и Фионой. Насчет других я не помнил, но тут был твердо уверен. Машина шла по жесткой твердой дороге, среди царственных деревьев. Казалось, им не было ни конца, ни края. Я чувствовал себя здесь спокойно и хорошо. Изредка из придорожного кустарника выскакивал испуганный олень или удивленная лиса. Солнечный свет лучами проникал сквозь листья, становясь похожим на восточный редкий музыкальный инструмент. Ветерок пах влагой и нес с собой животворные запахи. Я понял, что хорошо знаю это место, что не раз в прошлом гулял по этой дороге. Я ездил через Арденский Лес верхом, гулял по нему, охотился в нем, лежал на спине под многими из его толстых ветвей, закинув руки за голову, глядя в небо. Я взбирался по многим из этих великанов и смотрел на зеленый мир, расстилающийся передо мной внизу и постоянно переливающийся. -- Как мне здесь нравится, -- сказал я, почти не понимая, что говорю вслух, пока Рэндом не ответил: -- Ты всегда любил этот лес. Мне показалось, что в голосе его проскользнула нотка удивления. Но я не был уверен. Затем в отдалении я услышал какой-то звук и понял, что это прозвучал охотничий рожок. -- Прибавь скорость, -- внезапно сказал Рэндом. -- Похоже, что это охотничий рожок Джулиана. Я повиновался. Звук рожка прозвучал еще раз, уже ближе. -- Эти его проклятые гончие растерзают автомобиль на кусочки, а его птицы выклюют нам глаза! Надо же было наткнуться на него, когда он так хорошо подготовлен к этой встрече. За чем бы он сейчас ни охотился, я знаю, он с наслаждением бросит любую дичь ради такой добычи, как два его брата. -- Живи сам и дай жить другим, -- вот моя философия на сегодня, -- заметил я. Рэндом ухмыльнулся. -- Что за рыцарство! Могу поспорить, что оно продлится целых пять минут! Затем звук рожка послышался еще ближе, и он выругался. -- Черт! На спидометре стрелка остановилась на цифре 75 миль, а ехать быстрее по такой дороге я боялся. А рожок звучал все ближе и ближе -- три долгих протяжных звука, и неподалеку слева я услышал лай гончих. -- Мы сейчас почти на настоящей Земле, хотя все еще далеко от Эмбера, -- сказал мой брат. -- Бесполезно пробовать бежать через примыкающие Отражения, потому что, если он действительно преследует нас, он нас настигнет и там. Или его тень. -- Что будем делать? -- Прибавь еще газу и будем надеяться, что он все-таки гонится не за нами. И звук рожка послышался еще раз, на сей раз практически рядом. -- На чем это он скачет? -- спросил я. -- На локомотиве? -- Насколько я могу судить, на Моргенштерне, самом могучем и быстром коне, которого он когда-либо создавал. Я задумался над этим последним словом, вспоминая, что это все могло значить. Да, верно, подсказал мне мой внутренний голос. Он действительно создал Моргенштерна из Отражений, придав этому зверю силу и скорость урагана. Я вспомнил, что всегда боялся этого коня, и тут я увидел его. Моргенштерн был почти на метр выше любого из коней, которых мне доводилось видеть. Глаза его были мертвого цвета, как у немецкой овчарки, седая грива развевалась по ветру, копыта блестели как отполированная сталь. Он несся за нащей машиной как ветер, а в седле его, пригнувшись, скакал Джулиан. Совсем такой, как на игральной карте, с длинными черными волосами, ослепительно голубыми глазами, одетый в белые сверкающие доспехи. Джулиан улыбнулся нам и помахал рукой, а Моргенштерн вскинул вверх голову и его великолепная грива взметнулась на ветру, как флаг. Ноги его мелькали с такой скоростью, что их не было видно. Я вспомнил, что Джулиан однажды заставил своего подручного одеть мою старую одежду и мучать лошадь. Вот почему она чуть не убила меня в тот день охоты, когда я спешился, чтобы освежевать оленя. Я снова поднял окно машины, чтобы зверь не смог по запаху определить, что я нахожусь в ней. Но Джулиан заметил меня, и мне казалось, что я понимаю, что это означало. Вокруг него бежали штурм-гончие с их жесткими твердыми телами и зубами, крепкими, как сталь. Они тоже взяты из Отражения, потому что ни один пес не мог выдержать такой убийственной гонки. Но я знал с твердой уверенностью, что все, что раньше было для меня нормальным, таким здесь не было. Джулиан сделал нам знак остановиться, и я посмотрел на Рэндома, который утвердительно кивнул в ответ. -- Если мы не остановимся, он нас просто уничтожит, -- заметил он. Так что я нажал на тормоз, сбросил скорость и остановился. Моргенштерн взвился в воздух, присел на задние ноги, поднял передние и ударил в землю копытами. Собаки кружили неподалеку с высунутыми языками, тяжело вздымающимися боками. Лошадь была покрыта блестящей пленкой, и я знал, что это ее пот. -- Какой сюрприз! -- сказал Джулиан своим медленным, почти ленивым голосом. Это была его манера разговаривать, и пока он говорил, большой орел с темно-зеленым оперением, круживший у нас над головами, опустился и уселся ему на плечо. -- Вот именно, ничего не скажешь, -- ответил я. -- Как поживаешь? -- О, прекрасно, -- небрежно бросил он. -- Как всегда. А как дела у тебя и брата Рэндома? -- В полном здравии, -- ответил я, а Рэндом кивнул головой и добавил: -- Я думаю, что в эти неспокойные времена ты найдешь для себя другую забаву, кроме охоты. Джулиан чуть наклонил голову и иронически посмотрел на него сквозь боковое стекло, сказав: -- Мне доставляет наслаждение убивать зверей. И я постоянно думаю, что и своих родственников тоже. По моей спине пробежал ощутимый холодок. -- Меня отвлек от охоты шум вашей машины. Я сначало даже и представить себе не мог, что в ней окажетесь именно вы. Насколько я понимаю, вы путешествуете не просто ради удовольствия, а едете куда-то, скажем, в Эмбер, не так ли? -- Так, -- согласился я. -- Могу я полюбопытствовать, почему ты здесь, а не там? -- Эрик послал меня наблюдать за этой дорогой, -- сказал он, и рука моя невольно легла на рукоятку одного из пистолетов, заткнутых за пояс. У меня возникло такое чувство, что доспехи его не пробить. Я подумал, что придется стрелять в Моргенштерна. -- Ну что ж, братья, -- он улыбнулся. -- Я рад, что вы вернулись и пожелаю вам доброго пути. До свидания. И с этими словами он повернулся и поскакал я лес. -- Давай-ка уберемся поскорее отсюда подобру-поздорову. -- сказал Рэндом. -- Наверное, он собирается устроить засаду, а может, опять начнет преследование. Тут он вытащил свой пистолет из-за пояса и положил его на колени. Я поехал вперед, теперь уже с довольно умеренной скоростью. Минут через пять, когда я стал дышать поспокойнее, послышался звук рожка. Я нажал газ, зная, что он все равно нас догонит, но желая выиграть как можно больше времени и попытаться уехать как можно дальше вперед. Нас заносило на виражах, мы пролетали холмы и равнины. Один раз я чуть было не наехал на оленя, но в последний момент все-таки об'ехал его, не ударившись и не сбавляя скорости. Звук рожка послышался еще ближе, и Рэндом начал бормотать про себя неприличные ругательства. У меня было такое чувство, что нам предстояло еще довольно долго ехать по лесу, и это меня отнюдь не успокаивало. Мы выехали на небольшой ровный участок дороги, и около минуты я мог вести машину почти с максимальной скоростью. Рожок Джулиана чуть отдалился. Но затем мы выехали на тот участок леса, где дорога все время делала крутые зигзагообразные повороты, и мне пришлось сбросить газ. Джулиан вновь начал догонять нас. Через шесть минут он показался в зеркале заднего обзора, летя вдоль дороги с гончими, лающими и скачущими вокруг него. Рэндом опустил свое окно, высунулся из него и начал стрелять. -- Черт бы побрал эти доспехи! -- сказал он. -- Я уверен, что попал в него дважды, а он даже не покачнулся! -- Мне бы очень не хотелось убивать этого коня, -- заметил я, -- но все же попробую. -- В него я тоже стрелял несколько раз, -- он с отвращением швырнул разряженный пистолет на пол кабины и вынул из-за пояса другой. -- Но либо я куда более плохой стрелок, чем я думал, либо правду говорят, что Моргенштерна может убить только серебряная пуля. Из оставшейся обоймы он убил, однако, шестерых псов, но их осталось еще, по меньшей мере, две дюжины. Рэндом сказал мне: -- Последнюю обойму я оставлю для головы Джулиана, если он под'едет достаточно близко! -- он уложил из одного из моих пистолетов еще пятерых псов. Сейчас они находились от нас всего в пятидесяти футах, и все время нагоняли, так что я изо всех сил ударил по тормозам. Несколько собак не успели отскочить вовремя, но Джулиан внезапно исчез, и над машиной пронеслась огромная тень. Моргенштерн перепрыгнул через машину. Он заржал, и в то же время, как всадник развернул лошадь лицом к нам, я дал газ и машина рванулась вперед. Величественным скачком Моргенштерн отпрыгнул в сторону. В зеркальце я увидел, как две собаки уцепились за задний бампер, оторвали его и вновь кинулись в погоню. Несколько собак валялись мертвыми на дороге, но их все еще оставалось 16-17. -- Великолепно, -- сказал Рэндом. -- Но тебе повезло, что они не кинулись на колеса, иначе от резины остались бы одни только клочья. Наверное, им раньше никогда не приходилось загонять такую дичь , как автомобиль. Я отдал ему свой последний пистолет, сказав: -- Постарайся убить как можно больше собак. Он расстрелял обойму спокойно, со снайперской точностью, и собак стало на 6 меньше. А Джулиан скакал теперь рядом с машиной, и в руке у него была шпага. Я нажал на гудок, надеясь вспугнуть Моргенштерна, но ничего не вышло. Я свернул в их сторону, но Моргенштерн грациозно прыгнул и избежал удара. Рэндом низко пригнулся на сидении, держа пистолет в правой руке, положив его на согнутый локоть левой и целясь мимо меня. -- Не стоит пока стрелять, -- сказал я. -- Постараюсь взять его так. -- Ты сумасшедший, -- сказал он мне, в то время как я вновь резко ударил по тормозам. Тем не менее пистолет он опустил. Как только машина остановилась, я распахнул дверцу и выскочил. О, черт, я ведь был босиком! Проклятье. Я нырнул под удар его шпаги, схватил его за руку и выбросил из седла. Он ударил меня по голове своим бронированным левым кулаком, и у меня посыпались искры из глаз от невыносимой боли. Он лежал там, куда упал, как пьяный, а вокруг меня прыгали собаки, пытаясь укусить, а Рэндом отбивал их ногами. Я поднял шпагу Джулиана, которая валялась рядом, и приставил ее острие к его горлу. -- Прикажи им убраться! -- закричал я. -- Или я пригвозжу тебя к земле! Он стал резко что-то выкрикивать собакам, те отошли в сторону, недовольно ворча. Рэндом держал Моргенштерна за уздечку, но он с трудом справлялся с конем. -- Ну, а теперь, дорогой мой брат, -- спросил я, -- что ты можешь сказать в свою защиту? В его глазах зажегся холодный голубой огонь, но на лице ничего не отразилось, оно оставалось бесстрастным. -- Если ты собираешься убить меня, то не мешкай. -- А вот это я сделаю тогда, когда мне этого захочется, -- сообщил я ему, сам не зная, почему, невольно наслаждаясь комьями грязи, прилипшими к его белым доспехам. -- А пока что скажи мне, что даешь за свою жизнь? -- Все что я имею, можешь не сомневаться. Я отступил на шаг назад. -- Вставай и садись в машину, на заднее сидение. Он молча встал, и я отобрал у него кинжал, прежде чем он уселся. Рэндом уселся спереди, на свое место, но направил пистолет с последней обоймой в голову Джулиана. -- Почему ты просто не убьешь его? -- спросил он. -- Я думаю, он нам пригодится. Есть много вещей, которые я хотел бы узнать. Да к тому же нам предстоит еще долгий путь, -- ответил я Рэндому. Я включил зажигание и тронулся с места. Собаки дружно припустились за машиной, а Моргенштерн скакал сбоку, стараясь не отставать от нас. -- Боюсь, что я немного стою как пленник, -- заметил Джулиан. -- И даже если ты станешь меня пытать, я не смогу сказать тебе больше того, что знаю, а знаю я немного. -- Вот с этого и начни, -- сказал я. -- Когда начался весь этот ад, позиция Эрика была самой сильной, ведь он оставался в Эмбере. По крайней мере, я посчитал именно так и предложил ему свои услуги. Если бы это был один из вас, я, вероятно, поступил бы так же. Эрик поручил мне охрану Арденнского Леса, ведь это -- один из основных маршрутов. Жерар контролирует