Роджер Желязны. Мост из пепла -------------------- Роджеp Желязны. Мост из пепла. Пер. - В.Гольдич. Roger Zelazny. Bridge of Ashes (1976). --------------------  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *  Я. На календаре было... Он... ...Увидел человека, который... ...С ним было еще несколько человек, с виду охотники. Тела их прикрыты звериными шкурами. У каждого зверолова в руках заостренный шест с факелом на конце. Вожак отмечен знаком отличия - камнем на груди - и украшен узором из линий, наколотых на коже острием надежного ножа, который висит на узком ремешке у меня... то есть у него на поясе. В волосы вплетены листья, с шеи свисает на кожаной ленте какой-то блестящий предмет. Это залог воинской силы, вожак обрел ее вместе с талисманом в земле привидений, что скрыта за морем. Он ведет воинов на охоту, волосы его блещут, как вороново крыло, и отцу каждого из юношей он доводится отцом. Темные его глаза пронзают захваченную зверем чащу. Тишина, ноздри вожака трепещут, охотники ступают за ним след в след. Ветерок вдруг приносит слабый запах соли и водорослей - с недалеких берегов той самой большой воды, что всем нам мать. Вождь поднимает руку, и мужчины опускаются на землю: привал. Но вот он снова дает знак - и они расходятся от него направо и налево, то и дело припадая к земле, продвигаясь вперед широкой дугой. Затем все вновь опускаются на землю. Вожак делает короткое движение. Берется за рукоять своего оружия. Миг - и в руке у него ничего нет. Рев боли доносится с ближней поляны. Тотчас же остальные охотники устремляются вперед, держа свои копья наготове. Вожак вытаскивает нож и следует за ними. Он настигает раненого зверя, - поверженного теперь и трепещущего: три копья торчат из его пронзенных боков, - настигает как раз вовремя, чтобы перерезать хищнику глотку. Охотники вырвали из туши свои копья. Таинство охоты завершилось победой, вернулось время восклицаний и смеха. Вожак спешит украсить себя новым трофеем; он приказывает подготовить большую часть свежатины к переноске, оставив немного мяса для победного пира, час которого пробил. Костровой собирает поваленные деревца. Кто-то приносит хворост на растопку. Один из охотников затягивает песню, не имеющую мотива, это просто ритмично повторяющиеся возгласы. Солнце склоняет свой путь к вершинам деревьев. Меж их корнями, среди валунов, возле поваленных стволов раскрываются маленькие цветки. И вновь долетает запах морского ветра. Собрав куски мяса в связки и поручив их костровому, вожак с минуту медлит, присев, притронувшись пальцами к сверкающей вещице у себя на груди. На ощупь она кажется немного теплой. Время течет. Мужчина пожимает плечами. Другой рукой он касается звериной плоти, отрезает кусок побольше. Что за звук - глубокий, жутко извергаемый вой, он разрастается на долгой, взвивающейся ноте, срываясь в свист, захлестывающий все, что было слышно прежде, идущий по пятам за охватившей все и всех дрожью, словно говоря, что где-то кто-то могучий не поддается ей. Вскоре это содроганье и вой начинаются вновь, но громче и ближе. Им вторит отдаленный грохот и скрежетанье, будто где-то там проламывается сквозь подлесок тяжкая туша. Вожак прижимает ладони к земле и чувствует ее содроганья. "Бегите! - командует он охотникам, вскакивая на ноги и хватая свое копье. - Быстро! Прочь еду! Торопитесь!" Они повинуются, оставляют добычу, костер. Когда охотники скрылись, их вожаку пришла пора отступить из леса. В последний раз пронеслись по кругу возгласы переклички, и лес медленно затихает, эхом сопровождая уходящий отряд. Однако вой слышится вновь, в нем звучит такая сила, что воющий зверь представляется гигантом. Вожак спешит к луговине, которую только что пересекли охотники. Посередине ее всегда стоял каменистый холм... Человек вырывается на открытое место, бежит прямо к холму. По грому у себя за спиной он уже почти догадывается, что не сможет выиграть столько времени, чтобы обрушить камни с холма на своего преследователя. Он подбегает к расщелине в скале, проскальзывает в нее и прячется за выступ, прижимаясь к земле. Блеск отраженного солнца слепит ему глаза, подпрыгивая и танцуя на бесчисленных чешуйках длинного и гибкого тела чудовища, на его прямом хвосте, кривых лапах и рогатой голове. Гад пропахал за собой по луговине глубокие борозды, протаскивая свое висячее пузо, косолапо переваливаясь, гоня напролом изо всех сил, пытаясь настичь охотника. Ни деревце, ни валун не могли заставить его свернуть с пути. Дерево разломано в щепки, повалено, повержено под ноги твари. Рога его задевают за валуны, и голова мотается из стороны в сторону. Скала начинает качаться, сначала почти незаметно. Охотник упирается торцом копья в камень. Он следит за сияющей тушей, ожидая, когда она даст маху, оступится, подставит уязвимое место. Он принял решение и делает ставку на свое оружие. Человек всматривается из-под ладони сквозь клубящуюся пыль. Уши у него болят от пронзительного воя. Он ждет. Мгновение, - копье взлетает само собой, и камни вокруг раскатываются от удара. Воин вновь прячется в глубь расщелины, ускользая от настигающих его рогов. Рога останавливаются в дюйме от его тела. Теперь зверь принимается раскачивать собственный вес из стороны в сторону, продолжая, как веслами, загребать перепончатыми лапами, и всякий раз, когда тварь задевает за скалы, тело ее гудит, как огромный колокол. Человек чувствует запах высохшей морской соли, источаемый бронированной шкурой хищника. Он направляет удар в ревущую голову, но твердокаменный клинок ломается прямо в руке. Воин чувствует, как снова дрожат скалы. Он нащупывает амулет у себя на груди; амулет так горяч, что обжигает кожу. Новый удар пронзает его сторону скалы, и мы вскрикиваем, словно посажены на кол, вздеты вверх и сброшены... Боль и хруст костей. Тьма и боль. Темнота. Свет. Кажется, солнце стоит выше, чем было? Мы промокли, одежда пропитана нашей собственной алой кровью. Хищнику пришел конец. Мы ковыляем по земле. Мы одни здесь, среди трав... Нас окружают насекомые, они спускаются, хотят из нас напиться. Рогатая гора костей венчает собой континент моего тела, покрытого снегом... Я... Темнота. Мужчину будит звук их причитаний. Они возвратились к нему, его дети. Они привели с собой ее, и она, напевая, баюкает его голову у себя в коленях. Она убрала его цветами и травами, укрыла его нарядным покровом. Он улыбается ей; амулет теперь остыл, сознание же вновь постепенно угасает. Он смеживает веки, и она принимается петь над ним долгую жалобную песню. И тогда все остальные поднимаются и уходят, оставляя их одних. Здесь место любви. Мы... Я... Вспышки голубизны, зияние белого круга... Зверь возвратился на свое место. И о самом себе... ...по-старому. Случилось так... ...Житель побережья. Смотрите... ...Тащат человека, покрытого сырым песком. Могучего. Глаз его блещет, как золотая монета. Разумеется, его "я" в разладе с ним и наблюдает со стороны. Ждет, когда судьба сама устранит врагов. Тем временем море лепит зеленые ступени и решетки, старательно лепит под теплым голубым небом, старательно и незаметно, как сам он описывает круг. Семьдесят с лишним лет он знал море в окрестностях Сиракуз, у берегов Сицилии. Он никогда не покидал это море, не уезжал далеко, даже в дни учебы в Александрии. Неудивительно, однако, что он может как бы не замечать свежесть волн, их плеск и брызги, игры со светом и цветом. Чистое море, исполненное жизни, внезапно оглушающее, оно может сгустить в себе все, что есть на земле, - и это же море, далекое и абстрактное, как неисчислимые зерна песка, которые он пересчитывал, пытаясь заполнить свою Вселенную, переставляя чуть ли не все вещи внутри нее в соответствии с законом, который он внедрил в материю властью королевской короны (в тот день он выскочил из ванной обнаженным, крича, что открыл новый закон)... Море и вздох моря на морском берегу... Теперь, теперь очень многие вещи произошли, но не пришла связь между формами. Блоки, помпы, рычаги, - все эти штуки хитроумны и могут быть полезны. Но Сиракузы пали. Слишком много в наше время римлян, даже для трюка с зеркалами. Да и случилось ли это на самом деле? Идеи живут дольше, чем их воплощения. Целями истребительских умыслов были всего лишь игрушки, не более того - порхающие призраки закономерностей, которых он пытался выловить сетями своей мысли. Теперь, теперь... На этот раз... Если связь между вещами, между событиями может быть выражена огромным количеством маленьких ступеней... Сколько их должно быть? Много?.. Несколько?.. Сколько-то. Как приказал номер такой-то. И если была какого-то рода граница... Да. Какой-то предел. Да. И вот в этой точке, на одной из ступеней... Как мы уже поступили с числом "пи" и многоугольниками. Только теперь давайте продвинемся еще на шаг вперед... Он не заметил тени мужчины на песке, слева от него. Мысли, глухота, обещание римского военачальника Марцеллуса, что ему не сделают вреда... Он не видит, он не слышит вопроса. Снова. Ты только взгляни, старик! Мы должны ответить!.. Клинок вышел из неясен, и снова звучат слова. Отвечай! Отвечай! Он совершает новый круг, совершает его лениво, считая, что шаги не меняют ничего внутри пределов, нащупывая для словаря выражения, которые непременно потребуются. Удар! Мы пронзены насквозь. Мы падаем... Почему? Дайте мне... После того финального круга глаза мои закрылись. Все вокруг - нежная голубизна. Это не синева неба или моря... Это... Теперь, теперь, теперь... Боль, потеря всего, что было... Я, Флавий Клавдий Юлиан, усмиритель Галлии, император Рима, последний защитник старых богов, прохожу теперь, как прошли они. Молю тебя, повелитель молний, и тебя, сотрясатель земли и укротитель коней, и тебя, госпожа злачных полей, и тебя, тебя... всех вас, властители и властительницы высокого Олимпа... умоляю, умоляю, умоляю, ибо я не могу послужить вам лучше, о хозяева и попечители Земли, и ее деревьев, и трав, и благодатных святых мест, и всех тварей плавающих и ползающих, летающих и прячущихся в норах, все это движение, дыхание, осязание, пение и плач... Я мог бы сослужить вам лучшую службу, если бы остался в Ктезифоне, взял в осаду этот огромный город, затем пересек реку Тигр и отыскал короля Сапора среди руин. Ради этого я готов умереть. Смерть от ран, в то время как вся персидская армия окружает нас кольцом. Жара, сушь, опустошенная земля... Да, нельзя желать лучшего! В такое же, быть может, место пришел когда-то галилеянин, чтобы вынести искушение... Неужели тебе необходима ирония, новый Бог? Ты вырвал землю у тех, кто ею владел, и отпустил ее на волю... Это другой мир, но ты потребовал, чтобы и им они управляли. Теперь тебе безразлично зеленое, коричневое, золотое, безразличны тебе поляны, долины, тебя привлекает только это сухое, горячее место: скалы, песок... и смерть. Что значит для тебя смерть? Ворота... Для меня же она больше, чем мой собственный конец, ибо я потерпел неудачу... Ты убиваешь меня, подобно детям Константина, изведшим мой род... Для тебя смерть, может быть, и ворота, для меня она - конец... Я вижу, вот моя кровь - лужа... Я отдаю ее Земле - Гее, старой матери... Я бился, и я закончил свое сражение... Древние боги, я ваш... Кровяной красный круг обесцвечен. Кажется, начинается рев. Он. Он... Я... Скажите мне, неужели действительно что-то произошло? Если да, то я... Он пристально смотрит из окна на движения птиц, как бы сортируя их. Весна пришла в Рим. Но солнце опускается, и тени становятся длинней. Он сортирует цвета, тени, текстуры. Если бы я строил этот город, я сделал бы его разнообразней... Он обращает внимание на тучи. Такие, быть может, никогда уже больше не будут сделаны... Закинув голову назад, прислоняется к стене, пробегает пальцами по своей бороде, дергает себя за нижнюю губу. Было так много привлекательных вещей: летать, ходить под морской водой, строить дворцы и изумительные механизмы, изменять русла рек, постигать глубины всех законов природы, отдавать себя точным наукам или искусствам, без конца бороться с самим собой, принимать все новые пути... А как много вещей сделал он для Людовика, да только все пустяки... Хотелось бы видеть все доведенным до конца. Грустно, когда благоприятные возможности неизменно подворачиваются в неподходящий момент. Или если дела, казалось бы, шли хорошо, но что-то явилось все испортить - как всегда. Как много всего, что может быть полезно людям. Порой кажется, что мир стремится противостоять тебе... И теперь... Великолепный Джулиано де Медичи умер в прошлом месяце, в марте... Из-за пустяка я остался здесь, этот новый французский король говорил о поместье Клу, близ Амбуаза, чудесное местечко - и никаких долгов... Возможно, там хорошо отдыхать, думать, продолжать занятия. Я мог бы даже порисовать немножко... Он отворачивается от окна, отступает. На голубом поле неба белый круг, хотя луна еще не поднялась. Можно... Скажите мне, произошло ли вообще хоть что-нибудь... ...