бовали сведений о самоубийстве штабного офицера на Дальнем Востоке, приписывая его злым козням мистера Пинфолда, хотя человек этот, насколько ему было известно, окончил войну благополучно и в полном здравии. Ему снова ставились в вину изгнание Хилла и бедняцкие похороны старшей миссис Пинфолд. Его проверяли на предмет претензий, которых он никогда не объявлял, - что он племянник англиканского епископа. Раз-другой Ангел устраивал провокации, но поскольку мистер Пинфолд узнавал о них заблаговременно, он уже не терялся, как прежде. Как-то рано утром он услышал распоряжение Ангела: - Сегодня проводим операцию "Шторм", - и едва корабль ожил и пассажиры начали свои хождения, все разговоры вблизи мистера Пинфолда свелись к штормовому предупреждению. - ...Капитан говорит, мы лезем в самое пекло. - Страшнее шторма он тут не припомнит. День был ясный и спокойный. Мистер Пинфолд не боялся бурного моря - скорее, оно было ему по душе. С час проваляв дурака. Ангел дал отбой: - Бесполезно, - сказал он. - Операция отменяется. - Гилберт не боится. Он хорошо переносит качку, - сказала Маргарет. - Он не возражает пожертвовать своим ленчем, - сказала Гонерилья, - еда ему, видишь ли, не по вкусу. - Операция "Фондовая биржа", - сказал Ангел. Эта операция была еще более бессмысленной, чем предыдущая. Методика была прежняя: заводить разговоры, предназначенные для его ушей. Темой был финансовый крах, ввергший в хаос мировые биржи. Прогуливаясь по палубам или склонившись над вязанием, пассажиры ответственно рассуждали о страшном падении акций и облигаций в мировых столицах, о самоубийствах финансистов, о закрывшихся банках и корпорациях. Они оперировали цифрами, они называли прогоревшие компании. Даже будь это правдой, мистер Пинфолд не испытывал к этому ни малейшего интереса. - Говорят, мистер Пинфолд потерял все свое состояние, - сообщала миссис Бенсон миссис Коксон (обе эти дамы перешли на родной язык). У мистера Пинфолда не было состояния. У него было несколько лугов, несколько картин, несколько ценных книг и авторские права. В банке у него было малое превышение кредита. За всю свою жизнь он ни единого пенса не вложил в дело. Элементарные финансовые операции были для него китайской грамотой. И очень странно, думал он, что эти люди кладут столько труда, чтобы разобраться в его делах, и так плохо их знают. - Операция отменяется, - объявил наконец Ангел. - А почему сорвалось? - Поди знай. Гилберт не поддается лечению. Раньше он - какой был живчик, а теперь совсем вареный. - Он стал какой-то чумной. - Он спит мало. Это была правда. С тех пор как мистер Пинфолд допил снотворное, у него редко-редко выдавался часок тревожного полусна. Ночи превратились в муку. Выделяясь смокингом, он засиживался в гостиной, разглядывая своих спутников и тем хоть на время отвлекаясь от вражеских голосов. Гадал, кто ему друг и кому он безразличен, и наконец оставался наверху в одиночестве и в темноте, после чего обреченно шел в свою каюту и раздевался. Он даже мысленно перестал молиться. Самые сокровенные слова вызывали у Гонерильи шквал издевательского богохульства. Он лежал и ждал малейшей передышки. В штаб-квартире Ангела имелся электрический прибор, точно показывавший состояние мистера Пинфолда. Как догадывался мистер Пинфолд, он представлял собой стеклянную трубку с двумя параллельными красными линиями, которые сближались и расходились, точно бегущие рядом с поездом телеграфные провода. Когда он задремывал, линии начинали сходиться и сливались в одну, когда он засыпал. За их колебаниями следил дежурный оператор. - ...Бодрствует... теперь засыпает... почти смыкаются... порознь... почти сливаются... нет, опять бодрствует... - Приходя в сознание после своего недолгого отсутствия, он первым делом слышал голос дежурного: - Гилберт снова проснулся. Пятьдесят одна минута. - Лучше, чем в прошлый раз. - Но все равно недостаточно. Однажды они пытались усыпить его, поставив пластинку, специально записанную для этой цели швейцарскими учеными. Наблюдая в санатории для нервнобольных за промышленными рабочими, те пришли к заключению, что наибольшим снотворным действием обладают заводские шумы, и каюта мистера Пинфолда огласилась металлическим ревом и лязгом. - Уроды, - кричал он в сердцах. - Ведь я-то не рабочий. Вы сводите меня с ума. - Нет, нет, Гилберт. Вы уже сумасшедший, - сказал дежурный. - Мы приводим вас в рассудок. Гвалт продолжался, пока не подоспел с проверкой Ангел. - Гилберт еще не спит? Дайте-ка журнал: "03.12 мин. Уроды, ведь я-то не рабочий". Действительно, не рабочий. "Вы сводите меня с ума". Похоже, он прав. Дайте ему что-нибудь пасторальное. После этого в каюте мистера Пинфолда долго свистали соловьи, но он по-прежнему не спал. Он вышел на палубу и облокотился на поручень. - Действуй, Гилберт. Прыгай. Вперед, - сказала Гонерилья. У мистера Пинфолда не было ни малейшего желания слушаться ее. - Воды боишься. - Я все знаю про того актера, который был другом Ангела и повесился у себя в гардеробной, - сказал мистер Пинфолд. Он впервые обнаружил перед ними, что знает личность Ангела. Это произвело мгновенное действие. С Ангела слетело все напускное благодушие. - Почему вы называете меня Ангелом? - спросил он резко. - Какого