Роджер Желязны. Двери в песке 1 Подложив под голову левую руку, я лежал на покатой черепичной крыше. И вдруг, случайно взглянув на рваные клочки облаков, разбросанные тут и там в голубой небесной луже, заметил в тени фронтона у себя над головой и над университетом буквы: "ТЫ УЧУЯЛ МЕНЯ, ДЕД?" Всего одна секунда, и надпись исчезла. А я пожал плечами. Затем, правда, решил принюхаться к легкому ветерку, который несколько секунд назад промчался мимо. - Извини, приятель, - пробормотал я, обращаясь к таинственному любителю письменных сообщений, - что-то я ничего не чувствую, никаких особенных запахов. Потом зевнул и потянулся. Наверное, задремав, я ухватил конец какого-то причудливого сна; пожалуй, мне повезло, что я не могу вспомнить, о чем он был. Бросил взгляд на часы и обнаружив, что опаздываю на назначенную мне встречу. Впрочем, часы вполне могли показывать и неправильное время. По правде говоря, это было их обычное состояние. Я сел на корточки, упираясь ногами в карниз, который удерживал лед на крыше, а правой рукой ухватился за фронтон. С крыши пятиэтажного дома площадь внизу казалась мне изысканным пейзажем - бетон и зелень деревьев, замысловатое переплетение теней и солнечного света, люди, чьи движения напоминают актеров во время замедленной съемки в кино, фонтан, похожий на фаллос, конец которого получил изрядную дозу картечи. За фонтаном стоял Джефферсон-холл, где на третьем этаже располагался кабинет моего нового куратора Дениса Вексрота. Я похлопал себя по карману брюк - карточка с расписанием на месте. Отлично. Спускаться вниз, идти через площадь, а потом снова подниматься на третий этаж - пустая трата времени, я ведь все равно уже наверху. И хотя путешествовать по крышам до захода солнца не принято и считается нарушением установленных давным-давно традиций, да и в мои привычки тоже, как правило, не входит, добраться до нужного здания - учитывая, что все они соединены друг с другом, - будет легко, да и вряд ли меня кто-нибудь заметит. Я прошел по фронтону и оказался у его дальнего края. Оттуда спрыгнул на плоскую крышу библиотеки. Никаких проблем - всего шесть футов. И отправился дальше по крышам жилых домов, до церкви, словно Квазимодо, осторожно ступая, прошел по карнизу, спустился по водосточной трубе; еще один карниз, потом большой дуб, и еще карниз - вот тут пришлось призвать на помощь ловкость и умение. Великолепно! Наверняка сэкономил шесть или даже семь минут. Когда я заглянул в окно, часы на стене показывали, что у меня еще в запасе целых три минуты, и я остался очень доволен собой. Голова Дениса Вексрота, с выпученными глазами и широко открытым ртом, приподнялась от книги, медленно повернулась, на мгновение оказалась в тени, а потом, не совсем уверенно, потащила за собой все остальное тело. И вот уже мой куратор стоит на ногах возле стола и смотрит на меня. Я бросил взгляд назад, через плечо, стараясь понять, что же его так ужасно разозлило, но в этот момент он поднял раму и сказал: - Мистер Кассиди, что, черт подери, вы тут вытворяете? Я снова повернулся к Денису Вексроту, который вцепился в раму так, словно я собирался ее у него отнять, а она представляла для него самую главную ценность в жизни. - Ждал, когда подойдет время, на которое мы договорились с вами встретиться, потому что немного не рассчитал и пришел на три минуты раньше, - ответил я. - Знаете что, спуститесь-ка вниз и поднимитесь сюда по лестнице, как полагается нормальным... - начал он. А потом вдруг выкрикнул: - Нет! Подождите! Так я могу стать соучастником какой-нибудь гадости. Давайте заходите! Вексрот отступил в сторону, а я вошел в его контору. Он не захотел подать мне руку, несмотря на то что я тщательно вытер свою о собственные брюки. Мой куратор отвернулся от меня и медленно сел за свой стол. - Существует правило, запрещающее лазать по крышам зданий, - сообщил он мне. - Да, - согласился я, - но это правило всего лишь формальность. Администрации было просто необходимо придумать что-то в этом духе. Никто не обращает ни малей... - Ведь именно вы, - сказал Вексрот, качая головой, - именно из-за вас и было придумано это правило. Я здесь совсем недавно, и все же успел самым тщательным образом изучить все, что вас касается. - По правде говоря, - заявил я, - если я не очень лезу на рожон и веду себя скромно, никого особенно не беспокоит моя любовь к крышам... - Акрофилия! - фыркнул Вексрот и хлопнул рукой по папке, которая лежала перед ним на столе. - Вы сумели найти и купить парочку беспринципных кретинов-врачей, чьи заключения помогли вам избежать ареста, вам даже стали сочувствовать и вы превратились в своего рода местную знаменитость. Я только что прочитал эти бумаги. Куча навоза - и больше ничего. Лично меня они ни в чем не убедили. Я считаю, что это даже не смешно. - Мне нравится лазать, - пожав плечами, сказал я. - Мне нравится забираться туда, где высоко. Я никогда не утверждал, что в этом есть что-то смешное, а доктор Марко вовсе не беспринципный кретин. Вексрот издал какой-то неопределенный звук и принялся листать бумаги в папке. Я же почувствовал, что он мне не нравится. Коротко подстриженные, песочного цвета волосы, аккуратная бородка и такие же усы, скрывающие тонкие злые губы. Похоже, ему лет двадцать пять или около того. Грубит, держится высокомерно и важничает, даже сесть не предложил, хотя я, наверное, на парочку лет его старше, к тому же спешил, старался не опоздать на встречу. Я уже видел его один раз - мельком, на какой-то вечеринке. Он тогда как следует надрался и вел себя куда дружелюбнее; вероятно, еще не видел папки с моими бумагами. Впрочем, это не должно было бы иметь принципиального значения. Он обязан вести себя со мной de novo [с самого начала (лат.)], а вовсе не основываясь на всякого рода сплетнях. Ладно, кураторы приходят и уходят - университетские, факультетские, специальные. Мне доводилось иметь дело с самыми лучшими и с самыми отвратительными. Сейчас я, пожалуй, и не смог бы сходу сказать, кто из них мне нравился больше всего. Может быть, Мерими. Или Крофорд. Мерими помог мне, когда меня хотели упрятать за решетку. Очень приличный человек. Благодаря Крофорду я чуть было не закончил университет. Если бы ему удалось этого добиться, он бы получил специальный приз, как Куратор Года. Хороший он был парень. Только вот слишком уж развита у него творческая жилка. Интересно, где они сейчас? Я пододвинул к столу Дениса Вексрота стул и устроился на нем поудобнее, зажег сигарету и воспользовался корзиной для бумаг вместо пепельницы. Казалось, он ничего не замечает, только сидит и задумчиво просматривает бумаги в моей папке. Так прошло несколько минут, а потом он сообщил: - Что ж, теперь я готов к разговору с вами. Посмотрев на меня снизу вверх, мой новый куратор победно улыбнулся: - Мистер Кассиди, в этом семестре вы закончите обучение в нашем университете. - В этот день, мистер Вексрот, в аду сильно похолодает, - не удержавшись от улыбки, ответил я. - Я думаю, что подготовился к встрече с вами более тщательно, чем это делали мои предшественники, - заявил он. - Насколько я понимаю, вам известны все университетские правила? - Я регулярно их изучаю. - Кроме того, уверен, вы знаете, какие курсы предлагает наш университет и этом семестре? - Вы и тут не ошиблись. Вексрот достал из кармана пиджака кисет и трубку и стал медленно набивать ее табаком, делая это с необычайной тщательностью и явно наслаждаясь процессом. Я уже давно понял, что он курит трубку. Вексрот прикусил мундштук, поднес к табаку спичку, сделал несколько пробных затяжек, вынул трубку изо рта и посмотрел на меня сквозь дым. - В таком случае, вы должны понимать, что получите диплом в принудительном порядке, в соответствии с одним из основных законов факультета. - Вы же еще не видели карточку с моим предварительным выбором предметов. - А она не имеет никакого значения. Я перебрал все варианты сочетания курсов, которые вы могли бы взять, чтобы сохранить свой нынешний статус, и обработал данные вместе с программистами. А потом сверил их с теми курсами, которые вы успели прослушать, и в каждом случае я придумал надежный способ от вас избавиться. Вне зависимости от того, что вы выберете, вам не избежать завершения какого-нибудь основного курса. - Похоже, вы всерьез относитесь к своей работе. - Вот именно. - Может, скажете, почему вы так стремитесь от меня избавиться? - Конечно, скажу, - заверил Вексрот. - Дело в том, что вы трутень. - Трутень? - Самый настоящий. Вы ничего не делаете, только зря здесь болтаетесь. - А что же в этом плохого? - Вы тяжким грузом давите на весь преподавательский состав университета, попусту тратите их эмоции и интеллект. - Чепуха, - заметил я. - Я написал несколько отличных статей. - Совершенно верно. Вы уже давно должны были бы преподавать или заниматься самостоятельными исследованиями - получив не одну научную степень, - а не занимать место, которое предназначается какому-нибудь бедняге. Я усилием воли заставил себя не думать о бедном отвергнутом претенденте на мое место - худой, с ввалившимися глазами, нос и кончики пальцев прижаты к стеклу, запотевшему от его дыхания, мучительно страдающий от того, что из-за меня он лишился возможности получить хорошее образование - и сказал: - Опять чепуха. Почему вам так хочется от меня избавиться? Вексрот некоторое время задумчиво смотрел на свою трубку, а потом ответил: - Если коротко - вы мне не нравитесь. - Почему? Вы ведь меня совсем не знаете. - Я знаю о _в_а_с_ - этого более чем достаточно. - Он постучал пальцем по папке с моим досье. - Здесь все написано. К таким людям, как вы, я не испытываю ни малейшего уважения. - Вы не могли бы немного конкретизировать? - Хорошо, - согласился Вексрот, раскрыв досье на одной из многочисленных закладок. - Судя по этим записям, вы провели в нашем университете - сейчас уточню - около тринадцати лет. - Похоже на правду. - Причем все это время вы продолжали учиться на дневном отделении, - добавил он. - Да, я всегда посвящал свое время учебе. - Вы поступили в университет в весьма юном возрасте. Способностей вам было не занимать. Ваши оценки постоянно оставались довольно высокими. - Благодарю вас. - В мои намерения не входит делать вам комплименты. Это всего лишь констатация факта. Однако для получения диплома вам каждый раз не хватало самой малости. На самом деле, у вас накопилось столько самых разнообразных данных и материалов, что их хватило бы на несколько докторских диссертаций. Вам не раз предлагали объединить ваши работы... - Объединенные работы не подпадают под действие правила о получении диплома. - Да, мне это хорошо известно. Нам обоим это хорошо известно. За прошедшие годы стало очевидным, что вы намерены оставаться студентом дневного отделения как можно дольше и не собираетесь писать дипломную работу. - Я этого никогда не утверждал. - И не нужно, мистер Кассиди. Ваше личное дело говорит само за себя. Вы весьма хитроумно справлялись с главными требованиями, с легкостью избегали получения диплома, время от времени меняя один основной курс на другой и получая таким образом новый набор: требований, выполнение которых необходимо для получения диплома. Впрочем, через некоторое время курсы начали перекрывать друг друга, и вам пришлось менять их каждый семестр. Закон о принудительной выдаче диплома после завершения одного из основных факультетских курсов, насколько я понимаю, был принят исключительно из-за вас. Вам очень ловко удавалось обходить все острые углы, только на этот раз вряд ли что-нибудь получится, потому что острых углов больше не осталось. Ваше время истекает и часы обязательно пробьют. Для вас это последнее интервью подобного рода. - Я очень на это рассчитываю. Я зашел к вам, чтобы подписать карточку. - Вы же задали мне вопрос. - Да, но теперь я вижу, что вы очень заняты, и решил отпустить вас на свободу. - Все в порядке. Я здесь как раз для того и сижу, чтобы отвечать на ваши вопросы. Надо сказать, что, услышав о вас впервые, я, естественно, заинтересовался причинами вашего столь необычного