южные подступы, а Каин -- северные воды. -- А Бенедикт? -- спросил Рэндом. -- Не знаю. Я ничего не слышал. Может быть, он с Блейзом. А может, в одном из Отражений. Я просто еще ничего не слышал о том, что произошло. Может быть, он даже мертв. Прошло много лет с тех пор, как я о нем слышал. -- Сколько людей у тебя в Арденне? -- спросил Рэндом. -- Больше тысячи. Некоторые из них почти наверняка наблюдают за вами даже сейчас. -- И если они не хотят, чтобы ты неожиданно скончался, это все, чем они ограничатся, -- сказал Рэндом. -- Ты безусловно прав. Должен признаться, Корвин, что ты поступил очень проницательно, взяв меня в плен, а не убив на месте. Может, тебе и удастся теперь проехать через лес. -- Ты говоришь это только потому, что хочешь жить, -- ответил ему Рэндом. -- Конечно, я хочу жить. Могу я надеяться? -- За что? -- За ту информацию, которую вам дал. -- Ты почти ничего не рассказал, -- рассмеялся Рэндом, -- и я уверен, что под пыткой твой язык развязался бы куда больше. Но это мы посмотрим, когда представится случай остановиться, а, Корвин? -- Посмотрим, -- сказал я. -- Где Фиона? -- По-моему, где-то на юге, точно не знаю. -- А Дейдра? -- Не знаю, -- вновь ответил Джулиан. -- Льювилла? -- В Рембре. -- Ну, хорошо, -- сказал я. -- По-моему, ты действительно сказал все, что знаешь. -- Да. Мы продолжали ехать в молчании, и постепенно лес начал редеть. Я давно уже потерял из виду Моргенштерна, хотя иногда видел орла Джулиана, который пролетал над нами. Дорога свернула, и теперь мы направлялись к довольно узкому месту -- проходу между двумя пурпурными горами. -- Удобное место, чтобы поставить на дороге заслон, -- заметил Рэндом. -- Звучит правдоподобно, -- ответил я. -- Ты как считаешь, Джулиан? -- Да, -- вздохнул он. -- Скоро будет. Но я думаю, у вас не вызовет затруднений проехать его. Затруднений не было. Когда мы под'ехали к воротам и сторож в зеленом с коричневым подошел, я указал большим пальцем на заднее сидение и спросил: -- Понятно? Ему было все понятно, и нас он тоже узнал. Он поспешил открыть ворота и отсалютовал нам. Прежде чем мы проехали через весь перевал, перед нами открылись еще двое ворот, и где-то по пути орел отстал. Мы поднялись в гору уже на несколько тысяч футов, и я остановил машину у обрыва. Справа не было ничего, кроме глубокой пропасти. -- Выходи, -- сказал я. -- Пришла пора тебе размять ноги. Джулиан побледнел. -- Я не буду унижаться, -- сказал он. -- И не буду вымаливать у вас жизнь, -- он вышел из машины. -- Вот черт! -- сказал я. -- Передо мной так давно никто не унижался! Жаль. Ну что ж, подойди к краю и стань вот здесь... Чуть ближе, пожалуйста. И Рэндом продолжал держать пистолет нацеленным в его голову. -- Совсем недавно, -- продолжал я, -- ты говорил, что предложил бы свою помощь каждому, кто оказался бы на месте Эрика. -- Да. -- Посмотри вниз. Он посмотрел вниз далеко-далеко. Я сказал: -- Хорошо. Запомни то, что ты говорил, если все неожиданно переменится. И запомни, кто подарил тебе жизнь, в то время как любой другой отобрал бы ее у тебя. Поехали, Рэндом. Нам пора. Мы оставили его стоять на самом краю пропости. Он тяжело дышал, и брови его был сдвинуты вместе. Мы добрались до вершины перевала и тут бензин почти кончился. Я поставил передачу на нейтраль, выключил мотор, и машина начала свой долгий спуск вниз. -- Я сейчас думаю о том, -- сказал Рэндом, -- что ты не потерял былой прозорливости ума и проницательности. Я, наверное, все-таки убил бы его после того, что он пытался с нами сделать. Но думаю, что ты поступил правильнее. Мне кажется, он поддержит нас, если нам удастся в чем-то переиграть Эрика. А тем временем он, вне всяких сомнений, доложит обо всем случившемся Эрику. -- Естественно, -- сказал я. -- И у тебя было больше причин хотеть его смерти, чем у любого из нас. -- Личные чувства мешают хорошей политике, -- улыбнулся я, -- юридическим решениям и деловым отношениям. Рэндом закурил две сигареты и протянул одну мне. Глядя вниз сквозь сигатетный дым, я впервые увидел это море. Вдруг я подумал, что говорю на языке, который я и не представлял, что знаю. Я читал балладу о "Морепроходцах", а Рэндом внимательно слушал и ждал, пока я кончу. Когда я замолчал, он спросил меня: -- Многие говорили, что балладу эту написал ты сам. Это правда? -- Это было так давно, -- ответил я ему, -- что я уже и не помню. Дорога все больше и больше уклонялась влево, и по мере того, как мы постепенно в'езжали в покрытую деревьями долину, море открывалось перед нашими глазами. -- Маяк Карбы, -- сказал Рэндом, указывая рукой на грандиозную серую башню, возвышавщуюся над водой, и тут я понял, что мы говорили больше не по-английски, а на языке, который назывался Тари. Примерно через полчаса мы окончательно спустились с гор. Я продолжал катиться по инерции так долго, как это было можно, потом опять включил мотор. При его звуке стайка черных птиц выпорхнула из ближайшего кустарника слева от нас. Серая, похожая на волну тень взметнулась из-за дерева и нырнула в самую гущу кустарника. Олень, невидимый до сих пор, умчался прочь. Мы ехали по лесистой долине, хотя деревьев в ней было не так много, как в Арденнском лесу, и неуклонно приближались к далекому морю. Слева и сзади остались возвышающиеся горы. Чем дальше мы в'езжали в долину, тем более изменений происходило с моей одеждой. Куртка была отделана по швам серебряным жгутом. Приглядевшись внимательнее, я понял, что с наружной стороны моих брюк тоже шли строчки серебряной отделки. -- Кажется, я одет достаточно эффектно, -- сказал я, глядя на реакцию Рэнндома. Он ухмыльнулся, и я увидел, что у него тоже откуда-то появилась другая одежда; коричневые с красным брюки и оранжевая рубашка с коричневым воротником и манжетами. Коричневая фуражка с желтым козырьком лежала рядом на сидении. -- А я все думал, когда же ты, наконец, заметишь, -- ответил он. -- Как себя чувствуешь? -- Прекрасно, -- сказал я, -- и, кстати, у нас почти не осталось бензина. -- Сейчас уже поздно что-либо предпринимать по этому поводу. Мы теперь в реальном мире, и работа с Отражениями потребует огромного напряжения. К тому же она не останется незамеченной. Боюсь, нам придется бросить машину. Нам пришлось бросить ее примерно через две с половиной мили. Я с'ехал на обочину дороги и остановился. Солнце посылало нам свой прощальный западный поклон, и тени значительно удлинились. Я полез на заднее сидение, где мои ботинки превратились в черные сапоги, и что-то зазвенело, когда моя рука нащупала их. Я держал в руках относительно тяжелую серебряную шпагу в ножнах. Ножны были точно по размеру застежек на моем поясе. Там же, на заднем сидении, лежал черный плащ с застежкой в форме серебряной розы. -- А ты думал, они уже потеряны навсегда? -- спросил Рэндом. -- Почти что, -- ответил я. Мы захлопнули дверцы машины и пошли вперед. Вечер был прохладный и напоен терпкими ароматами. На востоке уже начали появляться звезды, а солнце почти скрылось. Мы шли по дороге, и Рэндом внезапно заметил: -- Не могу сказать, чтобы это мне нравилось. -- Что ты имеешь в виду? -- Пока что нам все слишком легко удавалось. Мне это не нравится. Правда, Джулиан пытался помешать нам, но... Думаю, нам позволили пройти сюда. -- У меня тоже возникла та же мысль, -- солгал я. -- Как ты думаешь, что бы это могло значить? -- Боюсь, что мы направляемся прямо зверю в пасть. По-моему, нас ждет какая-то ловушка. Несколько минут мы шагали в полном молчании. Затем я спросил: -- Может быть, засада? В этих лесах до странности спокойно. -- Не знаю. Мы прошли мили две, а затем солнце село. Ночь была черной, небо усыпано бриллиантами звезд. -- Немного не подходящий для нас с тобой способ передвижения, -- сказал Рэндом. -- Не спорю. -- И все же я боюсь устроить лошадей. -- Я тоже. -- А как ты сам оцениваешь обстановку? -- спросил Рэндом. -- По-моему, дело дрянь. У меня такое чувство, что скоро они дадут о себе знать. -- Как ты думаешь, может, нам уйти с дороги? -- Я тоже об этом подумал, -- вновь солгал я, -- и считаю, если мы свернем в лес, это нам не повредит. Так мы и сделали. Мы шли среди деревьев, двигались мимо темных, причудливой формы скал и кустов. А над нами медленно поднималась луна, большая, серебряная, как лампада,освещающая ночь. -- Меня все время не покидает чувство, что нам не удастся пройти, -- сказал Рэндом. -- А можно ли положиться на это чувство? -- Вполне. -- Почему? -- Слишком далеко и слишком быстро, -- ответил он. -- Мне это не нравится. Сейчас мы в реальном мире, слишком поздно поворачивать назад. Мы не можем играть с Отражениями, нам остается положиться на наши шпаги ( на его боку висела короткая, с орнаментом, шпага ). -- И поэтому, -- продолжал он, -- я чувствую, что мы оказались здесь не против желания Эрика, а скорее по его воле. Раз уж мы здесь, то говорить больше не о чем, но я предпочел бы, чтобы нам пришлось драться за каждый дюйм пути. Мы прошли еще с милю и остановились покурить, держа сигарету так, чтобы огонек прикрывала ладонь. -- Какая прекрасная ночь, -- сказал я Рэндому и холодному ветерку. -- Да... Что это? Позади нас послышалось легкое шуршание кустарника. -- Может быть, какое-нибудь животное? Шпага моментально очутилась в его руке. Мы подождали несколько минут, но ничего больше не было слышно. Он вложил шпагу в ножны и мы опять пошли вперед. Позади нас звуков больше не раздавалось, но спустя некоторое время я услышал слабое шуршание впереди. Он кивнул головой, когда я взглянул на него, и мы стали двигаться более осторожно. Впереди нас на довольно далеком расстоянии виднелся слабый свет, как от костра. Звуков больше никаких не раздавалось. В ответ на мой взмах руки по направлению костра он пожал плечами. Мы двинулись направо, к огню. Почти целый час мы добирались до стоянки. Вокруг костра сидели четыре человека, и еще двое спали в тени неподалеку. У девушки, привязанной к дереву, голова была повернута в другую сторону. Но когда я посмотрел на ее фигуру, я почувствовал, что у меня сильно забилось сердце. -- Неужели это... -- прошептал я. -- Да, -- ответил он, -- похоже. Затем она повернула голову, и я сразу узнал ее. -- Дейдра! -- Хотел бы я знать, что натворила эта ведьма, -- сказал Рэндом. -- Судя по одежде этих людей, ее ведут обратно в Эмбер. Я увидел, что стражи были одеты в черное, красное и серебряное -- насколько я помнил, это были цвета Эрика. И я сказал: -- Раз она нужна Эрику, значит, он ее не получит. -- Лично мне Дейдра всегда была безразлична, но тебе она всегда нравилась, и, следовательно... Рэндом вынул шпагу из ножен. Я сделал то же самое. -- Приготовься, -- сказал я ему, поднимаясь во весь рост. Мы кинулись на них. Вся битва заняла у нас минуты две, не больше. Она глядела на нас, и свет от костра превратил ее черты в маску. Она плакала и смеялась, выкрикивая наши имена громким и испуганным голосом, и я перерезал стягивающие ее веревки и помог удержаться н ногах. -- Привет, сестра. Не хочешь ли присоединиться к нам по дороге в Эмбер? -- Нет. Спасибо, конечно, что вы спасли мою жизнь, но я предпочитаю жить дальше. Как будто я не знаю, для чего вы идете в Эмбер. -- Разыгрывается трон, -- ответил Рэндом, что было для меня новостью, -- и мы -- заинтересованные стороны. -- Если у вас есть хоть капля ума, вы не будете играть в эту игру и проживете дольше, -- сказала она. Боже! До чего она была красива, хотя и выглядела немного усталой и была чуть-чутть грязноватой. Я обнял ее, потому что мне этого хотелось, и немного прижал к груди. Рэндом нашел мех с вином и все мы с удовольствием выпили. -- Эрик -- единственный принц в Эмбере, -- сказала она, -- и войска ему преданы. -- Я не боюсь Эрика, -- я вдруг понял, что не уверен в этом. -- Он никогда не позволит тебе войти в Эмбер. Я сама была пленницей, пока мне не удалось воспользоваться, пару дней назад, одним из потайных ходов. Я думала, мне удастся остаться в Отражениях, пока все это не кончится, но так близко от реального мира почти невозможно это сделать. Так что его воины нашли меня уже сегодня утром. Они вели меня обратно. Я думаю, он мог убить меня, когда меня вернули