черта? - Потому что вас так зовут. Я точно знаю, какое у вас задание от Би-би-си (это был обман). Я точно знаю, что вы сделали с Седриком Торном. Я точно знаю, что вы хотите сделать со мной. - Ложь. Вы ничего не знаете. - Врет, - сказала Гонерилья. Я предупреждала вас, - сказала Маргарет. - Гилберт не дурак. В штаб-квартире настала тишина. Мистер Пинфолд вернулся на свою койку, лег и спал, пока не пришел стюард с чаем. И тут же с ним заговорил Ангел. Он уже взял себя в руки. - Послушайте, Гилберт. Вы все не так поняли. Все, что мы делаем, не имеет никакого отношения к Би-би-си. Это целиком и полностью частное мероприятие. А что касается Седрика, тут нет нашей вины. Он достался нам слишком поздно. Мы сделали все, что могли. Это был безнадежный случай. Почему вы не отвечаете? Вы не слышите меня, Гилберт? Мистер Пинфолд помалкивал. Он приближался к разгадке. Ни самому себе, никому другому мистер Пинфолд не смог бы внятно объяснить, как ему удалось наконец распутать эту тайну. Он столько всего слышал в открытую и стороной; столько обо всем передумал; столько раз брался не за ту нить и приходил к абсурдным заключениям; но в конечном счете он был вознагражден, узнав истину. Тогда он сел за стол и все подробно отписал жене. Дорогая! Как я уже писал в телеграмме, я совершенно излечился от моих хворей и болячек. В этом смысле поездка увенчалась успехом, но сам пароход подкачал, и я решил сойти в Порт-Саиде и дальше лететь самолетом. Ты, может, помнишь, к нам приезжал с Би-би-си приставала с бородой. Он здесь, на борту, со своей группой. Они плывут до Адена. Будут записывать у арабов танцевальную музыку. Приставалу зовут Ангелом. Он сбрил бороду, почему я и не узнал его. С ним плывут ради собственного удовольствия некоторые члены его семьи - у него вполне прелестная сестра. Похоже, они состоят в родстве со многими нашими соседями. Может быть, ты узнаешь? Эти люди с Би-би-си, признаться, испортили мне много крови. С ними масса аппаратуры, большей частью новой, это опытные образцы. У них есть, в частности, доведенный до совершенства Ящик Реджи Антона. Впредь зарекаюсь смеяться над бедным Сундуком. Тут открываются громадные возможности. Он сам не вполне представляет себе их. Ящик Ангела способен говорить и слышать. Я день и ночь только тем и занят, что веду разговоры с людьми, которых в глаза не видел. Они пытаются подвергнуть меня психоанализу. Я понимаю, это звучит дико. В конце войны немцы готовили такой Ящик для допросов. Русские его усовершенствовали. Тут не требуются традиционные физические меры убеждения. Они внедряются в сознание даже самых упрямых пациентов. Парижские экзистенциалисты впервые стали применять его в психоанализе людей, которые по доброй воле им не давались. Сначала они лишают человека самообладания, разыгрывая невероятно дикие сцены, которые тот принимает за чистую монету. Они сбивают его с толку до тех пор, пока он не перестанет различать вымышленное ими от действительного. Они обрушивают на него самые нелепые обвинения. Завладев его волей, они начинают свой психоанализ. Согласись, это - дьявольское оружие в случайных руках. И Ангел более чем случайный человек. Он любитель и самодовольный осел. Тот молодой человек, что приносил мне в отель билеты, приходил измерить мои жизненные волны. Казалось бы, что мешало сделать это здесь, на борту, но, может, только в Лондоне есть такой прибор. Не знаю. В этой истории остается еще очень много такого, чего я не знаю. Когда я вернусь, то наведу справки. Я не первый, с кем они работают. Они довели до самоубийства одного актера. Я подозреваю, что они также занимаются беднягой Роджером Стиллингфлитом. Вообще говоря, может выясниться, что многие наши друзья, за которыми мы замечаем странности, все пострадали от Ангела. Как бы то ни было, со мной им не повезло. Я их раскусил. Они добились лишь того, что я не могу работать. Поэтому я их покидаю. Я прямо отправляюсь в Коломбо, огляжусь там и найду тихое место в горах. Когда устроюсь, дам телеграмму, она очевидно придет вместе с этим письмом. С любовью, Г. - Гилберт, - сказал Ангел, - не надо посылать это письмо. - Я безусловно пошлю его почтой из Порт-Саида. - Будут неприятности. - Надеюсь. - Вы не понимаете, какую важную работу мы делаем. Вы видели "Вечеринку с коктейлями"? Помните второй акт? Мы как те благодетели, поклявшиеся действовать скрытно, всегда за кулисами... - Вы просто претенциозный прилипала. - Послушайте, Гилберт... - Кто, к черту, сказал вам, что вы можете называть меня по имени? - Гилберт. - Мистер Пинфолд, с вашего позволения. - Мистер Пинфолд, я признаю, что мы не очень ловко действовали в вашем случае. Мы оставим вас в покое, если вы уничтожите это письмо. - Это я оставляю вас, любезный Ангел. Нам не о чем говорить. Встряла Гонерилья: - Ты ответишь за это, Гилберт. Ты в наших руках, не забывай. Мы тебя не отпустим. Ты в наших руках. - Да заткнись же ты, - сказал мистер Пинфолд. Он чувствовал себя хозяином положения: против него врасплох применили неведомое варварское оружие, предательски заманили в засаду - при том, что он был, так сказать, под защитой Красного Креста, а он собрался с силами и рассеял своих врагов. Их грандиозная стратегия потерпела полный провал. Им