Ивлин Во. Упадок и разрушение --------------------------------------------------------------- Evelyn Waugh "Decline and Fall" Роман, 1928 Перевод С. Белова, В. Орла OCR and spellcheck by Force --------------------------------------------------------------- ПРЕЛЮДИЯ Мистер Сниггс (заместитель декана) и мистер Побалдей (казначей) расположились в комнате мистера Сниггса, окна которой выходили на четырехугольный двор Скон-колледжа. Из апартаментов сэра Аластера Дигби-Вейн-Трампингтона доносились гогот и звон стекла. В этот вечер -- вечер традиционного обеда членов Боллинджер-клуба -- только Сниггс с Побалдеем остались нести дозор. Прочие преподаватели Скон-колледжа разбрелись кто куда: одни шумными и веселыми стайками бродили по Борс-хиллу и Северному Оксфорду, другие отправились в гости к коллегам из других колледжей, третьи поспешили на заседания всевозможных ученых обществ -- и правильно сделали и те, и другие, и третьи: ежегодные праздники боллинджеровцев -- тяжкое испытание для университетских наставников. Впрочем, не такие уж они, эти праздники, ежегодные: после очередной гулянки клуб на неопределенное время закрывают. А традиции у клуба давние. Среди его бывших членов есть и правящие монархи. На последнем обеде три года назад кто-то притащил лисицу в клетке: животное предали казни, закидав бутылками из-под шампанского. Замечательно повеселились три года назад! С тех пор клуб не собирался, и вот теперь ветераны-боллинджеровцы стекались в Оксфорд со всех концов Европы. Второй день тянулась кавалькада припадочных монархов в отставке, неуклюжих сквайров из обветшалых родовых поместий, проворных и переменчивых, как ветер, молодых дипломатов из посольств и миссий, полуграмотных шотландских баронетов из сырых и замшелых гранитных цитаделей, честолюбивых молодых адвокатов, а также членов парламента от партии консерваторов, оставивших лондонский свет в самый разгар сезона, к безутешному горю напористых дебютанток, -- в общем, баловни судьбы и любимцы фортуны готовились достойно отметить великое событие. -- Дайте срок, -- шептал мистер Сниггс, потирая мундштуком трубки переносицу, -- всех перештрафуем как миленьких. В подвалах Скон-колледжа хранится восхитительного качества портвейн, но насладиться чудесным напитком преподавателям удается, лишь когда дисциплинарные штрафы в общей сложности достигают пятидесяти фунтов. -- Хоть неделю поживем как люди, -- высказался мистер Побалдей. -- С хорошим портвейном... Рулады, выводимые гостями сэра Аластера, становились все пронзительней. У того, кто хоть раз слышал эти вопли, при одном воспоминании о них кровь стынет в жилах. Примерно так английские провинциалки стенают над разбитым хрустальным бокалом. Еще немного -- и члены клуба, багроволицые, во фраках бутылочного цвета, с дикими криками повалят на улицу, чтобы достойно продолжить удачно начатое веселье. -- А не потушить ли нам на всякий случай свет? -- предложил мистер Сниггс. В темноте педагоги подкрались к окну. Двор колледжа превратился в калейдоскоп смутно различимых физиономий. -- Их здесь человек пятьдесят, не меньше, -- произвел подсчеты мистер Побалдей. -- Как было бы славно, если б все были из нашего колледжа. С каждого по десять фунтов штрафа, чем плохо? -- А если храм божий осквернят, то и побольше, -- подхватил мистер Сниггс. -- Господи! Сделай так, чтобы осквернили... -- Интересно, кто из наших студентов на сей раз в немилости у этих разбойников. Что-то будет! Надеюсь, у бедняг хватило ума убраться куда-нибудь с глаз подальше. -- Партриджу наверняка достанется. У него картина этого... как его... Матисса, что ли. -- И фиолетовые простыни. -- Сандерс однажды обедал с Рамсеем Макдональдом1. -- А Рендинг? Ему бы охотиться, а он фарфор собирает. -- И сигары после завтрака курит... -- У Остена есть рояль! -- Они им займутся! -- Штрафы будут изрядные, что правда, то правда. Но, честное слово, я бы чувствовал себя куда спокойнее, будь с нами наш декан. Как вы полагаете, они нас не заметили? Р а м с е й М а к д о н а л ь д (1866-- 1937) -- британский политический деятель, один из основателей лейбористской партии. Боллинджеровцы повеселились от души. Они разломали рояль мистера Остена, втоптали в ковер сигары лорда Рендинга и переколотили его фарфор, разорвали в клочья знаменитые фиолетовые простыни мистера Партриджа, а Матисса запихали в кувшин. В комнате мистера Сандерса ничего (кроме окон) разбить не удалось, но зато была обнаружена поэма, которую он сочинял специально для Ныодигейтского поэтического конкурса -- то-то была потеха. Сэру Аластеру Дигби-Вейн-Трампингтону от чрезмерного возбуждения сделалось дурно, и Ламсден из Страттдраммонда был вынужден волочить его на себе в постель. Близилась полночь. Веселье, казалось, шло на убыль. Но в праздничной программе оказался еще один, совершенно незапланированный, номер. Поль Пеннифезер изучал богословие. Шел третий год его размеренной университетской жизни в Оксфорде. До этого он с отличием окончил маленькую частную школу с чуть заметным религиозным уклоном в графстве Сассекс; в школе он был редактором журнала, президентом дискуссионного клуба и, если верить его характеристике, "оказывал на своих товарищей самое благотворное влияние", за что и был назначен старшим префектом1. На каникулах Поль всегда гостил в Лондоне на Онслоу-сквер у своего опекуна, преуспевающего адвоката, который, гордясь успехами своего подопечного, изрядно тяготился его обществом. Родители Поля умерли в Индии, когда мальчик получил свой первый в жизни приз за сочинение. В Сконе бюджет Поля складывался из того, что ему выплачивал опекун, и двух очень кстати пришедшихся университетских стипендий. Поль выкуривал три унции некрепкого табаку "Джон Коттон" в неделю и ежедневно выпивал полторы пинты пива -- полпинты за обедом и пинту за ужином, -- ужинал он неизменно в столовой колледжа. У него было четыре товарища, с тремя из которых он был знаком еще со школы. Никто из членов Боллинджер-клуба понятия не имел о существовании Поля Пеннифезера, а тот, в свою очередь, и не подозревал о том, что есть Боллинджер-клуб.Не ведая о том, как причудливо откликнется в его судьбе этот вечер, Поль безмятежно катил домой на велосипеде с заседания Общества содействия Лиге наций. Обсуждался захватывающий доклад о плебисците в Польше. Поль собирался выкурить трубочку и прочитать на сон грядущий очередную главу "Саги о Форсайтах". Он постучал у ворот, был впущен, поставил велосипед на место и отправился через двор к себе, стараясь, по обыкновению, не привлекать к своей особе излишнего внимания. Вокруг было настоящее столпотворение. Поль не считал себя врагом спиртного, он даже как-то выступил в Обществе Томаса Мора с весьма либеральной трактовкой этого вопроса, но пьяных он, чего греха таить, боялся как огня. Из темноты, словно нечистая сила, вдруг соткался Ламсден из Страттдраммонда и застыл перед Полем. Поль сделал попытку его обогнуть. К несчастью, старый школьный галстук Поля весьма походил на бело-голубые галстуки боллинджеровцев. Незначительные расхождения в ширине полосок Ламсден по вполне понятным причинам не смог принять во внимание. -- Это что еще за чучело разгуливает в нашем галстуке? -- возопил шотландец, в котором вдруг взыграла древняя кровь великих военачальников и вождей кланов, с незапамятных времен владевших бескрайними равнинами, поросшими вереском. Мистер Сниггс в замешательстве посмотрел на мистера Побалдея. -- Похоже, они кого-то сцапали, -- сказал тот. -- Как бы чего не вышло. -- Господи, а что, если это лорд Рендинг? Тогда нам придется вмешаться. -- Ни в коем случае, Сниггс, -- сказал мистер Побалдей, положив руку на плечо своего пылкого товарища. -- Боже упаси и сохрани. Это было бы ошибкой. Мы с вами не должны забывать о том, что такое авторитет наставников. В настоящий момент они, увы, могут не внять голосу разума и прибегнуть к насилию. А этого мы ни в коем случае не должны допустить. Наконец толпа рассеялась, и мистер Сниггс облегченно вздохнул. -- Слава богу! Это не Рендинг, а всего-навсего Пеннифезер, так что можно не волноваться. -- Замечательно; стало быть, одной проблемой меньше. Я очень рад, Сниггс, право, очень рад. Но вы только посмотрите на этого юношу -- ничего себе неглиже! На следующий день члены совета колледжа трудились в поте лица. -- Двести тридцать фунтов, -- в упоении шептал казначей. -- И это не считая возмещения ущерба. Следовательно, мы обеспечили себе пять вечеров с портвейном. -- Дело Пеннифезера, -- продолжал между тем декан Скона, -- представляет собой совершенно особый случай. Пеннифезер пробежал по двору колледжа без штанов. Некрасиво. Более того, непристойно. Я бы взял на себя смелость назвать это вопиюще непристойной выходкой. Согласитесь, что так будущие ученые себя не ведут. -- А почему бы нам его как следует не оштрафовать?.. -- начал было заместитель декана. -- Вряд ли он сможет заплатить. Насколько мне известно, он стеснен в средствах. Господи! Без штанов по двору! Да еще в столь поздний час! Такие субъекты только позорят колледж. С т а р ш и й п р е ф е к т -- старший ученик, следит за соблюдением дисциплины через классных префектов, представляет школу на официальных мероприятиях и пр. Часа через два, когда Поль укладывал свои костюмы (числом три) в кожаный чемоданчик, ему принесли записку с просьбой явиться к казначею. -- Ах, это вы, Пеннифезер, -- приветствовал тот Поля. -- Дело в том, что я обнаружил в вашей комнате два пятна -- одно на подоконнике, другое на каминной полке, -- прожгли сигаретой, не иначе. Вынужден оштрафовать вас на пять с половиной шиллингов за каждое, сумма будет включена в счет за ваше содержание. Вот, собственно, и все, не смею вас более задерживать. Во дворе Поль столкнулся с мистером Сниггсом. -- В путь-дорогу? -- бодро осведомился заместитель декана. -- Да, сэр, -- ответил Поль. Потом он повстречал капеллана. -- Пока вы не уехали, Пеннифезер... ведь я вам, кажется, давал "Лекции по истории восточной церкви" декана Стенли? -- Я оставил их у вас на столе. -- Благодарю вас, голубчик. Всего самого наилучшего. Разумеется, после вчерашней истории вам придется подумать о другой профессии. Ну что ж, нет худа без добра: вовремя выяснилось, что вы не созданы для духовной карьеры. Со священника ведь спрос особый, если что не так, сразу начинаются толки, пересуды... А нынешние священнослужители, увы, слишком часто дают к ним повод. Чем теперь думаете заняться? -- Пока не знаю. -- Во-первых, есть область коммерции. Как знать, вдруг вам удастся обогатить деловой мир теми великими гуманистическими идеалами, к которым мы старались приобщить вас в Сконе. Но этот путь тернист... Мужайтесь. Что, кстати, говорит доктор Джонсон о мужестве?.. Без штанов, подумать только. У ворот Поль сунул монету швейцару. -- Счастливо оставаться, Черниллер, -- сказал он. -- Вряд ли мы с вами теперь скоро увидимся. -- Вот именно, сэр, вряд ли. Жалость-то какая. Теперь вы не иначе как по учительской линии пойдете? Джентльмены, которых за непристойное поведение выгоняют, обычно в учителя подаются... -- Чтоб вам всем пусто было, -- буркнул себе под нос Поль по дороге на станцию, и тотчас же устыдился, ибо ругался крайне редко. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Глава 1 ВЫБОР ПРОФЕССИИ -- Значит, отчислили за непристойное поведение? -- сказал опекун Поля Пеннифезера. -- Остается лишь возблагодарить создателя, что твоему несчастному отцу не суждено было дожить до такого позора. Больше мне тебе на это сказать нечего. В доме на Онслоу-сквер воцарилась тишина, и лишь наверху, в розовом будуаре дочери опекуна, граммофон наигрывал оперетку Гилберта и Салливена. -- Дочери попрошу об этом ни слова, -- предупредил опекун Поля. И снова наступила пауза. -- Надеюсь, -- нарушил молчание опекун, -- ты не забыл, что говорится в отцовском завещании. Состояние в пять тысяч фунтов, проценты с которого идут на твое обучение, переходит в твое полное распоряжение после того, как тебе исполнится двадцать один год. Что, если мне не изменяет память, должно произойти через одиннадцать месяцев. Если же твое обучение будет прервано до достижения тобой совершеннолетия, я наделен полномочиями лишить тебя денежного пособия, при условии, что сочту твой образ жизни неподобающим. Полагаю, что не оправдал бы доверия, оказанного мне твоим отцом, поступи я в данных обстоятельствах иначе. Более того, я уверен, что ты и сам прекрасно понимаешь, что я просто не имею права разрешить тебе дальнейшее пребывание под одной крышей с моей дочерью. -- Что же мне теперь делать? -- спросил Поль. -- Я бы на твоем месте пошел работать, -- задумчиво проговорил опекун. -- Работа -- лучшее лекарство от печальных настроений. -- Работать? А где? -- Это неважно. Главное -- честно трудиться, зарабатывать хлеб в поте лица. Мой милый мальчик, все это время ты вел тепличное существование. Возможно, в этом есть и моя доля вины. Тебе будет только полезно узнать жизнь без прикрас, взглянуть, как говорится, фактам в лицо. Сам знаешь, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать... -- И опекун Поля закурил очередную сигару. -- А какие у меня права на пособие? -- спросил Поль. -- Абсолютно никаких, дружок, -- добродушно отвечал ему опекун... Этой же весной опекунская дочка обзавелась двумя вечерними туалетами и, чудесно преображенная, вскоре была помолвлена с благовоспитанным молодым человеком из министерства общественных работ. -- Значит, отчислили за непристойное поведение? -- сказал мистер Леви, представитель школьного агентства Аббота и Горгонера. -- А что, если мы с вами умолчим об этом? В случае чего -- вы мне про это не рассказывали, договорились? В подобных ситуациях мы пишем так: "обучение не закончено по личным мотивам", понимаете меня? -- Он взялся за телефон. -- Мистер Самсон? У меня тут сидит один юноша... да-да... по личным мотивам... есть у нас что-нибудь подходящее? Превосходно! Давайте сюда! -- Он повернулся к Полю. -- Кажется, -- сказал он, -- мы вас сможем кое-чем порадовать. Вошел молодой человек с листком бумаги. -- Ну-с, что вы на это скажете? Поль прочитал: "Сведения о вакансии. Строго конфиденциально. Школе Огастеса Фейгана, эсквайра и доктора философии, прож. в замке Лланаба в Сев. Уэльсе, срочно требуется младший учитель для преподавания английского, греческого и латинского языков по общей программе, а также французского языка, немецкого языка и математики. Требуется опыт работы в школе и умение играть в теннис и крикет. Тип школы -- школа. Примерный оклад -- сто двадцать фунтов в год и полный пансион. Предложения направлять по возможности скорее доктору Фейгану (указав на конверте "эсквайру" и "доктору философии"). Желательны рекомендации и фотокарточка, равно как и указание на то, что сведения о вакансии получены через наше агентство". -- Райское местечко! -- сказал мистер Леви. -- Но я же не знаю ни слова по-немецки, в школе не работал, в жизни не играл в крикет, и у меня нет рекомендаций. -- К чему скромничать, -- сказал мистер Леви. -- Как говорится, было бы желание... Совсем недавно, например, мы устроили человека, который в руках не держал пробирки, преподавателем химии в одну из наших ведущих частных школ. А знаете, почему он к нам обратился -- искал уроки музыки. Говорят, он сейчас в полном порядке. Кроме того, не думаю, что доктор Фейган всерьез надеется получить педагога-универсала за столь мизерное жалованье. Скажу честно: Лланаба у нас котируется невысоко. Школы мы делим на четыре категории: ведущие школы, первоклассные школы, хорошие школы и, наконец, просто школы. По правде сказать, -- признался мистер Леви, -- "просто школа" -- это не бог весть что. Но вам, я думаю, Лланаба подойдет. Насколько мне известно, у вас всего-навсего два конкурента, а один из них к тому же глух как тетерев, бедняга. На следующий день Поль отправился к Абботу и Горгонеру знакомиться с доктором Фейганом. Ему не пришлось долго ждать. Доктор Фейган уже был на месте и беседовал с претендентами. Вскоре мистер Леви ввел Поля в кабинет, представил его и удалился. -- Вы себе не представляете, до чего утомительна была беседа, -- пожаловался доктор Фейган. -- Милейший юноша, но он не понял ни единого моего слова. У вас как со слухом? -- Не жалуюсь. -- Превосходно. В таком случае, приступим. Поль робко посматривал на сидевшего напротив него человека. Доктор Фейган был очень высок, очень стар и очень хорошо одет. Глаза у него были запавшие, шевелюра седая, а брови -- иссиня-черные. Продолговатая голова чуть заметно тряслась в такт словам, говорил он как человек, обучавшийся в свое время ораторскому искусству. Кисти рук доктора поросли волосами, а слегка искривленные пальцы походили на клешни. -- Насколько я понимаю, в школе вы никогда не работали? -- Нет, сэр, к великому сожалению, не работал. -- Ну что ж, в какой-то степени это даже преимущество. Мы подчас легко приобретаем профессиональные навыки, но теряем свежесть восприятия. Однако будем реалистами. Я готов платить сто двадцать фунтов в год, но только педагогу со стажем. У меня есть письмо от одного молодого человека -- у него диплом по лесоводству, на основании чего он требует прибавку в десять фунтов. Но поверьте, мистер Пеннифезер, не диплом для меня главное, а человек. Кстати сказать, университет вы оставили довольно неожиданно. Позвольте полюбопытствовать -- почему? Этого вопроса Поль боялся как огня, но, верный своим принципам, он решил выложить все начистоту. -- Меня отчислили за непристойное поведение, сэр! -- За непристойное поведение? Что ж, не будем вдаваться в подробности. Не первый год я работаю в школе и за это время сумел убедиться, что учителями становятся по причинам, о которых, как правило, предпочитают не распространяться. Но опять-таки, мистер Пеннифезер, будем реалистами. Посудите сами, в состоянии ли я платить сто двадцать фунтов в год человеку, которого отчислили за непристойное поведение? А что, если на первых порах я предложу вам девяносто? Мне надо сегодня же вернуться в Лланабу. До конца семестра целых полтора месяца, а мы лишились преподавателя -- и притом совершенно внезапно. Жду вас завтра к вечеру. Есть отличный поезд с Юстонского вокзала, отходит где-то около десяти. Надеюсь, -- проговорил он мечтательно, -- вам у нас понравится. Вы увидите, что наша школа основана на идеалах товарищества и служения общественному благу. Многие из наших воспитанников принадлежат к самым лучшим фамилиям. Например, в этом семестре к нам поступил юный лорд Тангенс, сын графа Периметра. Очаровательнейший мальчуган, правда, немножко чудаковат, как и все Периметры, но чувствуется порода... Доктор Фейган вздохнул. -- Чего, к несчастью, никак не скажешь про наших преподавателей. Между нами, Пеннифезер, -- мне придется избавиться от Граймса, и чем скорей, тем лучше. Граймс, увы, самый настоящий плебей, а дети такие вещи великолепно чувствуют. Зато ваш предшественник был наидостойнейший молодой человек. Мне так не хотелось его терять. Но он завел привычку по ночам разъезжать на мотоциклете, а это не давало спать моим дочерям. К тому же он брал взаймы у школьников, и, надо сказать, помногу; родители стали жаловаться. Я был вынужден его уволить. К величайшему сожалению. В нем тоже чувствовалась порода. Доктор Фейган поднялся, ухарски надел шляпу и стал натягивать перчатки. -- До скорой встречи, любезнейший Пеннифезер. Мне кажется, что мы с вами сработаемся. Вы уж мне поверьте. Я в людях разбираюсь. -- До свидания, сэр, -- сказал Поль. -- Пять процентов от девяноста фунтов -- это четыре фунта и десять шиллингов, -- радостно сообщил мистер Леви. -- Хотите -- платите сейчас, хотите -- когда получите первое жалованье. Учтите -- тем, кто платит сразу, полагается скидка в пятнадцать процентов. Тогда с вас три фунта шесть шиллингов и шесть пенсов. -- Заплачу потом, -- сказал Поль. -- Как вам будет угодно, -- сказал мистер Леви. -- Был рад оказаться вам полезным. Глава 2 ЗАМОК ЛЛАНАБА Замок Лланаба выглядит по-разному в зависимости от того, как к нему подъезжать -- со стороны Бангора или от идущей вдоль побережья железной дороги. С тыла это ничем не примечательный загородный особняк -- много окон, терраса, бесчисленные теплицы среди деревьев, ветхие кухоньки и сарайчики. Но с фасада -- а фасадом Лланаба выходит на шоссе, ведущее со станции, -- это грозная средневековая крепость. Вы едете добрую милю вдоль крепостной стены с бойницами и наконец оказываетесь у ворот. Ворота увенчаны башенкой, украшены разнообразными геральдическими зверями и снабжены вполне исправной решеткой, которая может подниматься и опускаться. К замку -- внушительному олицетворению феодальной неприступности -- ведет широкая аллея. Это удивительное несоответствие объясняется очень просто. Когда в шестидесятые годы прошлого столетия в стране разразился хлопковый кризис, особняк Лланаба принадлежал оборотистому фабриканту-текстильщику из Ланкашира. Супруга фабриканта очень расстраивалась, видя, как рабочие голодают, и однажды вместе с дочерьми устроила в пользу нуждающихся благотворительный базар, без особого, впрочем, успеха. Муж-предприниматель, в свое время начитавшийся либеральных экономистов, был убежден, что от благотворительности только вред и если платишь деньги, то надо получать что-то взамен. Просвещенный сторонник частного интереса сделал по-своему: в парке возникло поселение фабричных рабочих, которым было поручено обносить территорию усадьбы крепостным валом и облицовывать дом плитами гранита из местных каменоломен. Когда война в Америке кончилась, рабочие снова вернулись на фабрику, а особняк Лланаба превратился в замок Лланаба, причем перестройка обошлась владельцам очень дешево. Поль, севший на станции в крошечное закрытое такси, ничего этого не увидел. На аллее, ведущей к замку, было уже довольно темно, а внутри и вовсе царил мрак. -- Моя фамилия Пеннифезер, -- отрекомендовался он дворецкому. -- Я ваш новый преподаватель. -- Меня предупредили, -- отвечал дворецкий. -- Следуйте за мной. И они пустились в путь по темным, пропахшим всеми отвратительными запахами школы коридорам и наконец остановились перед дверью, из-под которой выбивался яркий свет. -- Это учительская. Прошу! -- сказал дворецкий и тотчас растаял в темноте. Поль огляделся. Учительская помещалась в какой-то каморке. Даже он, привыкший к тесным помещениям, был удивлен. "Сколько же здесь преподавателей?" -- задал себе вопрос Поль и, стараясь не поддаваться подкатывающему отчаянию, насчитал на полке возле камина шестнадцать трубок. 