бы, но я не уверена. Как бы то ни было, я играла в этом городе роль марионетки. Думаю, Эрик будет взбешен, но опять-таки, и в этом я не уверена. -- А что делает Блейз? -- спросил Рэндом. -- Он насылает из Отражений всяких чудищ, и Эрика это сильно беспокоит. Но он ни разу не атаковал еще всеми силами, а это волнует Эрика куда больше, ведь на ком будет корона и скипетр -- до сих пор еще не ясно, хотя скипетр Эрик держит все время в правой руке. -- Понятно. А о нас он когдо-нибудь говорил? -- О тебе нет, Рэндом. О Корвине -- да. Он все еще боится, что Корвин вернется в Эмбер. Следующие пять миль пути относительно спокойны, но потом, потом каждая пядь земли грозит какой-нибудь опасностью. Каждый камень -- ловушка, каждое дерево -- засада. Изза Блейза и Корвина. Он и хотел, чтобы вы дошли до сих пор, ведь, с одной стороны, здесь не уйти в Отражения, а с другой -- не так легко скрыться от его власти. И ни один из вас не может проникнуть в Эмбер и избегнуть при этом ловушек по пути. -- Но ведь тебе удалось бежать... -- Это совсем не то. Во-первых, я действительно бежала из города, а не пыталась в него проникнуть. Во-вторых, он не следил за мной так, как за вами, ведь я женщина, и не обладаю особым честолюбием. Да к тому же, как вы сами видели, и мне это тоже не удалось. -- Теперь удалось, сестра, -- сказал я, -- и ты будешь свободна, пока я способен поднять шпагу в твою защиту. Тут она поцеловала меня в лоб, сжала мне руку. Я всегда млел, когда она это делала. -- Я уверен, что за нами следят, -- сказал Рэндом, и по его жесту мы скрылись в лес, в темноту. Мы лежали за кустом, пристально глядя назад, на тот путь, который только что проделали. Через некоторое время возбужденного перешептывания оказалось, что решение следовало принимать мне. Вопрос был на самом деле очень прост: -- Что дальше? Этот вопрос, несмотря на всю его простоту, был слишком важен, и я не мог больше притворяться. Я знал, что мне следует не доверять им, даже милой Дейдре. Но если уж быть честным, то лучше с Рэндомом, потому что он уже увяз по горло в наших делах, а Дейдра всегда мне нравилась больше остальных. Я сказал им: -- Любимые мои родственники. Я должен сделать вам одно признание... Я еще не успел договорить последнего слова, а рука Рэндома уже судорожно сжала рукоять шпаги. Значит, вот как обстоят дела с доверием между всеми нами. Я почти слышал его невысказанную мысль: " Корвин заманил меня сюда, чтобы предать ". -- Если ты заманил меня сюда, чтобы предать, то тебе не удастся взять меня живым, -- сказал он. -- Ты что, шутишь? -- сказал я. -- Мне нужна твоя помощь, а не твоя жизнь. Мое признание очень просто, проще не бывает. Вот оно: я понятия не имею, что здесь происходит. Я, конечно, кое о чем догадываюсь: где мы находимся, что такое Эмбер и почему мы прячемся от каких-то войск за кустами. И если на то пошло, то я даже не знаю, кто я такой на самом деле. Последовало очень продолжительное молчание, затем Рэндом прошептал: -- Что ты хочешь этим сказать? -- Вот именно, -- поддакнула Дейдра. -- Я хочу сказать, что мне удалось одурачить тебя, Рэндом. Разве тебе не показалось странным, что в течение всего нашего путешествия я не делал ничего другого, только вел машину? -- Но ведь ты же начальник. И я считал, что ты строишь свои планы. Зато во время нашего пути ты вел себя достаточно прозорливо. Я знаю, ты -- Корвин. -- А я сам это узнал всего несколько дней тому назад. Я знаю, что я тот, кого вы зовете Корвином, но совсем недавно я попал в автомобильную катастрофу. У меня несколько повреждений черепа -- я могу показать вам шрамы, когда будет светлее -- и я страдаю от амнезии. Я не понимаю ни одного слова, когда вы говорите о каких-то Отражениях. Я даже почти ничего не помню об Эмбере. Я помню только своих родственников и то, что не могу им доверять. Вот и весь мой сказ. Что тут можно сделать? -- Господи! -- сказал Рэндом. -- Да, теперь я понимаю! Все эти мелочи, которые так удивляли меня на протяжении пути. Как тебе удалось так здорово надуть Флору? -- Мне просто повезло, да еще, видимо, сработало подсознание. Да нет. Не так! Она просто глупа. Но теперь я нуждаюсь в вас. -- Как ты думаешь, мы можем уйти отсюда в Отражения? -- спросила Дейдра, и обращалась она не ко мне. -- Да, -- сказал Рэндом. -- Но я против. Я бы хотел видеть Корвина в Эмбере, а голову Эрика -- на копье. Я, пожалуй, рискну, так что я не собираюсь уходить в Отражения. Если хочешь, иди одна. Все вы считаете, что я хвастун и слабак. Что ж, посмотрим. По крайней мере, сейчас я от своего не отступлюсь. -- Спасибо, брат, -- сказал я. -- Правду говорят, что встречаться при лунном свете -- дурная примета, -- заметила Дейдра. -- Да, но ты все еще была бы привязана к дереву, -- ответил Рэндом, и она не нашлась, что сказать. Мы лежали за кустом не двигаясь, и скоро на поляну, где горел костер, вышли трое воинов. Они огляделись вокруг. Потом один из них нагнулся и понюхал землю. Потом они стали смотреть в нашем направлении. -- Уэйры, -- прошептал Рэндом, когда они двинулись к нам, что значило "оборотни". Я увидел это как сквозь туман. Они упали на четвереньки, и лунный свет как-то странно засеребрил их одежды. На нас смотрели шесть глаз, сверкающих глаз наших преследователей. Я проткнул первого волка серебряной шпагой, и в ночи раздался человеческий крик. Рэндом одним ударом отсек голову второму, и, к своему удивлению, я увидел, как Дейдра подняла третьего волка в воздух и переломила его позвоночник о свое колено, как будто это была сухая спичка. -- Быстро -- проткни их своей шпагой! -- вскричал Рэндом, и я воткнул серебряное лезвие сначала в его оборотня, потом в ее, и раздались еще два человеческих вопля. -- Лучше нам убраться отсюда поскорее, -- сказал Рэндом. -- Сюда! Мы последовали за ним. -- Куда это мы идем? -- спросила Дейдра через час после того, как мы упорно начали продираться сквозь кустарник. -- К морю, -- ответил он. -- Зачем? -- Оно хранит память Корвина. -- Где? Как? -- Конечно, в Рэмбе. -- Они тебя сначала там убьют, а потом скормят твои куриные мозги рыбам. -- Я и не собираюсь идти с вами до конца. На берегу я с вами расстанусь, а ты переговоришь с сестрой своей сестры. -- Ты хочешь, чтобы он вновь прошел Лабиринт? -- Да. -- Это рискованно. -- Знаю... Послушай, Корвин, -- обратился он ко мне, -- все то время, что мы были вместе, ты вел себя честно. Поэтому я должен предупредить, что если по какой-то случайности ты на самом деле не Корвин -- ты погиб. Но, по-моему, ты не можешь быть никем другим. Судя по тому, как ты себя вел, даже ничего не помня, ты именно он. Рискни и попробуй пройти то, что мы называем Лабиринтом. Все шансы за то, что это восстановит твою память. Ну, рискнешь? -- Может быть, -- ответил я. -- Но что за Лабиринт? -- Рэмба -- призрачный город. Это отражение Эмбера под водой, в море. Все, что есть в Эмбере, отражается в Рэмбе, как в зеркале. Подданные Льювиллы живут там, как в Эмбере. Меня они ненавидят за некоторые из моих прошлых проделок, поэтому я не осмелюсь спуститься туда вместе с тобой, но если ты поговоришь с ними откровенно и намекнешь на свою миссию, я думаю, они позволят тебе пройти Лабиринт Рэмбы, который хоть и является зеркальным отражением того, что находится в Эмбере, окажет на тебя то же действие. То есть, он даст сыну своего отца -- власть путешествовать в Отражениях. -- Как это может мне помочь? -- Это поможет тебе узнать, кто ты на самом деле. -- Тогда я рискну. -- Хорошо. В этом случае нам надо продолжать идти на юг. Чтобы дойти до лестницы, понадобится несколько дней... Ты пойдешь с ним, Дейдра? -- Я пойду с братом Корвином. И я был рад, что она так ответила. Мы шли всю ночь, а наутро заснули в пещере. 5 Мы шли две ночи к серо-розовым пескам величественного моря. Мы подошли к берегу на третье утро нашего пути, удачно улизнув от небольшого отряда накануне вечером. Но мы боялись выйти на открытый берег, пока точно не дойдем до нужного места -- Файела-бионин. Лестницы в Рэмбу, чтобы быстро пересечь берег прямо к ней. Поднимающееся солнце бросало миллиарды искр на пенящиеся волны, и наши глаза были ослеплены их танцем, за которым не было видно поверхности. В течение двух дней мы питались одними фруктами, запивая их водой, и я был относительно голоден, но позабыл обо всем, глядя на мощный возвышающийся берег с его неожиданными поворотами, усыпанный кораллами, с оранжевым, розовым и красным песком, вкраплениями ракушек, случайных деревянных обломков и небольших отполированных водой камней. А за берегом было море: оно подымалось и падало, мягко плеща, голубое и пурпурное, и легкий бриз пел свою песню, как благословление, под фиолетовым небом. Гора Колвир, стоящая лицом к заре, держащая Эмбер, как мать держит на руках свое дитя, находилась милях в двадцати слева от нас к северу, и солнце покрывало ее золотом, опустив вуаль из радуги на сам город. Рэндом посмотрел в том направлении и скрипнул зубами, потом отвернулся. Не помню, по-моему, я сделал то же самое. Дейдра тронула меня за руку, кивнула головой и начала идти к северу, параллельно берегу. Мы с Рэндомом пошли за ней следом. Очевидно, она увидела какую-то отметку, что цель близка. Мы прошли около четверти мили, когда нам показалось, что земля чуть дрожит под нашими ногами. -- Это стук копыт, -- прохрипел Рэндом. -- Смотрите! -- вскрикнула Дейдра. Голова ее была запрокинута, и она указала вверх. Над нами парил орел. -- Долго еще идти? -- спросил я. -- К этому каменному столбу, -- ответила она, и в ста футах впереди я увидел каменный столб, футов восьми в высоту, сложенный из серых больших камней, отполированных временем, ветром, песком и водой, стоящих в форме треугольной пирамиды. Стук копыт слышался все отчетливее, и тут же прозвучал сигнал рожка, хотя и не такой, как у Джулиана. -- Бежим! -- крикнул Рэндом, и мы побежали. Не пробежали мы и 25 шагов, как орел снизился. Он попытался напасть на Рэндома, но тот быстро выхватил шпагу. Тогда орел кинулся к Дейдре. Я выхватил шпагу и попытался поразить его. Полетели перья. Орел взвился и снова спикировал на нас, и на сей раз моя шпага наткнулась на что-то твердое -- мне показалось, что птица упала, но я не был в этом уверен и не хотел оглядываться назад, чтобы убедиться. Мерный стук копыт звучал уже достаточно громко, а звуки рожка раздавались за нашими спинами. Мы добежали до каменной пирамиды и Дейдра свернула направо, к морю. Я не собираюсь возражать человеку, который, по-видимому, хорошо знал, что делать. Я последовал за ней, не задумываясь, и краешком глаза увидел за собой всадников. Они все еще были довольно далеко, но неслись по берегу во весь опор. Собаки лаяли, рожки трубили, а мы с Рэндомом неслись как угорелые и скоро очутились в волнах прибоя, вслед за нашей сестрой. Мы уже были в воде по пояс, когда Рэндом сказал: -- Если я останусь здесь, то умру, но если я пойду с вами, то тоже умру. -- Первое неизбежно, -- ответил я, -- что же касается второго, то там видно будет. Пошли! Мы двинулись вперед и шли по какого-то рода каменистой поверхности, которая постепенно спускалась в море. Я не понимал, как мы будем дышать, когда вода накроет нас с головой. Но Дейдра, казалось, не волновалась, и поэтому я промолчал. Но все же я боялся. Когда вода поднялась нам до шеи и стала захлестывать, я стал бояться еще больше. Дейдра продолжала идти все так же вперед, спускаясь вниз, и я следовал за ней. За нами шел Рэндом. Через каждые несколько футов поверхность опускалась все ниже и ниже. Я внезапно понял, что мы опускаемся по огромной лестнице, название которой было Файела-бионин. Еще один шаг, и вода скроет меня с головой, но Дейдры уже не было видно, волны полностью ее покрыли. Так что я набрал полную грудь воздуха и шагнул вслед за ней. Вниз вели ступени, и я шел по ним. Меня немного удивило, почему тело мое не уходит вверх, а продолжает оставаться прямым, а сам я спокойно продолжал спускаться по лестнице, как будто она была на земле, хотя мои движения и были несколько замедленны. Я стал думать над тем, что я буду делать, когда в моей груди кончится воздух. Над головой Рэндома и