оставалось только постреливать из укрытия. Что они и делали в продолжение последних суток его путешествия. Мистер Пинфолд занимался своими делами под невнятный гомон глумливых, угрожающих, льстивых голосов. Он известил кассира о своем намерении сойти с парохода и заказал по радио авиабилет в Коломбо. - Вам нельзя сходить, Гилберт. Вас не отпустят с парохода. За вами постоянно присматривает доктор. Он засадит вас в лечебницу, потому что вы сумасшедший, Гилберт... У вас нет денег. Вы не можете нанять машину... У вас с прошлой недели просрочен паспорт... В Египте не принимают туристские чеки... - У него, скотины, есть доллары. - А это уже криминал. Он должен был объявить их в декларации. Его за это не похвалят. - Тебя не пустят в военную зону (речь идет о 1954 годе). - Военные отправят вас обратно. Египетские террористы подрывают частные машины на дороге вдоль канала. Мистер Пинфолд сражался с врагами их собственным оружием. Он был вынужден слышать все, что они говорили. И те были вынуждены слышать его. У них не было доступа к его чувствам. Каждая его мысль, оформленная в слова, достигала штаб-квартиры Ангела и, похоже, они не могли отключить свой ящик. И мистер Пинфолд решил пронять их самой настоящей скукой. Он взял в библиотеке экземпляр "Эй, к западу!" {Исторический роман Ч. Кингсли (1819-1875).} и час за часом медленно его читал. Поначалу Гонерилья пыталась исправлять его произношение. Поначалу Ангел доискивался психологического смысла в модуляциях его голоса. Но уже через час они перестали к нему вязаться, и в полном отчаяние вскричали: - Гилберт! Ради Бога! Прекратите. Тогда мистер Пинфолд в свою очередь помучил их, сделав из текста тарабарщину: он читал его через строчку, он читал его через слово, он читал слова сзаду наперед, и они, наконец, взмолились о передышке. Мистер Пинфолд читал и час, и другой, не давая им пощады. В свой последний вечер он был настроен благодушно ко всем, кроме Ангела и Гонерильи. Среди пассажиров распространился слух, что он покидает их. Он слышал искреннее сожаление в доносившихся разговорах. - Неужто из-за той игры, что устроил мистер Ангел? - услышал он вопрос миссис Бенсон. - Он очень раздражен на всех нас. Вряд ли его можно винить за это. Я сожалею, что приняла в этом участие. - На самом деле ничего смешного в этом не было. Я вообще не понимала, зачем это нужно. - А главное, мы ввели его в страшные расходы. Он может себе это позволить, но все равно не годится так делать. - Я наполовину не верил тому, что о нем говорили. - Жаль, что не удалось узнать его получше. Я уверена, что он совершенный душка. - Он совершенно замечательный человек, а мы вели себя как невоспитанные дети. Ни злобы, ни насмешки не было уже в этих речах. Вечером перед обедом он встретил Скарфилдов. - Через пару дней будет совсем жарко, - сказала миссис Скарфилд. - Меня тут уже не будет. - Уже не будет? Мне казалось, вы плывете до Коломбо. Он объяснил перемену в своих планах. - Ах, какая жалость, - сказала она безусловно искренне. - Только после Порт-Саида по-настоящему сходишься с людьми. - Сегодня, скорее всего, я буду обедать за вашим столом. - Пожалуйста! Мы по вас соскучились. Так мистер Пинфолд вернулся за капитанский стол и всем поставил шампанское. Его соседи по столу не знали, что он вскоре покинет корабль. В дорожном сумбуре эта маленькая группа держалась обиняком и осталась в полном неведении о происходящем. У мистера Пинфолда были, правда, еще сомнения относительно капитана. Откуда бы у этого морского волка столько воображения, чтобы поистине нельсоновским взором пронизать случившееся. - Я сожалею, что мы вас лишаемся, особенно теперь, когда вы чувствуете себя гораздо лучше, - сказал тот, поднимая бокал. - Надеюсь, вы хорошо перенесете самолет. - Срочное дело, я полагаю? - сказал Главер. - Просто не терпится, - ответил Пинфолд. Он засиделся с ним. Главер присоветовал портных в Коломбо и холодные отели в горах, где хорошо пишется. Когда они расходились, мистер Пинфолд со всеми распрощался, поскольку "Калибан" приходил в порт рано утром и у всех будут свои дела. Возвращаясь к себе в каюту, он встретил смуглолицего мистера Мердока. Тот остановился и заговорил с ним. Приятный в обращении человек, в его говоре сильно отзывался промышленный Север. - Кассир сказал, что вы завтра сходите, - сказал он. - Я тоже. Вы как предполагаете добираться до Каира? - Честно говоря, не думал об этом. Поездом, наверное. - Когда-нибудь ездили местным поездом? Грязь и мерзость, и еле ползет. Знаете что, фирма присылает за мной машину. Буду рад, если составите компанию. Было решено, что они поедут вместе. А ночь по-прежнему принадлежала Ангелу и Гонерилье. - Не доверяйте Мердоку, - нашептывали они. - Мердок вам враг. - Покоя в каюте не было, и мистер Пинфолд остался на палубе: высматривал маячок Порт-Саида, высмотрел его луч, увидел, как к борту подошел катер с лоцманом и целой командой чиновников в фесках, как они поднялись на борт, увидел порт, даже в этот ранний час кишевший зазывалами и продавцами скарабеев. В утренней сумятице и переговорах с таможенниками мистер Пинфолд время от времени различал бормотание Ангела и Гонерильи, безуспешно мешавших ему. И только когда он сошел по