чень молод. Ганелон вытянул шпагу, держа ее в  нескольких  дюймах  от
горла  своей  жертвы,  отдернул  клинок  в  самый   последний   момент   и
ухмыльнулся, когда мальчишка извернулся, как уж, и взмолился.
     - Пожалуйста, не надо!
     - Говори! - сурово приказал Ганелон. - Говори, что было дальше!
     - Я все сказал! Я больше ничего не знаю!
     - Почему?
     - Они промчались мимо!
     - И ты не поскакал вслед?
     - У меня не было коня.
     - Почему ты не пошел пешком?
     - Меня контузило!
     - Контузило! Ты просто дезертировал. Ты - трус!
     - Нет! - вскричал паренек.
     Ганелон вновь поднес шпагу к его горлу  и  вновь  отдернул  клинок  в
самый последний момент.
     - Да! - завопил мальчишка. - Я струсил!
     - И удрал?
     - Да! Я побежал в другую сторону и спрятался в лесу!
     - И ты не знаешь, чем все закончилось?
     - Нет!
     - Ты лжешь!
     Ганелон поднял шпагу.
     - Я клянусь! - вскричал паренек. - Пожалуйста...
     Я решил вмешаться и сделал шаг вперед.
     - Ганелон, - сказал я.
     Он взглянул на меня, ухмыльнулся и опустил шпагу. Мальчишка посмотрел
на меня умоляющими глазами.
     - Кто он такой? - спросил я.
     - Ха! - ответил Ганелон и ударил свою жертву шпагой плашмя по  весьма
интимному месту, с удовлетворением слушая очередной вопль. - Вор, дезертир
и врет презабавно!
     - Что ж, отвяжи его. Я тоже хочу послушать.
     Ганелон повернулся, взмахнул шпагой и одним ударом перерубил веревку.
Мальчишка упал на землю и принялся рыдать.
     - Я поймал его, когда он воровал еду  из  седельных  сумок,  и  решил
допросить, чтобы узнать, где мы с вами  находимся,  -  сказал  Ганелон.  -
оказывается он  прямехонько  из  Авалона.  Бежал  оттуда  так,  что  пятки
сверкали.
     - Почему?
     - Его взяли в солдаты. Два дня назад, во время битвы,  он  струсил  и
дезертировал.
     Мальчишка попробовал было  возразить,  и  Ганелон  ткнул  его  носком
сапога.
     - Молчать! Сейчас говорю я, и говорю то, что ты сам мне рассказал!
     Бывший солдат отполз  в  сторону,  как  краб,  и  посмотрел  на  меня
расширенными от ужаса глазами.
     - Что за битва? - спросил я. - Кто с кем сражался?
     Ганелон угрюмо улыбнулся.
     - Вы услышите историю, вам знакомую. Авалон бросил все  свои  силы  в
бой с армией сверхъестественных  существ,  которые  долгие  годы  разоряли
страну.
     - Вот как? - я посмотрел на мальчишку, и  он  опустил  голову,  но  я
успел заметить, что лицо его исказилось от страха.
     - ...Женщины, - говорил Ганелон. - Прекрасные и  неприступные  фурии.
Вооруженные до зубов и одетые в доспехи. С длинными  светлыми  волосами  и
леденящим взором. Верхом на белых огнедышащих скакунах,  которые  питаются
человеческой плотью, они выезжают из пещер, образовавшихся  несколько  лет
назад после землетрясения. Совершая набеги по  ночам,  они  берут  в  плен
молодых мужчин и убивают всех остальных. Уж больно эта картина  напоминает
мне Черный Круг и его хранителей.
     - Но после смерти рогатого многие хранители остались живы, - возразил
я. - И ни один из них не показался мне лишенным души. Скорее я бы  сказал,
что они частично потеряли память. Мне непонятно только, почему авалонцы не
завалили камнями все выходы из пещер.
     -  Они  пытались  это  сделать,  но  безуспешно.  Завалы  таинственно
исчезали, а женщин становилось все больше и больше.
     Я посмотрел на паренька, и он кивнул в знак согласия. Лицо  его  было
пепельно-серым.
     - Отряды генерала, которого здесь называют протектором,  -  продолжал
Ганелон, - все чаще вступали в бой с этими ведьмами, а сам он провел  ночь
с  их  предводительницей,  Линтрой,  то  ли  развлекаясь,  то  ли  пытаясь
заключить перемирие. Однако все осталось  по-прежнему.  После  их  встречи
набеги возобновились, и тогда протектор решил  атаковать  всеми  силами  в
надежде раз и навсегда избавить страну  от  нечисти.  А  этот,  -  Ганелон
указал на парнишку острием шпаги, - удрал с  поля  боя,  и  теперь  мы  не
знаем, чем закончилось сражение.
     - Это правда? - спросил я дезертира, который смотрел  на  шпагу,  как
зачарованный. Вздрогнув, он на мгновение  встретился  со  мной  глазами  и
медленно кивнул.
     - Интересно, - сказал я, обращаясь к Ганелону. - Похоже,  перед  ними
стоит задача, которую мы совсем недавно решили. Жаль, конечно,  что  исход
битвы не известен.
     Ганелон вздохнул и сжал эфес шпаги.
     - Ничего не поделаешь. А с дезертиром пора кончать. Он  действительно
больше ничего не знает.
     - Постой, постой.  Насколько  я  понял,  он  пытался  украсть  у  нас
какую-то еду?
     - Да.
     - Развяжи ему руки. Мы его накормим.
     - Но ведь он - вор.
     - Не ты ли говорил  мне  когда-то,  что  ты  убил  человека  за  пару
башмаков?
     - Конечно! Но здесь нельзя сравнивать.
     - Почему?
     - Мне это удалось.
     Я расхохотался. Смех помог мне снять нервное напряжение, но  я  никак
не  мог  остановиться.  Сначала  Ганелон  насупился,  потом  на  лице  его
появилось изумленное выражение, в конце концов он тоже рассмеялся.
     Мальчишка смотрел на нас как на сумасшедших.
     - Ох ты! - всхлипнул Ганелон, вытирая выступившие от смеха слезы.  Он
схватил паренька за шиворот повернул спиной и  одним  движением  перерезал
стягивающие его руки веревки. - Пойдем, сосунок. Я тебя накормлю.
     Мы подошли к седельным сумкам. Мальчишка, ковыляя, шел  сзади.  Он  с
жадностью накинулся на еду  и  громко  зачавкал,  не  отрывая  взгляда  он
Ганелона. Я задумался. В стране, где  бушевала  война,  мне  будет  трудно
добиться желаемого. К тому же меня одолели былые  страхи  и  сомнения  при
мысли о том, что отражениям грозит смертельная опасность.
     Я помог Ганелону разжечь небольшой костер.
     - Что будем делать? - спросил он.
     У меня не было выхода. Битвы кипят на всех отражениях, где существует
Авалон. На то они и отражения. А необходимый мне  порошок  я  мог  достать
только в Авалоне. Пускаясь в путь, я преследовал определенную цель, и если
на моем пути  мне  все  время  встречались  силы  хаоса,  значит,  от  них
зависело, сумею ли я достичь этой цели. Таковы были правила игры, и  я  не
мог жаловаться, потому что сам их придумал.
     - Пойдем в Авалон, - ответил я. - И пусть мое желание исполнится!
     Паренек испугано вскрикнул и - возможно,  испытывая  ко  мне  чувство
признательности за то, что я не позволил Ганелону наделать в  нем  дыр,  -
предупредил:
     - Не ходите в Авалон, сэр! Ваше желание  не  может  исполниться!  Вас
убьют!
     Я улыбнулся и кивнул, а Ганелон, ухмыляясь, небрежно произнес:
     - Давайте прихватим его  с  собой!  Пусть  предстанет  перед  военным
трибуналом за дезертирство!
     Он еще не успел договорить, а паренек уже  улепетывал  со  всех  ног.
Продолжая ухмыляться, Ганелон выхватил из-за пояса кинжал и отвел руку для
броска. Я ударил его по плечу, и кинжал вонзился в землю.  Паренек  исчез,
будто его ветром сдуло, а Ганелон расхохотался.
     - Напрасно вы мне помешали, - сказал он, подбирая кинжал.
     - Пусть живет.
     - Если он вернется сегодня ночью и перережет нам глотки, вы  даже  не
успеете пожалеть о своем решении.
     - Не спорю. Но он не вернется, и ты это прекрасно знаешь.
     Ганелон пожал плечами, отрезал большой кусок мяса и начал разогревать
его над костром.
     - По крайней мере война научила его показывать врагу пятки. Вы правы,
мы можем спать спокойно.
     Он принялся за еду, и я последовал его примеру.
     Глубокой ночью я проснулся и долго  лежал,  глядя  на  звезды  сквозь
завесу листьев. Я думал о мальчишке-дезертире, и  у  меня  возникло  такое
чувство, что наша с ним встреча - плохое предзнаменование. Я долго не  мог
уснуть.
     Наутро мы закидали костер землей и отправились в путь. К  полудню  мы
очутились в горах, а на следующий день  спустились  с  них  и  поехали  по
дороге, на которой  виднелись  свежие  следы  кавалеристов  и  пехотинцев.
Однако мы никого не встретили.
     На другой день мы увидели несколько ферм и коттеджей, разбросанных  в
небольшой долине, но решили не останавливаться. Я не хотел  быстро  менять
отражения, как в той  "Демонической"  скачке,  когда  изгнал  Ганелона  из
страны. Мне нужно было время, чтобы все обдумать,  и  наш  маршрут  вполне
меня устраивал. Но сейчас до Авалона было рукой подать. К полудню третьего
дня над нами раскинулось небо Эмбера, и я  молча  любовался  им,  проезжая
лес, похожий на Арденский. Правда, в нем не звучал рог Джулиана,  не  было
Моргенштерна и гончих, которые гонялись за мной и Рэндомом  несколько  лет
назад. Слышались лишь птичьи голоса в ветвях огромных дуплистых  деревьев,
беличьи разговоры, тявканье лисиц и журчание воды в ручейке. Повсюду цвели
белые, голубые и розовые цветы.
     В воздухе веяло прохладой, и я совсем было настроился  на  лирический
лад, когда увидел за поворотом дороги  свежевырытые  могилы.  Чуть  дальше
чернели следы пепелищ, и дорога заканчивалась, уступая  место  изломанному
кустарнику, сквозь который, видимо, прошло большое войско.  Я  отвернулся,
проезжая мимо трупа лошади с вывалившимися внутренностями. Пахло дымом.
     Вскоре пейзаж вновь стал  мирным,  но  небо  Эмбера  больше  меня  не
радовало.
     К вечеру лес значительно поредел,  и  Ганелон  заметил  далекие  огни
костров к юго-востоку от Авалона. Мы свернули на первую боковую  тропинку,
ведущую в этом направлении, и пришпорили коней.
     - Может, это стоит лагерем армия протектора? - спросил Ганелон.
     - Или того, кто разбил его наголову, - ответил я.
     Он покачал головой, и рука его невольно потянулась к эфесу шпаги.
     Поздно вечером мы  сделали  привал  у  тонкого  прозрачного  ручейка,
стекавшего с гор. Я выкупался, постриг бороду и тщательно почистил одежду.
Наше путешествие подходило к  концу,  и  мне  хотелось  хорошо  выглядеть.
Ганелон долго на меня  смотрел,  а  потом  тоже  привел  себя  в  порядок:
ополоснул лицо и громко высморкался.
     По небу плыла ясная полная луна, и неожиданно я понял,  что  не  вижу
перед глазами привычной дымки. На секунду у меня перехватило дыхание, и  я
начал вглядываться в ранние звезды, края белых  облаков,  вершины  далеких
гор. Потом вновь перевел взгляд на луну. Она оставалась такой же  ясной  и
сверкающей. Зрение вернулось ко мне полностью!
     Услыхав мой смех, Ганелон вздрогнул, но не спросил, почему я смеюсь.
     С трудом сдерживаясь, чтобы  не  запеть,  я  вскочил  в  седло.  Тени
удлинились, крупные звезды одна  за  другой  загорались  на  небосводе.  Я
вдохнул полную грудь ночи, задержал дыхание, выдохнул. Я снова  был  самим
собой.
     Ганелон поравнялся со мной и тихо спросил:
     - Как вы думаете, они выставили часовых?
     - Безусловно.
     - И я так думаю. Может, свернем в лес?
     - Нет. Зачем вызывать лишние подозрения? Если нас проводят  в  лагерь
под конвоем, меня это не волнует. Мы - путешественники.
     - Они захотят выяснить, с какой целью мы путешествуем.
     - Хотим наняться на службу. Мы - вольнонаемные солдаты, узнавшие, что
в этом государстве идет война.
     - Правдоподобно. Остается  надеяться,  что  им  не  придет  в  голову
отправить нас на тот свет, не допросив.
     Я вслушивался в стук копыт наших лошадей.  Тропинка,  по  которой  мы
ехали, была извилистой, лес поредел. Преодолев  подъем,  мы  очутились  на
вершине небольшого холма. Лагерь был виден как на ладони.  Повсюду  горели
костры, стояли палатки, сидели и ходили люди, человек двести, насколько  я
мог судить. Неподалеку пасся табун лошадей.
     Ганелон вздохнул.
     - По крайней мере они похожи на обычных людей.
     - Да.
     - Значит, за нами наблюдают в эту самую минуту. Здесь слишком хороший
наблюдательный пункт, чтобы не выставить часовых.
     - Да.
     Позади нас послышался какой-то шум, и резкий голос произнес:
     - Не двигайтесь!
     Я медленно повернул  голову  и  увидел  четырех  солдат.  Двоих  -  с
арбалетами, двоих - со шпагами наголо. Один из них сделал шаг вперед.
     - Сойдите с лошадей! С правой стороны! И никаких резких движений!
     Мы спешились и встали поодаль друг  от  друга,  чуть  отведя  руки  в
стороны.
     - Кто вы? Откуда? - спросил он.
     - Наемники из Лорен, - ответил я. - Мы слышали, что  в  Авалоне  идет
война, и ищем человека,  который  взял  бы  нас  на  службу.  Мы  ехали  в
лагерь... Надеюсь, это ваш лагерь?
     - А если я отвечу: "Нет, мы собираемся на него напасть"?
     Я пожал плечами.
     - В таком случае я спрошу, не хотите ли вы нанять еще двух солдат.
     Он сплюнул.
     - Протектор не нуждается в таких, как вы. Где находится Лорен?
     - На востоке.
     - Не встречались ли вам по пути... Какие-нибудь препятствия?
     - Что вы имеете в виду?
