ружки для пожертвований. Когда мистер горожанин предстает лично в клинике бога церкви, выбранной им в канун своего шестидесятилетия, считается, что его молитва будет рассмотрена с учетом его греха при решении, в какую касту он войдет, а также возраст, пол и здоровье тела, которое он получит. Мило. Ловко придумано. - Я не пройду испытания, - сказал Сэм, - даже если воздвигну мощный молитвенный счет. Они поймают меня, когда дело коснется греха. - Какого рода грех? - Я еще только собираюсь его совершить, но он записан в моем мозгу, поскольку я его обдумывал. - Хочешь выступить против богов? - Да. - Каким образом? - Еще не знаю. Начну, однако, с контакта с ними. Кто их глава? - Не могу назвать ни одного. Правит Тримурти - Брама, Вишну и Шива. Но кто из них главнее в данный момент - не могу сказать. Кто-то думает, что Брама... - Кто они - по-настоящему? Ян покачал головой. - Не знаю. У всех у них не те тела, что были тридцать лет назад. И все пользуются именами богов. Сэм встал. - Я вернусь попозже, или пришлю за тобой. - Надеюсь... Выпьешь еще? Сэм покачал головой. - Я должен еще раз стать Сиддхартой, разговеться в гостинице Хаукана и объявить о своем намерении посетить Храм. Если наши друзья стали теперь богами, они наверняка общаются со своими жрецами. Сиддхарта идет молиться. - Только не упоминай в молитве меня, - сказал Ян, наливая еще стаканчик. - Я не знаю, останусь ли я жив после божественного посещения. Сэм улыбнулся. - Они не всемогущи. - Надеюсь, что нет, но боюсь, что это скоро случится. - Счастливого плавания, Ян. - К чертям! Принц Сиддхарта остановился на улице Кузнецов на пути к Храму Брамы. Через полчаса он вышел из мастерской в сопровождении Страка и трех слуг. Улыбаясь, словно ему было видение того, что произойдет, он прошел через центр Махартхи и, наконец, появился у высокого, обширного Храма Творца. Не обращая внимания на тех, кто стоял у молитвенной машины, он поднялся по длинной пологой лестнице, чтобы встретиться у входа в Храм с главным жрецом, которого он заранее известил. Сиддхарта и его люди вошли в Храм, разоружились и почтительно поклонились центру помещения, прежде чем обратиться к жрецу. Страк и остальные держались на почтительном расстоянии, когда принц положил тяжелый кошелек в руки жреца и тихо сказал: - Я бы хотел поговорить с Богом. Жрец внимательно вгляделся в лицо принца. - Храм открыт для всех, господин Сиддхарта, и каждый может общаться с Небом, сколько пожелает. - Я не совсем это имею в виду, - сказал Сиддхарта, - я думал о чем-то более личном, чем жертвоприношение и долгая литания. - Я не вполне понимаю... - Но ты понимаешь тяжесть этого кошелька? В нем серебро. Но у меня есть другой - с золотом, его тоже можно передать. Я хотел бы воспользоваться твоим телефоном. - Теле?.. - Коммуникационной системой. Если ты из Первых, как я, ты должен понимать мой намек. - Я не... - Уверяю тебя, что мой звонок ничем не повредит твоему главенству здесь. Я знаю эти дела, и моя скромность всегда была притчей во языцех среди Первых. Вызови сам Первую Базу и справься, если тебе так легче. Я подожду в другой комнате. Скажи им, что Сэм хочет поговорить с Тримурти. Они согласятся. - Я не знаю... Сэм достал второй кошелек и взвесил его на руке. Глаза жреца упали на кошелек, и он облизал губы. - Подожди здесь, - приказал он и, повернувшись, вышел. ИЛИ, пятая нота арфы, гудела в садах Пурпурного Лотоса. Брама болтался на краю горячего бассейна, где он мылся со своим гаремом. Глаза его, казалось, были закрыты, он опирался локтями о край, а ноги покачивались в воде. Но из-под длинных ресниц он следил за дюжиной девушек в бассейне, надеясь увидеть, как кто-нибудь из них бросит оценивающий взгляд на его темное, с тяжелыми мышцами, длинное тело. Черные усы блестели во влажном беспорядке, волосы черным крылом падали на спину. Он улыбался ясной улыбкой в солнечном свете. Но никто из девушек, похоже, не замечал его, и улыбка смялась и ушла. Все их внимание было поглощено игрой в водное поло. ИЛИ, колокольчик связи, зазвонил снова, когда искусственный ветерок донес запах садового жасмина до ноздрей Брамы. Брама вздохнул. Он так хотел, чтобы девушки поклонялись ему, его физической мощи, его тщательно вылепленным чертам лица. Поклонялись как мужчине, а не как богу. Но, хотя его специальное и усовершенствованное тело было способно на подвиги, недоступные простому смертному, он все-таки чувствовал себя неловко в присутствии этой старой полковой лошади - Бога Шивы, который, несмотря на приверженность к нормальной человеческой матрице, был куда более привлекательным для женщин. Создавалось впечатление, что пол как бы переходит пределы биологии: как ни старался Брама подавить память и разрушить эту часть духа, он родился женщиной и каким-то образом все еще ею оставался. Зная это, он несколько раз перевоплощался в высшей степени мужественного человека, но все равно чувствовал некоторую неадекватность, как будто признак его истинного пола был выжжен на его лбу. От этого ему хотелось топать ногами и гримасничать. Он встал и поплелся к своему павильону мимо низкорослых, причудливо изогнутых с какой-то гротескной красотой деревьев, мимо шпалер, качающихся в утреннем свете, прудов с голубыми водяными лилиями, ниток жемчуга, свисающих с колец белого золота, мимо ламп, сделанных в виде девушек, треножников, где курились пряные благовония, мимо восьмирукой статуи голубой богини, которая играла на вине, когда ее должным образом просили. Брама вошел в павильон, подошел к хрустальному экрану, вокруг которого обвивался бронзовый Наг, держащий хвост в зубах, и включил отвечающий механизм. Сначала на экране появился статический снегопад, а затем - изображение верховного жреца его Храма в Махартхе. Жрец упал на колени и трижды коснулся пола своей кастовой отметкой. - Из четырех рангов богов и восемнадцати хозяев Рая самый великий - Брама, - сказал жрец. - Создатель всего, Господин высоких Небес и всего, что находится под ними. Весенний лотос выходит из твоего пупка, руки твои вспенивают океаны, в трех шагах твоих заключены все миры. Барабан твоей славы бьет ужасом в сердце твоих врагов. На твоей правой руке колесо закона. Ты связываешь катастрофы, пользуясь змеей, как веревкой. Эвива! Взгляни благосклонно на мольбу твоего жреца. Благослови меня и услышь меня, Брама! - Встань... жрец, - сказал Брама, забыв его имя. - Какое дело великой важности заставило тебя вызвать меня? Жрец встал, бросил быстрый взгляд на мокрую фигуру Брамы и снова опустил глаза. - Господин, - сказал он, - я не стал бы вызывать тебя в то время как ты купаешься, но здесь сейчас один из твоих почитателей. Он хотел бы поговорить с тобой о деле, которое, как я полагаю, должно быть очень важным. - Почитатель? Скажи ему, что всеслышащий Брама слышит все, и вели ему молиться мне обычным манером, в Храме! - Рука Брамы потянулась к выключателю, но остановилась. - Откуда он знает о линии Храм-Небо? И о прямой связи святых с богами? - Он сказал, - ответил жрец, - что он из Первых, и что я должен передать, что Сэм хочет говорить с Тримурти. - Сэм? - сказал Брама. - Сэм? Не может же он быть... ТЕМ Сэмом! - Он известен в окрестностях как Сиддхарта, Связующий Демонов. - Жди, - сказал Брама, - и пой все подходящие стихи из Вед. - Слушаю, мой Господин, - ответил жрец и запел. Брама пошел в другую часть павильона и встал перед гардеробом, решая, что надеть. Принц, услышав свое имя, отвернулся от созерцания храма внутри. Жрец, имя которого он забыл, поманил его в коридор. Он пошел за жрецом и очутился в складе. Жрец нашарил потайную щеколду, потянул вверх ряд полок и открыл что-то вроде дверки. Принц прошел через нее и оказался в богато убранной гробнице. Сияющий видеоэкран, окруженный бронзовым Нагом, зажавшим хвост зубами, висел над алтарем - контрольной панелью. Жрец трижды поклонился. - Эвива, правитель мира, могущественнейший из четырех рангов богов и восемнадцати хозяев Рая! Из твоего пупка вырастает лотос, твои руки вспенивают океаны, в трех шагах... - Я подтверждаю истину твоих слов, - ответил Брама. - Тебя благословили и выслушали. Теперь можешь оставить нас. - ??? - Правильно. Сэм, без сомнения, заплатил тебе за частную линию? - Господин!.. - Ладно! Уходи! Жрец быстро поклонился и вышел, задвинув за собой полки. Брама оглядел Сэма, на котором были брюки для верховой езды, небесно-голубой КАМИЗ, сине-зеленый тюрбан Уратхи и пояс черного железа с пустыми ножнами на нем. Сэм в свою очередь оглядел Браму. Поверх легкой кольчуги на нем был накинут плащ из перьев, застегнутый у шеи пряжкой из огненного опала. На голове Брамы была пурпурная корона, усеянная мерцающими аметистами; в правой руке скипетр с девятью камнями-покровителями. Глаза его казались двумя черными пятнами на темном лице. Вокруг возникло нежное звучание вины. - Сэм? - спросил Брама. Сэм кивнул. - Я пытаюсь угадать твою истинную сущность, господин Брама, но, признаться, не могу. - Так и должно быть, - сказал Брама, - и всегда будет, когда речь идет о боге. - Наряд у тебя шикарный. Просто блеск. - Благодарю. Мне трудно поверить, что ты еще существуешь. Кстати, я вижу, что ты за полстолетия не искал нового тела: это взято совершенно случайно. Сэм пожал плечами. - Жизнь полна случайностей, риска, неопределенности... - Справедливо, - сказал Брама. - Прошу, бери стул и садись. Располагайся поудобнее. Сэм так и сделал. Когда он снова поднял глаза, Брама сидел на высоком резном троне красного мрамора; такого же цвета зонт сиял над ним. - Сидеть на нем, кажется, не особенно удобно, - заметил Сэм. - Пенопластовые подушки, - с улыбкой ответил бог. - Можешь курить, если хочешь. - Спасибо. - Сэм достал из поясного кармана трубку, набил ее, тщательно умял и закурил. - Что ты делал все это время, - спросил бог, - с тех пор как оставил насест Неба? - Разводил собственные сады, - ответил Сэм. - Ты мог бы пригодиться нам здесь в нашей гидропонной секции. Для этого дела, пожалуй, мог бы. Расскажи побольше о своем пребывании среди людей. - Тигры охотятся, королевства спорят с соседями о границах, мораль гаремов соблюдается, проводятся кое-какие ботанические исследования, - все в таком роде, ткань жизни. Мои силы теперь ослабли и я снова ищу юность. Но, чтобы получить ее, мой мозг должен быть профильтрован. Это верно? - Таков обычай. - А что из этого получается, могу я спросить? - Неправильный отпадает, правильный возвысится, - сказал бог, улыбаясь. - Допустим, я неправильный. Как я отпаду? - Тебе придется отрабатывать свой кармический груз в низшем теле. - Нет ли у тебя легко читаемых диаграмм, показывающих процентное отношение отпавших к поднявшимся? - Ты плохого мнения о моем всеведении, - сказал Брама, прикрывая зевок скипетром. - Даже если бы я имел такие диаграммы, сейчас я забыл бы о них. Сэм хихикнул. - Ты, кажется говорил, что тебе нужен садовник здесь, в Небесном Городе? - Да. Ты считаешь, что подходишь для этой работы? - Не знаю. Возможно, и подойду. - А может, и нет? - Может, и нет, - согласился Сэм. - В прежние времена не было никаких фокусов-покусов с человеческим мозгом. Если кто-то из Первых хотел возрождения, он платил за тело, и ему его выдавали. - Теперь не старые времена, Сэм. До нового века рукой подать. - Можно подумать, что ты добивался устранения всех Первых, которые не стоят за твоей спиной. - Пантеон вмещает многих, Сэм. Там есть ниша и для тебя, если захочешь. - А если не захочу? - Тогда справься в Зале Кармы насчет своего тела. - А если я выберу божественность? - Твой мозг не будет зондирован. Мастерам посоветуют обслужить тебя быстро и хорошо. Летающая машина мигом доставит тебя на Небо. - Стоит подумать, - сказал Сэм. - Я очень люблю этот мир, хотя он и погряз в эпохе мрака. С другой стороны, такая любовь не даст мне радости, какой я желаю, если мне приказано умереть реальной смертью или стать обезьяной и бродить по джунглям. Но я также не чрезмерно обожаю искусственное превосходство, какое существовало в Небе, когда я последний раз посещал