'На крючке за дверью висели две учительские мантии. В углу валялись клюшки для гольфа, тросточка, зонтик и две мелкокалиберные винтовки. Над каминной полкой была обитая зеленым сукном доска объявлений, а на ней какие-то бумажки. На столе стояла пишущая машинка. В книжном шкафу лежали истрепанные учебники и новые тетрадки. Кроме того, взгляд Поля отметил: велосипедный насос, два кресла, стул, полбутылки лечебного кагора, боксерскую перчатку, шляпу-котелок, вчерашний номер "Дейли ньюс" и пачку ершиков для трубок. В унынии Поль опустился на стул. Вскоре в дверь постучали, и в комнату вошел мальчик. Он ойкнул и уставился на Поля. -- Привет! -- сказал Поль. -- Я думал, здесь капитан Граймс, -- объяснил мальчик. -- Понятно, -- отозвался Поль. Мальчик изучал Поля с бесстрастным любопытством. -- Вы что, нас учить будете? -- спросил он. -- Да, -- сказал Поль. -- Моя фамилия Пеннифезер. Ребенок так и прыснул. -- Вот умора, -- сказал он и был таков. Через некоторое время дверь снова отворилась, и в учительскую заглянуло еще двое. Ученики постояли, похихикали, а потом пропали. В течение получаса в учительскую под самыми разными предлогами заглядывали дети и смотрели на нового преподавателя. Потом зазвенел звонок, и поднялась невообразимая беготня, шум и свист. Опять отворилась дверь, и вошел коротыш лет тридцати. Он страшно топал протезом. У него были коротко подстриженные рыжие усы и намечалась лысина. -- Привет! -- сказал он Полю. -- Привет! -- сказал ему Поль. -- Я -- капитан Граймс, -- сказал он Полю и "иди-ка сюда, голубчик" кому-то еще. Вошел новый ученик. -- Ты почему не прекратил свистеть, когда я сделал тебе замечание? -- спросил капитан Граймс. -- Все свистели, -- сказал мальчик. -- При чем тут все? -- спросил капитан Граймс. -- А вот при том, -- сказал мальчик. -- Ступай и напиши сто строк, а в следующий раз я угощу, тебя вот этой штукой, -- сказал Граймс и помахал тростью. -- Очень испугался, -- сказал мальчик и вышел. -- Вот вам наша дисциплина, -- вздохнул Граймс и тоже вышел. "Это еще вопрос, понравится ли мне преподавать", -- отметил про себя Поль. Вскоре опять в комнату кто-то вошел; вошедший был постарше капитана Граймса. -- Здравствуйте, -- сказал он Полю. -- Здравствуйте, -- сказал ему Поль. -- Моя фамилия Прендергаст, -- отрекомендовался вошедший. -- Кагору не желаете? -- Благодарю вас, с удовольствием. -- Правда, здесь только один стакан. -- В таком случае не стоит беспокоиться. -- Но вы можете принести еще один стакан из ванной. -- Я не знаю, где ванная. -- Ну хорошо, тогда отложим до лучших времен. Насколько я понимаю, вы наш новый коллега? -- Да. -- Вам здесь быстро надоест. Вы уж мне поверьте. Я здесь работаю десять лет. А Граймс -- первый семестр. Ему уже надоело. Граймса видели? -- Кажется, видел. -- Граймс не джентльмен. Курите? -- Курю. -- Трубку? -- Трубку. -- Это все мои трубки. Покажу их вам после обеда, вы мне только напомните. В этот момент показался дворецкий и сообщил, что мистера Пеннифезера желает видеть доктор Фейган. Докторские апартаменты отличались дворцовым великолепием. Их владелец стоял спиной к мраморному камину в стиле рококо. На докторе Фейгане был бархатный смокинг. -- Ну как, устраиваетесь? -- осведомился он. -- Да, -- ответил Поль. Перед камином со стеклянной бонбоньеркой на коленях сидела крикливо одетая женщина не первой молодости. -- Это, -- в голосе доктора Фейгана послышалась неприязнь, -- моя старшая дочь. -- Здравствуйте, здравствуйте, -- сказала мисс Фейган. -- Рада познакомиться. Знаете, что я всегда говорю молодым учителям, когда они к нам приходят? Смотрите в оба, говорю я им, а то отец в два счета сядет вам на шею. Наш папочка -- сущий варвар, потому как он у нас ученый, а ученые, они все варвары. Скажи, ты ведь варвар? -- вдруг напустилась на отца мисс Фейган. -- Должен заметить, моя радость, что объективный подход, который я выработал в себе, приносит свои плоды. А вот, -- добавил он, -- и моя вторая дочь. Бесшумно -- только чуть слышно позвякивали ключи -- вошла еще одна женщина. Она была моложе сестры, но, в отличие от нее, выглядела очень деловитой. -- Мыло, надеюсь, захватили? -- спросила она, поздоровавшись. -- Я просила отца напомнить про мыло, но он вечно забывает. На мыло, гуталин и стирку учителям полагается два с половиной шиллинга в неделю -- и ни пенса больше. Чай пьете без сахара? -- Вообще-то с сахаром... -- Хорошо, я так и записываю -- буду выкладывать вам по Два куска. Только смотрите, чтобы дети их не таскали. -- До конца семестра будете классным наставником в пятом классе, -- сказал доктор Фейган. -- Пятиклассники у нас просто очаровательные. Клаттербак, правда, требует особого внимания -- очень тонкая натура. Кроме того, вы будете вести уроки труда, гимнастики и занятия стрельбой. Да, чуть было не забыл, вы ведь, кажется, и музыку преподаете? -- Боюсь, что нет. -- Досадно, весьма досадно. Мистер Леви уверял меня в противоположном. Я ведь уже договорился, что дважды в неделю вы будете давать уроки органной музыки Бест-Четвинду. Вы уж постарайтесь... Вот и звонок на обед. Не смею вас больше задерживать. Да, еще одна деталь. Ради бога -- ни слова детям о том, почему вы оставили Оксфорд. Мы, педагоги, должны уметь лавировать между правдой и вымыслом. Вот видите, я сказал нечто, что, может быть, даст вам пищу для размышлений. Всего наилучшего. -- Ку-ку! -- сказала старшая мисс Фейган. Глава 3 КАПИТАН ГРАЙМС Столовую Поль отыскал без особого труда. Он смело двинулся на запах кухни и голоса -- и вскоре очутился в просторном, обшитом панелями зале, который показался ему даже привлекательным. За четырьмя длинными столами сидело пятьдесят или шестьдесят учеников от десяти до шестнадцати лет. Младшие были в форме Итона1, старшие в смокингах. Поля усадили во главе одного из столов. При его появлении мальчики слева и справа почтительно встали и не садились, пока не сел он. Среди них был и изобличенный капитаном Граймсом свистун. Полю он сразу же понравился. -- Моя фамилия Бест-Четвинд, -- отрекомендовался свистун. -- Ясно. Это, значит, тебя я должен учить музыке? -- Меня. Орган у нас в деревенской церкви. Потеха... А вы что, здорово играете? Поль счел, что в данной ситуации откровенность вовсе не обязательна, и, решив -- согласно заветам доктора Фейгана -- лавировать между правдой и вымыслом, сказал: -- Как никто на свете. -- А вы не заливаете? -- С какой стати? В свое время я давал уроки декану Скон-колледжа. -- Со мной придется потруднее, -- хмыкнул озорник. -- Знаете, почему я играю на органе? Чтобы на гимнастику не ходить. Слушайте, да у вас же нет салфетки. Филбрик! -- закричал он дворецкому. -- Вы почему не дали мистеру Пеннифезеру салфетки? -- Забыл, -- признался тот. -- А теперь уже все -- мисс Фейган унесла ключи. -- Глупости, -- ничуть не смутился Бест-Четвинд. -- Сию же минуту ступайте и принесите салфетку. Вообщето он ничего, -- шепнул он Полю, -- главное -- не давать ему спуску. Вскоре явился Филбрик с салфеткой. -- Ты смышлен не по летам, -- заметил Поль. -- Капитан Граймс думает по-другому. Он говорит, что я самая настоящая дубина. Это здорово, что вы не похожи на капитана Граймса. Вульгарный субъект этот Граймс, скажете -- нет? -- Ты не должен рассуждать при мне о преподавателях в таком тоне. -- Но все наши так думают. Кроме того, Граймс носит кальсоны. Как-то раз он послал меня принести ему шляпу, и я заглянул в его список белья, отданного в стирку. Надо же -- в кальсонах ходит. На другом конце столовой что-то стряслось. -- Клаттербака, похоже, опять стошнило, -- пояснил Бест-Четвинд. -- Его всегда тошнит от баранины. Мальчик, сидевший справа от Поля, впервые за все это время подал голос. -- А мистер Прендергаст носит парик, -- доложил он, страшно смутился и захихикал. -- Это Бриггс, -- сказал Бест-Четвинд. -- Но мы зовем его Брюкс. В честь папашиного магазина. -- И неостроумно, -- отозвался Бриггс. Школьная форма учащихся Итона и ряда других привилегированных частных школ состоит из короткой черной куртки, черного жилета, брюк в узкую полоску, белой рубашки и крахмального воротничка. Вопреки всем опасениям Поля первое знакомство оказалось удачным и найти общий язык с детьми было не так уж и сложно. Через некоторое время все встали, и в нарастающем гаме мистер Прендергаст принялся читать молитву. Вдруг кто-то гаркнул: "Пренди!" -- под самым ухом у Поля. -- ...Per Christum Dominum Nostrum. Amen.1, -- закончил мистер Прендергаст. -- Бест-Четвинд, это ты крикнул? -- Я, сэр? Да что вы, сэр! -- Пеннифезер, это Бест-Четвинд крикнул или нет? -- Нет, -- сказал Поль, и Бест-Четвинд посмотрел на него с благодарностью, потому что крикнул, разумеется, он. У выхода Поля подхватил под руку капитан Граймс. -- Паскудно кормят, старина, верно я говорю? -- сказал он. -- Неважно, -- согласился Поль. -- Сегодня у нас дежурит Пренди. Лично я -- в пивную. Не хочешь составить компанию? -- С удовольствием, -- сказал Поль. -- Против Пренди я ничего не имею, -- продолжал Граймс. -- Но его никто не слушается. Правда, он носит парик. А ежели у тебя парик, какая тут может быть дисциплина. У меня вот, к примеру, протез, но это совсем другое дело. Дети такие вещи уважают. Думают, что я ногу на войне потерял. На самом деле, что, разумеется, строго между нами, я угодил под трамвай в Стоке-на-Тренте, будучи в сильном подпитии. Но зачем, спрашивается, трезвонить об этом прискорбном случае на всех углах, верно я говорю? Но ты мне внушаешь доверие, сам не знаю почему. Думаю, мы с тобой сойдемся. -- Надеюсь, -- ответил Поль. -- В последнее время мне очень не хватало товарища, -- говорил Граймс. -- До тебя тут работал неплохой парень, задавался малость, правда. Гонял себе на мотоцикле. Директорские девицы его невзлюбили. С мисс Фейган ты уже познакомился? -- Их ведь, кажется, две? -- И обе стервы, -- молвил Граймс и добавил мрачно: -- Я ведь женюсь на Флосси. -- Не может быть. Это на которой же? -- На старшей. Мальчишки зовут их Флосси и Динги. Старику мы пока что не объявились. Зачем спешить: вдруг опять в лужу сяду. Тогда-то и выложим козыри. Лужи мне все одно не миновать. А вот и наша пивная. Уютное местечко. Пиво здешнее делает Клаттербаков папаша. И неплохо, подлец, делает. Будьте добры, миссис Роберте, нам две кружечки. В дальнем углу они приметили Филбрика, который что-то с жаром объяснял по-валлийски какому-то немолодому и малоприятному на вид субъекту. -- Его только тут не хватало, нахала этакого, -- сказал Граймс. Миссис Роберте принесла кружки. Граймс хлебнул пива и блаженно вздохнул. -- Два года учительствую, но еще ни разу до конца семестра дотянуть не удавалось, может, хоть теперь повезет? -- задумчиво проговорил он. -- Поразительное дело: месяц-другой все идет как по маслу, а потом бац! -- и я в луже. По всему видать, не для того явился на божий свет, чтоб детей учить, -- продолжал он, глядя в пространство. -- Если что меня губит, так это темперамент. Страстный я больно. -- А легко потом бывает подыскать работу? -- поинтересовался Поль. -- Поначалу не очень, но на все есть свои приемы. Опять-таки не следует забывать, что учился я не где-нибудь, а в привилегированной школе. А это кое-что да значит. В нашем благословенном английском обществе ведь как заведено: ежели ты в хорошей частной школе обучался, с голоду тебе помереть не дадут ни за что. Бывает, сперва помучаешься лет пять -- ну и что, все равно возраст такой, что все в это время мучаются, но потом зато система вывезет. А я так и вообще легко отделался. Первый раз меня вытурили, когда мне только-только шестнадцать стукнуло. Но мой воспитатель сам в хорошей школе обучался. Знал человек, что к чему. "Слушай меня внимательно, Граймс, -- сказал он, -- наломал ты дров, и оставить я тебя не могу -- я должен блюсти дисциплину. Но мне не хотелось бы поступать жестоко, начни-ка ты, братец, все сначала". В общем, сел он и написал рекомендательное письмо моим будущим хозяевам. Не письмо, а поэма! Я тебе как-нибудь его покажу. Если б ты знал, сколько раз оно меня выручало. Вот что значит аристократическое учебное заведение. Провинился -- накажут, но уж зато и пропасть не дадут. Я даже хотел пожертвовать гинею в фонд помощи ветеранам войны. Я чувствовал, что прямо-таки обязан это сделать. Ей-богу, жаль, что так и не собрался. В общем, устроился я на работу. У моего дядюшки в Эдмонтоне фабрика была, щетки делали. Все шло лучше не придумаешь. Но тут война началась, и стало мне не до щеток. Ты небось не воевал, молодой еще был? Да-а, доложу я тебе, вот было времечко -- красота да и только. За всю войну, поверишь ли, и дня трезвым не был! А потом бац! -- сел в лужу, и на сей раз основательно. Во Франции дело было. Они мне и заявили: "Будь мужчиной, Граймс! Не позорь полк трибуналом. Даем тебе револьвер. И полчаса времени. А что делать -- сам знаешь. Не поминай лихом, дружище!" Говорят они, а сами только что не рыдают. 