     - Ничего, - чуть помедлив, ответил он. - Сдайте  оружие.  Я  отправлю
вас в лагерь. Вам придется рассказать обо всем необычном, что вы видели на
востоке.
     - Но мы не видели ничего необычного!
     - Неважно. В любом случае вас накормят. Хотя сильно  сомневаюсь,  что
протектор захочет воспользоваться вашими услугами.  Война  закончилась.  А
сейчас - сдайте оружие.
     Повинуясь его приказу, из-за деревьев вышли двое солдат. Мы отдали им
шпаги, взяли лошадей под уздцы и пошли вниз по склону холма.
     - Стойте! - внезапно воскликнул тот, кто нас допрашивал. Я повернулся
и вопросительно посмотрел на него. - Как вас зовут?
     - Кори.
     - Не двигайтесь! - он подошел ко мне вплотную и стал  вглядываться  в
мое лицо. Секунд через десять я не выдержал.
     - А в чем, собственно, дело?
     Вместо ответа он стал рыться в кошельке, пристегнутом к поясу, достал
пригоршню монет и поднес их к глазам.
     - Черт! Слишком темно! Жаль, нельзя посветить!
     - Зачем? - спросил я.
     - Ваше лицо показалось мне знакомым, и я только сейчас вспомнил,  где
его видел. На старых монетах. Они все еще имеют хождение. Он нахмурился  и
повернулся к одному из лучников. - Правда, похож?
     - Да, - согласился тот. - Похож, и даже очень.
     - А ты не помнишь, кем он был?
     - Откуда мне помнить? Одним из бывших, должно быть. Меня тогда  и  на
свете-то не было.
     - И я не помню. Впрочем, неважно. Идите, Кори, - вновь  обратился  он
ко мне.  -  Отвечайте  на  все  вопросы  честно,  и  с  вами  поступят  по
справедливости.
     Спускаясь с холма, я почему-то представил себе что он смотрит  мне  в
спину и чешет в затылке.
     Солдаты   которых   выделили   нам   в   провожатые   оказались    не
разговорчивыми. Меня это устраивало.
     Шли мы очень медленно, и я  вспомнил  рассказ  паренька  о  сражении,
которое неизвестно кто выиграл. Я достиг цели,  попал  в  Авалон,  вернее,
аналог Авалона. Теперь, чтобы совершить задуманное,  мне  необходимо  было
действовать, исходя из обстоятельств.
     В  лагере  приятно  пахло  дымом,  жареным  мясом,  лошадиным  потом,
промасленной  упряжью.  Отовсюду  доносились  разговоры,  бряцало  оружие,
горели костры. Люди ели, пили, играли, развлекались  и  смотрели,  как  мы
проходим мимо, направляясь к трем маленьким палаткам, стоящим  одна  подле
другой.
     Мы остановились у первой из них, и сопровождавший нас солдат о чем-то
спросил часового, совершавшего обход. Тот  отрицательно  покачал  головой.
Они  разговаривали  несколько  минут,  а  затем   наш   солдат   вернулся,
перекинулся парой фраз со своим товарищем и подошел ко мне.
     - Протектор собрал всех офицеров на военный совет, - сказал он. -  Мы
сейчас стреножим ваших лошадей и отведем их  на  пастбище.  Заберите  свои
вещи. Вам придется подождать нашего капитана.
     Мы сняли седельные сумки и вытерли лошадей насухо. Хромой пастух взял
чемпиона и огнедышащего (коня Ганелона) под уздцы и повел их в  табун.  Мы
уселись на сумки. Кто-то принес нам горячего чаю и одолжил у меня  немного
табаку. Наши стражники отошли в сторонку и расположились на отдых.
     Я наблюдал за входом в самую  большую  палатку,  стоявшую  в  центре.
Прихлебывал чай и думал о маленьком ночном кафе на Rue de Char et  Pain  в
Брюсселе на отражении Земля, где я так долго жил. Достав  необходимый  мне
ювелирный порошок, я поеду  в  Брюссель  и  заключу  сделку  с  торговцами
оружием. Мой заказ будет очень сложным, и сдерут за него три шкуры, потому
что военному заводу придется строить новые поточные линии. По собственному
опыту я знал, что заказать оружие мог и помимо "Интерармко".  На  все  про
все у меня уйдет три месяца. Я стал обдумывать  детали,  и  время  потекло
незаметно.
     Часа через полтора в большой палатке зашевелились тени.  Затем  полог
распахнулся, и люди стали  выходить  на  улицу,  оглядываясь  и  оживленно
беседуя. Двое задержались на пороге. Я услышал их голоса, но не  разобрал,
о чем идет речь. Ясно было только, что командир, оставшийся в палатке дает
им последние инструкции. Он даже подошел к выходу, что-то  объясняя,  и  я
успел разглядеть, что он был худ и очень высок.
     Наши солдаты все еще сидели в сторонке; один из  них  указал  мне  на
офицера, стоявшего справа, как на капитана, который должен нас  допросить.
Я все еще пытался получше рассмотреть командира, но сквозь спины офицеров,
естественно, ничего не увидел.
     Затем он вышел из палатки.
     Сначала я подумал, что это - игра света и тени... Но нет!  Он  сделал
шаг вперед, и я вздрогнул. У него не было правой руки  от  локтя  и  ниже.
Окровавленные бинты говорили о том, что руку он потерял совсем недавно.
     Левая его рука неожиданно рубанула воздух, и я почувствовал,  что  во
мне оживают давно забытые воспоминания. У человека, на которого я  смотрел
были прямые каштановые волосы, сильный волевой подбородок...
     Ветерок раздул полы его плаща, и я увидел желтую рубашку и коричневые
брюки. Неестественно быстрым  движением  левой  руки  человек  запахнулся,
прикрывая обрубок.
     Я резко встал, и голова его мгновенно повернулась в мою сторону.
     Глаза наши встретились, и оба мы замерли, глядя друг на друга.
     Затем он оттолкнул изумленных офицеров и пошел ко мне. Я услышал, как
Ганелон хмыкнул и быстро поднялся на ноги.
     Человек остановился в нескольких шагах от меня,  и  его  карие  глаза
блеснули. Он редко улыбался, но на этот раз позволил себе  слабое  подобие
улыбки.
     - Пойдем со мной, - сказал он и, повернувшись, направился в  палатку.
Мы пошли следом, оставив седельные сумки на земле.
     Он  отпустил  взглядом  двух  офицеров,  остановился  перед   входом,
пропустил нас вперед и закрыл за собой полог. Я увидел  походную  постель,
маленький стол, скамейки, сундучок. На столе горела масляная лампа, лежали
карты местности, стояли бутылка  вина  и  несколько  кружек.  На  сундучке
горела еще одна лампа.
     Человек сжал мне руку и вновь улыбнулся.
     - Корвин, - сказал он. - Все еще живой.
     - Бенедикт. - Я улыбнулся в ответ. - И тоже не мертвый. Сколько  воды
утекло!
     - Да. Кто твой друг?
     - Его зовут Ганелон.
     - Ганелон, - повторил Бенедикт, кивая, а  затем  подошел  к  столу  и
налил три кружки вина. - Твое здоровье, брат!
     - Твое здоровье!
     Мы выпили.
     -  Садитесь,  -  сказал  он,  указывая  на  ближайшую   скамейку.   -
Приветствую вас в Авалоне.
     - Спасибо... Протектор.
     Он поморщился.
     - Этот  титул  заслужен.  Интересно,  мог  ли  прежний  их  правитель
похвастаться тем же самым?
     - Поверь мне, мог. Но только в другом Авалоне.
     Бенедикт пожал плечами.
     - Естественно. И хватит об этом! Где ты был? Что делал? Зачем пришел?
Расскажи о себе. Мы так давно не виделись.
     Я кивнул.
     На мое несчастье фамильный  этикет  (не  говоря  о  расстановке  сил)
требовал, чтобы я первым ответил на все его вопросы. Он был старше меня, и
я вмешался - пусть по  незнанию  -  в  сферу  его  деятельности.  Не  могу
сказать, что мне не хотелось быть  почтительным:  Бенедикт  был  одним  из
немногих, кто мне нравился и кого я уважал. Но  мы  действительно  слишком
давно не виделись, и мне не терпелось расспросить его, чтобы выведать  все
интересующие меня подробности.
     К тому же я не знал, как вести разговор. Мне  было  неизвестно,  кому
Бенедикт симпатизирует, на чьей стороне находится. Я не понимал, почему он
не живет в Эмбере, и  боялся  оказаться  в  неловком  положении,  сморозив
какую-нибудь глупость. Разговаривая с ним,  мне  придется  быть  предельно
осторожным, пока я не выясню, что к чему.
     - Не знаешь, с чего начать? -  спросил  он,  внимательно  изучая  мое
лицо. - Мне безразлично, под каким соусом ты себя подашь.
     - Не в этом дело. Мне трудно... А, ладно. Начну с самого начала. -  Я
сделал глоток вина. - Так проще,  хотя  все,  что  со  мной  произошло,  я
вспомнил сравнительно недавно.
     - Прошло всего несколько лет после битвы с Лунными Всадниками Генеша,
когда ты отбыл в неизвестном направлении, а у нас с  Эриком  уже  возникла
первая крупная ссора, - начал я свой рассказ. - Сам понимаешь, спор шел  о
наследстве. Отец, как  всегда,  грозил,  что  отречется  от  престола,  но
отказывался  назвать  своего  преемника.  Естественно,  все  мы  только  и
говорили о том, кто из нас является законнорожденным, а кто нет.  Конечно,
и ты, и Эрик старше меня, но в то время, как Файла, наша  с  Эриком  мать,
стала женой Оберона после смерти Климнеи, она...
     - Хватит! - вскричал Бенедикт, ударив по столу кулаком с такой силой,
что деревянная доска треснула. Лампа подпрыгнула,  но  каким-то  чудом  не
перевернулась. Полог немедленно откинулся, и в палатку  заглянул  насмерть
перепуганный стражник. Бенедикт бросил  на  него  один  только  взгляд,  и
стражника как ветром сдуло. - Я не желаю слушать, кто из нас ублюдок.  Это
нечистоплотно. Вечные склоки в нашей семье явились  одной  из  причин,  по
которой я скрылся и живу здесь. Пожалуйста, продолжай, но  без  ссылок  на
родословную.
     - Гм-мм... Да, - сказал я, слегка ошарашенный.  -  Итак,  как  я  уже
говорил, мы с Эриком крупно поссорились. И  дело  не  ограничилось  одними
словами.
     - Дуэль?
     - О, мы не стали соблюдать формальностей. Просто пришли к выводу, что
мы друг другу мешаем, и одновременно выхватили шпаги из ножен. Дрались  мы
долго, и в конце концов  Эрику  удалось  одержать  верх.  Забегая  вперед,
должен тебе сказать, что все это я вспомнил не далее как пять лет назад.
     Бенедикт кивнул, словно знал, о чем идет речь.
     - Я могу только предполагать, что произошло после того, как я потерял
сознание, - продолжал я. -  Эрик  не  стал  меня  убивать.  Очнулся  я  на
отражении Земля в  городе  Лондоне.  Повсюду  свирепствовала  чума,  и  я,
естественно, заразился, а выздоровев, потерял представление о том,  кто  я
такой и где я нахожусь. У меня начисто отшибло  память.  Я  жил  на  земле
много  веков,  воевал,  учился  в  университетах,  говорил  с   мудрецами,
консультировался с выдающимися врачами, но так и не нашел ключа  к  своему
прошлому. Мне было совершенно очевидно, что я не похож на других людей,  и
я совершал героические усилия, чтобы этот факт не стал общеизвестен.  Меня
бесило, что я могу добиться всего, чего захочу,  кроме  одного  -  вернуть
себе память.
     Шли годы, чувство ностальгии овладевало мною все сильнее  и  сильнее.
Затем в результате автомобильной  катастрофы  я  получил  шок,  и  у  меня
появились отрывочные воспоминания о прошлой жизни. Это произошло  примерно
пять лет назад. Ирония судьбы: у меня есть веские основания  предполагать,
что аварию подстроил Эрик. И с самого начала моей  ссылки  флора  жила  на
земле, не выпуская меня из виду.
     Вернемся к  нашему  поединку.  Эрик,  должно  быть,  удержал  руку  в
последний момент, не желая, чтобы его обвинили в братоубийстве.  Затем  он
бросил меня на отражении земля, не сомневаясь, что я  там  погибну.  Таким
образом, он всегда мог сказать, что мы поссорились и что в порыве гнева  я
решил уйти из Эмбера по каким-то своим делам. В тот день  мы  охотились  в
Арденском лесу.
     - Мне это кажется странным, - заметил Бенедикт. - Ваши  отношения  ни
для кого не были тайной, и вдруг вы отправляетесь на охоту вдвоем.
     Я сделал глоток вина и улыбнулся.
     - Может, я упрощаю. Наверно, мне  тоже  хотелось  остаться  с  Эриком
наедине.
     - Понятно, значит, не исключено, что роли ваши могли поменяться.
     - Трудно сказать. Мне кажется,  лично  я  никогда  не  зашел  бы  так
далеко. Но ведь я говорю, исходя из своего сегодняшнего  опыта.  А  тогда?
Может, и я поступил бы  так  же,  как  он.  Утверждать  не  могу,  но  это
возможно.
     Бенедикт вновь кивнул,  и  я  почувствовал,  что  его  гнев  сменился
изумлением.
     - Как ты понимаешь, я не собираюсь оправдываться или объяснять мотивы
своих  поступков,  -  продолжал  я.  -  Если  мои  догадки  верны,   Эрик,
разочарованный тем, что я остался жив, решил не выпускать  меня  из  виду.
Эту миссию он возложил на флору. Затем, насколько я понял, отец отрекся он
престола и исчез, а вопрос о преемнике так и остался открытым...
     - Черта с два! - воскликнул Бенедикт. - Никакого отречения  не  было.
Однажды вечером Оберон ушел  к  себе  в  спальню,  а  наутро  его  там  не
оказалось. Записки он не оставил. Постель была застлана, и судя по  всему,
в ней никто не спал. Сначала нас это не  тревожило.  Все  думали,  что  он
путешествует по отражениям,  быть  может,  в  поисках  очередной  невесты.
Прошло много времени, прежде чем заподозрили  неладное  и  решили  считать
таинственное исчезновение отца новой формой отречения от престола.
     - Я этого не знал, - сказал я. -  Твои  источники  информации  точнее
моих.
     Он промолчал, и это меня насторожило.  Было  очевидно,  что  Бенедикт
поддерживает связь с Эмбером. Вдруг он стал сторонником Эрика?