его. Дай мне минуту подумать. - Я считаю подобную неуверенность нахальством, - сказал Брама, - когда человеку сделано такое предложение. - Знаю, и, вероятно, думал бы так же, если бы мы поменялись ролями. Но если бы я был Богом, а ты - мной, я помолчал бы из милосердия, пока человек принимает важное решение, касающееся его жизни. - Сэм, ты просто невозможен! Кто еще заставлял бы меня ждать, когда его бессмертие висит на волоске? Не собираешься ли ты торговаться со мной? - Видишь ли, я происхожу из длинной линии торговцев слизардами, и мне чертовски нужно кое-что. - Что именно? - Ответы на несколько вопросов, которые довольно давно меня беспокоят. - Каковы же эти вопросы? - Как тебе известно, я ожидал заседания Совета больше ста лет, потому что он начал длинные сессии, рассчитанные на отсрочки принятия решений, и для начала под предлогом Фестиваля Первых. Теперь я ничего не имею против Фестивалей. В сущности, за полтора столетия я ходил на них только затем, чтобы еще раз выпить доброго старого земного спиртного. Но я чувствую, что мы должны что-то сделать для граждан, так же как и для отпрысков многих наших тел, а не оставлять их бродить по грязному миру и впадать в дикость. Я чувствую, что мы всей командой должны помочь им, дать им выгоды технологии, которую мы сберегли, а не строить из себя неприступный Рай, относясь к миру как к смеси игорного дома с бардаком. И я давно удивляюсь, почему это не сделано. По-моему, это отличный и справедливый способ управлять миром. - Из этого я заключаю, что ты акселерационист? - Нет, - сказал Сэм, - просто спрашиваю. Я любопытен, только и всего. - Тогда ответ таков, - сказал Брама, - они не готовы. Если бы мы действовали сразу же - тогда да, это можно было бы сделать. Но сначала нам было безразлично, а затем, когда встал этот вопрос, мы разошлись во взглядах. Слишком много времени прошло. Они не готовы, и не будут готовы еще много столетий. Если им сейчас дать передовую технологию, последуют войны, результатом которых явится уничтожение начинаний, уже сделанных ими. Они пойдут далеко. Они начали строить цивилизацию на манер их предков. Но они все еще дети, и как дети они будут играть с нашими дарами и будут сожжены ими. Они - наши дети от наших давно умерших Первых, вторых, третьих и дальнейших тел, и мы, как родители несем за них ответственность. Мы не должны позволять им ускорить индустриальную революцию и тем разрушить первое стабильное общество на этой планете. Мы лучше всего выполним свои родительские функции, если проведем людей через Храмы, как мы это и делаем. Боги и богини, по существу, фигуры родителей; что может быть правильнее и справедливее, чем взять на себя их роли и хорошо сыграть их? - Тогда зачем вы разрушаете их собственную детскую технологию? Печатный станок изобретался три раза, насколько я помню, и каждый раз уничтожался. - По той же самой причине - они к нему не готовы. И это было не настоящее изобретение, а скорее воспоминание. Это была легендарная вещь, и кто-то решил ее сдублировать. Вещь должна появиться в результате факторов, уже присутствующих в культуре, а не быть вытащенной из прошлого, как кролик из шляпы. - Похоже, что ты ставишь этому мощный заслон, Брама. Я делаю вывод, что твои фавориты ходят туда-сюда по планете и уничтожают все признаки прогресса, какие находят. - Неправда, - сказал Брама. - По твоим словам выходит, что мы постоянно желаем этого груза божественности, стараемся поддерживать темный век, чтобы вечно находится в изнуряющих условиях вынужденной божественности! - В общем, да. А как насчет молитвенной машины, стоящей сейчас перед этим храмом? Она на одном уровне, в смысле культуры, с колесницей? - Это совсем другое дело. Как божественное проявление, она держит граждан в благоговейном страхе, и о ней не спрашивают по религиозным причинам. Это почти то же самое, что применить бездымный порох. - А что, если какой-нибудь местный атеист угонит ее и разберет на части? Вдруг он окажется Томасом Элисоном? Тогда как? - В них хитрая комбинация запоров. Если кто-то, кроме жреца, откроет ее, машина взорвется и возьмет его с собой. - Я обратил внимание, что вы не способны начисто подавить изобретения, хоть и пытаетесь. Вы прохлопали налог на алкоголь, который могли бы взимать Храмы. - Человечество всегда искало облегчения в выпивке, - сказал Брама. - Она даже каким-то образом фигурировала в религиозных церемониях и от этого становилась меньшим грехом. По правде сказать, мы пытались сначала подавить ее, но быстро поняли, что не сможем. Так что, взамен налога, они получили наше благословение на выпивку. Меньше греха, меньше похмелья, меньше взаимных обвинений - это психосоматично - налог этого не даст. - Даже удивительно, как много людей предпочитает нечестивое варево! - Ты пришел просить, а сам насмехаешься? Я предложил ответить на твои вопросы, но не собирался дебатировать с тобой о деикратической политике. Не настроишь ли ты свой разум на мое предложение? - Да, Мадлен, - сказал Сэм. - Тебе кто-нибудь говорил, как ты мила, когда ты злишься? Брама соскочил с трона. - Как ты мог? Как ты мог сказать такое? - завопил он. - Вообще-то не мог - до этой минуты. Это была просто догадка, в какой-то мере основанная на твоей манере говорить и жестикулировать, которую я помню. Так что ты в конце концов добился своей давнишней цели? Держу пари, ты даже завел гарем. Ну, и каково, мадам, стать настоящим конным заводом после того как был девчонкой? Тебе позавидовала бы каждая девчонка на земле, если бы знала. Поздравляю. Брама вытянулся во весь свой рост и засверкал. Трон пламенел за его спиной. Вина бесстрастно звенела. Он поднял скипетр. - Готовься получить проклятие Брамы... - начал он. - За что? - спросил Сэм. - За то, что я угадал твою тайну? Если я буду богом - какая разница? Другие наверняка знают об этом. Неужели ты злишься только из-за того, что я смог узнать о твоей истинной сущности, бросив тебе маленькую приманку? Я предполагал, что ты больше оценишь меня, если я продемонстрирую тебе таким образом свой ум. Извини, если я оскорбил тебя. - Не из-за того, что ты догадался, и даже не из-за манеры, в которой ты высказал эту догадку - я проклинаю тебя за то, что ты насмехался надо мной. - Насмехался? - повторил Сэм. - Не понял. Я не намеревался быть непочтительным. В прежние дни я всегда был в хороших отношениях с тобой. Если ты чуточку подумаешь о тех временах, ты вспомнишь, что это правда. Зачем бы мне ставить под удар свое положение, насмехаясь над тобой теперь? - Потому что ты слишком быстро высказал то, что думал, не потрудившись подумать дважды. - Нет, Милорд, я просто пошутил с тобой, как человек с человеком, когда они говорят о таких вещах. Мне жаль, если ты неправильно это понял. Я уверен, что у тебя есть гарем, завидую и наверняка постараюсь как-нибудь ночью проникнуть в него. Если ты меня там захватишь, вот тогда и проклинай. - Он затянулся из трубки и скрыл в дыму усмешку. В конце концов Брама захихикал. - Я немножко вспылил, твоя правда, - объяснил он, - и, возможно, излишне чувствителен к своему прошлому. Ладно. Я и сам часто шутил так с другими. Я прощаю тебя. Я снимаю начало своего проклятия. И тогда ты решаешь принять мое предложение? - Да. - Хорошо. Я всегда питал к тебе братские чувства. Теперь иди и пришли мне моего жреца, я проинструктирую его насчет твоего воплощения. Мы с тобой скоро увидимся. - Точно, господин Брама. Сэм кивнул и салютовал трубкой. Затем он толкнул обратно ряд полок и нашел во внешнем холле жреца. Различные мысли пронеслись в его мозгу, но на этот раз он оставил их невысказанными. В этот вечер принц держал совет с теми из своих слуг, которые посещали своих родственников и друзей в Махартхе, и с теми, кто бродил по городу, собирая известия и слухи. От них он узнал, что в Махартхе всего десять Мастеров Кармы, и все они живут во дворце на юго-западных склонах над городом. Они планируют визиты в клиники, читальные комнаты, храмы, куда граждане сами являются на суд, когда просят возрождения. Сам Зал Кармы был массивным черным зданием во внутреннем дворе их дворца; туда вызывали человека сразу после суда, чтобы пересадить его в новое тело. Страк, один из двух советников принца, уходил в светлое время дня и делал зарисовки дворцовых укреплений. Двое придворных были посланы в город, чтобы передать приглашение на ужин Шенну из Ирабика, старику и дальнему соседу Сиддхарты, с которым он сражался в трех кровавых пограничных перестрелках и иногда охотился на тигра. Шенн гостил у родственников, пока ожидал встречи с Мастерами Кармы. Другой человек был послан на улицу Кузнецов, где просил работников по металлу удвоить заказ принца и выполнить его к раннему утру. Он взял с собой дополнительную оплату, чтобы обеспечить сотрудничество. Позднее в гостиницу Хауканы прибыл Шенн из Ирабика в сопровождении шести своих родственников, которые были из касты купцов, но вооружены как воины. Увидев, что гостиница явно мирная и никто из гостей или посетителей не вооружен, они отложили в сторону свое оружие, а сами сели поближе к принцу. Шенн был высоким, но заметно сгорбленным человеком. Он носил коричневую одежду и темный тюрбан, спускавшийся почти до широких, мохнатых как гусеницы бровей молочного цвета. Борода казалась заснеженным кустом, от зубов остались одни пеньки, что было заметно, когда он смеялся. Нижние веки набрякли и покраснели, как бы от горя и усталости после столь многолетней поддержки налитых кровью глаз, которые явно пытались выскочить из своих впадин. В конце вечера врач принца извинился и вышел, так как он наблюдал за приготовлением десерта и должен был ввести наркотик в пирожное, предназначенное Шенну. После десерта Шенн все более был склонен закрывать глаза и все чаще клевал носом. - Хороший вечер, - бормотал он между всхрапываниями и, наконец, уснул так крепко, что его не могли добудиться. Родственники не были в состоянии доставить его домой, потому что врач принца добавил в их вино хлоралгидрата, и они к этому времени уже храпели, растянувшись на полу. Старший придворный принца договорился с Хауканой относительно их устройства, а Шенн был перенесен в помещение Сиддхарты, куда тут же пришел врач. Он распустил завязки одежды Шенна и заговорил тихим, убеждающим голосом: - Завтра днем ты станешь принцем Сиддхартой, а эти будут твоими слугами. Ты пойдешь с ними в Зал Кармы требовать тело, которое Брама обещал тебе дать без предварительного суда. Ты останешься Сиддхартой на все время пересадки и вернешься сюда со своими вассалами, чтобы я тебя осмотрел. Ты понял? - Да, - прошептал Шенн. - Повтори, что я тебе сказал. - Завтра днем, - сказал Шенн, - я стану Сиддхартой, командующим этими слугами... Ярко расцвело утро, и с ним обязанности. Половина людей принца выехала из города, направляясь к северу. Отъехав за пределы наблюдения из Махартхи, они свернули на юго-запад, через холмы, и остановились только, чтобы надеть свое боевое снаряжение. Шестерых послали на улицу Кузнецов, откуда они вернулись с тяжелыми парусиновыми сумками; содержимое сумок было распределено по карманам трех дюжин людей, и те после завтрака уехали в город. Принц совещался со своим врачом Нарадой и сказал ему: - Если я неправильно судил о милосердии Неба, то я и в самом деле проклят. Доктор улыбнулся. - Сомневаюсь, чтобы ты судил неправильно. Так они перешли от утра в тихую середину дня. Мост Богов золотился над ними. Когда их снаряды проснулись, им помогли опохмелиться. Шенн получил постгипнотическое внушение и поехал с шестью слугами Сиддхарты во Дворец Мастеров. Родственников же его уверили, что Шенн спит в комнатах Сиддхарты. - Самый большой наш риск, - говорил врач, - это Шенн. Вдруг его узнают? Факторы в нашу пользу - что он мелкий правитель далекого королевства и в этом городе недавно. Большую часть времени он провел с родственниками и не являлся еще для суда. А Мастера пока не знают его тебя в лицо... - Если только Брама или его жрец не описал меня им, - сказал принц. - Насколько я представляю, моя