сходням, они окончательно смолкли. Прежде мистер Пинфолд часто бывал в Порт-Саиде. Его никогда не радовала встреча с этим местом. На сей раз он был рад. Он терпеливо ожидал, пока небритые, дымящиеся сигаретами чиновники досматривали его багаж, проверяли паспорт. Он с радостью уплатил непомерные пошлины. Агент из компании мистера Мердока, англичанин, предупредил их: - Очень ненадежная сейчас езда. Как раз на прошлой неделе один парень нанял машину до Каира. За Исмаилией туземец свернул с дороги в деревню. На того навалились, весь багаж забрали. Его даже раздели донага. Полиция нашла его в чем мать родила. И еще сказали, что ему повезло: могли перерезать глотку, Мистера Пинфолда это не обеспокоило. Он отправил жене письмо. Они с Мердоком выпили бутылку пива в кафе и дважды, если не трижды, позволили почистить себе ботинки. Оттуда, где они сидели, ясно виделся дымок над "Калибаном", но ни единого голоса не было слышно. Потом они с Мердоком поехали, и злосчастный корабль пропал из виду. Когда он был здесь десять лет назад и у ворот стоял Роммель, дорога на Каир выглядела более мирной. Они проезжали через проходы в колючей проволоке, останавливались и предъявляли паспорта у бесчисленных постов, пылили за армейским конвоем, где на каждом грузовике, скорчившись за бортиком, сидел солдат с автоматом наизготовку. При выезде из зоны канала их задержали дольше и осмотрели дотошнее, там смуглых замкнутых англичан сменили смуглые замкнутые египтяне почти в такой же военной форме. Мердок был немногословным человеком, и мистер Пинфолд сидел себе, окутавшись непроницаемым молчанием. В войну он как-то проходил парашютную подготовку, позорно закончившуюся сломанной ногой после первого же прыжка, однако не было в его жизни чувства чище и выше, чем в ту минуту свободы, когда он очнулся от шока падения. Всего четверть минуты назад он присел у открытого люка в полу самолета, среди полумрака и оглушающего рева, перетянутый ремнями, окруженный сочувствующими новичками. Потом распоряжавшийся офицер дал знак, он канул невидяще в ночь и обрел себя в спокойном, залитом солнцем небе, легко удерживаемый стропами, только что такими неудобными, абсолютно отдельный от всего. Вокруг на своих парашютах раскачивались фигуры; на земле инструктор выкрикивал в рупор наставления; а мистер Пинфолд чувствовал себя выключенным из человеческих контактов, единственным обитателем только его одного принявшего восхитительного мира. Восторг длился недолго. Он как-то вдруг осознал, что не парит, а падает; навстречу летела земля; через несколько секунд он бездыханный лежал на траве, опутанный стропами, обруганный, отбивший себе бока и с острой болью в голени. Но в то мгновение своего одиночества прозаический, земной мистер Пинфолд был заодно с курильщиками опиума, карибантами {Карибанты - жрецы Кибелы, фригийской богини.} и калифорнийскими гуру, он с черного хода приобщился мистицизма. И едва ли меньший экстаз он пережил по дороге в Каир. Недавние беспорядки изуродовали и выпотрошили Каир. Он был наводнен филателистами, съехавшимися на распродажу королевской коллекции. Мистер Пинфолд намучился, выбивая себе номер в гостинице. Мердок достал ему номер. Он намучился с билетами на самолет, и тут Мердок помог ему. Только на второй день к вечеру консьержка вручила мистеру Пинфолду все требующиеся документы, в том числе медицинское свидетельство и заявление под присягой, что он христианин, необходимое для остановки в Аравии, и перед отъездом, это в полночь, Мердок пригласил, его отужинать с сослуживцами. - Они будут в восторге. Они сейчас нечасто видят соотечественников. И честно говоря, мне самому будет веселее с попутчиком. Мне не очень нравится разъезжать тут в одиночку вечерами. И они отправились ужинать в квартал с дорогими современными квартирами. Лифт не работал. Поднимаясь по лестнице, они миновали сидевшего на корточках в дверном проеме египетского солдата, тот жевал орехи, за спиной у него торчало ружье. - Старуха-принцесса, - сказал Мердок, - под домашним арестом. Хозяева встретили их радушно. Мистер Пинфолд огляделся. Гостиная была заставлена немыми свидетельствами долгого пребывания на Востоке. На каминной доске стояла в рамке фотография пэра в коронационном костюме. Мистер Пинфолд вгляделся. - Это ведь Симон Дамблтон, да? - Да, он наш большой друг. Вы его знаете? Не дав ему ответить, посторонний голос нарушил мир и покой. - Вы незнакомы, Гилберт, - сказала Гонерилья. - Врун. Сноб. Ты притворяешься, что вы знакомы, потому что он лорд. 8. Пинфолд вновь обретенный Через три дня мистер Пинфолд приземлился в Коломбо. Он провел почти бессонную ночь в самолете: рядом с ним дергался, бормотал и тужился мертвенно-бледный парс {Парсизм - современное название зороастризма.