1 Во имя Иисуса господа нашего. Аминь (лат.). Сижу я, значит, и на револьвер гляжу. Несколько раз его к виску подносил -- и опускал. А в голове одно: "Те, кто в хороших школах обучались, так не кончают!" И тянулись эти самые полчаса целую вечность. Но, на мое счастье, стоял там графинчик с виски. Они тоже к нему, надо полагать, приложились, а то с чего бы им, сам посуди, так растрогаться? Короче, когда они вернулись, графинчик был пуст, а я смотрю на них -- и не могу удержаться от смеха -- на нервной почве, не иначе! Знаю, что не прав, но ты бы видел, как они удивились, когда оказалось, что я жив-здоров, да вдобавок пьян. "Мерзавец!" -- говорит наш полковник, а меня еще пуще смех разбирает. Одним словом, меня -- под замок, а дело мое -- в трибунал. Врать не стану -- на следующий день мне уже не до смеха было. Судить меня приехал майор из другого батальона. Заходит он ко мне, а я смотрю на него и понимаю, что мы с ним вместе учились. "Кого я вижу! -- кричит майор с порога. -- Старина Граймс! Почему под трибуналом? Выкладывай, что стряслось?" Я рассказываю. "Да-а, -- загрустил майор, -- плохо твое дело. Но расстрелять человека из Харроу? -- об этом не может быть и речи. Не горюй -- что-нибудь придумаем". На другой день отправили меня в Ирландию, сосватали мне там какую-то липовую работенку по почтовому ведомству. Там я и просидел до конца войны. Где-где, а в Ирландии в лужу не сядешь, даже если очень постараешься. Я тебя совсем заговорил, да? -- Нисколько, -- отвечал Поль. -- Все это очень интересно. -- Бывал я и в других передрягах, но по сравнению с той они казались детскими игрушками. Всегда находился человек, который говорил: "Разве можно доводить до такого состояния того, кто обучался в закрытом учебном заведении! Надо протянуть ему руку помощи". Думаю, -- заключил Граймс, -- что мало кому столько раз протягивали руку помощи, как мне! К ним подошел Филбрик. -- Скучаете, наверно? -- начал он. -- А я тут потолковал с начальником станции, и если кто-нибудь из вас желает познакомиться с очаровательной юной особой, то... -- Ни в коем случае, -- отрезал Поль. -- Вас понял, -- ответил Филбрик и удалился. -- Женщина -- это сфинкс, -- изрек Граймс. -- Во всяком случае, для старика Граймса. Глава 4 МИСТЕР ПРЕНДЕРГАСТ На следующее утро Поль проснулся от громкого стука в дверь. В комнату заглянул Бест-Четвинд. На нем был роскошный халат от Шарве1. -- Доброе утро, сэр, -- сказал он. -- Вы, наверное, не знаете, что для учителей есть всего одна ванная комната, вот я и решил вас предупредить. Если хотите успеть раньше мистера Прендергаста, то поторопитесь. Капитан Граймс моется редко, -- добавил он и убежал. Поль отправился в ванную и вскоре услышал, как по коридору зашаркали шлепанцы, и дверь ванной неистово задергалась. Поль одевался, когда появился Филбрик. -- Забыл вас предупредить. Через десять минут завтрак. После завтрака Поль отправился в учительскую. Там уже расположился мистер Прендергаст и замшевой тряпочкой наводил блеск на свои трубки. На Поля он взглянул с укоризной. -- Хорошо бы нам прийти к какому-то соглашению насчет ванной, -- сказал он. -- Граймс ванной практически не пользуется. Я же обычно принимаю ее перед завтраком. -- Я тоже, -- не без вызова ответил Поль. -- В таком случае мне придется выбрать другое время, -- горестно вздохнул мистер Прендергаст и вернулся к трубкам. -- И это после того, как я проработал здесь десять лет. Ситуация осложняется. Впрочем, я бы и сам мог догадаться, что вы захотите пользоваться ванной. Ах, как просто все было, когда работали Граймс и тот молодой человек. Он всегда просыпал завтрак. Да-а, ситуация заметно осложняется. -- Но разве нельзя найти выход? -- Не в этом дело. Час от часу не легче. С тех пор, как я сложил с себя сан, все идет кувырком. Поль промолчал, а мистер Прендергаст, сопя, продолжал работать над трубками. -- Вас, наверно, удивляет, почему я здесь оказался? -- Что вы, -- поспешил утешить его Поль. -- Ничего удивительного. Все вполне естественно. -- Вовсе не естественно. Напротив, все совершенно противоестественно. Сложись моя судьба хоть чуточку иначе, был бы я сейчас приходским священником и имел бы собственный домик с ванной. Возможно, я бы дослужился и до благочинного, если бы, -- тут мистер Прендергаст перешел на шепот, -- если бы не мои Сомнения. Сам не знаю, зачем я вам все рассказываю, этого не знает никто, но надеюсь, вы меня правильно поймете. 1 Шарве -- модная в то время парижская фирма мужской одежды. Десять лет тому назад я был англиканским священником. Меня направили в Уортинг. Очаровательная церковь -- не из старинных, но очень уютная и с таким вкусом украшенная -- шесть свечей у алтаря, часовня богоматери, а в комнатушке за ризницей помещалась отличная калориферная система -- церковь отапливалась коксом. Кладбища не было, а между церковью и домом священника -- живая изгородь. Как только я получил приход, ко мне приехала матушка вести хозяйство. Она купила ситцу на занавески в гостиной из собственных сбережений. Раз в неделю устраивала приемы для наших прихожанок. Одна из них, супруга местного зубного врача, подарила мне Британскую энциклопедию для моих научных штудий. Все шло прекрасно, пока не начались Сомнения... -- И серьезные? -- осведомился Поль. -- Просто непреодолимые, -- отвечал мистер Прендергаст. -- Потому-то я здесь и оказался. Я вас не утомляю? -- Нет, нет, бога ради, продолжайте. Если, разумеется, вам это не в тягость. -- Я все время думаю об этом. Все было как гром среди ясного неба. Жили мы там уже три месяца, и матушка очень подружилась с Узлами -- странная, согласитесь, фамилия. Мистер Узл был на пенсии, а в свое время он, кажется, служил страховым агентом. По воскресеньям после вечерни миссис Узл приглашала нас ужинать. Все у них было по-дружески и без церемоний, и я жду, бывало, не дождусь воскресенья. Как сейчас помню тот самый вечер -- за столом сидели мы с матушкой, чета Узлов, их сынишка, прыщавый такой, в колледже в Брайтоне учился, каждый день на поезде ездил туда и обратно, потом мать миссис Узл -- некая миссис Крамп -- почти совсем глухая, но отличная при том прихожанка, и миссис Абер, супруга зубного врача, та, что подарила мне Британскую энциклопедию, да еще старик майор Финиш, церковный староста. В тот день я прочитал две проповеди, потом учил детей закону божьему, словом, несколько устал и как-то выпал из общего разговора. За столом обсуждали, как готовят пирс к новому курортному сезону, беседа была очень оживленной, а меня вдруг внезапно и самым непостижимым образом охватили Сомнения. Мистер Прендергаст замолчал, и Поль решил, что самое время выразить сочувствие. -- Какой кошмар, -- сказал он. -- Вот именно. С тех пор я не знал ни минуты покоя. Дело в том, что это не были обычные сомнения насчет Каиновой жены1, чудес Ветхого Завета или законности посвящения архиепископа Паркера. Все это нас учили объяснять еще в семинарии. На сей раз все оказалось куда серьезнее. Я никак не мог взять в толк, зачем вообще Господь решил создать наш мир. Матушка, Узлы и миссис Крамп увлеченно беседовали, а я сидел и тщетно пытался побороть свои Сомнения. Ведь они подрывали самые основы! Если принять эти основы как нечто само собой разумеющееся, то все остальное становится ясно и понятно: вавилонское пленение, вавилонское столпотворение, епископаты, воплощение Господа во Христе, ладан, но тогда я задался вопросом, на который не могу ответить и поныне, -- зачем Господь сотворил мир? Я обратился к нашему епископу, он сказал, что как-то не задумывался над этим вопросом, и прибавил, что не понимает, какое это может иметь отношение к моим непосредственным обязанностям приходского священника. Я решил посоветоваться с матушкой. Вначале она сказала, что все образуется. Но не тут-то было. Тогда она согласилась со мной, что единственный честный выход в сложившихся обстоятельствах -- это сложить с себя сан. Она так и не оправилась от удара, бедная душа. Сами посудите -- и ситцевые занавески повесила, и с Узлами так подружилась -- и вдруг все пошло прахом... Где-то вдалеке зазвонил звонок. -- Вот и молитва начинается, а я с трубками еще не управился. Мистер Прендергаст снял с крючка мантию и облачился в нее. -- Как знать, вдруг мне еще суждено увидеть свет истины и я смогу вернуться в лоно церкви. Ну а пока... Мимо учительской с диким посвистом промчался Клаттербак. -- Не мальчишка, а исчадье ада, -- в сердцах заметил мистер Прендергаст. Глава 5 ДИСЦИПЛИНА Молитва проходила внизу, в актовом зале. Вдоль обшитых панелями стен выстроились ученики с учебниками в руках. Вошел Граймс и плюхнулся на стул возле величественного камина. -- Привет, -- буркнул он Полю. -- Чуть было не опоздал, черт возьми. От меня спиртным не попахивает? -- Попахивает, -- сказал Поль. -- Это потому что не позавтракал -- не успел... Пренди уже рассказывал тебе про свои Сомнения? -- Рассказывал, -- ответил Поль. -- Удивительное дело, но со мной почему-то ничего подобного не приключалось. Не то что я такой уж набожный, но чего-чего, а Сомнений у меня и в помине не было. Когда то и дело садишься в лужу, начинаешь ведь как рассуждать? А может, и впрямь все к лучшему... Как говорится, Господь на небе -- мир прекрасен2... 1 Герой намекает на противоречие в Библии: если Каин -- сын первых людей на земле, то неизвестно и непонятно, откуда у него могла появиться жена. 2 Цитата из драмы в стихах английского поэта Роберта Браунинга (1812--1889) "Пиппа проходит". Как бы это сказать -- в общем, живи как живется, а на остальное -- плевать... Тип, который вытаскивал меня из последней передряги, сказал, что во мне на редкость гармонично сочетаются все самые элементарные человеческие инстинкты. Верно подметил, ничего не скажешь -- вот я и запомнил. Внимание, идет наш начальник. Стало быть, подъем. Звонок перестал звенеть, и в зал вихрем ворвался доктор Фейган в развевающейся мантии. В петлице у него была орхидея. -- Доброе утро, джентльмены, -- сказал доктор Фейган. -- Доброе утро, сэр, -- хором откликнулись ученики. Доктор прошествовал к столу в конце зала, взял Библию и, раскрыв ее наугад, стал читать на редкость заунывным голосом про какие-то леденящие кровь ратные подвиги. Затем он ни с того ни с сего перешел на молитву, а мальчики тихо ему вторили. Мистер Прендергаст, интонации которого выдавали бывшего священника, руководил хором. Затем доктор взглянул на исписанный листок, который держал в руке. -- Дети, -- сказал он, -- у меня есть для вас сообщение. Соревнования в беге по пересеченной местности на кубок Фейгана в этом году отменяются -- в связи с неблагоприятными погодными условиями... -- Похоже, старик загнал кубок, -- шепнул на ухо Полю Граймс. -- ...равно как и традиционный конкурс на лучшее сочинение... -- В связи с неблагоприятными погодными условиями, -- пояснил Граймс. -- Мне только что прислали счет за телефон, -- продолжал тем временем доктор Фейган, -- из которого явствует, что за истекший квартал имело место не менее двадцати трех телефонных разговоров с Лондоном, к которым ни я, ни члены моей семьи отношения не имеют. Настоятельно прошу префектов положить этому конец, если только сами они в этом не замешаны. В противном случае хочу напомнить, что в деревне работает отделение связи, где вам будут только рады. Вот, кажется, и все. Не так ли, мистер Прендергаст? -- Сигары! -- подсказал тот театральным шепотом. -- Сигары? Ах да, конечно. Дети, к моему величайшему огорчению, я узнал, что несколько сигарных окурков было обнаружено... где, кстати сказать? -- В котельной. -- В котельной! Это форменное безобразие. Кто из вас курил сигары в котельной? Наступила продолжительная пауза, взгляд доктора блуждал по лицам учеников. -- Хорошо, разрешаю вам подумать до обеда. Но если к обеду виновный не объявится, вся школа будет строго наказана. -- Дьявол! -- сказал Граймс. -- И дернула же меня нелегкая дать сигары Клаттербаку. Надеюсь, у паршивца хватит ума держать язык за зубами. -- Идите на уроки, -- сказал доктор. Мальчики стали расходиться. -- Судя по виду, сигары самые дешевые, -- грустно сказал мистер Прендергаст. -- Желтые, как солома. -- Тем хуже, -- сказал доктор. -- Подумать только, мой ученик курит в котельной дешевые и желтые, как солома, сигары. Проступок, недостойный джентльмена! Педагоги стали подниматься в классы. -- Твоя рота -- вон там, -- сообщил Граймс Полю. -- В одиннадцать часов отпустишь их на перемену. -- А чему мне их учить? -- забеспокоился Поль, которого внезапно охватила паника. -- Будь на то моя воля, я бы их вообще ничему не учил. А уж сегодня и подавно. Главное, чтобы тихо сидели и не баловались. -- Это как раз самое трудное, -- вздохнул мистер Прендергаст. С этими словами он заковылял в свой класс в конце коридора, где его появление было встречено бурными