поведения. А когда мне предложили стать вашим куратором, я постарался выяснить... - Вам "предложили"? Вы хотите сказать, что делаете это добровольно? - Совершенно. Я решил стать тем, кто поможет вам распрощаться с университетом и отправит вас в реальный мир. - Не могли бы вы подписать мою карточку... - Подождите еще чуть-чуть, мистер Кассиди. Вас интересовало, почему вы мне на нравитесь. Когда вы покинете этот кабинет - через дверь, а не через окно, - вы будете это знать. Во-первых, мне удалось добиться успеха там, где потерпели поражение мои предшественники. Я знаком с условиями завещания вашего дядюшки. Я кивнул, поскольку уже раньше понял, куда он клонит. - Мне кажется, вы несколько вышли за рамки своих обязанностей, мистер Вексрот. Это мое личное дело. - Поскольку вопрос касается вашей деятельности здесь, он входит в круг моих профессиональных интересов - и заставляет меня пораскинуть мозгами. Насколько я понимаю, ваш дядя оставил вам значительную сумму, из которой вам выдается приличное содержание, пока вы остаетесь студентом дневного отделения и работаете над завершением диплома. Как только вы получите хоть какую-нибудь степень, деньги перестанут поступать вам, а то, что останется, будет распределено между представителями Ирландской Республиканской Армии. Я правильно описал ситуацию? - Думаю, да, если вообще можно правильно описать несправедливую ситуацию. Бедный старый дядюшка Альберт, он, наверное, совсем спятил, когда писал свое завещание. На самом деле, это мне надо сочувствовать, а вовсе не ему. - Складывается впечатление, что старик хотел обеспечить вас возможностью получить приличное образование - не более и не менее того - а затем предоставить вас самому себе, чтобы вы самостоятельно искали место в жизни. Мне представляется, что это вполне разумное намерение. - Я уже понял, как вы относитесь к данному вопросу. - А вы со мной не согласны. - Точно. Речь идет о двух абсолютно разных философских взглядах на образование. - Мистер Кассиди, я совершенно уверен, что в данном случае скорее экономика, а не философия определяет ситуацию. Вам удавалось в течение тринадцати лет оставаться студентом дневного отделения университета и при этом не получить никакой степени и диплома - вы это делали для того, чтобы продолжать получать стипендию, назначенную вашим дядей. Вы с наибольшей выгодой для себя воспользовались не совсем точной формулировкой завещания, потому что вы бездельник и дилетант и у вас нет ни малейшего желания работать и служить обществу, дабы возместить тот урон, который ему наносит сам факт вашего существования. Вы авантюрист. Безответственный тип. Вы трутень. - Ну хорошо. - Я кивнул. - Вы удовлетворили мое любопытство на предмет вашего образа мыслей. Спасибо. Вексрот нахмурился и внимательно посмотрел на меня. - Поскольку вам придется быть моим куратором в течение довольно длительного времени, - сказал я ему, - мне хотелось знать, как вы относитесь к некоторым проблемам. У меня нет к вам больше никаких вопросов. - Вы блефуете, - хихикнул Вексрот. - Как только вы подпишете мою карточку, - пожав плечами, проговорил я, - меня здесь не будет. - Мне даже не нужно заглядывать в вашу карточку, - медленно начал мой наставник, - чтобы убедиться в том, что мне не придется быть вашим куратором в течение длительного времени. Пришел конец вашему безделью, Кассиди. Я достал из кармана карточку и протянул ее Денису Вексроту. Не обращая на нее никакого внимания, он продолжал: - Вы оказываете деморализующее влияние на многих в нашем университете... Мне ужасно любопытно, что сказал бы ваш дядя, если бы узнал, каким образом вы исполняете его волю. Он... - Я спрошу его, когда он тут появится, - успокоил я Вексрота. - Впрочем, я навещал его в прошлом месяце, и у меня не сложилось впечатления, что он намерен сделать это в ближайшее время. - Простите? Что-то я не... - Дядя Альберт - один из тех счастливчиков, что оказались замешанными в скандале Поживем-Еще-Капельку. Около года тому назад. Помните? Вексрот задумчиво покачал головой: - Боюсь, что нет. Я думал, ваш дядя умер. По правде говоря, он должен быть мертвым. Если завещание... - Это деликатный философский вопрос, - начал я. - С точки зрения закона он, конечно же, умер. Только дядя Альберт велел заморозить себя и положить в Поживем-Еще-Капельку - один из центров криоконсервации. Однако владельцы центра оказались, мягко говоря, не совсем честными людьми, и дядю перевели в другое учреждение подобного рода вместе с еще несколькими счастливчиками. - Счастливчиками? - Мне кажется, это самое подходящее слово. В книгах Поживем-Еще-Капельку числилось более пятисот клиентов, а на самом деле заморозили только около пятидесяти. Они получили огромные барыши таким способом. - Послушайте, мне кажется, я чего-то не понимаю. А что стало с остальными? - Самые лучшие части их тел и органы оказались на рынке. Еще одно поле деятельности, которое принесло центру Поживем-Еще-Капельку приличные деньги. - Теперь, по-моему, я что-то припоминаю. А как же... останки? - Один из партнеров владел еще и похоронным бюро. Он помогал избавляться от тел. - О! Да... Подождите минутку. А что они делали, если приходили посетители с требованием показать им своего замороженного друга или родственника? - Меняли таблички с именами. Одно замороженное тело очень похоже на другое, если смотреть на него через покрытое инеем стекло - что-то вроде леденца в целлофановой обертке. Короче говоря, дядя Альберт оказался одним из тех, кого они держали для демонстрации. Ему всегда везло. - А каким образом удалось вывести их на чистую воду? - Уклонение от налогов. Их погубила жадность. - Понятно. Значит, ваш дядя может спросить у вас отчета - когда-нибудь? - Такая возможность существует. Если честно, успешных возрождений было совсем немного. - Ваш дядя объявится в один прекрасный день и попросит у вас отчета о вашей деятельности, а вас это совершенно не беспокоит? - Я всегда решаю проблемы по мере их возникновения. Насколько мне известно, дядя Альберт пока еще не возник. - Учитывая волю университета и вашего дяди, я считаю своим долгом указать вам, что вы наносите вред еще в одной области. Я внимательно изучил кабинет. Даже под стул заглянул. - Сдаюсь, - признал я свое поражение. - Вы наносите вред себе. - Себе? - Вот именно, себе. Согласившись на легкую в экономическом смысле жизнь, вы поддаетесь инерции. Собственными руками лишаете себя возможности занять достойное положение в обществе. И замыкаетесь в своем безделье. - Безделье? - Безделье. Вы же болтаетесь здесь без дела целые годы. - Получается, что вы действуете в моих интересах, стараясь выкинуть меня из Университета, так что ли? - Точно. - Мне очень неприятно вам это говорить, но история знает множество людей, подобных вам. Их принято судить достаточно строго. - История? - Не факультет истории. История как наука. Вексрот вздохнул и покачал головой. Потом взял мою карточку, откинулся на спинку стула, подымил немного трубкой и начал внимательно изучать то, что я написал. "Интересно, он действительно считает, что делает мне добро, стараясь разрушить мою жизнь? - подумал я. - Вполне возможно". - Минутку, - проговорил вдруг Вексрот. - Здесь ошибка. - Там нет ошибок. - Количество часов проставлено неверно. - Нет, верно. Мне нужно двенадцать. Там стоит двенадцать. - Я ничего не имею против этого, но... - Шесть часов на мой собственный проект, соединяющий в себе несколько дисциплин, изучение предмета на месте, в моем случае речь идет об Австралии. - Знаете что, на самом деле это должен быть курс антропологии. Один из основных курсов. Но я имел в виду не это... - Далее, три часа сравнительной литературы, вместе с курсом, посвященным изучению творчества трубадуров. Тут для меня все совершенно безопасно, к тому же я смогу воспользоваться видео - и еще один час на общественные науки, так же по видео я буду следить за текущими событиями. Здесь тоже все в порядке. Получается уже десять часов. Еще два часа на продвинутый курс плетения корзин - итого, двенадцать. Я свободен? - Нет, сэр! Ни в коем случае! Последний курс предполагает три часа занятий - и, следовательно, считается основным! - Похоже, вы еще не видели циркуляр номер пятьдесят семь, не так ли? - Что? - В него были внесены изменения. - Я вам не верю. Я посмотрел на его корзинку с корреспонденцией. - Почитайте свою почту. Вексрот схватил корзинку, перебрал то, что там лежало. Где-то в самой середине стопки бумаг нашел листок. На лице у него сначала появилось недоверие, потом ярость и озадаченность - и все это в течение всего пяти секунд. Я очень рассчитывал на отчаяние, но полного счастья не бывает. Когда мой куратор снова повернулся ко мне, у него был очень расстроенный и удивленный вид. - Как вам это удалось? - спросил он. - А почему вам в голову лезут самые отвратительные подозрения? - Потому что я читал ваше личное дело. Вы каким-то образом добрались до преподавателя, не так ли? - И не стыдно делать такие предположения? Кроме того, я был бы полнейшим кретином, если бы ответил на ваш вопрос, разве не так? - Да, наверное. - Вексрот вздохнул. Он достал ручку, с силой щелкнул кнопкой - непонятно зачем - и написал свое имя в самом низу карточки на строке "Утверждено". Возвращая мне карточку, он заявил: - Надеюсь, вы понимаете, что мне почти удалось вас поймать. Однако вы опять ускользнули. Что же дальше? - Насколько я понимаю, в будущем году планируется ввести два новых основных курса. Я думаю, мне следует поговорить с каким-нибудь другим факультетским куратором, если я собираюсь поменять поле деятельности. - Вам придется иметь дело со мной, - сказал Вексрот. - А уж я сам свяжусь с теми, кто будет отвечать за новые курсы. - У каждого есть факультетский куратор. - Вы являетесь особым случаем, требующим особого внимания. Вы должны сообщать мне о своих дальнейших намерениях. - Хорошо, - согласился я, потом встал и положил карточку в карман брюк. - В таком случае до встречи. Кода я шел к двери, Вексрот бросил мне в спину: - Я найду способ справиться с вами. - Вы, - остановившись на пороге, нежным голосом заявил я, - вы и Летучий Голландец. А потом я осторожно прикрыл за собой дверь. 2 Происшествия и фрагменты, время, разбитое на отдельные эпизоды. Вот например... - Ты не шутишь? - Боюсь, что нет. - Меня бы больше устроило, если бы этот беспорядок был естественного происхождения, - сказала она. Глаза у нее были широко раскрыты, и она упорно отступала к двери, через которую мы только что вошли. - Ну, то, что здесь произошло, уме произошло. Мы уберем все и... Она открыла дверь. Ее длинные, великолепные волосы взметнулись, когда она отчаянно покачала головой. - Знаешь, я хочу обдумать все это еще разок, - сказала она мне и вышла в коридор. - Да брось ты, заходи, Джинни. Ничего страшного не случилось. - Я сказала, что хочу подумать. Она начала закрывать за собой дверь. - Позвоню тебе попозже? - Не стоит. - Завтра? - Знаешь, я сама тебе позвоню. Клик. Проклятье. Она могла бы с таким же успехом и хлопнуть дверью. Первая фаза моих поисков соседа по квартире закончилась. Хал Сидмор, который жил со мной вместе в течение некоторого времени, женился несколько месяцев назад. Я скучал по нему - с ним было легко, он хорошо играл в шахматы, был известным в городе буяном и прекрасно умел разъяснять массу самых разнообразных вопросов. Впрочем, занявшись поисками нового соседа, я решил, что было бы неплохо найти кого-нибудь, кто не был бы похож на Хала. Мне казалось, что я обнаружил необходимые качества в Джинни, однажды ночью, когда взбирался по радиобашне, находившейся рядом с домом, на третьем этаже которого она жила. С этого момента события развивались стремительно. Я встретился с ней на первом этаже, и с тех пор мы много времени проводили вместе. Так прошло около месяца, мне как раз удалось убедить ее составить мне компанию на следующий семестр. И тут... - Проклятье! - решил я, лягнув ящик письменного стола, который валялся на полу. Нет никакого смысла идти за ней прямо сейчас. Нужно сначала