     - Ты давно был в Эмбере? - рискнул спросить я.
     - Лет двадцать назад. Но я поддерживаю связь.
     Вот как? Члены нашей семьи, с которыми я разговаривал, не знали  (или
делали вид, что не знают) о судьбе Бенедикта. И он должен понять, что  его
слова я не могу воспринимать иначе,  как  предостережение...  Или  угрозу?
Мысли мои понеслись вскачь. Рэндом  утверждал,  что  ничего  не  слышал  о
Бенедикте, Бранд исчез. Я знал, что он жив,  находится  в  плену  и  лишен
возможности общаться с кем бы то ни было.  Флора  не  могла  быть  связной
Бенедикта, потому что до недавнего времени находилась на отражении  земля.
Льювилла жила в Рембе, Дейдра тоже, и, насколько я помнил, в Эмбере ее  на
очень-то жаловали. Фиона? Джулиан говорил, что она где-то на  юге,  но  не
знал, где именно.
     Оставались Эрик, Джулиан, Жерар, и Каин. Исключим Эрика.  Он  никогда
не рассказал бы Бенедикту об  исчезновении  отца  в  невыгодном  для  себя
свете. Скорее это мог сделать Джулиан, который, хоть и поддерживал  Эрика,
метил занять куда более высокое положение. Каин тоже не был лишен амбиций.
Один только Жерар всегда производил на меня впечатление человека,  который
больше думает о судьбе Эмбера, чем о власти.  Жерар  не  благоговел  перед
Эриком и согласился помочь мне и  Блейзу,  когда  мы  собрались  захватить
трон.  Да,  именно  Жерар,  заботясь  о  благополучии   государства,   мог
информировать Бенедикта обо всех событиях в Эмбере.
     Итак, Джулиан, Каин, Жерар.  Джулиан  меня  ненавидел,  Каину  я  был
безразличен, а с Жераром нас связывали  общие  воспоминания  времен  нашей
юности. Так кто же? Вопрос первостепенной важности  от  которого  зависела
моя судьба, и Бенедикт мне не ответит на него до тех пор, пока  не  узнает
моих планов. Сказав, что поддерживает связь с Эмбером, он ясно дал понять,
что, во-первых, может в любую минуту со мной  расправиться,  а  во-вторых,
что ему обеспечена защита в случае опасности. И он сказал об этом в  самом
начале разговора, даже не успев меня выслушать. Возможно, лишившись  руки,
Бенедикт стал осмотрительнее, ведь я никогда  не  давал  ему  поводов  для
недовольства. Значит, мне тоже придется быть предельно  осторожным.  Жаль,
конечно, ведь мы были братьями и не виделись целую вечность - в буквальном
смысле слова.
     - Получается, все мы действовали преждевременно, - заметил  я,  вертя
кружку с вином в руках.
     - Не все, - сказал он.
     Я почувствовал, что краснею.
     - Извини.
     Он коротко кивнул.
     - Я тебя слушаю.
     - Что ж, видимо, Эрик посчитал, что трон пустует слишком долго, и для
начала решил избавиться от беспомощного, но опасного соперника.  Однако  я
остался жив, хоть Эрик и подстроил ту самую  автомобильную  катастрофу,  о
которой я тебе говорил.
     - Откуда ты знаешь? Или это опять догадки?
     - Флора практически созналась, что он имел непосредственное отношение
к аварии.
     - Любопытно. Что было дальше?
     - Травма черепа помогла мне куда лучше, чем Зигмунд Фрейд, к которому
я когда-то обращался. Я начал смутно  вспоминать  прошлое,  в  особенности
после встречи с Флорой. Мне удалось убедить ее, что  память  вернулась  ко
мне полностью.  И  Флора  разоткровенничалась...  Затем  появился  Рэндом,
спасаясь от погони, и я...
     - Спасаясь от погони? Кто за ним гнался? Что случилось?
     - Какие-то странные существа с одного из отражений. Я не знаю, в  чем
там дело.
     - Любопытно, - повторил Бенедикт, и я согласно кивнул.
     Будучи узником, я часто вспоминал громил, ворвавшихся  в  дом  флоры.
Мне было непонятно, зачем Рэндом убегал  от  них  и  почему  обратился  за
помощью именно ко мне. С  момента  нашей  встречи  нам  постоянно  грозила
какая-нибудь опасность. К тому же я был занят  своими  мыслями,  а  он  не
объяснил, с какой целью пришел на отражение земля. Тогда это не показалось
мне странным, а потом события развивались слишком стремительно - вплоть до
того момента, как меня посадили в камеру. Бенедикт  был  прав.  Любопытная
история. И над ней стоило серьезно поразмыслить.
     - Мне удалось обмануть Рэндома, - продолжал я, - он  поверил,  что  я
хочу захватить трон, в то время как мне нужно было  только  одно:  вернуть
память. Мы отправились в Эмбер, но волею судеб очутились в Рембе. По  пути
я рассказал Рэндому все без утайки и он посоветовал мне  пройти  Лабиринт.
Как только мне представилась  эта  возможность,  я  ее  воспользовался,  а
оказавшись  в  центре  Лабиринта  и  став  прежним  Корвином,   немедленно
переместился в Эмбер.
     Бенедикт улыбнулся.
     - Бедный Рэндом, - сказал он.
     - Да, несладко ему  пришлось.  По  приговору  Мойры,  он  должен  был
жениться на слепой девушке по имени Виала и остался в Рембе ровно на  год.
Рэндом согласился, и позже я узнал, что он сдержал слово. Кстати,  Дейдра,
которая спаслась бегством из Эмбера, тоже осталась в Рембе.
     Я допил вино, и  Бенедикт,  увидев,  что  бутылка  пуста,  достал  из
сундука. Новую. Вино было лучше прежнего - должно быть, из личных запасов.
     - Оказавшись во дворце, я пробрался в библиотеку, и обзавелся колодой
карт. Я добился того, чего хотел. Затем в комнату неожиданно вошел Эрик, а
спустя несколько минут мы уже бились на шпагах. Я ранил  его  и  наверняка
убил бы, если б не подоспела стража. Я бежал, связался  с  Блейзом,  и  он
переманил меня на свое отражение. Остальное ты наверняка знаешь от  своего
человека. Мы с Блейзом стали союзниками, объявили Эрику войну и  проиграли
сражение. Блейз упал с вершины Колвира, но я успел кинуть ему колоду карт,
и он ее поймал. Насколько я понял, тело его не было обнаружено. Я не знаю,
погиб он или нет.
     - И я не знаю, - сказал Бенедикт.
     - Таким образом я попал в плен, и меня  заставили  присутствовать  на
коронации Эрика. Я короновал себя раньше, чем этот ублюдок,  -  извини,  я
выругался без всякой задней мысли. Затем он приказал выжечь  мне  глаза  и
бросить в самое мрачное подземелье Эмбера.
     - Да, - сказал Бенедикт. - Это я слышал. Как тебя ослепили?
     -  Раскалили  железный  прут  и...  -  я  невольно  вздрогнул  и  еле
удержался, чтобы не закрыть глаза рукой. - Слава богу, я потерял  сознание
и ничего не помню.
     - Но глазные яблоки были выжжены?
     - Да.
     - Сколько времени заняла регенерация?
     - Прошло около четырех лет, прежде чем я начал видеть,  и  только  на
днях зрение вернулось ко мне полностью. В общей сложность получается  пять
лет.
     Он облегченно вздохнул и улыбнулся.
     - Хорошо. Ты дал мне надежду. Многие из нас теряли части тела, но  не
столь значительные, как руки и глаза.
     - Что правда, то правда, - согласился  я.  -  Я  давно  потерял  счет
пальцам и ушным раковинам, которые регенерировали у  членов  нашей  семьи.
Думаю, что рука тоже отрастет, дай срок.  Хорошо  еще,  что  ты  одинаково
владеешь обеими руками.
     Бенедикт улыбнулся. Он то  улыбался,  то  мрачнел,  прихлебывая  вино
маленькими глоточками, и явно не собирался разговаривать  на  интересующие
меня темы.
     Я тоже сделал глоток вина и задумался. Мне не  хотелось  рассказывать
Бенедикту о Дворкине. Он был той козырной картой, которую  я  приберег  на
конец игры, - мало ли  что  может  случиться?  Ни  один  из  нас  не  знал
возможностей этого человека. Он, конечно,  был  сумасшедшим,  но  от  него
можно было добиться чего угодно - разумеется, не силой, а хитростью.  Даже
отец его боялся и посадил в тюрьму после того, как он сообщил,  что  нашел
способ уничтожить Эмбер. Не зная было ли  это  болтовней  шизофреника,  но
если Дворкин сказал правду, отец поступил с  ним  более  чем  великодушно.
Лично я казнил бы его, не задумываясь. Но Оберон пришел к другому  выводу.
Дворкин явно  говорил  о  врагах,  которых  он  отпугивал  или  уничтожал,
используя свою волшебную силу. Я помнил его с  детских  лет  как  мудрого,
доброго старичка, обожавшего отца и всю нашу семью. Трудно, конечно, убить
человека, если есть надежда на  его  исцеление.  Поэтому  отец  и  заточил
Дворкина в подземелье, убежать из которого было невозможно. Тем не менее в
один прекрасный день, когда ему стало скучно,  он  взял  и  вышел  оттуда.
Никто, ну просто никто, не мог уйти из Эмбера на отражения по той  простой
причине, что Эмбер - реальный мир, который не может  меняться,  а  Дворкин
походя нарушил законы вселенной и очутился  в  моей  камере.  Мне  удалось
обмануть его, и, сам того не зная, он помог мне бежать  на  Кабру.  Я  жил
там, пока не окреп, а затем отправился путешествовать и волею судеб  попал
на Лорен. Я думаю, никто так и не понял, как мне удалось бежать. Все члены
нашей семьи  обладали  особыми  силами,  но  только  Дворкину  удалось  их
проанализировать и заставить действовать с помощью Лабиринта и карт.
     Он часто пытался изложить нам свои теории,  но  все  его  рассуждения
были настолько абстрактными, утомительными и наконец, просто скучными, что
их почти никто не слушал. Все мы слишком практичны, черт побери! Бранд был
единственный кто интересовался лекциями Дворкина. И еще Фиона.  Чуть  было
не забыл, Фиона слушала  Дворкина  очень  внимательно.  И  конечно,  отец.
Оберон обладал огромными знаниями, но был очень  скрытен.  Он  уделял  нам
мало времени, и мы почти ничего о нем не знали. Думаю, отец разбирался  во
всем не хуже Дворкина, но задачи перед ними  стояли  разные.  Дворкин  был
гениальным  художником,  создавшим  Лабиринт  и  карты.  Кем   был   отец,
оставалось тайной. Он не пытался с нами сблизиться, хотя его  нельзя  было
назвать недобрым отцом. Когда Оберон  вспоминал,  что  мы  существуем,  он
делал нам прекрасные подарки. Но  воспитание  наше  он  доверил  различным
придворным, а сам не принимал в нем никакого  участия.  Мне  кажется  отец
просто терпел нас, считая неизбежными последствиями своей страсти.  Честно
говоря, меня всегда  немного  удивляла  малочисленность  нашей  семьи.  За
полторы  тысячи  лет  похотливый  монарх  обзавелся   всего   шестнадцатью
отпрысками, трое из которых погибли. Правда, ни один из нас  тоже  не  мог
похвастаться  большим  потомством.  Как  только  мы  немного  подросли   и
научились путешествовать по отражениям, отец стал поощрять нас,  предлагая
выбрать место себе по вкусу и обосноваться там. Поэтому  я  и  очутился  в
Авалоне, которого больше нет. Где родился Оберон,  не  знал  никто.  Я  не
встречал человека, помнящего те времена, когда Оберона не было  на  свете.
Вам это кажется странным? На протяжении многих  веков  не  интересоваться,
откуда родом твой отец?  Вы  правы.  Но  король  Эмбера  был  могуществен,
немногословен и умен - качества, которыми все его дети обладали в той  или
иной степени. Он хотел, чтобы мы жили счастливо,  не  представляли  угрозы
его правлению. Я думаю, отец боялся, что мы узнаем о нем или о его прошлом
какую-то тайну, которую он тщательно скрывал, и воспользуемся ею  в  своих
целях. И я не верю, что Оберон представлял себе те времена,  когда  он  не
будет сидеть на троне... Иногда либо в шутку, либо чтобы  подзадорить  нас
отец говорил о своем отречении. Но я понимал, что разговоры эти рассчитаны
только на одно: посмотреть, как мы на них отреагируем.  Король  Эмбера  не
мог не знать, в каком положении окажутся дела, если он  исчезнет.  Как  ни
обидно мне было в этом признаться, ни один из нас не  был  достоин  занять
его место. Конечно, в нашей несостоятельности можно было  упрекнуть  отца,
но знакомство с Фрейдом научило меня многому, и я  понимал,  что  во  всем
виноваты мы сами. К тому же сейчас смешно  рассуждать,  кто  должен  стать
монархом. Если отец не отрекся от престола и был жив, каждый из нас  может
надеется в лучшем случае на регентство.  Мне  бы,  например,  не  хотелось
короновать себя, а потом встретиться лицом к лицу с Обероном,  вернувшимся
в Эмбер. Я боялся отца и не стыдился в этом признаться. Только  глупец  не
боится тех сил, которых не понимает. И тем не менее  у  меня  было  больше
прав на трон, чем у Эрика (я не придавал значения титулу - какая  разница,
король или регент), и я был полон решимости осуществить  свой  замысел.  И
именно поэтому о Дворкине, который казался  мне  чуть  ли  не  всемогущим,
никто ничего не должен знать до тех пор, пока я не захочу прибегнуть к его
услугам.
     А если он действительно нашел способ  уничтожить  Эмбер?  Ведь  тогда
исчезнут не только отражения, но и все сущее на планете.
     Тем  более  я  не  имею  права  говорить,  что  Дворкин  жив.  Нельзя
допустить, что бы в руки  моих  братьев  и  сестер  попало  такое  грозное
оружие.
     Как я уже говорил, все члены нашей семьи очень практичны.
     Я допил вино, вытащил трубку, прочистил ее и туго набил.
     - Вот, собственно, и весь мой рассказ, - сказал  я,  приподнимаясь  и
прикуривая от лампы. - Когда зрение ко мне вернулось, я бежал  из  Эмбера.
Некоторое время я жил на Лорене,  где  и  встретился  с  Ганелоном.  Затем
пришел сюда.
     - Для чего?
     - Это место напоминает мне Авалон, который я знал.