И она поет горестную песню - про то, как он лежит, истекающий кровью. Зверь возвратился в море. Она отгоняет комаров от раненого, баюкает его голову у себя в коленях. Он не двигается. И не заметно, чтобы он дышал. Но немного тепла в нем еще есть... Она находит слова... Деревья и горы, потоки и поля, как может все это существовать? Он, чьи сыновья и сыновья сыновей охотились здесь еще до того, как были созданы эти холмы... Он, кто разговаривал со всемогущими, что живут за морем... Как он сумел пройти туда, если человек не может оказаться в стране снов? Терзайте себя, понукайте себя, разбейтесь в лепешку, плачьте... если сын Земли больше не ходит по ней. Голос ее пролетает над поляной, вот он пропал среди деревьев. Боль, боль, боль... Пьян опять! А кому какое дело? Может быть, я и есть такой никчемный, как они говорят, грязный швейцарский сумасшедший!.. Я видел, и я говорил. На самом-то деле сумасшедшие они сами, те, кто не слушает... Еще глоток... Ничего из сказанного мной не понято верно. Следует ли предположить, что так будет всегда? Предположить... Проклятый Вольтер! Он знал, что я хотел сказать! Он знал, что я никогда не подразумевал увести всех жить в лесах! Одаренный человек в его связи с обществом - вот что я говорил вновь и вновь... Только общество может дать человеку знания о добре и зле. В природе же он есть всего лишь невинный младенец. Вольтер знал! Я готов поклясться, что он знал, проклятый насмешник! И будь прокляты все, кто призывает человека трудиться! Порочность разряженных денди играет в простоту... Тереза! Мне скучно без тебя по вечерам... Да где же эта бутылка? А, наконец нашлась!.. Узри Богиню и Бога и порядок в природе и в сердце... и в бутылочке, я должен добавить. Как хорошо в полночь комната плывет. Вот и настали времена - черт побери их совсем, - когда все на свете кажется никчемным, все, все, что я делал, и все остальное в этом безумном мире. Но кого это интересует? Во времена, когда я, кажется, вижу все так ясно... Но... В этот вечер я не исповедую веру савойского викария... Были времена, когда я боялся, уж не вправду ли я сумасшедший, и другие времена, когда я сомневался в тех или иных мыслях... Теперь я боюсь, что не имеет значения, сумасшедший я или нормальный, прав или заблуждаюсь. Не имеет значения ни в малейшей степени. Слова мои оцениваются по их звучанию, пронзительности, эффективности, доступности... Ветер продолжает дуть, мир идет тем же путем, каким будет идти, следует прежним курсом, каким он шел бы, если бы меня и не было никогда. Не имеет значения, что я смотрел и говорил. Не имеет значения, что те, кто меня презирал, могут быть правы. Не имеет значения... Голова его отдыхает, упав на руку. Он разглядывает дно бутылки. Мы видим, как оно становится белым в мерцающем свете, а все вокруг него голубое... Мы кружимся. Мы... Я... - Айе! - вскрикивает она, вздрагивая, завершив свою песнь; кровь на ране засохла, тело воина стало неподвижным и бледным. И снова, склонившись, вскрикивает, застывая в форме самой теплоты. Воздух вырывается из моих легких с шумом, как рыданье. Боль! Боль... ...Но не покинуто ничего. Мои надежды - мечты дурака... Меня пригласили, когда все уже началось. Старый порядок, в мире которого я, Жан Антуан Никола, был рожден маркизом де Кондорсе [Кондорсе - Жан Антуан Никола (1743-1794), маркиз, французский философ-просветитель, математик, социолог, политический деятель; в философии - сторонник деизма и сенсуализма; развил концепцию исторического прогресса, в основе которого развитие разума], отпраздновал свой расцвет и проводил его во тьму задолго до того, как я увидел этот свет, и меня приветствовала Революция. Прошло еще три года - и я уже сидел в законодательном собрании. И террор... Но спустя еще год из-за моего сочувствия Жиронде я утратил завидное положение и бежал в якобинцы... Смехотворно! Здесь вот я и сижу, их пленник. Я знаю, чего мне теперь надо ждать, но этого они от меня не получат! Смехотворно это - пока так считаю я. Все, что хотел, я написал: что человек может за один день стать свободным от нужды и войны, что углубление и распространение знаний, открытие законов поведения людей в обществе могут привести человека к совершенству... Смехотворно - верить в это и рассчитывать таким путем стать хозяином гильотины... Еще вот что: умеренность не есть путь революции; мы, вовлеченные в дело гуманисты, частенько усваиваем это слишком поздно... Я все еще верю, хотя мои идеалы сегодня кажутся дальше, чем уже были однажды... Нам следует надеяться, что они на прежнем месте и работают на пользу дела... Но я устал. Чистое дело скучно... На мой взгляд, в дальнейшем я не смогу быть использован здесь... Время писать заключение и закрывать книгу... Мы совершаем последние приготовления. В момент боли я - он... Мы смотрим сквозь голубой туман и бледный круг, всплывающий над стеной... Теперь, снова теперь, вновь как всегда... Боль, и женщина баюкает сраженное тело, дыша мне в рот; она бьет меня по груди, растирает его руки и шею... Как бы желая этим призвать обратно, как будто вместе с дыханием она отдает часть своей души... Земля под нашими плечами бугристая, и когда дыхание становится чаще и сильнее, нам больно... Стоит мне пошевелиться снова - и хлынет кровь. Он должен оставаться совершенно неподвижным... Солнце мечет стрелы прямо нам в веки... ...Гилберт Ван Дайн бросил последний взгляд на свою речь. "Я уже знаю, что собираюсь сказать, знаю точно, где отступить от текста и как... Все это имеет какую-то нереальную важность. Вопрос почти разложен по полочкам. Все, что я должен сделать, - это встать и произнести слова. Спокойненько... Обращаться к Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций - не совсем одно и то же, что разговаривать с аудиторией, заполненной студентами. Я меньше нервничал в Стокгольме, в тот день, восемь лет назад... Странно, что Премии придается столь огромное значение... Но если бы не это, лишь несколько человек прочли бы когда-нибудь мою речь - или что-нибудь очень похожее на нее... Главное - сделать так, чтобы слова мои прозвучали..." Он пробежал рукой по тому, что оставалось от когда-то пышной шевелюры. "Как пройдет голосование, хотел бы я знать? Все говорят, что оно должно быть закрытым... Я, честно говоря, надеюсь на единственное: получить самое широкое представление о мнении большинства, быть в состоянии видеть не только поверхностные неточности, - вот в чем мы заинтересованы... Господи! Я действительно надеюсь..." Ведущий подбирался к финалу своего вступительного слова. Навстречу его речи поднималось мягкое течение ропота, повторяемого на полусотне языков, оно растекалось по залу, затухая, как уже отработанный момент ритуала. Вот, вот сейчас... Он взглянул на ведущего, на стенные часы, на собственные руки... Ведущий поклонился, повернул голову, сделал жест рукой. Гилберт Ван Дайн поднялся и пошел к микрофону. Раскладывая бумаги перед собой, он улыбался. Короткая пауза... Он начал говорить... Мертвая тишина. Не только ропот, но самый малейший звук в зале прекратился. Ни кашля, ни скрипа кресла, ни возни с портфелем, ни чирканья спичек, никакого шороха бумаг, звона бокалов с водой, хлопанья закрываемой двери или шарканья подошв. Ни звука. Гилберт Ван Дайн сделал паузу и огляделся. Все люди в зале сидели, не шелохнувшись. Всеобщая неподвижность, точно на моментальной фотографии. Ни одно тело не шевельнулось. Дымок сигареты застыл в воздухе. Он повернул голову, высматривая какую-нибудь малую активность внутри собрания - хоть какую-то? Затем Гилберта Ван Дайна сковал мороз. Один из делегатов маленького южного государства вскочил на ноги, очевидно, всего за миг до этого: кресло его все еще наклонялось назад, падающая папка, ровно висевшая под невозможным углом перед ним, все еще бесшумно рассыпала по воздуху бумаги. Мужчина держал в руке револьвер, нацеленный прямо в Ван Дайна, еле заметный пучок не убегающего дыма подрагивал над стволом слева. Чуть погодя Гилберт Ван Дайн зашевелился. Он оставил приготовленные заметки, отошел от микрофона, спустился в зал, пересек его прежним путем в обратную сторону, направляясь к тому месту, где стоял человек со своим револьвером, выпученными глазами, обнаженными зубами, сведенными бровями. Ван Дайн подошел к нему, постоял с минуту, затем язвительно пожал человеку руку. ...Непреклонный, несгибаемый, как изваяние. При рукопожатии Ван Дайн почувствовал не прохладную кожу ладони, но нечто более плотное, более косное. Впрочем, и материя его рукава казалась более твердой, чем могла быть. Повернувшись, Ван Дайн дотронулся до другого ближайшего человека. Ощущение - то же самое. Даже рубашки у обоих словно из грубой, жестко накрахмаленной материи. Гилберт Ван Дайн наблюдал за бумагами, все еще неестественно подвешенными перед стрелявшим. Тронул один из листков. Та же самая жесткость... Он дернул бумагу. Она разорвалась бесшумно. Из делегатского набора Ван Дайн извлек автоматический карандаш, поднял его перед собой, отпустил. Карандаш повис в воздухе неподвижно. Он взглянул на свои часы. Не новые, они не шли. Ван Дайн встряхнул их, прижал к уху. Ни звука. Вернувшись к вооруженному человеку, он осмотрел ствол револьвера. Сомнений быть не могло. Оружие нацелено как раз в то место, которое Ван Дайн недавно покинул. ...И что это там у него над головой? Он выпрямился, прибавил шагу, обошел и осмотрел пулю, висевшую футов за шесть от револьверного ствола, - она парит, ползет вперед с едва заметной скоростью. Он встряхнул головой, отступил назад. Вдруг ему стали совершенно ясны масштабы феномена. Ван Дайн повернулся и зашагал к входной двери, по пути ускоряя шаг. Выходя, он повернулся к ближайшему окну и окинул взглядом мир по ту сторону стены. Уличное движение замерло и стояло беззвучно, птицы парили неподвижно, ни один флаг не трепетал. Облака тоже стояли на месте. - Наваждение, а? - раздалось, кажется, нечто вроде голоса. - По всей вероятности, так. Я понял, как вы бы выразились, в последнюю минуту, что должен поговорить с вами. Ван Дайн обернулся. Смуглолицый человек, одетый в зеленые слаксы и линялую спортивную рубашку, стоял у стены, левая нога его отдыхала на широкой черной сумке. Плотно сложенный, с широким лбом, темными глазами, тяжелыми бровями, чуткими ноздрями... - Да, - ответил Ван Дайн, - это наваждение. Вы знаете, что случилось? Его собеседник кивнул. - Как я уже сказал, мне хотелось с вами поговорить. - За тем-то вы и остановили время? Послышалось нечто похожее на смех. - Произошло как раз обратное. Я ускорил вас. За время, которое вам покажется несколькими минутами, вы можете развиваться с экстремальной быстротой. Только скажите мне, когда начнете. У меня даже еда с собой. - Незнакомец встряхнул свою сумку. - Подходите, прошу вас! - На самом деле вы не разговариваете, - заметил Ван Дайн. - До меня только сейчас это дошло. Ваши слова звучат у меня прямо в голове. Человек снова кивнул. - Это происходит здесь или пишется в записях. Послушайте! - Он улыбнулся. - Вы не можете расслышать даже собственного шарканья. Звук - неудачная шутка всего на миг... Или наоборот, мы сами для нее слишком непробиваемы. Давайте же! Время - дорогой товар. Он повернулся, и Ван Дайн последовал за ним вон из здания. Смуглолицый считал, видимо, что открывать дверь нет необходимости: слишком долго. Он взял Ван Дайна за руку и сделал что-то со своей сумкой. Они поднялись в воздух. Несколькими минутами позднее они присели отдохнуть на крышу здания. Здесь незнакомец обернулся и жестом указал на Ист-ривер, кусок мутного стекла, и на затуманенное небо, мраморное, - пряди дыма лежали на нем, как вздувшаяся рыба на отмели. - Вот оно. И там... - Он взял Ван Дайна под руку и повел на другой конец крыши. - Город... Ван Дайн огляделся, скользнув взглядом по городу, тихому, где неподвижные автомобили лежали, приникнув к морскому дну своими выхлопными трубами, - скучные, надежные с виду, с флагштоками, гидрантами, рядом с кустами, подписями, мотками провода, световыми столбами; с травой, несколькими деревьями и бродячим котом все это составляло единство. Он смотрел вверх, на темные тучи, вниз, на освещенное место и тени на тусклых поверхностях машин. - Что именно я должен, согласно вашему желанию, увидеть? - Осквернение, - ответил собеседник. - Я хорошо сознаю его суть - особенно сегодня. - ...