навести порядок. Дать Джинни возможность все обдумать. Повидать ее завтра. Кто-то и в самом деле весьма старательно разворотил всю мою квартиру. Мебель была сдвинута со своих мест, покрывала сорваны с дивана и кресел. Я вздохнул, глядя на это разорение, - похлеще, чем после развеселой вечеринки. К тому же они выбрали самое неподходящее время. Конечно, это был не шибко респектабельный район, но, с другой стороны, и не худший. Ничего подобного со мной раньше не случалось. Теперь же я лишился замечательного, теплого и стройного компаньона. Можно было не сомневаться, что, ко всем прочим неприятностям, я чего-нибудь не досчитаюсь. Я держал наличные деньги и кое-какие ценные вещи в верхнем ящике бюро, которое находилось в моей спальне. Еще несколько банкнотов я прятал в старом башмаке, небрежно брошенном в углу у входа. Хотелось думать, что вандал удовольствовался деньгами из бюро - я как раз на это и рассчитывал, пряча большую часть наличных денег в башмак. Я пошел проверить. В спальне тоже пронесся небольшой ураган, но его ярость уже явно пошла на убыль. Простыни были сорваны, а матрас перевернут. Два ящика бюро остались открытыми, но их содержимое не было выброшено на пол. Я пересек комнату, открыл верхний ящик и заглянул в него. Все оказалось на месте, даже деньги. Я вернулся в прихожую, чтобы проверить башмак. Банкноты были там, где я их оставил. - Вот и молодец, а теперь брось это сюда. - Голос показался мне знакомым, но я никак не мог сообразить, кому он может принадлежать. Повернувшись, я увидел Пола Байлера, профессора геологии, который только что выбрался из чулана. В руках у него ничего не было, однако он не нуждался ни в каком оружии, чтобы его угрозы звучали вполне серьезно. Хотя Байлер и был невысокого роста, он отличался мощным телосложением, а шрамы на костяшках его пальцев всегда производили на меня сильное впечатление. Австралиец по происхождению, Байлер начинал свою карьеру инженером на рудниках в довольно глухих местах, лишь много позднее он занялся геологией и физикой, получил степень и начал преподавать. Однако у меня всегда были с ним превосходные отношения, даже после того как я не стал заканчивать основного курса по геологии. Мы были знакомы с ним вот уже несколько лет. Правда, последние пару недель мы совсем не встречались, поскольку он куда-то уезжал. Я думал, что его нет в городе. - Пол, что здесь происходит? - спросил я. - Только не говори мне, что это твоих рук дело. - Башмак, Фред. Дай мне башмак. - Если тебе нужны деньги, я с удовольствием одолжу... - Башмак! Я подошел к нему и протянул башмак. А дальше мне оставалось только стоять и смотреть, как он засовывает руку внутрь и вытаскивает свернутые банкноты. Сердито фыркнув, профессор резко сунул мне обратно башмак и деньги. От неожиданности я уронил и то, и другое. Прежде чем я успел выругаться, Пол схватил меня за плечи, развернул и усадил в кресло, стоявшее возле открытого окна, где ветерок раздувал занавески. - Мне не нужны твои деньги, Фред, - сказал он, свирепо глядя на меня сверху вниз. - Я хочу получить то, что мне принадлежит. Для тебя же будет лучше, если ты дашь мне совершенно честный ответ на следующий вопрос: знаешь ли ты, о чем я сейчас говорю? - Не имею ни малейшего представления. У меня нет ничего, что могло бы тебе принадлежать. Позвонил бы и спросил по телефону. Не было никакой необходимости вламываться сюда и... Он отвесил мне оплеуху. Не слишком сильную. Но достаточно увесистую, чтобы заставить меня замолчать. - Фред, - сказал он, - заткнись! Заткнись и слушай. И отвечай на вопрос, когда я тебе его задам. Больше ничего. Комментарии оставь для другого случая. Я тороплюсь. Мне совершенно точно известно, что ты лжешь, потому что я видел твоего бывшего соседа по квартире, Хала. Он сказал, что это у тебя, потому что он оставил модель у тебя, когда переезжал. Я имею в виду одну из копий звездного камня, которую он взял после партии в покер в моей лаборатории. Помнишь? - Да, - ответил я. - Если бы ты просто позвонил мне и спросил... Он отвесил мне новую оплеуху. Я потряс головой, чтобы она побыстрее прояснилась, ну и конечно, чтобы выиграть время. - Я... я не знаю. Он снова занес руку. - Подожди! Я все объясню! Он держал ту штуку, которую ты ему дал, на письменном столе, в качестве пресс-папье. Я уверен, что он взял ее с собой - вместе с остальными своими вещами, - когда выезжал отсюда. - Что ж, значит, один из вас лжет, - заявил Пол. - В данный момент под рукой у меня ты. Он замахнулся в третий раз, но на этот раз я его ждал. Уклонившись от удара, я лягнул своего незваного гостя в пах. Зрелище получилось впечатляющим. Даже захотелось остаться и посмотреть - ведь до сих пор мне еще не приходилось никого бить ногой в пах. Самым разумным было сейчас врезать ему по шее, пока он стоял согнувшись, или дать от души локтем по его мясистому носу. Однако в тот момент мое состояние не слишком располагало к разумным, осмысленным поступкам. Если уж быть честным до конца, я боялся этого человека и мне совсем не хотелось подходить к нему близко. К тому же недостаточный опыт по нанесению ударов в пах не позволял мне даже предположить, через сколько времени он оклемается и снова на меня набросится. Поэтому вместо того чтобы стоять и смотреть на него, я решил заняться тем, что получалось у меня гораздо лучше. В следующее мгновение, встав на ручку кресла, я выскользнул в открытое окно. Там был узкий карниз, пройдя по которому восемь футов направо, я ухватился за водосточную трубу. Я мог бы продолжить движение и дальше, а потом без особых проблем спуститься вниз, но решил этого не делать. Здесь я чувствовал себя в полной безопасности. Прошло совсем немного времени, и голова Пола показалась в окне. Посмотрев на меня и на узкий карниз, он выругался. Я закурил и улыбнулся. - Ну, чего ты ждешь? - спросил я, пока он переводил дух. - Залезай ко мне. Может быть, ты гораздо крепче, чем я, Пол, но если окажешься здесь, рядом со мной, только один из нас вернется обратно. Внизу асфальт. Давай. Болтать каждый может. Покажи мне. Он глубоко вздохнул, и его пальцы вцепились в подоконник. На миг мне даже показалось, что он сделает попытку. Однако Пол посмотрел вниз, а потом перевел взгляд на меня. - Ладно, Фред, - сказал он голосом, которым обычно читал лекции. - Я не дурак. Ты победил. Теперь послушай меня, пожалуйста. То, что я сказал, - правда. Мне необходимо получить эту штуку обратно. Я не стал бы так вести себя, если бы это не было для меня жизненно важно. Прошу тебя, пожалуйста, скажи, ты говорил правду! В голове у меня еще звенело от его оплеух. И мне совсем не хотелось быть симпатичным парнем. С другой стороны, должно быть, эта модель и в самом деле очень много для него значила, если он так себя повел. К тому же я ничего не выигрывал, скрывая от него то, что знал. Поэтому: - Это была правда, - сказал я. - И ты не имеешь понятия, где может быть камень? - Ни малейшего. - А мог кто-нибудь взять его? - Запросто. - Кто? - Да кто угодно. Ты же знаешь, какие вечеринки у нас бывали. По тридцать, сорок человек. Пол кивнул и оскалил зубы. - Ладно, - сказал он со вздохом, - я тебе верю. Попытайся все-таки вспомнить. Хоть что-нибудь, чтобы дать мне ниточку. Я покачал головой: - Мне очень жаль. Пол вздохнул. Плечи его опустились. Он отвел глаза. - Теперь я уйду. Полагаю, ты собираешься обратиться в полицию? - Да. - Ну, я не в том положении, чтобы просить одолжений или угрожать тебе - во всяком случае, сейчас. Однако расценивай мои слова как просьбу и предупреждение одновременно. Не звони им. У меня достаточно неприятностей и без полиции. Он отвернулся. - Подожди, - окликнул я. - Что? - Может быть, если ты скажешь, в чем заключается твоя проблема... - Нет, ты не сумеешь мне помочь. - Хорошо, а если эта штука подвернется мне под руку? Что с ней делать? - Если это произойдет, спрячь ее в надежное место и ничего никому не говори. Я буду периодически тебе звонить. - Почему она так важна для тебя? Он что-то пробурчал и ушел. У меня за спиной кто-то прошептал: - ТЫ МЕНЯ ВИДИШЬ, РЕД? Я быстро повернулся, но там никого не было, а в ушах все еще звенело от ласковых приветствий Пола. Я пришел к выводу, что день выдался неудачный и что мне просто необходимо залезть на крышу, чтобы немного подумать. Позже мимо пролетал полицейский вертолет - их интересовало, нет ли у меня суицидных намерений. Я сказал им, что починяю черепицу, и это их удовлетворило. Происшествия и фрагменты воспоминаний продолжались... - Я _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ пытался до тебя дозвониться. Три раза, - сказал он. - Никто не брал трубку. - А тебе не приходило в голову, что можно просто зайти? - Я как раз собирался. Прямо сейчас. Но тут ты и пришел. - Ты звонил в полицию? - Нет. Ведь я должен беспокоиться не только о себе: у меня теперь есть жена. - Понимаю. - А ты звонил им? - Нет. - Почему? - Сам не знаю. Ну, наверное, хотел выяснить, что происходит, прежде чем сдавать его. Хал кивнул, багровый этюд в синяках и пластыре. - Думаешь, мне известно нечто такое, чего не знаешь ты? - Совершенно верно. - Ты ошибаешься, - заявил Хал, сделал глоток и, поморщившись, добавил сахару в свой чай со льдом. - Когда я открыл дверь в прошлый раз, на пороге стоял Пол. Я впустил его, и он начал расспрашивать меня об этом проклятом камне. Я рассказал ему все, что смог вспомнить, но его это не удовлетворило. Тогда-то он и начал давить на меня. - А что потом? - Я вспомнил еще кое-что. - У-гу. Вроде того, что камень у меня - а это ложь, - с тем чтобы он оставил тебя в покое. - Все было совсем не так! - возразил Хал. - Я сказал ему правду. Ведь камень действительно оставался у тебя, когда я уезжал. Я понятия не имею, что произошло с ним потом. - Где ты его оставил? - Последний раз я его видел на письменном столе. - Почему ты не взял его с собой? - Не знаю. Наверное, устал на него смотреть. Хал встал и начал расхаживать по комнате, потом остановился у окна и выглянул на улицу, Мэри ушла в университет, она находилась на занятиях и когда приходил Пол, а потом мяч покатился по дорожке, которая привела ко мне. - Хал, - сказал я, - ты говоришь мне всю правду, ничего не утаивая? - Все, что существенно. - Слушай, кончай темнить. Он повернулся спиной к окну, посмотрел на меня, затем отвел глаза в сторону. - Ну, - промолвил он, - Пол утверждал, что вещь, которая была у нас, принадлежит ему. Я не стал обращать внимания на "мы". - Так оно и было, - отозвался я, - раньше. Но я сам видел, как он отдавал тебе камень. Из рук в руки. Однако Хал покачал головой: - Все не так просто. - Да? Он сел и снова взял стакан с чаем. Постучал костяшками пальцев по столу, сделал быстрый глоток и снова посмотрел на меня. - Да. Видишь ли, камень, который был у нас, действительно принадлежит ему. Помнишь тот вечер? Тогда мы допоздна играли в карты в его лаборатории. Шесть камней лежало на полке, над рабочим столом Пола. Мы сразу обратили на них внимание и спрашивали у него про них несколько раз. А Пол только улыбался и отвечал как-то таинственно или переводил разговор на другое. Позднее, прилично выпив, он сам начал рассказывать про камни. - Вспомнил, - проговорил я. - Пол рассказал нам, что как раз на этой неделе его пригласили посмотреть на только что полученный от инопланетян звездный камень, который демонстрировался в Нью-Йорке. Он сделал сотни фотографий, используя всевозможные фильтры, исписал полную записную книжку заметками, собрал всевозможные сведения об этом камне, а потом занялся созданием дубликатов. Пол говорил, что хочет найти дешевой способ их производства, чтобы наладить выпуск сувениров. Полдюжины экземпляров на полке представляли его самые удачные достижения. Он гордился ими. - Верно. Я заметил, что в мусорной корзине валяется несколько менее удачных образцов. Я поднял один из наиболее симпатичных и поднес его к свету. Камень мне понравился - на первый взгляд он ничем не отличался от тех, что стояли на полке Пол обратил внимание, что я держу в руках этот камень, улыбнулся