беседа могла быть записана на пленку, а пленка передана Мастерам для опознания. - А, собственно, зачем им это делать? - спросил Нарада. - Вряд ли они стали бы применять тайные и хитрые предосторожности к человеку, которому оказывают милость. Нет, я думаю, мы можем откинуть это. Шенн, конечно, не сможет пройти проверку зондом, но поверхностный осмотр пройдет, поскольку его сопровождают твои слуги. В настоящее время он уверен, что он Сиддхарта, так что может пройти через обычный детектор лжи - я думаю, это самое серьезное препятствие, какое ему встретится. Итак, они ждали. Три дюжины людей вернулись с пустыми карманами, собрали свои манатки, оседлали лошадей и один за другим потянулись из города, как бы в поисках развлечений, но в действительности медленно продвигаясь в юго-западном направлении. - До свидания, добрый Хаукана, - сказал принц, когда оставшиеся его люди сели на лошадей, - я уношу, как всегда, хорошие воспоминания о твоем жилище и обо всем, что встретил вокруг. Я сожалею, что мое пребывание здесь заканчивается так неожиданно, но я должен ехать и подавить восстание в провинциях, как только выйду из Зала Кармы... Ты знаешь, такие вещи всегда вылезают, едва правитель повернется спиной. Так что, как бы ни хотелось мне пробыть еще недельку под твоей крышей, придется это удовольствие отложить до другого раза. Если кто-нибудь спросит меня, скажи, чтобы меня искали в Гадесе. - Гадес, Господин? - Это южная провинция в моем королевстве, известная своим исключительно жарким климатом. Но скажи именно эту фразу, особенно жрецам Брамы, которые могут поинтересоваться в ближайшие дни насчет моего пребывания. - Будет сделано, Господин. - И позаботься о мальчике Диле. Я надеюсь снова послушать его игру в свой следующий визит. Хаукана низко поклонился и собрался было начать речь, но принц бросил ему последний кошелек с деньгами и сделал добавочные комментарии по поводу вина из Уратхи, а затем быстро вскочил в седло, выкрикивая приказы своим людям, чем быстро засушил дальнейший разговор. Затем они выехали из ворот и скрылись, оставив у Хауканы врача и трех воинов, которых нужно было лечить лишний день от чего-то связанного с переменой климата, прежде чем они присоединятся к остальным. Принц и его свита проехали через город боковыми улицами и выехали на дорогу к Дворцу Мастеров Кармы. Пока они ехали по ней, Сиддхарта обменивался тайными знаками с теми тремя дюжинами его воинов, которые залегли в укрытия в различных точках вблизи рощи. Проехав половину расстояния до Дворца, принц и восемь сопровождающих его людей натянули поводья и сделали вид, что остановились отдохнуть, в то время как другие двигались параллельно им между деревьями. Далеко впереди они увидели движение на дороге. Семь всадников ехали на лошадях, и принц догадался, что это шесть его копьеносцев и Шенн. Когда те подъехали на расстояние оклика, принц и его люди двинулись им навстречу. - Кто вы? - спросил высокий остроглазый всадник на белой кобыле. - Кто вы, что смеете загораживать дорогу принцу Сиддхарте, Связующему Демонов? Принц посмотрел на него - мускулистого, смуглого, лет двадцати пяти, с ястребиным лицом и властными манерами - и почувствовал вдруг, что его сомнения были необоснованными, и что он предал сам себя своими подозрениями и недоверием. Судя по гибкому телу человека, сидевшего на лошади принца, Брама поступил честно и приказал дать великолепное сильное тело, доставшееся теперь старому Шенну. - Господин Сиддхарта, - сказал человек, ехавший рядом с правителем Ирабика, - похоже, что эти люди действовали честно... Не вижу в нем ничего неправильного. - Сиддхарта? - закричал Шенн. - Как ты смеешь называть его именем своего господина? Я - Сиддхарта, Связующий... - тут он закинул голову назад, и слова забулькали в его горле. Затем у Шенна начался припадок. Он задыхался и повалился с седла. Сиддхарта подбежал к нему. В уголках рта Шенна показалась пена, глаза закатились. - Эпилепсия! - воскликнул принц. - Они приготовили для меня поврежденный мозг! Остальные собрались вокруг и помогали принцу ухаживать за Шенном, пока припадок кончился и разум не вернулся в тело. - Что случилось? - спросил Шенн. - Предательство! - сказал Сиддхарта. - Предательство, о Шенн из Ирабика! Один из моих людей отвезет тебя сейчас к моему личному врачу для осмотра. Когда ты отдохнешь, я советую тебе подать жалобу на читальную комнату Брамы. Мой врач будет лечить тебя у Хауканы, и ты поправишься. Мне очень жаль, что так случилось. Вероятно, дело исправят. Если же нет - вспомни последнюю осаду Капила и считай, что нам даже повезло. До свидания, брат принц. Он поклонился Шенну, его люди помогли тому сесть на гнедую лошадь Хауканы, которую Сиддхарта позаимствовал раньше. Сев на свою кобылу, принц наблюдал за отъездом Шенна, затем повернулся к своим людям и сказал достаточно громко, чтобы слышали и те, кто ждал в стороне от дороги: - Нас войдет девять человек. Два звука рога - и войдут остальные. Если будет сопротивление, предложите им там быть более осторожными, потому что еще три звука рога приведут с холмов пятьдесят копьеносцев. Это дворец отдыха, а не крепость, где проводятся сражения. Захватите в плен Мастеров. Не портите их машины и не позволяйте никому это делать. Если сопротивления не будет - все хорошо. Если же будет, мы пройдем через Дворец и Зал Кармы, как ребенок через муравейник. Удачи вам! И ни одного бога с вами! Он повернул лошадь и поехал по дороге, а восемь воинов тихонько пели за его спиной. Принц проехал через ворота. Они были открыты и никем не охранялись. Он тут же подумал о тайной защите, которую Страк мог не заметить. Двор был ухожен и частично замощен. В большом саду работали слуги. Принц искал место, где могло быть оружие, но не увидел. Слуги глянули на него, когда он появился, но работы не прервали. В дальнем конце двора был черный каменный Зал. Принц направился к нему, его всадники следовали за ним, пока его не окликнули со ступеней дворца, справа. Он натянул поводья и повернулся. Он увидел человека в черной одежде с желтым кругом на груди и с посохом эбенового дерева. Человек был высок, тяжел, с заплывшими глазами. Он не повторил оклика, просто стоял и ждал. Принц направил лошадь к подножию широкой лестницы. - Я хочу говорить с Мастерами Кармы, - сказал он. - Тебе назначено? - спросил человек. - Нет, но у меня важное дело. - Тогда жалею, что ты напрасно проехался. Назначение обязательно. Ты можешь договориться о нем в любом храме Махартхи. Он стукнул посохом о ступеньку, повернулся и пошел прочь. - Выкорчуйте этот сад, - сказал принц своим людям, - срежьте молодые деревья, свалите все вместе и подожгите. Человек в черном остановился и снова обернулся. У подножия лестницы стоял только один принц: его люди уже двинулись к саду. - Ты не можешь этого сделать, - сказал человек. Принц улыбнулся. Его люди спешились и начали рубить кустарник, шагая прямо по цветочным грядкам. - Вели им остановиться! - А зачем? Я пришел говорить с Мастерами Кармы, а ты сказал мне, что я не могу. А я говорю, что могу и буду. Посмотрим, кто из нас прав. - Прикажи им остановиться, а я передам Мастерам твое сообщение. - Остановитесь! - крикнул им принц, - но будьте готовы начать снова. Человек в черном поднялся по лестнице и исчез во дворце. Принц потрогал рог, висевший на шнурке на его шее. Через короткое время в дверях показались вооруженные люди. Принц поднял рог и дважды дунул в него. Люди носили кожаные кольчуги - кое-кто поспешно застегивал ее - и такие же шлемы. Правые руки были обернуты мягкой прокладкой до локтя, на небольших овальных щитах красовался герб - желтое колесо на черном поле. Они были вооружены длинными изогнутыми клинками. Они заняли всю лестницу и остановились, как бы ожидая приказов. Человек в черном снова появился на верхней площадке и сказал: - Итак, если у тебя есть что передать Мастерам - говори! - Ты Мастер? - спросил принц. - Да. - Видимо, ты рангом ниже всех остальных, если тебе приходится выполнять обязанности привратника. Дай мне поговорить со старшим Мастером. - Ты поплатишься за свою наглость и в этой жизни, и в следующей, - заметил Мастер. Через ворота въехали три дюжины копьеносцев и выстроились по бокам принца. Те восемь человек, что начали было громить сад, снова сели на лошадей и двинулись к строю, положив на колени обнаженные клинки. - Не въехать ли нам во дворец на конских спинах? - спросил принц. - Или ты вызовешь других Мастеров, с которыми я желаю иметь разговор? На лестнице стояло человек восемьдесят с клинками в руках. Мастер прикинул равновесие сил и решил оставить все как есть. - Не поднимай шум, - сказал он, - потому что мои люди защищаются особенно страшным образом. Подожди моего возвращения. Я вызову остальных. Принц набил трубку и закурил. Его люди сидели как статуи, с копьями наготове. На лицах пеших солдат, стоявших в первом ряду на лестнице, выразилось явное облегчение. Принц, чтобы провести время, оглядел своих копьеносцев. - Не думайте показать свою ловкость, как делали при последней осаде Капила. Цельтесь в грудь, а не в голову. А также не вздумайте заниматься обычным увечьем - ранить и убивать; это святое место, и его нельзя осквернять таким способом. Но с другой стороны, - добавил он, - я приму за личный выпад, если не окажется десяти пленников для жертвоприношения Ниррити Черному, моему личному покровителю - конечно, вне этих стен, а там, где наблюдение за Темным Пиром не ляжет так тяжело на нас... Справа раздался звон: пеший солдат, не спускавший глаз с копья Страка, потерял сознание и упал с нижней ступени лестницы. - Остановитесь! - закричала фигура в черном, появившаяся на верху лестницы в сопровождении шести других, одетых так же. - Не оскверняйте кровопролитием Дворец Кармы. Кровь этого упавшего воина уже... - Бросится ему в щеки, - докончил принц, - когда он придет в себя, потому что он не убит. - Что ты хочешь? - обратилась к нему фигура в черном, среднего роста, но громадного объема; она стояла как огромная черная бочка, с посохом - черной громовой стрелой. - Я насчитал семерых, - ответил принц, - а знаю, что здесь живут десять Мастеров. Где еще трое? - Они сейчас на обслуживании в читальных комнатах Махартхи. Чего ты хочешь от нас? - Ты здесь главный? - Главным здесь является Колесо Закона. - А ты - старший представитель Великого Колеса в этих стенах? - Да. - Прекрасно. Я хочу поговорить с тобой наедине - там, - сказал принц, указывая на черный Зал. - Невозможно! Принц выбил трубку о каблук, поковырял в ней острием кинжала и убрал в карман. Затем выпрямился в седле и зажал в левой руке рог. Он встретил глаза Мастера. - Ты абсолютно уверен в этом? - спросил он. Маленький яркий рот Мастера задвигался, но ничего не сказал. Наконец, Мастер согласился: - Пусть будет так, как ты сказал. Дайте мне дорогу! Он прошел через ряды воинов и встал перед белой кобылой. Принц сжал коленями бока лошади, поворачивая ее к темному Залу. - Ряды держать пока! - крикнул Мастер. - То же относится и к вам, - сказал принц своим людям. Они вдвоем пересекли двор, и принц спешился перед Залом. - Ты должен мне тело, - сказал он негромко. - О чем ты? - Я - принц Сиддхарта из Капила, Связующий Демонов. - Сиддхарту уже обслужили, - сказал Мастер. - Ты думаешь, что ему дали тело эпилептика по приказу Брамы; однако, это не так. Человек, которого вы обслуживали сегодня, был невольным самозванцем. Настоящий Сиддхарта - я, о безымянный жрец, и я пришел требовать свое тело, здоровое и сильное, без скрытых пороков. И ты обслужишь меня в этом смысле. Добровольно или нет, но ты обслужишь меня. - Ты думаешь? - Думаю, - ответил принц. - Атака! - закричал Мастер и взмахнул посохом, целясь в голову принца. Принц уклонился от удара и отступил, вытаскивая кинжал. Дважды он парировал посох. Но в третий раз посох ударил его по плечу скользящим ударом, но достаточным, чтобы заставить принца пошатнуться. Он обежал вокруг белой кобылы, преследуемый Мастером. Увертываясь и держа лошадь между собой и