И мощь, и красота... - Не могу отрицать. - Решение, настоять на принятии которого вы хотели... Как вы думаете, каковы его реальные шансы? - Все надеются, что голосование будет закрытым. Смуглолицый незнакомец кивнул. - Но что несет решение по существу? - спросил он. - Этот текст окажет некоторое давление на другие нации, не предлагая им стать участниками нескольких уже существующих договоров, целью которых является ограничение загрязнения морей и атмосферы. Каждый в принципе согласен с тем, что миру надлежит быть чистым, хотя существует жестокое противодействие предложенным мерам. - Которое тоже можно понять. Благоденствующие могущественные нации мощью своей, своим здоровьем, уровнем жизни обязаны другим, эксплуатируемым народам, - сказал Ван Дайн, - их-то теперь и призывают к воздержанию, причем призыв звучит как раз в тот момент, когда те, другие, выходят на уровень, позволяющий им дать себе волю в инициативах иного рода и снять урожай сходных выгод. Поэтому подозревать нас в плутовстве, воспринимать наши предложения как результат заговора неоколониалистов и воздерживаться от участия в нем с их стороны просто проявление человечности. - Просто проявление человечности, - откликнулся собеседник. - Вот в чем, к несчастью, проблема, - и гораздо более широкая проблема, чем вы, возможно, представляете. Я ужасно уважаю вас, доктор Ван Дайн, и поэтому решил потратить время на то, чтобы объяснить вам, что на самом деле означает это слово. Человечность. Вы думаете, Ликей и остальные были правы, полагая, что именно Восточная Африка оказалась немного гуманней, оттого и далась первой им во власть и была допущена к рычагам гуманного бизнеса? - Вполне возможно. Знать наверняка мы никогда не будем, но речь идет об очевидности... - Я избавлю вас от сомнений. Отвечать следует однозначно - да. Тогда-то им и удалось это сделать. Но в том, что произошло, они не обошлись без чужой помощи - и тогда, и в другие переломные моменты, гораздо раньше, очень давно. - Не понимаю. - Разумеется! Ваше обучение было основано на замечательном предположении господства логики и неприкосновенной уклончивости телеологии. Вы - жертва вашего собственного логического мышления. Нет пути, по которому вы могли пройти к должному выводу, о котором маловато говорят. Кроме всего прочего, этот вывод телеологичен: человеческая раса была предназначена служить неким завершением, и закат ее нам уже виден. - Безумие! Нелепость! - проговорил Ван Дайн, и смуглолицый человек указал в сторону города. - Можете заставить вещи двигаться снова? - спросил он. Ван Дайн опустил голову. - Тогда выслушайте меня до конца. Отложите вынесение приговора до того времени, когда я закончу рассказ. Есть хотите? - Да. Незнакомец полез в свою сумку. - Сандвичи, вино, лимонад, шоколад, кофе... - Он вытащил скатерть и разложил на ней снедь. - Ешьте и слушайте. - Много веков назад, - начал он, - диковинное существо было отобрано, чтобы оно могло развиться в жизненную форму, на этой планете доминирующую. Ему были даны серьезные шансы, и серьезные препятствия были поставлены перед ним, причем таким образом, что, будучи преодолены им, они отмечали его особыми неизгладимыми следами, - так шаг за шагом существо все более развивало в себе высокую чувствительность. Курс его был проложен через множество критических положений, ведущих существо к человекоподобию и выше, чтобы добиться господства на планете обезьян-убийц, собравшихся в стада. Это был необходимый этап на пути создания такой формы жизни, которая успешно достигнет уровня развитого общества и приобретет способность манипулировать средой своего обитания таким путем, чтобы дать максимальный подъем уровню городской жизни и добиться во что бы то ни стало великолепного развития тяжелой промышленности. Ван Дайн встряхнул головой, но рот его был наполнен едой, и ему ничего не оставалось, как только слушать продолжение. - Все это было бы достаточным основанием дальнейшего развития, ибо в качестве побочного продукта нормального функционирования цивилизации происходят физические деформации мира. Движущие силы, развивающие человечество, направляли его в сторону эволюции, которая, с точки зрения состава окружающей среды, характеризовалась бы присутствием таких компонентов, как серный диоксид, оксид азота, ртутный метил, фтористый углерод, тетрахлорэтилен, чистый углерод и углеродистый моноксид, полихлорные бифенилы, органические фосфаты и множество других промышленных отходов и шлаков, характерных для современного мира. Короче говоря, была изобретена человеческая раса - саморазвивающаяся сила, задуманная и запрограммированная столь совершенно, что она не только выполнит заданную работу, но и осуществит самоуничтожение, когда придет пора. - Но почему? - изумился Ван Дайн. - Ради какой цели? - Человеческая раса, - отвечал его собеседник, - была так задумана существами иного мира. Не знаю, какие события разрушили в конце концов их собственную планету, однако я в состоянии делать некоторые предположения. Отдельные особи из них спаслись и явились сюда. Земля, очевидно, оказалась подходящим миром, ее бы только решительно изменить... Инопланетян было слишком мало, чтобы приступить к гигантской работе, так что они предпочли переложить ее на плечи рода человеческого, который все для них приготовит. Сами же они весь этот период времени спокойно спали в уютных спальнях на борту своих кораблей. Время от времени один из них просыпается, чтобы курировать прогресс человеческого рода, так или иначе корректируя его развитие, - все должно идти своим чередом в нужном направлении. - Приближая наше уничтожение? - Да. Они подсчитали все с поразительной точностью, - быть может, уже проведя когда-то эксперимент с ситуацией подобного рода. Итак, планета становится подходящей для них как раз в тот момент, когда она становится неподходящей для человекоподобных. Ваша задача - отработать для них до конца, а в завершение работы - умереть. - Как могло развиться существо такого типа? Я не могу понять, зачем природе нужно развивать тварь, приспособленную заранее к планете, ограбленной столь утонченным способом. Если... Незнакомец пожал плечами. - Быть может, какой-то побочный род, развившийся в полностью разрушенном мира? Или, что гораздо вероятней, им был нанесен удар случайным рядом мутаций? Или, быть может, они зашли достаточно далеко по пути естественных наук и смогли индуцировать перемены, чтобы спасти самих себя, уже разрушив свой мир? Не знаю. Мне известно лишь, что они ищут особый сорт среды, планету, пережившую экологическую катастрофу, и они идут верным путем: здесь, у нас, их ждет победа. - Вы сказали, что они держат нас под надзором и производят корректировку? - Да. - Похоже, это вполне может быть указанием на то, что наше программирование, составленное с задачей достичь поставленной ими цели, несовершенно. - Правильно. В последние несколько тысяч лет они вели гораздо более внимательное наблюдение над человеческим обществом, чем ранее. Они всегда с осторожностью относились к чудесам, пророкам, произвольным мутациям, которые могут направить ход событий в нежелательном направлении. Их влияние на нас сейчас куда мощнее, чем, скажем, десять тысячелетий назад. Таким образом, согласно законам статистики, возможность их распространения возросла. Поэтому существа иного мира гораздо более бдительны в течение последнего времени, стремясь подавлять развитие технологий, которые могли бы замедлить или расстроить их программу, и рассчитывая расхолодить философские тенденции, способные дать схожие результаты. С другой стороны, они поощряли противоположное. Инопланетяне, к примеру, видели выгоду в распространении заумных аспектов христианства, буддизма и ислама: они преуменьшают значительность Земли как таковой. Они бились с сотнями философов, ученых мужей... - Бились? - Убивали или сокрушали, а то и поддерживали и помогали - смотря какой требовался подход. - Ужасную вы рисуете картину! - сказал Ван Дайн. - Почему вы рассказали мне все это? Смуглолицый огляделся, обвел взглядом город, указал пальцем на медальон, висящий у него на шее. - Я боролся с ними, - наконец сказал он, - долгие годы. В лучшем случае я мог добиваться некоторого успеха в замедлении хода событий. Теперь, однако, наша борьба подходит к завершению, к тому завершению, к которому они подталкивают нашу расу столь давно. Я не могу сказать с уверенностью, сколько у нас осталось шансов. Кое-кто считает уже почти необходимым произвести некоторые изменения в природе человека, с тем чтобы победить его. Чем это кончится, не знаю. На что я покушаюсь сейчас - это купить время, замедлить, насколько возможно, ход вещей, хотя бы пока я продолжаю исследовать вопрос. Принятие решения теперь, на Генеральной Ассамблее ООН, поможет в этом, поможет существенно. Я знал, что голосование пройдет закрыто. Вот почему я и подготовил спектакль - ваше убийство. Я надеялся, что предложение убитого мученика получит дополнительные шансы на принятие. В последний момент, однако, я осознал, что мой расчет, моя жертва не позволят мне оставаться постоянно хладнокровным. Я был обязан дать вам столь длительное объяснение. Хотя предотвращать убийство уже слишком поздно. Да и нет необходимости. Я обладаю способностью манипулировать физиологией живущего, сводя ее в точку, где результат тот же, что и в результате остановки времени. Вот я и сделал это, чтобы дать вам объяснение, предоставить вам выбор. - Выбор? Незнакомец кивнул. - Я могу использовать почти каждого. Почти... - Понятно, - произнес Ван Дайн. - Я уже вижу, что моя смерть могла бы внести изменения... Но, в любом случае, кто вы? Смуглолицый человек покачал головой. - Сейчас просто не время рассказывать вам мою историю, потому что она длинней, чем вся история Земли. Что же до имени... Я утратил счет своим именам. Можно сказать, что я ранний эксперимент тех, что принесли сюда зло. Но прежде, чем они меня захватили, я сумел завладеть несколькими их ценностями. Периодически они делали попытки погубить меня и мою женщину, но им никогда не удавалось вырвать из нас наши жизни. На множестве путей они ставили передо мной дополнительные помехи, и долгие годы мы потратили на создание специальной защиты. То есть я... Я их враг! Вот и все. Этого вполне достаточно. - Очень хорошо! - сказал Ван Дайн, выпрямляясь. Он снова оглядел город, повернулся, пересек крышу и осмотрел темную реку. - Очень хорошо. Спустя некоторое время он обернулся назад и посмотрел на смуглолицего. - Перенеси меня обратно, вниз. Тот порылся в своей сумке и через мгновение протянул руку Ван Дайну. Они покинули крышу. Спустившись, двое вошли в здание. Ван Дайн направился в зал Ассамблеи. Когда он оглянулся, чтобы сказать пару слов смуглолицему человеку, то обнаружил, что незнакомца больше нет. Ван Дайн продолжал идти: вошел в зал, зашагал обратно вдоль того же прохода, который недавно покинул. Постоял возле человека с револьвером, изучая его искаженное лицо. Отметил положение пули - она значительно продвинулась за время его отсутствия. Затем, взойдя на подиум, Ван Дайн вновь обратился к аналою, на котором лежала, его речь. Он собрал листки, взял их в руку. Потом взглянул на флаг Объединенных Наций - голубой, с белым кругом в центре. При этом ему показалось, что краешком глаза он уловил какое-то движение. Затем что-то его ударило, и мы - он - я... Повалившись грудью на аналой, он - мы - видит белый круг на голубом поле, а вокруг все еще растет смутный и... Он - я... Я... Я есть - я. Я! Я есть! Я есть! Я существую!.. ...