и спросил. "Тебе он нравится?" Я сказал, что да. "Тогда можешь взять его", - разрешил он. - И ты его взял. Именно так все и было. - Да, но на этом дело не кончилось, - продолжал Хал. - Я взял камень с собой к столу и положил рядом с деньгами - так что всякий раз, когда делал новую ставку, смотрел на него. Через некоторое время я заметил в нем крошечный изъян у самого основания. Изъян был совсем незначительным, но чем больше я смотрел на него, тем сильнее он меня раздражал. Поэтому, когда вы оба вышли из комнаты за новой порцией холодного пива и лимонада, я подменил его на один из тех, что стояли на полке. - Теперь я начинаю понимать. - Ладно, ладно! Наверное, мне не следовало этого делать. В тот момент мне казалось, что ничего страшного не произойдет. Всего лишь пробные сувениры - отличие можно было заметить только если смотреть очень внимательно. - Однако он заметил, когда выбрасывал неудачные экземпляры. - Из чего следовало, что Пол считает оставшиеся превосходными и не станет их больше разглядывать. Да и какая тут вообще может быть разница? Даже если бы пропали все шесть, ответ представляется мне очевидным. - Да, выглядит все именно так, как ты говоришь, надо отдать тебе должное. Но Пол все-таки проверил - а теперь получается, что камни имели куда более важное значение, чем он говорил в ту ночь. Почему? - Я много думал об этом, - произнес Хал. - Первое, что приходит в голову - Пол придумал историю с сувенирами для того, чтобы просто похвастаться перед нами камнями. Предположим, что кто-то, представляющий ООН, обратился к нему с предложением сделать дубликат - или несколько дубликатов - для них? Оригинал бесценен, заменить его невозможно и он выставлен перед публикой. Чтобы не допустить кражи или избежать неприятностей с каким-нибудь маньяком, вооружившимся молотком, они вполне могли принять решение выставить на всеобщее обозрение дубликат. Пол - самый подходящий кандидат на выполнение этой работы. Стоит завести разговор о кристаллографии, как сразу всплывет его имя. - Кое с чем я могу согласиться, - кивнул я, - но в целом твоя версия не выдерживает серьезной критики. Зачем беспокоиться о потерянном дубликате, если можно создать новый? Почему просто не забыть о потерявшемся камне? - Нарушение режима секретности? - Если дело в секретности, мы ее не нарушали. Это сделал он. Зачем было так нажимать на нас, когда мы уже практически забыли об этой истории? Нет, в твоей версии концы с концами не сходятся. - Хорошо, что же тогда происходит? Я пожал плечами. - У нас недостаточно информации, - ответил я, вставая. - Если ты все же решишь обратиться в полицию, не забудь сказать им, что ты и в самом деле украл у него ту вещь, которую он так хочет вернуть. - Ну знаешь, Фред, это удар ниже пояса. - Зато правда. Интересно, какова подлинная цена камня? Я забыл, где проходит граница между мелкой кражей и серьезным ограблением. - Ладно, твой намек принят. А что собираешься делать ты? Я пожал плечами. - Ничего, наверное. Буду просто ожидать дальнейшего развития событий. Дай мне знать, если тебе придет в голову что-нибудь новенькое. - Хорошо. Ты сделаешь то же самое? - Да. Я направился к дверям. - Ты уверен, что не хочешь остаться на обед? - спросил Хал. - Нет, спасибо. Мне надо бежать. - Тогда до встречи. - До встречи. Не принимай эту историю близко к сердцу. Я иду мимо темной пекарни. На стеклах блики света и тени. "ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ МОЙ ВКУС, БРЕД?" - прочитал я. Поколебавшись, я остановился, оглянулся и увидел, что тени создали анаграмму из рекламной вывески. Фыркнув, я поспешил дальше. Куски и обрывки... Ближе к полночи, когда я испытывал новый маршрут, поднимаясь на собор, мне показалось, что я насчитал лишнюю горгулью [рыльце водосточной трубы в виде фантастической фигуры - в готической архитектуре]. Однако, подобравшись поближе, я увидел, что это профессор Добсон, который устроился на контрфорсе - опять выпил и считает звезды. Добравшись до ближайшего карниза, я присел рядом отдохнуть. - Добрый вечер, профессор. - Привет, Фред. Да, ты совершенно прав. Прекрасная ночь. Я надеялся, что ты присоединишься ко мне. Выпей со мной. - У меня низкая сопротивляемость, - ответил я. - Я редко пью. - Сегодня особый случай. - Ну, тогда совсем немного. Я взял бутылку, которую он протягивал мне, и сделал глоток. - Хорошая штука. Очень хорошая, - похвалил я, возвращая бутылку. - Что это такое? И какой сегодня случай? - Старый замечательный коньяк, который я берег двадцать лет ради сегодняшнего вечера. Звезды наконец свершили свой огненный путь и встали на нужные места - посылая мне доброе предзнаменование. - Что вы хотите этим сказать? - Я выхожу на покой, мне больше не придется участвовать в этих отвратительных крысиных бегах. - О, примите мои поздравления. Я ничего не слышал. - Так и было задумано. Мной. Терпеть не могу прощальных речей. Осталось завершить разные мелкие дела, и я смогу уехать. Наверное, на следующей неделе. - Ну, надеюсь, вы получите удовольствие от своей отставки. Мне не так часто удается встретить людей, которые разделяют мои интересы. Мне будет вас недоставать. Он сделал глоток из бутылки, кивнул, но ничего не сказал. Я закурил, посмотрел вниз на спящий город, а потом поднял взгляд на звезды. Ночь выдалась прохладной, ветер был влажным и освежающим. Снизу доносился негромкий шум моторов проезжающих мимо машин - казалось, стрекочут насекомые. Лишь изредка мелькали летучие мыши, на миг закрывая своими крыльями созвездия. - Алькаид, Мицар, Алиот, - пробормотал я, - Мегрец, Фекда... - Мерак и Дубхе, - добавил он, закончив перечисление звезд Большой Медведицы, чем изрядно удивил меня: и тем, что расслышал мои слова и тем, что знал названия остальных звезд. - Они по-прежнему сияют там, где я оставил их много лет тому назад, - продолжал профессор. - Сейчас у меня возникло очень странное чувство - его я и пытаюсь проанализировать сегодня ночью. Доводилось ли тебе вспоминать о каком-нибудь событии из прошлого, которое вдруг становилось таким ярким, что все случившееся с тех пор начинало походить на короткий сон, будто все это произошло с кем-то другим - один майский день и не более того? - Нет, - ответил я. - Однажды, когда это с тобой произойдет, вспомни этот коньяк, - сказал он, сделал еще одни глоток и передал мне бутылку. Я последовал его примеру и вернул коньяк обратно. - Однако в действительности многие тысячи дней едва ползут. Мелкие шажки, не более того, - продолжал профессор. - Умом я все понимаю, но что-то иное отрицает мое знание. Я отчетливо ощущаю разницу, потому что для меня столь велико отличие прошлого от настоящего. Изменения накапливались. Космические путешествия, подводные города, успехи медицины - даже наш первый контакт с инопланетянами - эти события произошли в разное время, но ведь все остальное при этом не менялось. Мелкие шажки. Одинокие новшества. А потом, в другой раз, случается что-то еще. И еще. Не происходит множественных революционных изменений. Однако процесс постоянно нарастает. И приходит время отправляться на покой. Именно тогда у человека появляется время для размышлений. Он вспоминает свою юность в Кембридже и видит юношу, сидящего на крыше здания. Он смотрит на звезды. Он чувствует под руками черепицу крыши. Все, что произошло вслед за этим, - сплошное калейдоскопическое мелькание в монохроме. Только что он находился здесь, а теперь он уже там. Все остальное мираж. Два различных мира, Фред, два совершенно различных мира - и тот юноша в самом деле не видит, как все произошло, он не заметил момента, когда один мир превратился в другой... Всю сегодняшнюю ночь меня преследует эта мысль. - А это приятная мысль или нет, - спросил я. - Сам не знаю. Я еще не успел обдумать эмоциональную сторону вопроса. - Когда вы придете к какому-нибудь выводу, сообщите о нем мне, ладно? Вы меня заинтриговали. Профессор рассмеялся. Я тоже. - Забавно, что вы так и не бросили лазать на крыши, - сказал я. Он немного помолчал, а потом ответил: - Насчет крыш, тут все странно получилось... Конечно, когда я был студентом, была такая традиция, хотя мне это нравилось больше, чем другим. Я продолжал заниматься этим еще несколько лет после окончания университета, а потом стал подниматься на крыши зданий все реже и реже, по мере того как переезжал с одного места на другое. И все же порой меня вдруг охватывало сильное желание куда-нибудь забраться. Тогда я брал отпуск и отправлялся туда, где была подходящая архитектура. Ночь за ночью я лазал по крышам зданий и забирался на высокие шпили. - Акрофилия, - заметил я. - Верно. Однако окрестить явление еще не значит понять его. Я никогда не мог объяснить, почему я это делал. По правде говоря, и сейчас не могу. Довольно долго я этим не занимался. Возможно, тут все дело в гормональных переменах - средний возраст и все такое. Кто знает? Потом я приехал преподавать сюда. Здесь я вскоре услышал о твоих развлечениях, и ко мне вернулось прежнее влечение, я вновь начал путешествовать по крышам зданий. С тех пор занимаюсь этим постоянно. Теперь я гораздо чаще размышляю о том, почему люди перестают лазать, чем о том, почему начинают. - Это кажется таким естественным. - Именно. Профессор глотнул немного коньяка и предложил мне. Я бы с удовольствием выпил еще, но свою норму я хорошо знал, а сидя здесь на карнизе, я не мог себе позволить перебрать спиртного. Тогда он отсалютовал бутылкой небу. - Да здравствует дама, которая всегда улыбается! - воскликнул он и выпил двойную порцию - за себя и меня. - За скалы империи, - добавил он в следующий момент, указав на другой сектор звездного неба, после чего сделал новый глоток. Сектором он, правда, ошибся, но это не имело значения. Профессор не хуже меня знал, что нужный участок еще находится за горизонтом. Он откинулся назад, нашел сигару, зажег ее и задумчиво произнес: - Интересно, сколько глаз у тех голов, что сейчас разглядывают "Мону Лизу"? Может быть, они фасетчатые? Неподвижные? Какого они цвета? - Только два. Вы же знаете. Вроде как карие - такие они, во всяком случае, на фотографиях. - Неужели тебе так хочется положить конец моей романтической риторике? Кроме того, Астабиган посещает множество представителей других рас, которые тоже будут рассматривать картину. - Верно. Могу только добавить, что драгоценности, принадлежащие британским монархам, сейчас находятся у народа с серповидными зрачками. А глаза у них цвета лаванды, если не ошибаюсь. - Достаточно. Благодарю тебя. Падающая звезда прочертила небосвод, а вслед за ней полетел окурок моей сигареты. - Я иногда думаю, было ли это честным обменом? - проговорил профессор. - Мы не понимаем принципов работы машины Ренниуса, и даже инопланетяне не вполне уверены в том, что именно представляет из себя звездный камень. - Ну, это ведь не обмен в чистом виде. - Два сокровища Земли были отданы им, а мы получили два сокровища инопланетян. Как же еще можно это назвать? - Звено в цепи кула, - сказал я. - Я не знаком с этим термином. Расскажи мне о нем. - Когда я читал о деталях сделки, мне пришла в голову одна параллель. Кула - церемониальное путешествие, которое предпринималось в разные времена жителями Тробриандских островов и папуасами Меланезии к востоку от Новой Гвинеи. Нечто вроде двойной цепочки - движение в противоположных направлениях между островами. Цель церемонии состояла во взаимном обмене предметами, не обладающими очевидной функциональной ценностью, но представляющими культурное достояние каждого племени. Обычно это были украшения - ожерелья, браслеты, наделенные именами и красочными историями. Они медленно перемещались вдоль цепи островов, сопровождаемые рассказами, которые множились и расцвечивались разнообразными подробностями, а потом ими обменивались. Сам обмен представлял из себя чрезвычайно торжественную церемонию, цель которой состояла в том, чтобы создать некое единение, наложить на племена взаимные обязательства и сказать о доверии. Теперь, полагаю, вам очевидно сходство этого обычая и нашего обмена с