Дейдры булькали пузырьки воздуха. Я попытался понаблюдать за тем, что они делают, но у меня ничего не вышло. Грудь и у той и у другого, казалось, вздымалась самым естественным образом. Когда мы спустились на десять футов ниже уровня моря, Рэндом, шедший от меня слева, обратился ко мне, и я услышал его голос. Он производил такой эффект, как будто ухо мое было прижато к раковине в ванной, и каждое слово ударяло меня прямо в бок. Слышно было, однако, достаточно хорошо. -- Я думаю, что если даже им удастся заставить лошадей спуститься сюда, то с собаками этот номер не пройдет, -- сказал он. -- Как тебе удается дышать? -- попытался сказать я, и отчетливо услышал свой собственный голос. -- Расслабься, -- быстро ответил он. -- Если ты задержал дыхание, то выпусти воздух и ни о чем не беспокойся. Ты сможешь дышать совершенно спокойно, если только не сойдешь с лестницы. -- Как это может быть? -- Если мы доберемся, то узнаешь, -- ответил он, и голос как бы зазвенел в холодной, зеленой, окружающей нас воде. К этому времени мы спустились уже на 20 футов, и я выдохнул из груди немного воздуха и попытался чуть вдохнуть. Ничего особенно страшного не произошло, так что я начал дышать. Над моей головой тоже показались пузырьки, но никаких неприятных ощущений я при этом не испытывал. Не было у меня и чувства возрастающего давления, а лестницу, по которой мы шли, я видел как сквозь зеленоватый призрачный туман. Она вела вниз, вниз, вниз. Прямо. Никуда не сворачивая. И впереди нас брезжил какой-то непонятный свет. -- Если мы успеем пройти сквозь арку -- мы спасены, -- сказала моя сестра. -- Вы спасены, -- поправил ее Рэндом, и я задумался, что он такое натворил, чтобы бояться Рэмбы как черт ладана. -- Если они скачут на конях, которые раньше сюда не спускались, -- продолжал Рэндом, -- им придется спешиться и идти пешком. Тогда мы успеем. -- А может, они вообще бросили преследование, -- ответила Дейдра. Мы торопливо пошли вперед. Мы уже спустились под воду футов на 50, вокруг нас стало темно и холодно, но свет впереди нас и снизу усилился, и еще через десять шагов я увидел его источник. Справа от меня поднималась колонна. На ее вершине находился какой-то сверкающий шар. Пятнадцатью ступеньками ниже такая же колонна стояла слева. За ней опять находилась одна справа и так далее. Когда мы пошли между колонн, вода стала теплее, а лестницу можно было разглядеть яснее: она была белой, с розовыми и зелеными прожилками, и камень ее напоминал мрамор, хотя она не была скользкой из-за присутствия воды. Она была, вероятно, футов пятьдесят в ширину, и по обоим ее сторонам тянулся широкий паребрик из того же камня. Мимо нас проплывали рыбы. Когда я оглянулся назад, то погони не заметил. Стало светлее. Мы вошли в более ярко освещенное пространство, и на сей раз свет исходил не из шара на колонне. Вернее, раньше мой мозг пытался придумать рациональное об'яснение происходящему, поэтому я решил. что наверху колонны был шар. На самом деле это было нечто похожее на пламя, танцующее на самой вершине колонны, фута два в высоту, как гигантский факел. Я решил спросить, что это такое после и сэкономить -- да простят мне это выражение -- дыхание, так как спускались мы очень быстро. После того, как мы вошли в эту аллею света и прошли уже шесть колонн, Рэндом сказал: -- За нами гонятся. Я оглянулся и увидел далекие спускающиеся фигуры, четырех из них верхом на лошадях. Это очень странное чувство, когда смеешься под водой и слышишь себя. -- Пусть, -- дотронулся я до рукояти шпаги. -- После того, что мы испытали, я чувствую в себе достаточно силы! Однако мы еще более ускорили шаги, а вода и слева, и справа от нас стала темной как чернила. Только лестница была освещена, с такой сумасшедшей скоростью мы бежали вниз, и в отдалении я увидел нечто, напоминающее огромную арку. Дейдра перепрыгивала сразу через две ступеньки, и все вокруг нас начало дрожать от стука копыт, раздающегося сзади. Целая группа воинов, заполняющая лестницу от паребрика до паребрика, была еще далеко от нас, но четверо всадников значительно приблизились. Мы бежали за Дейдрой изо всех сил, но руку свою я так и не убрал с рукояти шпаги. Три, четыре, пять. Мы пробежали пять колонн, прежде чем я снова оглянулся и увидел всадников в футах пятидесяти от нас. Тех, кто шел пешком, практически не было видно. Грандиозная арка вздымалась впереди, футах в двухстах. Огромная, сверкающая как алебастр, с вырезанными на ней тритонами, нимфами, русалками и дельфинами. И по другую ее сторону, казалось, стояли люди. Рэндом сказал: -- Должно быть, им интересно, зачем мы сюда явились. -- Этот интерес останется чисто академическим, если мы не успеем, -- ответил я, вновь оборачиваясь и видя всадников, приблизившихся еще футов на десять. Тогда я вытащил из ножен шпагу, и лезвие ее сверкнуло в отблеске света колонн. Рэндом последовал моему примеру. Еще шагов через двадцать вибрация зеленой воды от стука копыт стала такой сильной, что мы повернулись к арке спиной, чтобы нас просто не задавили. Они приблизились к нам уже вплотную. Арка находилась всего в ста футах позади нас, но она с таким же успехом могла быть и за сто миль, если только нам не удастся справиться с этими четырьмя всадниками. Я пригнулся, когда наездник, несшийся на меня, взмахнул саблей. Справа от него, чуть сзади, находился второй воин, поэтому я двинулся влево, поближе к паребрику. Таким образом, при нападении ему мешало свое собственное тело, ведь саблю он держал в правой руке. Когда он ударил, я отпарировал и мгновенно сам сделал выпад. Нападая, он далеко отклонился в седле, так что острие моей шпаги как раз вонзилось ему в горло справа. Сильный поток крови, как алый туман, поднялся, заколебался в зеленоватом свете. Сумасшедшая мысль мелькнула у меня в голове: хорошо бы Ван Гог был бы здесь и видел это. Лошадь пронеслась мимо, и я набросился на второго всадника. Он повернулся, чтобы отпарировать удар, и это ему удалось. Но та скорость, с которой он скакал, и сила моего удара выбили его из седла. Когда он падал, я ударил его ногой, и он поднялся вверх. Я вновь сделал выпад, пока он висел над моей головой, и он снова отпарировал. Я услышал дикий крик, когда его раздавило водой. Затем он замолк. Тогда я посмотрел на Рэндома, который убил и лошадь, и человека, и сейчас дрался с оставшимся воином на ступеньках лестницы. Я не успел подойти, как все было кончено, он убил его и теперь смеялся. Кровь взвивалась над трупами, и я внезапно вспомнил, что на самом деле ЗНАЛ сумасшедшего , печального Ван Гога, и что действительно очень обидно, что он не мог нарисовать всего этого. Пешие солдаты находились всего в ста футах от нас, и мы быстро повернулись и поспешили к арке. Дейдра уже прошла сквозь нее. Мы побежали и успели. Рядом с нами засверкало множество шпаг, и воины не выдержали и повернули обратно. Затем мы сунули шпаги в ножны и Рэндом произнес: -- Теперь мне крышка. И мы подошли к группе людей, которые вышли, чтобы защитить нас. Рэндому тут же было приказано сдаться в плен и отдать шпагу, что он и сделал, пожав плечами. Затем два человека встали по бокам от него, а третий -- сзади, и мы продолжали наш спуск по лестнице. Со всем этим количеством воды, которая повсюду меня окружала, я потерял всякое чувство времени и не могу сказать, шли ли мы пятнадцать минут или полчаса, пока не добрались до места нашего назначения. Золотые ворота Рэмбы высились перед нами. Мы прошли сквозь них и вошли в город. Все было видно как в зеленом тумане. Нас окружали здания хрупкие и в большинстве своем высокие, расположенные каким-то определенным образом, группами и таких цветов, что мой мозг, ищущий старых воспоминаний и ассоциаций, принялся раскалываться на части. Я ничего не вспомнил, и у меня в который раз разболелась голова от путаных обрывков того, что я когда-то так хорошо знал. Ведь когдато я ходил по этим улицам, или похожим, это я помнил. Рэндом не произнес ни слова, а Дейдра лишь спросила, где Льювилла, и получила ответ, что она в Рэмбе. Я принялся рассматривать наш эскорт. Это были мужчины с зелеными, красными и черными волосами, и у всех были зеленые глаза, кроме одного с фиолетовыми. Все они были одеты в брюки и плащи из водорослей, с кольчугой на груди и короткими шпагами, торчащими из-за поясов из ракушек. Бород и усов не было. Никто ко мне не обратился с речью, ни с вопросом, хотя я ловил на себе их взгляды, иногда косые. Но шпагу у меня не отобрали. В городе нас провели по широкой улице, освещенной тем же пламенем колонн, стоящих куда ближе друг к другу, чем на лестнице, а люди глазели на нас из-зс пятиугольных окон здания, и мимо нас проплывали пучеглазые рыбы. Когда мы завернули за угол, холодное течение обвеяло нас как бриз, а еще через несколько шагов появилось теплое течение -- как ласковый ветерок. Нас провели во дворец в цетре города, и я знал этот дворец, как моя рука -- перчатку, заткнутую за пояс. Это была точная копия -- зеркально отраженная -- дворца в Эмбере, только затуманенная зеленым и немного непонятная из-за большого количества зеркал, странным образом вставленных в стены боком. В стеклянной комнате на троне сидела женщина, которую я почти вспомнил, и волосы ее были зелеными, хоть и с серебряной ниткой в них, а глаза ее были круглы, как луны из нефрита, а брови ее разлетались, как крылья чаек. У нее был маленький ротик и маленький подбородок, но высокие скулы и очень свежие округлые щеки. Обруч белого золота был надвинут на ее лоб до бровей, и алмазное ожерелье обвивало шею. С него свисал большой сапфир, покоящийся как раз между ее прелестных обнаженных грудей, соски которых тоже были бледнозелеными. На ней были небольшие штанишки из морских водорослей, схваченные голубым с серебряным поясом, в правой руке она держала скипетр из розового коралла. Когда она заговорила, то не улыбнулась. -- Что ищете вы здесь, об'явленные в Эмбере вне закона? -- спросила она плывущим голосом, мягким, чуть шипящим. Дейдра сказала ей в ответ: -- Мы бежим от гнева принца, который сидит в настоящем городе -- Эрика! Если говорить откровенно, мы хотим, чтобы он пал. Если он любим здесь, мы погибли, и мы отдали себя в руки наших врагов. Но я чувствую, что этого не может быть. Так что мы пришли просить помощи, милая Мойра... -- Я не дам войск для нападения на Эмбер. Вы ведь знаете, что весь этот хаос будет отражен и в моем королевстве. -- Но мы пришли просить у тебя совсем не это, дорогая Мойра, -- продолжала Дейдра. -- Но нам нужно совсем немногое, и это не доставит хлопот ни тебе, ни твоим подданым. -- Так скажи, зачем вы пришли! Потому что, как ты знаешь, Эрик нелюбим здесь почти так же, как это создание, которое сейчас стоит по твою левую руку, -- тут она указала на моего брата, который гордо стоял, вызывающе подняв голову, с иронической улыбкой, оттягивающей уголки его губ. Если ему предстояло заплатить -- какой бы ни была цена за то, что он здесь натворил, -- он собирался сделать это как настоящий принц Эмбера, как много веков тому назад заплатили три моих брата, неожиданно вспомнил я. Он умрет, издеваясь над ними, смеясь во все горло, даже если изо рта у него будет хлестать кровь, а тело быдет подвержено пыткам, и, умирая, он провозгласит неотменимое проклятье, которое обязательно исполнится. У меня тоже была эта власть, внезапно вспомнил я, и, может быть, при определенных обстоятельствах мне придется ею воспользоваться. -- То, что я прошу, -- сказала Дейдра, -- нужно моему брату Корвину, который также брат принцессы Льювиллы, живущей здесь вместе с тобой. Насколько я помню, он никогда не давал вам повода для обид... -- Это верно. Но почему он не может попросить сам за себя? -- Это относится к нашей просьбе, госпожа. Он не может попросить за себя, потому что не знает, о чем просить. У него почти не осталось памяти в результате катастрофы, которую он претерпел в одном из Отражений. Мы пришли сюда именно для того, чтобы восстановить его память, чтобы он мог вспомнить все то, что происходило с ним в прошлом, чтобы он мог противостоять Эрику в Эмбере. -- Продолжай, -- сказала женщина на троне, бросив