противником, он поднес к губам рог и протрубил три раза. Звуки рога покрыли яростный шум битвы на дворцовой лестнице. Тяжело дыша, он повернулся как раз вовремя, чтобы уберечься от удара в висок, который наверняка убил бы его, если бы попал в цель. - Написано, - почти прорычал Мастер, - что тот, кто отдает приказы, не имея власти заставить их выполнять - дурак. - Десять лет назад, - выдохнул принц, - тебе не удалось бы наложить на меня свой посох. Он рубанул по посоху, надеясь расщепить дерево, но посох все время ухитрялся поворачиваться от края лезвия, так что принц только делал на нем зарубки и местами ободрал, но сам посох оставался целым. Пользуясь им как фехтовальной палкой, Мастер нанес сильный удар по левому боку принца. Принц почувствовал, что ребра ломаются... Он упал. Неизвестно, как это случилось, потому что лезвие вылетело из его рук, когда он упал; но оружие проехало по голени Мастера, и тот с воем упал на колени. - Мы с тобой пара, - задыхаясь сказал принц. - Мой возраст против твоего жира... Он лежа поднял кинжал, но не мог держать его наготове. Он приподнялся на локте. Мастер со слезами на глазах пытался встать и снова упал на колени. Послышался топот копыт. - Я не дурак, - сказал принц, - и теперь у меня есть власть заставить выполнять мои приказы. - Что случилось? - Прибыли остальные мои копьеносцы. Войди я сразу с полной силой, ты спрятался бы как геккон в вязанке дров, и пришлось бы потратить несколько дней, чтобы разнести твой дворец и вытащить тебя оттуда. А теперь я держу тебя в кулаке. Мастер поднял посох. Принц отвел назад свое оружие. - Опусти посох, - сказал он, - или я метну кинжал. Не знаю, попаду или промахнусь, но могу и попасть. Ты не боишься играть с реальной смертью? Мастер опустил посох. - Ты познаешь реальную смерть, - сказал он, - когда служители Кармы скормят твоих конных солдат собакам. Принц кашлянул и равнодушно взглянул на свой кровавый плевок. - Давай пока оставим политические дискуссии, - посоветовал он. Когда звуки сражения затихли, подошел Страк, высокий, пыльный, с волосами почти того же цвета, что запекшаяся на его клинке кровь, был обнюхан белой кобылой, отсалютовал принцу и сказал: - Все кончено. - Слышал Мастер Кармы? - спросил принц. Мастер не ответил. - Обслужи меня немедленно и этим спасешь свою жизнь, - сказал принц. - Откажись - и я возьму ее. - Я обслужу тебя, - сказал Мастер. - Страк, - приказал принц, - пошли двух людей в город - одного за Нарадой, моим врачом, а другого на улицу Ткачей, за Янаггой, парусным мастером. Из трех воинов, оставшихся у Хауканы, оставь одного, чтобы задержать Шенна из Ирабика до захода солнца. Затем пусть свяжет его и оставит, а сам приедет к нам сюда. Страк улыбнулся и отсалютовал. - А теперь приведи людей отнести меня в зал и не спускай глаз с Мастера. Он сжег свое старое тело вместе со всеми другими. Служители Кармы все до одного погибли в бою. Из семерых безымянных Мастеров уцелел только один жирный. Запасы спермы и яичек, баки с культурой и морозильники для тел нельзя было транспортировать, но само оборудование для пересадки было демонтировано под руководством доктора Нарады, и его компоненты были погружены на лошадей погибших воинов. Молодой принц сидел на белой лошади и следил, как пламя пожирало тела. Огонь восьми погребальных костров взлетел к предрассветному небу. Тот, кто был парусным мастером, глядел на ближайший к воротам костер - последний из зажженных; его пламя только сейчас достигло вершины, где лежало тело в черной одежде с желтым кругом на груди. Когда пламя коснулось его, и одежда затлела, собака, съежившаяся в разоренном саду, подняла голову, и вой ее был почти рыданием. - Этот день переполнит счет твоих грехов, - сказал бывший парусный мастер. - Но учтутся и мои молитвы, - ответил принц. - Я займусь этим в дальнейшем. Будущие теологи отнесутся к ним хотя бы так же, как ко всем этим жетонам для молитвенных машин, и примут окончательное решение. А Небо пусть теперь размышляет, что здесь случилось в этот день, и есть ли я, кто я и где я. Пора ехать, капитан. На некоторое время в горы, а затем наши пути разойдутся - ради безопасности. Я не знаю, по какой дороге пойду, но она поведет к воротам Неба, и я должен идти вооруженным. - Связующий Демонов, - сказал его собеседник и улыбнулся. Подошел командир копьеносцев. Принц кивнул ему. Громко прозвучали приказы. Колонна всадников двинулась, прошла через Ворота Кармы, свернула с дороги и стала подниматься по склону к юго-востоку от города Махартхи; за их спинами пылали, как заря, их мертвые товарищи. 3 Говорят, что когда появился Учитель, люди всех каст шли слушать его поучения, а также животные, боги и случайный святой, и уходили облагороженными и духовно возродившимися. В основном все признавали, что он получил просветление; не думали так лишь те, кто считал его обманщиком, грешником, преступником и даже просто шутником. Но все эти люди числились его врагами; но с другой стороны, не все те, кто облагородился и духовно возвысился, могли считаться его друзьями или поддерживающими его. Его приверженцы называли его Махасаматманом, и кое-кто говорил, что он был богом. Итак, после того как стало известно, что его приняли как учителя и смотрят на него с почтением, многие богатеи стали поддерживать его, и слава его шла далеко по стране, и к нему обращались как к Татагатхе, что означает Тот, Кто Достиг. Было замечено, что в то время как богиня Кали (иногда известная как Дурга в ее более мягкие минуты) никогда не высказывала официального мнения насчет того, что он Будда, она оказала ему странную честь, послав к нему святого палача вместо того, чтобы просто нанять убийцу... Истинный Драхма не исчезал, пока в мире не возник фальшивый Драхма. Когда возник фальшивый Драхма, он заставил исчезнуть истинного Драхму. Самиутта-никайа (11, 224) Близ города Алондила была прекрасная роща деревьев с синей корой и пурпурными, похожими на перья, листьями. Роща славилась своей красотой и почти священным покоем своей тени. Роща принадлежала купцу Вазу до его обращения, а затем он подарил ее Учителю, известному как Махасаматман, Татагатха и Просветленный. В роще этот Учитель ожидал своих последователей, и когда они в полдень входили в город, их чашки для подаяния никогда не оставались пустыми. Вокруг рощи всегда бывало множество паломников. Верующие, любопытные, и те, кто охотится на других, постоянно проходили через рощу. Они прибывали на лошадях, в лодках, пешком. Алондил не был чрезмерно большим городом. Там были как тростниковые хижины, так и деревянные бунгало; главная дорога не была замощена и изрыта колеями. В городе было два больших базара и множество маленьких; обширные зерновые поля, принадлежавшие Вазу и обрабатываемые шудрами, цвели и колыхались вокруг города. В городе было много гостиниц (не столь роскошных, как легендарная гостиница Хауканы в далекой Махартхе) из-за постоянного наплыва путешественников; город имел своих святых людей и своих сказителей; и он имел Храм. Храм стоял на невысоком холме недалеко от центра города; со всех четырех сторон его были огромные ворота. Эти ворота и стены вокруг были покрыты слоями декоративной резьбы, изображавшей музыкантов и танцоров, воинов и демонов, богов и богинь, животных и актеров, любовников и полулюдей, стражников и дэвов. Эти ворота вели в первый двор, содержавший больше стен и больше ворот, открывавшихся, в свою очередь, во второй двор. В первом дворе был маленький базар, где продавались подношения богам. Там было также множество мелких гробниц, посвященных меньшим божествам. Там были нищие, медитирующие святые люди, смеющиеся дети, сплетничающие женщины, горящие благовония, певчие птицы, булькающие очистительные баки, жужжащие молитвенные машины - все это можно было найти там в любое время дня. Внутренний двор, с его массивными гробницами, посвященными главным божествам, был основным местом религиозной интенсивности. Люди пели или выкрикивали молитвы, бормотали стихи из Вед, стояли, опускались на колени или простирались ниц перед громадными каменными изображениями, которые часто бывали так плотно увешаны цветами, замазаны красной пастой кум-кум и завалены грудами подношений, что нельзя было сказать, какое именно божество окутано таким поклонением. Периодически гудели храмовые рога, на минуту воцарялась тишина, а затем гвалт начинался снова. И никто не стал бы оспаривать факт, что владычицей этого Храма была богиня Кали. Ее высокая статуя из белого камня, стоявшая в гигантской гробнице, доминировала во внутреннем дворе. Ее слабая улыбка, возможно, презрительная по отношению к другим богам и их приверженцам так же привлекала внимание, как и усмешки черепов на ее ожерелье. Она держала в руках кинжалы и, приподняв ногу в полушаге, казалось, решала, танцевать ли ей сначала или сразу убить тех, кто подошел к ее гробнице. Полные губы, широко раскрытые глаза. При свете факелов она, казалось, двигалась. Выглядело вполне естественным, что ее гробница была напротив гробницы Ямы, бога смерти. Жрецы и архитекторы достаточно логично решили, что из всех других богов ему более всего подходит стоять всегда лицом к ней с тем же, что у нее, твердым убивающим взглядом, и отвечать на ее улыбку своей кривой усмешкой. Даже самые набожные люди предпочитали не проходить между этими двумя гробницами, а обойти их; а после наступления темноты эта часть двора всегда оставалась в тиши и покое, непотревоженная припозднившимися почитателями. Когда по стране дул весенний ветер, с севера приходил некий Ральд. Невысокий человек с белыми волосами, хотя лет ему было немного. Ральд носил внешние атрибуты пилигрима, но, когда его нашли лежащим в канаве в беспамятстве, над его лбом был накручен малиновый душащий шнур его истинной профессии. Туг. Ральд приходил весной во время фестиваля в Алондиле, городе сине-зеленых полей, тростниковых хижин и деревянных бунгало, немощеных дорог и многих гостиниц, базаров, святых людей и сказителей, великого религиозного оживления и Учителя, чья слава распространилась далеко по стране - Алондила, города Храма, где его покровительница - богиня была королевой. Время фестиваля. Двадцать лет назад маленький праздник Алондила был почти исключительно местным делом. Теперь же, с появлением бесчисленных путешественников, вызванных присутствием Просветленного, который учил Пути Восьмисложной Тропы, фестиваль Алондила привлекал так много пилигримов, что местные помещения для жилья были переполнены. Те, у кого были палатки, брали высокую плату за их аренду. Арендовали под человеческое жилье даже стойла. Даже голые участки земли служили местом для подобных лагерей. Алондил любил своего Будду. Многие другие города пытались переманить его к себе из его пурпурной рощи: Шингоду, Горный Цветок, предлагал ему дворец и гарем, чтобы он пришел учить на его склонах. Но Просветленный не пошел к горе. Каннака, Речная Змея, предлагала ему слонов и корабли, городской дом и загородную виллу, лошадей и слуг, чтобы он пришел и проповедовал на его пристанях. Но Просветленный не пошел к реке. Будда оставался в своей роще, и все шли к нему. С течением времени фестивали становились все шире и продолжались дольше и были более замысловатыми, и сияли, как чешуя откормленного дракона. Местные брамины не одобряли антиритуальные учения Будды, но его присутствие наполняло доверху их сундуки, так что они научились жить в его тени, никогда не произнося слова "тиртхика" - еретик. Итак Будда оставался в своей роще, и все приходили к нему, включая Ральда. Время фестиваля. На третий день вечером начали бить барабаны. На третий день массивные барабаны КАТХАКАЛИ начали свой быстрый грохот. Слышные за много миль стаккато барабанов неслись через поля, через город, через рощу и через обширные болотистые земли, лежащие за рощей. Барабанщики в белых МУНДУ, голые до пояса, с блестящими от пота темными телами, работали посменно, так энергичен был их мощный бой; волна звуков не прекращалась, даже когда новый отряд барабанщиков вставал перед