аплодисментами. Цепенея от ужаса, Поль отправился на урок. В классе было десять учеников, они сидели, сложив руки перед собой в радостном ожидании предстоящего. -- Доброе утро, сэр, -- сказал тот, что сидел ближе всех. -- Доброе утро, -- сказал Поль. -- Доброе утро, сэр, -- сказал следующий. -- Доброе утро, -- сказал Поль. -- Доброе утро, сэр, -- сказал следующий. -- Заткнись, -- сказал Поль. Мальчик тотчас же извлек носовой платок и тихо заплакал. -- За что вы его так, сэр, -- поднялся хор упреков. -- Он у нас знаете какой чувствительный! А все валлийская кровь. Валлийцы, они такие обидчивые. Пожалуйста, скажите ему "доброе утро", а то он до вечера проплачет. Утро ведь и правда доброе, сэр. -- Тихо, -- рявкнул Поль, и наступило недолгое затишье. -- Прошу прощения, сэр, -- прозвенел голосок. Поль обернулся и увидел серьезного мальчугана с поднятой рукой. -- Прошу прощения, сэр, но он, должно быть, накурился сигар, и теперь ему нехорошо. -- Тихо, -- снова рявкнул Поль. Все десятеро разом замолчали и молча уставились на учителя. Поль почувствовал, что безудержно краснеет под их изучающими взглядами. -- Прежде всего, -- выдавил он из себя, -- нам надо познакомиться. Как тебя зовут? -- обратился он к мальчику на первой парте. -- Тангенс, сэр! -- А тебя? -- Тангенс, сэр, -- ответил следующий ученик. Поль так и обмер. -- Вы что, оба Тангенсы? -- Конечно, нет, сэр. Тангенс -- это я, а он просто валяет дурака. -- Хорошенькое дело. Это я валяю дурака! Прошу прощения, сэр, но Тангенс я, честное слово. -- Если уж на то пошло, -- отозвался с последней парты Клаттербак, -- то здесь есть один-единственный настоящий Тангенс, и этот Тангенс я. Все остальные -- наглые самозванцы. Поль совсем оторопел, -- Есть среди вас хоть кто-нибудь, кого зовут по-другому? Тотчас же послышалось: -- Я не Тангенс, сэр. -- И я. -- Да я бы просто помер, если б меня так назвали. Класс мгновенно раскололся на две группировки -- на Тангенсов и не Тангенсов. Посыпались было и тумаки, но распахнулась дверь, и вошел капитан Граймс. Шум мигом стих. -- Решил, что вам может пригодиться эта штука, -- сказал Граймс, вручая Полю трость. -- И послушайте моего совета: неплохо бы их чем-то занять. Он вышел, а Поль, крепко сжимая трость, принял вызов. -- Плевать я хотел, -- сказал он, -- на то, кого как зовут, но если кто-нибудь из вас хоть пикнет, то вы проторчите здесь до вечера. -- Мне нельзя до вечера, -- сказал Клаттербак, -- я иду на прогулку с капитаном Граймсом. -- Тогда я отделаю тебя этой тростью так, что ты своих не узнаешь. Ну а пока вы напишете мне сочинение на тему "Что такое невоспитанность". Тот, кто напишет самую длинную работу, получит приз -- полкроны, независимо от ее качества. С этого момента и до самого звонка в классе царила полная тишина. Поль, не расставаясь с тростью, мрачно глядел в окно. С улицы доносились крики прислуги -- шла визгливая перебранка по-валлийски. К перемене Клаттербак исписал шестнадцать страниц и был удостоен обещанной награды. -- Ну как, трудно вам пришлось? -- поинтересовался мистер Прендергаст, набивая трубку. -- Ничуть, -- отвечал Поль. -- Вы счастливый человек. Меня же сорванцы совершенно не уважают, сам не знаю почему. Конечно, парик многое подпортил. Вы заметили, что я ношу парик? -- Нет, нет... -- А дети сразу заметили. Парик был моей роковой ошибкой. Уезжая из Уортинга, я вдруг решил, что выгляжу очень старым и не смогу из-за этого быстро устроиться на работу. Мне тогда исполнился сорок один год. Хорошие парики стоили целое состояние, вот я и решил выбрать подешевле. Потому-то он и выглядит так ненатурально. Кошмар! Я сразу понял, что совершил ошибку, но раз уж дети видели меня в парике, было поздно что-либо менять. Теперь они только и делают, что строят насмешки на этот счет. -- Я полагаю, что, если бы не было парика, они смеялись бы над чем-то еще. -- Пожалуй, вы правы. Пусть уж смеются над париком. Господи! Если бы не трубки, то просто не представляю, как бы я все это выдержал. А вы к нам какими судьбами? -- Меня отчислили из Скона за непристойное поведение. -- Ясно. Стало быть, как Граймса. -- Нет, -- отрезал Поль. -- Вовсе не как Граймса. -- Впрочем, не все ли равно как. Вот и звонок. Господи, опять этот дрянной человек взял мою мантию! Прошло два дня. Бест-Четвинд уселся за орган и заиграл плясовую. -- А знаете, сэр, пятиклассники от вас в восторге. Они с Полем расположились на хорах местной церкви. Это был их второй урок музыки. -- Ради всех святых, оставь инструмент в покое. Что значит -- в восторге? -- А вот что. Сегодня утром Клаттербак стащил из кладовки банку ананасов. Тангенс его и спроси: "В столовой будешь лопать?" Тот отвечает: "Еще чего! Съем на пеннифезеровском уроке!" -- "А вот и нет! -- говорит Тангенс. -- Конфеты или печенье -- это еще куда ни шло, но ананасы -- это уже безобразие. Из-за таких гадов, как ты, даже невредные учителя и то начинают черт знает что выделывать". -- Что же тут такого лестного? -- Лично я первый раз слышу, чтобы об учителях так хорошо отзывались, -- сказал Бест-Четвинд. -- Можно еще разочек псалом сыграть? -- Нельзя, -- сказал Поль. -- Нельзя так нельзя, -- согласился Бест-Четвинд. -- А вы Филбрика помните? Загадочный тип, правда? -- Это точно, -- сказал Поль. -- Дело даже не в том, что он никудышный дворецкий. Слуги у нас здесь один другого хуже. Просто, похоже, он вообще никакой не дворецкий. -- А кто же он тогда? -- Вот и я про это -- вы встречали дворецких с алмазными булавками в галстуках? -- Не приходилось. -- Мне тоже. А у Филбрика есть и булавка и кольцо. С большущими бриллиантами. Он их Брюксу показывал. А Брюкс нам рассказал. Филбрик говорит, что до войны он мерил изумруды и алмазы стаканами, а ел только на золоте. Мы решили, что он русский князь в изгнании. -- Русские, вообще-то, не стесняются своих титулов. Да и непохож он на иностранца. -- Мы тоже так сначала думали, но потом Брюкс сказал, что перед войной в наших школах появилось много русских. А теперь, -- продолжал он, -- я все-таки поиграю. В конце концов, мамаша платит за это пять гиней в семестр. Глава 6 ИСПЫТАНИЕ В тот день Поль сидел в учительской у камина в ожидании звонка к чаю и вдруг поймал себя на том, что думает о проведенной здесь неделе и о том, что, вопреки всем его предчувствиям, жизнь оказалась вполне сносной. По словам Бест-Четвинда, пятиклассники были от него в восторге. Может быть, "в восторге" и сильно сказано, но между учителем и учениками с первых уроков действительно установилось неплохое взаимопонимание. Когда Полю нужно было написать письмо или хотелось почитать, дети охотно предоставляли ему такую возможность, за что преподаватель, в свою очередь, позволял им распоряжаться учебным временем по их усмотрению. Если на Поля вдруг нападал преподавательский раж, дети сидели и помалкивали, если он задавал домашнее задание, то находились энтузиасты, это задание выполнявшие. Погода была дождливой, так что ни о каких уроках гимнастики не было и речи. Поль никого не наказывал, ученики не подстраивали ему в ответ пакостей, и все шло без осложнений. Вечерами Граймс потчевал его рассказами о своем прошлом с такими подробностями, которые свели бы с ума видавшего виды психоаналитика. Вошел мистер Прендергаст с почтой. -- Одно письмо вам, два Граймсу, а мне опять ничего, -- объявил он. -- Мне никто не пишет. А ведь было время, когда я получал в день по пять-шесть писем, и это не считая официальных. Матушка раскладывала корреспонденцию по порядку. В одну стопу -- просьбы о воспомоществовании, в другую -- личные письма, отдельно -- приглашения на похороны и свадьбы, отдельно -- на крещения и благодарственные молитвы, и, наконец, ругательные анонимки. Ума не приложу, почему священники получают такую массу анонимок, и причем порой от людей образованных. Помню, мой отец в свое время от них страшно страдал, в конце концов даже в полицию вынужден был обратиться -- угроза за угрозой... А сочиняла эти анонимки, как потом оказалось, супруга нашего викария, тихая, маленькая женщина. Держите ваше письмо. Граймсу, похоже, прислали какие-то счета; просто непостижимо, как таким людям кредит открывают. Я, например, всегда плачу наличными. Вернее, платил бы, если бы покупал. Я ведь уже два года ничего себе не покупаю, если не считать табаку, "Дейли ньюс", а когда совсем холодно -- кагору. Последнее мое приобретение -- вот эта трость. В Шанклине купил. А Граймс берет ее, чтобы наказывать учеников. И купил-то я ее совершенно случайно. Приехал я в Шанклин на один день -- в августе как раз два года исполнится, -- зашел в табачный магазин табаку купить. Нужного мне сорта не оказалось, а уходить с пустыми руками я постеснялся, вот и пришлось купить трость -- она обошлась мне в один шиллинг шесть пенсов, -- добавил он тоскливо, -- так что пришлось вечером отказаться от чая. Поль взял письмо. Его переслали с Онслоу-сквер. На конверте был герб Скон-колледжа. Писал один из его немногочисленных друзей. "Скон-колледж. Оксфорд Дорогой Пеннифезер! -- гласило письмо. -- "Стоит ли говорить, как огорчился я, когда узнал о постигшем Вас несчастье. У меня складывается впечатление, что Вы пали жертвой самой настоящей несправедливости. Я, правда, не успел ознакомиться со всеми обстоятельствами, но странное событие, которое случилось вчера вечером, лишь укрепило меня в моих подозрениях. Я ложился спать, когда открылась дверь и ко мне заявился Аластер Дигби-Вейн-Трампингтон. До этого мы с ним никогда не общались, и визит его меня немало удивил. Он сказал: "Вы, говорят, приятель Пеннифезера?" Я сказал, что это действительно так. Он продолжал: "Мне кажется, я впутал его в хорошенькую историю". Я сказал: "Мне тоже так кажется". Он сказал: "Не могли бы вы извиниться от моего имени, когда станете ему писать?" Я сказал, что могу. Он подумал и добавил: "Кстати, он, вроде бы, небогат. Не послать ли мне ему фунтов двадцать, в возмещение, так сказать, убытков, а? Больше у меня сейчас нет. Как вы на это смотрите?" Тут я, признаться, не выдержал и сообщил ему все, что думаю о нем и о его гнусном предложении. Я осведомился, по какому праву он смеет так обращаться с человеком, вся вина которого заключается в том, что он, видите ли, не принадлежит к его отвратительной компании. Он как-то опешил, пробормотал: "Странно, странно, что до моих дружков, например, так они только и знают, что с меня деньги тянут", -- и убрался восвояси. На днях я совершил велосипедную прогулку в Литтл-Бичли, побывал в церкви Св. Магнуса, там есть очень интересные надгробья -- я сделал эскизы. Жаль, что Вас не было. Ваш Артур Поттс. Р. S. Насколько я могу понять. Вы решили всерьез посвятить себя преподавательской деятельности. На мой взгляд, образование прежде всего должно способствовать развитию нравственных качеств, а не только смирять инстинкты. Будущее, как мне кажется, принадлежит тем, кто умеет тонко чувствовать, а не волевым натурам. Было бы интересно узнать, что подсказывает Вам Ваш опыт в этом вопросе. Наш капеллан, кстати, со мной не согласен. Он полагает, что утонченность восприятия ослабляет силу воли. Хотелось бы познакомиться и с Вашей точкой зрения". -- Что вы на это скажете? -- спросил Поль мистера Прендергаста, подавая ему письмо. Тот внимательно изучил его и изрек: -- По-моему, ваш друг заблуждается насчет чувств, на его месте я бы так не полагался на голос сердца. -- Да нет же, я про деньги спрашиваю. -- Боже правый! И вы еще сомневаетесь. Немедленно соглашайтесь. -- Это самое настоящее искушение. -- Мой мальчик, вы согрешите, если откажетесь. Подумать только, двадцать фунтов. Жалованье за полсеместра. Зазвонили к чаю. В столовой Поль протянул письмо Граймсу. -- Как мне поступить? -- Ты про денежки, что ли? Бери, пока не раздумали. -- Боюсь, что все не так просто. Поль думал про деньги на уроках, думал одеваясь к обеду, думал за обедом. В тяжкой борьбе принципы, усвоенные с детства, одержали верх. "Если я возьму эти деньги, -- рассуждал Поль, -- я так и не пойму, правильно я поступил или нет. Мне не будет покоя. Если же я их не