на меня взгляд из-под своих густых ресниц. -- В одном из уголков твоего дворца есть комната, куда заходят немногие. В этой комнате на полу, чуть заметными линиями, нанесен узор того, что мы зовем Лабиринтом. Только сын или дочь покойного короля Эмбера могут пройти этот Лабиринт и остаться в живых. И тому, кто сделал это, дается власть над Отражениями. Тут Мойра несколько раз моргнула, и я тут же подумал о том, сколько своих подданных она отправила в эту комнату, чтобы приобрести большую власть над Рэмбой. -- Если Корвин пройдет Лабиринт, -- продолжала Дейдра, -- то, как мы считаем, он обретет память самого себя как принца Эмбера. Он не может отправиться в Эмбер, чтобы сделать это, и здесь -- единственное место, где находится такой же Лабиринт, если не считать, конечно, Тир-на Ног'х, куда идти, как ты сама понимаешь, невозможно. Мойра посмотрела на мою сестру, потом на Рэндома, потом перевела взгляд на меня. -- А как посмотрит на это Корвин? -- спросила она. Я поклонился. -- Положительно, госпожа моя, -- сказал я. И тогда она улыбнулась. -- Ну что ж, в таком случае даю тебе свое разрешение. Однако, за пределами моего государства я не могу гарантировать вам никакой безопасности. -- Ну что вы, ваше величество, -- ответила Дейдра. -- Мы не ожидаем иной помощи, кроме той, о которой просили, а там мы уж сами о себе позаботимся. -- Кроме Рэндома, -- ответила она, -- о котором позабочусь я. -- Что ты хочешь этим сказать? -- спросила Дейдра, так как Рэндом при подобных обстоятельствах, конечно, не мог говорить сам за себя. -- Ты ведь, конечно, помнишь, -- ответила она, -- как однажды принц Рэндом явился ко мне в гости как друг, а затем поторопился удалиться, но вместе с моей дочерью Морганатой. -- Я слышала, как об этом говорили, леди Мойра, но я не уверена в справедливости или правдивости этих слухов. -- Это правда, -- ответила Мойра, -- и через месяц дочь моя вернулась ко мне. Она покончила с собой через несколько месяцев после рождения сына Мартина. Что можешь ты сказать на это, принц Рэндом? -- Ничего, -- ответил Рэндом. -- Когда Мартин стал совершеннолетним, -- продолжала Мойра, -- он решил пройти Лабиринт, ведь он был той же крови, что и принц Эмбера. Он -- единственный из всех, кому это удалось. Но с тех пор он скрылся в одном из Отражений, и я не видела его с тех пор. Что ты скажешь на это, принц Рэндом? -- Ничего, -- повторил Рэндом. -- А, следовательно, я должна подвергнуть тебя наказанию. Ты женишься на женщине по моему выбору и останешься с ней здесь ровно на год, а в противном случае готовься расстаться с жизнью, что ты скажешь на это, принц Рэндом? На это принц Рэндом ничего не ответил, только коротко кивнул головой. Мойра ударила скипетром по ручке своего бирюзового трона и сказала: -- Очень хорошо. Да будет так. Так оно и было. Затем мы отправились в отведенные нам покои, чтобы освежиться с дороги. Довольно быстро она появилась на пороге моей комнаты. -- Садись, Мойра, -- сказал я. -- Лорд Корвин из Эмбера, -- сказала она мне, -- я часто мечтала увидеть тебя. -- А я тебя, -- солгал я. -- Твои подвиги -- легенда. -- Спасибо, конечно, но я все равно ничего не помню. -- Могу я войти к тебе? -- Конечно, -- и я сделал шаг в сторону. Она вошла в великолепно обставленную комнату, которую сама же для меня и выбрала. -- Когда бы ты хотел пройти свой Лабиринт? -- Чем скорее, тем лучше. Она наклонила голову, обдумывая мои слова, потом спросила: -- В каком ты был Отражении? -- Очень далеко отсюда, -- ответил я, -- в месте, которое я научился любить. -- Как странно, что Лорд Эмбера сохранил такие чувства. -- Какие чувства? -- Любви, -- ответила она. -- Может быть, я избрал неверное слово. -- Сомневаюсь, потому что баллады Корвина всегда затрагивают живые струны в душе. -- Госпожа добра ко мне. -- И права, -- добавила она. -- Когда-нибудь я сочиню балладу в твою честь. -- А что ты делал, пока жил в Отражении? -- Насколько я помню, мадам, я был солдатом. Дрался за того, кто мне платил. Кроме того, я сочинял слова и музыку многих популярных песен. -- И то и другое кажется мне вполне естественным. -- Прошу тебя, скажи мне, что будет с моим братом Рэндомом? -- Он женится на моей подданной, девушке по имени Виаль. Она слепа и не имеет поклонников среди наших. -- И ты уверена, что это будет для нее хорошо? -- Таким образом она завоюет себе довольно видное положение, -- ответила Мойра, -- насмотря на то, что через год он уйдет и больше не вернется. Потому, что бы о нем ни говорили, он все-таки -- принц Эмбера. -- Что если она полюбит его? -- Неужели такая вещь, как любовь, существует на самом деле? -- Я, например, люблю его как брата. -- В таком случае, впервые в жизни сын Эмбера произнес такие слова, и я отношу их за счет твоего политического темперамента. -- Что бы ни было, -- сказал я, -- тем не менее надо быть твердо уверенным, что для девушки это лучший выход из положения. -- Я все это обдумала и убеждена в правильности своего решения. Она оправится от удара, какой бы силы он ни был, а после его ухода она будет одной из первых дам моего двора. -- Пусть будет по сему, -- ответил я, отворачиваясь, потому что неожиданно меня переполнило чувство тоски и печали -- за девушку, конечно. -- Ты, Лорд Корвин, единственный принц Эмбера, которому я могла бы оказать поддержку, -- сказала она мне, -- да может быть еще и Бенедикту. О нем ничего не известно уже 22 года, и один Лир знает, где могут лежать его кости. Жаль. -- Я этого не знал. У меня в голове все перепуталось. Пожалуйста, не обращай внимания. Мне будет недоставать Бенедикта, и не дай бог, если он действительно мертв. Он был моим военным наставником и научил владеть всеми видами оружия. Но он был ласков. -- Так же, как и ты, Корвин, -- ответила она, беря меня за руку и притягивая к себе. -- Ну, нет, не так, -- ответил я и сел на кровать рядом с ней. Затем она заметила: -- У нас еще много времени, до тех пор, пока подадут обед. Затем она прильнула ко мне мягким ласковым плечом. -- А когда подадут есть? -- спросил я. -- Когда я прикажу, -- ответила она и посмотрела мне прямо в глаза. Так что мне ничего не оставалось делать, как притянуть ее к себе, нащупывая застежку пояса, покрывающего ее мягкий живот. Под поясом было еще мягче, а волосы ее были зелеными. На этой кровати я подарил ей свою балладу, и губы ее ответили мне без слов. 6 После того, как мы отобедали, и я научился искусству есть под водой, о котором я расскажу подробнее, если в этом возникет необходимость, мы встали из-за стола, накрытого в высоком мраморном зале, декорированном красными и коричневыми сетями и лесками, и пошли назад по длинному коридору, все вниз и вниз, ниже самого моря по спиральной лестнице, которая светилась и сверкала в окружающей нас абсолютной темноте. Шагов через двадцать мой брат вдруг энергично сказал: -- К черту! -- сошел с лестницы и стал плыть рядом с ней. -- Так быстрее, -- пояснила Мойра. -- И нам долго идти, -- подсказала Дейдра, которая знала об этом, конечно, по Эмберу. Мы сошли с лестницы и поплыли вниз, сквозь темноту, рядом со светящейся лестницей. Прошло десять минут, прежде чем мы достигли дна, но когда наши ноги коснулись пола, то стояли мы на земле и вода совсем не чувствовалась. Несколько небольших факелов в нишах освещали нам путь. -- Почему эта часть океана, являясь дубликатом Эмбера, тем не менее так не похожа на то, что мы видели до сих пор? -- спросил я. -- Потому что так должно быть, -- ответила Дейдра, и ответ ее вызвал во мне раздражение. Мы стояли в огромной пещере, из которой по всем направлениям уходили туннели. По одному из них мы и пошли. Путь наш был долог, я уже потерял счет времени. Вскоре начались боковые ответвления, с дверями или решетками, прикрывающими выходы. У седьмого по счету такого входа мы остановились. Он был закрыт тяжелой дверью из цельной плиты, обитой металлом, раза в два выше моего роста. Глядя на эту дверь, я припомнил легенды о размерах тритонов. Затем Мойра улыбнулась улыбкой, предназначавшейся для меня одного, вытащила большой ключ из связки, висевшей у нее на поясе, и сунула его в скважину. Повернуть его, однако, у нее не хватило сил. Возможно, этой дверью давно никто не пользовался. Рэндом что-то пробурчал и рука его ухватилась за ключ, небрежно отбросив при этом руку Мойры в сторону. Он взялся за ключ правой рукой и повернул. Раздался щелчок. Затем он толкнул дверь ногой, и мы уставились внутрь комнаты. Она была размером с залу, и в ней было выложено то, что называлось Лабиринтом. Пол был черный и блестел как стекло. И Лабиринт был на полу. Он сверкал как холодный огонь, которым и был на самом деле, дрожал и переливался, и вся комната, казалось, меняла очертания в этом свете. От него исходило тонкое ощущение яркой, непреодолимой силы, выложенной одними кривыми, хотя у самого центра было несколько прямых линий. Он напоминал мне те фантастически сложные, непередаваемые узоры, которые иногда машинально рисуешь, водя пером по бумаге, но только в натуральную величину. Я как бы угадывал слова "Начало здесь" с другой его стороны. Сам Лабиринт был примерно сто ярдов в поперечнике в самом узком месте и ярдов сто пятьдесят в длину. У меня звенело в голове, в висках застучала кровь, потом пришла привычная уже боль. В моем мозгу как бы что-то вспыхнуло. И если я был Принцем Эмбера, то где-то в моей крови, в моих нервах, моих генах этот Лабиринт был каким-то образом закодирован, так, чтобы я мог правильно отреагировать, пройти этот проклятый путь. -- Черт, я бы не отказался сейчас от сигареты, -- сказал я, и девочки захихикали, хотя слишком быстро и с большой готовностью, так что видно было, что они нервничают. Рэндом взял меня за руку и сказал: -- Это -- тяжелое испытание, но в нем нет ничего невозможного, иначе нас здесь бы сейчас не было. Иди очень медленно и, главное, не позволяй, чтобы тебя хоть что-нибудь отвлекало. Не волнуйся, когда с каждым твоим шагом будет подниматься вверх сноп искр. Они не могут причинить тебе вреда. Все время ты будешь чувствовать сильный поток, проходящий сквозь тебя, и через некоторое время станешь как пьяный. Но продолжай все время концентрироваться их, не забудь, продолжай идти! Не останавливайся, что бы ни произошло, и не сворачивай с пути, иначе, вполне возможно, ты будешь убит. Все то время, пока он наставлял меня, мы шли вперед. Мы шли по правой стене, огибая Лабиринт, двигаясь к его дальнему концу. Девушки шли за нами. Я наклонился и шепнул ему в ухо: -- Я пытался отговорить ее от того, что она тебе уготовила, но без всякого успеха. -- Я так и подумал, что ты это сделаешь. Не беспокойся. Я могу выдержать даже год стояния на голове, а может, меня отпустят и пораньше, если я уж очень им надоем. -- Они выбрали для тебя девушку по имени Виаль. Она слепая. -- Великолепно. Великолепнейшая шутка. -- Помнишь о том Регентстве, о котором мы говорили? -- Да. -- Будь добр к ней, останься здесь весь год полностью, и я не останусь в долгу. Молчание. Затем он сжал мне руку, ухмыльнувшись. -- Твоя подружка, а? На кого она похожа? -- Договорились? -- медленно спросил я. -- Договорились. Затем мы очутились в том месте, откуда начинался Лабиринт, у самого угла комнаты. Я двинулся вперед и посмотрел на линию, выложенную огнями, нрдалеко от моей правой ноги. Единственное освещение этой комнаты составлял сам Лабиринт. Вода вокруг холодила. Я пошел вперед, поставив на огненную тропинку левую ногу. Вокруг поднялись белоголубые искры. Затем я сделал шаг правой ногой и почувствовал тот поток, о котором говорил Рэндом. Я сделал следующий шаг. Раздался треск, и я почувствовал, как у меня начали подниматься на голове волосы. Я сделал еще один шаг. Затем тропинка стала круто заворачивать почти обратно. Я сделал еще с десяток шагов и мне показалось, что я начал испытывать определенное сопротивление. Как будто передо мной вырос черный барьер из непонятного вещества, который толкал меня обратно с той же силой, с которой я шел вперед. Я боролся с этим сопротивлением, продолжая идти вперед. Внезапно я твердо узнал, что это называется Первая Вуаль. Пройти ее означает Достижение. Хороший