     Я намеренно вскользь упомянул о Ганелоне, надеясь,  что  Бенедикт  не
станет меня о нем расспрашивать. Мне бы не хотелось говорить, что когда-то
мы были знакомы, и я думаю, мой  спутник  тоже  понял,  что  ему  надлежит
держать язык за зубами.
     Как я и предполагал, Бенедикт не обратил  на  Ганелона  ни  малейшего
внимания. Моего брата интересовало другое.
     - Как тебе удалось бежать? - спросил он.
     - Мне помогли выйти из камеры, - признался я. - А дальше... во дворце
много потайных мест, о которых Эрик ничего не знает.
     Я улыбнулся и запыхтел трубкой.
     -  Хорошо  иметь  друзей,  -  заметил  он  как  бы  в  ответ  на  мою
невысказанную мысль.
     - Думаю, у каждого из нас найдутся друзья в Эмбере.
     - Хочется верить, - коротко сказал  он  и,  на  секунду  задумавшись,
добавил: - насколько мне известно, ты частично выдолбил  двери  в  камере,
нарисовал на стенах какие-то картинки и поджег постель. Верно?
     - Да. Видимо, длительное  заключение  влияет  на  психику.  Я  и  сам
понимаю, что вел себя более чем странно.
     - Я не завидую тебе, брат. Скажи, что ты собираешься делать?
     - Честно говоря, еще не решил.
     - Может, ты хочешь остаться здесь?
     - Сам не знаю. Как обстоят дела в Авалоне?
     - Здесь командую я.  -  Судя  по  его  тону,  это  был  не  вызов,  а
констатация факта. - Думаю, мне удалось избавить Авалон  от  грозящей  ему
опасности. Если  я  прав,  сейчас  настанут  спокойные  времена.  Цену  я,
конечно, заплатил высокую, - тут он невольно бросил взгляд на свою культю,
- но игра стоила свеч.
     И он начал говорить о том, что я уже слышал от мальчишки-дезертира, а
потом рассказал о битве. Когда предводительница ведьм погибла, ее  солдаты
разбежались в разные стороны. Авалонцы бросились  вдогонку  и  почти  всех
перебили, а пещеры вновь  завалили  камнями.  На  всякий  случай  Бенедикт
оставил рядом с ними несколько патрульных отрядов.
     Он ни слова не сказал о своей встрече с Линтрой.
     - А кто убил предводительницу? - поинтересовался я.
     - Это сделал я, - отчеканил он, и культя его непроизвольно дернулась.
- но я заколебался, прежде чем нанести первый удар. Нельзя было медлить.
     Я отвел глаза в сторону, и Ганелон последовал моему примеру. Когда  я
вновь посмотрел на Бенедикта, лицо его было спокойным.
     - Мы искали тебя. Ты хоть знаешь об этом, Корвин? - спросил он.  -  И
Бранд,  и  Жерар  с  ног  сбились,   исходив   множество   отражений.   Ты
действительно  угадал  то,  что  сказал  Эрик,  объясняя  причину   твоего
отсутствия. Никто не поверил ему на слово. Много раз мы пытались связаться
с тобой, но твоя карта  оставалась  холодной.  Видимо,  поврежденный  мозг
блокирует контакт. Любопытная деталь. Тем  не  менее  мы  решили,  что  ты
погиб. Затем к поискам присоединились Джулиан, Каин и Рэндом.
     - Вот как? Я польщен.
     Он улыбнулся.
     - О! - воскликнул я, ругая себя за непонятливость, и тоже улыбнулся.
     Они бросились искать не меня, а мой  труп,  чтобы  обвинить  Эрика  в
братоубийстве и либо лишить его власти, либо шантажировать.
     - Лично я искал тебя в окрестностях Авалона, - продолжал Бенедикт,  -
и мне так здесь понравилось, что я решил остаться. В  те  дни  государство
было в ужасающем состоянии, и я трудился в поте лица,  чтобы  вернуть  ему
былую славу. Я сделал это в память о тебе, но мне полюбилась эта страна  и
ее жители. Они привыкли к мысли о том, что я -  их  протектор,  и,  честно
говоря, я к ним тоже привык.
     Я был одновременно и тронут, и встревожен его словами. Не хотел ли он
сказать,  что  ему  пришлось  исправлять  ошибку  неумелого   нашкодившего
младшего брата? Или он не лукавил, а действительно  ощутил  мою  любовь  к
Авалону - правда, другому Авалону - и решил как бы выполнить мою последнюю
волю? Нет, все-таки я стал излишне сентиментален.
     - Приятно слышать, что обо мне  не  забыли,  -  сказал  я,  -  а  еще
приятнее, что ты взял на себя роль защитника этой  страны.  Мне  бы  очень
хотелось побродить по знакомым местам, которые  так  живо  напоминают  мне
прежний Авалон. У тебя нет возражений, если я немного погощу?
     - И это все, чего ты хочешь?
     - Это все, чего я хочу.
     - Тогда знай, что воспоминания о  твоем  отражении,  которое  правило
здесь, отнюдь не из приятных. Ребенка тут никто не назовет Корвином,  и  я
не брат ему.
     - Понимаю, - сказал я. - Меня зовут Кори. Ведь мы можем быть  старыми
друзьями?
     - Все будут очень  рады,  если  мой  старый  друг  останется  у  меня
погостить.
     Я улыбнулся и кивнул. Он оскорбил  меня,  еще  раз  намекнув,  что  я
виновен в плачевном состоянии этого отражения отражения; меня,  который  -
пусть на секунду - ощутил холодный огонь короны Эмбера на своем челе.
     Интересно, как повел бы себя  Бенедикт,  узнав,  что  я  имею  прямое
отношение  к  нашествию  женщин-ведьм?  Сделал   бы   он   вывод,   причем
достоверный, что потерял руку по моей вине? Лично я предпочитал  оценивать
ситуацию в целом: не прикажи Эрик выжечь  мне  глаза,  я  не  произнес  бы
проклятья.
     И все же пусть лучше Бенедикт ничего не знает.
     Мне необходимо было выяснить, окажет ли он поддержку Эрику, или будет
на  моей  стороне,  или  просто  не  станет  вмешиваться,  когда  я  начну
действовать. Бенедикт был слишком умен и наверняка сейчас думал о том, что
я намерен предпринять. Итак...
     Кто начнет разговор?
     Я раскурил трубку, плеснул в кружку вина,  выпустил  облако  дыма.  Я
вслушивался в звуки, доносящиеся из лагеря, посвист ветра, бурчание в моем
животе...
     Бенедикт выпил.
     - Что ты намерен предпринять? - небрежно спросил он.
     Я мог бы ответить, что еще не решил, что я  счастлив,  оказавшись  на
свободе, что мне ничего не надо...
     И он тут же понял бы, что я вру и не краснею. Бенедикт знал меня  как
облупленного.
     - Ты знаешь, что я намерен предпринять, - ответил я.
     - Если ты попросишь меня о помощи, я откажу. Эмбер переживает тяжелые
времена, и нечего устраивать в нем грызню за власть.
     - Эрик - узурпатор.
     - Я предпочитаю видеть в нем регента.  Любой  из  нас,  попытайся  он
сейчас захватить трон, будет узурпатором.
     - Значит, ты веришь, что отец жив?
     - Я знаю, что Оберон жив и попал в беду. Он несколько раз пытался  со
мной связаться.
     На  моем  лице  не  дрогнул  ни  один  мускул.  Значит,  я   был   не
единственным. Расскажи я о нашем с отцом разговоре, меня назвали бы лжецом
и обвинили бы в лицемерии - пять лет назад  он  практически  приказал  мне
занять трон.
     - Ты не поддержал Эрика, когда он объявил себя королем. -  Я  пытливо
посмотрел на Бенедикта. - Скажи, ты окажешь ему помощь, если будет сделана
попытка скинуть его с престола?
     - Я уже говорил, что считаю его регентом. И  независимо  от  моего  к
нему отношения, я не хочу междоусобиц в Эмбере.
     - Следовательно, ты окажешь ему помощь.
     - Я сказал все, что хотел сказать. Ты  волен  оставаться  в  Авалоне,
сколько пожелаешь, но я не  позволю  использовать  его  как  плацдарм  для
нападения на Эмбер. Это ясно?
     - Вполне.
     - Вот и отлично. А раз мы так хорошо поняли друг друга,  ответь  мне,
ты все еще намерен здесь остаться?
     - Не знаю. Твое желание избежать  междоусобиц  дает  гарантии  только
Эрику?
     - Не понимаю. Что ты имеешь в виду?
     - Я имею в виду, что во имя спокойствия  ты  можешь  принять  решение
вернуть меня в Эмбер силой. Но если со мной попытаются сделать то, что уже
один раз сделали, я натворю таких бед, перед которыми  любые  междоусобицы
покажутся тебе веселым пикником.
     Бенедикт покраснел и опустил глаза.
     - Я не хотел сказать, что предам тебя, Корвин. Неужели ты думаешь,  у
меня нет сердца? Я не допущу, чтобы по моей вине ты  попал  в  тюрьму  или
ослеп... Если не хуже. И я с радостью приму  тебя  как  гостя,  но  только
оставь, пожалуйста, и свое  тщеславие,  и  свой  страх  на  границе  моего
государства.
     - В таком случае я остаюсь, - сказал я. - У меня нет армии,  и  я  не
собираюсь набирать ее в Авалоне.
     - Я рад.
     - Спасибо, Бенедикт. Хоть и не ожидал тебя здесь увидеть, я тоже  рад
нашей встрече.
     Он снова покраснел и кивнул.
     - Взаимно. Неужели я первый из нас, с кем ты встретился после побега?
     - Да. И меня интересует,  как  поживают  мои  братья  и  сестры.  Что
новенького?
     - Никто не умер.
     Оба мы усмехнулись, и я понял, что Бенедикт  не  собирается  со  мной
откровенничать. Он вообще не любил сплетен и слухов и  предпочитал  больше
молчать. Что ж, его право.
     - Я останусь в районе  пещер  еще  на  неделю,  -  сообщил  он  после
непродолжительного молчания. - Хочу убедиться, что все в порядке.
     - Разве это не очевидно?
     - Думаю, да, но я не хочу рисковать. Неделя - не  срок,  а  я  должен
быть уверен, что с ведьмами покончено.
     - Осмотрительность... - пробормотал я.
     - ...И если ты не жаждешь жить походной жизнью, отправляйся  прямо  в
Авалон. Неподалеку от города у меня есть небольшое поместье. Надеюсь,  оно
тебе понравится.
     - Спасибо, Бенедикт.
     - Утром я набросаю тебе карту местности и дам письмо управляющему,  а
когда покончу с делами приеду и тоже как следует отдохну.
     - Вот и отлично.
     - Тогда подыщи себе в  лагере  место  для  ночлега  и  ложись  спать.
Смотри, не пропусти завтрак.
     - Постараюсь. Ты не возражаешь, если мы устроимся на  ночь  там,  где
оставили седельные сумки?
     - О чем ты говоришь! - воскликнул он, и мы допили вино.
     Выходя из палатки, я высоко поднял полог и сжал большой кусок полотна
в руке. Бенедикт пожелал нам доброй ночи и вернулся к  столу,  не  заметив
образовавшегося сбоку отверстия.
     Я соорудил постель справа от седельных сумок  и  постепенно  стал  их
подтаскивать, роясь в вещах. Ганелон с любопытством на меня  посмотрел.  Я
кивнул и указал глазами на палатку. Он задумался, кивнул в  ответ  и  тоже
постелил правее.
     Я прикинул расстояние на глазок, подошел к своему спутнику  и  громко
спросил:
     - Не  возражаешь,  если  мы  поменяемся  местами?  Мне  здесь  больше
нравится. - Для полной ясности я ему подмигнул.
     - Мне безразлично, - так же громко ответил Ганелон и пожал плечами.
     Одни костры погасли, другие угасали - солдаты улеглись спать. Часовые
не обращали на нас внимания, в лагере было тихо, на  небе  -  ни  облачка,
лишь слепящая синева звезд. Запах дыма и влажной земли приятно щекотал мне
ноздри, напоминая об иных временах. Я очень устал.
     Но вместо того чтобы закрыть слипающиеся глаза, я положил под  голову
жесткую седельную сумку, набил трубку и закурил.
     Мне дважды пришлось переменить позу - Бенедикт  все  время  ходил  по
палатке и на какое-то время вообще исчез  из  поля  зрения.  Очевидно,  он
копался в сундучке, потому  что  свет  дальней  лампы  заколебался.  Затем
Бенедикт подошел  к  столу,  освободил  его  от  посуды,  отошел  куда-то,
вернулся и сел на старое место. Я изогнул шею, стараясь не терять из  виду
его левую руку.
     Он листал небольшую книжку или...
     Карты?
     Естественно.
     Дорого бы я дал, чтобы узнать, какую карту он  вытащил  из  колоды  и
положил перед собой. Дорого бы я дал и за Грейсвандир  -  на  тот  случай,
если в палатке появится человек, вошедший не через тот полог, в котором  я
сделал такое удобное отверстие. Я почувствовал зуд в  ладонях  и  подошвах
ног, как бывает у меня перед битвой.
     Но в палатке никто не появился.
     Бенедикт сидел не шевелясь, минут пятнадцать, а затем собрал карты  в
колоду, запер ее в сундучок и погасил свет.
     Часовые продолжали обход. Ганелон храпел.
     Я выколотил трубку, повернулся на бок и устроился поудобнее.
     "Завтра, - сказал я сам себе.  -  Если  завтра  я  проснусь  живым  и
невредимым, все будет в порядке"



        5

     Я сосал пустой стебелек и смотрел, как крутится мельничное колесо.  Я
лежал на животе ни берегу ручья, подперев голову руками. От брызг и пены в
воздухе стоял туман, в  котором  сверкала  маленькая  радуга,  и  до  меня
изредка долетали капли воды. Мерное плескание, шум  колеса  заглушали  все
звуки в лесу.  На  мельнице  сегодня  никто  не  работал,  и  я  испытывал
наслаждение, глядя на нее, - много веков  не  видел  я  ничего  подобного.
Смотреть на колесо и слушать плеск воды было так приятно, что  я  чуть  не
впал в гипнотическое состояние.
     Мы жили в поместье Бенедикта третий день, и Ганелон ушел в  город  на
поиски развлечений. Я остался, потому что был там позавчера и  узнал  все,
что мне было нужно. Пришла пора действовать. Из лагеря Бенедикта мы уехали
беспрепятственно, после того как он угостил нас завтраком и дал  обещанные
карту местности и письмо к управляющему. Мы отправились в путь с  восходом
солнца, а к полудню уже прибыли в небольшой уютный домик, где нас  любезно
приняли и показали отведенные  нам  комнаты.  Мы  быстро  привели  себя  в
порядок, ушли в город и остались в нем до вечера.