инопланетянами. Культурные реликвии являют собой символ взаимного доверия. В процессе движения от одного народа к другому они неизбежно вызывают некие общие чувства. Именно в этом и заключается истинная цель цепочки кула, как я ее понимаю. Поэтому мне не нравится слово "обмен". - Очень интересно. В тех отчетах, которые попадались мне на глаза, я ни разу не видел подобных рассуждений - кроме того, я нигде раньше не встречал упоминаний о феномене кула. Скорее принято описывать этот процесс, как плату за вступление в галактический клуб, цену, которая назначена за выгоды торговли и обмен новыми идеями. Нечто в этом роде. - Подобные заявления были сделаны скорее с пропагандистскими целями, чтобы ослабить протесты общественности, возмущенной утратой земных сокровищ. Нам было обещано, что мы получим свои сокровища обратно. Я уверен: со временем мы приобретем и кое-что еще, но это не будет прямым следствием обмена. Нет. Наши правительства решили воспользоваться старым, проверенным временем принципом: народу дается простое, понятное объяснение сложного процесса. - Да, теперь мне многое стало ясно, - сказал профессор, потягиваясь и зевая. - По правде говоря, твое объяснение мне нравится куда больше официального. Я зажег другую сигарету. - Благодарю. Однако я просто обязан отметить, что меня всегда ужасно привлекали идеи, которые нравились мне с эстетической точки зрения. Космический взгляд на проблему - межзвездная цепочка кула - подтверждающий различия и в то же самое время подчеркивающий сходство всех разумных рас Галактики, связывающий их вместе, создающий общие традиции... Эта мысль мне очень нравится. - Естественно, - согласился он, а потом показал на верхнюю часть собора. - Послушай, ты собираешься сегодня забраться на самый верх? - Наверное, немного погодя. А вы хотите сделать это прямо сейчас? - Нет, нет. Мне просто любопытно. Ведь обычно ты поднимаешься на самый верх, не так ли? - Да. А вы? - Не всегда. На самом деле последнее время я больше держался средних высот. А спросил потому, что у тебя сегодня, похоже, настроение пофилософствовать. - Это заразно. - Ладно. Тогда скажи мне, что ты чувствуешь, когда оказываешься на самом верху? - Эмоциональный подъем. Ощущение, что я добился чего-то. - Перед тобой открывается лучший вид. Ты можешь видеть дальше и больше деталей пейзажа. Значит, дело в этом? Лучшая перспектива? - Может быть, частично дело в этом. Но когда я оказываюсь на самом верху, меня всегда преследует желание забраться еще выше, и я всегда чувствую, что могу это сделать, что вот сейчас у меня все получится. - Да, правда, - согласился он. - А почему вы спросили? - Даже не знаю. Наверное, мне хотелось, чтобы ты мне напомнил. Юноша из Кембриджа сказал бы то же самое, но я почти забыл об этом. Изменился не только мир. Он отпил еще коньяка. - Интересно, на что это было похоже? Первая встреча с инопланетянами... Трудно поверить, что с тех пор прошло уже несколько лет. Правительства, конечно, дают нам конфетную версию того, что произошло; вряд ли нам когда-нибудь суждено узнать, что было сделано и сказано на самом деле. Случайная встреча: ни мы, ни они не были знакомы со звездной системой, где два корабля оказались одновременно. Проводили исследования. Для них это, конечно, было куда меньшим потрясением - ведь они знакомы с множеством других рас нашей Галактики. И все же... Я помню неожиданное возвращение наших космонавтов. Миссия исполнена - на полвека раньше, чем предполагалось. Вместе с ними прилетело разведывательное судно с Астабигана. Если объект достигает скорости света, он превращается в тыкву. Это известно каждому. Но инопланетяне нашли возможность обманывать пространство и лишать его урожая тыкв - они провели наш корабль через туннель, созданный _п_о_д_ пространством. А может быть, они построили мост ч_е_р_е_з_ пространство? Или что-то в этом роде. Математикам будет где разгуляться. Странное чувство... Все произошло совсем не так, как я ожидал. Знаешь, так бывает, когда взбираешься на шпиль или купол - дело действительно трудное, - и вот ты уже наверху и теперь уже совсем просто добраться до самого верха. Ты поднимаешь голову - и видишь, что кто-то там уже сидит. Вот мы и вступили в галактическую цивилизацию - свободную конфедерацию народов, которая существует многие тысячелетия. Нам повезло - это вполне могло бы занять пару столетий. Или нет. Мои чувства были и остаются неоднозначными. Разве можно забраться еще выше после таких событий? Они научили нас строить корабли, которые защищены от эффекта тыквы. И еще нас предупредили о правах на небесную собственность. Они предоставили нам место в своей программе обмена, вряд ли нам удастся проявить в ней себя с самой лучшей стороны. В последующие годы изменения будут происходить все быстрее и быстрее. Мир может даже начать меняться так стремительно, что это станет заметно. Что тогда? Когда закончится продвижение вперед мелкими шажками, все могут оказаться в таком же недоумении, как старый, пьяный лазатель по соборам, который был удостоен возможности узреть миг, превративший юношу из Кембриджа в нынешнего профессора. Что тогда? Узреть пружину часового механизма и превратиться в тыкву? Уйти на покой? Алькаид, Мицар, Алиот, Мегрец, Фекда, Мерак и Дубхе... Они были там. Они знают их. Возможно, в глубине души я хотел, чтобы мы были в космосе одни - чтобы могли заявить, что все принадлежит нам. Или чтобы инопланетяне, с которыми мы встретимся, были во всем, хоть немного, но позади нас. Завистливый, гордый, самовлюбленный... Верно. Оказывается, мы всего-навсего провинциалы, да поможет нам Бог!.. Осталось еще достаточно, чтобы выпить за наше здоровье. Отлично! Давай выпьем! Я плюю в лицо Времени, которое преобразило меня! С ходу на это я ничего не смог сказать, поэтому просто промолчал. Я готов был согласиться с профессором кое в чем, но не более того. Тут я пожалел, что он допил весь свой коньяк. Некоторое время спустя профессор сказал: - Не думаю, что сегодняшней ночью я полезу дальше. Я вынужден был признать, что это очень разумная мысль, поскольку и сам решил отказаться от дальнейших приключений, и мы стали спускаться вниз по спирали, пока не оказались внизу, а потом я проводил доброго профессора до дому. Обрывки и кусочки. Кусочки... Прежде чем улечься спать, я успел прослушать конец сводки новостей. Удалось пролить свет на историю с Полом Байлером, профессором геологии, который ранее подвергся нападению вандалов в Центральном Парке, лишивших его не только денег, но и сердца, легких, печени и почек. Глубокой ночью мой мозг выплеснул из темного аквариума образов переплетение ускользающих снов, балансирующих на блистающих в ночи прозрачных гранях сознания, мелькающих словно ослепительные лики, не говоря уже о кинестетических/синестетических "ТЫ МЕНЯ ЧУВСТВУЕШЬ, ЛЕД?", которые длились много дольше, чем все остальное, потому что позднее, много позднее, третья чашка утреннего кофе превратила их в грошовые извивы цвета. 3 Вспышка, всплеск. Мрак. Танец звезд. Массивный золотой кадиллак Фаэтона разбился, но никто этого не услышал. Загорелся, вспыхнул в последний раз и погас. Совсем как я. По крайней мере, когда я снова проснулся, была ночь, а я чувствовал себя премерзко. Руки и ноги у меня были связаны прочными кожаными ремнями, песок и мелкие камешки служили подушкой, а заодно и матрасом, рот, нос, глаза и уши забиты пылью - отличная добыча для всяческих микробов. Я хотел пить, был голоден, весь в синяках и меня отчаянно трясло. Вспомнились слова одного из моих бывших кураторов, доктора Мерими: "Вы являетесь живым примером абсурдности всего сущего". Из этих слов ясно, что Мерими специализировался на французской литературе середины двадцатого века. И все же, все же, может быть, его искаженные толстыми стеклами очков глаза как раз и заглянули в самую суть моего нынешнего положения. Несмотря на то что он покинул университет уже довольно-таки давно, окутанный дымкой какой-то скандальной истории, в которой были замешаны девушка, карлик и осел - или как раз благодаря этому, - Мерими в последние годы стал чем-то вроде оракула в моем личном космосе, и его слова теперь часто возвращаются ко мне в обстоятельствах, не имеющих ничего общего с предварительной беседой, которую проводит куратор со студентом в начале семестра. Обжигающий песок окатывал меня этими словами целый день, а потом холодный ночной ветер шептал их, словно надоевший припев песенки, мне в ухо, которое превратилось в подгоревшую телячью отбивную: "Вы являетесь живым примером абсурдности всего сущего". Если задуматься над этими словами, их можно интерпретировать множеством самых разнообразных способов, а у меня была масса свободного времени - в данный момент. С одной стороны, можно подумать о сущем. С другой, о живом. Или, например, об абсурдности. Ах да. Руки.. Я попытался пошевелить пальцами и не понял, слушаются они меня или нет. Вполне может быть, что их там и вовсе нет, а я стал жертвой фантомных болей. На случай, если пальцы все-таки на месте, я некоторое время размышлял о гангрене. Проклятье. И еще раз - проклятье. Очень огорчительно все это. Семестр начался, и я уехал. Договорившись о пересылке всей моей корреспонденции Ральфу, с которым мы вместе владели антикварной лавкой, я направился на запад, задержался по дороге ненадолго в Сан-Франциско, Гонолулу и Токио. Прошло несколько недель. Тихо и спокойно. Потом я провел пару дней в Сиднее - ровно столько, сколько мне было нужно, чтобы получить причитающуюся мне дозу неприятностей. Они возникли в тот момент, когда я решил взобраться на напоминающий громадную рыбину оперный театр, выстроенный на мысе Бенелонг, совсем недалеко от гавани. Я покинул город хромая и с дисциплинарным взысканием в кармане. Полетел в Алис-Спрингс. Забрал там воздушный скутер, который заказал заранее. Отправился в путь ранним утром, до того как невыносимая дневная жара и свет разума вступили в свои законные права. Местность показалась мне подходящей для тренировочных занятий будущих святых, чтобы они заранее могли подготовиться к тому, что их ждет. Несколько часов ушло на поиски подходящего места и на устройство лагеря. Я не предполагал, что пробуду здесь долго. В том районе найдены наскальные рисунки, довольно старые, занимающие площадь, равняющуюся примерно двум тысячам квадратных футов. Местные аборигены утверждают, что не имеют ни малейшего представления о том, откуда взялись эти рисунки и с какой целью были сделаны. Я видел фотографии, но мне хотелось взглянуть на них собственными глазами, сделать несколько своих снимков, скопировать парочку рисунков и потратить немного времени на раскопки. Я вернулся в тень своего убежища, выпил лимонада и, попытавшись успокоиться, начал рассматривать высеченные на камне рисунки. Хотя сам я очень редко занимаюсь рисованием на стенах, я всегда сопереживал тем, кто считал необходимым именно таким способом осчастливить своих потомков. Чем глубже ты погружаешься в прошлое, тем интереснее тебе становится. Возможно, правы те, кто утверждает, что наскальная живопись родилась во времена троглодитов, когда какой-нибудь новоиспеченный художник находился в месте, служившем сортиром, - что-то вроде изобразительной сублимации самого примитивного, с точки зрения эволюционного процесса, способа разметки территории. Однако, любому должно быть очевидно, что, когда люди начали штурмовать горы и карабкаться на стены для того, чтобы оставить там примеры своего искусства, из обычного времяпрепровождения этот вид деятельности превратился в одну из форм живописи. Я не раз размышлял о том парне из времен мастодонтов, который первым остановился возле скалы или стены пещеры и начал с интересом ее разглядывать. "Интересно, - задавал я сам себе вопрос, - что заставило его вдруг полезть наверх, чтобы нацарапать на камне свои каракули?" Меня страшно занимало, что он чувствовал в тот момент. И как отнеслось к этому общественное мнение. Собратья вполне могли проделать в художнике достаточное количество дырок, чтобы вселившийся в него