Он лежал там, едва дыша. Кровотечение остановилось. Уже ночь, и женщина сотворила костер, укрыв мужчину шкурами зверей. Он очень замерз. Она принесла ему воды в широкой раковине. Я начинаю кое-что понимать.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  Ричард Гиз шел по холмам, стеком обезглавливая цветы. Нет более занятной выпуклости на нашей Земле, чем северный Нью-Мексико, тем более когда лето принимает его в объятия и вносит в наилучшую, ласковую пору. Но глаза Ричарда Гиза в тот день никакими декорациями не интересовались. Зрение его было обращено на него самого. Спустившись в овраг, он следовал по нему до разветвления, где в нерешительности остановился. В конце концов он вздохнул, уселся на камень в тени противоположной стены и сидел, рассматривая волны пыли. - Проклятье! - сказал он немного погодя, и снова: - Проклятье! Во многом Ричард Гиз был сходен с местными сельскими жителями, хотя рожден был в городе Нью-Джерси и свои сорок с лишним лет прожил в основном в городах. Ричард - плотный, хорошо загорелый мужчина, с волосами серо-песочного цвета, более темными на тыльной стороне его рук с узловатыми пальцами, в которых он сжимал стек: темные глаза широко расставлены у поломанного носа. Нет, он не был без ума от гор, пиний, скал, кактусов, хлопковых полей. Ричард был президентом Международного союза операторов телепатии и, несмотря на громадную производительность связи двадцать первого века, существенной частью которой он сам являлся, президент избрал бы нечто более комфортабельное, где-то в мире больших городов, предпочтительно на Востоке. Правда, он уже имел в подобных местах офисы, но его донимала та же проблема, которая возникала перед всеми телепатами, имеющими маленьких детей: основать резиденцию в уединенном месте. Только с Денни что-то все не ладилось... Применив свои особые способности, Ричард спустился вниз, в инфрасознание пробирающегося между камнями жучка. ...Мир состоит из грубых тканей и массивных форм, из поразительных ароматов и исключительных тактильных ощущений... Ричард помахивал стеком и следил за ощущениями бедолаги, а они сокращались до ничто, и скоро их передвижение окончательно затухло. Еще не вся правда была в том, что удобно иметь дело с отзывчивым эмпатическим партнером. Иногда незаменимо полезной для канала информации бывает возможность перекрыть его. В последние недели, когда стало обнаруживаться все яснее, что с сыном что-то по-прежнему неладно, прогулки Ричарда участились. Кроме усиления усталости, была возможность улавливать вблизи ребенка его чувства, но Ричарду чрезвычайно не нравилось строить мысленную защиту вокруг Вики. Чтобы поразмыслить об этом, неплохо бы удрать в какое-нибудь другое местечко. - Проклятье! Он пошевелил жука, наблюдающего за тем, как за ним наблюдает человек. Возможно, на этот раз доктор найдет, что доброе можно сказать родителям Денни. Виктория Гиз ухаживала за растениями. Она поливала их, опрыскивала, пропалывала; отщипывала умершие листья, добавляла удобрения, переносила вазы из палисадника во внутренний двор, выставляла их на скамью, перемещала с освещенных солнцем мест в тень и наоборот; мысленно она их ласкала. Синие короткие цветки, а здесь белая петля, там - красный носовой платок, а вон - словно кожаные сандалии... Как бы ни была огорчена сама Виктория, растения всегда получали от нее больше, нежели полезное для них внимание. Зеленые глаза ее украдкой наблюдали за жизнью мира растений, она обнаруживала расхитителей насекомых, наносила точный удар, - и враг поникал, словно увянув, и падал на взрыхленную землю. Виктория сознавала, что в таких случаях допускала прорыв эмоционально неправильного руководства. Пусть так, но это было эффективно. В этот день она не обязана была скрывать собственные мысли и ощущения. Кроме всего прочего, это занимало гораздо больше времени, чем она предвидела. Доктор был все еще здесь, с Денни, и Дик, вероятно, уже давно хотел возвратиться. Вот только его нетерпение могло бы обнаружить себя чуть более явно, а темно-синие петунии все еще выглядят томимыми жаждой. Когда она ощипывала сзади папоротник спаржи, робкая, вопрошающая мысль пришла ей в голову: "А все ли в порядке?" Виктория ощутила присутствие Дика, представила ландшафт, по которому он двигался, сухой и каменистый, дом на вершине холма. Дик проходил вдоль узкого оврага на север. "Не знаю, - отвечала она ему. - Он все еще там, с ним". Она ощущала его, следя за его шагом, ловила шепот его чувств. "Вряд ли он пробудет еще долго", - добавила она. Несколькими минутами позднее Виктория услышала, как в доме закрылась дверь. "Торопится, - послала она тотчас же. - Думаю, закончил". Виктория прошла через ворота, закрыла их за собой, двинулась по кругу к южной стене. Здесь росли только ноготки. Ни она, ни Дик никогда не думали, что цветы необходимы какие-то особенные. Виктория склонилась к ноготкам. - Миссис Гиз? - слабо донесся голос доктора Уинчелла из глубины дома. Она помедлила, наблюдая за цветами. Еще через минуту или... - Миссис Гиз, да где же вы? Теперь зовут из палисадника. Разговор. Дик возвратился! Она вздохнула и двинулась обратно, на голоса. Входя в комнату. Виктория окинула взглядом своего мужа и доктора, которые сидели в креслах друг к другу лицом, осененные геранями. Доктор Уинчелл был молодым, большим мужчиной, румяный, с излишком веса. Его волосы цвета соломы уже изрядно поредели. - Миссис Гиз! - сказал он, когда она появилась, и сделал вид, будто хочет подняться из кресла. Виктория уселась на софу напротив них, и он успокоился, погрузившись обратно в кожаные объятия. - Я только что объяснял вашему мужу, что еще слишком рано давать рискованный прогноз, но... "Давайте, выкладывайте прямо", - вмешался Дик. Уинчелл взглянул на Вики. Она чуть наклонила голову, не отрываясь взглядом от его глаз. - Отлично, - продолжил доктор, не желая, уходить с чисто словесного уровня. - Ситуация не самая ободряющая, но вы должны иметь в виду, что он еще дитя, то есть существо, приспосабливающееся очень легко, и тот факт, что столь изолированное место... - Повреждения непоправимые? - спросил Ричард. - Для меня ответить на ваш вопрос сейчас невозможно. Вы пробыли совсем недолго, и... - Когда же вы сможете сказать точно? - И снова я не могу вам ответить... - А вообще есть что-то, о чем вы можете мне рассказать, Ричард? - проговорила Вики. - Пожалуйста... - Все в порядке, - сказал Уинчелл. - На самом деле я могу рассказать вам больше о причинах случившегося. - Начинайте. - Впервые я увидел Денни, когда вы жили за двадцать миль от ближайшего города, - хороший защитный барьер, построенный на общепринятых основах, известных всем телепатам. Ребенок-телепат достаточно удален от непрерывного воздействия мыслей горожан, - достаточно, чтобы сохранить непосредственность восприятия. Деннис, однако, проявлял все признаки рано пробудившихся способностей к восприятию и взаимодействию с другими телепатами и уходил в кататонию. Никто из вас не страдал страхами того рода, который мог ее вызвать. Врачи предполагали, что некоторая физическая аномалия местности могла повысить восприимчивость Денниса или какой-нибудь из поселков поблизости дал приют человеку - мощному излучателю мыслей, необычайно горестных для ребенка. Тогда мы рекомендовали вам перебраться в отдаленный уголок и пронаблюдать, не прояснятся ли обстоятельства самотеком. Ричард Гиз покачал головой. - С тех пор мы переезжали шесть раз! Руководствуясь тем же так называемым доводом. Ребенку уже тринадцать лет. Он не разговаривает, он не гуляет. Сиделке до сих пор приходится переодевать его и мыть. Все говорят, что больница - это уж совсем крайний случай, и пока я могу присоединиться к этому мнению. Но мы все начинаем снова - и с тем же результатом. - Да, - сказал Уинчелл. - Положение мальчика оставалось, в сущности, неизменным. Он все еще под воздействием той, первоначальной травмы. - Значит, переезд ничего не дал, - заметил Ричард. - Я не это имел в виду. Цель усилий достаточно ясна: в будущем избавить ребенка от воздействия враждебных ему побуждений и дать природным восстановительным силам возможность вернуться к некоторого рода равновесию, что ли. Слишком рано сегодня ожидать свидетельства подобного восстановления. - Или слишком поздно, - вставил Ричард. - Но наши действия были достаточно хорошо обдуманы, - продолжал Уинчелл. - Мы обследовали несколько тысяч известных телепатов, это помогло выяснить устойчивые нормы их существования, однако именно поэтому мы не собираемся принимать результаты собственной работы как Евангелие: не бывает "вечно безотказных" мутаций рода человеческого. Нет, сегодня делать выводы рано, нет и еще раз нет: слишком многое остается неизученным! - Не пытаетесь ли вы доказать, что он был и по меркам телепатов ненормален с самого начала? Уинчелл кивнул. - Именно. Я пытался давать ему несколько специальных развивающих тестов и проводил эксперимент, в который были вовлечены два других телепата. С их помощью я входил в сознание Денниса и использовал его экстрасенсорные способности, чтобы ему же и помочь. Ближайший из моих помощников-телепатов находился в тридцати милях отсюда, второй - в сорока. - Деннис принимал мысли на расстоянии сорока миль? - Да, и это объясняет остроту его первоначальной реакции. В ваших переездах вы никогда не были настолько удалены от источника несчастий. Здесь, однако... Условия, в которых живет Деннис, кажутся чисто функциональными, а у нас в запасе немало историй о ситуациях, которые могут дать мальчику ободрение, зародившееся еще в те дни, когда мутации не было и в помине. - Верно, все это так, - кивнул Ричард. - Что вы нам порекомендуете делать сейчас? - Думаю, следует пригласить одного из новых ТП-целителей. Пусть приедет сюда и поработает с мальчиком - каждый день в течение какого-то срока. Надо попытаться его переориентировать. - Я читала немного о случаях, схожих с тем, что произошло с Деннисом в детстве, - проговорила Вики. - Иногда травма бывает настолько сильной, что даже собственную свою индивидуальность пострадавшим развить не удается... Им нередко приходилось оставлять нетронутой шизоидную коллекцию кусочков информации и блоков, благодаря которым пострадавшие получали свои определяющие впечатления. Другие сразу же уходили в себя и никогда уже... - Нет причин говорить о худшем! - заявил доктор Уинчелл. - Стоит выиграть счастливый номер - и ты здоров, вы же знаете. Вы уже сделали полезную вещь - привезли Денниса сюда. Не упускайте, к тому же, из виду, что теперь целители гораздо больше знают об условиях особых состояний, чем при жизни прошлого поколения или даже десять лет назад. Давайте дадим им шанс! Попытайтесь сосредоточиться на положительных аспектах. Вспомните, как легко могут передаваться ваши чувства, ваши переживания. Вики опустила голову. И тут же спросила: - Можете вы рекомендовать целителя?. - Честно говоря, у меня есть несколько кандидатур возможных помощников. Мне придется проверить их способности. Чтобы построить курс лечения наилучшим образом, нужно было бы привлечь целителя, который мог бы жить здесь же и работать с мальчиком каждый день, - хотя бы какое-то время. Подбором кандидатуры я займусь, как только вернусь домой, и тотчас дам вам знать о результатах, возможно, завтра же. - Прекрасно, - одобрил Ричард. - Скажите им, что у нас есть отличная комната для гостей! Уинчелл начал подниматься. - Нам хотелось бы, чтобы вы остались отобедать, - сказала Вики. Уинчелл