}; и другую ночь он бодрствовал в огромном, трезвом бомбейском отеле. Днем и ночью, каждый на свой лад, с ним беседовали Ангел, Гонерилья и Маргарет. Он стал вроде матери при капризных детях: та уже научилась заниматься своим делом, не обращая на них внимания; впрочем, дел у него никаких не было. Он часами сидел то в одном месте, то в другом и ждал еду, которой ему не хотелось. Иногда от скуки он разговаривал с Маргарет и узнавал все новые подробности заговора. - Вы еще на пароходе? - Нет, мы сошли в Адене. - Все сошли? - Все трое. - А остальные? - Никаких остальных не было, Гилберт. Только мой брат, невестка и я. Вы видели нас в списке пассажиров: мистер, миссис и мисс Ангелы. Я думала, вы все поняли. - А ваши мама и папа? - Они в Англии, дома, это совсем недалеко от Личпола. - Они не были на пароходе? - Милый, как же вы медленно соображаете. Вы слышали все время только моего брата. Он страшно здорово копирует других. За это его сначала и взяли на Би-би-си. - Значит, Гонерилья замужем за вашим братом? Между ней и капитаном ничего не было? - Ну конечно, нет. Она дрянь, но не в этом роде. Все это было частью Плана. - Мне кажется, я начинаю понимать. Согласитесь, все это такая путаница. - Мистер Пинфолд напряг усталую голову, потом оставил это занятие и спросил: - Что вы делаете в Адене? - Я - ничего. А они работают. Мне ужасно скучно. Можно, я иногда буду с вами говорить? Я понимаю, что я не самая умная собеседница, зато постараюсь не быть скучной. Мне так одиноко. - А что вы не сходите посмотреть русалку? - Не понимаю вас. - В Адене, в каком-то отеле, была выставлена русалка в виде чучела. - Не разыгрывайте меня, Гилберт. - Я не разыгрываю вас. Даже обидно слышать такое от представителя вашего семейства. Не разыгрывайте... - Ах, Гилберт, вы ничего не понимаете. Мы просто старались вам помочь. - Какого дьявола вы решили, что мне нужно помочь? - Не сердитесь, Гилберт, - во всяком случае, на меня. А в помощи вы нуждаетесь. Часто их планы отлично срабатывают. - Признайте, по крайней мере, что со мной у них ничего не получилось. - Не получилось, - грустно сказала Маргарет. - С вами сорвалось. - Так почему не оставить меня в покое? - Теперь они вас не оставят, потому что ненавидят вас. И я вас никогда не оставлю. Я вас так люблю. Постарайтесь не чувствовать ко мне ненависти, милый. По пути из Каира в Коломбо он время от времени разговаривал с Маргарет. Супругам Ангелам он не отвечал. На Цейлон мистер Пинфолд приехал впервые, однако приятного возбуждения от этого не испытал. Он устал и был потный. Он был неподходяще одет. Оставив чемоданы в отеле, он первым делом отправился искать портного, которого рекомендовал Главер. Тот обещал работать всю ночь и к утру приготовить для примерки три костюма. - Ты слишком толстый. Ты будешь смешно выглядеть в них. Они тебе не пойдут... Они тебе не по карману... Портной врет. Он ничего не сошьет, - однообразно лезла в их разговор Гонерилья. Мистер Пинфолд вернулся в отель и написал жене: "Я добрался цел и невредим. В Коломбо, по-моему, нечего особенно делать и не на что глядеть. Я уеду, как только будут готовы костюмы. Сомнительно, что мне удастся здесь поработать. После парохода меня постигло разочарование. Я надеялся уйти из-под действия этих психоаналитиков и их дьявольского Ящика. Ничуть не бывало. Они по-прежнему надоедают мне, хотя между нами пролегла вся Индия. Они говорят мне под руку и сейчас, когда я пишу это письмо. Поработать над книгой представляется совершенно невозможным делом. Должен существовать какой-то способ пресечь. "жизненные волны". По-моему, имеет смысл, вернувшись, побеседовать на этот счет с отцом Уэстмакоттом. Он коротко знаком с экзистенциализмом, психологией, с духами и дьявольским наваждением. Иногда я задумываюсь, не докучает ли мне сам дьявол". Он отправил письмо авиапочтой. Потом он сидел на веранде и смотрел, как подъезжают и отъезжают новенькие дешевые автомобили. В отличие от Бомбея, тут можно было выпить. Он выпил бутылочного английского пива. Небо потемнело. Разразилась гроза. Он перешел с веранды в величественный вестибюль. Для человека его лет немногие неудобства в его жизни доставляли только незнакомые люди. В шумном вестибюле его приветствовал знакомый из Нью-Йорка, комплектовавший одну художественную галерею, сейчас он ехал посмотреть разрушенный город на другой стороне острова. Он пригласил мистера Пинфолда присоединиться к нему. В эту минуту подошел кроткий служащий: - Мистер Пинфолд, телеграмма, сэр. Телеграмма была от жены, там говорилось: - Умоляю возвращайся немедленно. Подобные призывы были совсем не в духе миссис Пинфолд. Заболела? Или кто-нибудь из детей? Сгорел дом? Она безусловно назвала бы какую-то причину. Мистеру Пинфолду подумалось, что ее мог обеспокоить его отчет. То письмо, что он послал из Порт-Саида, - оно, что ли, ее встревожило? Он ответил: "Все хорошо. Скоро возвращаюсь. Сегодня написал. Уезжаю на руины". И присоединился к своему новому товарищу. Они славно отобедали, имея много общих вкусов, друзей и воспоминаний. За весь вечер мистер Пинфолд ни разу не вспомнил об Ангелах, хотя в ушах постоянно что-то звучало. И только когда он остался один в своей комнате, голоса прорвались: - Мы слышали вас, Гилберт. Вы лгали этому американцу. Вы никогда не останавливались в Рейнбеке. Вы слыхом не слыхали о Маньяско. Вы не знакомы с Осбертом Ситуэллом. - О боже, - сказал мистер Пинфолд, - как вы мне надоели. На руинах было прохладнее. Было истинным отдохновением ехать лиственными дорогами, глазеть на серых слонов и оранжево-рясых, бритоголовых монахов, пыливших обочиной. Они останавливались в гостиницах, где их привечала и всячески ублажала прислуга еще британского