туго натянутыми верхушками инструментов. Когда на землю спускалась тьма, путешественники и горожане немедленно выходили, заслышав стук барабанов, прибывающих на фестивальное поле, широкое, как древнее поле сражения. Там люди находили себе место и ждали ночи и начала представления, попивая сладко пахнущий чай, купленный в ларьках под деревьями. В центре поля стояла громадная чаша с маслом, высотой в рост человека, с висящими по краям фитилями. Фитили горели, а факелы мерцали рядом с палатками актеров. Барабанный бой на близком расстоянии оглушал и гипнотизировал, ритмы хитро усложнялись, синкопировались. С приближением полуночи началось благочестивое пение, поднимаясь и падая вместе с барабанным боем, сплетая сеть вокруг чувств. Настало короткое затишье, когда появился Просветленный со своими монахами в желтых одеяниях, становящихся в свете ламп почти оранжевыми. Они откинули капюшоны и сели, скрестив ноги, на землю. Через некоторое время пение и звук барабанов снова наполнили мозг присутствующих. Когда появились актеры, страшные в своем гриме, с бубенчиками на лодыжках, звенящими при каждом шаге, аплодисментов не было, лишь напряженное внимание. Танцоры катхакали были знаменитые, с детства учившиеся акробатике, а также старинным фигурам классического танца, знающие девять различных движений шеи и глазных яблок и сотни положений рук, требуемых для постановки древнего эпоса любви и сражения, встреч с богами и демонами, героических боев и традиционных кровавых измен. Музыканты выкрикивали слова преданий, в то время как актеры, которые никогда не говорили, показывали устрашающие действия Рамы или братьев Пандава. Раскрашенные зеленым и красным, или черным с ярко-белым, они шли по полю, подняв полы одежды, их обручи из зеркальных капель сверкали при свете ламп. Время от времени лампы разгорались или начинали шипеть и трещать, и тогда казалось, что нимбы святого или несвятого света играют над головами танцоров, начисто убивая смысл событий и давая зрителям минутное ощущение, что они сами иллюзорны, а единственно-реальны в мире лишь рослые фигуры в циклопическом танце. Танец должен был продолжаться до восхода солнца. Но перед зарей один из носящих шафрановую мантию пришел со стороны города, пробился через толпу и сказал что-то на ухо Просветленному. Будда встал, как бы для того, чтобы лучше обдумать услышанное, и снова сел. Он дал поручение монаху, тот кивнул и ушел с фестивального поля. Будда, выглядевший невозмутимым, снова перенес свое внимание на представление. Монах, сидевший неподалеку, заметил, что Будда барабанит пальцами по земле, и решил, что Просветленный держит такт с барабанами, поскольку было общеизвестно, что он выше таких вещей, как нетерпение. Когда представление кончилось и Сурья-солнце окрасило в розовый цвет полы Неба над восточным краем мира, казалось, будто ночь и в самом деле держала толпу пленников в напряженном и страшном сне, от которого они сейчас освободились, усталые, тяжело входящие в день. Будда и его последователи немедленно пошли к городу. Они не останавливались отдохнуть и прошли через Алондил быстрой, но достойной походкой. Когда они снова очутились в пурпурной роще, Просветленный велел монахам отдыхать, а сам пошел к маленькому павильону, стоявшему в глубине леса. В павильоне сидел монах, принесший сообщение во время представления. Он заботился о больном лихорадкой путешественнике, которого он нашел в болотах, куда часто ходил размышлять о скверных условиях, в которых, возможно, окажется его тело после смерти. Татагатха внимательно оглядел человека, лежавшего на спальном мате: тонкие бледные губы, высокий лоб, высокие скулы, тронутые инеем брови, острые уши; Татагатха догадывался, что глаза должны быть бледно-голубые или серые. Было что-то как бы просвечивающее - хрупкое, возможно, - в его бессознательном теле - в какой-то мере это могло быть результатом лихорадки, мучившей это тело, но дело было не только в болезни. Не похоже было, чтобы этот маленький человек носил вещь, которую Татагатха сейчас держал в руках. На первый взгляд человек казался очень странным, но потом становилось ясно, что седые волосы и хрупкий костяк еще не означают преклонного возраста, и что во внешности этого человека есть что-то детское. Глядя на его комплекцию Татагатха сомневался, чтобы этому человеку приходилось часто бриться. Возможно, между щеками и углами рта были скрытые сейчас чуточку озорные морщинки. А может, и нет. Будда держал малиновый удушающий шнур, который могли носить только священные палачи богини Кали. Он провел пальцами по его шелковистой длине, и шнур обвился вокруг его руки, слегка прилипнув к ней. Будда не сомневался более, что шнур должен был таким манером обвиться вокруг его горла. Он почти бессознательно держал его и непроизвольно дергал рукой. Затем он взглянул на вытаращившего глаза монаха, улыбнулся своей невозмутимой улыбкой и отложил шнур. Монах вытер сырой тканью потный лоб больного. Человек на спальном мате вздрогнул от прикосновения и открыл глаза. В них было безумие лихорадки, они по-настоящему не видели, но Татагатха почувствовал внезапный удар от встречи их взглядов. Глаза были темные, почти агатовые, нельзя было отличить зрачок от радужной оболочки. Было какое-то удивительное несоответствие между глазами такой силы и хрупким, слабым телом. Будда наклонился и слегка ударил руку человека; можно было подумать, что он коснулся стали, холодной и нечувствительной. Он резко провел ногтями по тыльной стороне правой руки. Ни царапины, ни даже следа на коже, ноготь скользнул по ней, как по стеклу. Будда сжал ноготь большого пальца человека и отпустил. Ни малейшего изменения цвета. Словно это были мертвые или механические руки. Будда продолжал осмотр. Феномен кончался где-то возле запястья и снова появлялся в других местах. Руки, грудь, живот, шея и часть спины были омыты в ванне смерти, что и дало эту особую несгибаемую силу. Смачивание всего тела, конечно, оказалось бы роковым; а тут человек вроде бы обменял часть своей осязательной чувствительности на эквивалент невидимых перчаток и стальной брони, прикрывающей шею, грудь и спину. Он действительно был одним из избранных убийц страшной богини. - Кто еще знает об этом человеке? - спросил Будда. - Монах Симха, который помог мне принести его сюда. - Он видел это? - Татагатха указал глазами на малиновый шнур. Монах кивнул. - Найди его и приведи сейчас же ко мне. Никому не говори об этом, скажи только, что пилигрим заболел, и мы здесь о нем заботимся. Я сам займусь его лечением и наблюдением за его болезнью. - Слушаю, Прославленный. - И монах поспешно вышел из павильона. Татагатха сел рядом со спальным матом и ждал. Прошло два дня, прежде чем лихорадка спала и разум вернулся в темные глаза. Но в течение этих двух дней проходившие мимо павильона слышали голос Просветленного, бубнящий снова и снова, как если бы он обращался к своему спящему подопечному. Время от времени человек громко бормотал, как в бреду. На второй день человек открыл глаза, посмотрел вверх, нахмурился и повернул голову. - Доброе утро, Ральд, - сказал Татагатха. - Кто ты? - спросил тот неожиданным баритоном. - Тот, кто учит путям освобождения, - ответил Татагатха. - Будда? - Так меня называли. - Татагатха? - Я носил и это имя. Человек хотел подняться, но не смог. Глаза его сохраняли мирное выражение. - Откуда ты знаешь мое имя? - спросил он наконец. - Ты много говорил в бреду. - Да, я был очень болен и, без сомнения, болтал. Я простудился на этом проклятом болоте. Татагатха улыбнулся. - Одно из неудобств одиночного путешествия: если упадешь, тебе некому помочь. - Истинно так, - согласился человек. Глаза его снова закрылись, дыхание стало глубже. Татагатха сидел в позе лотоса и ждал. Когда Ральд снова проснулся, был уже вечер. - Пить, - сказал он. Татагатха дал ему воды. - Голоден? - спросил он. - Пока не надо. Желудок возмутится. - Он приподнялся на локтях и пристально посмотрел на ухаживающего за ним, а затем снова упал на мат. - Ты Будда, - утвердительно сказал он. - Да. - Что ты собираешься делать? - Накормить тебя, когда ты скажешь, что голоден. - Я хотел сказать - после этого. - Следить, как ты спишь, чтобы ты снова не впал в горячку. - Я не это имел в виду. - Я знаю. - Что будет после того, как я поем, отдохну и снова обрету свою силу? Татагатха улыбнулся и вытянул шелковый шнур откуда-то из-под одежды. - Ничего, - ответил он. - Совершенно ничего. - Он набросил шнур на плечо Ральда и отдернул руку. Ральд качнул головой и откинулся назад. Затем потянулся и ощупал шнур, накрутил его на пальцы и затем на запястье. Он погладил его. - Это священный, - сказал он через некоторое время. - Похоже на то. - Ты знаешь его употребление и его цель? - Конечно. - Почему же ты не хочешь ничего делать? - У меня нет нужды ходить или действовать. Все приходит ко мне. Если что-то должно быть сделано, это сделаешь ты. - Я не понял. - Это я тоже знаю. Человек уставился в темноту наверху. - Я попробую поесть теперь, - объяснил он. Татагатха дал ему хлеба и масла. Затем человек выпил еще воды. Когда он закончил еду, дыхание его стало тяжелым. - Ты оскорбил Небо, - сказал он. - Это я знаю. - И ты уменьшил славу богини, чья верховная власть здесь никогда не оспаривалась. - Знаю. - Но я обязан тебе жизнью, я ел твой хлеб... Ответа не последовало. - И поэтому я должен нарушить самый священный обет, - закончил Ральд. - Я не могу убить тебя, Татагатха. - Значит, я обязан тебе жизнью, потому что ты обязан мне своей. Давай посчитаем, что эти долги сбалансированы. Ральд хмыкнул. - Так и будет. - Что ты станешь делать, раз ты отказался от выполнения своей миссии? - Не знаю. Мой грех слишком велик, чтобы я мог вернуться. Теперь я тоже оскорбил Небо, и богиня отвернет свое лицо от моих молитв. Я обманул ее ожидания. - В таком случае, оставайся здесь. По крайней мере, будешь иметь компанию по проклятию. - Прекрасно, - согласился Ральд. - Мне больше ничего не остается. Он снова уснул, а Будда улыбался. В последующие дни фестиваль продолжался. Просветленный проповедовал толпам, проходившим через пурпурную рощу. Он говорил о единстве всех вещей, больших и малых, о законе причинности, о появлении и умирании, об иллюзорности мира, об искре АТМАНА, о пути спасения через самоотречение и объединение со всем; он говорил о понимании и просветленности, о бессмысленности браминских ритуалов и сравнивал их формы с пустыми сосудами. Слушали многие, слышали немногие, кое-кто оставался в пурпурной роще, чтобы надеть шафрановую одежду искателя. И каждый раз, когда он проповедовал, Ральд в своей темной одежде садился поблизости, и его черные глаза всегда были устремлены на Просветленного. Через две недели после выздоровления Ральд подошел к Учителю, идущему по роще в медитации, упал ниц перед ним и через некоторое время сказал: - Просветленный, я слушал твои поучения, и слушал хорошо. Я много думал о твоих словах. Будда кивнул. - Я всегда был религиозным, - продолжал Ральд, - иначе меня не избрали бы на тот пост, который я занимал. Когда я не смог выполнить свою миссию, я почувствовал великую пустоту. Я изменил своей богине, и жизнь не имела для меня смысла. Будда молча слушал. - Но я слышал твои слова, и они наполнили меня радостью. Они показали мне другой путь спасения, который, как я чувствую, выше того, которому я следовал до сих пор. Будда изучал лицо Ральда, пока тот говорил. - Твой путь отречения поразил меня, и я чувствую, что он правилен. Поэтому я прошу позволения войти в твою общину искателей и следовать твоему пути. - Уверен ли ты, - спросил Просветленный, - что не ищешь просто наказания за то, что ты в своем сознании считаешь падением, грехом? - В этом я уверен, - сказал Ральд. - Я задержал в себе твои слова и чувствовал истину, содержащуюся в них. На службе богини я убил больше людей, чем пурпурных листьев на молодых ветвях. Это не считая женщин и детей. Так что я нелегко поддаюсь словам - слишком много я слышал слов умоляющих, убеждающих, проклинающих. Но