сполз обратно вниз, в кресло. - Искренне благодарю! Поднимаясь на ноги, Ричард Гиз улыбнулся впервые за этот день. - Что вы пьете? - Скотч с содовой. Ричард кивнул и выплыл из комнаты. - Сорок миль... - пробормотал он. Лидия Диманш приехала пожить в доме Гизов: маленькая грациозная женщина с музыкальным голосом и глазами, цвет которых почти повторял черный блеск ее волос. Вьющиеся кольцами волосы свидетельствовали о ее полинезийском происхождении. Денниса Лидия видела каждый день, она кормила его, направляла, командовала мальчиком, организовала эмоциональное и экстрасенсорное питание. В часы, свободные от работы с Деннисом, она занималась собой: возвращалась в свою комнату, уходила вниз, в город, поднималась на холмы. Лидия обедала за столом вместе с Гизами, но никогда не выбалтывала им информацию, важную для состояния ее пациента. Если же ее спрашивали начальственным голосом, она, не теряя достоинства, отвечала, что еще слишком рано говорить что-нибудь с уверенностью. Месяц спустя, когда Ричард Гиз отбыл в длительную деловую поездку, положение Денниса казалось неизменным. Ежедневные совещания его врачей продолжались. Вики проводила все больше и больше времени с растениями. Прежние несколько минут работы в палисаднике с утра и несколько минут после полудня выросли в часы. По вечерам Виктория стала читать книги по садоводству, заказала большую теплицу. Как-то утром Лидия, выходя из комнаты Денниса, буквально столкнулась с мамой мальчика. - Виктория! - сказала Лидия, и ее начавшаяся было улыбка моментально пропала. - Я хочу прочитать его мысли, Лидия! Все это время... Я должна увидеть, какой он теперь. - Мне следует привести доводы против вашего пожелания. Я контролировала мальчика очень строго, и теперь навязчивое вмешательство может нарушить баланс, который я попыталась установить... - Я не собираюсь вести передачу мыслей. Просто хочу взглянуть на него. - Смотреть, собственно, не на что. Он покажется вам таким, каким был. - Я должна его увидеть! Я настаиваю! - Вы не оставляете мне выбора, - промолвила Лидия, отступая в сторону. - Но прежде чем вы войдете, подумайте минуту о том, что я сказала. - Уже подумала. Вики вошла в комнату и направилась в сторону кровати. Деннис лежал на боку, наблюдая за ней от дальней стены. Глаза его не двигались, даже не моргнули, когда она проходила в двух шагах от него. Она раскрыла свое сознание и очень осторожно обратилась к мальчику. Затем она вышла из комнаты, глаза у нее были сухие. Вики прошла мимо Лидии, миновала передние комнаты и вышла в палисадник. Женщина села на скамью и стала наблюдать за геранями. Она не пошевелилась, когда Лидия пришла и села рядом с ней. Долгое время обе женщины молчали. Вики, наконец, проговорила: - Как будто наносишь чертеж на труп. Лидия покачала головой. - Так только кажется, - возразила она. - Тот факт, что заметных перемен нет, теперь не может считаться самым важным. За прошедшие месяцы был один момент, когда упражнения, которыми мы занимаемся с Деннисом, приобрели решающее влияние на него, и мы почувствовали разницу между бездействием и стабильностью. Сейчас главное вот что: ваш собственный дух - очень важный фактор окружающей его среды. - Я должна была его видеть, - сказала Вики. - Понимаю. Но, пожалуйста, не поступайте так больше. - Не буду. Не хочу. Спустя некоторое время Вики отметила: "Не могу понять, однако, как может повлиять на его состояние мой дух. И не вижу средств, чтобы управлять моим эмоциональным состоянием. Я не ведаю, как изменить мои ответные чувства, реакции - здесь, внутри. Так долго я боялась реальности... В детстве это касалось моей сестры Эйлин. Она не была ТП, но я могла читать ее мысли обо мне. Позднее - учителя. Потом - весь мир... Мир, спешащий прямо в ад, покачиваясь в ручной корзинке... Затем мой первый муж. Пол... Жизнь была для меня довольно-таки вшивым местечком, пока я не встретила Дика. Я мечтала о ком-то, похожем на него, - чтобы он был старше меня, сильней, чтобы знал, как добиться всего, что мне не давалось, чтобы делать все вместе с ним, делать надежно. И он хотел того же. Пока я не встретила его, постоянно казалось, будто мир на грани какого-то всеобщего и полного обвала. Но муж помог мне уйти прочь от этой мысли или держать ее в узде. И я догадалась: те же мысли преследовали и его. Но я чувствовала, что нет ничего, чего он не мог бы совершить, что вещи всегда будут к нему добры. Мир будет пробивать себе тот путь, которым уже шел мой муж. Одного я не хотела: испытывать боль. Затем... это случилось с Деннисом. И теперь я снова боюсь... Страх растет и растет, с тех пор как это случилось. Я слежу за новостями, но запоминаю только истории об авариях, бедствиях, преступлениях, загрязнении планеты. Я читаю, но получаю впечатления только от злой стороны жизни... Таков мир или такова я? Или, быть может, мы оба таковы? Сейчас Дик опять в отъезде... Я не знаю. Я в самом деле не знаю..." Лидия положила руку ей на плечо. "Вы посмотрели и увидели, и вы боитесь. Страх часто бывает нам полезен. Отчаяние - нет. Страх может раскрыть ваше сознание, укрепить вашу волю для борьбы. Отчаяние тянет назад..." "Но что это значит - бороться? И борюсь ли я теперь?" "Бороться - значит, верить в Денниса. Без этой веры я не смогу верить в собственные силы. Как легко давалась мне работа над другими делами, в которых результаты были более заметны! На каком-то отрезке пути целитель развивает мысли о состоянии пациента, о его шансах на выздоровление. С Деннисом у меня уже пришло это чувство, эти мысли. Я знаю, все будет нелегко и нельзя рассчитывать, что уже вот-вот произойдет выздоровление. На достижение этой цели могут уйти годы, причем работа будет необычайно тяжелой. Но помните, я таю его лучше, чем кто-нибудь иной, даже лучше, чем вы, и чувствую: вы есть все основания для надежды. Вы восприняли только краткий проблеск того, что бурлит внутри ребенка. Я видела больше. Его состояние связано, возможно, с другими вашими страхами. На каком-то уровне внутри вас самой это способно инициировать крушение его развивающейся личности, ведь он сталкивается с теми же проблемами, которые очень сильно волновали вас, пока вы не встретили Ричарда. Возможно, в представлении Денниса живет образ шизоидного мира. Нужно признать тот факт, что Ричард ничем не в состоянии ему помочь, чтобы мальчик сумел сочетать и другие переживания с теми, что возбуждены его тревогой. Можно заметить, как состояние Денниса начинает символически означать для вас дух времени. Деннис существует не сам по себе, к нему притрагивались части многих личностей. Их влившиеся в его сознание куски не соответствуют друг другу, не могут сосуществовать. Они конфликтуют. И сам он где-то там, среди них... С чем бороться? Как вам бороться? Живите надеждой, которую питать никто вам не запретит. Не давайте своему страху перерасти в отчаяние. Не отступайте назад. Скормите свой страх надежде. Преобразите его в терпеливое ожидание". "Вы советуете мне идти трудным путем, Лидия..." "Я знаю. Но я также знаю, что у вас хватит сил". "Попытаюсь..." Холодный ветер с гор ворвался в открытую гостиную и взъерошил герани. Вики откинулась назад и почувствовала ветер лицом, глаза ее глядели за кирпичную стену, туда, где покрытая тенью гора казалась вдруг повисшей над миром. - Он дитя особого времени, - сказала она чуть погодя. - Я буду учиться ждать его. Лидия изучала ее профиль; но вот она кивнула и поднялась. - Я хочу побыть с ним еще. - Да. Конечно, идите. Вики сидела, пока над ней не встала звездная ночь. Наконец она почувствовала, что холодно, и ушла в дом. Осень, зима, весна... Лето. Прошлым вечером я немного выпил в баре старого отеля "Ла Фонда". Теперь я разглядывал фасад здания и ждал, посматривая иногда за низкую сетчатую ограду и направо, вверх по улице. Тоскливое зрелище. Отель "Ла Фонда" исключение: он сам по себе. Кирпичный, штукатуренный. Он разнообразит собой район бурых развалюх, противопоставляя себя местному кирпичу и черепице. Господи, какое солнце! Оно огнем опускалось на площадь, текло мне на спину. Если бы на мне была рубашка с длинными рукавами, я был бы просто подрумянен. Так же я скоро стану испепеленным солнцем трупом или обваренным раком. В зависимости от того, как пойдут дела... Жизнь, скорее всего, череда происходящих с вами происшествий, которые успевают стрястись, пока вы ждете чего-то главного, ибо сама по себе жизнь - коллекция главных событий. Оружие лежало у моих ног. Винтовка была прикрыта темной курткой, которую я носил вчера вечером. С ней я провел день наверху, на холмах, я даже спал с ней ряд прошедших ночей. Вчера я разобрал ее, вычистил, смазал. Теперь винтовка заряжена, готова. Нет нужды возиться с ней снова, пока не пришло время использовать. Другой бы поднял ее, стал бы ей играть, положил бы на место... Пока пространство жизни ожидает меня, я всегда буду убежден в том, что каждый должен делать любое дело хорошо. Мир приходит к вам через чувства. Нет возможности предотвратить его целостность и краткость смерти, как бы я того ни желал. Мир внедряет модель самого себя поверх вашего внутреннего бытия. Таким образом, я чувствую его внутри, вот здесь. Его воля, значит, сильнее, чем моя собственная, и я лишь часть всего, что он мне показал. По правде сказать, высшая форма активности, в которой я могу проявить себя, это созерцание. Итак, я ждал на крыше, ничего не имея против того, чтобы закурить, как я поступал когда-то давно, до того как понял механизм бытия. Другие Дети Земли скажут, что это вредно для здоровья и к тому же загрязняет воздух. На мой-то взгляд, воздух и так достаточно загрязнен. На самом деле даже слишком. Хотя мир по сравнению со мной огромен, я знаю, что он может испытывать боль. Я хочу удержаться и не причинять ему боли нигде - насколько это возможно. Даже если результаты моих усилий будут незначительны, я их увижу, войдя в свой внутренний образ мира с сознанием того, что я - представитель Детей Земли. Но это будет смущать меня во время ожидания и созерцания, - а больше и сказать-то нечего. Что касается вреда моему здоровью... Меня не больно-то заботит, что от моего организма исходит. Человек родится, живет, умирает. С точки зрения бесконечности, я буду оставаться умершим столь же долго, как любой другой. Если какая-то сила не отправит меня в новое воплощение... Но такие фокусы, понятно, случаются не с каждым. Все, что происходит в жизни большинства, это построение образа мира и наслаждение им, оберегая от беспокойства его равновесие, защищая от вреда... Или, как я собираюсь сделать сейчас, защита чего-то полезного или улучшение жизни. Вот это и есть добродетель, причем единственная добродетель, которую я в состоянии видеть. Если я умру, похороните вместе со мной добрые чувства, - и я уйду осуществившимся, воздавшим Земле, матери моей, некоторую плату за то, что она носила меня на себе, какой-то знак благодарности за время моего существования. Что же касается моих останков... Пусть напишут: "Родерик Лейшман. Ему было плевать на себя". Два правительственных лимузина промурлыкали вверх по улице и подсвистели к стоянке перед входом в "Ла Фонда". Я подался вперед, когда из здания вышел охранник, чтобы поговорить с двумя шоферами. Сейчас, вот сейчас... В прошлом году я взорвал две плотины и две атомные электростанции. Да, Дети Земли неплохо поработали. Сегодня, однако, мы можем совершить нечто гораздо более важное. Остановить зло до того, как оно начало действовать. Уиллер и Мак-Кормак, губернаторы Вайоминга и Колорадо, должны встретиться здесь с губернатором Нью-Мексико, чтобы обсудить широкомасштабные энергетические проекты: широкомасштабные эксплуатацию, загрязнение, вред, разрушение. Личной злобы против них я не таю. Не все эти ребята отвратительны чисто по-человечески. Но Земля более важна, чем они. Их гибель значит больше, чем просто смерть их тел... Я наблюдал за поворотом солдата, который направился обратно в "Ла Фонда". Медленно - кому нужна спешка? - я наклонился за винтовкой. Затем поднял ее и стал держать у колена. Я уже получил меловой