подозрительный дух мог спокойно покинуть бренное тело. А может, смелая инициатива была охотно подхвачена многими, потому что творческие способности наших далеких предков только и ждали подходящей возможности вырваться наружу, и их необычное проявление считалось таким же естественным, как откручивание ушей. Невозможно ответить на все эти вопросы наверняка. И очень трудно оставаться равнодушным. Как бы там ни было, днем я сделал собственные фотографии рисунков, а вечером и на следующее утро выкопал несколько ямок. Большую часть второго дня я посвятил копированию рисунков и фотографиям. Продолжал раскопки и нашел предмет, похожий на тупую каменную стамеску. На следующее утро мне не повезло: я не раскопал ничего интересного, хотя работал гораздо дольше, чем собирался. Потом я вернулся в тень своей палатки, чтобы обработать ссадины и царапины и восстановить баланс жидкости в организме. Сделал заметки о том, чем занимался все утро, и записал несколько собственных, достаточно свежих мыслей на предмет всего этого предприятия. Около часа дня я перекусил, а потом снова вернулся к своим записям. Почти сразу после трех над палаткой пронесся аэробиль, повернул и начал снижаться. У меня его поведение вызвало легкое беспокойство, поскольку я не имел никакого официального разрешения заниматься тем, чем занимался. Где-то на листке бумаги или на карточке, а может быть, на пленке - впрочем, возможно, на том, другом и третьем - я числился туристом. Мне не было известно, нужно ли иметь разрешение на то, что я тут делал, но я всерьез подозревал, что получение такого разрешения - процедура обязательная. Время значит для меня очень много, бумажная волокита отнимает его, а я всегда был уверен, что имею полное право делать то, что мне никто не может помешать делать. Иногда, правда, приходится прикладывать достаточные усилия для того, чтобы моя деятельность оставалась скрытой от посторонних глаз. Все это совсем не так плохо, как звучит, поскольку я приличный, цивилизованный и приятный во всех отношениях парень. Итак, прикрыв глаза рукой от ослепительно ярко-синего сияния, я пытался придумать способ убедить в этом представителей власти. Пожалуй, лучше всего будет что-нибудь наврать. Аэробиль приземлился, и из него вышли двое. На вид они совсем не были похожи на официальных лиц, но я всегда делал скидку на обстоятельства и местные обычаи, поэтому встал, чтобы поприветствовать их. Один из мужчин был примерно одного со мной роста - то есть немного меньше шести футов, довольно плотного телосложения, с небольшим животиком. Светлые волосы и глаза, легкий загар. И пот - ручьями. Его приятель, который был на несколько дюймов выше и на несколько тонов темнее, сердито откинул прядь непослушных черных волос со лба, когда пошел в мою сторону. Худой, в прекрасной спортивной форме. На ногах у обоих были городские башмаки, а не подходящие к данному случаю сапоги. Отсутствие головных уборов в такую жару показалось мне несколько странным. - Фред Кассиди? - спросил первый мужчина, остановившись в нескольких шагах от меня и повернувшись, чтобы рассмотреть стену с рисунками и траншею, которую я выкопал. - Да, - ответил я. - Собственной персоной. Он достал удививший меня своей изящностью тонкий носовой платок и вытер им лицо. - Нашел то, что искал? - А я ничего особенного не искал, - сообщил я ему. - Такое впечатление, что ты тут неплохо потрудился, - хихикнув, заявил мне толстяк, - чтобы найти это "ничего". - Это исследовательская траншея, - объяснил я. - А что ты тут исследуешь? - Может, скажете мне, кто вы такие и почему задаете вопросы? - поинтересовался я. Ноль внимания. Толстяк направился к моей траншее, прошел вдоль нее, несколько раз остановился, чтобы заглянуть внутрь. Пока он этим занимался, его приятель подошел к моей палатке, потянулся к рюкзаку, и я что-то крикнул ему, но он все равно открыл рюкзак и высыпал содержимое на землю. Я добрался до него как раз в тот момент, когда он разглядывал мои бритвенные принадлежности. Он скинул мою руку, а когда я снова попытался схватить его, сильно толкнул меня. Я споткнулся. И, еще не успев упасть, сообразил, что они не полицейские. Не поднимаясь на ноги, я сильно врезал ему по голени каблуком сапога. Результат получился не таким впечатляющим, как в тот раз, когда я ударил Пола Байлера в пах, но для моих целей этого было вполне достаточно. Вскочив на ноги, я нанес парню прицельный удар в челюсть. Он упал и остался неподвижно лежать. Совсем неплохо для одного удара. Если бы я смог это сделать, не держа в руке камень, то представлял бы опасность для окружающих. Мой триумф длился всего несколько секунд. А потом мне на спину обрушился целый мешок пушечных ядер - такое, во всяком случае, у меня возникло ощущение. На меня напали сзади и швырнули на землю, что было совсем неспортивно. Толстяк оказался гораздо подвижнее, чем можно было судить по его внешности, и когда он ловко заломил мне руку за спину и схватил за волосы, я начал понимать, что большая часть его массы приходилась на тренированные мышцы. А то, что я принял за животик, было железобетонным брюшным прессом атлета. - Ну ладно, Фред. Кажется, пришло время поговорить, - сказал он. Звездный танец... Я лежал на земле и ничего не понимал: я был избит, оглушен, наполнен болью и думал о том, что профессор Мерими оказался очень близок к неподвижному, холодному центру всего сущего, где обитают определения. Абсурд - мертвец протягивает мне руку помощи. Я лежал и беззвучно ругал себя, вспоминая свои действия, пока краем глаза не заметил, как по южной границе моего тела двигается маленькое темное пушистое существо. Оно остановилось, посмотрело на меня и снова устремилось вперед. Я ни секунды не сомневался, что это какой-то хищник. После отчаянных попыток унять дрожь мне удалось сделать вид, что я пожимаю плечами. Звать на помощь не было никакого смысла. Абсолютно никакого. Покинув этот мир таким способом, я смогу одержать верх над своими врагами. Некоторое утешение. Так что я попытался развить в себе стоицизм, одновременно стараясь получше рассмотреть зверя. Он дотронулся до моей правой ноги, и я конвульсивно дернулся, хотя и не почувствовал никакой боли. Прошло некоторое время, и зверь перебрался к левому боку. Может, он съел мою онемевшую ногу? Интересно, понравилась она ему? Спустя еще несколько секунд существо вновь повернулось и двинулось наверх, вдоль моего левого бока, а я, наконец, сумел его рассмотреть - это был маленький сумчатый зверек, довольно глупый на вид, в котором я узнал вомбата [сумчатое травоядное животное, обитает в Австралии] - безобидного, любопытного и совершенно не собирающегося употреблять в пищу мои конечности. Я вздохнул и немного расслабился. Он мог нюхать меня, сколько ему заблагорассудится. Когда вы собираетесь умирать, даже вомбат покажется вам приятной компанией. Я вспомнил о повисшей у меня на спине тяжести и о том, как здоровенный подонок, не обращая внимания на своего лежащего на земле приятеля, заломил мне руку и, усевшись на меня верхом, сказал: - Единственное, что мне от тебя нужно, это камень. Где он? - Камень? - произнес я с вопросительной интонацией. Давление на мою руку усилилось. - Камень Байлера. Ты знаешь, о чем я говорю. - Да, знаю! - согласился я. - Только не надо так сильно давить на мою руку, ладно? Тут нет никакого секрета. Я все расскажу. - Давай, - лениво отозвался здоровяк, чуть-чуть ослабив хватку. Тогда я рассказал ему все, что мне было известно о нашем пресс-папье и о том, как оно к нам попало. Я выложил ему все, что знал об этой проклятой штуке. Как я и опасался, он не поверил ни единому моему слову. Более того, его партнер оклемался, пока я говорил, тоже пришел к выводу, что я лгу, и с видимым удовольствием проголосовал за продолжение допроса. Чем они и занялись незамедлительно и с большим энтузиазмом, а когда прошло несколько весьма запоминающихся красных, электрических минут и они остановились перевести дух и помассировать костяшки пальцев, высокий сказал тяжелому: - Очень похоже на то, что нам рассказывал Байлер. - Похоже на то, что Байлер говорил, что этот тип рассказывал ему, - поправил его другой. - Если вы уже встречались с Полом, - вмешался я, - то вряд ли я смогу сообщить вам что-нибудь новое. Как мне показалось, Пол Байлер имел некоторое представление о том, что происходит, - чего не могу сказать о себе, - а я доложил ему все, что мне было известно о камне: то же самое я только что рассказал вам. - О да, мы поговорили с Полом Байлером, - доверительно сообщил высокий, - а он с нами. Можно даже сказать, что он открылся нам... в буквальном смысле слова. - Однако тогда мы не были уверены, являются ли его слова правдой, - со вздохом проворчал толстяк. - Теперь же я и вовсе сомневаюсь в том, что нам наплел твой дружок. Что ты сделал, как только Байлер отбросил копыта? Направился туда, где он провел не один год и начал копаться в земле. Вот как я все это понимаю: вы были с самого начала заодно и заранее договорились, что рассказывать. Я думаю, камень спрятан где-нибудь поблизости. У меня нет ни малейшего сомнения, что ты только и ждешь подходящего случая наложить на него руки. Так что ты нам все выложишь, приятель. Можешь сделать это сразу или после некоторых мучений. Выбирай. - Я уже говорил вам... - Как угодно, - заявил он. Последовавший за этими словами промежуток времени не принес удовлетворения ни одной из заинтересованных сторон. Мои мучители не получили ничего из того, на что рассчитывали, - впрочем, я тоже. В тот момент я больше всего боялся какого-нибудь увечья. От любых побоев я со временем оправлюсь. А вот если кто-нибудь захочет отрезать мне пальцы или выколоть глаз, вопрос о жизни и смерти встанет куда более остро. Но когда подобное дело начато, остановиться уже невозможно. До тех пор, пока жертва продолжает сопротивляться, допрашивающий должен придумывать что-нибудь новенькое; и тогда, рано или поздно, наступает момент, когда смерть становится более привлекательной, чем жизнь. Когда допрос подходит к этой грани, между сторонами начинается соревнование; одна стремится к смерти, а другая пытается получить необходимую информацию. Конечно, очень важным фактором здесь является уверенность в том, что допрашивающая сторона готова идти до конца. В данном случае я не сомневался, что они на это способны - ведь мне было известно о судьбе Байлера. Толстяка, совершенно очевидно, не устраивала история, рассказанная Байлером. Если я достигну той самой поворотной точки, а потом выиграю соревнование, он опять останется ни с чем. Так же толстяк не желал поверить в то, что я и в самом деле ничего не знаю, он, должно быть, пришел к выводу, что у меня есть некий запас стойкости. Именно поэтому он и решил действовать осторожно, что, впрочем, никак не могло изменить окончательного результата. Все это я сообщил ему в качестве преамбулы к его заявлению: "Давай-ка положим этого типа на солнце и понаблюдаем, как он превратится в большую сладкую изюмину". В предвкушении моей реакции он принялся тщательно вытирать лоб своим шелковым платочком. Однако их ждало очередное разочарование. Тогда они оставили меня на солнышке подсыхать, видимо, дожидаясь, пока я нальюсь сахаром и потемнею, а сами решили наведаться в холодильник своего аэробиля. Потом они удобно устроились в тени моей палатки, время от времени проводя для меня персональную рекламу холодного пива. Так прошел день. Позднее они решили, что ночь на ветру под звездами среди песка просто необходима для моего быстрейшего обращения в изюм. Достав из аэробиля спальные мешки, мои гости плотно поужинали и стали устраиваться на ночь. Если они думали, что от запаха пищи мне захочется есть, они ошибались. Меня от всего этого просто тошнило. Я внимательно наблюдал за тем, как день перемещался на запад. Не знаю, как долго я был без сознания. Со стороны лагеря не доносилось никаких звуков, там было совсем темно. Вомбат отполз вправо и издавал оттуда негромкие ритмичные звуки. Он слегка касался моей руки, и я чувствовал, как он двигается