твои слова подействовали на меня, они выше учения браминов. Я с радостью стал бы палачом на твоей службе, убивал бы твоих врагов шафрановым шнуром, или клинком, или пикой, или голыми руками - потому что я знаток всякого оружия и потратил три срока жизни на изучение его - но я знаю, что это не твой путь. Жизнь и смерть - одно для тебя, и ты не ищешь уничтожения своих врагов. И я прошу разрешения войти в твой орден. Для меня это не так трудно, как было бы для другого. Кто-то должен отказаться от дома и семьи, родины и собственности, у меня же ничего этого нет. Кто-то должен отказаться от собственной воли, а я это уже сделал. Единственное, что мне нужно теперь - это желтая одежда. - Она твоя, - сказал Татагатха, - вместе с моим благословением. Ральд получил платье буддийского монаха и стал укрепляться в медитации. Через неделю, когда фестиваль близился к концу, он пошел в город со своей чашкой для подаяния вместе с другими монахами. Однако он не вернулся с ними. День перешел в вечер, вечер в ночь. Рога Храма уже пропели последнюю ноту НАГАСВАРАМ, и многие путешественники начали разъезжаться с фестиваля. Долгое время Просветленный ходил по лесу, размышляя. Затем он тоже исчез. Вниз от рощи с болотами за ней, к городу Алондилу, над которым возвышались каменистые холмы, а вокруг лежали сине-зеленые поля, в город Алондил, все еще бурлящий путешественниками, многие из которых еще пировали, по улицам Алондила, к холму с Храмом, шел Будда. Он вошел в первый двор; там была тишина. Собаки, дети и нищие ушли. Жрецы спали. Один дремлющий служитель сидел на скамье на базаре. Многие гробницы были теперь пусты, статуи унесены в Храм. Перед несколькими другими стояли на коленях почитатели в поздней молитве. Он вошел во внутренний двор. На молитвенном коврике перед статуей Ганеши сидел аскет. Он тоже казался статуей, поскольку не делал видимых движений. Вокруг двора мерцали четыре масляных лампы, их пляшущий свет первоначально служил для усиления теней, лежавших но большей части гробниц. Маленькие жертвенные свечи бросали слабый свет на некоторые статуи. Татагатха прошел через двор и остановился против возвышающейся статуи Кали; у ее ног мигала крошечная лампа. Улыбка Кали казалась пластичной и подвижной, когда богиня смотрела на стоявшего перед ней человека. Через ее протянутую руку висел малиновый душащий шнур, зацепленный одной петлей за острие ее кинжала. Татагатха улыбнулся ей, и она как бы нахмурилась. - Покорись, моя дорогая, - сказал он. - Ты проиграла этот раунд. Она, казалось, кивнула, соглашаясь. - Я рад, что добился такого высокого признания с твоей стороны за столь короткое время, - продолжал он. - Но даже если бы тебе и удалось, старушка, это принесло бы тебе мало хорошего. Теперь уже слишком поздно. Я кое-что начал, и ты не можешь уничтожить сделанное. Слишком много слышалось древних слов. Ты думала, что они пропали, и я так думал. Но мы оба ошиблись. Религия, которой ты правишь, очень древняя, но и мой протест тоже имеет давние традиции. Так что зови меня протестантом и помни - теперь я больше, чем просто человек. Прощай! Он оставил Храм и гробницу Кали, где глаза Ямы пристально смотрели ему в спину. Прошло много месяцев, прежде чем чудо свершилось, а когда оно свершилось, оно не казалось чудом, потому что возникало медленно и постепенно. Ральд, пришедший с севера, когда по стране дули весенние ветры, Ральд, несший смерть на своей руке и черный огонь в глазах, Ральд с белыми бровями и остроконечными ушами заговорил однажды днем, когда весна уже прошла, и длинные летние дни жарко висели над Мостом Богов. Он заговорил своим неожиданным баритоном, отвечая на вопрос путешественника. Тот задал ему второй вопрос, а затем третий. Ральд продолжал говорить, и несколько других монахов и пилигримов собрались вокруг него. Ответы следовали за вопросами, которые задавались теперь всеми, становились все длиннее и длиннее, потому что сделались сравнениями, примерами, аллегориями. Затем все сели у его ног, и его темные глаза стали странными озерами, и голос его шел как бы с Неба, чистый, мягкий, мелодичный и убедительный. Они слушали. Затем путешественники пошли своей дорогой. Но по пути они встречались с другими путешественниками и разговаривали с ними, так что, прежде чем лето кончилось, пилигримы шли в пурпурную рощу, просили встречи с учеником Будды и слушали его слова. Татагатха разделил с ним проповедование. Они вместе учили Пути Восьмисложной Тропы, говорили о славе Нирваны, об иллюзии мира и о цепях, какие мир накладывает на человека. А затем настало время, когда даже сладкоречивый Татагатха слушал слова своего ученика, который переваривал все, что проповедовал Будда, долго и глубоко размышлял над этим, и теперь, когда нашел выход в тайное море, погружал свою твердую как сталь руку в места скрытых вод и брызгал истиной на головы слушателей. Лето кончилось. Теперь уже не было сомнения, что просветленность имеют двое: Татагатха и его маленький ученик, которого звали здесь Сугатой. Говорили даже, что Сугата - целитель, и что когда его глаза странно сияют, а ледяное прикосновение его рук проходит по искривленному члену тела больного, этот член выпрямляется. Говорили, что к слепым внезапно возвращается зрение во время проповеди Сугаты. Сугата верил в две вещи: в Путь Спасения и в Татагатху, Будду. - Прославленный, - сказал он однажды Татагатхе, - моя жизнь была пуста, пока ты не открыл мне Истинную Тропу. Когда ты получил свою просветленность, до того, как стать нашим Учителем, было ли это напор огня, как рев воды, и ты везде, и ты часть всего - облаков и деревьев, животных в лесу, всех людей, снега на горных вершинах и костей в поле? - Да, - сказал Татагатха. - Я тоже познал радость всех этих вещей, - сказал Сугата. - Да, я знаю. - Теперь я понимаю, почему ты однажды сказал, что все идет к тебе. Ты принес в мир такое учение - я понимаю, почему боги завидуют. Бедные боги! Они достойны жалости. Но ты знаешь. Ты знаешь все. Татагатха не ответил. Когда весенние ветры снова пронеслись по земле, год прошел полный цикл после прибытия второго Будды, с Неба однажды раздался страшный визг. Горожане Алондила поворачивались на улицах и глядели в небо. Шундры в полях бросили работу и смотрели вверх. В большом Храме на холме настала внезапная тишина. В пурпурной роще за городом монахи повернули головы. Оно шло с неба - существо, рожденное править ветром. Оно шло с севера - зеленое и красное, желтое и коричневое... Оно скользило, как в танце, дорогой его был воздух. Послышался другой визг, а затем биение мощных крыльев, когда Оно поднималось над облаками, чтобы стать крошечной точкой. А затем оно упало, как метеор, горя в пламени, все его цвета сверкали и ярко горели, когда оно росло и увеличивалось, и нельзя было поверить, что может быть живое существо таких размеров, такого движения, такого великолепия... В небе темнела легендарная полуптица-полудух. Верховное животное Вишну. Его клюв разбивал колесницы. Над Алондилом кружилась птица Гаруда. Покружилась и ушла за каменистые холмы, стоявшие позади города. - Гаруда! - неслось по городу, по полям, в Храме, в роще. Она летела не одна; и все знали, что только бог может пользоваться Птицей Гарудой как ездовым животным. Затем наступила тишина. После визга и грохота крыльев казалось естественным, что голоса понизились до шепота. Просветленный стоял на дороге перед рощей, его монахи столпились вокруг. Все повернулись к каменистым холмам. Сугата подошел и встал рядом с Татагатхой. - Это было всего лишь прошлой весной... - сказал он. Татагатха кивнул. - Ральд не выполнил поручения, - сказал Сугата, - и вот новая вещь идет с Неба? Будда пожал плечами. - Я боюсь за тебя, мой учитель, - сказал Сугата. - Во всех моих жизненных циклах только ты и был мне другом. Твое учение дало мне мир. Почему они не могут оставить тебя в покое? Ты самый безвредный из людей, и твое учение самое благородное и мягкое; какое зло ты можешь принести? Будда отвернулся. В этот момент Птица Гаруда, сотрясая воздух и издав резкий крик раскрытым клювом, снова взмыла над холмами. На этот раз она не кружила над городом, а поднялась высоко в небо и полетела на север с такой скоростью, что мгновенно исчезла из виду. - Ее наездник слез и остался, - предположил Сугата. Будда пошел в пурпурную рощу. Он пришел из-за каменистых холмов пешком. Он шел по каменной тропе, и его красные кожаные сапоги ступали совершенно бесшумно. Вдали слышался шум бегущей воды. Маленький поток ее пересек ему путь. Подвернув свой ярко-алый плащ, он пошел в обход тропы. Рубиновая рукоятка его кривой сабли сверкала в малиновых ножнах. Обогнув скалу, он остановился. Вдали его кто-то ждал, стоя у бревна, перекинутого через овраг, где бежал поток. Его глаза на миг сузились, но затем он снова двинулся вперед. Там стоял невысокий человек в черной одежде пилигрима и кожаных доспехах, с которых свисало короткое лезвие из светлой стали. Голова человека была почти лысой, если не считать маленького пучка седых волос. Брови над темными глазами белые, кожа бледная; уши казались заостренными. Путешественник поднял руку и сказал этому человеку: - Доброе утро, пилигрим. Человек не ответил, но загородил путь, встав перед бревном. - Прости меня, добрый паломник, но я собираюсь пройти здесь, а ты затрудняешь мне проход, - сказал пришедший. - Ты ошибаешься, Господин Яма, если думаешь, что готов пройти здесь, ответил человек. Человек в красном улыбнулся, показав ряд белых зубов. - Приятно, когда тебя узнают, - сказал он, - даже те, кто заблуждается в другом. - Я огражден не словами, - сказал человек в черном. - Вот как? - другой поднял брови преувеличенно-вопросительно. - Чем же ты огражден? Уж не этой ли полоской металла, которую ты носишь? - Ни чем иным. - А я принял ее сначала за какую-то варварскую молитвенную палочку. Я знаю, что этот район полон странными культами и примитивными сектами. На минуту я принял тебя за приверженца какого-то суеверия. Но если, как ты сказал, это оружие, тогда я верю, что ты знаком с его употреблением. - В какой-то мере, - ответил человек в черном. - Это хорошо, - сказал Яма, - потому что я не люблю убивать людей, которые не знают, что их ждет. Однако, я вынужден указать тебе, что когда ты встанешь перед судом Высочайшего, ты будешь считаться самоубийцей. Другой слегка улыбнулся. - В любое время, когда ты будешь готов, бог смерти, я облегчу твоему духу выход из его плотской оболочки. - Повтори еще раз, - сказал Яма, - и я быстро положу конец беседе. Назови свое имя для передачи жрецам, чтобы они знали, для кого совершить обряды. - Я отказался от своего последнего имени некоторое время назад, - ответил человек в черном. - Поэтому супруг Кали принесет смерть безымянному. - Ральд, ты дурак, - сказал Яма и вытащил свое оружие. Человек в черном достал свое. - Так и полагается, чтобы ты пошел к своей судьбе безымянным. Ты изменил своей богине. - Жизнь полна измены, - ответил тот. - Вот и теперь, выступая таким образом против тебя, я изменяю учению моего нового Мастера. Но я должен следовать велению сердца. Ни мое прежнее имя, ни мое новое, следовательно, не подходят ко мне, я их не заслужил; так что не зови меня по имени! И его клинок стал огнем, прыгающим отовсюду, звенящим, сверкающим. Перед этим нападением Яма отступал шаг за шагом и только двигал кистью, парируя удары, несшиеся на него со всех сторон. Отступив на десять шагов, Яма твердо встал и больше не двигался. Его парирующие удары стали несколько шире, а выпады его стали теперь более неожиданными и разнообразились ложными атаками. Так они щеголяли клинками, пока не покрылись потом; затем Яма форсировал выпады, заставив противника отступать. Шаг за шагом он вернул себе десять шагов. Когда они снова встали на том месте, где начали, Яма признал под звон стали: - А ты здорово выучил свои уроки, Ральд! Поздравляю! В это время его противник провел свой клинок через хитроумный двойной ложный выпад и легким прикосновением разрезал плечо