сигнал Детей Земли - на стене рядом со мной. "Не тяните, ребятки", - вот что я сказал бы вам, солдатики... Два солдата вышли из отеля и замерли у распахнутых дверей; один из них - тот, что разговаривал с водителями. Солдаты даже не смотрели ни вверх, ни вниз по улице. Я снял оружие с предохранителя, оттянул боек, поддерживая винтовку плечом, обвил пальцем спусковой крючок. Четверо мужчин показались в дверях, разговаривая между собой. На такой дистанции я идентифицировал каждого из них без проблем. Мой первый выстрел, самый чистый и легкий, уложил Уиллера. Я отвел ствол в сторону и дважды попал в Мак-Кормака, так как не был уверен в точности своего первого выстрела, которым я его достал. Затем я пригнулся, протер оружие быстро, но тщательно, как планировал, определил ему место под стеной, повернулся, припал к камням и начал отступление по крышам. Позади я слышал выстрелы, но ни один стрелок не подошел ко мне близко. Теперь, если только мой шофер на месте, я мог начать автомобильно-маскировочную рутину, которая унесет меня из города. Хотя меня действительно не очень волнует, что со мной станет, я стараюсь продлить свою жизнь в надежде, что смогу служить тебе, Мать-Земля, как ты того заслуживаешь. Я... Лето. Вики выронила садовый совок от ментального крика. "Лидия?.." - начала она, но тут же поняла, в чем дело. Она выбежала из теплицы, пронеслась через палисадник, вошла в дом. Уже в комнатах почувствовались мысли Лидии, неожиданно спокойные: "Все в порядке. Ничего страшного не стряслось. Не волнуйся". Затем - голос, которого она никогда прежде не слышала: - Мое плечо! Оно, по-моему, сломано! Я упал! Вики рванулась вперед, проскочив мимо Лидии. Деннис встал с кровати. Он стоял на своей стороне, у стены, сжимая правое плечо левой рукой и дико озираясь по сторонам. - Там! - крикнул мальчик, затем оступился и упал. Она поспешила к нему. - Виктория! Уйдите отсюда! - воскликнула Лидия. Вики подняла его на руки. - Он ранен. - Он вовсе не ранен! Дети падают постоянно. Оставьте нас. - Но прежде он никогда не выпадал из кровати и не разговаривал. Я должна... - Я вас серьезно прошу! Дайте его мне и оставьте нас! Я знаю, что делаю! Вики поцеловала дрожащего мальчика и передала его на руки Лидии. - Кроме того, держитесь подальше от его сознания! Это очень важно. Как я могу нести ответственность, если в решающий момент вдруг вмешиваетесь вы?. - Хорошо. Я ухожу. Но при первой возможности приходите и расскажите мне обо всем. Пересекая жилую комнату. Виктория снова услышала крик Денниса. Она обвела взглядом все кресла, затем сообразила, что садиться не хочет, и отправилась на кухню - вскипятить немного воды. Позднее - она не знала, сколько времени прошло - Виктория обнаружила себя сидящей у чайного бара, глядящей в чашку с чаем. Вошла Лидия, покачала головой и села рядом с ней. - Не понимаю, что случилось. Это было мощнее, чем галлюцинация. Возникла некая подлинная личностная структура, личность зрелого человека. Пользуясь тем, что мальчик нуждается в ней, она завладела им полностью. Однако я оказалась в состоянии стимулировать его центры сна, и теперь, Денни отдыхает. Когда он проснется, наводка может исчезнуть полностью. - Как вы думаете, может, позвать доктора Уинчелла? - Нет, путь, идущий от диагнозов, здесь никуда не приведет. Случившееся - всего лишь более эффектно, чем все, что было раньше. Но основывается по-прежнему на том, что Деннис не имеет индивидуальности, не имеет себя самого, принадлежащего исключительно ему. Сегодня он представляет собой поврежденную коллекцию фрагментов каких-то иных личностей, с сознанием которых он столкнулся еще до того, как вы сюда приехали. Каким-то образом он воспринял своего невольного врага и сегодня, тот же эффект произошел в более широком масштабе. Его личность была захвачена в плен другой, более сильной личностью. Кто именно послал ему сигнал и откуда, - на подобное расследование у меня пока не было достаточно времени. Однако, если это обращение нуждающегося за помощью, мне придется обнаружить несчастного. Кстати, происшествие может пойти на пользу Деннису. Нужно использовать новые и неожиданные материалы в построении его собственной индивидуальности. Обещать, конечно, еще слишком рано, но это возможно. - Значит, он не был ранен? - Нет. Ранен был тот человек, с которым мальчик находился в контакте. Он среагировал на чужую боль. - Следует, наверное, позвать Дика и дать ему знать, что случилось. - Вы рискуете понапрасну его растревожить. Думаю, лучше подождать и посмотреть, какова будет ситуация завтра. Тогда вы сможете рассказать мужу всю историю в более полном виде. - Пожалуй, верно. Он уже так давно отсутствует... Лидия, вам не кажется, что он отсюда... убежал? - Возможно, но лишь в какой-то мере. Вы прекрасно знаете, что он в обычной деловой поездке. Ощущение, что он убежал, вероятно, лишь проекция ваших собственных желаний. Ведь он уехал в те дни, когда вас здесь не было, не так ли? - Господи! Да! - Может быть, когда новый маленький кризис минует, вам не помешает взять отпуск. В ваше отсутствие я могла бы присматривать за домом. - Вы правы. Я действительно подумаю об этом, Лидия. Благодарю вас. Поздним утром следующего дня, когда Вики проснулась, Лидия была уже в комнате Денниса. Начинался теплый солнечный день, и Виктория работала в теплице до самого ленча. Лидия не присоединилась к ней, как у них было заведено; поэтому Вики долго стояла у закрытой двери комнаты Денниса, прежде чем вернуться в кухню. Нежные щупальца мыслей обнаруживали в сознании мальчика интенсивную умственную деятельность. Позднее Вики пошла в палисадник и через некоторое время там уснула. Тени стали длиннее, где-то поблизости звала сойка. Затем... "Виктория, где вы?" Она села, проснувшись. "Что случилось?" "Новости... То, что воспринимает Денни... Губернатор Уиллер умер, Мак-Кормак серьезно ранен... Убийца бежал... возможно, он ранен... Деннис был в сознании того человека, был там сегодня. Разорвать связь я не могла. В конце концов я снова уложила его спать. Я предполагала, что он имел контакт с кем-то, кто просто ярко фантазировал, - с психопатом, возможно, - но оказалась не права. Это реальность, и произошло это в Санта-Фе". "Санта-Фе в ста милях отсюда!" - отозвалась Вики. "Знаю! - продолжала Лидия. - Похоже, способности Денниса сильно возросли. Либо тесты доктора Уинчелла несли в себе ошибки". "Может, позвать доктора и Дика?" - спросила Вики. "Надо известить и власти. Я знаю имя раненого террориста - Родерик Лейшман. Он член радикальной экогруппы "Дети Земли". Судя по моим данным, он отправился на север". "Иду. Вы позвоните, куда следует? Кроме Дика". "Конечно!" Мы добрались до фермы Детей Земли в Колорадо к вечеру. Все время я пролежал, придерживая рукой раненое плечо, на заднем сиденье сначала одной машины, потом другой - если уж быть до конца точным, их было четыре. Водитель второй машины раздобыл где-то бинт и пластырь и сделал перевязку. А еще он дал мне аспирин и неполную бутылку виски. Это немного помогло. Ферма Джерри и Бетти - что-то вроде общественной собственности. Там все - члены нашей организации, Дети Земли, но только Джерри с Бетти, да еще парень, которого звали Квик Смит, знали про то, что я должен был сделать и что мне может понадобиться помощь. Чем меньше людей посвящено в такие дела, тем лучше. Меня отвели в спальню в главном доме, ее приготовили заранее, и там Джерри под местной анестезией вытащил пулю тридцать восьмого калибра, промыл рану и заштопал ее, вправил кости, наложил повязку и пластырь, а потом всадил мне лошадиную дозу антибиотиков. Джерри - ветеринар. Другого, такого же надежного, доктора у нас в этом районе нет. - Сколько таблеток аспирина ты проглотил? - спросил он меня. - Десяток, а может, и больше. Джерри - высокий, худой человек от тридцати до пятидесяти, точнее определить невозможно. За свою тяжелую жизнь ему удалось избавиться от всего, кроме мышц и мозолей, да еще, пожалуй, кучи морщин на лице. Он носит очки в металлической оправе, а когда сердится, его губы превращаются в узкую полоску. - Разве тебе не известно, как аспирин влияет на свертывание крови? - Нет. - Так вот знай: аспирин тормозит этот процесс. Кровотечение усиливается. Ты потерял много крови. Возможно, необходимо сделать переливание. - Перебьюсь, - успокоил я Джерри. - Мне удалось до вас добраться и не потерять сознание. Он кивнул, блеснули стекла его очков. - Если бы ко мне привели лошадь... Спиртное и аспирин. И ни крошки во рту за целый день... Я хотел было пожать плечами, но потом передумал. - Ну, если бы обстоятельства сложились иначе, меню было бы несколько иным - впрочем, будь я лошадью, ты бы наверняка меня пристрелил. Джерри ухмыльнулся, а потом посерьезнел. - Да, пожалуй, тебе действительно удалось справиться. Я не был уверен, что ты сумеешь оттуда сбежать. - Мы продумали все детали. Джерри кивнул. - А как ты ко всему этому относишься - сейчас? - Акция была необходима. - Наверное. - Ты видишь какой-нибудь другой выход? Их просто _н_е_о_б_х_о_д_и_м_о остановить. Мы начинаем привлекать к себе внимание. После сегодняшнего они станут гораздо осмотрительнее. - Это-то мне понятно, - сказал Джерри. - Только вот жаль, что нет какого-нибудь другого способа добиться того же результата. Знаешь, во мне еще осталось что-то от священника. Но дело не только в этом. Просто я не могу видеть, как живым существам причиняют боль, как их убивают. Одна из причин, по которой я стал ветеринаром. Умом я все понимаю, но вот мое сердце - оно против таких методов. - Знаю, знаю, - сказал я Джерри. - Ты и представить себе не можешь, сколько я про все это думал. Может быть, даже слишком много думал. - Да, наверное. Я считаю, тебе следует провести ночь у нас, не стоит отправляться дальше в путь прямо сейчас. Ты должен хорошенько отдохнуть. Я покачал головой. - К сожалению, оставаться мне здесь нельзя. Необходимо поскорее убраться из этих мест, только тогда я смогу спокойно отдохнуть. Кроме того, теперь я поеду в фургоне, там на полу постелен матрас, и я лягу. Да и вообще, чем быстрее я отсюда исчезну, тем будет лучше для вас. - Знаешь, если бы меня беспокоила собственная безопасность, я не стал бы ввязываться в эти дела. Нет, за себя я не опасаюсь. Помнишь, я говорил тебе, что не могу видеть, когда живым существам причиняют страдания, когда их убивают? - Ну, у меня гораздо больше возможностей избежать того и другого, если качественно замести следы. Джерри подошел к окну и выглянул наружу. - Кажется, по дороге едет твой фургон. Какого он цвета? - Красный. - Угу. Похоже, он. Послушай, не принимай больше аспирин. - Ладно. Ограничусь только спиртным. - Оно отравляет организм. - Уж лучше пусть отравляет мой организм, зато спиртное не наносит вреда и не загрязняет нашу Землю, - проговорил я. - Она продержится гораздо дольше меня. Выпьешь со мной? Джерри коротко рассмеялся. - На дорожку? Почему бы и нет? Я достал свою бутылку, а он принес из шкафчика стаканы. - Счастливого пути, - сказал Джерри. - Спасибо. Хорошего тебе урожая. Я услышал, как подкатил фургон, подошел к окну и выглянул. Из дома появился Квик Смит, худощавый, рано поседевший человек, который был бы на моем месте, если бы ему выпала такая судьба - все решала подброшенная в воздух монета. Того парня, что сидел за рулем фургона, я уже встречал раньше. Так что я не спеша допил виски, поставил стакан на стол и взял свою бутылку. Пожал Джерри руку. - Знаешь, ты все равно особенно не налегай на спиртное, приятель, ладно? Я кивнул, и тут в комнату вошел Квик с известием, что пора ехать. - Пока. Я последовал за Квиком, забрался в фургон. Водитель - крепкий парень, которого звали Фред, - обошел фургон, чтобы проверить, как я устроился, и показать, где что лежит: еда, фляжка с водой, бутылка вина, револьвер тридцать восьмого калибра и коробка с патронами. Я не совсем понимал, для чего нужно последнее, поскольку не собирался сопротивляться властям. Впрочем, сейчас я даже не смог бы быстро зарядить пистолет. Заметив мою повязку, Фред сделал это за меня, а потом засунул оружие