и дышит. Мне до сих пор не были известны имена моих обидчиков, к тому же мне не удалось узнать ни одного нового факта, касающегося предмета их расследования - звездного камня. Правда, особого значения это не имело, разве что в академическом смысле. Во всяком случае, на данном этапе звездный камень меня не очень занимал. Я не сомневался, что жить мне осталось совсем не долго. Ночь оказалась холодной, зубы у меня стучали не переставая, а если со мной не покончит холод, это сделают мои мучители. Из курса физиологической психологии я помнил, что восприятие зависит прежде всего не от того, в каком состоянии находятся органы чувств, а от скорости происходящих с ними изменений. Таким образом, если я смогу лежать совершенно неподвижно, то сумею соперничать с японцем, забравшимся в горячую ванну, тогда ощущение холода пройдет. Впрочем, в данном случае речь скорее шла о вопросах удобства, а не выживания. И хотя в данный момент я думал только об облегчении своих страданий, неожиданно я почувствовал в сознании какое-то постороннее присутствие. Однако я не очень расстроился по этому поводу, потому что методы, которыми действовал чужак, вроде бы приносили мне пользу - это, естественно, был еще один способ показать мне, насколько я слаб и нерешителен. А я и не собирался ни с кем спорить по этому поводу. Занимаясь в классе йоги, я часто прибегал к дыхательным упражнениям, которые помогали согреваться. Я начал упражнение, но дыхание с хрипом вырвалось из моей груди, и я закашлялся. Вомбат повернулся и прыгнул мне на грудь. Я открыл рот, чтобы завопить, но зверек засунул мне лапу прямо в глотку. Левой рукой я схватил его за шею и изо всех сил сжал - только тут я сообразил, что моя левая рука свободна. Зверек начал отбиваться от меня всеми четырьмя конечностями, потом приблизил мордочку прямо к моему лицу и хрипло прошептал: - Вы опасно усложняете мою задачу, мистер Кассиди. Немедленно отпустите мою шею и не шевелитесь после этого. Так, значит, у меня уже начался бред. Впрочем, даже в бреду я, казалось, стремился к достижению определенных удобств, поэтому я отпустил вомбата и попытался кивнуть. Он тут же убрал лапу из моего рта. - Отлично. Ваши ноги уже свободны. Мне нужно только развязать правую руку, и мы будем готовы уйти. - Уйти? - спросил я. - Ш-ш-ш! - прошептал вомбат и занялся ремнем. Самая потрясающая галлюцинация за довольно длинный промежуток времени. Интересно, какой из моих неврозов вылился в такую странную форму. Ничего определенного в голову мне не приходило. Впрочем, доктор Марко утверждает, что неврозы это такая хитрая, заковыристая штука, что нужно относиться к ним с уважением, особенно когда речь идет об их стремлении оставаться в тени или об их способности завладевать вами самыми необычными способами. - Ну вот! - прошептал вомбат через несколько минут. - Ты свободен. Следуй за мной! И начал отходить от меня. - Подожди! Он остановился, повернулся ко мне и спросил: - В чем дело? - Я не могу сдвинуться с места. Послушай, нужно, чтобы восстановилось кровообращение. У меня онемели руки и ноги. Зверек фыркнул и подошел к тому месту, где я лежал. - Самое лучшее лекарство - это движение, - сообщил он и, схватив меня за руку, заставил сесть. Для галлюцинации он был на удивление силен. Вомбат безостановочно тянул меня за руку, пока я не свалился вперед и не оказался на четвереньках. Я чувствовал слабость, но держался. - Прекрасно, - похлопав по плечу, похвалил меня вомбат. - Пошли. - Подожди! Я умираю от жажды. - Прости. Я путешествую налегке. Впрочем, если ты последуешь за мной, могу обещать, что со временем дам тебе напиться. - Когда? - Никогда, - взорвался он, - если будешь продолжать сидеть здесь! Мне кажется, из лагеря доносятся какие-то звуки. Пошли! Я пополз к нему. А зверек сказал: - Пригнись. Совершенно ненужный совет, поскольку я все равно не мог подняться на ноги. Он начал двигаться в противоположную от лагеря сторону, направляясь на восток, параллельно горному хребту, возле которого я работал. Я следовал за ним очень медленно, так что он время от времени останавливался, чтобы я мог его догнать. Прошло несколько минут, и я почувствовал пульсирующую боль в конечностях. Падая, я произнес что-то очень непристойное. Вомбат бросился ко мне, но я успел прикусить язык до того, как он повторил свой фокус с засовыванием лапы мне в рот. - Тебя очень трудно спасать, - укоризненно заявил вомбат. - Система кровообращения, манера поведения и самоконтроль находятся у тебя на самом примитивном уровне. Мне в голову пришло еще одно непристойное ругательство, однако его я выговорил шепотом. - Что ты и продолжаешь демонстрировать, - добавил зверек. - Ты должен делать только две вещи: идти за мной и молчать. У тебя плохо получается и то, и другое. Так что можно подумать... - Давай двигай! - сказал я. - А я пойду за тобой! Что же касается твоих эмоций... Я бросился к нему, но он ловко отскочил и направился дальше. Не обращая ни на что внимания, кроме невыносимого желания придушить этого маленького нахала, я двинулся вслед за ним. Меня совершенно не беспокоило то, что вся ситуация была абсолютно абсурдной. Для подведения теоретической базы были Мерими и доктор Марко, которые составляли отличную пару кривых зеркал, между которыми я и находился. При этом я изо всех сил старался не отставать от вомбата, преследовал его, что-то бормотал, сжигал адреналин и плевал в пыль, которую поднимали его маленькие проворные лапки. Горный хребет стал ниже, и я увидел проходы между скалами. Мы заходили в них, поднимались наверх, затем спускались вниз по скалистым коридорам в абсолютную тьму... Теперь у нас под ногами был только камень. Один раз я поскользнулся, и вомбат мгновенно оказался рядом. - Ты в порядке? - спросил он. Я начал было смеяться, потом подавил смех. - Ясное дело, я просто прекрасно себя чувствую. Зверек постарался держаться вне пределов моей досягаемости. - Нам осталось совсем немного, - попытался утешить меня он. - Потом ты сможешь отдохнуть. Я дам тебе возможность подкрепиться. - Мне очень жаль, - сказал я, безуспешно пытаясь подняться, - но это все. Если я могу отдохнуть там, то с тем же успехом лучше подожду здесь. У меня кончился бензин. - Дорога, по которой мы шли, каменистая, - проговорил вомбат, - твои враги вряд ли сумеют тебя выследить. Однако я бы чувствовал себя гораздо лучше, если бы ты смог пройти еще немного. Видишь, вон там, немного подальше, есть углубление. Если ты дойдешь туда, они, скорее всего, пройдут мимо, даже если им удастся напасть на наш след. Ну, что скажешь? - Я скажу, что это звучит весьма привлекательно, хотя вряд ли я сумею добраться до твоего углубления. - Попытайся. Еще чуть-чуть. - Ладно. Я с трудом поднялся на ноги, покачнулся и сделал несколько неверных шагов вперед. "Если упаду, - решил я, - то больше вставать не буду. Будь что будет". В голове у меня было пусто и легко, а тело вдруг налилось свинцовой тяжестью. Однако я продолжал идти. Еще сотня футов... Вомбат завел меня в скрытый тупичок, находящийся в стороне от прохода, по которому мы продвигались. Я повалился на землю, и окружающий мир завертелся в бешеной пляске. Мой спаситель вроде бы сказал: - Я ухожу. Жди здесь. - Ясное дело, - кажется, ответил я. Меня снова охватил абсолютный мрак. Опаленная, хрупкая вещь (место) неопределенного размера (продолжительности). Я был в ней и, наоборот - равномерно распределен, одновременно полностью содержался внутри и снаружи системы кошмаров, мое сознание находилось в С в степени (-n), а еще - холоджаждажархолоджаждажар, словно период бесконечной десятичной дроби, повсюду (где угодно) на воображаемом уровне, который окружал... Вспышки и образы... - Ты меня слышишь, Фред? Ты меня слышишь, Фред? Вода по капле стекает мне в рот. И снова мрак. Вспышка. Вода на лице, во рту. Тени. Стон... Стон. Тени. Мрак - уже не такой чернильно-черный. Вспышка. Много вспышек. Свет, проникающий сквозь ресницы, тускло. Перемещающаяся подо мной земля. Стон - мой. - Ты меня слышишь, Фред? - Да, - сказал я, - да... Движение прекратилось. Я услышал разговор на языке, который мне не удалось узнать. Потом земля поднялась мне навстречу. - Ты в сознании? Ты меня слышишь? - Да, да. Я уже сказал "да". Сколько раз... - Похоже, он действительно пришел в себя. - Это поверхностное замечание было сделано голосом моего нового друга вомбата. Однако я слышал еще один голос, хотя из того положения, в котором лежал, не мог рассмотреть говорившего. А повернуть голову было так трудно... Я пошире открыл глаза и увидел, что лежу на плоской, порозовевшей от лучей восходящего солнца земле. Все события предыдущего дня медленно предстали перед моим мысленным взором, выбравшись из того места, где живут воспоминания, когда мы ими не пользуемся. Мои воспоминания вместе с выводами, которые я сделал из них, в той же мере, как и состояние моих мышц, были причиной того, что мне так не хотелось поворачивать голову, с тем чтобы посмотреть на моих спутников. К тому же просто лежать было совсем не плохо. Если я подожду достаточно долго, может быть, в следующий раз я приду в себя в каком-нибудь другом месте. - Послушайте, - проговорил незнакомый голос, - не желаете ли откушать бутерброд с ореховым маслом? Осколки разбитых грез осыпали меня с ног до головы. Задыхаясь, я немного переместился и увидел длинные тени, упавшие на землю. Очертания были такими странными, что, когда мне наконец удалось поднять голову и рассмотреть кенгуру ростом более шести футов, стоящего рядом с вомбатом, я не слишком удивился. Кенгуру наблюдал за мной сквозь темные очки, одновременно доставая коробку с бутербродами из своей сумки. - Ореховое масло богато протеином, - наставительно сообщил он. 4 Находясь на высоте двадцати или тридцати тысяч миль, я вполне мог бы насладиться замечательным зрелищем: Калифорния отрывается от континента и исчезает под водами Тихого океана. К сожалению, этого не произошло. Весь мир оторвался и куда-то исчез, в то время как корабль продолжал свой полет, а у меня за спиной шел спор. Тем не менее события развивались с такой скоростью, что мне казалось возможным: промашка Сан-Андреаса еще даст мне несколько возможностей стать свидетелем столь желанного зрелища, обеспечив какого-нибудь писателя из далекого будущего материалом для книги, посвященной особенностям этого древнего мира и тому, с каким удивительным мастерством была предсказана его гибель. Когда тебе нечего делать, всегда можно предаться надеждам. Поскольку сквозь иллюминатор, возле которого я сидел, отдыхая и вполуха прислушиваясь к горячему спору между Чарвом и Рагмой, я видел Землю и усыпанное звездами пространство вокруг нее - расстояние из расстояний, - меня охватило изумительное ощущение, рожденное, вне всякого сомнения, тем, что я пришел в себя после недавних страданий. Почти метафизическое удовлетворение акрофилических стремлений в сочетании с усталостью, которая медленно и легко охватывала все мое существо, словно изумительный снегопад из крупных снежинок. Я еще никогда не был на такой высоте, не видел подобных гигантских пространств и был не в силах охватить их взглядом, меня переполняли мысли о космосе, космосе и снова космосе. Красота основ, как она есть и могла бы быть, протянула ко мне руки, и я вспомнил строчки, которые набросал давным-давно, сожалея, что мне приходится оставить занятия математикой, чтобы не получить диплома по этому предмету Лишь Лобачевский узрел наготу Красоты Она изгибается здесь, и вон там она изгибается Ее ягодицы мудры, А ее параллельные прямые Соблазнительно переплетаются, Ее треугольник - средоточие радости, Ведь он меньше ста восьмидесяти градусов Двойная симметрия ее песнопений Не повергла великого Римана в волнение. Он любуется незатейливыми простушками, Смазливыми тевтонскими толстушками! Но эллипс хорош далеко не всегда, Скинь, скромность, покровы свои И да предстанет пред нами во всей наготе Красота! О гипербола, о тебе я мечтаю в ночи. Весь мир - извивы, мне говорят, А на прямой не ищи ничего Перед смертью я Бога молю