приму, я буду твердо знать, что поступил правильно. Отказавшись, я смогу уверить себя, что, несмотря на все нелепые приключения последних десяти дней, я по-прежнему тот самый Поль Пеннифезер, к которому я всегда относился с уважением. Это превосходная проверка жизнеспособности моих идеалов". Он попытался объяснить свое состояние Граймсу, когда они вечером сидели у миссис Роберте. -- Может статься, моя позиция выглядит странной, -- начал он. -- Ничего не поделаешь, так уж я воспитан. На первый взгляд, деньги взять следует. Дигби-Вейн-Трампингтон баснословно богат, и эти двадцать фунтов он все равно прокутит или просадит на скачках. Устроенный им кутеж принес мне невосполнимые потери. Рухнула моя будущая карьера, а кроме того, я лишился одновременно ста двадцати фунтов годовой университетской стипендии и двухсот пятидесяти фунтов, что выплачивались мне ежегодно опекуном из отцовского состояния. Казалось бы, эти двадцать фунтов принадлежат мне по праву. Но, -- воскликнул Поль Пеннифезер, -- как же тогда быть с чувством собственного достоинства? Из поколения в поколение мы, представители английской буржуазии, именуя себя джентльменами, вкладываем в это понятие среди всего прочего уважение к себе и презрение к благам, которые мы не заработали своим трудом. Именно это и отличает джентльмена от аристократов, с одной стороны, и от представителей артистической богемы, с другой. Да, я джентльмен и ничего не могу с этим поделать: таким я родился. Ни за что не возьму этих денег. -- Я и сам джентльмен, старина, -- отозвался Граймс, -- и, опасаясь, что ты начнешь рассуждать именно так, как рассуждаешь сейчас, я решил оказать тебе маленькую услугу и спас тебя от тебя же самого. -- Что значит -- спас? -- Дружище, ты, ради бога, не сердись, но сразу же после чая я отправил твоему приятелю Поттсу телеграмму: "Вели Трампингтону срочно выслать сумму", -- и подписался: "Пеннифезер". А пока суд да дело, мой кошелек к твоим услугам. -- Негодяй! -- сказал Поль и вдруг почувствовал неизъяснимое облегчение. -- Слушай-ка, а не выпить ли нам по этому поводу? -- Умница! -- ответил Граймс. -- Причем на сей раз угощаю я. -- За нерушимость наших идеалов! -- провозгласил Поль, когда принесли пиво. -- Красиво говоришь! -- подал голос Граймс. -- Будем здоровы! Через два дня пришло второе письмо от Поттса. "Дорогой Пеннифезер! Посылаю Вам чек от Трампингтона на двадцать фунтов. На этом наши с ним отношения, слава богу, заканчиваются. Не буду скрывать. Ваша позиция в данном вопросе меня удивила, но Вам, безусловно, виднее. Стиггинс на днях читает у нас доклад на тему: "Подавление сексуальных инстинктов и религиозное сознание". Ожидается потасовка. Вы ведь знаете, какое значение придает Уолтон мистическому началу, которое Стиггинс, со своей стороны, склонен недооценивать. Ваш Артур Поттс. Р. S. В "Учительском обозрении" на днях появилась весьма любопытная статья насчет новых методов обучения, практикуемых в средней школе Иннсборо с целью развития координации чувств учащихся. В рот ученику помещается небольшой предмет, форму которого он должен определить и воспроизвести на доске красным мелком. Вы не пробовали применять этот метод на Ваших уроках? Прогрессивно ли настроены Ваши коллеги?". -- Зануда этот твой Поттс, -- заметил Граймс, ознакомившись с посланием. -- Самый настоящий зануда. Но дело сделано, а это главное. С тебя, брат, причитается! -- Конечно, конечно, -- сказал Поль. -- Непременно отпразднуем это. Может, и Пренди пригласим, а? -- Почему бы и нет? Ему это будет только на пользу. Он что-то совсем зачах. Закатимся вечерком в "Метрополь", что в Кимприддиге, и отобедаем там. Но сначала надо, чтобы старик уехал, а то он заметит, что никто не дежурит. В тот же день Поль посвятил в планы мистера Прендергаста. -- Знаете, Пеннифезер, -- сказал тот, -- это так любезно с вашей стороны, что я просто слов не нахожу. С превеликим удовольствием. И не припомню, когда я в последний раз был в ресторане. Пожалуй, что до войны. Во всяком случае, никак не после войны. Мой мальчик, я просто растроган. Это замечательная идея. И, к немалому смущению Поля, в глазах мистера Прендергаста показались слезы, мгновение -- и они покатились по щекам педагога. Глава 7 ФИЛБРИК Перед самым обедом погода совсем разгулялась, а к половине второго даже выглянуло солнце. Доктор почтил своим присутствием школьную трапезу, что бывало, надо сказать, нечасто. Когда он вошел, еда прекратилась, ножи с вилками были отложены. -- Друзья, -- начал доктор, благосклонно поглядывая на своих питомцев, -- у меня есть для вас новости... Клаттербак, перестань жевать, когда я говорю... Манеры наших воспитанников, мистер Прендергаст, оставляют желать лучшего. Обращаю на это внимание префектов... Итак, друзья, завтра на школьном стадионе состоится главное спортивное событие года. Я имею в виду наш традиционный спортивный праздник, который в прошлом году, увы, пришлось отменить по причине всеобщей забастовки. Проведение праздника возлагается на мистера Пеннифезера, нашего выдающегося спортсмена. Сегодня -- предварительные соревнования. Каждому из вас предстоит выступить во всех видах программы. Графиня Периметр любезно согласилась вручить награды победителям. Главный арбитр -- мистер Прендергаст, хронометрист -- капитан Граймс. У меня все, благодарю за внимание... Мистер Пеннифезер, после обеда загляните, пожалуйста, ко мне. -- Боже правый, -- пробормотал Поль. -- Прошлый раз я выиграл прыжки в длину, -- сообщил Бриггс, -- но все стали кричать, что у меня туфли с шипами. А у вас туфли с шипами? -- Разумеется, -- ответил Поль. -- А они говорят -- так нечестно. Мы никогда не знаем про соревнования заранее, попробуй подготовиться. -- Завтра ко мне прикатит мамаша, -- сообщил Бест-Четвинд. -- Удивительное невезение. Торчи при ней целый день... Отобедав, Поль направился в гостиную, где и застал доктора. Он расхаживал по комнате в явном возбуждении. -- Милости прошу, Пеннифезер. А мы, как видите, в праздничных хлопотах. Флоренс, позвони Клаттербакам и пригласи их, а заодно и Хоуп-Браунов. Уоррингтоны далеко, но их тоже позвать не мешает. Не забудь и про нашего викария со стариком майором Сайдботтомом. Словом, чем больше гостей, тем лучше. Ты же, Диана, займись угощением. Во-первых, бутерброды и непременно с foie gras1, а то прошлый раз ты купила ливерную колбасу, и у леди Банвей сделалось расстройство... Затем пирожные, побольше пирожных с глазурью. В общем, бери машину и поезжай в Лландидно за покупками. Вас, Филбрик, я попрошу заказать крюшон и помочь рабочим установить шатер, там у нас будет буфет. А флаги, Диана? С прошлого раза у нас должны были остаться флаги. -- Я их пустила на тряпки, пыль вытирать, -- сказала Динги. 1 Паштет из гусиной печени (фр.). -- Не беда, купим новые. Не надо жалеть расходов... К четырем часам, Пеннифезер, у нас должны быть результаты предварительных соревнований. Сообщите их по телефону в типографию, чтобы к завтрашнему дню нам могли напечатать программки. Скажите, что пятидесяти экземпляров будет достаточно, пусть только обязательно украсят их золоченой эмблемой школы... Нам понадобятся и цветы, Диана, много цветов, -- говорил доктор, широко разводя руками. -- Среди корзин с цветами мы разместим призы. Кстати, не купить ли нам букет для леди Периметр? -- Нет, -- сказала Динги. -- Что значит -- нет? -- сказал доктор. -- Букет нужен непременно. В те редкие мгновения, когда академический покой Лланабы сменяется праздничным ликованием, изящество и тонкий вкус не должны ведать преград... Роскошный букет, источающий упоительный аромат гостеприимства. Выбери лучшие цветы Уэльса, Диана, и не скупись... Цветы, юность, умудренная науками, драгоценности, музыка... -- вещал доктор, уносясь на крыльях фантазии в заоблачные выси и все более воодушевляясь от собственных же слов, -- музыка. Нам нужен оркестр. -- Начинается, -- не выдержала Динги. -- Оркестр! Ты еще скажи, фейерверк. -- Кстати, и фейерверк тоже не повредит, -- сказал доктор. -- Как ты полагаешь, не купить ли нам заодно и галстук мистеру Прендергасту? Сегодня я вдруг обратил внимание на то, как он убого одет. -- Нет уж, -- отрезала Динги. -- Цветы или фейерверк еще куда ни шло, но всему есть предел. При чем тут, скажи на милость, галстук для мистера Прендергаста? -- Пожалуй, ты права, -- согласился доктор. -- Но без музыки нам никак нельзя. Насколько мне известно, местный духовой оркестр занял на музыкальном фестивале Северного Уэльса третье место -- это было месяц назад. Поговори с ними, Флоренс. Главный у них, если мне не изменяет память, мистер Девис, начальник станции. А что Клаттербаки? -- Приедут, -- сообщила Флосси. -- Все шестеро. -- Вот и чудесно. Теперь о прессе. Надо позвонить во "Флинт энд Денби геральд", пусть пришлют фоторепортеров. Если будут репортеры, значит, понадобится виски. Проследите, Филбрик, чтобы все было как положено. А то, помнится, на одном таком празднестве я совсем забыл про виски для представителей прессы. В результате в газетах появился в высшей степени неудачный снимок. Дело в том, что во время бега с препятствиями мальчики порой оказываются в таких неэстетичных позах... Теперь о призах. Ты, Диана, бери машину и поезжай в Лландидно, да захвати с собой Граймса, он тебе поможет приобрести призы. Здесь, думается, излишняя расточительность ни к чему. В противном случае у детей может возникнуть превратное представление о спорте. Интересно, а что скажет леди Периметр, если мы попросим увенчать наших юных чемпионов венками из петрушки? Как бы не обиделась?! Тем не менее следует помнить, что при выборе наград главными критериями отбора должны служить практичность, экономичность и долговечность. Вы же, Пеннифезер, должны проследить, чтобы призовые места распределялись справедливо. Не допускайте, чтобы один и тот же ученик побеждал более чем в двух видах программы. Прошу вас обратить на это особое внимание! Неплохо было бы, я полагаю, если бы среди наших чемпионов оказался юный лорд Тангенс или, к примеру, юный Бест-Четвинд. Между прочим, его мать завтра тоже будет у нас в гостях. Я прекрасно понимаю, что все это для вас несколько неожиданно, но, признаться, не далее как сегодня утром я узнал о намерении леди Периметр посетить наши края. Поскольку миссис Бест-Четвинд тоже к нам собиралась, я решил, что было бы просто грешно не воспользоваться таким благоприятным стечением обстоятельств. Нечасто, согласитесь, совпадают намерения столь именитых особ. Достопочтенная миссис Бест-Четвинд, -- кстати, она невестка лорда Пастмастера, -- дама весьма состоятельная. Она родом из Южной Америки. Говорили, что она отравила своего супруга, но юный Бест-Четвинд об этом, разумеется, не знает. До суда это не дошло, но толков в свое время было немало. Помните? -- Нет, -- сказал Поль. -- Она ему в кофе толченого стекла подсыпала, -- злобно подсказала Флосси. -- Кофе по-турецки! -- хмыкнула Динги. -- За работу же, -- воскликнул доктор. -- У нас дел по горло. Когда Поль с мистером Прендергастом подошли к спортивной площадке, снова зарядил дождь. Полуголые и дрожащие от холода мальчики поджидали их, сбившись в жалкие кучки. Клаттербак успел шлепнуться в грязь и теперь тихо скулил за деревом. -- Как же нам их делить? -- задумался Поль. -- Понятия не имею, -- отозвался мистер Прендергаст. -- По правде сказать, не нравится мне эта затея. Возник Филбрик -- он был в пальто и котелке. -- Мисс Фейган передает вам свои извинения, но барьеры и шесты для прыжков она в свое время пустила на дрова. Говорит, что завтра попробует взять новые напрокат в Лландидно. Доктор надеется, что вы пока что-нибудь придумаете. А мне надо к садовникам, шатер дурацкий ставить. -- Спортивные состязания, на мой взгляд, куда хуже концертов, -- заметил мистер Прендергаст. -- Те хоть в помещении проводились. Господи, да я насквозь промок. Если б я знал про эти соревнования, я бы хоть обувь сдал в починку... -- Извините, пожалуйста, -- подошел к ним Бест-Четвинд, -- но мы совсем окоченели. Может быть, пора начинать? -- Давайте, -- согласился