под матрас. - Готов? - спросил он. Я кивнул, и Фред закрыл дверцы фургона. А я устроился поудобнее и закрыл глаза. Доктору Уинчеллу не удалось убедить лейтенанта Мартинеса оказать ему содействие. Тогда он позвонил Ричарду Гизу, поговорил с ним минут десять и сумел добиться своего. Дику же понадобилось всего пять минут, чтобы в Вашингтоне настолько заинтересовались его сообщением, что послали на ферму Гизов специального агента Робертсона, который прибыл вечером того же дня. Робертсон - тридцатилетний, чистенький, холеный, голубоглазый, абсолютно серьезный - сидел в своем абсолютно сером костюме в гостиной напротив Вики и Лидии. - У нас в картотеке нет данных о человеке по имени Родерик Лейшман, - сказал он. - Ничем не могу вам помочь, - ответила Лидия. - Его зовут именно так. Вики бросила на нее удивленный взгляд - ее озадачил голос Лидии, которая вызывающе задрала вверх подбородок и плотно сжала губы. - Простите, - смутился Робертсон. - Не надо сердиться. Проверка продолжается. В прошлом у него могло быть другое имя. Вы правы - он связан с Детьми Земли. На стене оставлен знак этой организации. Лидия кивнула. - А скажите, - начала она, - что с ним будет? Робертсон уже почти улыбнулся, но потом все-таки передумал. - Ну, как это обычно принято: суд, обвинение, приговор - если, конечно, ваша информация окажется достоверной. Что касается деталей, все будет зависеть от адвоката, присяжных, судьи. Вам, должно быть, известна официальная процедура. - Я совсем не это имела в виду, - сказала Лидия. Робертсон наклонил голову набок. - Боюсь, я вас не понимаю. - Я думаю о своем пациенте, - пояснила Лидия. - Мальчик настолько прочно связан с преступником телепатически, что они практически стали единой личностью. Мне нужны следующие гарантии. Если мы станем вам помогать, этот человек не должен пострадать во время ареста. Я не имею ни малейшего представления о том, как отреагирует Деннис на его смерть. И у меня нет никакого желания это выяснять. - Не в моих силах дать вам гарантии... - В таком случае я вряд ли смогу оказаться вам полезной. - Сокрытие улик - серьезное преступление. Особенно в таком деле. - С моей точки зрения, я обязана защищать интересы своего пациента. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что данная ситуация может быть истолкована как сокрытие улик. Не думаю, что истории известен хотя бы еще один подобный случай. Робертсон вздохнул. - Давайте не будем спорить по поводу буквы закона, - сказал он. - Этот человек стрелял в двух сенаторов. Один погиб, а другой, может быть, не доживет до утра. Преступник является членом радикальной экологической организации, которая считает насилие одним из допустимых средств борьбы, - так записано в их программе. Он сейчас на свободе, и вы утверждаете, что Деннис в состоянии обнаружить его местонахождение. Если вы откажетесь сотрудничать с нами, мы доставим сюда нашего телепата и он займется Деннисом. По правде говоря, в вашем согласии нет особой необ... - Мистер Робертсон, на этот счет существуют определенные законы. Это называется вмешательством в личную жизнь, причем в самом явном виде... - Деннис ребенок. Нам потребуется всего лишь согласие родителей, а вы тут ни при чем. Он посмотрел на Вики, которая с силой сжала руки и взглянула на Лидию. - Деннис пострадает, если они причинят вред тому человеку? - Думаю, да. - В таком случае я категорически против, - заявила Вики. - Очень сожалею, мистер Робертсон. - Поскольку все это затеял ваш муж, вполне возможно, он согласится на наши условия. Вики положила руки на колени. - А если он это сделает, - сказала она, - я не буду с ним разговаривать до конца жизни. Уйду от него и заберу с собой Денниса. Робертсон опустил голову. - Поймите, дело совсем не в моем упрямстве, - начал он. - Как я могу дать вам хоть какие-нибудь гарантии? Этот человек и нам тоже нужен живым и невредимым. Нам просто необходимо его допросить. Потому что мы хотим узнать про группировку, к которой он принадлежит, как можно больше. Мы обязательно постараемся арестовать его, не причинив вреда. Но ведь существует понятие самозащиты, когда люди начинают стрелять. Даже и в этом случае те, кто будут производить арест, постараются сохранить преступнику жизнь. Однако есть вполне реальная возможность, что его убьют. Ну, будьте же благоразумны. Если вы сообщите нам, где найти этого человека, шансы на то, что с ним все будет в порядке, увеличатся. Что еще я могу вам предложить? - Хорошо, - проговорила Лидия. - Ваши слова звучат вполне разумно. Давайте сделаем так: вы скажете все то же самое тем полицейским, что преследуют Лейшмана. - Договорились, - согласился Робертсон. - Я сам, лично, объясню всем, кто будет отвечать за арест Лейшмана, как обстоит дело. Если хотите, можете послушать, что я буду говорить. Как вы считаете, это справедливо? Лидия посмотрела на Вики. - Давайте, - согласилась та. - Хорошо, - начала Лидия, - он в Колорадо... Когда я проснулся, было по-прежнему темно. Меня мучила жажда, в плече пульсировала боль. Через несколько минут я вспомнил все, что со мной произошло. Тогда я протянул руку и ощупью отыскал фляжку с водой. Протер глаза, пригладил рукой волосы, сделал глоток. Потом отодвинул занавеску и посмотрел в окно. Скалы, песок, какие-то столбы... Часы показывали 4:35. - Ты не остановишься где-нибудь? - крикнул я водителю. - А то у меня мочевой пузырь лопнет. Фред остановил фургон и выпустил меня. Я отошел к канаве. - Сколько осталось до следующей смены машин? - Полчаса. Или даже чуть-чуть поменьше. Встреча назначена на пять. Я фыркнул. - Ну, как ты, держишься? - спросил он. - Нормально. Пока я спал, все было тихо? - Угу. В новостях тоже ничего особенного не сообщали. Я снова забрался в фургон. Было довольно прохладно, и я закутался в одеяло. Сделал глоток виски. Похоже, нам удалось оторваться от преследователей - уже прошло много времени, а на хвост нам так никто и не сел. Я провел рукой по подбородку. Пожалуй, не буду бриться и отпущу бороду. Забьюсь в какую-нибудь нору, пока не заживет плечо, а потом найду себе работу попроще. Скажем на три, четыре месяца... перееду на запад. Сиэтл, Портленд... Я вспомнил про пистолет под матрасом. Стоит ли брать его с собой? От оружия одни неприятности. Но все равно хорошо, когда оно есть. Можно спрятать пистолет в повязку на руке. Отличное место. Пожалуй, имеет смысл подержать его при себе, пока не поправлюсь. А потом выбросить. Плохо, что он такой большой, могли бы выбрать и поменьше. Я достал пистолет из-под матраса, попробовал засунуть его в повязку - понял, что он будет заметен меньше всего, если пристроить его поближе к спине. Хитроумно. Легко доставать. Стыдно не воспользоваться такой прекрасной возможностью. Вынув пистолет из повязки, я снова спрятал его под матрас. Стоит об этом подумать... Становилось все холоднее. Неожиданно фургон сбавил скорость, съехал с дороги и двинулся вдоль какой-то скалы. Через несколько минут мы остановились, Фред обошел фургон и открыл заднюю дверь. - Ну вот, приехали, - сообщил он мне. - Куда приехали? - Мак-Кинли, Вайоминг. Я присвистнул. - Ничего себе, куда мы забрались! Он протянул руку, помог мне вылезти, а потом забрался внутрь. Взял одеяло, подушку, фляжку с водой, виски и положил все это на пол у себя за спиной гак, чтобы можно было сразу дотянуться. Затем пошарил под матрасом и вытащил пистолет. Посмотрел на меня, потом на оружие и снова на меня. - Возьмешь? - А почему бы и нет? - ответил я и, взяв пистолет из его рук, аккуратно засунул под повязку. Совсем низко, справа от меня, перемещаются, мигают звезды... - Что это за озеро? - Водохранилище Глендо. Фред выбрался наружу, повернулся, собрал вещи. Он обошел фургон, и я последовал за ним, только тут заметив под деревьями припаркованную метрах в ста от нас машину. Влажный неподвижный воздух и полная тишина, которую нарушал только звук наших шагов. Когда мы подошли поближе, я заметил, что меня ждет большой зеленый седан. Водитель сидел на своем месте, курил и наблюдал за нами. Я поздоровался с ним - какой-то незнакомец. Никто не стал представляться. Фред кивнул, убрал мои вещи на заднее сиденье машины, похлопал меня по здоровому плечу и сказал. - Удачи тебе, приятель. - Спасибо. Я забрался внутрь и устроился поудобнее. - Ну как, держишься? - спросил мой новый водитель. - Просто замечательно. Учитывая все обстоятельства. Мотор хохотнул, потом что-то тихо зашептал. Крошечная вспышка света - родитель выбросил сигарету. Включил фары, и мы тронулись в путь. Немного позже он проговорил: - По радио только про тебя и шумят. Как это было? - Самое трудное - ждать, - ответил я. - Все остальное занимает несколько секунд. Механическое действие. А потом ты сразу принимаешься думать о том, как бы поскорее оттуда убраться. Эти несколько секунд пронеслись у меня в голове. Я увидел, как они упали. Значит, попал. Стер отпечатки пальцев с оружия... Затем бросился бежать. Слышал внизу, у себя за спиной, крики и шум. Выстрел... плечо... кровь. Они, наверное, уже установили группу. - Ничего особенного, - проговорил я. - Теперь все позади. - Как я слышал, Мак-Кормак еще держится. - Не имеет значения. Мы совершили акцию. Надеюсь, он выкарабкается. - Вот как? - Они должны были понять. Вот и все. Сейчас мне больше не хочется об этом думать. - Ты считаешь, наше дело от этого выиграет? - Ну, кто же может знать? Надеюсь. Я попытался. - Вдруг понадобится организовать несколько таких акций, чтобы они получше нас поняли. - Акций, проклятье! Это было убийство. Следующее, если возникнет новая необходимость, может взять на себя кто-нибудь другой. Лично я выхожу в отставку. - Ты заслужил отдых. Плечо снова начало пульсировать, и я откупорил бутылку. - Хочешь выпить? - Угу, спасибо. Он взял бутылку, сделал глоток, вернул мне. Я подумал об ожидании, об образе нашей Земли, что возник тогда в моем сознании, и о том, что я, возможно, немного изменил его... Потом выглянул в окно и увидел летящие мимо тени: скалы и кустарники, холмы и равнины. Мне ужасно хотелось, чтобы пошел легкий дождичек, который отмыл бы окружающий пейзаж, а ветер высушил бы, словно полотенцем. Однако кругом было тихо и неуютно. Что ж, да будет так. Мне могут не нравиться эти места, и все же я люблю эту сухую траву и животных, спящих в своих норах. Только созерцая беззаботную, дремлющую силу Земли, человек испытывает истинное наслаждение и гордость. Даже в момент разрушения она созидает. Тот, кто забывает о ней, лишает себя права на общий успех. Мы должны знать о силах, рядом с которыми живем... Я открыл окно и сделал глубокий вдох. Да. Мир по-прежнему дарил меня своим воздухом, и я с радостью отдавал ему... - Мне очень не нравится, что мы так долго не укладываем его спать, - сказала Лидия, глядя в пустую чашку из-под кофе. Робертсон сжал челюсти, но заставил себя говорить спокойно. - Думаю, нам не очень много осталось ждать, - проговорил он, - мы подняли по тревоге полицейское управление в Каспере. Впрочем, Лейшман, конечно, может выбраться из Вайоминга до того, как его обнаружат. Но, учитывая, что на поиски вышел еще и отряд из Рапид-Сити, вертолет доберется до него раньше, чем он уйдет в Южную Дакоту. Зеленый автомобиль, мчащийся на восток в такое время суток... Заметить его ничего не стоит. Полчаса, не больше. Лидия посмотрела на спящую на диване Вики. - Хотите еще кофе? - предложила она Робертсону. - Давайте. Когда Лидия принялась наливать кофе, он спросил: - Состояние Денниса... насколько мне известно, эта ситуация несколько необычна... когда телепат может поддерживать связь на таком расстоянии? Лейшман находится отсюда в добрых пятистах километрах. - Да, - ответила Лидия. - Как ему это удается? Лидия улыбнулась. - Честно говоря, мы и сами не очень понимаем, почему телепатическая связь вообще действует на каком бы то ни было расстоянии, - ответила она. - Однако вы правы: то, что Деннису удается долго поддерживать контакт с человеком, находящимся так далеко от него, просто беспрецедентно. Робертсон одним глотком осушил свою чашку с кофе. - Значит, до сих пор Деннис так далеко не "путешествовал" - даже в течение короткого времени? - Нет. По правде говоря, я думала, что мы просто укажем вам направление, после чего связь Денниса с Лейшманом быстро прервется. - Парнишке, наверное, туго приходится. Мне, честное слово, жаль, что все так получилось. - Знаете, я не вижу никаких признаков напряжения, если не считать обычной усталости от того, что он не спит так поздно. Вам же известно, не это меня беспокоит больше всего... - Знаю, знаю. Я тоже не хочу причинять вред сознанию мальчика. Послушайте, тут мне пришла в голову одна идейка. Поскольку Деннис так здорово поддерживает связь с Лейшманом, может быть, он в состоянии не только принимать, но еще может и передавать сообщения? А не попробовать ли уговорить Лейшмана сдаться добровольно? - Нет. Деннис не умеет этого делать. - А вы? Попытайтесь воздействовать на преступника через Денниса, поговорить с ним. Прикажите ему остановиться, дождаться представителей власти и сдать оружие. - Ну, не знаю... - Попробуйте! Лидия сделала глоток кофе, потом откинулась на спинку стула и закрыла глаза. - Через несколько минут я вам скажу, насколько это возможно. Я бросил на пол пустую бутылку и уже, наверное, в сотый раз поправил одеяло. За окном приятно раскачивался мир. Теперь можно поспать... Влажная, серая, гудящая, нескончаемая пелена... "Родерик Лейшман". - Что? - Я ничего не говорил, - отозвался водитель. - Мне показалось, что меня кто-то позвал. - Ты спал. Может, приснилось. - Угу. Я вздохнул и собрался еще немного вздремнуть. "Ты не спишь, Родерик. К тебе обращаюсь я". ...