знак, говорящий о том, что я действительно был частью Лабиринта. Каждый шаг, каждое поднятие ноги внезапно потребовало от меня колоссального напряжения, из волос тоже начали сыпаться искры. Внезапно давление резко снизилось. Вуаль расступилась передо мной так же резко, как и возникла. Я прошел ее, и в результате что-то приобрел. Я видел перед своим взором бумажную кожу и торчащие во все стороны кости мертвых Аушвица. Я знал, что присутствовал в Нюрнберге. Я слышал голос Стефана Спендера, читающего наизусь "Вену", и я видел премьеру Брехта "Мать Отвага", поставленную на сцене. Я видел, как ракеты вылетали из стальных коробок Пенемюнде, Вандерберге, Кеннеди, Кызыл-Кумах, и я своими собственными руками трогал Великую Китайскую Стену. Мы пили вино и пиво, и Шухнур сказал, что в стельку пьян и пошел к девкам. А однажды я был в зеленых лесах Западной Резервации и за один день добыл три скальпа. Когда мы маршировали, я напевал себе под нос "К моей блондинке", и эта песня прижилась. Я помнил, я помнил мою жизнь в том Отражении, которое ее обитатели звали "Земля". Еще три шага -- и я держал в руке окровавленную шпагу, и видел трех мертвецов, и себя на лошади, на которой я ускакал после того, как во Франции произошла Революция. И еще, еще так далеко, что... Я сделал еще один шаг. Шаг к мертвым. Они были повсюду вокруг меня. Стояла жуткая вонь -- запах гниющей плоти -- и я слышал вой собаки, которую избили до смерти. Клубы черного дыма застилали все небо, а ледяной ветер обдал меня каплями редкого дождя. В горле у меня все пересохло, руки тряслись, голова горела как в огне. Я шел, спотыкаясь, сквозь туман горячки, которая сжигала меня. Придорожные канавы были заполнены отбросами, дохлыми кошками и испражнениями; со скрипом, звякая колокольчиком, мимо проехала похоронная телега, обдав меня грязью и холодной вонью. Долго ли я блуждал -- не знаю. Очнулся я, когда какая-то женщина схватила меня за руку, а на ее пальце я увидел кольцо с Голубой Смертью. Она отвела меня к себе в комнату, но увидела, что у меня нет совсем денег и что-то несвязно пробормотала. Потом ее раскрашенное лицо исказил страх, смывший улыбку с ее красивых губ, и она убежал, а я свалился на ее кровать. Посже, опять-таки не помню, насколько позже, огромный верзила, наверное, хозяин проститутки, вошел в комнату, отхлестал меня по щекам и стащил с постели. Я уцепился за его правый бицепс и повис. Он полунес, полутолкал меня к дверям. Когда я понял, что он собирается выгнать меня в холод, на улицу, я сжал его руку сильнее, протестуя. Я стал сжимать ее изо всех сил, изо всех оставшихся, невнятно моля его о приюте. Затем, сквозь пот и слезы, застилавшие мне глаза, я увидел, как его лицо исказилось и услышал страшный крик, вырвавшийся из его крепко сжатых зубов. В том месте, где я сжал ему руку, кость была сломана. Он оттолкнул меня левой рукой и упал на колени, плача. Я сел на пол, и в моей голове на минуту прояснилось. -- Я... остаюсь... здесь, -- сказал я с трудом, -- пока не поправлюсь. Убирайся. И если ты вернешься, я тебя убью. -- У тебя чума! -- закричал он. -- Завтра телега приедет за твоими костями! -- с этими словами он плюнул, с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, вышел вон. Я каким-то чудом добрался до двери и задвинул ее на тяжелый засов. Потом я вернулся на кровать и заснул. Если за моими костями действительно приезжали на следующий день, то ничего не испытали, кроме разочарования. Потому что через десять часов в середине ночи я проснулся в холодном поту и понял, что моя лихорадка побеждена. Я был очень слаб, но в полном рассудке. Тогда я понял, что пережил чуму. Я взял плащ мужчины, висевший в шкафу, и немного денег, лежащих в ящике стола. Затем я вышел в ночь и пошел в Лондон, и был год чумы, и я не знаю, зачем я шел... Я не помнил, ни кем я был, ни что я там делал. Вот так все и началось. Я уже глубоко проник в Лабиринт, и снопы искр непрерывно поднимались под моими шагами, достигая колен. Я уже больше не знал, в каком направлении двигаться, и где теперь находятся Дейдра, Рэндом и Мойра. Сквозь меня неслись какие-то бурные потоки, даже мои глазные яблоки, и те, казалось, вибрировали. Затем я испытал такое ощущение, как будто щеки мои кололи булавками, а шея моя внезапно похолодела сзади. Я стиснул зубы, чтобы они не стучали. Амнезия у меня произошла вовсе не в результате автокатастрофы. Память свою я потерял еще во времена правления Елизаветы 1. Флора, должно быть, решила, что после аварии ко мне вернулась память. Она знала о моем состоянии. Я внезапно был поражен мыслью, что она оставалась в этом Отражении Земля специально для того, чтобы не терять меня из виду. Значит, с конца 16 века. Этого я пока не мог точно сказать. Но я узнаю. Я быстро сделал еще шесть шагов, дойдя до конца дуги и выходя на прямой отрезок пути. Я сделал первый шаг вперед по этому отрезку, и с каждым последующим шагом против меня начал воздвигаться второй барьер, Вторая Вуаль. Передо мной был поворот направо. Еще один, и еще. Я был принцем Эмбера. Это было правдой. Нас было пятнадцать братьев и шестеро из нас были мертвы. У нас было восемь сестер, и две из них тоже были мертвы, а может быть, и четыре! Все мы проводили очень много времени, путешествуя по Отражениям или находясь в наших собственных Вселенных. Это академический вопрос, хоть он и является одним из основных вопросов философии, может ли тот, кто владеет властью над Отражениями, создавать свои собственные Вселенные. Не знаю точно, что говорит в конечном итоге по этому вопросу философия, но с практической точки зрения мы это могли. Начался другой поворот, и у меня возникло такое ощущение, как будто я иду сквозь липкий клей. Один, два, три, четыре... Я с трудом поднимал свои не желающие подниматься сапоги и ставил их на место один за другим. В голове у меня стучало, а сердце билось так, как будто в любую минуту грозило разорваться на тысячу кусков. Эмбер! Идти снова было легко, когда я вспомнил Эмбер. Эмбер был самым великим городом, который когда-либо существовал или будет существовать. Эмбер был всегда и всегда будет, и любой другой город, где бы он не нходился, когда бы он ни существовал, был всего лишь Отражением одной из Теней Эмбера в одной из его фаз. Эмбер, Эмбер, Эмбер! Я помню тебя. Я никогда тебя больше не забуду. Я думаю. в глубине души я и не забывал тебя никогда все эти долгие века, пока я путешествовал по Отражению Земля, потому что часто по ночам сны мои тревожили видения твоих зеленых и золотых пиков, башен, твои разлетающиеся террасы. Я помню твои широкие улицы и проспекты, цветов золотых и красных. Я помню сладость твоего воздуха, башни, дворцы; все прелести, которые в тебе были, есть и всегда будут. Эмбер, бессмертный город, давший частицу своей жизни городам в мире, я не могу позабыть даже в тот день, в Лабиринте Рэбы, когда я вспомнил тебя в отражении стен после первого хорошего обеда, на который я накинулся изголодавшийся, после любви с Мойрой -- но ничего не может сравниться с тем удовольствием и любовью, которые я испытал, вспомнив тебя, и даже сейчас, когда я стою, созерцая Двор Хаоса, рассказывая эту историю единственному человеку, который ее слушает с тем, чтобы он, может быть, повторил ее, если захочет, чтобы хоть рассказ этот остался жить после того, как я умру здесь; и даже сейчас я вспоминаю тебя с любовью, о город, в котором я был рожден, чтобы властвовать. Еще десять шагов, затем искрящаяся филигрань огня возникла передо мной. Я наблюдал за ней, а пот струился с моего тела и быстро смывался водой. Я был на грани срыва, на какой-то тонкой грани, что даже воды комнаты, казалось, стали двигаться непрерывным потоком в моем направлении, грозя смыть меня, унести из Лабиринта. Я боролся изо всех сил, сопротивляясь. Инстинктивно я знал, что уйти из Лабиринта до того, как я прошел его весь, означает верную смерть. Я не осмелился оторвать взгляд от того огня, который переливался передо мной, не осмелился оглянуться назад, чтобы посмотреть, много ли прошел и сколько мне еще осталось. Потом ослаб, и новые воспоминания вернулись ко мне, воспоминания о моей жизни принца Эмбера. Нет, я не стану вам о них рассказывать, не просите; они мои -- жестокие и разгульные, благородные и ... воспоминания моего детства в великом дворце Эмбера, над которым развевалось зеленое знамя моего отца Оберона с белым единорогом, скачущим во весь опор. Рэндом прошел через Лабиринт. Даже Дейдра прошла через него. Значит, я, Корвин, пройду его вне всяких сомнений, каким бы ни было сопротивление. Я вышел из филигранного столба огня и пошел по Великой Кривой. Силы, формирующие Вселенную, упали мне на плечи, стали строить меня по своему подобию. У меня, однако, было преимущество перед любым другим человеком, проделавшим этот путь. Я знал, что один раз уже шел через Лабиринт, а следовательно, могу сделать это и сейчас. Это помогало мне против того неестественного страха, который накатывал на меня черными облаками и уходил только для того, чтобы потом нахлынуть с удвоенной силой. Я шел через Лабиринт и вспоминал все то время, пока я еще не провел долгие века на Отражении Земли, и другие Отражения, некоторые из которых были дороги и близки моему сердцу, а одно из которых я любил больше всех остальных, если не считать Эмбера. Я прошел еще три поворота, прямую линию и несколько крутых виражей, и вновь ощутил власть над тем, чего я никогда не терял -- власть над Отражениями. Десять поворотов, после которых голова моя была как в тумане, короткий вираж, прямая линия и Последняя Вуаль. Двигаться было мучением. Вода вокруг меня стала ледяной, а потом закипела. Казалось, давила она на меня со всех сторон. Я боролся, переставляя одну ногу за другой. Искры взлетал до моей талии, потом до груди, до плеч. Они зарябили у меня перед глазами. Они окружили меня со всех сторон. Я с трудом видел сам Лабиринт. Затем -- короткий вираж, окончившийся темнотой. Шаг, другой... При последнем шаге возникло ощущение, что шагаешь через бетонную стену. Я прошел. Затем я медленно повернулся и посмотрел назад, на тот путь, который я проделал. Я не мог позволить себе роскошь упасть на колени. Я был принцем Эмбера и, клянусь богом, ничто не могло заставить меня показать слабость перед моими подданными. Ничто, даже Лабиринт! Я весело помахал рукой в направлении, которое счел правильным. Могли они меня видеть или нет -- это уже совсем другой вопрос. Затем я на секунду остановился и задумался. Теперь я знал ту власть, которую дает Лабиринт. Пройти по нему назад будет совсем нетрудно. Но к чему беспокоиться? Правда, у меня не было с собой колоды Карт, но сам Лабиринт мог сослужить мне такую же службу... Они ждали меня -- мой брат и сестра, и Мойра, у которой бедра были как мраморные колонны. Дейдра сама может о себе позаботиться, пусть теперь делает, что хочет, ведь, в конце концов, мы спасли ей жизнь. Я не чувствовал себя обязанным защищать ее от всяческих опасностей изо дня в день. Рэндом застрял в Рэмбе на год, если у него, конечно, не хватит смелости броситься в Лабиринт, добраться до его центра и использовать его силу. Что касается Мойры, то мне было очень приятно с ней, и, может быть, когда-нибудь я навещу ее еще раз, и все такое... Я закрыл глаза, наклонил голову. Однако за секунду до этого я увидел какую-то мелькнувшую тень. Рэндом?! Все-таки рискнул? Как бы там ни было, он все равно не знал, куда я собираюсь направиться. Никто этого не знал. Я открыл глаза и увидел себя в центре такого же Лабиринта, только зеркального его отражения. Мне было холодно, я чертовски устал, но я был в Эмбере, в настоящей комнате, я не в том ее отражении, в котором я только что находился. Из Лабиринта я мог переместиться в любое место Эмбера, куда бы я только ни пожелал. Однако попасть обратно -- вот в чем проблема. Поэтому я стоял, не двигаясь, и размышлял. Если Эрик занял королевские покои, я тогда найду его именно там. А может, в тронном зале. Но тогда мне придется добираться обратно до Лабиринта своими силами и вновь попасть в центр, чтобы воспользоваться имеющейся там силой. Я переместился в одно из потайных мест дворца, о которых знал. Это была квадратная комнатка без окон, свет в которую проникал сверху через узкие наблюдательные щели. Я закрыл изнутри единственную выдвижную дверь, обмахнул пыль со скамейки у стены, расстелил на ней свой плащ и прикорнул, чтобы немного вздремнуть. Если кому-нибудь придет в голову добраться до меня сверху, я услышу его задолго до того, как он успеет это сделать. Я заснул. 