Поль. -- А что вы, собственно, должны делать? -- Нам надо разделиться и пробежать дистанцию. -- Прекрасно, тогда разбейтесь на четыре группы. Это оказалось не так-то просто. Дети требовали, чтобы в забеге принял участие и мистер Прендергаст. Наконец Поль возвестил: -- Первый забег. Дистанция -- миля. Пренди, побудь-ка с ними, а мы с Филбриком пока постараемся как-то организовать прыжки. -- А что я должен делать? -- забеспокоился мистер Прендергаст. -- Пусть мальчишки пробегут до замка и обратно, а ты запишешь тех, кто займет первые два места в каждом из забегов. -- Попробую, -- грустно отозвался мистер Прендергаст. Поль с Филбриком двинулись к павильону. -- Я, между прочим, дворецкий, -- заговорил Филбрик, -- а вожусь с шатрами, точно бедуин какой. -- Это ненадолго, -- заметил Поль. -- Я и сам здесь ненадолго, -- ответил Филбрик. -- Не для того я родился, чтобы быть на побегушках. -- Я вас понимаю. -- Знаете, почему я здесь оказался? -- Нет, -- отрезал Поль. -- Не знаю и знать не хочу, вам ясно? -- Сейчас я вам все расскажу, -- продолжал как ни в чем не бывало Филбрик. -- Вышла вот какая штука. -- Ваши гнусные признания меня не интересуют, сколько раз повторять. -- Они никакие не гнусные, -- отвечал Филбрик. -- Это история любви. И, скажу вам честно, я не знаю истории прекраснее. О сэре Соломоне Филбрике, наверное, слыхали? -- Нет. -- Не может быть! Не слыхали о старине Солли? -- Нет, а что? -- А то, что это я. И, смею вас уверить, к югу от моста Ватерлоо1 это имя кое-что да значит. Скажите только: "Солли Филбрик из "Барашка и флага", если будете в Лондоне, -- поймете тогда, что такое слава. -- Хорошо, попробую. -- И учтите, я говорю: "Сэр Соломон Филбрик", но это так, больше для смеха. Так меня наши школьники называют. На самом-то деле я никакой не сэр, а самый обыкновенный Соломон Филбрик. Как вы или он. -- Филбрик ткнул пальцем себе за спину, откуда слабо доносились команды мистера Прендергаста: "На старт, на старт, непослушные мальчишки!" -- А они меня сэром величают. Из уважения. -- Когда я скомандую: "Внимание, марш", начинайте бег, -- слышался голос мистера Прендергаста. -- Итак, внимание, марш... Почему же вы стоите на месте? -- И его призывы тотчас же утонули в звонких ребячьих протестах. -- И учтите, -- не унимался Филбрик, -- слава пришла ко мне не сразу. Вырос я среди грубых людей, ох каких грубых. Вы с Птенчиком Филбриком знакомы не были? -- Боюсь, что нет. -- Еще бы! Дело-то давнее. А ведь неплохой боксер был. Не скажу великий, -- пил запойно, да и руки коротковаты, но свои пять фунтов за вечер он в нашем Ламбет-клубе зарабатывал исправно. К нему все там хорошо относились, а ведь иной раз налижется до чертиков, какой уж тут бокс. Короче, то был мой папаша, золотое сердце, но грубиян, что верно, то верно. Разнесчастную мою родительницу лупцевал -- страшное дело. Пару раз за это в кутузку попадал, а как выпустят, он опять так наподдаст... Нынче таких людей уж не встретишь, образованные все больно стали, да и виски, между прочим, не подешевело... Птенчик из меня тоже хотел боксера сделать. По субботам я стоял с губкой у канатов в нашем клубе и кое-что, между прочим, зарабатывал, а ведь совсем сопляком был. В клубе я и познакомился с Тоби Кратвеллом, о нем тоже не слыхали? -- Мне, право, неловко, но не слыхал. Я вообще плохо знаю спортсменов. -- Спортсменов? Так, по-вашему, выходит, Тоби Кратвелл спортсмен? Вот умора! Тоби Кратвелл, -- вновь оживился Филбрик, -- это тот, кто свистнул буллеровские бриллианты в девятьсот двенадцатом году, обчистил Объединенный стальной трест в девятьсот десятом, а в четырнадцатом хорошенько выпотрошил сейфы на острове Уайт. Нет, кем-кем, а спортсменом Тоби Кратвелл отродясь не бывал. Хорош спортсмен! Знаете, какую штуку он выкинул с Альфом Ларриганом, когда тот закрутил было с одной его подружкой? Нет? Так слушайте. Был у Тоби знакомый доктор по фамилии Питерфилд, жил он на Харли-стрит, а пациентов у него хоть пруд пруди. Так вот Тоби кое-что про него знал. Питерфилд угробил очередную его девчонку, когда та пришла к нему, потому что не хотела рожать. Тоби про это пронюхал, так что доктор был у него в руках. Альфа он убивать не стал -- не так был Тоби воспитан. Тоби вообще никого никогда не убивал, если не считать, конечно, всех этих поганых турок в войну, за что, если хотите знать, он орден заработал. Словом, подкараулил он Альфа, сводил его к доктору Питерфилду, ну и... -- Филбрик перешел на шепот. 1 М о с т В а т е р л о о соединяет центральную часть Лондона с районом Ламбет "а южном берегу Темзы. -- Внимание, второй забег, приготовились. Если вы не побежите по команде "марш", я вас всех до одного дисквалифицирую, вы меня слышите? Внимание, марш... -- В общем, с той поры Альф Ларриган больше за девчонками не бегал. Хе-хе-хе. А вы говорите -- спортсмен! Ну а мы с Тоби проработали на паях целых пять лет. Вместе Стальной трест чистили, вместе Буллера обрабатывали, и кое-что заработали. Тоби брал себе три четверти, как старший, но и я внакладе не оставался. Расстались мы уже перед самой войной. Тоби продолжал сейфы потрошить, а я обосновался в "Барашке и флаге", в том, который в Кембервелл-Грине, стало быть. Перед войной это была не пивная, а одно загляденье, да и теперь лучше нее в округе не найти, вы уж мне поверьте. Времена нынче, конечно, не те, но все равно жаловаться грех. Я и "Синематограф" приобрел там же, под боком. Будете в тех краях -- заходите, сошлитесь на меня -- для вас всегда контрамарочка найдется. -- Очень вам признателен. -- Сущие пустяки. Стало быть, началась война. Тоби за Дарданеллы орден получил и важной птицей заделался. Теперь он, фу-ты ну-ты, майор Кратвелл, член парламента от консерваторов, какую-то дыру на юге Англии представляет. А в пивной у меня всем распоряжалась моя толстуха. Я ведь женился -- забыл вам рассказать. В невестах она была красавицей, только вот потом располнела. Обычное дело, при пивной-то. После войны дела наши пошли на убыль, а потом толстуха моя приказала долго жить. Сперва я не думал, что буду особо убиваться, располнела уж больно, повторяю, и вообще. Поначалу так оно и вышло, но когда я ее схоронил и все постепенно в свою колею входить стало, вдруг я затосковал. Почему да отчего, сам не знаю. Стал газеты читать. раньше-то моя супруга мне вслух читала, выбирала, что ей больше нравилось, а я когда слушаю, когда нет, в общем, особо никогда не интересовался. Про преступления она никогда не читала, разве только убийство какое громкое. А я сразу взялся за уголовную хронику, и у себя в "Синематографе" ни одной картины про жуликов не пропускал. Спалось мне неважно, все лежу себе да былое вспоминаю. Я бы и по второму разу мог запросто жениться, за меня бы любая пошла, но мне чего-то другого все хотелось. Как-то субботним вечером в бар заглядываю. По субботам я всегда там -- сигару выкурю, ребятам стаканчик-другой поставлю. Чтобы чувствовали, с кем дело имеют. На пальце у меня кольцо с бриллиантом, а летом я всегда при бутоньерке. Значит, захожу я и вижу -- кого бы вы думали -- Джимми Дреджа. Я с ним познакомился, еще когда с Тоби работал. Сидит -- лица на парне нет. "Здорово, Джимми, -- окликаю. -- Сколько лет, сколько зим! -- Спрашиваю его приветливо, но осторожно, бог его знает, что он теперь за птица: -- Как дела?" "Как сажа бела, -- отвечает. -- Работу запорол". "Что за работа?" -- спрашиваю. "Детская, -- отвечает. Ребенка, понимать надо, умыкнул. -- В общем, все по порядку, -- начинает свой рассказ Джимми. -- Ты лорда Аттриджа знаешь?" "Того, что электрическую сигнализацию от воров завел? Который на Белгрейв-сквер проживает? В Аттридж-хаусе?" "Он самый, чтоб ему пусто было. Так вот, есть у этого Аттриджа сынок лет двенадцати, только недавно в колледж пошел. Я его взял на заметку, -- продолжает Джимми, -- потому как он у папаши единственный отпрыск, а денег у лорда Аттриджа куры не клюют. Короче, доделал я одно дельце и на Аттриджей переключился. Сперва все шло как по маслу", -- рассказывает Джимми. Возле самой Белгрейв-сквер, по его словам, был гараж, и мальчишка вечно там по утрам сшивался, все смотрел, как с автомобилями возятся. На автомобилях он был помешан. Вот и подкатывает в одно прекрасное утро наш Джимми к гаражу на своем мотоцикле с коляской, бензин, дескать, кончился. Парень, понятно, тут как тут. Уставился. "Машина-то барахло", -- заявляет он. "Сам ты барахло, -- отвечает Джимми. -- Я с этим мотоциклом и за сто фунтов не расстанусь. На этом мотоцикле, если хочешь знать, я Гран-при выиграл в Булони". "Будет заливать-то, -- смеется паршивец. -- На этом драндулете и тридцати миль в час не сделать, даже в горки!" "Погоди, -- сказал тут Джимми. -- Ты лучше залезай в коляду, все сам и увидишь. На спор -- восемьдесят выжму на шоссе". Сел мальчишка, поехали они и приехали в одно укромное местечко. Там Джимми свою добычу припрятал, а сам давай скорее писать письмо папаше. Мальчишка на седьмом небе от радости -- с мотоциклом возится, мотор разбирает. Собрать-то его Джимми потом собрал, но, как он мне жаловался, не тот уже стал мотоцикл, хотя, по правде сказать, это всегда была самая настоящая рухлядь. В общем, живут они душа в душу и вдруг бац! -- ответ приходит. Хотите верьте, хотите нет, но папаша не желает раскошеливаться, и точка. А ведь он-то, со своими шахтами да пароходами, богат, что твой Английский банк. И пишет лорд Аттридж, что за оказанную услугу он чрезвычайно благодарен, что благодаря хлопотам Джимми сбылась его, Аттриджа, давнишняя мечта и рухнула последняя преграда на пути к полному счастью, но поскольку Джимми проделал все это по собственному почину, то он считает, что ни о каком вознаграждении не может быть и речи, всего, мол, наилучшего, искренне ваш, Аттридж. Это был тяжелый удар для Джимми. Пару раз еще писал он папаше -- ни ответа ни привета. К тому времени мальчишка окончательно развинтил мотоцикл и все винтики по комнате разбросал, в общем, Джимми велел ему проваливать на все четыре стороны. "А зубы ты ему вырывал, отцу посылал? -- спрашиваю я Джимми. "Нет, -- говорит, -- не вырывал". "А слезные письма он у тебя писал?-- спрашиваю. -- О выкупе умолял?" "Нет, -- говорит, -- не писал". "Ну хорошо, а палец-то ты ему, надеюсь, оттяпал, папаше в почтовый ящик подсунул?" "Нет", -- отвечает. "Ну, брат, -- говорю я ему, -- значит, так тебе и надо. Какой же ты после этого специалист?" "Да ладно, -- говорит тут Джимми, -- трепаться все мы мастера. Ты сам десять лет не у дел. Поглядел бы я, что бы ты на моем месте сделал". Тут-то я и призадумался. Я ведь уже говорил, что совсем одурел оттого, что день-деньской по пивной слоняюсь и бездельничаю. "Ты погоди, -- говорю я, -- лучше давай поспорим, что я проверну такое вот дельце, ты только скажи, с кем и когда". -- "А почему бы нет! -- отвечает Джимми и за газету берется. -- Значит, единственное чадо богатых родителей?" -- спрашивает. "Вот именно", -- отвечаю. В общем, искать долго не пришлось -- сразу же наткнулись на фото леди Периметр с единственным сыном лордом Тангенсом на скачках в Уорике. "Вот он, твой клиент", -- сказал мне Джимми. Потому-то я сюда и приехал... -- Господи! -- ахнул Поль. -- Ума не приложу, для чего вы мне рассказали про все эти гнусности. Ничего себе история! Можете не сомневаться -- я обо всем сообщу в полицию. -- Да вы не беспокойтесь, -- сказал Филбрик. -- Дело-то лопнуло! Джимми выиграл пари. А знаете почему? -- Потому что я встретил Дину. -- Дину? -- Мисс Диану. Я зову ее Диной, потому что есть такая песня. Увидел ее и пропал. И этот вечер нашей встречи в моей душе запечатлен. Это тоже из песни, -- пояснил Филбрик. -- Эта девушка способна вырвать вас из когтей дьявола. -- Вы так сильно влюблены? -- Да я готов за нее в огонь и в воду. Плохо ей тут, бедняжке. По-моему, отец ее обижает. Иногда мне даже кажется, что и за меня она выходит, лишь бы поскорее уехать отсюда. -- Господи, боже мой! Так вы, значит, женитесь? -- В прошлый четверг приняли такое решение. Гуляем-то мы уже порядочно. Барышням вредно сидеть