Мать-Земля равнодушна и холодна. Она никогда и ни с кем не говорит. Где-то у меня в ногах перекатывалась пустая бутылка. Я хихикнул. До сих пор чужие голоса не мерещились мне во сне. К тому же я не чувствовал, что напился до потери сознания; впрочем, это ощущение часто оказывается обманчивым. Вот проснусь и посмеюсь над глупым сном. Я закрыл глаза. "...Ты не пьян и это не сон, Родерик. Сейчас я с тобой". - Кто ты? - прошептал я. "Ты сам меня назвал". - Неужели то, что я сделал сегодня, так важно? "Есть еще а другие соображения". - Чего ты хочешь? "Твою жизнь". - Бери ее. Она твоя. "Я хочу сохранить ее, а не отнять". - Что это значит? "Ваш автомобиль преследуют федеральные агенты. Они знают, где вы находитесь. Довольно скоро вас догонят". Я покрепче прижал к груди правую руку, почувствовал под повязкой пистолет. "Нет. Ты должен сдаться, а не стрелять в них". - В качестве жертвы я принесу больше пользы. "Судебный процесс привлечет внимание общественности. У тебя будет возможность выступить перед множеством людей. И не один раз". - Что я должен делать? "Останови машину и жди. Сдайся. Не дай повода преследователям причинить тебе вред". - Понятно. Ты останешься со мной - до конца? "Я всегда с тобой". Отбросив одеяло, я наклонился вперед. - Остановись на минутку, - попросил я водителя. - Конечно. Он затормозил и съехал на обочину. Когда мы остановились, я спросил: - У тебя есть пистолет? - Да, в отделении для перчаток. - Достань. - А в чем дело? - Давай вынимай его, черт тебя подери! - Ладно, ладно! Он потянулся к отделению, открыл его и засунул руку внутрь. Он еще только начал поворачиваться в мою сторону, а я уже был готов. Мой пистолет уставился прямо ему в грудь. - Нет, нет, - проворчал я. - Положи его на сиденье. - Что все это значит? - Делай, как тебе говорят! Он заколебался, и мне пришлось напомнить ему: - Я уже застрелил сегодня двоих. Он положил пистолет. - А теперь возьми его левой рукой за дуло. Он так и сделал. - Перебрось пистолет мне. - Что происходит? - Я пытаюсь сохранить нам обоим жизнь. Ты против? - Нет, я всей душой за, - поспешно заверил он. - Просто отличная идея. Мне только не совсем понятно, зачем меня разоружать. - Я не хочу, чтобы началась стрельба. Похоже, нас скоро арестуют. Водитель усмехнулся. Открыл дверцу машины. - Не выходи! - Я и не собирался. - Он развел руками. - Посмотри сам. Мы здесь одни. Дорога совершенна пуста. Послушай, я знаю, ты очень устал, много выпил и нервы у тебя на пределе после всего, что тебе пришлось пережить. Я тебя уважаю, но приди в себя: это самый настоящий бред. Почему бы... - Не двигайся! Положи обе руки на руль! - Мы вызовем подозрения, если будем просто так тут стоять, а кто-нибудь проедет мимо. - Это куда лучше, чем другой вариант. - Уехать отсюда? - Получить пулю в лоб. Уехать не удастся. - Может, будешь настолько любезен, что объяснишь, с чего ты это взял? - А тебе это знать не обязательно, - заявил я. Водитель довольно долго молчал. - Это что, какая-то западня? - наконец спросил он. - Или часть плана, в которую я не посвящен? А может быть, ты все сам придумал? - Нет, это не я придумал. Он вздохнул. - Ага. Почему же ты мне не сказал раньше? Я бы не стал с тобой спорить. - Лучше тебе ничего не знать. - Можешь убрать пистолет. Я... - Я устал от разговоров. Просто посиди и помолчи немного. Ричард Гиз подошел к своему сыну, который сидел во дворе на скамейке. - Здравствуйте, - сказал он. - Привет. - Меня зовут Дик Гиз. Деннис поднялся на ноги, протянул левую руку вперед, повернув ее ладонью вверх. Правую руку он прижимал к груди. Его темные глаза встретились с глазами отца. - Род Лейшман, - сказал он, когда Дик пожал его левую руку. - Не возражаете, если я посижу рядом? - Садитесь, - сказал он, опускаясь обратно на скамейку. - Как вы себя чувствуете? - Плечо еще продолжает немного беспокоить. - Он потер правое плечо левой рукой. - Вы адвокат? - Влиятельный друг, - ответил Дик, присаживаясь рядом. - С вами хорошо обращаются? - Не могу пожаловаться. Послушайте, я не уверен, что мне следует с вами разговаривать без мистера Палмера - моего адвоката. Недостаток образования. Ничего личного. Не обижайтесь. Ладно? - Конечно. Могу я спросить вас о чем-нибудь, не имеющем отношения к процессу? Зеленые - совсем такие же, как у Вики, - глаза еще раз внимательно посмотрели на него. - Давайте. - На что рассчитывают Дети Земли, применяя насилие? - У нас есть одно желание, сохранить Землю, чтобы люди смогли прожить на ней еще многие века. - Совершая убийства? Взрывая заводы и плотины? - Похоже, другого способа убедить власти в серьезности наших намерений просто не существует. - Позвольте мне сказать, что я по этому поводу думаю. Если вы действительно добьетесь своего и сумеете уничтожить все значительные источники энергии, то ваша главная цель - сделать Землю подходящим местом для обитания человечества - станет невыполнимой. Подождите! Дайте мне закончить. Я не знаю, читали ли вы "Будущее, как история" Роберта Хейлбрунера, книгу, написанную в середине прошлого столетия, - он делает очень удачную посылку, утверждая, что общие очертания будущего есть история, которая неотвратимым образом определена силами, давно вступившими в действие; силами такими мощными, что мы едва ли в состоянии что-либо им противопоставить. Технология, например, не может остановить свое наступление. А это, в свою очередь, повлечет создание огромного бюрократического государственного аппарата. Изобилие товаров сделает жизнь людей намного более приятной и легкой, так что именно экономические проблемы заставят людей продолжать борьбу за прогресс. Он оказался прав в этих вопросах, ведь в менее развитых странах, какой бы политический строй у них ни возник, правители первым делом обещали самую быструю индустриализацию. С этого момента их будущее будет развиваться так же, как и наше... - Хейлбрунер был умным человеком, - прервал его Деннис, - но вы не можете продлевать подобную кривую до бесконечности. Система не выдержит еще до того... - Технический прогресс уже не раз разрешал проблемы, созданные им самим. - Однако недостаточно быстро и эффективно. Мир продолжает расти, усложняться, ему грозит кризис перепроизводства. Жизненные стандарты становятся чрезмерно высокими, люди начинают жить ради производства, а не наоборот. Торо... - Торо, Руссо и им подобные хотели, чтобы мы вернулись в лес. - Руссо принято трактовать неправильно, а Торо никогда этого не предлагал. Мне кажется, они хотели сделать науку оптимальной, чтобы она помогла людям понять, насколько сложным, многолюдным и механизированным должно быть общество, чтобы все его члены получили возможность жить достойно; наука должна была вывести соответствующие законы, а свободная воля человека - претворить их в жизнь. Они вовсе не хотели возвращаться в лес, они намеревались вывести разумное среднее между простотой и сложностью. Именно этого и добиваются Дети Земли. Дик немного помолчал, а потом сказал: - То, что вы говорите, звучит благородно и искренне. Я совсем не против идеализма. Нам необходимы идеалы. Но я чувствую, что Хейлбрунер был прав. Мы уже давно, заранее, написали историю будущего. Я надеюсь и верю, что наступит день, когда все пойдет так, как того хотим мы. Но сначала нам придется замедлить ход, направить энергию в другое русло. Подобные процессы занимают целые поколения - их невозможно совершить за одну ночь. Вне всякого сомнения, ничего не удастся изменить отдельными актами насилия, когда здание уже, в основном, построено. - У нас нет времени, - возразил Деннис. - Я убежден: Хейлбрунер ошибся, утверждая, что мы сами пишем историю будущего, если готовы учиться на ошибках прошлого. - Даже если это и так, я все равно не считаю, что на следующем повороте нас ждет хаос. - Надеюсь, вы свернете в нужном месте, хотя лично я сомневаюсь, что вам это удастся. Дик поднялся. - Мне пора. Я еще приду вас навестить. Деннис кивнул. - До встречи. Дик, не оборачиваясь, быстро зашагал прочь от маленькой фигурки, оставшейся сидеть на скамейке. Войдя в дом, он прошел через гостиную, даже не взглянув на Вики и Лидию, которые расположились на диване. В кухне налил себе неразбавленного виски, одним глотком опорожнил стакан, добавил еще и только после этого медленно вернулся в гостиную. - Никак не могу в это поверить, - произнес он, усаживаясь в кресло. - Еще несколько недель назад он вообще ничего не понимал. Теперь... Лидия, вы сказали, что Деннис находится в постоянном контакте с этим типом, а оказалось, что он просто-напросто в него превратился. - Я не ожидала такого поворота, - объяснила Лидия. - Это произошло уже после того, как мы с вами разговаривали, до вашего возвращения. - Более того, он обладает определенной свободой воли. Он способен реагировать на происходящие события так, словно он на самом деле и есть Лейшман. - Да. - Как долго это может продолжаться? - Ответить на вопрос невозможно. - Это хороший знак или плохой - с вашей точки зрения? - Я бы сказала, хороший. Что бы ни произошло в дальнейшем, останутся следы, процесс возвращения к нормальной жизни начался. - Значит, он вырастет, продолжая считать себя Лейшманом? - Да, если мы не вмешаемся. Я постараюсь заблокировать этот эффект, если он примет затяжной характер. Сейчас для нас важно, что мозг Денниса, так долго сохранявший пассивность, наконец, начал действовать. Это очень важно. - Однако он высказывает совсем не детские мысли. Так разговаривают взрослые. Может быть, скачок произошел слишком рано? Вики захихикала, и, казалось. Дик только сейчас заметил ее присутствие. - Похоже, ты забыл, что именно бомбардировка мыслями взрослых и явилась причиной возникновения проблем у нашего сына. Сейчас, по крайней мере, он научился фильтровать их и сумел сосредоточиться на мыслях одного человека. Что из того, что этим человеком стал Лейшман? С тех пор как это произошло, я много с ним разговаривала. Не такой уж он плохой парень. На самом деле он мне даже нравится. Идеалист и... - ...и убийца, - закончил Дик. - М-да, замечательного парня выбрал наш сын. Лидия, не окажет ли личность Лейшмана влияние на дальнейшую жизнь Денниса? - А как насчет вас. Дик? - спросила Лидия. - Или вас. Виктория? Вы с раннего детства читали мысли взрослых. Оказало это на вас пагубное влияние? - Да, мы читали мысли взрослых, но не были полностью порабощены ими, - возразил Дик. - Это совсем другое дело. Лидия кивнула. - Верно, - согласилась она. - Конечно, возможность долговременного влияния личности Ле