     Бенедикт должен был вернуться в конце  недели.  Мне  необходимо  было
спешить, чтобы закончить с делами до  его  возвращения  и  успеть  вовремя
унести ноги.
     Страна, в которую я попал, удивительно напоминала мне прежний Авалон,
и если бы не засевшая в голове мысль, превратившаяся в навязчивую идею,  я
наслаждался бы покоем и чувством свободы. Но  я  ничего  не  мог  с  собой
поделать. Стоило мне ненадолго отвлечься, и я вновь ловил себя на том, что
строю всевозможные планы.
     Мне предстояло совершить небольшое путешествие. Если выйдет так,  как
я задумал, и никто о нем не узнает, я решу сразу две проблемы. Правда, мне
не удастся уложиться за ночь,  но  я  проинструктировал  Ганелона  на  тот
случай, если мое отсутствие будет замечено.
     Колесо равномерно скрипело, голова моя кивала в такт. Я попытался как
можно отчетливее представить то место, куда собирался сегодня отправиться,
- цвет и фактуру песка, чуть заметный запах  соли  в  воздухе,  облака  на
небе...
     Затем я уснул и увидел сон, не имеющий ни малейшего отношения к тому,
о чем я думал.
     Мне приснилось, что я вижу огромное колесо рулетки, на  котором  были
мы все: мои братья, мои сестры, я сам и другие люди, которых  я  знаю  или
когда-то знал, и что каждый из  нас  подпрыгивал  в  отведенной  для  него
лунке.  Все  мы  требовали,  чтобы   колесо   немедленно   остановили,   и
вскрикивали, опускаясь сверху вниз.  Колесо  начало  замедлять  свой  бег,
поднимая меня все выше и выше, и я увидел белобрысого паренька.  Он  висел
передо мной головой вниз, грозя и умоляя, но голос его почти не был слышен
в общей какофонии звуков. Лицо мальчишки потемнело,  исказилось,  налилось
кровью так, что стало страшно, и я рубанул  по  веревке,  которой  он  был
привязан за лодыжку, глядя, как его тело падает и исчезает из виду. Колесо
почти остановилось, и я увидел Лорен. Она отчаянно жестикулировала,  звала
меня, выкрикивала мое имя. Я наклонился и  увидел  ее  ясно-ясно.  Во  мне
проснулось желание обладать этой женщиной, помочь ей как можно скорее.  Но
колесо продолжало вращаться, и она скрылась.
     - Корвин!
     Я решил не обращать внимания на ее крики. Когда я окажусь наверху, то
постараюсь заклинить эту проклятую штуковину, даже если падение грозит мне
гибелью. Я приготовился к прыжку. Еще немного...
     - Корвин!
     На какое-то мгновение рулетка потеряла свои очертания, и  ее  колесо,
мелькавшее  у  меня  перед  глазами,  превратилось  в  мельничное.  Голос,
звучавший у меня в ушах, растворился в шуме воды.
     Я несколько раз моргнул  и  пригладил  волосы.  На  землю  посыпались
одуванчики, а за моей спиной кто-то захихикал.
     Я быстро повернул голову.
     Она стояла в  дюжине  шагов  от  меня  -  высокая  стройная  девушка,
черноглазая, с коротко подстриженными каштановыми  волосами.  Она  была  в
куртке для фехтования, в правой руке держала рапиру, а в  левой  -  маску.
Незнакомка смотрела на меня и смеялась. У  нее  были  ровные  белые  зубы,
довольно крупные, и веснушки на маленьком носу и  высоких  скулах.  В  ней
чувствовалась   жизненная   сила,   которая   привлекает    больше,    чем
женственность. В особенности такого умудренного опытом старца, как я.
     - En garde, Корвин! - сказала она, отсалютовав.
     - Какого дьявола! Кто ты такая? - спросил я и неожиданно увидел,  что
рядом со мной лежит такой же фехтовальный костюм, как у нее.
     - Я не скажу ни слова, пока не закончится наш  поединок,  -  ответила
она, надев маску и становясь в позицию.
     Я нехотя поднялся на ноги. Мне было ясно, что проще удовлетворить  ее
просьбу, чем спорить. Пусть позабавится.  Меня  лишь  тревожило,  что  она
знает мое имя; и чем больше я на нее смотрел, тем больше ее лицо  казалось
мне знакомым.
     - Будь по-твоему, - сказал я, натянул  жилет,  поднял  рапиру,  надел
маску и сделал несколько шагов вперед.
     Она пошла навстречу, и наше рапиры скрестились. Я позволил ей  начать
атаку.
     Она  сделала  вид,  что  собирается  нанести  прямой  удар,  а  потом
неожиданно нанесла его. Неплохо! Ответ мой был в два раза быстрее, но  она
парировала.  Я  начал  медленно  отступать,  выманивая  ее  на  себя.  Она
засмеялась и кинулась в атаку. Фехтовала она просто  великолепно  и,  зная
это,  старалась  показать  все,  на  что  была  способна.  Мне  совсем  не
понравилось, когда ей дважды чуть не удалось пробить мою  защиту  одним  и
тем же ударом, а когда на третий раз я встретил ее рапиру батманом  снизу,
она не по-женски (хоть и  не  грубо)  выругалась,  как  бы  признавая  мое
превосходство, и тут же вновь атаковала. Я никогда не  любил  фехтовать  с
женщинами, независимо от их  мастерства,  но  сейчас  понял,  что  получаю
огромное удовольствие. Ее изящество, грациозность и агрессивный стиль  боя
сказали мне много о характере этой  девушки.  Сначала  я  думал,  что  мне
удастся быстро измотать ее, заставить признать себя побежденной,  а  потом
как следует расспросить. Сейчас  же  я  понял,  что  не  хочу  заканчивать
поединка.
     По-видимому, она не знала, что такое усталость, и это  тоже  наводило
на размышления. Я потерял счет времени,  передвигаясь  взад  и  вперед  по
берегу ручья. Сталь звенела.
     В конце концов она  опустила  рапиру,  сделала  шаг  назад,  стукнула
каблучками сапог, соединив ноги, и отсалютовала недрогнувшей рукой.
     - Спасибо. - Дышала они все-таки тяжело.
     Я отсалютовал в ответ,  снял  маску,  расстегнул  застежки  жилета  и
совсем не заметил, как она подошла ко мне и неожиданно чмокнула в щеку. Ей
даже не пришлось становиться на цыпочки. Не давая мне опомниться,  девушка
взяла меня за руку и повела за собой.
     - Я принесла корзинку для пикника, - сообщила она.
     - Прекрасно. Я голоден, как волк. И любопытен, как...
     - Я отвечу на любой твой вопрос, - весело заявила она.
     - В таком случае, как тебя зовут?
     - Дара. Мне дали это имя в честь моей бабушки. - Она бросила на  меня
многозначительный взгляд, словно я должен был понимать, о чем идет речь, и
не желая ее разочаровывать, я кивнул.
     - Дара, - повторил я. - Скажи, почему ты решила, что я - Корвин?
     - Но ведь ты - Корвин! Я тебя сразу узнала!
     - Откуда?
     - Вот она где! - девушка отпустила мою руку,  наклонилась  и  подняла
корзинку, стоявшую на выступающих корнях деревьев. - Надеюсь, муравьи туда
не забрались. - Она подошла  ближе  к  берегу,  выбрала  место  в  тени  и
расстелила на земле полотенце.
     Я повесил фехтовальный костюм на ближайший куст.
     - Как ты умудрилась притащить на себе столько вещей? - спросил я.
     - Моя лошадь привязана за поворотом ручья. - Она  мотнула  головой  и
принялась распаковывать корзинку.
     - Почему?
     - Я хотела подойти к тебе незаметно. Если б ты  услышал  стук  копыт,
сразу бы проснулся.
     - Логично.
     Она  сделала  вид,  что  глубоко  задумалась,  но  не   выдержала   и
захихикала.
     - А в первый раз ты меня не заметил. Я...
     - В первый раз? - переспросил я. Ей  ведь  очень  хотелось,  чтобы  я
задал этот вопрос.
     - Да. Я чуть было на тебя не наехала. Ты  так  сладко  спал!  Я  тебя
сразу узнала и вернулась домой за корзинкой для  пикника  и  фехтовальными
костюмами.
     - Понятно.
     - А теперь садись к столу. И открой бутылку с вином, если не трудно.
     Она поставила бутылку рядом со мной, развернула  большую  салфетку  и
достала два хрустальных бокала.
     -  Это  -  любимые  бокалы  Бенедикта,  -  заметил  я,  усаживаясь  и
откупоривая бутылку.
     - Да. Наливай осторожнее. Чокаться не будем.
     - Согласен.
     Я наполнил бокалы, и она тут же произнесла тост:
     - За встречу друзей!
     - Каких друзей?
     - Нас с тобой.
     - Мы никогда не встречались.
     - Не будь занудой, - сказала она и выпила.
     - Что ж, за встречу друзей!
     Потом мы дружно  принялись  за  еду.  Она  так  упоенно  играла  роль
загадочной женщины, что мне невольно захотелось ей подыграть.
     - Где же мы все-таки встречались? - задумчиво спросил я. - При  дворе
великого царя? Или в гареме...
     - Или в Эмбере, - ответила она. - Ты...
     - В Эмбере?! - я вовремя вспомнил, что держу любимый бокал Бенедикта,
и выразил обуревавшие меня чувства голосом. - Скажи мне, кто ты?
     - Ты был таким красивым, уверенным  в  себе,  тобой  восхищались  все
девушки. А я стояла в сторонке, серенькая, маленькая мышка, и  поклонялась
тебе издали. Серенькая, маленькая, невзрачная Дара, гадкий утенок -  спешу
заметить, превратившийся в белого лебедя, - влюбленная по уши, с  разбитым
сердцем...
     - И с... - я сказал непристойность, а девушка рассмеялась.
     - Разве мы не там познакомились? - невинно спросила она.
     - Нет. - Я взял бутерброд с говядиной. - Кажется,  впервые  я  увидел
тебя в публичном доме. У меня болела спина, я был в стельку пьян...
     - Ты  не  забыл,  любимый!  -  вскричала  она.  -  Но  там  я  только
подрабатывала. Днем приходилось объезжать диких лошадей, чтобы не  умереть
с голоду.
     - Сдаюсь, - сказал я и налил себе полный бокал вина.
     Больше всего меня раздражало, что эта девушка действительно  казалась
мне знакомой. Но ведь и по поведению, и по внешнему виду  ей  нельзя  было
дать больше семнадцати. Мы не могли встречаться.
     - Фехтовать тебя научил Бенедикт? - спросил я.
     - Да.
     - Кто он тебе?
     - Конечно, любовник. Он одарил меня  мехами,  осыпал  бриллиантами  и
между делом научил фехтовать. - Она вновь засмеялась.
     Я продолжал изучать ее лицо.
     Да, это было возможно...
     - Печально мне, - сказал я.
     - Почему?
     - Бенедикт не дал мне пирожок.
     - Пирожок?
     - За сообразительность. А сейчас - поздно. Ведь ты его дочка, верно?
     Она покраснела.
     - Нет. Но ты почти угадал.
     - Внучка?
     - Э-э-э... Не совсем.
     - Прости, не понимаю.
     - Он любит, когда я называю его дедушкой. На самом деле Бенедикт  мой
прадед, отец моей бабушки.
     - Вот оно что. А с кем ты живешь в поместье, когда Бенедикт уезжает?
     - Одна.
     - Где же твои мать и бабушка?
     - Они погибли.
     - То есть как?
     - Умерли насильственной смертью. Из убили, когда Бенедикт находился в
Эмбере, и с тех пор он ни разу там не был. Я думаю, он не хочет  оставлять
меня без присмотра, хоть и понимает, что в обиду я себя не  дам.  Ты  тоже
мог в этом убедиться.
     Я  кивнул.  Теперь  мне  было  ясно,  почему  Бенедикт  решил   стать
протектором Авалона. Он не мог жить с Дарой в Эмбере. Более  того,  он  не
имел права говорить о ее существовании никому  из  нас,  включая  меня,  -
слишком  велика  была  вероятность,  что  его  начнут   шантажировать.   А
следовательно...
     - Я думаю, Бенедикт, уезжая, запретил тебе появляться в  поместье,  -
сказал я. - Он будет недоволен, что ты не послушалась.
     - Ты такой же, как он! Я уже не ребенок!
     - Разве я сказал, что ты ребенок? Но ведь  Бенедикт  уверен,  что  ты
живешь там, куда он тебя отвез. Верно?
     Она ничего не  ответила,  и  наша  трапеза  продолжалась  в  неловком
молчании. Я решил переменить тему разговора.
     - И все-таки, откуда ты меня знаешь?
     Она дожевала бутерброд, выпила глоток вина и усмехнулась.
     - Я видел твой портрет.
     - Какой портрет?
     - На гадальной карте. Когда я была маленькой, мы с дедом часто играли
в карты. Я знаю всех своих родственников - тебя, Эрика, мужчин со шпагами,
женщин в красивых платьях. Поэтом у...
     - У тебя есть своя колода?
     - Нет. - Она тяжело вздохнула. - Дед не разрешает мне трогать  карты,
хотя у него много колод.
     - Вот как? А где они лежат?
     Она  посмотрела  на  меня,  прищурившись.  Черт  побери!  Неужели   я
разучился блефовать?
     - Одну колоду он всегда носит с собой.  Где  остальные,  я  не  знаю.
Зачем тебе? Если ты захочешь увидеть  портреты  своих  братьев  и  сестер,
разве он тебе откажет?
     - Вряд ли обращусь к нему с такой просьбой, - сказал  я.  -  Ты  хоть
понимаешь истинное значение карт?
     - Мне никогда не разрешали долго на них смотреть. Я догадываюсь,  что
карты нарисовали с определенной целью, но не  знаю  с  какой.  Скажи,  они
действительно имеют особое значение?
     - Да.
     - Так я и думала. Дед над ними прямо трясется. А  у  тебя  есть  своя
колода?
     - Да. Но я дал ее взаймы.
     - Понятно. А сейчас она тебе понадобилась для дел зловещих и покрытых
мраком тайны.
     Я пожал плечами.
     - А сейчас она мне понадобилась для дел обыденных и скучных.
     - Для каких это?
     Я покачал головой.
     - Если Бенедикт не объяснил тебе, как пользоваться картами,  не  жди,
что я открою их секрет.
     Она надула губы.
     - Ты его просто боишься.
     - Я очень уважаю Бенедикта и люблю, как брата.