Ямы. На яркой одежде мгновенно выступила кровь. Яма бросился вперед, сбил защиту с шеи противника и нанес удар, который мог обезглавить врага. Человек в черном поднял защиту, потряс головой, парировал второй удар и бросился вперед, но его удар тоже был отпарирован. - Смерть вымыла ошейник на твоем горле, - сказал Яма, - но я найду и другой выход - и его сабля запела звонкую песню, когда он попытался нанести удар снизу. Яма дал полную волю ярости этому клинку, укрепленному столетиями и мастерами многих веков. Однако, противник все шире отражал его атаки и, отступая теперь все быстрее, все-таки ухитрялся сдерживать Яму, делая контрвыпады. Он отступил до самого потока. Тогда Яма медленно сказал: - Полстолетия назад, когда ты был на короткое время моим питомцем, я говорил себе: "Этот парень имеет в себе задатки Мастера". И я не ошибся, Ральд. Ты, вероятно, величайший меченосец из всех веков, какие я могу вспомнить. Я могу почти простить отступничество, когда вижу твою ловкость. Да, жаль... Он сделал обманный выпад в грудь, но в последний момент обошел парирующий удар и ударил краем лезвия выше запястья противника. Человек в черном, яростно парируя и задев Яму по голове, отпрыгнул назад и занял позицию у конца бревна, перекинутого через овраг, где бежал поток. - И рука тоже, Ральд!! Да, богиня намыла тебе защиту! Попробуем здесь! Сталь взвизгнула, когда он схватил ее особым приемом и сделал зарубку на бицепсе врага. - Ага! Это место она пропустила! Попробуем другое! Лезвия скрещивались, ударяли, парировали, отвечали. Яма применил хитроумную атаку, и его длинная сабля снова пустила кровь из плеча противника. Человек в черном шагнул на бревно и нанес жестокий удар в голову Ямы, но тот отбил его. Торопясь атаковать, Яма заставил противника пятиться по бревну, а затем лягнул его в бок. Человек в черном отскочил на противоположный берег. Как только его ноги коснулись земли, он тоже отлягнулся, так что бревно пришло в движение. Оно покатилось, прежде чем Яма успел оседлать его, и, соскользнув с берегов, обрушилось вниз, в поток, и поплыло к западу. - Я бы сказал, тут нужен всего-то семи или восьмифутовый прыжок, Яма! Давай прыгай! - крикнул человек в черном. Бог смерти улыбнулся. - Дыши, пока можешь, - сказал он. - Дыхание - это наименее ценимый дар богов. Никто не поет ему гимны, и молятся хорошему воздуху, который вдыхают король и нищий, мастер и собака. Но каково без него! Цени каждый вздох, Ральд, как будто он твой последний - потому что до последнего тоже рукой подать! - Ты, говорят, мудр в этих делах, Яма, - сказал тот, кого называли Ральдом и Сугатой. - Говорят, ты бог, и твое королевство - смерть, и твои знания простираются далеко за пределы понимания смертных. Поэтому я хотел бы спросить тебя, пока мы стоим без дела. Яма не улыбнулся своей насмешливой улыбкой, как улыбался при всех предшествующих заявлениях своего противника. Эти слова имели отношение к ритуалу. - Что ты желаешь знать? Я дарую тебе предсмертное благо задавать вопросы. Человек, которого звали Ральд и Сугата, запел древние слова Катха Упанишад: - Когда человек умер, насчет этого всегда сомнение: одни говорят, что он еще существует, а другие говорят, что нет. Я хотел бы узнать об этом от тебя. Яма ответил древними словами: - Насчет этого сомневаются даже боги. И это нетрудно понять, потому что природа АТМАНА вещь тонкая. Задай другой вопрос. Избавь меня от этого блага. - Прости меня, что это прежде всего пришло мне на ум, о Смерть, но другого такого учителя, как ты, не найти, и, конечно, нет другого блага, которого я желал бы больше в эту минуту. - Оставайся жив и иди своей дорогой, - сказал Яма, вкладывая саблю в ножны. - Я освобождаю тебя от твоей участи. Выбери сыновей и внуков; выбери слонов, лошадей, стада и золото. Выбирай любые другие блага - красивых девушек, колесницы, музыкальные инструменты. Я дам их тебе, и они будут ждать тебя. Но не спрашивай меня о смерти. - О, Смерть, - запел тот, - все это длится лишь до завтрашнего дня. Оставь своих девушек, лошадей, танцы и песни для себя. Я приму только одно благо, которое просил - скажи мне, о Смерть, что лежит за пределами жизни, и в чем сомневаются люди и боги? Яма стоял неподвижно и не продолжал поэму. - Ладно, Ральд, - сказал он, и его глаза впились в глаза другого - но об этом царстве словами не расскажешь. Я должен показать тебе. Они стояли так секунду, а затем человек в черном упал, закрыл лицо руками, и из его горла вырвался единственный всхлип. Когда это произошло, Яма снял с плеч свой плащ и швырнул его, как сеть, через овраг. Утяжеленный в рубцах для такого маневра, плащ упал, как сеть, на противника Ямы. Пока человек в черном дергал плечами, стараясь освободиться, он услышал быстрый топот и треск: кроваво-красные сапоги Ямы ударились на этой стороне оврага. Откинув в сторону плащ и подняв свою защиту, Ральд парировал новую атаку Ямы. Земля позади него поднималась холмом, и он все отступал, ища, где можно остановится, так как голова Ямы приходилась теперь на уровне его пояса. И он ударил вниз, по Яме. Яма медленно пробивался наверх. - Бог смерти, бог смерти, - пел Сугата, - прости мне мой дерзкий вопрос, но скажи, не солгал ли ты. - Ты скоро узнаешь об этом, - сказал Яма и нанес удар, который мог бы пробить человека насквозь. Но лезвие отскочило от груди противника. Дойдя до места, где грунт был неровным, маленький человек начал пинать землю ногами, посылая на врага потоки пыли и гравия. Яма прикрыл глаза левой рукой, но тогда на него посыпались сверху более крупные камни. Они катились под ноги, Яма поскользнулся, упал и съехал вниз по склону. Его противник стал выворачивать более тяжелые камни, даже сдвинул большой валун и сам последовал за ним вниз, высоко подняв кинжал. Неспособный встать на ноги, чтобы своевременно отразить атаку, Яма катился к потоку. Ему удалось задержаться на краю, но он увидел катящийся валун и подался в сторону. Пока он цеплялся обеими руками за землю, его сабля скатилась вниз в воду. Стоя в неудобном согнутом положении, он достал кинжал и все-таки сумел отпарировать высокий замах лезвия противника. Затем его левая рука метнулась вперед и схватила запястье, держащее лезвие. Он ударил кинжалом снизу вверх и почувствовал, что и его запястье схвачено. Так они стояли, замкнув сопротивление друг друга. Затем Яма сел и повернулся в сторону, отталкивая от себя противника. Но оба держали друг друга крепко и от силы толчка покатились. Край оврага оказался рядом, под ними, над ними. Кинжал выпал из рук Ямы и ушел на дно. Когда они снова поднялись на поверхность воды, чтобы перевести дух, оба держали в руках только воду. - Наступает время последнего крещения, - сказал Яма и ударил левой. Другой парировал удар. Они двигались влево по воде, пока не почувствовали под ногами камни. Тогда они, сражаясь, пошли вдоль потока. Поток расширялся и углублялся, пока вода не закружилась вокруг их талий. Берега стали более пологими и местами доходили почти до поверхности воды. Яма наносил удар за ударом, то кулаком, то краем ладони; но он как будто нападал на статую, потому что тот, кто был священным палачом Кали, принимал любой удар, не меняясь в лице, и возвращал кулачные удары с костоломной силой. Большая часть этих ударов замедлялась или блокировалась Ямой, но один попал Яме между грудной клеткой и тазовой костью, а другой скользнул по левому плечу и отскочил от щеки. Яма бросился нанести ответный удар и наглотался воды. Противник навалился на него и получил удар красным сапогом между нечувствительными местами. Он продолжал двигаться к голове Ямы. Яма встал на колени и повернулся. Противник хотел встать на ноги и выхватил из-за пояса кинжал, но упал на корточки. Лицо его было все еще бесстрастным. На миг их глаза встретились, но на этот раз Ральд не дрогнул. - Теперь я могу встретить твой смертельный взгляд, Яма, - сказал он, - и он меня не остановит. Ты научил меня достаточно хорошо! Когда он сделал выпад, руки Ямы спустились к талии, схватили мокрый пояс и закинули его вокруг бедер противника. Яма дернул врага и прижал к себе; тот выронил кинжал. И тогда Яма потащил его толчками назад, к глубокой воде. - Никто не поет гимнов дыханию, - сказал Яма. - А попробуй обойтись без него! Он нырнул, увлекая за собой Ральда; руки его держали тело врага, как стальными петлями. Позже, много позже, мокрая фигура стояла у потока. Она сказала медленно, с трудом переводя дух: - Ты был... величайшим... вставшим против меня... во всех веках, насколько я помню... И в самом деле, жаль... Затем, перейдя поток, он продолжал свой путь по каменистым холмам. Пешком. Дойдя в город Алондил, путешественник остановился в первой попавшейся гостинице. Он снял комнату и заказал ванну. Пока он мылся, слуга вычистил его одежду. Перед тем как обедать, он подошел к окну и выглянул на улицу. Оттуда шел сильный запах слизарда и шум многих голосов. Люди покидали город. Во дворе за домом шли приготовления к утреннему отъезду каравана. В эту ночь заканчивался весенний фестиваль. Внизу на улице еще торговали, матери уговаривали уставших детей, местный принц со своими людьми возвращался с охоты: на спине бегущего слизарда были привязаны два огненных петуха. Путешественник наблюдал за усталой проституткой, спорившей о чем-то со жрецом, который выглядел еще более усталым. Он не переставал трясти головой и в конце концов пошел прочь. Одна луна уже висела в небе, сквозь Мост Богов она казалась золотой, а вторая, меньшая луна только что появилась над горизонтом. Вечерний воздух пощипывал холодом и нес с собой над запахами города ароматы весенней растительности - молодых побегов, свежей травы, чистый запах сине-зеленой весенней пшеницы, влажной земли, мутного разлива реки. Наклонившись, путешественник увидел стоящий на холме Храм. Он велел слуге принести ему обед в комнату и послать за местным торговцем. Он ел медленно, не слишком обращая внимание на то, что ест. Когда он покончил с едой, вошел торговец. Под его плащом было множество образцов товара; путешественник в конце концов, выбрал длинный изогнутый клинок и короткий прямой кинжал и сунул то и другое в ножны. Затем он вышел в ночную прохладу и пошел по изрытой колеями главной улице города. В дверях обнимались влюбленные. Он прошел мимо дома, где плакальщики ожидали чьей-то смерти. Нищий ковылял за ним полквартала, пока он, наконец, не обернулся. Поглядев нищему в глаза, он сказал: - Ты не хромой. Нищий заторопился прочь и затерялся в толпе. Над головой начали взлетать в небо фейерверки, посылая вниз, к земле, длинные вишневые ленты. Из Храма донесся звук тыквенных рогов, играющих мелодию НАГАСВАРАМ. Из дверного прохода вывалился мужчина, налетел на путешественника, и тот, почувствовав, что рука мужчины хватает кошелек на его поясе, сломал человеку запястье. Человек разразился проклятиями и звал на помощь, но путешественник столкнул его в дренажную канаву и пошел дальше, одним темным взглядом отогнав товарищей вора. Наконец он подошел к Храму, помедлил немного и прошел внутрь. Он вошел во внутренний двор вслед за жрецом, который нес маленькую статую из внешней ниши. Он оглядел двор и быстро направился к месту, занятому статуей богини Кали. Он долго смотрел на нее, положив свой клинок у ее ног. Когда он снова поднял саблю и повернулся, он увидел, что жрец наблюдает за ним. Он кивнул жрецу, и тот немедленно подошел и поздоровался. - Добрый вечер, жрец, - ответил путешественник. - Да очистит Кали твое лезвие, воин. - Спасибо. Она очистила. - Ты говоришь так, будто знаешь это наверняка. - А это с моей стороны самонадеянно? - Ну, может быть, это не в лучшем стиле... - Тем не менее, я чувствовал, как ее сила снизошла на меня, когда я смотрел на ее гробницу. Жрец пожал плечами. - Несмотря на мою должность, - сказал он, - я держусь подальше от этого ощущения силы. - Ты боишься ее силы? - Скажем так, несмотря на великолепие гробницы Кали, ее посещают не так часто, как гробницы Лакшми, Сарасвати, Шакти, Ситалы, Ратри и других менее