раджи. Мистер Пинфолд блаженствовал. На обратном пути они зашли в храм Канди и осмотрели пышно выставленный зуб Будды. Этим, похоже, художественные возможности острова исчерпались. Американцу предстояло ехать дальше на Восток. На четвертый день они расстались в том самом отеле, где впервые встретились. Мистер Пинфолд снова был один и не у дел. Его ждали сверток от портного и еще одна телеграмма от жены: "Получила оба письма. Выезжаю к тебе". Телеграмму подали в Личполе этим же утром. - Он ненавидит свою жену, - сказала Гонерилья. - Она наводит на него скуку - правда, Гилберт? Ты не хочешь ехать домой, правда? Тебе противно ее видеть. Это была последняя капля. Он отбил телеграмму: "Возвращаюсь сразу", - и стал собираться в дорогу. Все три костюма были цвета буйволовой кожи, отдающего в розовость ("Какой вы в них шикарный", - вскричала Маргарет); в общем, они даже пригодились. Начав в Коломбо, он носил их в последующие дни. Было воскресенье, и в первый раз за все время болезни он пошел на мессу. Голоса неотступно следовали за ним. Сначала такси подвезло его к англиканской церкви. ...Какая разница, Гилберт? Все это полная чепуха. Вы не верите в Бога. Выставляться тут не перед кем. Никто не услышит ваши молитвы - кроме нас. Мы их услышим. Вы будете молиться чтобы вас оставили в покое. Правильно? Но мы одни услышим вас, и мы вас не оставим в покое. Никогда не оставим, Гилберт... - Когда же они добрались до маленького костела, словно в издевку посвященного святому Михаилу и ангелам его, в сумрак и людность интерьера за ним проследовала одна Маргарет. Она знала службу и ответствовала на латыни ясным, мягким голосом. Апостола и евангелие читали на местном языке. Во время краткой проповеди мистер Пинфолд спросил ее: - Вы католичка, Маргарет? - В известном смысле. - В каком же? - Об этом вы не должны меня спрашивать. Она встала с ним и прочитала "верую", а при святых дарах попросила: - Помолитесь за них, Гилберт. За них нужно молиться. - Однако мистер Пинфолд не мог молиться за Ангела и Гонерилью. На понедельник он назначил отъезд. Во вторник он опять провел невыразимо тоскливую ночь в Бомбее. В среду вечером, в Карачи, он уже оделся по-зимнему. Где-то над морем они, возможно, разминулись с "Калибаном". Аден оставался далеко в стороне. Дышавшие ненавистью голоса гнались за мистером Пинфолдом по всему мусульманскому миру. Только в христианских землях Ангел переменил тон. Завтракая в Риме, мистер Пинфолд обратился к официанту, неплохо говорившему по-английски, на плохом итальянском языке. Гонерилья тут же наказала его позерство. - Не говорить английский, - съязвила она. - Целовать монах. Doice far niente {Сладостное безделие (итал.).}. - Заткнись, - оборвал ее Ангел. - Хватит, пошутили. Мне нужно серьезно поговорить с Гилбертом. Послушайте, Гилберт, у меня к вам предложение. Но мистер Пинфолд не отвечал. Во время перелета в Париж Ангел периодически возобновлял разговор. - Гилберт, выслушайте меня. Мы должны договориться. Время поджимает. Гилберт, старина, будьте благоразумны. Дружеский тон сменился на льстивый, а потом и вовсе перешел в нытье; породистый голос стал поскуливать, приводя мистеру Пинфолду на память их краткую встречу в Личполе. - Поговорите с ним, Гилберт, - просила Маргарет. - Он в самом деле очень тревожится. - Он и должен тревожиться. Если ваш жалкий брат хочет, чтобы я ему отвечал, пусть соответственно обращается ко мне: "мистер Пинфолд" или "сэр". - Хорошо, мистер Пинфолд, сэр, - сказал Ангел. - Вот так лучше. Так что вы хотели мне сказать? - Я хочу попросить у вас прощения. Мы запороли весь План. - Безусловно, запороли. - Это был серьезный научный эксперимент. А я приплел сюда раздражение против вас. Извините меня, мистер Пинфолд. - Так умолкните наконец. - Именно это я и хочу предложить. Послушайте, Гил... мистер Пинфолд, сэр... давайте заключим сделку. Я отключаю всю аппаратуру. Я даю честное слово, что никто из нас не будет вас больше беспокоить. Единственное, о чем мы просим, чтобы вы никому ничего не говорили о нас в Англии. Если пойдут разговоры, погибнет вся работа. Промолчите, и вы никогда о нас больше не услышите. Скажите жене, что вы вообразили эти голоса - под действием серых пилюль. Скажите ей что хотите, только добавьте, что это кончилось. Она вам поверит. Она с радостью все это выслушает. - Я подумаю, - сказал мистер Пинфолд. Он подумал. Сделка казалась чрезвычайно выгодной. Но можно ли доверять Ангелу? Сейчас он перепуган возможными неприятностями с Би-би-си. - Не с Би-би-си, милый, - сказала Маргарет. - Совсем не из-за них он тревожится. Там знают о его эксперементах. Он тревожится из-за Реджи Грейвз- Аптона. Вот он ничего не должен знать. Он нам, знаете, что-то вроде родственника, и он все расскажет тетке, родителям и вообще всем на свете. Могут быть самые страшные неприятности. Гилберт, обещайте, что вы никому не скажете, в особенности кузену Реджи. - Что же, и вы, Мег, - сказал мистер Пинфолд поддразнивающим, не без теплоты голосом, - и вы собираетесь меня покинуть? - Ах, Гилберт, не надо шутить такими вещами, милый. Какое это было счастье - быть с вами. Я буду скучать по вас, как ни по кому еще в жизни. Я никогда вас не забуду. Если брат отключит