     Она засмеялась.
     - Разве он владеет шпагой лучше, чем ты?
     Я отвернулся. Должно быть, Дара  только  что  вернулась  домой  и  не
слышала последних известий. Все горожане знали, что Бенедикт лишился руки.
Но я не стану тем человеком, который первый сообщит ей эту новость.
     - Понимай, как знаешь, - ответил я. - Кстати, где  ты  живешь,  когда
Бенедикт уезжает по делам?
     - В небольшой деревушке высоко в горах. Дед часто оставляет  меня  со
своими друзьями - семьей Текисов. Ты не знаешь, кто такие Текисы?
     - Нет.
     - У этой деревушки нет  названия,  поэтому  я  так  и  называю  ее  -
деревушка. И люди в ней живут какие-то странные. Они как бы... Молятся  на
нас. Смотрят на меня как на святую и  ничего  не  говорят,  даже  когда  я
спрашиваю. Путь до деревушки близкий, но небо там чужое, горы чужие -  все
чужое! - а вернуться домой невозможно.  Я  много  раз  пыталась  удрать  и
терялась в горах. А потом меня находил дед и сразу идти становилось  легко
и я узнавала знакомые места. Текисы исполняют все  его  приказания,  ловят
каждое слово, будто он господь бог.
     - Для них он бог.
     - Но ты сказал, что не знаешь Текисов.
     - Да, но я знаю Бенедикта.
     - Скажи в чем тут дело? Почему дед никогда и нигде не заблудится, а я
вечно не могу найти дороги?
     Я покачал головой.
     - Это ты скажи, как тебе удалось вернуться на этот раз.
     Дара допила вино, протянула мне пустой бокал. Она сидела не шевелясь,
склонив голову на правое плечо, нахмурив брови.  Ее  отсутствующий  взгляд
был устремлен вдаль.
     - Сама не знаю, - она машинально поднесла бокал  к  губам  и  сделала
глоток. Затем взяла в левую руку нож и начала рассеяно вертеть его.  -  Не
пойму, как это получилось. Я была злая. Злая, как черт. Он опять  отправил
меня в деревушку, как нашкодившую девчонку. Я сказала, что пойду на  войну
и буду драться с ним бок о бок, но он усадил меня на коня и отвез в  горы.
Я не знаю, какой дорогой мы ехали, а ведь я родилась и выросла в Авалоне и
мне знакомы здесь каждая тропинка, каждый кустик. Я изъездила сотни лиг во
всех направлениях, а тут и оглянуться не успела, как оказалась у  Текисов.
В последний раз я была у них несколько лет назад и  сейчас,  став  старше,
поклялась, что вернусь домой самостоятельно.
     Все так же машинально она стала ковырять землю ножом.
     -  Я  дождалась  полуночи  и  попыталась  определить  направление  по
звездам. У меня возникло ощущение, что я сплю наяву. Звезды были  другими.
Я не увидела ни одного знакомого созвездия. Тогда я вернулась в  дом.  Мне
было немного страшно, и я не знала, что  делать.  Весь  следующий  день  я
приставала к Текисам с вопросами, а когда они  перестали  отвечать,  стала
расспрашивать деревенских жителей. Это было похоже на дурной сон. Либо они
были непроходимо глупы, либо не хотели  ничего  говорить,  либо  намеренно
меня обманывали. Они просто не понимали, о чем идет речь  и  куда  я  хочу
попасть. В эту ночь  я  опять  вышла  посмотреть  на  звезды,  думая,  что
ошиблась. Ошибки не было.
     Дара разгладила землю ножом, начала чертить какие-то линии. Казалось,
она не замечает, что делает.
     - В течение нескольких дней я пыталась найти дорогу домой. Сначала  я
решила, что вернусь по следам лошадей. Но следы исчезли. Тогда  я  сделала
единственное, что пришло мне в голову: каждое утро уезжала в  каком-нибудь
направлении, а к полудню возвращалась в деревушку. Я вновь изъездила сотни
лиг, но так и не увидела ни одного знакомого места.  Это  сводило  меня  с
ума. Я стала плохо  спать  ночами,  но  мое  решение  вернуться  в  Авалон
оставалось непреклонным. Дед должен был понять, что только маленькие  дети
послушно стоят в углу и ждут, когда  их  простят.  Я  же  вышла  из  этого
возраста.
     Прошла неделя. Я стала спать еще хуже, меня  замучили  кошмары.  Тебе
когда-нибудь снилось, что ты бежишь и никуда не можешь  прибежать?  Именно
такие ощущения я и испытывала, но  только  снилась  мне  горящая  паутина.
Правда, это была не паутина, без паука, и она не горела. Я  все  ходила  и
ходила вокруг паутины и внутри нее, но одновременно не двигалась, а стояла
на месте. Я понимаю,  что  говорю  глупости,  но  мне  не  передать  своих
ощущений словами. И мне хотелось идти по этой паутине, не  останавливаясь.
Утром я просыпалась  разбитой,  как  будто  всю  ночь  занималась  тяжелым
физическим трудом. Кошмары эти снились мне много дней подряд  и  с  каждым
разом становились все реальнее.
     Сегодня я проснулась рано, отчетливо помня  свой  сон,  и  неожиданно
поняла, что смогу вернуться домой. В какой-то полудреме я оседлала коня  и
поскакала не останавливаясь и не обращая  внимания  на  дорогу.  Я  думала
только об Авалоне - местность становилась все более знакомой, и неожиданно
я оказалась  там,  где  хотела.  Деревушка,  Текисы,  чужие  звезды,  горы
исчезли, как дым. Я бы не смогла сейчас вернуться. Разве это  не  странно?
Ты можешь объяснить, что со мной произошло?
     Я поднялся, обошел полотенце с  остатками  завтрака  и  сел  рядом  с
дарой.
     - Ты помнишь, как выглядела горящая паутина, которая не была паутиной
и не горела? - спросил я.
     - Примерно помню.
     - Дай мне нож.
     Она протянула его рукояткой вперед,  и  я  принялся  менять  рисунок,
который она машинально  чертила  на  земле.  Одни  линии  я  стер,  другие
продолжил и, закончив  работу,  отложил  нож  в  сторону  и  посмотрел  на
девушку. Долгое время она молчала, затем произнесла тихим голосом:
     - Да, это она. Но откуда ты знаешь? Как ты узнал мой сон?
     - Все, что ты видела, - ответил я, - заключено в твоих генах.  Как  и
почему - я не знаю. Но твой сон доказывает, что ты - истинная дочь Эмбера.
Ты вернулась домой, путешествуя  по  отражениям.  Приснился  тебе  Великий
Лабиринт  Эмбера.  Пользуясь  его  силами,  те,  у  кого  в  жилах   течет
королевская кровь, получают власть над отражениями. Ты понимаешь, о чем  я
говорю?
     - Очень смутно. А по правде говоря, ничего не понимаю. Я слышала, как
дед проклинал отражения, но никогда не задумывалась, что он имеет в виду.
     - Тогда ты не можешь знать, где находится Эмбер.
     -  Да.  На  этот  вопрос  дед  всегда  отвечал  уклончиво.  Он  много
рассказывал о великом городе и о нашей семье, но я даже не знаю,  в  каком
направлении идти, чтобы попасть в Эмбер.
     - В любом, - ответил я. - Это не играет роли. Нужно только...
     - Да, конечно! - воскликнула она, не дав  мне  договорить.  -  Совсем
забыла, но Бранд говорил то же самое. Я думала, он шутит.
     - Бранд! Он здесь?
     - Очень давно. Бранд часто  навещал  нас,  когда  я  была  маленькой.
Помню, я  тогда  влюбилась  в  него  без  памяти  и  надоедала  ему  самым
бессовестным образом. Он знал множество забавных историй, учил меня разным
играм...
     - Когда ты видела его в последний раз?
     - Лет восемь-девять назад.
     - Кроме Бранда, ты знаешь каких-нибудь родственников?
     - Конечно. Совсем недавно у нас гостили Джулиан и Жерар.
     Мне стало не по себе. Слишком уж о многом умолчал Бенедикт. Лучше  бы
он солгал; тогда, по крайней мере, было бы на что злиться. Но на мою беду,
Бенедикт был слишком честен. Да, придется мне попотеть, когда я отправлюсь
за камушками. Затем надо будет провернуть еще  одно  дельце...  Времени  у
меня осталось меньше, чем я думал. Проклятье!
     - А раньше ты была с ними знакома?
     - Нет. - Она тяжело вздохнула. - Дед запретил мне говорить, что я его
правнучка. И отказался объяснить почему. Надоело!
     - Можешь не сомневаться, у него были на то веские причины.
     - Понимаю. И все равно обидно, ведь я всю жизнь мечтала познакомиться
со своими родственниками. А ты знаешь, почему он не позволил  мне  сказать
правду?
     - Для Эмбера настали тяжелые времена. Обстановка сейчас неспокойная и
вряд ли улучшится в ближайшее время. Если о правнучке Бенедикта ничего  не
будут знать, ее никто не тронет. Он заботится о тебе, пытается оградить от
крупных неприятностей.
     Девушка презрительно фыркнула.
     - Я не нуждаюсь в его заботах! Я могу сама о себе позаботиться!
     - Да, фехтуешь ты неплохо. К  несчастью,  жизнь  -  штука  сложная  и
состоит не только из дуэлей по правилам.
     - Не надо меня учить! Я не маленькая! Но...
     - Никаких "Но"! На месте Бенедикта я поступил бы точно так же. Помимо
тебя, он защищает свои собственные интересы. Удивительно, что он  открылся
Бранду. Погоди, когда дед узнает, что мы знакомы, он до потолка подпрыгнет
от ярости!
     Она вздрогнула и изумленно на меня посмотрела.
     - Почему? Ты не причинишь нам вреда. Мы... Родственники...
     - Откуда ты знаешь, что я думаю, зачем пришел?  Какого  черта!  Может
быть, и ты, и твой дед сейчас находитесь в полной моей власти!
     - Ты... Шутишь... Это ведь шутка, правда?
     - На знаю. Если б я задумал что-нибудь нехорошее,  зачем  бы  я  стал
тебя предупреждать?
     - Да... Конечно.
     - Сейчас ты услышишь от меня то, что Бенедикт должен был сказать тебе
давным-давно.  Никогда  не  доверяй  родственникам.  Они  хуже   случайных
знакомых. По крайней мере, с первым встречным ты можешь чувствовать себя в
относительной безопасности.
     - Ты говоришь серьезно?
     - Да.
     - Но ведь ты - мой родственник. Значит, тебя я тоже должна бояться?
     Я улыбнулся.
     - Ну что ты! Я - образец добродетели; человек честный, благородный  и
очень добрый. Верь мне во всем.
     - Я  верю,  -  простодушно  сказала  она,  и  я  засмеялся.  -  Но  я
действительно тебе верю! Я знаю, ты не причинишь нам вреда!
     - Расскажи мне о Джулиане и Жераре. -  Я  переменил  тему  разговора,
испытывая некоторую неловкость. Впрочем, я всегда чувствую себя не в своей
тарелке, когда люди начинают слишком сильно  мне  доверять.  -  Зачем  они
пришли к Бенедикту?
     Она пытливо посмотрела на меня, словно пытаясь прочесть мои мысли,  и
после непродолжительного молчания сказала:
     - Ты прав, я слишком много болтаю.  Совсем  забыла  об  осторожности.
Теперь твоя очередь отвечать на вопросы.
     - Прекрасно! Скоро тебе ни один родственник не будет страшен! Что  ты
хочешь узнать?
     - Где находится деревушка? И Эмбер? Что между ними общего?  Почему  в
Эмбер можно попасть независимо от того, в каком направлении  ты  идешь?  О
каких отражениях ты говорил?
     Я поднялся на ноги, посмотрел на Дару сверху вниз и протянул ей руку.
Девушка робко взяла ее, встала и  испуганно  на  меня  посмотрела.  В  эту
минуту она выглядела совсем юной.
     - Куда ты...
     - Пойдем. - Я подвел ее к тому месту, где спал  и  повернул  лицом  к
мельничному колесу. Она попыталась  что-то  сказать,  но  я  остановил  ее
жестом. Смотри. Смотри и ни о чем не думай.
     Мы смотрели на шумящую пенящуюся  воду,  и  я  привел  свои  мысли  в
порядок. Затем взял девушку за локоть и повел в лес.
     Мы шли среди деревьев, и облака поплыли по небу, а  тени  удлинились.
Птичьи голоса зазвучали громче, от земли парило.  Листья  поменяли  форму,
листва стала гуще. Появилось желтое  солнце,  за  поворотом  дороги  росли
виноградные лозы. Птичьи голоса окончательно охрипли. Тропинка, посыпанная
галькой, поднималась в гору. Где-то далеко сзади слышался гул, от которого
дрожала земля. Мы вышли на открытое место под бирюзовым небом и  вспугнули
бурую ящерицу, гревшуюся на большом камне.
     - Куда это мы попали? -  спросила  Дара.  -  Никогда  не  была  здесь
раньше.
     Я ничего не ответил - слишком был занят тем, что менял отражения.
     Мы вновь очутились в  лесу,  на  сей  раз  тропическом,  стоявшем  на
высоком холме. Повсюду росли гигантские папоротники, птичий  гам  сменился
жужжаньем, шипеньем, тявканьем. Гул усилился, земля дрожала сильнее.  Дара
схватила меня за  руку.  Она  больше  не  задавала  вопросов  и  буквально
пожирала глазами окружающий пейзаж, стараясь ничего не упустить  из  виду.
Большие желтые цветы кивали головками, роняя капли росы с лепестков.  Жара
стояла такая, что мы взмокли от пота.
     Гул перешел в мощный рев, мы вышли из леса  и  остановились  на  краю
пропасти. Рев превратился в грохот, подобный раскатам грома.
     Он падал с высоты в тысячу футов - водопад, бивший по реке, как молот
по наковальне. Внизу кружили водовороты, вздымались брызги,  летела  пена.
На другом берегу, в полумиле, окутанное  туманной  дымкой  и  расцвеченное
радугой, похожее на остров, сплюснутый ударом титана, медленно  вращалось,
сверкая и переливаясь, гигантское  мельничное  колесо.  Огромные  птицы  с
распростертыми крыльями парили высоко в небе, напоминая кресты.
     Мы  стояли  довольно  долго,   глядя   на   величественную   картину,
открывшуюся нашему взору. Разговаривать было невозможно, и меня это вполне
устраивало.  Затем  Дара  оторвала  взгляд   от   мельничного   колеса   и
вопросительно на меня посмотрела. Я кивнул, повернулся и пошел  в  сторону
леса. Мы довольно быстро вернулись туда, откуда пришли.