7 Когда я проснулся, я встал, отряхнул плащ и вновь накинул его. Затем я вышел из комнаты и начал спускаться и подниматься по множеству лестниц, которыми был так богат этот дворец. По отметкам на стене я знал, где находится искомая мною комната. На одном из пролетов лестницы, на площадке, я остановился и начал искать отверстие в стене. Обнаружив его, я посмотрел внутрь комнаты. Никого. Тогда я отодвинул панель двери и вошел. Внутри комнаты я был поражен огромным количеством книг... Присутствие книг всегда приводит меня в восхищение. Я осмотрел все, заглядывая повсюду, и в конце концов направился к хрустальному сундучку, в котором лежало все, без чего не могла обойтись наша семья -- старая шутка между нами. В сундучке лежали четыре колоды фамильных карт, и я долго пытался выудить одну, чтобы не сработала сигнализация -- что помешало бы мне ею воспользоваться. Примерно минут через десять мне удалось это сделать. Правда, попотеть пришлось изрядно. Затем, с колодой в руке, я нашел себе кресло поудобнее, и уселся, чтобы поразмыслить. Карты были такие же, как у Флоры, но в колоде были все мы, как под стеклом, и холодные на ощупь. Теперь я знал, почему это так. Я растасовал колоду и разложил карты перед собой надлежащим образом. Затем я начал читать их и увидел, что они не сулили ничего хорошего для всей нашей семьи, после чего я опять собрал их вместе. Кроме одной. Карты с изображением моего брата Блейза. Я сложил остальные карты в колоду и засунул ее за пояс. Затем в стал смотреть на Блейза. Примерно в это время в замке большой двери -- главного входа в библиотеку -- заскрипел ключ. Что я мог сделать? Чуть ослабив шпагу в ножнах, я стал ждать. При этом, однако, я все-таки нагнулся так, что меня закрывал стол. Чуть приподняв голову, я увидел, что это был всего лишь Дик -- человек, который убирал помещение, выкидывал окурки из пепельниц, опорожнял корзины для бумаг и вытирал пыль с полок. Так как быть обнаруженным не приличествовало моему сану, я выпрямился, поднявшись во весь рост, и сказал: -- Привет, Дик. Помнишь меня? Он повернулся, весь побледнев, застыл на месте и ответил: -- Ну конечно, лорд. Как я мог забыть? -- Думаю, прошло столько времени, что в этом бы не было ничего странного. -- Никогда, Лорд Корвин. -- Боюсь, я пришел сюда без официального приглашения, да и занимаюсь своими поисками без чьего-либо ведома, -- сказал я. -- Но если Эрику это не понравится, когда ты расскажешь ему о нашей встрече, будь любезен, об'ясни ему, что я всего лишь пользуюсь своими правами и что довольно скоро он увидит меня сам лично. -- Я это сделаю, милорд, -- ответил он, низко поклонившись. -- Иди сюда, присядь рядом со мной на минутку, и я скажу тебе кое-что еще. Он послушно подошел и сел, и я тоже сел рядом. -- Было время, -- начал я, обращаясь к этому древнему слуге, -- когда считали, что я исчез навсегда и никогда уже больше не появлюсь. Но раз уж так случилось, что я не умер, а более того, приобрел всю свою былую силу, боюсь, мне придется оспаривать требование Эрика на трон Эмбера. Не то чтобы этот вопрос можно было так просто решить, потому что он не перворожденный, ведь заяви свои права тот, не думаю, что Эрик пользовался бы особой популярностью. По этим, среди многих других причин, -- в большинстве своем личного характера -- я собираюсь противостоять ему. Я еще не решил. Ни как я это сделаю, ни по какому праву, но клянусь богом, он заслуживает того, чтобы с ним боролись! Передай ему это. Если он пожелает найти меня, скажи ему, что я в Отражениях, но не в тех, которых был раньше. Он поймет, что я хочу этим сказать. Меня не так легко будет уничтожить, потому что я приму не меньшие меры предосторожности, чем он. И я буду драться с ним до конца, в аду или в раю, пока существует свет, пока один из нас не перестанет дышать. Что ты скажешь на это, старина? Он взял мою руку и поцеловал ее. -- Да здравствует лорд Корвин! -- сказал он, и в глазах его стояли слезы. Затем петли входной двери заскрипели и она распахнулась настежь. Вошел Эрик. -- Привет, -- сказал я, поднимаясь с места, голосом, как можно более равнодушным. -- Не ожидал я тебя увидеть так скоро. Как дела в Эмбере? Глаза его расширились от удивления, но в его голосе слышались нотки, которые обычно называют сарказмом, и я не могу придумать лучшего слова. -- С одной стороны, все обстоит просто прекрасно, Корвин. С другой же, как выяснилось, отвратительно. -- Жаль, -- сказал я. -- Как же можно это исправить? -- Я знаю способ, -- он бросил взгляд на Дика, который молча удалился, закрыв за собой дверь. Я услышал щелчок замка. Эрик высвободил шпагу из ножен. -- Ты желаешь обладать троном, -- сказал он. -- Разве не все мы этого желаем? -- ответил ему я. -- Наверное, ты прав, -- заметил он со вздохом. -- Недаром говорят: "Дурная голова ногам покоя не дает". Я не понимаю -- почему мы все так рвемся попасть в это, в сущности, нелепое положение. Но ты должен помнить, что я уже победил тебя дважды, и в последний раз милостиво подарил тебе жизнь и позволил тебе жить на одном из Отражений. -- Не на столько уж ты милостив, -- ответил я. -- Ты прекрасно знаешь, что просто оставил меня подыхать от чумы. А в последний раз, насколько я помню, все решил жребий. -- Значит, нам предстоит решать между нами двумя, Корвин. Я -- твой старший брат, и я лучше и сильнее тебя. Если ты желаешь биться со мной на шпагах, то меня это вполне устраивает. Убей меня, и трон, вполне возможно, будет твоим. Попробуй. Однако, не думаю, чтобы тебе это удалось. И мне бы хотелось покончить с твоими притязаниями прямо сейчас. Нападай. Посмотрим, чему ты научился на этом Отражении, которое называется Землей. И шпага его очутилась в его руке, а моя -- в моей. Я обошел вокруг стола и сказал ему: -- Все-таки никогда я не встречал такого самовлюбленного человека, как ты. С чего ты взял, что лучше всех нас остальных и больше подходишь для трона? -- С того, что я его занял, -- ответил он. -- Попробуй, отбери. И я попробовал. Я сделал прямой выпад в голову, который он отпарировал, и в свою очередь отпарировал его контратаку в область сердца, нанося режущий удар по запястью. Он легко сблокировал удар и толкнул небольшой стул так, что он оказался между нами. Я с удовольствием ударил по стулу в направлении его лица, но промахнулся, и шпага его вновь сверкнула перед моими глазами. Я отпарировал его атаку, а он -- мою. Затем я сделал выпад, пригнувшись, он был отбит, и я тут же с трудом отбил его удар. Я попытался провести одну очень хитрую атаку, которой научился во Франции, заключающуюсю в ударе, потом финте "ин кварто", финте "ин сексте" и выпаде, заканчивающимся ударом по кисти. Выпад прошел, и из его руки потекла кровь. -- Будь ты проклят, брат! -- сказал он, отступая. -- Мне донесли, что Рэндом сопровождает тебя. -- Верно, многие из нас об'единились против тебя. Тогда он кинулся на меня, отбросив назад, и я внезапно почувствовал, что несмотря на все мое искусство, он все же был сильнее. Возможно, он был одним из самых великих фехтовальщиков, с которыми я когда-либо имел дело. Внезапно у меня возникло чувство, что я не смогу победить его, и я стал отбиваться как сумасшедший, отступая назад по мере его неумолимого наступления, шаг за шагом. Оба мы несколько веков были учениками самых великих мастеров шпаги. Самым великим и непревзойденным из всех был наш брат Бенедикт, но его не было рядом, чтобы помочь -- так или иначе. Я схватил со стола какие-то мелочи -- первое попавшее мне под руку -- и бросил их в Эрика. Но он быстро нырнул и продолжал наступать так же стремительно, а я принялся постепенно отступать левее, делая круг, но все это время я видел кончик его шпаги у моего левого глаза. И я был испуган. Он фехтовал блестяще. Если бы я не так ненавидел его, то зааплодировал бы такому искусству. Я продолжал отступать, а страх следовал за мной по пятам, страх и знание того, что я не могу победить его. Когда дело касалось шпаги, он был лучше меня. Я выругался про себя, но это ничего не меняло. Я провел еще три хитроумные атаки и был побежден в каждой из них. Он небрежно парировал и заставлял меня отступать под градом сыпавшихся на меня ударов. Только не поймите меня неправильно. Я фехтовал безупречно. Просто казалось, что он -- лучше. Затем в зале снаружи зазвучали какие-то звонки -- сработала система сигнализации. Скоро здесь будут наемники Эрика, и если он не убьет меня до тех пор, то они наверняка довершат начатую им работу -- может, это будет стрела арбалета, может, что-то другое, все это уже не имело значения. С его правой кисти капала кровь. Рука его все еще оставалась твердой, но у меня внезапно возникло ощущение, что при других обстоятельствах, все время обороняясь, мне удалось бы вымотать его до такой степени, что раненая рука помешала бы парировать ему одну из моих атак. Я выругался, на сей раз вслух, и он засмеялся. -- Ты просто дурак, что явился сюда. Он не понял, что я намеревался сделать давным-давно, до тех пор, пока уже не было поздно. Я специально отступал так, чтобы дверь очутилась за моей спиной. Это было рискованно, так как у меня почти совсем не оставалось пространства дла отражения его атак, но это было лучше, чем верная смерть. Левой рукой я исхитрился задвинуть дверь на засов. Это была очень тяжелая дверь, и теперь им придется высадить ее, чтобы проникнуть в библиотеку. Это давало мне еще несколько минут. Это также стоило мне ранения в плечо от удара, который я мог лишь частично отразить, пока закрывал дверь на засов левой рукой. Но это было мое левое плечо, а мне важна была моя правая рука со шпагой. Я улыбнулся, чтобы показать ему, насколько я уверен в себе, и сказал: -- Возможно, это ты поступил глупо, войдя сюда. Так что кто из нас дурак, это еще бабушка надвое сказала. Вот видишь, ты уже фехтуешь медленнее. И тут я попытался провести быструю, бешеную по скорости атаку. Он отпарировал, но отступил при этом на два шага. -- Эта рана тебя доканает, -- прибавил я. -- Рука твоя слабеет. Неужели ты не чувствуешь. что в ней почти не осталось силы? -- Заткнись! -- сказал он. И я понял наконец-то, что задел его. Это на несколько процентов увеличило мои шансы, и я стал наступать на него со всех сил, на какие только был способен, одновременно понимая, что не выдержать долго такой убийственной скорости. Но Эрик этого не понимал. Я насадил в нем ростки страха, он позорно отступал перед моей бешеной атакой. В дверь заколотили, но об этом я мог теперь не беспокоиться, по крайней мере на первых порах. -- Я убью тебя, Эрик, -- сказал я. -- Я стал куда жестче, чем был, братец, так что приготовься к смерти. Тогда я увидел, что страх появился в его глазах, а потом отразился на лице, и манера его фехтования изменилась соответствующим образом. Теперь он только защищался и отступал. Я знал, что мой блеф удался, потому что он фехтовал всегда лучше, чем я. Но что, если с моей стороны это было только психологическим трюком? Что, если я просто убедил себя в том, что я слабее, потому что Эрик внушал мне это? Что, если я все время обманывал самого себя? Может быть, я фехтовал ничуть не хуже его? Со странным чувством появившейся во мне уверенности я предпринял ту же атаку, что и раньше, и вновь мне удалось ранить его в ту же руку. Я сказал Эрику: -- Вот это уже совсем глупо, Эрик. Два раза попасться на одну и ту же удочку. Тут он, отступая, зашел за большое широкое кресло, и некоторое время мы дрались прямо через него. Колотить в дверь перестали, и голоса, которые кричали, пытаясь узнать в чем дело, замолкли. -- Они пошли за топорами, -- пыхтя, сказал Эрик. -- Ты и оглянуться не успеешь, как они будут здесь. Я ответил ему, не переставая