систему, для меня это будет почти что смерть. Но я знаю, что мне положено страдать. Буду держаться. Вы должны принять это предложение, Гилберт. - Я дам вам знать, когда подлетим к Лондону, - сказал мистер Пинфолд. Скоро они летели над Англией. - Итак, - сказал Ангел, - каким будет ваш ответ? - Я сказал: Лондон. Вот и лондонский аэропорт. - Пристегните ремни, пожалуйста. Не курите. - Прилетели, - сказал Ангел. - Теперь высказывайтесь. Состоялась наша сделка? - Какой же это Лондон, - сказал мистер Пинфолд. Из Рима он телеграфировал жене, что прямо проедет в отель, где они обычно останавливались. Он не стал ждать, когда все пассажиры заполнят автобус. Он нанял такси. До самого Актона он не отвечал Ангелу. Наконец он сказал: - На наш вопрос я отвечаю: нет. - Как же так можно? - непритворно ужаснулся Ангел. - Почему, мистер Пинфолд, сэр? Почему? - Во-первых, потому что я не верю вашему честному слову. Вы слова такого не знаете: честь. Во-вторых, мне глубоко противны вы сами и ваша омерзительная жена. Вы вели себя безобразно по отношению ко мне, и я намерен заставить вас поплатиться за это. В-третьих, ваши планы, эту вашу работу, как вы ее называете, я нахожу в высшей степени опасными. Одного человека вы уже довели до самоубийства и, возможно, других, про которых я ничего не знаю. Вы и меня пытались довести до ручки. Бог ведает, что вы сделали с Роджером Стиллингфлитом. Бог ведает, кто еще подвернется вам под руку. Не говоря о личной обиде, я вижу в вас общественное зло, с которым надлежит разделаться. - Ладно, Гилберт, если вы так решили... - Не смейте называть меня Гилбертом и не стройте из себя киношного гангстера. - Ладно-ладно, Гилберт. Вы ответите за это. Однако его угрозы прозвучали неуверенно. Ангел был повержен и понимал это. - Миссис Пинфолд прибыла час назад, - сказал ему консьерж. - Она ждет вас в вашем номере. Мистер Пинфолд вошел в лифт, прошел по коридору и открыл дверь, с обеих сторон осаждаемый хрипами Гонерильи и Ангела. В присутствии жены он растерялся. - А выглядишь ты хорошо, - сказала она. - У меня все хорошо. Неприятности, что я тебе писал, остались, но, я надеюсь, с ними можно будет разобраться. Извини, что я тебя встречаю без особой теплоты, но неудобно, знаешь, когда трое людей слушают все, что ты скажешь. - Еще бы, - сказала мисс Пинфолд, - я тебя понимаю. Ты ел? - Много часов назад, в Париже. Хотя один час разницы можно отнять. - Я не ела. Я что-нибудь закажу. - Как ты ее ненавидишь, Гилберт! Как она докучает тебе! - сказала Гонерилья. - Не верьте ни единому слову, - сказал Ангел. - Она очень милая, - признала Маргарет, - и такая добрая. Но она не стоит вас. Вы, конечно, подумаете, что я ревную. Правильно, я ревную. - Ты прости, что из меня слова не вытянуть, - сказал мистер Пинфолд. - Понимаешь, эти негодяи продолжают лезть ко мне с разговорами. - Так можно сойти с ума, - сказала миссис Пинфолд. - Можно. Вошел коридорный с подносом. Когда он вышел, миссис Пинфолд сказала: - Знаешь, ты все напутал с этим мистером Ангелом. Когда я получила твое письмо, я сразу позвонила Артуру на Би-би-си, навела справки. Ангел был в Англии все это время. - Не слушайте ее. Она лжет. Мистер Пинфолд был ошеломлен. - Ты в этом совершенно уверена? - Спроси сам. Мистер Пинфолд прошел к телефону. В редакции радиобесед начальником был его друг, некто Артур. - Артур, тот парень, что приезжал ко мне летом брать интервью, Ангел... Ты не посылал его в Аден? Не посылал?.. Он сейчас в Англии?.. Нет, говорить мне с ним не о чем. Просто я встретил на пароходе похожего человека.... До свидания... М-да, - сказал он жене, - не знаю, что и подумать. - Я тоже могу открыть вам глаза, - сказал Ангел. - Мы никогда и не были на том пароходе. Мы наладили все это из студии в Англии. - Должно быть, они наладили все это из студии в Англии, - сказал мистер Пинфолд. - Горе ты мое, - сказала миссис Пинфолд, - никто ничего не налаживал. Ты все это вообразил. Ты назвал в письме отца Уэстмакотта, и я для верности его спросила. Он говорит, что все это совершенно невозможная вещь. Ничего подобного не изобретали ни в гестапо, ни на Би-би-си, ни экзистенциалисты, ни психоаналитики - ничего такого, во всяком случае, как ты себе это представляешь. - И Ящик не при чем? - Не при чем. - Не верь ей. Она врет. Она врет, - сказала Гонерилья, с каждым словом слабея голосом, словно между ними вдруг пролегло огромное расстояние. Последнее ее слово было чуть различимее слабого грифельного чирка. - Ты хочешь сказать, что все, что я слышал, я говорил самому себе? В голове не укладывается. - Все это именно так, милый, - сказала Маргарет. - У меня никогда не было ни брата, ни невестки, не было отца и матери - ничего этого не было... Я не существую, Гилберт. Меня нет, нигде нет... но я вас люблю, Гилберт. Я не существую, но я люблю... До свидания... люблю... - Ее голос тоже истаял, изошел в шепот, вздох, в шорох подушки; и настала тишина. Мистер Пинфолд сидел, объятый тишиной. Он знал по прошлому опыту, что освобождение бывало призрачным. На сей раз оно было полным и окончательным. Он был наедине со своей женой. - Они ушли, - сказал он наконец. - В эту самую минуту. Ушли окончательно. - Надеюсь, что это так. Что мы сейчас будем