     Возвращались мы той же дорогой, и пока  шли  Дара  не  произнесла  ни
слова. Вероятно, она поняла, что я - виновник происходящих вокруг перемен,
и не хотела мне мешать.
     Заговорила  она,  когда  мы  очутились  на  берегу  ручья,   напротив
маленького мельничного колеса, которое неспешно вращалось.
     - Значит, между деревушкой и тем местом, где мы были, нет разницы?
     - Да. И то и другое - отражения.
     - Эмбер тоже?
     - Нет. Эмбер отбрасывает отражения, которым нет числа. То место,  где
мы были, - отражение, деревушка - отражение,  и  сейчас  мы  находимся  на
отражении. Любой мир, который ты можешь  себе  представить,  существует  и
называется отражением.
     - ...И ты, и дедушка, и все остальные  ходят  по  этим  отражениям  и
выбирают то, которое понравится?
     - Да.
     - И мне удалось убежать из деревушки таким же образом?
     - Да.
     Она поняла все, что я сказал, - это у  нее  на  лице  было  написано.
Густые черные брови ее сдвинулись, тонкие ноздри раздулись.
     - Тогда... И я так могу... Ходить где угодно, делать что захочется!
     - Это в твоих силах.
     Она кинулась мне  на  шею,  расцеловала,  а  затем  закружилась,  как
девчонка, разметав волосы по изящной шее.
     - Значит, я могу все!
     - Возможности наши не безграничны, опасности...
     - Это жизнь! Скажи, как мне научиться управлять отражениями?
     - Ключ к пониманию - Великий  Лабиринт  Эмбера,  выложенный  огненным
узором на полу большой комнаты в подземельях дворца. Ты  должна  выдержать
испытание - дойти до  центра  Лабиринта  не  останавливаясь  и  никуда  не
сворачивая,  иначе  погибнешь.  Только  тогда  ты  получишь   власть   над
отражениями и сможешь сознательно управлять ими.
     Дара подбежала к полотенцу с  остатками  завтрака  и  склонилась  над
рисунком, который я начертил на земле.
     - Я должна попасть в Эмбер и  пройти  Лабиринт!  -  воскликнула  она,
когда я подошел и встал рядом с ней.
     - Безусловно. И рано или поздно Бенедикт тебе в этом поможет.
     - Сейчас! Немедленно! Почему он никогда ничего мне не говорил?
     - Потому что  ситуация  сложная,  и  ни  тебе,  ни  Бенедикту  нельзя
показываться в Эмбере. Слишком опасно. Придется подождать.
     - Это нечестно! - она резко повернулась и посмотрела мне в глаза.
     - Конечно, нечестно, - согласился я. - Такова жизнь. Я здесь  ни  при
чем.
     Последняя моя фраза прозвучала  не  совсем  искренне.  Неудивительно,
если учесть, что в сложившейся ситуации виноват был именно я.
     - Лучше бы ты ничего мне не говорил, раз уж мне не  суждено  получить
то, чего я хочу.
     - Ну-ну, не надо так мрачно. Положение в Эмбере нормализуется, причем
в ближайшее время.
     - А как я об этом узнаю?
     - Тебе скажет Бенедикт.
     - Как бы не так! Ты, кажется, мог убедиться, что он не считает нужным
просвещать меня!
     - А зачем? Чтобы ты лишний раз поволновалась? Ты только что  сказала,
что лучше бы я ничего тебе не  говорил.  Поверь,  Бенедикт  тебя  любит  и
заботится  о  твоем  благополучии.  Придет  время,  и  он  займется  твоим
воспитанием.
     - А если нет? Ты мне поможешь?
     - Сделаю все, что в моих силах.
     - А как мне тебя найти?
     Я улыбнулся. Я не искал себе выгод, начиная этот  разговор.  То,  что
дара решила мне довериться, получилось само собой. И совсем  необязательно
выкладывать ей все начистоту. Кое-что, правда, объяснить  придется,  чтобы
она была у меня в долгу. Позже Дара может мне пригодиться...
     - Портреты  на  картах,  -  сказал  я,  -  нарисованы  отнюдь  не  из
сентиментальных побуждений. С их помощью мы можем общаться друг с  другом.
Достань из колоды мою карту, сосредоточься, постарайся выкинуть все  мысли
из головы. Представь себе, что я стою перед тобой, и начинай  говорить.  Я
отвечу.
     - Когда я играла с картами, дед никогда не разрешал мне  смотреть  на
них подолгу.
     - Естественно.
     - А почему они обладают такими свойствами?
     - Знаешь что, об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз. Но услуга
за услугу. Ты не забыла? Я рассказал тебе об Эмбере  и  отражениях,  я  ты
ответь мне на вопрос о Жераре и Джулиане.
     - Хорошо, - сказала она. - Однажды утром, пять-шесть  месяцев  назад,
дедушка подрезал деревья в саду - он всегда делает это  сам,  -  а  я  ему
помогала. Он стоял на стремянке, орудуя секатором, и внезапно  замер,  как
бы к чему-то прислушиваясь. Затем я услышала, как он  разговаривает  -  не
бормочет себе под нос, а именно разговаривает. Сначала я подумала, что  он
обратился ко мне с просьбой, а я не расслышала. Я спросила, в чем дело, но
он не обратил на меня внимания. Теперь  я  понимаю,  что  он  беседовал  с
человеком, который связался с ним по карте, скорее всего Джулианом.  Тогда
же мне было невдомек, почему  дед  бросил  все  дела  и  сказал,  что  ему
необходимо отлучиться на день-Другой.  Он  предупредил  меня,  что  в  его
отсутствие могут приехать Джулиан и Жерар, и что  я  должна  представиться
им, как осиротевшая дочь старого преданного слуги  Бенедикта,  которую  он
взял на воспитание. Дед  уехал,  ведя  на  поводу  двух  лошадей.  Он  был
вооружен до зубов.
     - Вернулся он глубокой ночью, вместе с  Жераром  и  Джулианом.  Жерар
находился в полубредовом состоянии, левая его нога была сломана, левый бок
- в синяках и царапинах. Джулиан тоже выглядел  изрядно  потрепанным.  Они
гостили у нас примерно месяц - меня поразило, как быстро Жерар выздоровел,
- а затем взяли двух лошадей и уехали. Больше я их не видела.
     - Они не говорили, что с ними случилось?
     - Сказали мимоходом, что попали в какую-то переделку. Со мной на  эту
тему не разговаривали.
     - Где это произошло? Не знаешь?
     - Не Черной Дороге. Я ясно слышала, как они несколько  раз  упоминали
Черную Дорогу.
     - Где она находится?
     - Понятия не имею.
     - Что о ней говорили?
     - Ничего особенного. Проклинали на все лады.
     Я взглянул на остатки нашего завтрака, увидел, что в бутылке осталось
вино, наклонился и наполнил бокалы.
     - За встречу друзей! - сказал я и улыбнулся.
     - За встречу друзей! - согласилась Дара.
     Мы выпили.
     Она принялась упаковывать корзинку, и я стал помогать ей, вспомнив  о
том, что время не ждет. Мне не терпелось отправиться в путь.
     - Когда можно с тобой связаться? - спросила Дара. - Долго мне ждать?
     - Не очень. Дай мне три месяца, и я тебе помогу.
     - Где ты будешь через три месяца?
     - Надеюсь, в Эмбере.
     - А к нам ты надолго приехал?
     -  На  несколько  дней.  Но  сегодня  мне  предстоит  отправиться  по
неотложным делам. Вернусь только завтра.
     - Жаль, что ты не можешь остаться.
     - Мне тоже жаль. Я бы с удовольствием остался,  в  особенности  после
того, как мы познакомились.
     Она покраснела и опустила голову, сделав вид, что корзинка  упакована
недостаточно тщательно. Я снял с куста фехтовальные костюмы.
     - Домой вернемся вместе? - спросила она.
     - Нет. Я - на конюшни. Мне надо ехать.
     - Все равно нам по пути. Моя лошадь привязана за поворотом ручья. - Я
кивнул и пошел вслед за ней по тропинке, огибающей берег. - Мне кажется, о
нашей встрече никто не должен знать, тем более дед, - сказала она.  -  Как
ты думаешь?
     - Умница.
     Журчание и клекот воды в ручейке, впадающем в реку, текущую  к  морю,
затихали, затихали и наконец затихли. Слышался лишь все ослабевающий скрип
мельничного колеса.



        6

     Как правило, принцип "Медленно, но  верно"  применим  на  все  случаи
жизни. Если же какой-нибудь процесс необходимо ускорить, действовать  надо
с крайней осторожностью.
     Итак, я ехал медленно, но верно и с  крайней  осторожностью.  Незачем
было понапрасну утомлять чемпиона. Резкие смены отражений плохо  действуют
даже на людей, а животные, которые никогда не лгут сами себе, переносят их
очень тяжело и могут взбеситься.
     Я пересек небольшой деревянный  мост  через  ручей.  Мне  нужно  было
добраться до реки, минуя город, а затем уже берегом доехать до моря. Стоял
полдень. Деревья покачивали  ветвями,  навевая  прохладу.  На  моем  поясе
висела Грейсвандир.
     Я держал путь на запад и вскоре очутился в холмистой местности. Я  не
стал управлять отражениями, пока не взобрался на  самый  высокий  холм,  с
которого как на ладони открывался вид на город, так похожий на мой Авалон.
Недоставало лишь нескольких серебряных башен, да река протекала под другим
углом. Из труб гостиниц и домов шел дым, легкий ветерок гнал его на север.
Люди - верхом, пешие, на телегах, в экипажах - двигались по узким улочкам,
заходили в лавки, отели, виллы и выходили из них; стайки птиц  опускались,
поднимались и щебетали рядом со стреноженными лошадьми;  яркие  плакаты  и
знамена полоскались по ветру; жара стояла такая, что воздух дрожал.
     Шум голосов, звяканье,  стуки,  скрипы  сливались  в  одно  невнятное
бормотание, но даже если б я был слепым, запахи  подсказали  бы  мне,  что
город близко.
     Я смотрел на него сверху вниз, и чувство тоски  овладевало  мною  при
воспоминании о давно позабытом отражении с тем  же  названием,  где  можно
было обрести покой и где я был счастлив.
     Впрочем, я прожил долгую жизнь и прекрасно понимал, что переживаниями
горю не поможешь, а сожалеть о том, что свершилось, глупо.
     Те сладостные дни миновали, и дело  с  концом,  а  сейчас  меня  ждал
Эмбер. Я дал лошади  шпоры  и  поскакал  на  юг,  твердо  зная,  что  буду
сражаться до победного конца. Я никогда не забуду тебя Эмбер.
     Солнце огненной точкой сверкало над моей головой, свистел ветер. Небо
пожелтело, стало похожим на огромную  знойную  пустыню,  раскинувшуюся  от
горизонта до  горизонта.  Холмы  превратились  в  невысокие  горы;  камни,
разбросанные  в  долине,  поражали   разнообразием   форм   и   расцветок.
Разыгралась песчаная буря,  и  я  замотал  лицо  шейным  платком.  Чемпион
заржал, зафыркал,  но  продолжал  мчаться  вперед.  Песок,  камни,  ветер,
оранжевое небо, стая облаков, летящая к солнцу...
     Тени удлинились, ветер стих,  тишина...  Лишь  стук  копыт  да  свист
неровного дыханья...
     Полумрак, солнце столкнулось с облаками... И стены  дня  тряслись  от
грома... Как ясно видно вдалеке... Голубая  прохлада,  воздух,  насыщенный
электричеством... И снова гром...
     Занавес  дождя  справа...   Стеклянный  занавес...   Синие  изломы  в
облаках...  Прохлада,  уверенная  поступь  коня  и  одноцветный  мир,  как
театр...
     Гром как набат, белые молнии, хлынул ливень... Двести  метров...  Сто
пятьдесят... Хватит!
     Бурлит,  кипит,  пенится  ливень...  Сырой  запах   земли...   Ржание
чемпиона... На галопе...
     Струйки воды текут, тонут в земле... Пятна  грязи  пускают  пузыри...
Ручейков становится все больше они плещут...
     Высокий холм впереди, и чемпион перепрыгивает лужицы  и  лужи,  мышцы
его напрягаются и опадают, копыта топчут полотно воды, выбивают  искры  из
камней, мы взбираемся на  холм  все  выше  и  выше,  и  плеск  волн  сзади
превращается в рев бурного потока...
     Все выше и выше, чтобы остановиться  и  выжать  полы  плаща...  Внизу
бушует серое море, и волны бьются о скалу, на которой мы стоим...
     А теперь в глубь страны, туда, где вечер, где поля засеяны  клевером;
а сзади - удаляющийся шум прибоя...
     В погоню за падающими звездами, а небо темнеет на востоке,  предвещая
ночь и безмолвие...
     Расчистить небо, чтоб ярче звезды, оставить тонкий ажур облачков.
     Красноглазые твари несутся,  воя,  по  нашему  следу...  Отражение...
Зеленоглазые... Отражение... Желтоглазые... Исчезли.
     Лишь черные пики скал в снежных  юбках  окружают  со  всех  сторон...
Замерзший снег, сухой, как пыль, летит в ночи  -  игрушка  ветра...  Снег,
похожий на порошок, на муку... Вспомнились итальянские Альпы,  катание  на
лыжах... Волны снега бьются о каменные утесы... Белый огонь  ночью...  Мои
ноги, закоченевшие  в  промокших  сапогах...  Чемпион  испуганно  фыркает,
осторожно переставляет ноги и мотает головой, словно не  верит  тому,  что
видит...
     За поворотом - другое отражение, покатый склон холма,  теплый  ветер,
тающий снег...
     Труден, извилист путь  к  теплу...  Тянулась  ночь,  и  шел  рассвет,
светлели звезды...
     Там, где час назад бился о  скалы  снег,  лежала  равнина  с  чахлыми
кустами. И вороны, пожирающие падаль, с криками протеста  взлетали,  когда
мы проезжали мимо...
     Чуть помедленнее, и равнина  покрылась  травой,  по  которой  волнами
прокатывался ветерок... Кашель охотящейся пантеры... Спасающаяся  бегством
тень, похожая на оленью... И вновь ярко светят звезды, а ноги мои  немного
согрелись...
     Чемпион захрапел, встал  на  дыбы  и  понес,  спасаясь  от  невидимой
опасности... Не скоро он успокоился, не скоро перестал дрожать...
     Сосульки месяца свисали с вершин деревьев...  Туман  фосфоресцировал,
поднимаясь от земли... Мотыльки кружили в белых пятнах света...