пугающих богинь. - Но она больше, чем любая из них. - И более страшная. - Да? Несмотря на ее силу, она справедливая богиня. Жрец улыбнулся. - Разве человек, перешедший границу возраста, желает справедливости? Что касается меня, я нахожу милосердие куда более привлекательным. Дай мне когда-нибудь прощающее божество. - Хорошо, - сказал путешественник, - но я, как ты сказал, воин. Я по своей природе близок к ней. Мы с богиней думаем одинаково. В большинстве случаев мы соглашаемся. А когда не соглашаемся, я вспоминаю, что она также и женщина. - Я живу здесь, - сказал жрец, - но не говорю так интимно о богах, о которых забочусь. - На людях - да. Ты мне не говори о жрецах. Я пил со многими из вас и знаю, что вы такие же богохульники, как и все остальное человечество. - Для всего есть время и место, - сказал жрец, оглядываясь на статую Кали. - Ну-ну. Скажи-ка, почему основание статуи Ямы давно не чищено? Оно все в пыли. - Его чистили только вчера. Но с тех пор многие проходили перед ним, и остались заметные следы. - Почему же тогда у его ног не лежат подношения и остатки жертвоприношений? - Смерти не приносят цветов, - сказал жрец. - Люди просто приходят, посмотрят и уходят. Мы, жрецы, всегда чувствовали, что обе статуи расположены очень хорошо. Они составляют страшную пару, верно? Смерть и владычица разрушений. - Мощное звено, - ответил посетитель. - Но не хочешь ли ты сказать, что Яме никто не приносит жертв? Вообще никто? - Только мы, жрецы, когда того требует календарь набожности, и иногда горожане, когда любимый человек лежит на смертном ложе, а в непосредственном перевоплощении ему отказано - вот и только, других нет. Я ни разу не видел, чтобы Яме приносили жертву просто так, искренне, от доброй воли, от сердца. - Он, наверное, обижается. - Нет, воин. Разве не все живые существа сами по себе жертвы Смерти? - Да, ты говоришь правду. Зачем ему добрая воля и чувства? Дары не обязательны, он и так возьмет, что захочет. - И Кали тоже, - согласился жрец. - И в случае обоих божеств я часто оправдываю атеизм. К несчастью, они проявляют себя в мире чрезмерно сильно, чтобы их существование можно было бы эффективно отрицать. Очень жаль. Воин рассмеялся. - Жрец, не желающий верить! Я тоже. Меня это смешит. На-ка вот, купи себе бочонок сомы... для жертвенных целей. - Спасибо, воин. Куплю. Не пойдешь ли со мной на небольшое возлияние в честь Храма? - Клянусь Кали, пойду! - сказал воин. - Только немного. Он пошел со жрецом в центральное здание и спустился по лестнице в келью, где стоял бочонок сомы и две чаши. - За твое здоровье и долгую жизнь, - сказал воин, поднимая чашу. - За твоих ужасных покровителей - Яму и Кали, - ответил жрец. - Спасибо. Они залпом выпили крепкое пойло, и жрец зачерпнул еще две чаши. - Согреть горло в холодную ночь. - Отлично. - Приятно видеть, что некоторые путешественники уезжают, - сказал жрец. - Их набожность обогащает Храм, но они очень сильно утомляют штат. - За отъезд пилигримов! - За отъезд пилигримов! Снова выпили. - Я думаю, что большинство их приехало, чтобы увидеть Будду, - сказал Яма. - Это правда. Но с другой стороны, они не хотят вызвать этим вражду богов. Так что, прежде чем идти в пурпурную рощу, они обычно приносят жертвы или дают Храму молитвы. - Что ты знаешь о так называемом Татагатхе и его учении? Жрец отвел глаза. - Я жрец богов и брамин. Я не желаю говорить об этом человеке. - Значит, он насолил и тебе тоже? - Хватит! Я пояснил тебе свои желания. Об этом я разговаривать не буду. - Это дело не имеет значения. Оставим это. Спасибо тебе за сому. Спокойной ночи, жрец. - Спокойной ночи, воин. Пусть боги улыбаются на твоей дороге. - И на твоей тоже. Поднявшись по лестнице, Яма вышел из Храма и пошел через город. Пешком. Когда он подошел к пурпурной роще, на небе было три луны, за деревьями слабо светили лагерные огни, в небе над городом отсветы огня. Влажный ветер шевелил растительность. Яма бесшумно вошел в рощу. Выйдя на освещенное место, он оказался перед рядами неподвижно сидевших фигур. Все они были в желтых плащах с желтыми же капюшонами, натянутыми на голову. Они сидели тут сотнями, не издавая ни звука. Он подошел к ближайшей фигуре. - Я пришел увидеть Татагатху, Будду. Человек, казалось, не слышал. - Где он? Человек не ответил. Яма наклонился и посмотрел в полузакрытые глаза монаха. Человек как будто спал, и их взгляды не встретились. Тогда он возвысил голос, чтобы все в роще услышали: - Я пришел увидеть Татагатху, Будду. Где он? Он словно бы обращался к камням. - Не думаете ли вы спрятать его таким манером? - крикнул он. - Не думаете ли вы, что если вас много и вы одинаково одеты, я не найду его среди вас? Только вздох ветра, идущего с другого конца рощи. Свет замерцал, зашевелились пурпурные листья. Яма засмеялся. - В этом, возможно, вы и правы, - согласился он. - Но когда-нибудь вам придется двигаться, если вы хотите остаться живыми. А я могу ждать так же долго, как и всякий другой. И он сел на землю, прислонившись к коре высокого дерева и положив на колени свой клинок. Его тут же охватила дремота. Голова несколько раз кивала и дергалась вверх. Затем он уронил подбородок на грудь и захрапел. Он шел через сине-зеленую равнину, и травы расступались перед ним. В конце этой тропы стояло массивное дерево, которое как бы не росло на земле, а держало весь мир своими корнями, и его ветки достигали звезд. У подножия дерева сидел, скрестив ноги, человек с легкой улыбкой на губах. Яма знал, что этот человек - Будда, подошел и встал перед ним. - Приветствую, о Смерть, - сказал сидящий, увенчанный розовым ореолом, ярко сиявшим в тени дерева. Яма не ответил, но вытащил свой клинок. Будда продолжал улыбаться, и Яма, шагнув вперед, услышал звуки далекой музыки. Он остановился и оглянулся вокруг, подняв клинок вверх. Они шли с четырех сторон, четыре Регента мира, спустившиеся с горы Шумерну: впереди Мастер Севера, сопровождаемый своими Якшасами, одетыми в золото, на желтых лошадях, в сверкающих золотом доспехах; затем Ангел Юга в сопровождении своих воинов Кумбхандов, на голубых конях, с сапфировыми щитами; с Востока ехал Регент, чьи конники были в серебряных одеждах и с жемчужными щитами; а с Запада пришел Тот, чьи Наги ехали на кроваво-красных лошадях, в красной одежде, и несли перед собой коралловые щиты. Копыта лошадей не касались травы. В воздухе была слышна только музыка, и она становилась все громче. - Зачем приближаются Регенты мира? - спросил Яма. - Они идут, чтобы унести мои кости, - ответил Будда, продолжая улыбаться. Четыре Регента натянули поводья. Их отряды остановились позади. Яма стоял перед Регентами. - Вы пришли унести его кости, - сказал Яма. - А кто придет за вашими? Регенты спешились. - Ты не можешь взять этого человека, - сказал Мастер Севера, - потому что он принадлежит миру, и мы от имени мира будем защищать его. - Послушайте, Регенты, живущие на Шумерну, - сказал Яма, принимая свой Аспект, в ваши руки отдана забота о планете, но Смерть берет с нее кого захочет и когда захочет. Вам не дано оспаривать мои Атрибуты и способы их работы. Четыре Регента встали между Ямой и Татагатхой. - Мы оспариваем твой путь насчет этого человека, господин Яма, потому что в его руках судьба нашего мира. Ты коснешься его только после того, как уничтожишь четыре Силы. - Пусть будет так, - сказал Яма. - Кто из вас первый выступит против меня? - Я, - сказал говоривший, поднимая свое золотое лезвие. Яма, в своем Аспекте разрезал мягкий металл, как масло, ударил плашмя своей кривой саблей по голове Регента, и тот растянулся на земле. Из рядов Якшасов раздался громкий крик; двое золотых всадников выступили вперед, чтобы унести своего вождя. Затем они повернули лошадей и поехали обратно на Север. - Кто следующий? К нему подошел регент Востока с прямым серебряным клинком и сетью, сплетенной из лунного света. - Я, - сказал он и швырнул сеть. Яма наступил на нее ногой, схватил руками и дернул. Регент, потеряв равновесие, качнулся вперед, и Яма ударил его в челюсть рукояткой сабли. Два серебряных воина посмотрели на Яму, опустили глаза и повезли своего господина на Восток; вслед за ними неслась нестройная музыка. - Следующий! - сказал Яма. Перед ним встал дородный глава Нагов; он отбросил оружие и сорвал с себя тунику, говоря: - Я буду бороться с тобой, бог смерти. Яма отложил в сторону оружие и снял верхнюю одежду. Пока все это происходило, Будда сидел в тени громадного дерева и улыбался, словно эти стычки не имели для него никакого значения. Глава Нагов схватил Яму левой рукой за шею и дернул его голову вперед. Яма сделал то же самое. Регент нагнулся, забросил правую руку на левое плечо и шею Ямы и сцепил пальцы обеих рук, резко нагибая голову Ямы к своему бедру. Но Яма, протянув левую руку схватил Регента за левое плечо, а правой - под коленками, и таким образом поднял его ноги над землей, не выпуская его плеча. Несколько секунд он баюкал Регента в руках, как ребенка, затем поднял на уровень плеч и отпустил руки. Когда регент ударился о землю, Яма упал коленями на него, но тут же вскочил. Регент же не встал. Когда всадники Запада уехали, перед Буддой стоял только Ангел Юга в голубой одежде. - А ты? - спросил бог смерти, вновь поднимая свое оружие. - Я не подниму ни стального оружия, ни кожи, ни камня против тебя, бог смерти. И не противопоставлю силу своего тела твоей силе, - сказал Ангел. - Я знаю, что эти вещи бесполезны, потому что никто не может совладать с тобой с помощью оружия. - Тогда залезай обратно на свою голубую клячу и проваливай, - сказал Яма, - раз не хочешь драться. Ангел не ответил, но подбросил в воздух свой щит. Тот закружился, как сапфировое колесо и повис в воздухе. Затем щит упал на землю и стал бесшумно погружаться в нее. Он скоро исчез из виду, и трава снова сомкнулась над местом, куда он упал. - Что это означает? - спросил Яма. - Я не спорю активно. Я только защищаю. Моя сила в пассивном сопротивлении. У меня сила жизни, как у тебя - сила смерти. Ты можешь уничтожить любое, что я пошлю против тебя, но ты не можешь уничтожить все, о Смерть. Моя сила - щит, а не меч. Жизнь встанет против тебя, Господин Яма, чтобы защитить твою жертву. Голубой Ангел повернулся, сел на голубого коня и поехал на Юг, сопровождаемый своими Кумбхандами. Звуки музыки не ушли с ним, но остались воздухе. Яма шагнул вперед, подняв саблю. - Твои усилия ни к чему не привели, - сказал он. - Твой час настал. - И он ударил клинком. Удар, однако, не состоялся, потому что ветка громадного дуба упала между Ямой и Буддой и выбила саблю из рук Ямы. Он потянулся за оружием, но трава склонилась и сплелась над саблей в плотную, неразрушимую сетку. Ругаясь, Яма вытащил кинжал и снова ударил. Мощная ветвь наклонилась и качнулась перед мишенью, так что лезвие глубоко ушло в древесину. Затем ветвь снова поднялась к небу, унося с собой оружие. Глаза Будды закрылись в медитации. Его ореол сиял в тени. Яма сделал еще шаг, подняв руки, но трава заплелась вокруг его лодыжек и удержала его на месте. Он некоторое время боролся, дергая их неподатливые корни, но затем поднял обе руки вверх и закинул голову назад. Смерть прыгала из его глаз. - Услышьте меня, о Могучие! - закричал он. - С этой минуты на этом месте лежит проклятие Ямы! Ни одно живое существо никогда не шевельнется снова на этой земле! Не запоет птица, не проползет змея! Это место будет голым и застывшим, местом камней и зыбучего песка! Ни одна травинка не поднимется здесь! Я высказываю это проклятие и накладываю смерть на защитников моего врага! Трава стала вянуть, но прежде, чем она освободила Яму, послышался страшный треск, когда дерево, чьи корни держали весь мир и чьи ветви хватали звезды, как сеть рыбу, качнулось вперед и сломалось посередине; верхние его ветви раздирали небо, корни открыли пропасть в земле, листья сыпались сине-зеленым дождем. Массивная часть ствола упала перед Ямой, бросив темную, как ночь тень. Яма все еще видел вдалеке Будду, сидевшего в медитации и как бы не знающего о хаосе, ра