взаперти. Когда я здесь появился, она была готова сойтись с первым встречным, до того ей обрыдло хозяйство, день-деньской на ногах... Только и радости у нее -- на всем экономить и слуг, чуть что, увольнять. Впрочем, они и сами бегут без оглядки, и месяца не проработав, -- держат их тут впроголодь. Да, министерская голова у этой девушки, ей-богу. Всем хозяйкам хозяйка, такая-то и нужна мне в "Барашке". Однажды она услышала, как я по телефону даю указания своему директору в "Синематографе". Услышала и призадумалась. Решила, что я переодетый принц, так сказать. Она-то и завела разговор насчет женитьбы. У меня бы и духу не хватило сделать предложение. Пока я для нее только дворецкий. Мечталось мне -- найму автомобиль и подкачу как-нибудь с бриллиантовым кольцом и при бутоньерке, тогда и поговорим. Не понадобилось. Вот что значит любовь. Филбрик умолк, по-видимому, растроганный собственным же монологом. Дверь павильона отворилась, и вошел мистер Прендергаст. -- Ну как там соревнования? -- спросил Поль. -- Так себе, -- ответил мистер Прендергаст. -- По правде говоря, они не состоялись. -- Не состоялись? -- Нет. Дело в том, что никто из участников первого забега назад не вернулся. Добежали до конца аллеи, скрылись за деревьями, и больше я их не видел. Наверное, решили пойти переодеться. Я на них не сержусь. Страшный холод. Хотя, приятного мало, когда все по твоей команде куда-то бегут, а назад не возвращаются. Словно солдаты на поле боя. -- Нам и самим, кстати сказать, не мешало бы пойти переодеться. -- Совершенно с вами согласен. Ну и денек! В учительской они обнаружили Граймса. -- А я только что из веселого города Лландидно, -- доложил он. -- Для того ли я, спрашивается, в закрытой школе обучался, чтобы бегать по магазинам с Динги, а? Ну а что соревнования? -- Так и не состоялись, -- признался Поль. -- Не беда, -- утешил его Граймс. -- Положитесь на меня. Я в этом кое-что смыслю. Такие соревнования надо проводить у камина. Сейчас мы тихо и мирно напишем, кто и как выступил. Но лучше не мешкать. Наш начальник хочет, чтобы результаты сегодня отослали в типографию. И, вооружившись листом бумаги и огрызком карандаша, Граймс набросал программу. -- Прошу оценить, -- сказал он. -- Клаттербак у тебя как преуспел! -- удивился Поль. -- Одно слово -- талант, -- сказал Граймс. -- Ну, теперь звони в типографию и продиктуй им результаты, тогда они сегодня напечатают программки. Не знаю только, не включить ли нам еще и бег с препятствиями. -- Нет, -- сказал мистер Прендергаст. Глава 8 СПОРТИВНЫЙ ПРАЗДНИК На следующий день дождя, к счастью, не было, и после утренних занятий все разоделись в пух и прах. Доктор Фейган облачился в светло-серую визитку и щегольские клетчатые брюки -- ни дать ни взять jeune premier1. Его походка сделалась пружинистой, а в манере держаться обнаружилась удивительная моложавость, чего Поль за ним раньше не замечал. Флосси нарядилась в фиолетовое шерстяное платье, которое ей связала прошлой осенью сестра. Казалось, кто-то разлил по промокательной бумаге химические чернила, у талии платье украшали цветы из розовой и изумрудно-зеленой шерсти. Шляпка на Флосси тоже была самодельной, результат самоотверженного труда долгими зимними вечерами. На отделку пошли остатки многочисленных старых шляп. Сама Динги украсилась маленькой металлической брошкой в форме бульдога. Граймс напялил негнущийся целлулоидовый воротничок. -- Праздник, как-никак! -- подмигнул он Полю. -- Вот и решил надеть ошейник. Тьфу, черт, до чего же тугой. Ты обратил внимание на последнее творение моей ненаглядной? Одно слово, Париж! Слетаем-ка к миссис Роберте, пропустим по одной, пока праздничные толпы не заполонили окрестности? -- Я бы с радостью, но нам с доктором нужно осмотреть спортплощадку. -- Ясно, дружище. Тогда до скорого! Ба! Это что еще за радуга! На мистере Прендергасте был полинялый разноцветный блейзер, от которого немилосердно разило нафталином. -- Сегодня, как мне кажется, доктор Фейган поощряет отступление от обычного распорядка, -- сказал мистер Прендергаст. -- Я играл в колледже в крикет, неважно играл, по причине близорукости, но все же завоевал право носить этот блейзер, который, -- не без вызова продолжал он, -- куда больше приличествует сегодняшнему событию, нежели целлулоидовый воротничок. -- Пренди, дружище! -- воскликнул Граймс. -- Сменить одежду -- великое дело! Совсем другим человеком становишься -- лихим. Я это понял, когда впервые надел военную форму. Ну да ладно, счастливо оставаться! Мне некогда. Пошли со мной, Пренди, -- пропустим по маленькой! -- А знаете что! -- сказал вдруг мистер Прендергаст. -- Я, пожалуй, не откажусь. Поль удивленно проводил взглядом удаляющуюся по аллее парочку, потом ринулся на поиски доктора. -- Откровенно говоря, -- вещал доктор Фейган, -- я и сам не могу понять, что со мной происходит. Казалось бы, нет в мире зрелища, которое внушало бы мне большее отвращение, нежели легкоатлетические соревнования -- разве что только народные пляски. И, опять-таки, общество многих представительниц женского пола мне неприятно, но особенно в тягость мне миссис Бест-Четвинд и леди Периметр. В довершение ко всему, у меня только что состоялся крайне странный разговор с нашим дворецким, который распоряжался на обеде, облачившись в сюртук болотного цвета, брюки гольф, а в галстуке у него я заметил алмазную заколку. Я сделал ему замечание насчет его вида, а он в ответ понес какую-то совершенную чепуху то ли о цирке, то ли о плавательном бассейне, которым он якобы владеет. И все же, несмотря на все это, -- продолжал доктор Фейган, -- я охвачен приятным волнением. Сам не знаю почему. Подобные празднества нам не в диковинку. За четырнадцать лет, что я провел в Лланабе, у нас было шесть спортивных праздников и два концерта, и хоть бы один прошел удачно! То отравилась леди Банвей, то фоторепортеры отличились с этим снимком -- я вам рассказывал, -- то какие-то ровным счетом ничего собой не представляющие родители привезли собаку, которая покусала двух учеников и одного учителя. Если б вы слышали, как он сквернословил. Я понимал его состояние, но тем не менее пришлось с ним расстаться. На одном из концертов дети наотрез отказались петь "Боже, храни короля" -- потому что им не понравился пудинг, который был подан на обед. Словом, как ни старался я создать в школе атмосферу веселья и непринужденности, все шло прахом. И вот я снова радуюсь -- а чему, спрашивается? Не очередному ли фиаско? Но кто знает, Пеннифезер, а вдруг вы принесете нам удачу. Уже принесли -- посмотрите, какое солнце! Старательно выбирая сухие островки на раскисшей аллее, они подошли к спортивной площадке и убедились, что лихорадочные усилия, предпринятые за последние двадцать четыре часа, не пропали Даром. Высился большой шатер, а Филбрик, по-прежнему в брюках гольф, и с ним три садовника хлопотали, устанавливая шатер поменьше. -- Здесь будет духовой оркестр, -- пояснил доктор. -- Филбрик, разве я не просил вас сменить этот шутовской наряд? -- Когда я его покупал, он был как новый, -- сказал Филбрик, -- если хотите знать, восемь фунтов пятнадцать шиллингов выложил. И вообще, не могу же я делать два дела сразу -- или переодеваться, или работать. 1 "Первый любовник" (фр., театр.). -- Нет, нет, сначала надо все закончить. Проверим, не забыли ли мы чего. В шатре наши гости будут пить чай. Здесь всем заправляет Диана. Наверное, трудится не покладая рук. И верно -- Диана вместе с двумя помощницами расставляла на длинном, поставленном на козлы столе тарелочки с пирожными ядовитой расцветки. Две другие служанки резали в углу хлеб -- для бутербродов. Диана блаженствовала. -- Джейн, Эмили! -- покрикивала она. -- Учтите, что масла должно хватить на три батона. Мажьте ровно, но знайте меру, а куски режьте как можно тоньше. Папа, проследи, чтобы дети не приводили с собой никого, кроме родителей. А то в прошлый раз Бриггс явился с четырьмя приятелями, они набросились на бутерброды, и полковнику Лоддеру ничего не досталось. А вы, мистер Пеннифезер, учтите, что крюшон только для гостей. И капитану Граймсу так и передайте... Впрочем, скорее всего, вам будет не до еды -- столько всего сделать придется. Что касается мистера Прендергаста, то в его деликатности я не сомневаюсь. Возле шатра стояли скамейки, кадки, а в них какие-то пальмы и цветущие кустарники. -- Все это надо расставить поэлегантнее, -- сказал доктор. -- С минуты на минуту могут начать прибывать гости. Машины будут сворачивать с аллеи и подъезжать прямо к нашему стадиону. Создастся прекрасный фон для фотографий. Только, милейший Пеннифезер, вам следует тактично порекомендовать фоторепортерам сосредоточить свое внимание не на малолитражке леди Периметр, а на "испано-сюизе" миссис Бест-Четвинд. Так будет лучше. -- По-моему, дорожки не размечены, -- сказал Поль. -- Не размечены? -- удивился доктор, впервые за все время окидывая взором спортплощадку. -- Надо найти какой-то выход из положения. Наши сотрудники и без того хорошо поработали. -- А барьеры доставлены? -- Заказывать их заказывали, -- сказал доктор. -- Я это хорошо помню. Скажите, Филбрик, барьеры доставлены? -- Доставлены, -- усмехнулся тот. -- А что в этом смешного? -- Полюбуйтесь сами, -- был ответ. -- Они за шатром. За шатром Поль с доктором обнаружили груду чугунных секций вышиной в человеческий рост, выкрашенных в зеленый цвет и с позолоченными шишечками. -- Судя по всему, они не поняли, о каких барьерах шла речь, -- сказал доктор. -- Не иначе. -- Надо что-то придумать. Что у нас еще в программе, какой потребуется инвентарь? -- Метание ядра, молота, копья, прыжки в длину, прыжки в высоту, барьерный бег, бег с завязанными глазами с яйцом в ложке, карабканье по намыленному шесту. -- Все это у нас было и раньше, -- невозмутимо отвечал доктор. -- Что-нибудь еще? -- Еще просто бег, -- подсказал Поль. -- Господи, да к нашим услугам весь парк. Как вы определяли дистанцию в предварительных забегах? -- На глаз. -- Думаю, что и сегодня придется поступить так же. Признаться, дорогой мой Пеннифезер, не ожидал я, что вы станете делать из мухи слона. Вы переутомились. Пусть себе дети бегают до чая. И учтите, -- глубокомысленно прибавил он, -- чем длиннее дистанция, тем больше времени уходит на то, чтобы ее пробежать. Детали продумайте сами. Главное -- изысканность. К примеру, неплохо бы иметь стартовый пистолет. -- Этот не подойдет? -- осведомился Филбрик, извлекая из кармана внушительных размеров маузер. -- Только осторожно -- он заряжен. -- То, что нам нужно! -- воскликнул доктор. -- Но стрелять попрошу в землю. Во избежание несчастных случаев. Вы всегда его с собой носите? -- Только когда на мне бриллианты, -- был ответ. -- Надеюсь, это случается не каждый день. Господи, а это что за чудовищные создания? Со стороны аллеи к ним приближалось человек десять отталкивающей наружности. Все они были как на подбор низколобы, косоглазы и кривоноги. Продвигались они, тесно прижавшись друг к дружке, волчьей трусцой, то и дело озираясь по сторонам, словно опасаясь засады, слюнявые рты выступали над скошенными подбородками. Каждый из них по-обезьяньи прижимал к груди загадочных очертаний предмет. Завидев доктора, отряд затормозил и попятился, задние напирали на передних, выглядывали из-за спин, щурясь и моргая. -- Психи какие-то, -- хмыкнул Филбрик: -- Я в таких случаях стреляю без предупреждения! -- Прямо глазам не верится, -- сказал доктор. -- Как их только земля носит? После недолгого топтания и взаимоподталкивания из задних рядов вышел пожилой человек. У него была густая черная борода, а на плечах, одно из которых было выше другого, красовалось подобие друидического венка с медными ягодами-бубенчиками. -- Да это же мой приятель, начальник станции, -- догадался Филбрик. -- Мы духовой оркестр господь вас всех помилуй и спаси, -- выпалил одним духом начальник станции. -- Оркестр никому не уступивший лишь двум другим оркестрам на фестивале Северного Уэльса, вот как. -- Так, так, -- сказал доктор. -- Очень рад. Прошу вас пройти вон в тот шатер. --