьями свисали с кровли,  как  тронутые  гнилью  плоды;
бегали гигантские пауки, оседлывая на скаку свои тени. Здесь  когда-то  жили
собиратели  каучука.  Дальше  торговцы  с  побережья  не  проникали.  Доктор
Мессингер обозначил стоянку на карте треугольником и поименовал  ее  "Первый
опорный лагерь" крупными красными буквами.
     Первая стадия путешествия закончилась. Десять дней, пыхтя мотором,  шли
они вверх по  течению.  Раз  или  два  им  встречались  речные  пороги  (тут
подвесному мотору приходилось помогать; гребцы враз взмахивали  веслами  под
команду капитана; на носу стоял боцман  и  длинным  шестом  отталкивался  от
камней). На закате они разбивали лагерь на песчаных отмелях или на вырубках,
расчищенных в густых зарослях. Раз  или  два  им  попадался  дом,  брошенный
собирателями каучука или золотоискателями.
     Целый  день  Тони  и  доктор  Мессингер  валялись  среди   грузов   под
самодельн