улыбаться: -- И все же это займет несколько минут. Вполне достаточно для меня, чтобы покончить с нашим делом. Ты обороняешься с большим трудом, и из руки кровь так и хлещет -- посмотри-ка на нее! -- Заткнись! -- К тому времени, как они высадят эту дверь, здесь будет только один принц Эмбера, и им будешь не ты! Тогда левой рукой он смахнул в моем направлении ряд книг с полки. Они полетели в меня, стукая и падая вокруг. Однако он не воспользовался этой предоставившейся ему возможностью атаковать. Он кинулся через всю комнату и подобрал небольшой стул, который прижал к себе левой рукой. Потом он забился в угол и вытянул стул вместе со шпагой перед собой. -- Подходи! -- вскричал он. -- Попробуй-ка победить меня сейчас! -- Ты испугался, -- сказал я. Он расхохотался. -- Вопрос чисто академический. Ты не успеешь убить меня, потому что у тебя не хватит времени: скоро дверь рухнет. И тогда твоя песенка спета. Я быстро подошел к противоположной стене комнаты. Левой рукой я открыл дверь, через которую сюда вошел. -- Ладно, -- сказал я. -- Похоже, что ты не умрешь, по крайней мере, сейчас. Тебе повезло. Но в следующий раз, когда мы встретимся, тебе уже некому будет помочь. Он плюнул в мою сторону и обругал меня нашими традиционными грязными ругательствами, даже опустив на пол стул, чтобы сделать рукой еще более грязный жест, в то время как я отодвигал дверь и закрывал ее за собой. Раздался тупой удар, и восемь дюймов стали торчали из панели двери с той стороны, с которой я запирал ее на засов. Рискованно, если я вдруг вернусь, но он знал, что у меня уже не было времени. Я спускался по лестнице так быстро, как только мог, к той комнатке, где так недавно спал. Спускаясь, я обдумывал мое возросшее мастерство в фехтовании. В начале хода поединка я был подавлен человеком, который всегда выходил победителем из стычек со мной. Теперь же я задумался. Может быть, те века, которые я провел в Отражении Земли, не прошли даром? Может быть, я действительно стал искуснее в течение этого времени? Теперь я чувствовал, что, по крайней мере, я ровня Эрику на шпагах. Это чувство было мне приятно. Если мы встретимся снова, а я был уверен, что такая встреча произойдет, и нам никто не будет мешать -- кто знает? Шансы у нас равные. И сегодняшний поединок напугал его. В этом я был уверен. Может быть, это замедлит его атаки, вызовет колебания, так необходимые мне при следующей встрече. С последнего лестничного пролета я просто спрыгнул -- там было ступенек пятнадцать -- чуть подогнув колени при приземлении. Я был на эти, вошедшие в поговорку, пять минут впереди погони, но я был уверен, что смогу воспользоваться этим и бежать. Потому, что за поясом у меня была колода карт. Я снова вытащил карту, на которой был изображен Блейз, и пристально посмотрел на нее. Плечо у меня болело, но я позабыл о ране, когда холод постепенно начал охватывать меня. Было два способа уйти из Эмбера сразу в Отражение... Одним из них являлся Лабиринт, редко используемый для этой цели. Другим способом была Червовая Масть, если тебе, конечно, не страшно было довериться брату. Я думал о Блейзе. Ему я почти мог верить. Он был моим братом, но у него были неприятности, и он не отказался бы от моей помощи. Я уставился на фигуру на карте, одетую во все красное и оранжевое, со шпагой в правой руке и бокалом вина -- в левой. Сам дьявол плясал в его голубых глазах, борода сверкала, а рисунок на шпаге, неожиданно понял я, повторял рисунок части Лабиринта. Кольца на его пальцах сверкали. Казалось он зашевелился. Контакт я ощутил как порыв ледяного ветра. Теперь фигура на карте, казалось, стала в натуральную величину и изменила положение на то, в котором находилась в настоящий момент. Глаза его еще не увидели меня, но губы уже зашевелились. -- Кто это? -- спросил он, я явно услышал слова. -- Корвин, -- ответил я, и он протянул вперед левую руку, в которой на этот раз не было кубка с вином. -- Тогда иди ко мне, если хочешь. Я тоже протянул руку, и пальцы наши соприкоснулись. Я сделал шаг. Я все еще держал карту в левой руке, но мы с Блейзом уже стояли рядом друг с другом на скале, а слева от нас была пропасть, а справа возвышался высокий замок. Небо над нашими головами было цвета пламени. -- Привет, Блейз, -- сказал я, засовывая карту за пояс, в колоду со всеми остальными. -- Спасибо за помощь. Внезапно я почувствовал слабость и понял, что кровь все еще текла из моего левого плеча. -- Ты ранен! -- он обнял меня рукой за плечи, и я собрался было кивнуть головой, соглашаясь, но вместо этого потерял сознание. Позже ночью, удобно растянувшись на огромном кожаном кресле, я потягивал виски. Мы курили, передавая бутылку друг другу, и разговаривали. -- Значит, ты действительно побывал в Эмбере? -- Вот именно. -- И ты ранил Эрика в поединке? -- Да. -- Лучше бы ты убил его. Хотя нет. Против тебя у меня меньше шансов, чем против него... Я решил быть с ним предельно честным. -- Все мы претендуем на трон, поэтому нам нет причин лгать друг другу. Я не собираюсь убивать тебя ради этого -- слишком бы это было глупо -- но, с другой стороны, я не собираюсь отказываться от своих шансов только потому, что ты такой радушный хозяин. Рэндом тоже не отказался бы поучаствовать в этой игре, но с ним можно не считаться. О Бенедикте давно никто ничего не слышал. Жерар и Каин, кажется, предпочитают скорее поддерживать Эрика, чем претендовать на трон самим. То же самое и Джулиан. Значит, остается Брандт и наши сестры. Где сейчас Брандт и чем он занимается, я понятия не имею, но я знаю, что Дейдра абсолютно беспомощна, разве что только ей удастся вместе с Льювиллой получить помощь в Рэмбе, а Флора целиком принадлежит Эрику. Я не знаю, правда, что замышляет Фиона. -- Так что, остаемся мы с тобой, -- сказал Блейз, вновь наполняя рюмки. -- Да, ты прав. Я не знаю, что замышляет каждый из нас, но, по-моему, если сравнить твое и мое положение, то я сейчас сильнее. Ты мудро поступил, что пришел ко мне. Окажи мне помощь, и я дам тебе Регентство. -- Благослови тебя бог за доброту, -- сказал я. -- Там видно будет. Мы прихлебнули по глоточку виски. -- Что еще можно сделать? -- спросил он, и я понял, что это очень важный вопрос. -- Для осады Эмбера я могу набрать целое войско, -- ответил я. -- В каком Отражении находится это твое войско? -- А вот это уже, без всякого сомнения, касается меня одного, -- ответил я, -- но с тобой я драться не буду. Когда речь идет о троне, то я предпочту видеть на нем тебя, меня, Жерара или Бенедикта -- если он все еще жив. -- И конечно, предпочтительнее всех -- тебя? -- Конечно. -- Тогда мы понимаем друг друга. А, следовательно, на этом этапе мы можем работать вместе. -- Я тоже так думаю, -- согласился я. -- Иначе с какой стати я добровольно отдался бы тебе в руки? Он улыбнулся из-за своей густой бороды. -- Тебе нужна была хоть какая-то помощь, а я был наименьшим злом из всех остальных. -- И это верно, -- вновь согласился я. -- Как бы я хотел, чтобы здесь был Бенедикт. И чтобы Жерар не переметнулся. -- Желания, желания. Желай одно, делай другое, и посмотри, что из этого получится. Тогда ты в любом случае не проиграешь. -- Хорошо сказано. Некоторое время мы молчали, потом он спросил: -- Насколько я могу доверять тебе? -- но я молчал. -- Тогда давай заключим договор. Честно говоря, я уже много лет считал тебя мертвым. Я не мог предвидеть, что ты появишься в самый критический момент и заявишь о своих правах. Но ты здесь, так что теперь и говорить не о чем. Будем союзниками -- об'единим наши силы и осадим Эмбер. Тот из нас, кто выживет, займет место на самом верху. Если мы выживем оба -- какого черта, в конце концов, мы можем драться на дуэли! Я обдумал его слова. Они звучали как самый порядочный договор, который мне когдалибо предлагали. Поэтому я ответил: -- Ну, хорошо, утро вечера мудренее. Я дам тебе ответ завтра утром. Годится? -- Годится. Мы допили виски и ударились в воспоминания. Мое плечо немного гудело, но виски помогло, легче было и от мази, которую наложил на рану Блейз. Через некоторое время мы совсем размякли. Это кажется странным, я думаю, иметь родных и обходиться без всяких родственных чувств, потому что жизнь предопределила каждому из нас свой путь. Боже! Ночь кончилась прежде, чем мы наговорились до устали. Тогда он хлопнул меня по здоровому плечу и сказал, что начал чувствовать усталость и что слуга подаст мне завтрак в постель. Я кивнул головой, мы обнялись, и он ушел к себе. Затем я подошел к окну, и с той огромной высоты, на которой я находился, посмотрел в пропасть. Костры лагеря, расположенного внизу, блестели как звезды. Их было тысячи. Я видел, что Блейз собрал большое войско, могучую силу, и я позавидовал ему. Но, с другой стороны, это хорошо. Если кто-нибудь и мог победить Эрика, то, скорее всего, это был Блейз. Да и он не был бы таким уж плохим монархом в Эмбере, просто я предпочитал видеть на этом месте себя. Я все продолжал стоять у окна и смотреть вниз, и увидел, что между кострами движутся странные тени. Тогда я задумался, что же это на самом деле была за армия. Какой бы она ни была, у меня и этого не было. Я вернулся к столу и налил себе последнюю рюмку. Однако прежде, чем выпить, я зажег светильник. При его свете я вытащил колоду украденных мною карт. Я разложил их перед собой и остановился на той, где был изображен Эрик. Я положил ее в центр стола и убрал остальную колоду в пачку. Через некоторое время картинка ожила, и я увидел Эрика в его ночных одеяниях и услышал сонный голос: -- Кто? Рука его была перевязана. -- Я, -- ответил я. -- Корвин. Как поживаешь? Тогда он выругался, а я засмеялся. Это была опасная игра и, может быть, не выпей я столько виски, я бы не затеял ее, но я продолжал: -- Мне просто захотелось тебе сказать, что у меня все в порядке. Хотелось также напомнить тебе нашу семейную поговорку о перекладывании с больной головы на здоровую. Хотя тебе твою голову долго носить не удастся. Та что, привет, братец! Тот день, когда я снова войду в Эмбер, будет днем твоей смерти! Просто мне захотелось тебе об этом сказать -- ведь этот день не за горами! -- Приходи, -- ответил он, -- только на этот раз я тебя не пожалею. Глаза его были в этот момент прямо передо мной, и мы были близки. Я сделал ему нос и закрыл карту ладонью. Это произвело тот же эффект, что и вешание телефонной трубки, и я засунул Эрика вместе с остальными картами. Однако, засыпая, я подумал о войске Блейза там, внизу, и о том, какой защитой обладает Эрик. Это будет нелегко. 8 Это место называлось Авернус, и набранное войско состояло не совсем из людей. Я внимательно осмотрел их на следующее утро, идя вслед за Блейзом, который совершал обход. Каждый из воинов был семи футов ростом, с очень красной кожей, на которой почти не было волос, кошачьими глазами и шестипалыми руками и ногами. На них были одежды настолько легкие, что напоминали шелк, хотя они явно были сотканы из другого материала. У них была серая с голубым форма. На поясе каждого висели две короткие сабли, загнутые на конце. Уши у них были остроконечные, а пальцы оканчивались когтями. Климат здесь был теплый, цвета -- приятные для глаза, и все думали, что мы -- боги. Блейз нашел такое место, где религия говорила о братьях-богах, похожих на нас и воюющих друг с другом. Неизбежно в их мифологии злой брат захватывает власть и пытается угнетать хороших братьев. И, конечно, среди них бытовала легенда из Апокалипсиса, по которой сами они будут призваны сражаться на стороне добрых братьев. Моя рука была на черной перевязи, я шел, осматривая войско и размышлял о том, что скоро они погибнут. Перед одним воином я остановился и окинул его взглядом, спросив у него: -- Знаешь ли ты, кто такой Эрик? -- Князь Тьмы, -- ответил он. -- Молодец, -- поощрил я его и пошел дальше. Прогремел пушечный салют в честь меня и Блейза. -- Какова численность твоей армии? -- спросил я. -- Примерно пятьдесят тысяч. -- Приветствую тебя, идущего на смерть, -- перефразировал я. -- Ты не только не сможешь завоевать Эмбер, тебе даже не удастся довести их до подножия Колвира. Смешно даже думать выставить этих нес