делать? Я ничего не планировала, пока не увижу, в каком ты состоянии. Отец Уэстмакотт порекомендовал мне человека, которому мы можем довериться. - Психического врача? - Психолога, но он католик, так что с ним все должно быть в порядке. - Нет, - сказал мистер Пинфолд. - Хватит с меня психологии. Может, уедем дневным поездом? Миссис Пинфолд помешкала в нерешительности. Она приехала в Лондон, готовая вести мужа в лечебницу. - Ты уверен, что тебе никому не надо показаться? - спросила она. - Я могу показаться Дрейку, - сказал мистер Пинфолд. Так они поехали на Паддингтон и прошли в вагон-ресторан. Там было полно соседей, приезжавших за покупками. Они ели подрумяненные булочки, за слепыми от тумана окнами тянулся невидимый в темноте знакомый пейзаж. - Мы слышали, вы ездили в тропики, Гилберт. - Только что оттуда. - Недолго вы там пробыли. Скучно? - Нет, - сказал мистер Пинфолд, - ни в малейшей степени. Было чрезвычайно интересно. Но хорошенького понемногу. Соседи держали мистера Пинфолда за человека со странностями. - Нет, это действительно было интересно, - сказал мистер Пинфолд жене уже в автомобиле, увозившем их домой. - За всю жизнь со мной не приключалось ничего более интересного, - и в последующие дни он припоминал все подробности своего затянувшегося испытания. Суровый мороз сменился туманом, временами шел мокрый снег. В доме было привычно холодно, но мистер Пинфолд неприхотливо жался к камину и, подобно воину, стяжавшему трудную победу, переживал заново свои тяжкие испытания, невзгоды и выгоды. Ни единый звук не тревожил его из того полусвета, куда он случайно забрел, однако в его воспоминаниях не было ничего призрачного. Воспоминания вставали в полный рост - ясные, четкие, весомые, как все бывшее с ним в бодрствующей жизни. - Я вот чего не могу понять, - сказал он. - Если я сам поставлял Ангелам всю информацию, почему же я наговорил им столько чуши? Пойми, если я готовил против самого себя обвинение, я мог бы сделать его куда страшнее и ближе к правде, чем это получилось у них. Не могу понять. Он и не поймет, и никто другой не даст ему удовлетворительного объяснения. - Ты знаешь, - сказал он как-то вечером, - ведь я почти был готов принять предложение Ангела. Если бы я его принял и голоса прекратились, как сейчас, я бы так и верил, что дьявольский Ящик существует. И всю жизнь жил бы в страхе, что в любой момент все это может начаться снова. В конце концов, они могли просто слушать все время, ничего не говоря при этом. Страшно даже вообразить. - Ты очень смело поступил, что отверг его предложение, - сказала миссис Пинфолд. - Просто у меня было плохое настроение, - честно сказал мистер Пинфолд. - И все-таки, мне кажется, тебе нужно поговорить с врачом. Ведь было же с тобою что-то не то. - Это пилюли, - сказал мистер Пинфолд. Он цеплялся за эту последнюю надежду. Навестившему ему наконец доктору Дрейку мистер Пинфолд сказал: - Насчет тех серых пилюль, что вы мне дали: они чертовски сильные. - Похоже, они помогли, - сказал доктор Дрейк. - Я мог из-за них слышать голоса? - Боже правый, нет! - А если в связке с бромидом и хлоралом? - В моей микстуре не было хлорала. - Не было, но, если начистоту, у меня была своя бутылка. Признание не обескуражило доктора Дрейка. - Вечная история с больными, - сказал он. - Никогда не знаешь, что они принимают тайком. Я знал случаи, когда люди вот так заболевали серьезнейшим образом. - Так я и был серьезнейшим образом болен. Я слышал голоса почти две недели подряд. - А сейчас они умолкли? - Да. - И вы перестали пить бромид и хлорал? - Да. - Тогда нечего и гадать. На вашем месте я бы воздержался и от моей микстуры. Она вам вряд ли на пользу. Я пришлю что-нибудь другое. Это были мерзкие голоса, я полагаю? - До невозможности. Откуда вы знаете? - Они всегда такие. Многие время от времени слышат голоса, и они почти всегда мерзкие. - Вы не думаете, что ему нужно показаться психологу? - спросила миссис Пинфолд. - Можно, если хочется, только на мой взгляд это простейший случай отравления. - Какое облегчение слышать это, - сказала миссис Пинфолд, но мистер Пинфолд не спешил ухватиться за этот диагноз. Он знал то, чего не знали другие, даже его жена и меньше всего его медицинский советчик: что он претерпел огромное испытание и собственными силами вышел из него победителем. Достославная победа, при том что насмешник-раб всегда пребудет с ним в его колеснице напоминанием о смертности. На следующий день было воскресенье. После мессы мистер Пинфолд сказал: - Знаешь, я не могу встречаться с Сундуком. Еще несколько недель я не смогу заговорить с ним о его Ящике. Затопи камин в библиотеке. Я хочу немного поработать. Дрова потрескивали, слабое тепло потянулось к промерзшим полкам. Впервые после своего пятидесятилетия мистер Пинфолд сел за работу. Он вынул из ящика стола рукопись незавершенного романа и стал ее листать. Он еще не забыл сюжет. Он знал, что нужно сделать. Но его томила более неотложная задача, нужно было немедля разобрать корзинку с новым, богатым опытом - пока товар не выдохся. Он вернул рукопись в ящик, выложил перед собой лист бумаги и четко, твердо вывел: Испытание Гилберта Пинфолда. Жанровая картина. Глава первая. Портрет художника в зрелые годы.