     Земля поднималась и опускалась, словно горы переминались  с  ноги  на
ногу... Звезды раздвоились... И две луны, как одна гантель... По равнине и
в воздухе мечутся странные тени...
     Земля потикала и остановилась, как часы, у которых кончился  завод...
Тихо... Спокойно... Звезды и луна соединились со своими душами...
     На запад, опушка леса... Туда, где течет река, а дорога  ведет  вдоль
берега к самому мор ю...
     Стук копыт, меняются отражения... Ночной воздух свеж  и  прохладен...
Сверкают башни  на  серых  стенах...  Сладко  дышится,  все  плывет  перед
глазами... Отражения...
     Мы словно кентавр, мой конь и я, со  взмокшим  от  пота  телом...  Мы
тяжело дышим, мы задыхаемся... И, как платком, покрыта шея тучей грозовою,
и страшен лик, коль мы победно раздуваем ноздри... Глотая землю...
     Весело смеемся, река близко, слева лес...
     Скачем  среди  деревьев...  Гладкие  стволы,  лианы,  капли   росы...
Паутина, озаренная лунным светом, в ней кто-то бьется...  Упругий  торф...
Светящийся мох на поваленных стволах...
     Поляна... Шепчет высокая трава...
     Вновь лес...
     Река совсем близко...
     Звуки... Звуки... Стеклянное звяканье воды...
     Ближе, еще ближе, совсем рядом... Небо изогнулось, подтянув брюхо,  и
деревья...  Чистый  свежий  воздух...  Вот  она  течет,  слева  от  нас...
Неспешно, неторопливо, мы приближаемся...
     Пить... Поплескаться на отмели, и чемпион, опустив голову,  пьет,  не
может оторваться, и пар вырывается из его ноздрей... Глубже  и  я  стою  в
сапогах по колено в воде... Она капает с волос, течет по спине и  рукам...
Чемпион поднимает голову и смотрит, как я смеюсь...
     Вниз по течению, медленному, спокойному...  Вдоль  берега  по  дороге
прямой, широкой...
     Лес стал гуще, затем поредел...
     Спокойно, уверенно, неторопливо...
     Проблеск зари на востоке...
     Вниз по склону холма, деревьев почти не видно... Каменистая равнина и
вновь ночное небо...
     Наконец-то запах моря - появился и тут же исчез... Стук копыт, только
вперед, предрассветный холодок...
     И вновь морской соленый запах...
     Каменистый берег, леса нет и в  помине...  Крутой,  открытый  ветрам,
мрачный склон,  спускаемся...  Крутой,  обрывистый,  отвесный...  Мелькают
каменные стены... Камни срываются и исчезают в бурном  потоке,  не  слышно
всплесков... Углубить ущелье, расширить дорогу...
     Вниз, вниз...
     Еще немного...
     А теперь - окрасить восток бледной  зарей,  сделать  спуск  не  таким
крутым... Чуть добавить запаха соли в воздухе...
     Глина, песок... Свернуть вниз, занимается день...
     Спокойнее, мягче, ослабить стремена...
     Бриз и свет, бриз и свет... За валунами...
     Натянуть поводья...
     Передо мной лежал морской берег с дюнами. Юго-восточный ветер вздымал
тучи песка,  сквозь  которые  трудно  было  разглядеть  далекие  очертания
сурового моря.
     Розовая заря окрасила седые гребни волн, разбивавшихся о скалы. Между
мною и дюнами высотой в несколько сот футов  на  этом  злосчастном  берегу
лежало плоскогорье. Дьявольская ночь закончилась, и оно ожило с рассветом,
играя причудливыми тенями на крупном зернистом песке среди булыжников.
     Да, я попал туда, куда хотел.
     Я спешился и стал ждать. Солнце поднималось медленно, а мне необходим
был жесткий белый свет. Это было то самое место, которое я видел, находясь
в ссылке на отражении земля, много десятков лет назад.  Правда,  здесь  не
было ни бульдозеров, ни ям, ни чернорабочих, ни тайной полиции  оранжевого
города. Не было и рентгеновских установок, колючей проволоки,  вооруженной
охраны. Впрочем, это отражение никогда не знало сэра Эрнста  Оппенгеймера,
корпорацию  бриллиантовых  копей  Юго-Западной  Африки  и   правительства,
которое дало компании разрешение на  раскопки.  Передо  мной  расстилалась
пустыня Намиб, расположенная примерно в четырехстах милях к  северо-западу
от Кейптауна, - полоса дюн и скал от двух до  двенадцати  миль  в  ширину,
протянувшаяся вдоль этого богом забытого места на триста миль. И совсем не
как в копях, алмазы валялись здесь  прямо  под  ногами,  напоминая  птичий
помет на песке. Естественно, я прихватил с  собой  небольшие  грабельки  и
решето.
     Распаковав седельную сумку, я приготовил завтрак.  День  обещал  быть
жарким и пыльным.


     Работая в дюнах, я думал о Дойле -  ювелире  из  Авалона,  маленьком,
лысом, с пушистыми бакенбардами. Ювелирный порошок?  Зачем  мне  ювелирный
порошок, да в таком количестве, которого хватит армии ювелиров, их  внукам
и правнукам? Я пожал  плечами.  Не  все  ли  равно  зачем,  если  я  плачу
наличными? Да, конечно, но если  выяснилось,  что  порошок  можно  выгодно
использовать в другом деле надо быть дураком... Иными словами, он не может
выполнить мой заказ в течение недели? Маленькие пухлые щечки задрожали  от
сладчайшей улыбки. Недели? О нет! Никогда! Это  просто  смешно,  не  может
быть и речи... Понятно. Что ж, большое спасибо.  Возможно,  его  конкурент
сможет мне помочь, а заодно примет  в  оплату  алмазы,  которые  я  должен
получить со дня на день... Алмазы? Я сказал алмазы?  Секундочку.  Ведь  он
всегда интересовался именно алмазами... Да, конечно, в настоящий момент  у
него нет нужного количества, но... Многозначительный жест... Он безусловно
поторопился,  категорически  заявив,   что   не   сможет   достать   этого
полировочного  материала.  Формула  изготовления  проста,  ингредиенты   в
изобилии, выход будет найден.  Значит,  в  течение  недели.  А  теперь  об
алмазах...
     Когда я покинул лавку Дойла, выход был найден.
     Многие считают, что порох взрывается. Это,  конечно,  не  так.  Порох
быстро сгорает, наращивая  давление  газа,  который  выбрасывает  пулю  из
патрона после того, как боек ударяет в капсюль.  В  результате  происходит
выстрел.
     С  присущим  всей  нашей  семье  даром  предвиденья   я   много   лет
экспериментировал со  всевозможными  взрывчатыми  и  горючими  веществами.
Моему разочарованию, когда я узнал, что порох в Эмбере не  воспламеняется,
а капсюли не желают взрываться, не было границ. Утешал меня лишь тот факт,
что мои родные и близкие при всем желании тоже  не  могли  воспользоваться
огнестрельным оружием. Важное открытие я сделал много лет  спустя.  Как-то
раз я сидел в своей комнате во дворце Эмбера и полировал золотой  браслет,
который купил Дейдре в подарок. Грязную тряпку я бросил в  горящий  камин.
Слава богу, порошка на ней было немного.
     Я стал  обладателем  готового  детонатора,  который  при  смешении  с
инертным веществом мог гореть, как порох.
     Естественно, я ни  с  кем  не  поделился  столь  ценной  информацией,
справедливо полагая, что она пригодится мне в будущем. К сожалению, вскоре
я подрался на дуэли с Эриком и в результате забыл не  только  о  ювелирном
порошке, но и о том, как меня зовут. Затем мне  пришлось  стать  союзником
Блейза, который готовился к нападению на  Эмбер.  Думаю  Блейз  просто  не
хотел выпускать меня из виду и поэтому согласился  объединить  наши  силы.
Предоставь я в его распоряжение оружие, он был бы неуязвим, а мне пришлось
бы туго, потому что ему была предана большая часть солдат и офицеров.
     О, если б только я обрел память  месяцем  раньше!  Я  не  копался  бы
сейчас в  пыли  и  грязи,  мне  не  пришлось  бы  выдерживать  унижений  и
оскорблений, проходить через пытки, заживо гнить в  темнице!  Я  сидел  бы
сейчас на троне Эмбера!
     Я сплюнул, потому что засмеялся и песок чуть не попал  мне  в  горло.
Какого черта! Я сам виноват во всех "Если". Зачем  гадать,  что  было  бы,
когда мне есть о чем поразмыслить. Вот так-то, Эрик...
     Я никогда не забуду тот день, Эрик. Меня сковали цепями  и  заставили
опуститься  на  колени  перед  троном.  Я  короновал   сам   себя,   чтобы
поиздеваться над тобой, и был  жестоко  избит.  Затем  я  швырнул  в  тебя
короной, но ты поймал ее на лету и улыбнулся. Хорошо, что ты ее  поймал  и
она не согнулась от удара. Такая красивая вещь...
     Серебряный  обруч  с  семью  высокими  пиками,  усыпанный  бесценными
изумрудами, с двумя большими рубинами по бокам... В день коронации ты  был
самоуверенным, сытым, довольным. Я помню слова, которые ты  прошептал  мне
на ухо, когда замерло эхо от "Да здравствует король! ", Трижды разнесшееся
по залу: "Никогда в жизни не видел  ты  зрелища,  более  прекрасного,  чем
сегодня..." И я помню, как ты громко добавил:  "Эй,  стража!  Я  повелеваю
выжечь Корвину глаза! Пусть последним его воспоминанием будет  праздничное
великолепие этого дня! А затем бросьте его в самую далекую темницу,  самое
глубокое подземелье Эмбера, чтобы память о нем стерлась  и  имя  его  было
забыто!"
     "Ты восседаешь на троне Эмбера, Эрик, - сказал я вслух.  -  Но  я  не
забыт и не забыл, и у меня есть глаза!"
     Наслаждайся королевской властью, Эрик, подумал я. Стены Эмбера высоки
и прочны. Оставайся в них. Окружи  себя  стальным  кольцом  шпаг.  Подобно
страусу спрячь голову под крыло. Но не будет тебе покоя, пока я жив,  а  я
сказал, что я вернусь, Эрик. Я добуду ружья, взломаю все  двери,  уничтожу
твоих защитников. И тогда мы останемся один на один, как в тот день, когда
мы дрались на шпагах, а  стражники  подоспели  и  спасли  тебя  от  верной
гибели. Тогда я ранил тебя, Эрик. Сейчас мне нужна твоя кровь до капли.
     Я обнаружил еще один крупный алмаз, шестнадцатый по счету, и  положил
его в кошелек.


     Глядя на заходящее солнце, я думал о Бенедикте,  Джулиане  и  Жераре.
Какие у них могли быть общие  интересы?  От  Джулиана  я  не  ждал  ничего
хорошего, а Жерара не боялся. Бенедикт  наверняка  разговаривал  именно  с
ним, когда я ночевал в лагере, и в ту  ночь  ничего  дурного  со  мной  не
произошло. Тем не менее альянс трех братьев внушал мне опасения. Если меня
кто и ненавидел больше, чем  Эрик,  так  это  Джулиан.  Узнай  он,  где  я
нахожусь, мне грозили бы крупные неприятности, а я не был к ним готов.
     Бенедикт тоже мог меня выдать, не  мучаясь  угрызениями  совести.  Он
ведь понимал, что любые мои действия приведут к волнениям в Эмбере.  Я  не
мог сердиться на человека, который считал, что благополучие государства  -
превыше всего. В  отличие  от  Джулиана,  Бенедикт  свято  следовал  своим
принципам, и мне было жаль, что я не нашел с ним общего языка.  Оставалось
надеяться, что битву за Эмбер я выиграю быстро и с минимальными потерями с
обеих  сторон.  Мне  не  хотелось  портить  отношения  с   Бенедиктом,   в
особенности после того, как я познакомился с Дарой.
     К тому же он мог вернуться в любую  минуту,  и  я  боялся  попасть  в
ловушку. Мне совсем не хотелось очутиться ни в  тюрьме,  ни  в  могиле.  А
значит я  не  мог  позволить  себе  роскоши  как  следует  отдохнуть.  Мне
необходимо было спешить.
     Я завидовал Ганелону, который сейчас наверняка находился в  одном  из
питейных заведений, или в публичном доме, или просто бродил по по  зеленым
лугам и холмам. Все эти дни мой спутник пил, дрался, кутил с  женщинами  и
чувствовал себя как дома. Впрочем, он действительно попал  к  себе  домой.
Может, оставить его в Авалоне? Нет, нельзя. Когда я уйду, Джулиан  устроит
ему допрос с пристрастием, и Ганелон станет  изгоем  в  своей  стране.  Он
вынужден будет заняться старым ремеслом, и вряд ли ему  повезет  в  третий
раз. Я сдержу слово, возьму его с собой в Эмбер - если, конечно, он сам не
передумает. А если передумает... Я немного ему завидовал, хотя и  понимал,
что он будет объявлен вне закона. Мне ведь тоже не хотелось уезжать,  и  я
представил себе, как брожу по окрестностям  Авалона,  распускаю  парус  на
плывущей по реке лодке, совершаю верховые прогулки с Дарой...
     Мысли о Даре не давали мне покоя. С ее появлением в моей жизни что-то
изменилось, но я никак не мог понять, что именно. Мы,  эмбериты,  несмотря
на ненависть, которую некоторые члены нашей семьи испытывают друг к другу,
непрестанно  думаем  о  своих  родственниках,  всегда   готовы   выслушать
последние новости, касающиеся любого из нас, и обожаем посплетничать, хотя
часто дорого за это платим. Иногда мне кажется, что мы походим на компанию
болтливых  старушек  в  каком-нибудь  санатории,  которые  только  тем   и
занимаются, что перемывают друг другу косточки.
     Дара понятия не имела о наших семейных делах, но ведь о себе она тоже
ничего не знала. О, со временем эта девушка все поймет и, как только о  ее
существовании станет известно, получит блестящее  воспитание.  После  того
как я рассказал о силах, присущих ей от рожденья, она не успокоится,  пока
не попадет в Эмбер. Я чувствовал себя  змеем-искусителем,  заставившим  ее
отведать запретного плода, но рано или поздно  она  все  равно  узнала  бы
правду, а чем раньше Дара научится остерегаться своих  родственников,  тем
спокойней ей будет жить на свете!
     Впрочем, не исключено, что ее мать и бабушка тоже ничего  о  себе  не
знали...
     А к чему это привело? Обе умерли насильственной смертью!
     Неуже