об одном Видеть мир глазами Его Меня клонило в сон. Я периодически терял сознание, потом приходил в себя, не имея ни малейшего представления о течении времени. От часов, естественно, не было никакого проку. Я изо всех сил старался не впасть в забытье снова; во-первых, потому что хотел продлить эстетическое удовольствие, которое испытывал, а во-вторых, я считал, что неплохо было бы понять, что происходит вокруг. У меня не было уверенности в том, понимают ли мои спасители, что я нахожусь в сознании, поскольку я лежал лицом к иллюминатору в гамаке, сплетенном из мягких паутинок. Впрочем, даже если они и догадывались об этом, тот факт, что они разговаривали на каком-то неземном языке, наверняка давал им ощущение изолированности. Немного раньше я сделал открытие, которое сильно бы их удивило; во всяком случае, на меня самого оно произвело невероятное впечатление. Я вдруг осознал, когда немного сосредоточился, что понимаю, о чем они говорят. Попытаюсь объяснить это сложное явление: стоило мне начать напряженно вслушиваться в их слова, как они ускользали от меня, словно отдельные рыбки из многотысячной стаи. Если же я принимался просто смотреть на воду, то начинал различать направление ее движения, плеск волн, разноцветные вспышки. В целом я был в состоянии понять, о чем говорили Рагма и Чарв, и не имел ни малейшего представления, как у меня это получалось. Так что я перестал следить за течением времени, поскольку диалог постоянно повторялся. Куда приятнее было наблюдать за укороченной циклоидой, очерченной вокруг вулкана Чимборазо [вулкан в центральном Эквадоре], в тот момент, когда находишься над Южным полюсом и видишь эту часть поверхности Земли, вращающейся в противоположном направлении по отношению к телу, расположенному на орбите. Мои мысли вдруг начали меня беспокоить. Откуда, например, могла взяться последняя? Мысль была красивой, но принадлежала ли она мне? Может, в подсознании открылась потайная дверь, выпустив на свободу поток моего либидо, который потащил за собой груды литературных отходов, накопившихся на его берегах, дабы доставить этот мусор на блистающие отложения ила, среди которого я привык проводить свой досуг? Или, может, все объяснялось телепатическим воздействием - я лежал здесь совершенно беспомощный, а вокруг на тысячи и тысячи миль не было никого, кроме чуждых разумов двух инопланетян? Вполне возможно, что один из них умеет передавать мысли на расстоянии. Нет, не похоже. Мое восприятие чужого языка наверняка не было телепатическим. Их речь становилась все более и более понятной - теперь я уже различал отдельные фразы и даже слова, а не только общий смысл. Нет, это не было чтением мыслей. Что же тогда? Чувствуя, что совершаю святотатство, я заставил ощущение мира и покоя немного подвинуться в сторону, а потом изо всех сил оттолкнул их от себя. "Думай, черт возьми, - приказал я мозгу. - Ты слишком долго отдыхал, кончай эти праздники духа! Думай!" И тогда я снова испытал жажду, боль и утренний холод... Да, Австралия. Я находился там... Вомбат сумел убедить кенгуру, по имени, как я выяснил позднее, Чарв, что вода в тот момент была мне куда нужнее, чем бутерброд с ореховым маслом. Чарву пришлось признать, что вомбат лучше разбирается в вопросах человеческой физиологии, и разыскал фляжку с водой в своей сумке. Вомбат, которого звали Рагма, скинул свои лапы - или, скорее, рукавицы, напоминающие лапы, - обнажив крошечные шестипалые ручки с оттопыренным большим пальцем, и принялся потихоньку поить меня. Пока продолжалась эта приятная процедура, я сообразил, что они полицейские инопланетяне, переодетые в гражданское и выдающие себя за представителей местной фауны. Правда, причины подобного поведения были мне не совсем понятны. - Тебе очень повезло... - сказал Рагма. Немного отдышавшись, я заявил: - Теперь я, кажется, понимаю смысл выражения "чуждая точка зрения". Похоже, вы представители расы мазохистов. - Некоторые существа склонны благодарить тех, кто спас им жизнь, - отозвался Рагма. - К тому же ты не дал мне закончить мысль. Тебе очень повезло, что мы оказались рядом. - Пожалуй, верно, - согласился я. - Спасибо. Однако совпадения очень похожи на резину - если их слишком натягивать, они лопаются. Извините, но мне кажется, что наша встреча не была такой уж случайной. - Мне очень жаль, если ты нас в чем-то подозреваешь, - ответил он, - ведь мы просто помогли тебе. Я начинаю думать, что степень присущего тебе цинизма даже больше, чем предполагалось. - Кем предполагалось? - Я не имею права об этом говорить, - сообщил вомбат. Он не дал мне возможности ответить ему подобающим образом, залив мне в глотку новую порцию воды. Поперхнувшись, я успел немного подумать и решил смягчить очередную реплику. - Это просто смешно! - Согласен, - не стал спорить он, - но теперь, когда мы здесь, все скоро будет в порядке. Я поднялся на ноги и потянулся, стараясь размять затекшие мышцы, а потом был вынужден присесть на ближайший камень, потому что у меня слегка закружилась голова. - Ладно, - сказал я и потянулся за сигаретами. Оказалось, что все они сломаны. - Тогда сообщите мне то, о чем вы имеете право говорить. Чарв достал пачку сигарет - те, что я обычно курил, - из своей сумки и протянул ее мне. - Если ты не можешь без них обходиться, пожалуйста. Я кивнул, достал сигарету и закурил. - Благодарю, - сказал я, возвращая пачку. - Оставь сигареты себе, - предложил он. - Я сам курю нечто вроде трубки. Должен тебя предупредить, что в данный момент ты гораздо больше нуждаешься в отдыхе и пище, чем в никотине. Я снимаю показания твоего пульса кровяного давления и скорости базового метаболизма при помощи маленького устройства, которое... - Не обращай внимания, - перебил его Рагма, который достал из пачки сигарету и каким-то непостижимым образом прикурил ее. - Чарв ипохондрик. Однако, я думаю, нам следует вернуться на наш корабль, там мы сможем спокойно поговорить. Тебе все еще грозит опасность. - Корабль? Что он из себя представляет? И где находится? - В четверти мили отсюда, - ответил Чарв. - Рагма совершенно прав. Будет лучше, если мы покинем эти места незамедлительно. - Мне только остается поверить вам на слово, - пробормотал я. - Но ведь вы искали меня - именно меня - не так ли? Вы знаете мое имя. И обладаете информацией обо мне... - Ты сам ответил на свой вопрос, - заявил Рагма. - У нас были основания предполагать, что тебе грозит опасность, и мы оказались правы. - Как? Откуда вы это могли знать? Они переглянулись. - Извини, - ответил Рагма. - Это еще одна. - Еще одна - что? - Вещь, которую нам не разрешено говорить. - А кто решает, что запрещено, а что нет? - Это еще одна. - Ладно, - вздохнул я. - Надеюсь, что смогу пройти это расстояние. Если нет, вы об этом очень скоро узнаете. - Вот и хорошо, - сказал Чарв, когда я поднялся на ноги. На сей раз я почувствовал себя несколько увереннее - наверное, это было заметно. Он кивнул, повернулся и направился вперед скачками, совсем не похожими на походку кенгуру. Я последовал за ним, а Рагма оставался рядом со мной. Теперь он передвигался на задних ногах. Местность была довольно ровной, поэтому идти было нетрудно. Через несколько минут у меня даже появились радужные мысли о бутерброде с ореховым маслом. Прежде чем я успел прокомментировать улучшение своего состояния, Рагма что-то закричал на инопланетном языке. Чарв ответил ему и резко ускорил шаг, едва не запутавшись в своих маскировочных одеяниях. А Рагма повернулся ко мне: - Он побежал вперед, подготовить все заранее, чтобы мы могли сразу взлететь. Если ты можешь двигаться быстрее, то, пожалуйста, постарайся. Я сделал все, что было в моих силах, и осведомился: - А куда мы так торопимся? - Я обладаю очень острым слухом, - ответил Рагма. - Мне удалось установить, что Зимейстер и Баклер поднялись в воздух. Это может означать две вещи: они либо решили улететь, либо принялись разыскивать тебя. Всегда следует рассчитывать на худшее. - Насколько я понимаю, ты говоришь о моих непрошеных гостях, и тебе разрешено назвать их имена. Кого они представляют? - Они динбаты. - Динбаты? - Антисоциальные элементы, сознательно нарушающие законы. - А, бандиты. Ну, это я и сам сообразил. Что ты можешь рассказать мне о них? - Мортон Зимейстер, - ответил Рагма, - давно занимается подобными делами. Это тот, что потяжелее, со светлым мехом. Обычно он старается держаться подальше от места действия, нанимая агентов для исполнения своих черных замыслов. Джеми Баклер - один из таких агентов. Он уже давно работает на Зимейстера и недавно получил повышение - теперь он стережет его тело. Мое собственное тело начало отчаянно протестовать - мы шли слишком быстро, поэтому я не сразу сообразил, что это гудит у меня в ушах: шум пульсирующей крови или шелест крыльев какой-то странной птицы. Рагма избавил меня от сомнений. - Они летят в нашу сторону, - пояснил он. - Довольно быстро. Ты в состоянии бежать? - Могу попытаться, - ответил я, ускоряясь. Земля провалилась вниз, потом метнулась вверх. В этот момент я разглядел то, что, вероятно, было их кораблем: сплющенный колокол из тусклого металла, по бокам которого были разбросаны квадратные отверстия, открытый люк... Мои легкие работали, как гармошка на польской свадьбе, и я почувствовал, как первая волна черноты взметнулась со дна моего сознания. Я знал, что очень скоро эта или следующая волна накроет меня. Затем возникло знакомое мерцание - реальность стала отступать. Я знал, что кровь отливает от головы вниз, и меня возмутило поведение гидравлики, которая вытворяла с моим телом все, что хотела. Сквозь усиливающийся рев я услышал выстрелы, словно донеслись звуки далекого шоу, но даже они не смогли вернуть меня в этот мир. Когда вас предает собственный адреналин, кому остается верить? Мне очень хотелось добежать до люка и забраться в него. Он был совсем уже близко. Однако я знал, что этого не будет. Какая абсурдная смерть. Я почти сумел все понять, не успел совсем чуть-чуть... - Я иду! - закричал я прыгающему рядом со мной силуэту, не зная, слетают ли слова с моих губ. Шум стрельбы не стихал, но он был далеким и слабым, словно лопалась воздушная кукуруза. Оставалось менее сорока футов, если судить по расстояниям, которыми измеряются круги на ипподромах. Подняв руки, чтобы защитить лицо, я упал, не зная даже, попала ли в меня пуля - потому что уже почти не был способен беспокоиться об этом, - в гладкую пустоту, которая разом отменила землю, шум, опасность и сам факт моего побега. Так, так и так: пробуждение - это структуры и тени: приближение и удаление по шкале мягкого/темного, гладкого/сумеречного, скользкого/яркого - все остальное переходит в цвета и звуки, балансирующие на невидимой грани. Переход к твердому и очень яркому. Потом обратно в мягкое и темное... - Ты слышишь меня, Фред? - бархатный сумрак. - Да... - мои мерцающие шкалы. - Лучше, лучше, лучше... - Что/кто? Ближе, ближе, ни одним звуком не выдать... - Там? - Так лучше, беззвучно... - Я не понимаю. - Позже. Ты должен сказать только одно, скажи: "Статья 7224, Раздел С". Скажи эти слова. - Статья 7224, Раздел С. Зачем? - Если они захотят забрать тебя с собой - а они обязательно захотят, - произнеси это. "Зачем" говорить не надо. Запомни. - Да, но... - Позже... Что-то из теней и тканей: яркое, еще ярче, гладкое, мягкое. Жесткое. Ясное. Я лежу в гамаке. - Как ты себя чувствуешь? - спросил Рагма. - Усталость, слабость, все еще хочу пить. - Понятно. Вот, выпей это. - Спасибо. Расскажите мне, что случилось. Меня ранили? - Да, в тебя попали два раза. Поверхностные ранения. Мы все починили. Через несколько часов выздоровление будет завершено. - Часов? А сколько их уже прошло с тех нор, как мы стартовали? - Примерно три. После того как ты упал, я затащил тебя на борт. Мы взлетели, оставив позади тех, кто нас атаковал, континент Австралия и вашу планету. Сейчас мы находимся на орбите недалеко от вашего мира, но мы скоро ее покинем. - Оказывается, ты гораздо сильнее, чем можно подумать на первый взгляд, раз ты смог меня нес